Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Психология
AU
Ангст
Пропущенная сцена
Обоснованный ООС
Серая мораль
Тайны / Секреты
Согласование с каноном
Изнасилование
Психологическое насилие
Психопатия
Чувственная близость
Одержимость
Инцест
Триллер
Великолепный мерзавец
Антигерои
Горизонтальный инцест
Политические интриги
Лирика
Символизм
Токсичные родственники
Принудительный инцест
Роковая женщина / Роковой мужчина
Отрицательный протагонист
Семейная сага
Описание
После вопиющего нападения Синей Маски, Азула, униженная и оскорбленная, раздробленная, как Царство Земли во времена конфликта аватара Киоши с Чином, по кусочкам пытается собрать все припрятанные подсказки, которые оставляет ей судьба, вместе с тем поднимая тайны прошлого, которое умеет ждать...
Примечания
Дублируется на: https://fanficus.com/post/63fa62e315ac560014265cf8
Тут без рекламы :)
В связи с двуличностью этого мира, рождаю по традиции дисклеймер и надеюсь на понимание со стороны аудитории, которая меня читает, обстоятельства вынуждают оправдываться:
**Все герои совершеннолетние
Насилие осуждаю, как и нездоровые отношения и пишу не с целью их пропаганды**.
Эта работа для тех, кто любит злобных,
одержимых, но красивых наружностью героев. Я пересмотрела весь сериал, и делаю определенные допущения умышленно, скорее **вдохновляясь** просмотренным и прочитанным. Написанное являет ПО МОТИВАМ ЛоА, поэтому на достоверность не претендую
Мои герои будут психовать. Много и яростно, на протяжении всего фика. Если кто против, то знайте
Читайте с умом, отдавая себе в этом отчёт, и лучше отбросить любые ожидания, если они у вас есть и будут.
Повествование берет начало от первого сезона.
Скажу сразу, что мне опостылела исправляющаяся обелённая Азула, а также превознесение проблемы нелюбви матери, оправдывающей всё. Этого в моем фике не будет
Посвящение
Непревзойденным Фэллон Кэррингтон и Шанель Оберлин :)
Дневники Рины
29 октября 2023, 12:48
В пути встречая всяческих мужчин, нельзя речей коварных слушать, — иначе волк их может скушать.
* * *
Если вспомнить все, что в этой жизни мне повелось увидеть, то, наверное, мое место и вовсе не среди живых. Иногда мне кажется, что мое появление на свет — ни что иное, как жестокая и несуразная насмешка. Мама всегда сетовала на то, что папа оказался аватаром, мол, якобы, не навлеки он на себя столько гнева духов, что тянутся за душой аватара из перевоплощения в перевоплощение, то, скорее всего, мы бы жили в мире. Мама считала, что войны начались с появлением аватара. Что возгордился тот дух, что решил рукою человека показывать собственное превосходство… Если быть честной, то я плохо помню отца, он всегда был в разъездах, а остаток жизни мы провели практически в изгнании. Каково же мне сейчас подобное вспоминать… Было время, когда я являлась коренной уроженкой столичной Кальдеры. Было время, когда приятные телу шелка обволакивали мои запястья, а в волосах сияли шпильки и ленты. Время, когда мои руки не знавали грязной и черной работы. По правде сказать, я не ценила ничего, по-детски принимая как неоспоримую данность. И тогда, будучи глупым ребенком я и осознать не смела, что была по истине счастлива. Вся та беззаботность и легкость улетучились, оставляя после себя изъеденные воспоминаниями лица. Лица, всматриваясь в которые я испытываю страх. Я была столь наивна, особенно, когда мир вбросил меня на этот свет столь беззащитным дитя. На руках собственной матери я была поздним и долгожданным ребенком. И нет, дело вовсе не в том, что мои родители не могли позволить себе мое рождение, а в том, что отца практически никогда не было с мамой, ведь вся его жизнь состояла из неумолимых странствий, битв и погонь за самим Созином. Созин… крепкий рослый мужчина, я видела его пару раз за всю свою жизнь, имея возможность прикоснуться и даже получить красиво упакованный подарок, который мне, в свою очередь, так и не удалось раскрыть. Я смутно припоминаю события минувшего прошлого. Было темно, много людей, голосов. Все кричат, куда-то несутся. Много вопросов, возгласов и несогласий. Я, скорее, ребенок своей матери, ежели отца, который столь красноречиво обещал мне совсем другую жизнь, а Созин простирал предо мною ладонь, окидывая просторы, открывающиеся с королевского дворца, обещая, что однажды все это станет моим. И я улыбалась, вовсе не понимая, что несут в себе столь странные признания. Я не понимала ничего, до того момента, пока не встретила его… пока не встретила Азулона. Он был словно дикий запуганный зверек, что без конца смотрел воровато, дичился и давал заднюю каждый раз, если его ловили на пакости. И я помню, как мне нравилось общество королевского дворца, хоть оно и было мимолетным, а спустя столько лет и вовсе кажется выдумкой… Когда героически погиб мой батюшка, то мы уже давно были в бегах, обосновавшись ненадолго на безымянном острове, который впоследствии разразила страшная трагедия. Моя мать и вовсе не была примером для подражания, она, скорее, была образцом того, как делать не надо. Но, по прошествии стольких лет винить собственную мать за то, что той хотелось любить и быть любимой, иметь стабильную семью и мочь на кого-то опереться — полная глупость. Отец никогда не принадлежал ни мне, ни маме. Он словно был и не человек вовсе, а вещь, что всегда и везде найдет себе применение. В последние годы отец зачастил с проверкою почты, мне всегда казалось, что он страждуще ждет письма от Созина, тогда как тот, в свою очередь, вынес довольно категоричное решение, бросив моего отца на произвол судьбы. Сказать честно: после гибели папы мы не долго скитались, не долго прятались. Мать жила так, словно ожидала его смерти со дня на день, отчего грустно и горько становится — теперь, сейчас, когда я смею пачкать пергамент о собственные воспоминания. Моя мать уверяет, что влюбилась в отца не с первого взгляда, а уже глубоко позже, когда он вовсю носил титул автара и был вхож в королевскую семью. Именно сейчас мне видится: что ее расчётливость дала о себе знать уже тогда, ведь сразу после гибели папы, не успев пережить, не успев отгоревать — мама обрезала волосы сначала себе, а потом мне, вынуждая какое-то время выдавать себя за мальчишку. Рины больше не было. На какой-то период меня нарекли Ан Ри. Помню ночь, помню, как мама крепко держит за руку, помню сбивчивое громкое дыхание и кустистые ветви леса, через которые мы пробирались, пока нашим взорам не удалось выбраться на малоосвещенную улочку. Пройдя чуть поодаль, от удивления я разинула рот, ведь на меня глядело грозное строгое поместье, что вовсю оживленно сверкало огнями. Мать тогда притянула меня к себе, вовсю озираясь и чего-то столь параноидально страшась. Ей все казалось, что сам Созин ведет на нас охоту, желая вымучить последние капли аватарской бесполезной крови, что еще текла в моих жилах. И лишь спустя лета я поняла, насколько же глупыми оказались ее опасения, что все было зря, но минувшее исчезло столь неуловимо и безвозвратно, что я едва смогла уловить ускользающую тень прошлого. Дверь большого поместья отворилась и нас встретил добродушный мужчина с курчавыми седыми усами. Какое-то время он смотрел и будто вглядывался в темноту с недоверием, но стоило матери с приветственным кличем склониться, как лицо мужчины тронула разгоряченная улыбка, словно их встреча — ничто иное, как долгожданное торжество. Он подлетел к ней с такой скоростью, что я даже не успела и вопрос в своих мыслях задать, как его руки, облаченные в благородные одежды обвивали ее талию, с особым трепетом прижимая к себе. Я всегда замечала, что отношения между отцом и матерью не ладились, особенно, когда они столь подозрительно оставались наедине, утопая в тревожной тишине, с какой-то упрямой обидой не говоря друг другу и слова. «Это моя дочь», — всплеснула тогда мама руками, указывая на меня. И тот незнакомый мужчина приблизился уже ко мне, рассматривая столь же радушно, столь же гостеприимно. И тогда его пальцы коснулись моих неровно срезанных волос. Он задумчиво хмыкнул, порождая на кончиках моих пальцев стремительны холод. Я была настолько напугана и не уверена в себе, что мне казалось, будто он вышвырнет нас с мамой, оставляя за собой право сделать нас бездомными. «Не похожа она на дочь. Вылитый мальчишка!» — расхохотался он тогда, отчего я нервно хихикнула, лишь смутно понимая, что здесь происходит. И когда он удалился, показывая скромное убранство собственной обители, я внимательно рассматривала представившиеся мне гобелены, картины и статуи. «Веди себя прилично. Кайто хороший человек. Он одноклассник твоего отца…», — тогда это не показалось мне странным, но лишь спустя пару дней мне открылась пугающая до скрипа зубов истина! Мама и этот вновь представленный мне Кайто — ни кто иной, как мамин тайный воздыхатель. И мне даже стало казаться, что я его когда-то видела. Словно это был наш странствующий по пятам сосед… жуткое зрелище. Но все оказалось куда безобиднее, как сказала после мама: «Не обижайся, дочка, у нас с твоим отцом любви быть и не могло. Он был слишком поглощен своим прошлым. Он был слишком аватар. А Кайто всегда любил меня. Он примет и тебя, даже несмотря на то, что ты не его дочь. Не упрямься, покажи ему, что ты славная и умная девочка», — тогда эти речи прозвучали неубедительно, а еще довольно отвратительно. Оскорбительно. Ведь оказалось, что моя мать уже несколько лет состоит в отношениях с другим мужчиной. И этот мужчина не мой папа! Да, мой отец погиб, но ее вольная интрижка начиналась еще с тех времен, когда все были в здравии. Мне хотелось презирать мать! Я ее совершенно не понимала, но вот господин Кайто оказался действительно добропорядочным. Он умел рассмешить меня даже в тот момент, когда я была готова в пух и прах разругаться с матерью, тая в глубинах своего сердца не заживающую рану. Как она могла? Папа ведь погиб ради нас! — когда я это пишу, на моих глазах проступают слезы, а потом я вспоминаю, что нам грозила гибель на улицах собственной родины. Господин Кайто быстро принял меня в свою семью, незамедлительно женившись на моей матушке. Мне разрешили вернуть длинные волосы и женские одежды, господин Кайто даже оплатил мне учебу в целительской академии для девочек. Помимо различных варев и трав, нас обучали семейному укладу, танцам, обращению с музыкальными инструментами и грамоте, пророча, что лучшие из нас смогут попасть на службу к самому Хозяину Огня. В академии меня невзлюбили, тыкали пальцем и насмехались. И не только потому, что я лучше всех разбиралась в травах, а, скорее, потому, что посмела обмолвиться, что я невеста самого принца Страны Огня. Ну и на смех же меня подняли… а я тогда и не понимала, почему всем так не уняться и просто не поверить. И так было до тех пор, пока я не подралась с одной из девчонок, пригрозив, что опою ее снотворным, да так, что та больше никогда не проснется. Мои успехи не пугали маму и господина Кайто, он даже поддерживал меня, показывая пару приемов по самообороне. И мне казалось, что моя жизнь не просто наладилась — она стала лучше, чем при отце. И лишь одно знание тогда не давало мне покоя: почему я не Рина? Почему носить собственное имя столь непозволительно и, как будто бы, опасно? Укладывая спать, лишь только ночью мама попросила больше никогда и никому не говорить таких вопиющих вольностей и глупостей, ведь я никогда не стану настоящей невестой принца Азулона. Она сказала, что это не только не моя судьба, но еще и то, что их семья — наказание духов, что досталось папе за то, что тот уродился аватаром, а всех аватаров преследуют духи. Мама говорила, что мир духов желает вернуть аватара, никогда более не выпуская в мир людей, а он все выскальзывает, все без конца неуловимо сбегает, каждый раз перерождаясь. И эта борьба не только Нации Огня против самого аватара, сколько борьба мира духов, что желает вобрать собственную частицу. В небытие. Слишком уж духи обижены на аватара. Слишком уж он предатель. Тогда мне нравилось день изо дня слушать мамины рассказы о том, почему же папа такой особенный. Не просто особенный. Он тот неуловимый лучик света в кромешной тьме. Зазнавшаяся выскочка, у которой конец один. И тот — предрешенный. Не припомню сколько лет мы жили беспечно и хорошо, ведь в одночасье это все закончилось. Сначала погиб Кайто, что уж говорить — он был весьма и весьма стар, а после и моя мама, но, наверное, уже от разрыва сердца. Она всегда тряслась от мысли, что же с нами будет, если вдруг господин Кайто скончается. Ее страхи были услышаны духами. Они наказали ее за то, что она показала своенравие и не побоялась стать женой самого аватара, а я — его дочерью. И было во мне столь странное чувство, что я тяну тот узел, что затянулся на шее моего отца в тот самый момент, когда оказалось, что он и есть аватар, а королевская семья — весь тот мир духов, что безобразными способами охотился сначала на него, а следом — уже на меня. Когда моя матушка и ее второй муж покинули мир живых — я пребывала в неведении, а следом в академии зашептались, волной прошло бушевание и тогда меня увели, дабы рассказать ту трагичную правду, от которой я до конца года не снимала белое, погребая себя в траур. С того самого дня оказалось, что кроме академии мне и пойти-то некуда. У господина Кайто было двое детей, что мимолетно появились, дабы прибрать к рукам остатки его недвижимого имущества, все, на что они расщедрились — согласились оплатить мое обучение до конца. Но с происшествием, из общества, что окружало меня — ушла агрессия, наконец-то меня приняли, хотя мне трудно удавались рассказы о прошлом, а если кто-то хоть вскользь упоминал при мне о своей семье — меня бросало в жгучие слезы. И тогда одноклассницы толпились вокруг меня, отдавая в жалости и желании утешить свои сладости и игрушки. А мне уже ничего не могло возместить потерю. И столь незаметно минул тот самый траурный год, а может два, пока я не узрела огромное объявление возле парадной лестницы, что гласило, мол грядет событие весны, в которой лучшие из лучших поимеют возможность попасть в руки самого Хозяина Огня. И столь интересное событие на всю страну произошло ровно после того, как провозгласили Хозяином Огня самого Азулона, о котором гнездились нелицеприятные воспоминания. Мне всегда было интересно, как сложилась его жизнь. Лишь по крупицам происходящего я могла понять, что он примерный семьянин, а еще он распустил добрую половину свиты при Созине, собирая дворец и министров по крупицам. Снова. Новый правитель. Новые правила. И тогда я ухватилась в ниточку, что смогу свести счеты с этим мальчишкой, что застыл скульптурой в моих грустных воспоминаниях. Я не собиралась ему мстить или требовать извинений. Мне просто было некуда идти после окончания академии, хоть Азулон и не взял меня в жены, но в его силах дать мне другую жизнь. В ту пору я была мечтательной и излишне самонадеянной. Я изучила требования к девицам, что отбирались для конкурса. Попадание во дворец сулило хорошую жизнь, начиная от приличного заработка, заканчивая возможностью удачно выйти замуж и даже получить подарки от короля. Но я метила выше — я метила в самого короля, ибо та детская мысль, что он должен был стать моим мужем. Должен был стать моим — тяжким камнем давила и размазывала, точно подошва осеннюю грязь. Я не могла смириться с тем, что все кончится так: я останусь в небытье. У меня появился шанс. А что, если сам Азулон разыскивает меня? — думалось тогда, мне виделись проделки судьбы в каждом происшествии. Я готовилась тщательно, хотя мне и требовалось больше остальных: хорошая прическа, дорогое платье и веера, дабы смочь хоть немного продемонстрировать свои умения. В конкурсе было несколько туров. Первый — дефиле с демонстрацией хороших манер. Следом разученный танец. И только после — создание композиции, что должна убедить судей в том, что я смогу поддерживать во дворце уют и роскошь. И самое интересное, что я пошла практически без всего, украв первое попавшееся платье из ближайшего магазина. Я знала, что лишь на втором и третьем туре на меня будет смотреть сам Азулон. Когда мы прибыли в столицу, то все мое внимание было приковано лишь к нему одному. Я попыталась настырно пробраться к его ложу, дабы вручить немногословную записку с признанием. И мне было совершенно безразлично, как окончилась бы моя жизнь, во мне цвела завидная уверенность, потому что я чувствовала что все происходящее лишь для того, дабы отыскать меня. Он пребывал со своей скверной на нрав женой. Она была крепка и недурна собой, но рядом с ней сам Азулон терялся, словно он всегда немного сторонился своей жены. И только потом, спустя время я поняла кем был тот человек, что шептал своему Хозяину Огня, вызывая у того на лице неподдельный трепет. Главный советник короля — брат его жены. В дальнейшем этого приближенного министра ждала незавидная участь… По правде сказать, мое выступление было выстраданным, а мое лицо, как говорили завистницы — излишне плачущим. Пришлось даже подкинуть парочке из них острых стекол в туфли, отчего они летели со сцены с криками и грохотом, отчего сжималось мое сердце. Мне всегда казалось, что даже спустя несколько лет мой грех настигнет меня в лице сведающих. Но, сколь серьезным не мог бы показаться мой поступок, я выстояла несмотря на переутомление волнующихся девушек, чьи выступления затянулись до ночи. Я не обладала магией огня, на что часто сетовала на собственную мать, а она смеялась, говоря, что это наказание духов за то, что мой отец посмел родиться аватаром. Хозяин Огня скучающе наматывал пряди на пальцы, и тогда, когда прозвучала очередная композиция, что сопровождала мои неуверенные прыжки на сцене, единственное, чем я посмела оскорбить его величество — своим беззаботным и вызывающим взглядом. Глаза в глаза. Строго на строго нам было запрещено таращиться на самого повелителя, но мне казалось, что затеряться среди стольких десятков лиц — не составит труда. Я знала, что меня может ждать жестокое наказание, но мне действительно нечего было в этой жизни терять. Наверное, мой отец был бы недоволен принятым решением, но становиться чьй-то обузой виделось мне самой паршивой затеей из тех, что приходили мне в голову. И тогда сам Хозяин Огня так всмотрелся в мои глаза, отчего у меня даже дух перехватило, скручивая в волнениях дребезжащие мышцы и замирающее дыхание. Делая свой последний оборот, я широко и непринужденно улыбнулась ему, отчего его лицо залилось огненной краской, я лишь могла гадать: то ли это от смущения, то ли от безудержного гнева. По правде сказать — я не боялась ни чьего гнева, ибо та уверенность, что текла по моим жилам вместе с кровью аватара — диктовала безрассудные поступки, что я выполняла без задней мысли. На свой страх и риск. Его жена — принцесса Айла злыми языками за спиной считалась чрезвычайно заносчивой. Она без конца вспыхивала от вопиющей ревности к своему королю, как если бы она была куском черствой бумаги, что лишь изредка оказывалась возле разлитого огня. Ее одинокие вспышки ярости всегда проходили за закрытыми дверьми ее спальни, ведь она так и не осмеливалась показать себя во всей красе мужу. Азулон вообще не терпел тех вещей, что хоть как-то пробивали его на эмоции, поэтому, когда я и несколько других девушек получили свои награды и особую должность при дворе — мое лицо расплылось в победоносной улыбке, а мысли терзали догадки: по какому же пути мне пойти? Отравить проклятого Азулона, отправив того в могилу или же разбить ему сердце за то, что он так и не выполнил уговор, данный его отцом? Я должна была стать его ненаглядной и единственной невестой. Правительницей всех этих территорий. Я должна была направить его на истинный путь. Он должен был нести в мир голос Созина, тогда как я была обязана направлять его в нужное русло словами почившего Року. Наш союз был благословлён духами. Помню, как отец объяснял разочарованной мне, что такова воля духов: объединение духовной и властвующей составляющей всей страны. На мне лежала бессовестно трудная и сковывающая задача… Мама говорила, что аватары обременяют собственных детей, смея пойти против воли духов и предрешенной им судьбы, заводя семьи и рождая в свет беззащитных потомков. Ни аватар Курук, ни Киоши, ни Янгчен — не удостоили мир столь поразительной вольностью, оставляя после себя след лишь в бессмертной истории, а мой отец наградил меня жизнью, на что всегда сетовала мать. Мол выходить замуж за аватара — напрасная гордыня с ее стороны, ведь все дети аватаров безнадежно обречены на неизбежно удручающее существование. Все мы так или иначе поневоле были связаны своими же корнями с темным и загадочным миром духов, что всегда пугал и притягивал. В детстве я частенько заигрывала с духами, оказываясь на волоске от смерти, видимо, в душе тая мысль, что в решающий момент отец не даст меня в обиду. И вот отца больше нет. Кто же поступится за меня? Кто протянет руку помощи в трудную минуту? И тогда в моей жизни все закрутилось и завертелось с невероятной скоростью, прямо, как ветер в знойный и густой листопад. Во дворце царила атмосфера утерянного мною когда-то богатства и умерших навеки надежд. Когда я обтирала древние вазы, а мимо меня ходили роскошные господа, для которых я лишь безликая служанка — меня пробирало от несправедливости. Я старалась, как мне казалось — больше остальных, особенно, когда мимо сновала величественная королевская чета. Больше всего служанки побаивались принцессу Айлу, чья надменность и заносчивость сквозила с каждого движения, с каждого неосторожного взгляда. Мне иногда казалось, что все мы для них — жалкие насекомые. Мы для них даже на одно лицо. И каково же было острое удивление, когда принцесса Айла пугающе обратила внимание именно на меня. Служанки тотчас же выстроились в ряд, склонив к полу лица, и лишь одна я не смела опуститься на колени, съедаемая воспоминаниями о прошлом ускользнувшем величии моей семьи. И тогда принцесса подошла ко мне, потребовав мое имя, одарив такой злобой в голосе, что меня аж повело. Она была не одна, а в сопровождении своего мужа. Хозяина Огня Азулона. И когда я подняла глаза, то смела наблюдать его в идеальных пропорциях сочетающуюся грацию и изящество аристократа, но та необъяснимая и сильнейшая мощь, что от него исходила, бросала меня в дрожь. Он издевался надо мной… — казалось мне, и тогда я стала больше вспоминать то детство, которое нас с ним ненадолго, но, все же — связывало. «Она новенькая, не стоит относиться к ней всерьез», — и тут у меня затряслись руки, когда голос Азулона встал на мою защиту. «Я дочь самого аватара!», — кричали в ту самую секунду мои мысли, а глаза разбегались по лицу Азулона, когда другие в страхе преклонялись пред величием королевской семьи. Айла осталась излишне напыщенно недовольна, от нее смердело высокомерием и с той силой, которой она взревновала мужа, казалось, можно было сжигать города. «Что ты умеешь, почему сам Хозяин Огня выбрал тебя?», — и она, миновав своего мужа приблизилась, резко схватив за подбородок, приподнимая меня так, чтобы с особым остервенением впиться в мои глаза. Я растерялась всего на доли секунд, прежде, чем собраться с мыслями, с силами и громко заговорить: «Я умею много чего», — мне было весело, мне было не страшно даже умереть, но все это столь невообразимо подействовало не только на саму принцессу, но и на Азулона. Он старался быть в стороне. Старался не смотреть. Хотел с издевкой исподтишка наблюдать, но практически не мог этого скрыть. «Я умею читать. Я умею писать. Я обладаю знаниями о травах, что способны продлить вашу жизнь и сделать ее немного лучше», — эти слова возмутили принцессу, а Азулон скривился в ожесточенном смешке. Ему хотелось издеваться надо мной и дальше, а я уже представляла, с каким остервенением принцесса вышвырнет меня из дворца. И никто никогда не встанет на мою защиту, потому что аватар давно умер, потому что новый аватар не успел родиться… И я должна бы ненавидеть королевскую чету, но что-то с необъятной силой тянуло меня к ним. В тот день принцесса оставила меня, уходя со своим мужем в дальние странствия. Я не видела их около нескольких недель. И не передать словами, как сильно я жаждала встречи с Хозяином Огня, я не могу объяснить тех терзаний, что теснили мою молодую грудь, но с его появлением мне хотелось быть замеченной. Я наблюдала за тем, как прекрасны вхожие во дворец женщины, чье благородство и родовитость не отняла война. Мне желалось стоять подле них, а когда я смотрела украдкой на Азулона, я видела, что потеряла, ведь жизнь Айлы — это моя жизнь. Та жизнь, которую у меня беспечно украли. Война. Отец. Мать. Все полегло воспоминаниями. Я вставала с рассветом и нет — не для того, чтобы следить за порядком дворца, а для того, чтобы придать своему лицу и волосам привлекательный вид. Хоть времени было и ничтожно мало, а все же я старалась быть замеченной. И сколько бы раз я не сталкивалась с его величеством в длинных дворцовых коридорах — все было тщетно. Все было зря. Он даже не оборачивался в мою сторону. Словно я не существую. Словно я ничтожное пустое место. Ночью меня накрывала слезливая пора и я долго навзрыд плакала, вспоминая все то, что должно было быть моим. Но я все равно продолжала вставать с рассветом и приводить себя в порядок, мечтая, что я и есть одна из тех горделивых девок, чье предназначение быть подле красивых и сильных мужчин. У меня было все. И я хотела это заполучить. Я хотела быть с королем. Он должен был быть моим, а я — его. А вместо этого я протираю полы и запылившиеся вазы, кланяюсь каждому, кто переступает порог, приношу поесть и исполняю мелкие поручения. Все это так далеко от того, кем я на самом деле хочу быть. Но вот однажды, когда Азулон играл в шахматы, он запросил в свой кабинет горячего чаю. И не я должна была преподнести желаемое королю, и тогда я взяла хитростью. Пара золотых монет, что мне удалось украсть, милая улыбка — и поднос с королевским чаем был уже у меня. Не передать словами, сколь сильно билось мое сердце — вырывалось из груди как умалишенное. Дыхание замирало. И ведь я ничего не могла с собой поделать — даже пальцы холодели. «Ваше Величество», — мой голос сделался неуверенным, поникшим и дрожащим. Азулон даже не обратил внимание, продолжая перемещать фигуры по доске. Я остановилась и стала ждать. Ждать его одобрения. И вот, казалось, прошли годы, прежде, чем он обернулся. На секунду его взгляд не выражал ничего, но стоило ему понять, что на пороге стою я, как он внимательно склонил голову, одаривая меня скользкой улыбкой. Мы не виделись с ним столь долго, что у меня даже пропал сон. Он подозвал ближе и только тогда я соизволила тронуться, останавливаясь, считая перед этим шаги, что отдавались в сердце. Мне было так приятно-волнительно и страшно, что я хотела в одночасье все бросить и бежать от того позора, что клеймом повис надо мной. «Ан Ри…» — он произнес мое имя по слогам, прежде, чем взять кружку с подноса. Я стояла очарованная его близостью, ловила каждое его движение и задыхалась от волнения, что уже вовсю порабощало меня. Мне хотелось сказать ему о своих чувствах и мыслях, но я сдержалась. Сделав долгий глоток, отставляя кружку, всмотрелся в меня он, а я аж вздрогнула, с грохотом выронив поднос. «Простите», — склонилась я, начиная подбирать со дна стыда собственную гордость. «Как ваша игра?» — эти слова вылетели быстрее, чем я смогла все обдумать. Азулон задумчиво окинул поле, недовольно вздыхая, протягивая руку, приказывая занять место напротив. Я повиновалась, в глубине души ликуя, не в силах насмотреться на него, ведь он казался не просто очаровательным, но и тем утерянным прошлым, что у меня еще осталось. Папы нет, мамы нет, остался один Азулон. Азулон, что должен был стать моим супругом и подарить мне весь мир. И в одночасье никого не стало. Ничего не стало. Краски яркими мазками стали сменять друг друга, когда сам Хозяин Огня Азулон сделал меня своей служанкой с особыми привилегиями, и дело даже не в нашей безусловной безвозмездной связи, что вспыхнула меж нами, будто звезда на ночном небосводе, а в том, что господин страдал от мигреней и сутками мог не улечься спать. Благо, я знала, какие травы стоило смешать, дабы дать повелителю желаемое. Лаванда, тимьян, мятное масло и сон-трава — чудесное действенное средство практически от любой бессонницы. Мне хватило одной чайной кружки, чтобы вытянуть из его величества всю бодрость и весь дух. Он проспал тогда больше суток, очнувшись совсем чуточку разбитым и бледным. Его жена взирала на меня со смесью неистовой зависти и ослепительного восхищения. Если еще раньше у нее были сомнения, то теперь они отпали, ведь я была нужна нашему повелителю. Он делился со мной всем, если не самым сокровенным. Он оглаживал мои руки, называя чудотворными, говорил, что лишь мое присутствие дает его мыслям непостижимый покой. Я лишь скромно улыбалась, нескромно заглядывая в глаза, все безутешно гадая: он понял, кто я есть на самом деле или нет? И ответ не заставил меня ждать, когда однажды меня встретила большущая пестрая коробка в золотистой обертке, прямо как та, которую вручал мне когда-то Созин и ту, которую не разрешил распечатать отец. Я была наедине с собой, все не решаясь потянуть за столь же золотую ленточку, словно боясь столкнуться с безумным, давно умершим прошлым. Нам уже никогда не сойтись в любовной лихорадке. Нам уже никогда не произнести клятв любви, хоть он и уверял меня об обратном. Он был давно король. У него давно были свои дети. Кто я ему? Зачем? Мои пальцы наконец потянулись к подарку, и когда я его увидела воочию, на моих глазах проступили горькие обжигающие слезы. В самом низу притаился небольшой лист пергамента с посланием: «Это — признание: я люблю вас. Да, в это воскресенье, так недавно, когда я спросил самого себя, что мне делать, мне было сказано поступить так, как поступаю теперь. Другого исхода нет. Я люблю вас с первой минуты, как увидел. Если вы это читаете, то знайте — с первой нашей встречи я понял, кто вы. И я не могу обманывать себя, ведь меня непреодолимо влечет к вам. Пожалуйста, пожалуйста, уезжайте тотчас, теперь же, даже не читайте этой смешной записки до конца. Уезжайте. Прощайте. Я даю вам время до рассвета. Примите решение: если я застану вас по утру, то я сочту это за ваше благоразумное согласие». Он давил и напирал, словно тяжеловесные стены самого Ба Синг Се. Его жена была не столь страшна в гневе, сколь был страшен ее брат — важный приближенный министр и гнилая правая рука самого короля. Его верный друг и советник, столь же горячий и напористый в своих решениях, с невероятной властью и богатым наследством. В подарочной коробке оказалось вопиюще дорогое платье столь же золотого цвета, как глаза самого Азулона, а на самом дне виднелась уже слегка увядшая розочка, на острых шипах которой пригвоздилось очередное послание: Р. от А. Когда его почерк вывел первую букву моего имени — меня прошибло леденящим током. Мне казалось, что я самая умная. Мне казалось, что до меня нет и не было никому никакого дела. Некая озлобленность вперемешку с разочарованностью и очарованностью — взяли надо мною верх, а посему, когда я стягивала шов роскошного платья, застегивая мелкие пуговицы, я представляла, что никакой войны и никакой смерти моего отца так и не случилось. Все это могло принадлежать мне! — я горделиво вытянула руку, а по моим пальцам расползалась расшитая золотыми нитями ткань. Его первыми словами было: «Где ты скрывалась? Я искал тебя», — он сказал это столь необдуманно, стирая былую учтивость, рамки и границы, что между нами выстроили, — его вид оказался изрядно развязным, уставшим и довольно уничтоженным. Он был так неучтиво пьян, лицо его раскраснелось, длинные пологие волосы растрепались, смешиваясь в одну неряшливую кучу. Это была глубокая ночь, ведь я не утерпела, и, припрятав небольшой острейший кинжал в рукавах, пробралась в его покои, желая покончить сначала с ним, а затем и с собой… Не доставайся же ты никому! — мои мысли метались от упущенной и умерщвленной жизни, от упущенной не мною возможности, от роковой ужасной несправедливости. Я! Я должна была идти с ним рука об руку и венчать весь этот мир величием нации огня, под лозунгом аватаровой крови. Но мой отец присматривал за мной из мира духов, в самый отчаянный момент выхватывая припрятанный нож, особенно, стоило мне сначала мягко и покорно приблизиться к изрядно опьяневшему и потерявшему бдительность Азулону. Он выпивал кубок за кубком, не щадя ни себя, ни меня. Когда мое лезвие коснулось его разгоряченной шеи с пульсирующей веной, он ни разу не растерялся, столь цинично и оскорбительно посмеявшись в мои глаза, отчего кинжал выпал из дрожащих пальцев. «Почему? Почему ты бросил меня?», — задавала я этот вопрос Азулону, а ждала ответ от собственного отца, на что Азулон степенно и лениво приподнялся, не теряя своего королевского взгляда и вычурных надменных замашек. «Я искал тебя с того самого дня, как мой отец затушил тот проклятый вулкан. Ты исчезла. Ты испарилась!», — его голос был тихим, обвиняющим и злым. Мы знали друг друга всего пару встреч в детстве, но мы оставались единственными людьми, что хоть немного касались той старой жизни, в которой все было хорошо. В которой все было замечательно. У которой был совершенно другой исход. Смотря друг на друга мы видели, что упустили нечто невероятно важное, тем более столь безвозвратно. «Это платье — лишь угрюмая и жалкая копия того, которое я тогда столь бессовестно сжег. Я приношу свои извинения. Не было ни дня, дабы я не раскаялся в содеянном», — он поник, а в его словах не сверкало и толики сожаления, лишь самодовольная издевка. Он упивался тем, что наконец мог взирать на меня вживую. Дочь аватара. Несбывшаяся невеста, к которой у него всегда было такое странное притяжение. Просто нам в детстве слишком много и долго обещали, что мы принадлежим исключительно друг другу. И мне стало казаться, что лишь такой исход истинно верный, но Азулон был женат… Та ночь, которой мы отдались без остатка — это все сумбур и безумие, от которого полыхали леса, города и горы. Мне даже писать о подобном стыдно, как я могла быть столь изощренной, столь неприличной, безвольной и вместе с тем — ликующей?.. «Я все это устроил ради одной призрачной цели, надеясь, что однажды, ты все же придешь…», — с этими словами он коснулся моей шеи довольно неожиданно, приятно, но пугающе. Ни одна из тех служанок не была нужна ему поистине, ни одна из тех девушек не представляла для него ценности. Он скрупулезно высиживал каждое выступление только, чтобы убедиться, что та самая девушка — не его, сбежавшая столь неуловимо, невеста. Та ночь с ним оказалась самой невероятной, необъяснимой, но такой правильной, хоть вся ситуация и пыталась убедить нас в обратном. Его спешные проспиртованные поцелуи, этот жар его тела, казалось, воспламенит весь дворец. И тогда, в тот самый момент никто из нас не думал и не желал загадывать о неизбежных последствиях, что потянет за собой столь судьбоносная встреча. Сказать, что я влюбилась в него — это не сказать ничего. Все произошло слишком сумбурно, быстро, импульсивно, так, словно сами духи сводили нас вместе. И тогда я плакала всю ночь, оставшись наедине с собой, лишь от того, что меня приводила в ужас одна только мысль о том: что же нас ждет? Я столь низко пала в глазах собственных родителей, что чувство вины грузом ложилось на мою спешно вздымающуюся грудь. Я задыхалась от того, что боялась и не понимала: как же мне жить дальше? Его жена стала довольно остро и проницательно подозревать Азулона в новой измене. Какая же я была наивная, ведь у него таких как я, должно быть — весь дворец… Принцесса Айла быстро поддалась на гомон склочных слухов, потребовав меня к своим покоям, за совершенно безобидным предлогом. Ей не спалось, а еще ее волосы довольно сильно спутались… я терпеливо расчесывала ее локоны, пока она с негодованием и неозвучиваемым вопросом сверлила меня упрямым взглядом. Мои пальцы похолодели, а руки затряслись, но вот она обернулась, схватила меня, а я сжимала расческу. Всего какое-то мгновение и ее рука с такой оскверняющей очерняющей злобой и ненавистью приложилась о мое лицо. Я растерялась, упала, а из моих глаз брызнули слезы. Она была довольно недурна в магии огня и я в самых сокровенных помыслах страшилась того, что она просто сожжет меня. Принцесса разгоряченно обвиняла меня, уверила, что все знает. И что мне не жить, ведь я и все мои последующие бастарды будут брошены в ее очищающий огонь. Она не терпела конкуренции. Она ненавидела всех любовниц своего мужа, и лишь по прошествии лет я узнала, что многие из них пропали без вести. И тогда я все никак не могла понять, почему мой горячо любимый Азулон ничего не делает, дабы защитить меня? Как уже спустя много лет признавался Азулон: ее брат был слишком влиятелен и богат, покрыв добрую часть долгов королевской казны. У них с сестрой были хорошие отношения, через нее он получил доступ к трону, а самого Азулона мог с легкой руки контролировать. И так было десятилетиями. Я довольно стремительно поняла, что мне и моим чувствам во дворце нет и не могло быть места. Азулон клялся и божился, что я единственный человек, что что-то значит для него, что его брак — лишь сделка, он уверял, что он убьет Айлу, но надо подождать, ведь ее брат столь влиятелен. Столь богат… И я верила ему. У меня не оставалось выбора, ибо в противном случае я могла оказаться на улице, поедая помои. После встречи с принцессой на моей щеке обрисовался видный синяк, отчего остальные служанки злобно хихикали в спину. Я чувствовала себя грязной. Я чувствовала себя низшей. Я закрывала глаза и видела себя оборванкой на вонючих затрапезных улицах, что жмется к каменным стенам и просит милостыню. Азулон не мог избавиться от жены, ища во всем столь губительно — выгоду, но при этом он клялся, что я для него значу больше, что Айла — это временно, что лишь мне под силу занять место королевы. И я верила. Я ждала. Наши встречи стали тайными. Азулон не поскупился развести меня и жену по разным берегам, стремительно сняв мне небольшой домик в стенах Кальдеры. Я незаметно ушла из дворца, а Азулон навещал меня и рассказывал о своих грандиозных планах. Сначала мы виделись почти каждую ночь, но чем дольше затягивалась наша игра, тем скорее его появления становились все реже, но я ждала их как замёрзший — огня. И стоило ему явиться, как я начинала боготворить его. Его приходы. Его любовь. Он приказывал вставать на колени, как только его королевская ступня переступает мой обитель. Он был для меня всем. Я полностью зависела от него. Не было ни дня, чтобы я просыпалась спокойно, не боясь за то, что когда-нибудь его величеству надоест со мной играть, дабы вышвырнуть на задворки Кальдеры. Он днями и ночами обещал мне, красочно расписывал, что убьет Айлу: как это будет и где, стоит только ее братцу выплатить долг по казне полностью и помочь с одним важным военным походом, после чего он немедленно сделает меня своей королевой, ведь сами жрецы предрекли могущество королевской династии, стоит только породниться с потомками аватара. И я верила. И я ждала. А он оказался в типичной погоне за неуловимыми властью и богатством. Я потеряла счет времени, сколько лет прошло в нашей безудержной и страстной интрижке, в которой я жила потворствуя его обещаниям. Он грезил о ребенке со мной, говорил, что наше дитя — это избранное духами наследие, что мы будем великими, что мы станем самыми могущественными и сильными. И тогда я спросила: «Зачем тебе наследник, если у тебя два сына?», — я была вне себя, мне казалось, что он обманывает, но обманывалась я сама, он был глубоко погружен в свои сладострастные грезы, невозможные воплотить в жизнь из-за трусости и необдуманности. «Я бы хотел завещать все, что у меня есть лишь моей дочери», — это было лето. Эти слова были произнесены им летом, а я столь воодушевлена, окрылена и влюблена, мне казалось, что нет комплимента слаще, чем просьба любимого родить ему наследника. Я была вдохновлена, я даже возжелала этого, казалось, сильнее самого короля. Нет мысли приятнее, чем угодить своему королю, особенно, когда он в этом столь страстно нуждается. О своей беременности я узнала осенью, я была так счастлива, так восхищена происходящим, думала, скажи я это своему королю — он тотчас же исполнит все свои обещания и непременно сделает меня и своего будущего ребенка членами королевской семьи. Глядя в полуночный камин, я шептала его имя, никак не ожидая, что он предаст меня, ведь именно в тот день — в день его появления он обвинил меня, что я его пленила, кричал, вопрошая: «что ты наделала? Что натворила?». Мои слезы не прекращая лились, мне хотелось бежать далеко от проклятой столицы, взобраться на самый огромный высокий мост и спрыгнуть, дабы холодная река унесла меня, прибивая куда-нибудь далеко-далеко, унося в мир грез и духов. Он стал уверять меня в том, что я порчу все его планы, что брат его жены — важнейшая фигура на королевской арене и что лишиться его поддержки — безусловное поражение. Что наш ребенок никогда не сможет стать правителем триединства. В его голове вырисовывалась идеальная картина, в которой три нации идут под командованием одного предводителя. Мне было сложно уловить всю чудовищную суть его последних слов, а он уверял, что без брата своей жены он не сможет подавить народ воздуха. Сквозь мои застывшие губы вырвался сдавленный стон, я опустила глаза, не зная, что же ждет меня, ведь мой король в одночасье исчез. Его стали подозревать в измене принцессе Айле, ее брат и Азулон накалились в былых дружеских отношениях, превращая свой союз в сдавленное противостояние. Их сближала только жажда достигнуть конца в войне с магами воздуха. Я чувствовала то, как с моим появлением в стране громыхнуло первое землетрясение, что породило трещину между королем и его приближенными. Народ любил принцессу Айлу, народ поддерживал большинство решений, что выносил Азулон рука об руку со своим главным министром. И мне было совестно, на меня давил груз ответственности, которую я по праву не могла на себя взвалить. И тогда мои руки дрогнули, а сон пропал, когда мои мысли заселили ужасы о расправе с собственным неродившимся дитя. Азулон пропал на несколько месяцев, не объявляясь даже в весточках. Война трепыхнула со страшной силой, и Азулон вышел победителем, и когда на моем пороге появился гонец, несущий весть, мое сердце сразу сжалось, ведь предчувствие диктовало, что в том письме, что вручили мне — нечто меняющие не только мою жизнь, но и жизнь всей страны. «Не обессудь, дорогая Рина. Сейчас не время для нашей любви. Не время для чувств. Дождись меня. И я вернусь. Брат моей жены подозревает о тебе, Айла вспомнила все, науськивая брата против меня. Я был вынужден помириться с ней, я должен думать не о себе, а о чести собственной династии. Духам угодно развести нас по разные стороны баррикад. Они будут искать тебя, дабы поймать меня на лжи. Но ты не беспокойся, за тобой прибудет повозка. Собирай свои вещи, не спорь и не сбегай. Я все продумал. Так нужно. Так правильно. Мы еще увидимся. Ты поедешь в отдаленное поселение, я подобрал тебе мужа. Он добродушный и немного глуповатый, ты сможет наставить его на правильный путь. Придет время и я свергну Айлу. Свергну ее брата, только дай мне время. Не перечь и спрячься за образом праведной жены и матери…». Мои пальцы онемели, а губы задрожали в печали, я была и в гневе и в страшной апатии. Что мне делать? Моя жизнь была разрушена. Все из-за тебя, отец… — мне хотелось найти объяснение в случившемся, выудить виноватых. И тогда я обвиняла все и всех, даже собственную мать, что смела уйти, оставив меня в одиночестве, бросив на произвол судьбы. У меня не было ни собственного крова, ни собственных денег, все что я могла — спрятаться за чьей-то мужской спиной. Меня передавали из рук в руки как некий трофей. Может быть под воздействием шока, а может по приказу своего повелителя — я бежала, спотыкаясь, наверх, сгребая вещи мятыми кучами, уталкивая в небольшие сумки. Мои руки то и дело давали осечки и из пальце все валилось, ломалось, рвалось и разбивалось. Но я была столь сильно напугана, что паника парализовала разум, я думала о том, что если я не сбегу, то за мной придут. Меня пленят. Меня казнят. Что я уже не отделаюсь синяком на щеке, что Азулон будет скверно молчать, смиренно поглядывая на то, как его жена позволит своим верховным эмоциям поквитаться со мной. Что же со мною будет… — я в раздрае остановилась, прижимая ладонь к животу. Казалось, что давать этой жизни свет, жизни, что зародилась во мне благодаря Азулону — неслыханная глупость, что этот ребенок не достоин жизни, как и Азулон — продолжения. Но мною руководили смятение и боль, ведь я действительно замахивалась на жизнь собственного дитя… В назначенное время меня действительно поджидала повозка, в мелькающем свете фонарных столбов, я неуклюже взобралась на повозку, оставив большую часть вещей в доме, прощаясь с ними столь же категорично, как и с стой жизнью, что была у меня до сего дня. Дорога выдалась утомляющей, меня скрутила боль в животе, а затем и мигрень, поблизости не было ни единой целительной лавки, где бы я смогла унять собственные терзания. Я ждала с трепетом и нетерпением когда же повозка остановится и я смогу взглянуть на новую и чуждую мне жизнь, но все оказалось не столь просто. Извозчик помог мне взобрать сумки прямо на причал, оставив одну, вручив пару монет с письмом от самого короля. «Садись на паром и уплывай. Тебя встретят», — читая эти строки, на моих глазах блеснули ранящие слезы. Не ожидая того ужаса и недомогания, я купила билет и стала ждать отплытия, не имея ни малейшего понятия, где пришвартуемся. Меня стали съедать леденящие навязчивые мысли, что в конце, на самом финале пути меня ожидает неминуемая виселица, что Азулон решил просто избавиться от меня, что никакой другой жизни, и никакого его возвращения никогда не наступит. От непрекращающейся тряски и тяжелых сумок у меня стали болеть руки и спина, а в своих самых сокровенных и тайных замыслах, я желала собственному ребенку смерти. Мне не хотелось изживать его собственными руками, но я молила духов, чтобы мое тело само отторгло плод, оставив меня в меньшей беде, чем та, которая поджидала с его рождением. На судне пребывало много бедняков и рабочих, что, казалось, не замечали друг друга, их речи казались мне оглушающими. Меня скрутила морская болезнь, я не смела и крошки в рот взять — меня не переставая тошнило. После чего я возненавидела моря и океаны, навсегда оседая в чертогах Хира’а. Хира’а — именно так называлась провинция, куда причалило наше судно. С корчащимся и уставшим видом я спускалась по протянутому мостику, ощущая ногами жаждуемую твердость земли. Невысокий и коренастый мужчина с жидкой бородкой и уже обрисовывающейся лысиной встретил меня у небольшой скамьи. Я недоверчиво огляделась, не понимая, как он мог помыслить, что я и есть та самая, за которой ему следовало явиться. Не долго думая, он достает из кармана сложенный в несколько раз лист пергамента, вытягивая вперед, останавливая около моего лица. «Кажется, одно лицо», — он улыбнулся, отчего мне стало противно, мои губы сжались в тонкую трепещущую линию. Я была словно скотина на продажу. Не церемонясь и не подбирая выражений, я выхватила шуршащий пергамент, с поистине нескрываемым ужасом взглянув на тот портрет, что он в себе таил. Там была я. Та я, что примеряла Азулону различные платья, а он с особым ликованием закалывал мне волосы украшениями из чистого золота, обрамленные рубинами. Темные капли пали прямо на нарисованный силуэт и тушь дала течь, расплываясь по пергаменту, делая мои черты смазанными и уже почти неузнаваемыми. «Рина, верно?», — обратился ко мне этот мужчина, на которого я подняла разочарованный и такой непростительно-дерзкий взгляд, одним движением комкая собственный портрет. «А вы?..», — мой вопрос выбил его из колеи, тут же обезоружив, он почесал подбородок, принимая из моих рук сумки, начиная отдаляться. «Родители нарекли меня Жинзуком», — представился он, а мне тяжелее и тяжелее давался каждый шаг, особенно от осознания, что это все сильнее отдаляло меня не только от столицы, но и от Хозяина Огня. Меня пробирало от чувства, что он мне лгал, что больше мы с ним не увидимся, что все это красивое представление, которое нравилось и порабощало нас обоих, но столь легко вынудило его отказаться от тех слов, которыми он забрасывал меня все эти годы счастья. И признаться — я скучала по нему, я бредила и грезила нашей встречей вновь и вновь, не в силах отделаться от того желания, что выламывало во мне косточки и срывало на бред помыслы. Он бросил меня, благородно покрывая случившееся мороком спасения. И я не могла отделаться от жгучей надежды, что грела мою душу. Грела каждый раз, стоило парому пришвартоваться на причале живописного Хира’а. Первые несколько лет я сидела на той самой скамейке, встречая и провожая каждый пароход, в глубине фантазий лелея мысль, что Азулон здесь, что он смотрит на меня, что он не оставил меня. Я знала, что королю подобает разъезжать на собственных королевских судах, но, а что если он обратился простолюдином и тайно присутствует в моей жизни, просто я этого всего не замечаю? Не знаю? Жинзук получил за свадьбу со мной крупное приданное, после чего мы отстроили уютный просторный дом, я даже смогла заполучить в подарок от мужа оранжерею, в которой получилось вырастить несколько видов лекарственных растений. Мы жили хорошо, мой муж честно работал и держал хозяйство, он был добр и весел, всегда старался выудить с моего лица хоть маленькую улыбку. Но если бы он только знал, как сильно я презирала и эту провинцию, и эту жизнь и его самого… — исподлобья я глядела на жителей этого городка, не понимая, как такое могло произойти. По праву рождения я выше их всех, я достойна лучшего. Достойна большего. Мой истинный муж сам повязан долгосрочным браком, отягощенный дружбой с братом супруги, вынужденный воспитывать сыновей от нелюбимой женщины. И когда я задумывалась над этим, меня вдруг осенило, что Азулон не воспринимал за человека не только меня, не только свою жену и детей, но и себя — все мы — его фигуры на шахматной доске. Он не брезговал сделать неверный ход, подпуская чужую гвардию к своему королю, просто его цели всегда оставались слишком глобальными, а человеческие судьбы уже не казались столь значительными. Даже своя собственная — он продался на растерзание сестре друга, потому что это было выгодно, потому что его друг так хотел, ведь Айла с детства была влюблена в Азулона… И тогда я пожалела о том, что в собственной жизни я оказалась одна. Не было ни брата, ни сестры, ни матери, ни отца, кто вступился бы за меня, прямо как за принцессу Айлу… По приезду в Хира’а, уже чуть больше, чем через полгода после свадьбы, я родила дочку. Жинзук, казалось, и вовсе не сомневался в собственном отцовстве… Признаться честно, но он мог порой скрасить мои тоскливые будни, он обращался ко мне на «вы», отчего я всегда смеялась, а он с поникшим лицом требовательно извинялся, говоря, что он неровня мне, что он о многом догадывается. Он так и не сказал прямо, но Азулон хорошенько ему заплатил, исполняя столь глупые мечты Жинзука о собственном роскошном доме с обширной оранжереей. Азулон избавился от меня, прикрывая все позолоченной пылью благородства. Его дочь родилась в начале апреля, духи посмеялись над нами, исполняя его мечту, о которой он вскользь под вино упомянул. Жинзук назвал ее Урсой, а я не спускала ее с рук, боясь, что потеряю единственную ниточку, что связывала меня с прошлым, оставляя на моих плечах тяжесть с ее появлением. Урса получила непокорный и смелый нрав, она не исполняла моих просьб и приказов, доводя своим поведением до гневной истерики, жалостливо прячась за спиной Жинзука, что как истинный предатель — принимал ее сторону. Она совершенно не поддавалась уговорам, не поддавалась воспитанию и делала все, как казалось мне — на зло. И вот когда ей исполнилось шесть, по нашему краю разразилась новость, что принцесса Айла скончалась, весь Хира’а облачился в траур белого, а мне хотелось с благоговением вздохнуть, чувствуя, что мой король наконец свободен. Должно быть, его победа над магами воздуха стоила его судьбы, стоила наших отношений, стоила той королевской стати и политики, для которых он был рожден. С возрастом я стала понимать его больше, не в силах справиться с той незавершенностью, что точила меня словно лезвие. Но однажды, он поразил меня своим приездом в наш духами забытый Хира’а, Жинзук накануне говорил, что сам Хозяин Огня решил навестить несколько провинций своей страны, дабы справиться о нашем благополучии. Жинзук работал в поте лица, наша отстроенная обитель цвела, ровно, как и хозяйство. Все было в руках моего мужа, тогда как мои думы навязчиво занимал лишь Азулон. Я встретилась с Азулоном не случайно, он торжественно объявился на пороге нашего дома, наверное, желая посмотреть на ту жизнь, которой наградил меня за всю ту преданность и любовь. Мне было противно, однако, я хотела броситься в его объятия, греемая давно сникшими обещаниями. Мне казалось, что он непременно отравит Жинзука, увезет меня с Урсой в Кальдеру, наконец исполнив все обещания, скрепляя наши души узами брака. Но спустя семь лет он смотрел на меня так, словно впервые видит, отчего на моих глазах выступили слезы и я сбежала, на что Жинзук лишь кратко окликнул меня, не переставая извиняться перед королем. На нашем пути больше не было препятствий, он мог делать все, что пожелает, оттого-то я и страдала, не понимая, почему он этого не делает, почему он не ответит на зов собственных чувств. Неужели, у него их не осталось? Он настиг меня в оранжерее, сказав: «Я слышал, что у вас с Жинзуком растет чудесная дочь…», — это прозвучало как неприкрытая угроза, а все мои ранимые слова, что застряли в горле — тут же улетучились, оставляя после себя гнев и возмущение. «Она не маг огня!», — бросила я ему, резко обернувшись, наблюдая то, с какой неприкрытой брезгливостью он осмотрелся. Его взор был стальным, а голос — чрезвычайно спокойным, проникающим в голову. Как шелест осеннего ветра. Его губы тотчас же выдали нескрываемое разочарование, однако, он с особой статью подавил все недовольство, оставаясь мне неузнаваемым, чужим и презираемым. Я тотчас же пожалела, что когда-то давно не воткнула кинжал ему в глотку, оставляя себя на растерзание духам. «Это не имеет значения. Она мне нужна. Она — моя. Даже не думай сбежать», — по моей спине тогда прошелся холодок, а волосы на затылке зашевелились. Раньше он тоже был странным, но не жестоким, каким показался в нашу долгожданную встречу. Он был тем, кто никогда не любил меня или же очень старался преподнести именно это. Я была в замешательстве. «Что ты задумал?», — я была готова на многое, лишь бы пойти поперек его самодурству. «Это должны были сделать мы…», — внезапно его голос дрогнул и он сделал ко мне осторожный шаг, тот шелест его мантий въелся мне в воспоминания, он мягко и очень аккуратно коснулся моей руки, крепко зажимая меж своих пальцев, заглядывая с особым трепетом в глаза. И тогда я дернулась, а между нами грянула, казалось, давно затухшая искра, что пробирала до мурашек. «Моему отцу и твоему предсказали, что потомки аватара и королевской семьи будут самыми могущественными, что лишь этот союз даст моей династии несравнимое величие. Что мир и процветание наконец будет достигнуто. Все должно было начаться на нас, понимаешь…», — он сказал это довольно обреченно, вгоняя меня в горячую тоску. Я была готова позабыть о ранее попущенных мыслях, лишь бы оказаться вновь любимой и замеченной им. Им одним. «Забери меня с собой, признай Урсу, тогда мы исполним пророчество. Ты же обещал…», — я вцепилась в него глазами, ногтями впиваясь в его кожу, а он аж обомлел, побледнел. Посмотрел в упор тяжелым напряженным и гнетущим взглядом. Мне стало не по себе. «Ты правда думаешь, что я — Хозяин Огня, посмею жениться на безымянной женщине из малоизвестной глубинки? На женщине, что уже давно в браке? На женщине, у которой с мужем уже вовсю растет дочь? Я еще в своем уме», — он злостно усмехнулся, делая мою рану на сердце больнее и глубже. Он искусно и красиво дал мне понять, что стыдится меня, что я давно потеряла былой шарм и красоту, становясь лишь бледной копией прежней себя, что сельская жизнь в дыре нашей страны сделала из меня изнуренное годами посмешище, на котором жениться — подрывать в стране бунт. «Народ любил Айлу. В последние годы она стала символом надежды для многих, считаешь, я посмею столь громко опорочить свою семью? Свою честь?», — это прозвучало излишне прямо и грубо, отчего мне захотелось влепить ему пощечину, выставить из собственного дома, навсегда прогоняя, запирая воспоминания на тысячу и один замок. Но я слезливо сдержалась, хоть мою надежду и растоптали, разбивая столь импульсивно сердце, но моя надежда не желала умирать, и я все еще теплила фантазии, что Азулон одумается, что его чувства будут сильнее, что он обязательно неизбежно передумает… «Но я же дочь автара…», — мои губы разомкнулись и я не сдержала горестный всплеск, на что он удрученно покачал головой, начиная столь унизительно меня утешать. Я ощущала себя оплёванной и измызганной в грязи. Мною воспользовались и уничтожили. Заплатили за молчание. Изгнали. «Вот именно. Ты — дочь предателя. Об этом и речи быть не может», — строго покачал он пальцем, в возмущении приподнимая бровь, будто и правда поражаясь тому, что я не восхищаюсь его умозаключениям, что я не поддерживаю и не улыбаюсь, ведь ему казалось, что он все столь изумительно продумал. Идеально замел следы, оставаясь блюстителем чести. Непорочным и страдающим в трауре королем. «На самом деле никакая Айла и ее брат не желали меня отыскать. Не желали моей смерти. Просто ты выполнил собственную задумку и избавился от меня», — я не могла сдержать рыданий, я была в ярости. «Понимаю, это тяжело принять. Но, прошу, не очерняй наши отношения. Я правда любил и все еще люблю тебя, но твой отец все испортил. Вини его, а не меня. Я лишь поступаю по регламенту. По чести. По совести. Увы, но я не могу пойти на большее. И ты это знаешь», — меня не оставляло ощущение, что он невероятно прав, отчего меня грызло еще сильнее, я ощущала боль почти физически, отказываясь принимать предначертанное. Случившееся. Это было слишком неправильно. Слишком истошно. Слишком бесчеловечно. И после этих слов он уехал. Он сбежал, оставляя меня одну на растерзание собственным чувствам и мыслям. Жинзук не понимал причину моих горестей, но именно тогда я оценила его как человека, как мужа, как мужчину. Он оберегающе взял меня за руку и тогда мои пальцы обвились вокруг его ладони, хоть сердцем я и провожала уходящее в горизонт судно Хозяина Огня. Азулон хотел увидеть Урсу, но не сумел. Не получилось. Эта неуловимая девчонка всегда была себе на уме, долгое время, почти до самого вечера скрываясь в лесу. Видимо, Азулон посчитал оскорбительным оставаться дольше, чем до полудня, наспех отбывая. Через несколько недель нас с Жинзуком ждала радостная весть, ведь Хозяин Огня Азулон назначил Жинзука магистратом нашего отдаленного ото всех Хира’а. Все эти годы до роковой встречи с королем я старалась жить с гордо задранным подбородком, не падая в своих глазах еще ниже, чем невыстраданные мечты и погубленные чувства. Казалось, меня не заботил никто и ничто по-настоящему. Я грезила мыслями о жизни в столице, помышляла о самом Хозяине Огня, но делала это столь тайно, что, лишь утыкаясь в собственную подушку в своей же одинокой темной комнате, я могла позволить себе приглушенно в страданиях подвывать, утирая слезы о грубую наволочку. Жинзук иногда поднимался ко мне, дабы справиться о моем самочувствии, сетуя на то, что волки в Долине Забвения опять расшумелись, а я только упрямо претворялась спящей, стараясь избежать любого внимания. Мне было горестно и противно, что кто-то хоть на дюйм попытается вытащить ту червоточащую сердцевину, что мучила меня день ото дня. Когда я смотрела на собственную дочь, на то как она растет, на то, как ее взгляд, будто бы не от мира сего — становится все явнее и охотнее отблесками самого Азулона, меня вдруг осенило, что Азулон захочет забрать свою дочь. И тогда всеми силами, всеми правдами и неправдами, просиживая безлюдные ночи на крыльце, упиваясь тем, как шуршат, раскачивающиеся в унисон с ветром деревья, мне показалось, что лес нашептывает мне ответ. Когда дочка пошла в местную школу, то на нее обратил внимание самый главный хулиган. Икем. Сначала они с Урсой терпеть друг друга не могли, без конца делая друг другу бесчинствующе много подлянок. Я лишь хихикала, разводя руками, старалась унять недовольство дочки, как однажды этот сорванец признался Урсе в своих истинных чувствах, что за гневом и злобой стояла обида и непонимание. Урса казалась ему недосягаемой, он называл ее зазнайкой, однако, все изменилось довольно быстро. Я радовалась, когда Икем приносил нам с Жинзуком гостинцы, и мы все вместе пили чай пред глазами большущего шумного леса. Если Азулону так нужна Урса, то он ее не получит, — эта мысль закралась у меня сразу же, стоило им с Икемом еще детьми разделить общество друг друга. Азулону не будет нужна замужняя и уже родившая детей дочь. Урса понесет такую же участь, как и я когда-то, вот только от моей горькой, для нее жизнь с другим будет спасением… но меня словно подначивали одни духи и подслушивали скверно другие, словно они спорили насчет моей судьбы, не в силах наконец определиться… ведь спустя четырнадцать лет он явился вновь. Я думала, что это лишь страшный сон, ведь такого, словно быть не могло. Я будто бы кидала надежды по его возвращению первые пять-шесть лет, а потом со спокойной душою выдохнула, договариваясь с родителями Икема о предстоящем венчании прямо у духов на виду, возле трепещущей Долины Забвения. И тогда, как гром среди ясного неба явился он… Азулон…