Последний хозяин рек

      Прикосновение, которое скрыто и затушевано немой ночной завесой. Но чьи-то шаги были такие пугающе отчетливые, даже нескрываемо шумные, полы мантии неустанно шелестят, половица скрипнула. Раз. Еще. Еще. Принцесса притаилась, ощущая, как подкатил к ней приступный и очерняющий страх. Кто? Кто бы это мог быть? Те самые монстры, что воруют детей из их спален, которыми пугала мать Мэй? Кемурикаге? Они пришли. Прямо сейчас они оторвут ее полузадремавшее тело и унесут в чистилище и Долину Забвения. Азула вся еле слышно затряслась, сощуриваясь сильнее, слыша, как стук сердца отдается в висках, как трудно делать вздохи такими же размеренными как минуту назад. Скрип половиц раздался почти у самой кровати. Она в испуге распахнула глаза, надеясь, что все это проделки Зуко. Ее волос коснулась прохладная и трясущаяся рука. Длинные ногти поползли по волосам, затрагивая, почти царапая любовно кожу. У Азулы побежали мурашки, она задрожала заметнее чем раньше, понимая, что это — кто-то чужой. Кто-то очень разбереженный и страдальчески тихий. Прикосновение холодных сухих губ, практически невесомый скользящий поцелуй, после чего, она вскакивает с постели, не сдерживая своего подпирающего ужаса, разглядывая ночной незваный силуэт.       — Мама? — обеспокоенно выдохнула, переводя взор. Мама сидела напротив, прожигая в ночи угрюмыми и такими тяжелыми глазами, отчего захотелось расплакаться.       — Почему ты не спишь? — нервозно и очень встревоженно спросила Урса. — Ты должна спать, — голос мамы был надтреснутым, дрожащим и разочарованным, прямо, как ее окаменевшие руки.       — Мама, ты сделала что-то плохое? — придвигается к ней ближе. В угрюмой ночной тиши, простыни шуршат, Урса наспех отстранялась, начиная тяжело вздыхать, практически отбиваясь от встревоженных вопросов и объятий. Складывалось необъяснимое чувство неизбежности и подступившей опасности, о которой, мама стоически и предательски смолчала. Мама отстранилась, начиная поспешно удаляться.       — Ложись в кровать, — прозвучало почти как приказ. — Это сон.       — Нет. Это не сон! — с грохотом выбежала из кровати, вцепляясь в мать резкими и цепкими объятиями, натягивая полы платья, Урса схватила ее за плечи, присаживаясь возле, заглядывая в лицо, видя даже сквозь исполинскую тьму. Мамины глаза оказались на мокром месте, и стоило матери коснуться ее плеч и вот так какое-то время молча сжимать, как принцесса ощутила, как ходит ходуном все мамино тело — не только измученный голос.       — Ложись в кровать. Пожалуйста… — хочет, как можно скорее отлучиться, а Азула крепко и с опаской держит, продолжая задавать матери кучу вопросов:       — Почему ты не спишь? Что с тобой, мама? Почему ты у меня в комнате? Что-то случилось? Ты будешь спать со мной?       — Да, я буду спать с тобой, но, как я вижу, сна у тебя ни в одном глазу… — странный притихший тон.       — Может прогуляемся во дворе? Прикажем слугам сделать нам чаю? — Азула не отрываясь смотрит, ловя странное и необъяснимое напряжение, с которым та говорила. Это маме было несвойственно. Что-то непременно случилось.       — Ты права, но, может, поиграем перед сном? — голос ее стал таким же обаятельным как прежде, что заставило Азулу мимолетно обмануться и успокоиться. — Я просто также, как и ты не могу уснуть. Подумала, что, может быть, пришло время нам с тобой поиграть?       — Давай! — прыгает на нее, напоминая возрадовавшегося зверька. — Давай! Только без Зуко.       — Конечно без Зуко… — заговорщически соглашается, шепча почти в самое ухо, и тогда Азуле не показалось это странным — это было опьяняющим и долгожданно желанным, но вот спустя много лет — это снилось принцессе в кошмарах. — Во что бы нам поиграть? — призадумалась Урса, становясь собой, придавая голосу нелепость и какую-то подозрительную отрешенность. Былую, свойственную ей — беспечность.       — Прятки! — заулыбалась Азула, считая тьму отличным полем для игр, ведь никогда ранее им не позволялось прятаться в темноте, особенно, под покровом ночи.       — Отлично! — обнимает ее Урса, целуя нежно в щеку. — Всегда хотела поиграть с тобой в прятки, — Азуле было так приятно и нужно это слышать, что она забегала по всей комнате, взбираясь на кровать, начиная взбудоражено прыгать.       — Да! Да! Мы будем играть в прятки.       — Чур ты водишь! — звонко и немного отрешенно сказала мама, делая шаг назад.       — Согласна! — спрыгнула с кровати и подбежала к маме, хватаясь в ее ледяные трясущиеся пальцы.       — Азула, не висни на мне — мне тяжело, — попыталась безуспешно и как от огня — отстраниться. — Но, — кладет руку на ее плечо, подводя к закрытому шкафу, — для начала, ты спрячешься, чтобы не подглядывать, и будешь считать, чтобы дать маме время тоже спрятаться. Договорились?       — Договорились! — улыбнулась Азула, открывая дверцу, полностью прогоняя былые страхи, взбираясь на самое глубокое и темное дно, мама тихо, осторожно, практически исподтишка и очень медленно прикрывает дверцу. Неумолимо, бездушно, окончательно закрывая.       — Считай. Громко, чтобы я тебя слышала, — твердит ей из-за дверцы, а Азула видит ее темный силуэт. — До скольки, ты научилась считать?       — Я могу хоть до пятидесяти! — похвасталась принцесса.       — Точно? — усмехнулась Урса, постучав по шкафу.       — Точно! — с азартом и гордостью воскликнула.       — Хорошо, тогда, начинай считать, а я буду прятаться. Только играй честно. Честно считай до пятидесяти и не лги мне! — пригрозила, при этом странно нервно хихикнув, кажется, будто плача. — Ты не будешь лгать? — томный подавленный всхлип.       — Не буду… — напугано и очень растерянно ответила, ощущая что-то странное и необъяснимое.       — Начинай! — командует Урса, тихо и бесшумно отдаляясь.       — Один, — начала Азула, смотря перед собой в темноту. — Два, — пыталась уловить шелест маминого подола, скребя ногтями пальцы. — Три, — слабый скрип половиц, или это послышалось? Но нельзя лгать. Нужно считать. — Четыре, — она с ужасом поняла, что больше не чувствует присутствия мамы. Такого холода как в ту ночь и такого страха, который ей удалось испытать, она потом долго не вспоминала. Это было так страшно от одного упоминания, что Азула дернулась, готовая проснуться, испытывая на кончиках пальцев мерзлую тягучую воду. — Пять… — ее голос становился все дальше и тише. — Шесть… — в какой-то момент Азуле стало не по себе, сидя в этом мрачном страшном шкафу, ощущая полное отрешенное и леденящее одиночество. Такого быть не должно. — Семь, — мамы было не слышно. Совсем не слышно. — Восемь, — встает со своего места, вплотную прижимаясь к дверце шкафа, — девять, — наваливается всем телом. — Десять, — открывает дверь, нарушая правила. — Одиннадцать, — выходит в комнату, пребывая в необъяснимой тревоге. — Двенадцать, — идет прочь из комнаты, достигая длинного витиеватого коридора. — Тринадцать… мама? — с опаской оглядывается. — Мама! — громче кричит на весь дворец. — Мама, ты здесь? Я больше не играю. Выходи… — стоит босая, угрюмо и напряженно стискивая пальцами рубаху, продолжая куда-то бестолково и с надеждой идти. — Принцесска! — Азула оборачивается, но ничего не может рассмотреть, кажется, будто отдаляясь от себя самой. — Принцесска! — настойчивый грубый тон, практически крик. — Азула! Восстань. Встань и иди! — приказывает и наказывает, а она все отдалялась и отдалялась, видя себя маленькую, обманутую и такую напуганную. Мама. Зачем?       Пение птиц, легкий морозец. Тело изошло судорогой, когда пальцы нервозно передернуло. Она почувствовала, как ее всю облепляет тяжелая мокрая трясина. Она распахнула с ужасом глаза, не веря в происходящее. Голова тут же отразилась сильнейшей колкой болью. Азула попыталась встать, изнемогая от того, как же сковало ее ноющие окаменевшие мышцы. Она вскрикнула, делая пару резких движений, прижимаясь спиной к покатому, заросшему камышами и рогозом выступу, прильнув затылком к влажным травинкам, роса которых обрушилась ей на лицо, что так ужасно саднило. Ее тело было почти полностью в воде, ногами и ягодицами она упиралась о неглубокое дно оврага, пугаясь и не понимая: как так вышло? Где я? Она вытянула руки, наблюдая на них кровоподтеки и синяки, а также следы неуемной борьбы. Краска на ногтях облупилась. Длиннейший узкий ров — канава, в которой она очнулась, — повергло ее в шок. Боль отдалась по всей голове, переходя в руки и ноги. Ее взгляд пригвоздился к двум лежащим так вычурно камням, между которыми жалобно зажат аккуратно сложенный лист пожелтевшего пергамента. Азула второпях тянет ослабшие грязные и мокрые руки, моментально сбивая в спешке лежащий сверху камень, выуживая еще плотный меленький лист, на котором, расплывшимися отсыревшими чернилами было громко и самодовольно написано: «Ты каким-то чудом выжила, ведь — я уверен, что такие твари как ты — непотопляемы. Скажи спасибо, что жива… и еще, пишу второпях, пребывая в экстазе, ведь для такой развязной шлюхи у тебя приятно-узкая щель…», — пара расплывшихся мутных пятен заканчивала его этот напыщенный парад раздутого эго. Он выказывал ей свою, якобы, презрительную снисходительную благосклонность, от которой, у Азулы, в ужасе с возмущения, пробежал холодок по всему телу, вызванный слабым порывом ветра. Ни за что не выпуская это гнусное и бьющее по самолюбию письмо, она сжала его в ледяных синеющих пальцах, сминая во влажный скрипучий ком, продолжая теребить и натирать, опуская в стылую торфяную канаву, беспрестанно крепко и опасливо тормоша, превращая уже в мокрый комок, дожидаясь того момента, пока оно не расползется хлопьями, точно снега Южного Полюса. Она во весь голос закричала, давая о себе знать, но не дожидаясь, пока кто-то придет на помощь, превозмогая боль, ненавидя себя и всё, что возвращалось в ее воспоминаниях — она с трепетом и болезненным тремором переворачивается, хватаясь пальцами в промерзшие выступы, окуная длинные поломанные ногти в торфяную глину и чавкающую грязь, со всех сил барахтаясь ногами, вонзаясь крепче в невысокую стену, карабкается вверх, идя к жизни подобно выпавшей из окна кошке. Нет! Так сгинуть — не ее удел. Все было так странно, непонятно. Тай Ли, цирк, ночная прогулка, воспоминания о нападении, в котором Тай Ли начала брыкаться и со страхом в глазах отступать, не желая больше никогда поднимать тему того страшного дня. Азула шла за ней по пятам, словно тень, скрываясь под маской добродетели, на чем и попалась. Азула не слышала его — была слишком увлечена, да и тем более — она не была уверена, что это не голоса ее воображения, ей оказалось невдомек, что та самая интуиция заблаговременно оттягивала ее от происшествия, приказывая убегать. Но она ведь не жалкая трясущаяся слабачка, чтобы вот так напрасно и глупо перебегать от одной крыши к другой. Он был ее самым ужасным невысказанным горем, потому как никому принцесса не могла поведать о том, что на самом деле пережила она и ее тело. Кто-то схватил исподтишка, сзади, играя на страхе, одиночестве и сомнении, впивая жесткий колючий камень в голову. Такой тупой, оглушительный и сильный удар пришелся ей в правую сторону затылка, еще немного — и был бы висок, и тогда, она бы уж точно не открыла глаза. Он вышвырнул ее в грязную тусклую и промерзшую канаву с торфяными водами и громкими хладными жабами, что запугивающе проквакивали каждое ее движение — каждый вздох, и неприветливо будили после минувшей ночи, желая прогнать чужака с пригретого места, не спуская своих выпученных неморгающих глаз. Волосы ее облепила грязь и трава, она выглядела бледно, болезненно и очень никчемно. Как жестоко! За что? Кто ты такой? Что тебе надо? Почему ты преследуешь меня? Азула карабкалась и ползла, вминая грязный ров, заставляя больные конечности перебираться.       — Помогите! — обессиленно крикнула, проскальзывая, свалившись обратно в пахучую темную воду. Тяжелая разорванная одежда облепила словно железные латы, утягивая камнем вниз. — Кох похититель лиц, мне не выбраться. Я погибну, — коснулась она затылка, наблюдая кровь на кончиках пальцев.       — Я помогу тебе, — услышала она его грозный увесистый голос. — Не вздумай говорить кто ты такая.       Она растерянно в задумчивости молчала какое-то время, обхватывая себя руками, поникше опустив глаза, не желая наблюдать то, как окоченели ее трясущиеся слабые руки. Огонь не горел. Огонь потух, залитый слезами и кровью, Азула пребывала в таком наистрашнейшем опустошении, что ей хотелось просто забыться где-нибудь, возможно, даже испустить дух.       — Кто здесь? — раздался скрипучий недовольный вскрик.       — Эй! Эй! — несмотря на боль и усталость, вскочила Азула, размахивая руками. — Я тут! Я тут! — размешивает босыми стопами ил и глину. Послышался скорый топот, кто-то прибежал, очень взволнованно кряхтя, прикрывая собою солнце. Азула сделала пару шагов назад, чтобы получше разглядеть того, кто услышал ее копошащиеся попытки к спасению. Старая сгорбленная и неприветливая старуха взирала на нее сверху вниз, завидев Азулу, она в недоумении вытаращилась.       — У вас кровь! — взволнованно отбежала.       — Куда вы? — злится и отчаивается, считая, что все нужно делать самой. Азула отступает на несколько шагов, прижимаясь спиной к холодным, грязным, поросшим камнями и мхом — стенам, вкладывая всю свою злость и жажду жить в это действие, разбегаясь, приходя в горячий восторг, чувствуя, что боль покорно отступила. Она со всей силы подпрыгивает, ногтями и пальцами вгрызаясь в мокрую глиняную стену, карабкаясь и карабкаясь, желая убить ту никчемную трусливую старуху.       — Погоди, погоди! — слышит она, высовывая глаза, подтягиваясь уже почти к выходу. Старуха в замешательстве покрутилась, схватила огромную длинную палку, тотчас же подбегая к принцессе, скорее настораживая этим жестом. Она захотела огреть ее по башке этим? Никому нельзя доверять, — вспоминает наставления отца. Отец… как же ей объяснить ему то, что с ней произошло? Он неизбежно увидит эти синяки и ссадины.       — Хватайся за другой конец! — командует бабка, пока Азула впивалась ногами в разъезжающуюся грязь, вскидывая руку. Грязными окровавленными пальцами она вцепляется в корягу, на последнем издыхании подтягиваясь всем измученным болью телом, пока бабка с того конца натяжно отходила назад, помогая принцессе выбраться. Азула карабкалась все ладнее и ладнее, уже видя распростершийся лес и злосчастную дорогу, на которой ее так безжалостно и бессердечно выбросили — изнасилованную, униженную и избитую. Она победно улыбается, как только ее колено достигает сухой травянистой земли. Бабка продолжала тянуть, пока, не растеряв равновесие — не повалилась наземь, дергая Азулу на себя, и та неудачно приземляется, больно ударяясь локтями, в последний момент спасая свое лицо от встречи с гранитными камнями. Азула триумфально скалится, победоносно восставая, практически из могилы, ощущая свою непревзойденную и несгибаемую силу — живучесть. Ни одна Синяя Маска не заставит ее подохнуть как безродная дворняга — в кустах канавы. Нет! Она — наследная принцесса Страны Огня, дочь Озая и правнучка самого Созина! Она высшее звено в этой цепи питания. И она уничтожит Синюю Маску, как только придет время! Азула обязательно докопается до истины и сорвет его трусливую видимость, обличая, с удовольствием и наслаждением вглядываясь в это уродливое лицо, — ведь иначе зачем ему так судорожно прятаться?       — Что с тобой случилось, деточка? — подходит к ней старая сгорбленная бабка, при этом, не растерявшая остатки прежней роскоши — в молодости она точно была красавицей.       — А что, по мне не видно? — злится Азула, приходя в изнурение от того озноба, что ее пробирал. Я хочу твое сердце, Синяя Маска. Я хочу его, — зажимает пальцы одной руки, другой — с тяжестью облокачиваясь на старуху, ощущая себя прескверно и очень опущено, особенно, просыпаясь в грязном холодном рве, который стал пристанищем для жаб и насекомых. Азула ненавидела и презирала насекомых!       — Бедная. Бедная девочка… — сжимает ее холодные пальцы чахлая скрюченная рука, пятнистая от старости. — Тебе есть куда пойти?       — Нет, — мотает головой Азула, злостно таращась на окружающий ее лес.       — Вот, держи, — стягивает с себя шаль, прикрывая оголенные плечи Азула. — Ты вся в синяках и дрожишь, пойдем, я подлечу тебя.       Азула молча и смиренно кутается в длинную шаль, что закрывала даже колени, но открывала вид ее грязных обнаженных стоп, которые сочились от ран и были почти синего цвета. Так сильно она еще никогда не промерзала. Они шли несколько миль, пока не показался маленький оживленный городишко — даже деревенька, на холм которой указывала эта старуха, уверяя, что там находится ее скромное пристанище. По меркам Азулы ее пристанище действительно было скромным, но по меркам простолюдинов — очень даже вычурно. Они шли и старались продираться окольными путями, чтобы Азулу в таком состоянии никто не смог узреть и вновь опорочить или же убить. Эта женщина держала ее холодящую руку, и принцессу так сильно удивила одна вещь — ее руки были такими теплыми — даже горячими. Она не задала старухе ни единого вопроса, желая, как можно скорее принять горячительную ванну, поесть изысков и зализать кровоточащие раны, прийти в себя от очередного позора и унижения. Да он помешан на ней — эта Синяя Маска! Он, должно быть, ждал — нагло и оторопело выжидал того момента, пока она окажется в какой-нибудь захудалой деревушке по типу этой, потому что понял — во дворце его сразу прижгут. Как было недальновидно с ее стороны — пуститься в чувства, забывая о таком страшном существе, как Синяя Маска. К ее глазам должны были подкатить слезы, а подкатила ярость и злость, огонь побежал по ее ци и она чуть было не прожгла старухе рукав, вовремя остановившись, отвлекаясь на ее слова:       — Вот мы и пришли. Проходи, — отворяет большие мрачные двери, а Азула, нерасторопно входя, спотыкаясь о ступени, падает на пол, а ее ноги ослабленно разъезжаются, а голову сопровождает тупая боль от удара и колющая от рваной раны. Какая же, должно быть, она в этот момент жалкая!       — Ну ты что, ты что! — хватает ее старуха, помогая встать. — Пойдем, я наберу тебе теплой воды, ведь так и заболеть можно, — Азула бесстрастно и очень угрюмо оглядывает ее невзрачный пустой, но просторный дом, со множеством запертых жутких дверей, опуская на нее подозрительный взгляд.       — Вы тут одна? — а вдруг это подосланный Синей Маской человек, и он прямо сейчас выжидает ее в какой-то из этих неизведанных комнат? Азула, силится со своим душевным трепетом, ощущая усталость и опустошение в самых своих недрах. Ей было больно везде, боль путала мысли и не давала подумать о чем-то более существенном и важном, что удалось пережить Азуле. Старуха набирает теплой воды, с заботой ведя принцессу за собой, словно та была слепа. Чистая и текучая, обдающая паром — вода, взирала на Азулу, показывая той ее собственный разгромленный и уничтоженный вид. С такой грязью ее еще никто не смешивал. Еще никто так страстно и жестоко не имел ее на глазах у неба и звезд, прикладывая к затылку большой, поросший мхом камень. Этот кто-то, однозначно, все спланировал, он горел жаждой совершить этот проступок — всласть надругаться над ее честью, показать, что никакая она не принцесса, и что ее тело — достояние общественности. Ей стало горько и очень страшно от этих мыслей. Что же за монстр скрывался под этой маской, что мог такое совершить, что смел на такое пойти? Что такого она ему сделала, что ему так исступленно желалось делать это с ней снова и снова? Поклонник? — она гаденько ухмыляется, ведь, эта черная мысль ей претила, дико будоражила и даже возбуждала. Этот кто-то явно готов на все, еще вот и трофеи собирает — ее первая наследная корона так и осталась в его гнусных нераскрытых лапах. Она знала, что, идя в такое отдаленное от столицы место — стоит спрятать свою честь и свое истинное происхождение — наследную принцессу огня требовалось защитить, и это сделала Азула-простолюдинка, которую, все же, удалось определить даже без короны — среди многих сотен, чтобы всласть опорочить вновь. У него словно на нее определенная охотничья чуйка. Он чувствует ее на многие расстояния? Или же принцессе морочат голову собственные больные фантазии? О, наверное, он был так счастлив, делая это с ней снова. Если первый раз еще можно было списать на случайность, то вот второй — однозначно серия. Серия из похожих нападений с одинаковым исходом. Неужели он просто желает вульгарно потереть об нее собственную ничтожность, тщеславие? — из-за того, что она принцесса? Жаркий поклонник? Джао оказался такой недотепа, а также — бесполезный ушлый прохвост, ведь он просто сгинул, прямо, как деревяшки после огня. Она ставит сначала одну ногу в теплую, заботливо нагретую ванную, затем вторую, подпирая руки о бортики. Старуха помогает ей влезть полностью, и, присаживаясь до конца, вытянув ноги, Азула испытывает краткий яркий порыв боли, который тут же исчезает и улетучивается от чистой разгоряченной воды. Она погружается лицом в воду полностью, ощущая, как пузырьки воздуха наполнили ноздри, а рана на голове загудела слишком сильно. Она считала: «Раз. Два. Три…», — открывая под водой глаза, наблюдая расплывшиеся силуэты, и лицо незнакомки. «Четыре. Пять. Шесть», — выныривает, протирая лицо руками, прогоняя излишки воды, а капли продолжали стекать по ней как дождь по крыше. Приятная, но обжигающая вода стала нарастать живучесть ее мышц, тело становилось податливее, руки сговорчивей, а мысли яснее.       — Как тебя звать? — подходит старуха, выливая принцессе на голову ярко-зеленый гель, взбираясь пальцами в волосы, массируя и взбивая, избегая того места, где зияла рана. Азула прикрыла глаза, представляя, что это руки служанки, что нет в этом ничего такого уж страшного. Сейчас она отогреется, отоспится и отъестся, а огонь забурлит в ее жилах как раньше, она сможет дать отпор магам всех стихий одновременно! Да! Это так, но надо подождать… морщится принцесса, чувствуя сильные щипучие покалывания.       — Урса, — не открывая глаз представилась. — А вас? — тянется руками от подбородка до самого лба, отгоняя натекшую пену, ныряя под воду. Ощущая приятное чувство высвобождения, она моментально выныривает, с интересом уставившись на старуху.       — Меня зовут Хама, — улыбнулась она.       — Почему вы помогли мне? — уставилась перед собой, чувствуя, как поливают ее приятной теплой водой.       — Потому что твоя история мне знакома… — эти слова заставили Азулу испугаться, обернувшись — посмотреть в ее серые помутненные глаза. — Я тебя прекрасно понимаю, ведь, когда-то, на твоем месте оказалась и я, — втирает ей в рану какой-то раствор. — Меня пытали и унижали долгие годы, пока я не нашла способ справиться со своими мучителями… — Азула не проронила ни звука, ощущая, как не по себе ей стало, ведь Хама достает голубой примечательный гребень, который в Стране Огня искать пришлось бы очень упорно. Гребневые виллы впиваются в ее спутанные мокрые волосы, и Хама медленно, но без осторожности тянет вниз, и Азула не почувствовала той боли, к которой было уже приготовилась. Ее спутанные волосы послушно расступались, пока эта женщина напевала какой-то грустный мрачный мотив. — Ты ведь неместная? — продолжила старуха, пока у Азулы стали закрадываться разные мысли, она впилась пальцами в борта ванной, раздумывая, что сказать:       — Как вы догадались? — выдавила из себя более дрожащий голос, недоверчиво поглядывая искоса.       — Кто же тебя так? — прикасается к ее ссадине на щеке.       — Народ Огня… — в ужасе уставилась на нее. — Они хотели меня убить. Я не отсюда. Я прибыла из… из Омашу… — опускает глаза.       — Я так и подумала. Эти выродки преследуют хороших честных людей, и творят все, что им заблагорассудится — бесчинства, с такими прекрасными девушками, — коснулась ее щеки и та перестала саднить и щипать. Азула трогает себя, не веря в свое счастье, ведь раны больше не было. Она не задала старухе ни единого вопроса, будучи вне себя от произошедшего минувшей ночью. Опять. Он опять это сделал.       — Знаете, этот человек преследует меня… — закрывает глаза руками, не имея ни единого порыва заплакать, ощущая лишь пугающую сплошную пустоту. — Он делает это уже не один раз… — Хама ахнула, поглаживая Азулу по плечам, обтирая и разминая. Принцесса покосилась на ее древние и изъеденные морщинами руки, замечая, как по ним струится и журчит светящаяся вода. Это маг воды! Азула притихла, чувствуя исходящий от старухи интерес и сожаление.       — А ведь у меня могла быть дочь… — отошла она, ставя флакончик с бальзамом на место. — От того, кто сделал это со мной… — Азула вся сжалась, глаза ее распахнулись, она испытала животный ужас от одного этого высказывания. Ужасно и страшно было в этих словах абсолютно все, особенно — повторение такой судьбы. Ни за что. Никогда она не станет вырождать из себя мерзкий ублюдочный приплод от какого-то мерзкого и убогого насильника и преступника. Ей даже поплохело, она схватилась за голову, шаря рукой по волосам, нащупывая гладкость и безболезненность кожи.       — Вы спасли меня от страшного позора и стыда, — признается Азула, возвращая себе былое гордое лицо, ступая на сухой холодный пол, принимая из рук Хамы халат, набрасывая его на свои плечи.       — Кто-то звал меня, — посмотрела на нее Хама. — Этот голос разбудил меня, — говоря это, старуха пугала своим ненормальным скрюченным видом. — Наверное, это была ты, — указывает на принцессу пальцем. — Пойдем, я покормлю тебя, — бережно берет ее за руку, практически не давая Азуле двигаться самостоятельно и без лишнего надзора. Принцесса огляделась по сторонам, замечая обшарпанность стен, но относительно ухоженную обстановку. Они шли недолго, натыкаясь на ступени, ступать по которым было все еще очень непривычно и напряженно, но уже не так больно. Хама вела ее за собой словно поводырь, у Азулы слипались глаза и болел от голода желудок. Так сильно и больше всего на свете сейчас — после теплой упоительной ванной ей хотелось прилечь хотя бы на минуточку и прикрыть в одночасье глаза, чтобы проспать сотню лет.       — Присаживайся, — распростерла старуха руки, хвастаясь своей аккуратной и начищенной столовой. — Я как раз завтрак приготовила, — услужливо ставит перед ней тарелки, да такие красивые, что это смутило Азулу: откуда у простолюдинки, да еще и из Племени Воды могут быть такие сокровища? А дом? Как-то все это подозрительно. Не произнося ни слова — Азула села, мокрые длинные волосы повисли непроглядной спутанной стеной, закрывая истинные переживания, позволяя отгородиться. Интересно, а где сейчас Тай Ли? Должно быть, она с цирком уже уехала гастролировать дальше? Наверное, подруга забыла о ней…       — Кушай, не стесняйся, — вывалила перед ней что-то непонятное старуха. — Мокрая голова… нет-нет, никуда не годится. Простудишься еще, — взмахнула она руками, вытягивая всю воду, что осела на ее волосах, каплями приземляясь о плечи. Азула чуть заметно скривилась, испытывая недоумение: это все ее больная фантазия или в деревне Страны Огня действительно обитает маг воды? Забавное зрелище, если только Азула уже не на том свете. Она обхватывает пальцами вилку, а пальцы не слушаются — разъезжаются то ли от усталости, то ли от того, что Азула смертельно боялась показать то, что она и есть принцесса. И что сделает эта вражеская старуха? Она понесет по всей деревне весть о том, что дочь Озая преследует и сношает мерзкий ублюдок. Отец будет в ярости. Азула опускает глаза, борясь со своим желанием спать и убежать.       — Совсем приборы держать не умеешь? — посмеялась Хама, услужливо показывая, как это делать.       — Пальцы болят, — посматривает она на свои обколупавшиеся ногти. Нанизывая на вилку как можно больше — она закидывает в рот все без оглядки, практически не жуя — как дикарка, глотая сразу же — настолько ей хотелось еды, тепла и нормального сна.       — Что же ты делала в этом лесу? — села во главе стола Хама, подливая ей горячий напиток. — Это отвар для лучшего заживления ран. Ты сейчас так измучена, что сон — единственное твое спасение. Пей, — побуждающе погладила она ее по руке, сладко прилипчиво улыбаясь, практически убаюкивая такой навязчивой заботой. Она все говорила и говорила. Без остановки.       — Я заблудилась. Вернее — сбежала. Я, если честно, ничего не помню почти… — смотрела она упрямо перед собой, теребя вилку, а затем со страстью и голодом собрала как можно больше риса, размешивая все это в кисло-сладком соусе, получая истинную эйфорию от того, насколько же вкусно поесть в тот час, когда ты так беспощадно голоден.       — Не помнишь, значит… — сочувствующе погладила ее по плечу. — Этот отвар должен помочь даже с этим. Ты пей. Пей, — взмахнула она рукой, и отвар взлетел из кружки, Хама утвердительно посмотрела на нее, ожидая от гостьи почтения. Азула бесстрастно, но жадно проглотила все, что ей подалось за столом, ощущая тяжесть в желудке и полный дурман в голове, от которого повеяло сильнейшим сном, пока веки нещадно наполнялись свинцом.       — Вы маг воды? — уперлась рукой в висок Азула, поглядывая на старуху, практически засыпая на месте, еле-еле чудом умудряясь быть в сознании, уже жалобно раскачиваясь.       — Да… — опустила она глаза, эта тема была ей явно неприятна. — А ты?       — Я — нет, — покачала она головой, укладываясь на сложенные руки.       — Какое чудо, что я нашла тебя, — подходит ближе, касаясь предплечья, оглаживая ее волосы, вновь доставая голубоватый гребень, украшенный жемчугом. — А ведь тебе повезло, что я проходила мимо. Все боятся этого леса, поговаривают, что в нем люди пропадают… — Азула не понимала: сон это или реальность, настолько бесплотными и яркими стали фантазии, а голос извне приглушенным и размазанным? — Такое чудесное представление я сегодня вечером пойду наблюдать! — перебирает ее смольные пряди, с упоением расчесывая и по пробору раскладывая. — Цирк приехал. Обожаю акробатов, я бы взяла тебя с собой, но ты очень слаба, — касается ее локтя, мягко пробуждая ото сна. — Сходим с тобой как-нибудь в другой раз… такая радость, моя гостиница снова оживает… — Хама лучезарно улыбается, Азула уже плохо понимает, о чем та говорит, но скомкано улыбается ей в ответ, испытывая невероятное дурманящее тепло с каждого прикосновения.       — Мне надо домой… — начала Азула, вставая, покачиваясь на ходу.       — Ну куда? Куда ты пойдешь? Да тем более в таком состоянии? — обвивает своим вниманием, заполоняя все пространство. — Ты не шуми главное, у меня тут постоялец сегодня вечером прибудет…       — Синяя Маска? — в ужасе воскликнула принцесса, желая уйти, но врезается в дверную раму, медленно сползая на колени.       — Пойдем. Пойдем… — манит и зовет, протягивая руки.       Азула была одурманена произошедшей ночью, ведомая, словно калека — под руки, неразговорчивой хмурой старухой, которая уводила ее все дальше и дальше по коридору собственного скрюченного дома. Азула мрачно оглядывала каждую дверь, что была неприветливо и подозрительно заперта, но не задавая ни одного вопроса, стараясь как можно меньше говорить, она, теряющая все мыслимые и немыслимые преграды, практически падала на ходу от бессилия, впадая в какие-то неописуемые во времени провалы, приходя в себя в самых непонятных ситуациях. Прямо сейчас она видела перед собой поеденное морщинами лицо Хамы, что накрывала ее одеялом, кладя на лоб мокрую, пропитанную пахучими травами тряпку, усаживаясь рядом с Азулой, продолжая беспрестанно и завораживающе расчесывать ей волосы, напевая монотонный въедливый мотив, убаюкивая и околдовывая. Азула нескончаемо водила глазами по разным углам, борясь с сонливостью, понимая, что камень грез уже со всей силой давил на нее незабываемыми фантазиями, смешивая выдумку и реальность.       — Комнат много, — отложила она гребень, беря в руки теплую дымящуюся кружку, вынуждая принцессу сделать глоток. — Это гостиница. Я промышляю в сезон, сдавая их. А сейчас тут так пусто, мне не по себе от этого звонкого одиночества. Как хорошо, что ты пришла скрасить мою жизнь, — улыбнулась Хама, продолжая опаивать, наблюдая за тем, как бессилие и болезнь поглощает гостью полностью. Азула вся покрылась мелкой испариной, тяжело дыша, озверевше вцепляясь в одеяло. — Главным ингридиентом этого лечебного зелья является сок кактуса и маковые выжимки. Сейчас у тебя поднимется жар, но после пробуждения ты будешь чувствовать себя намного лучше, — поправляет ей мокрое полотенце, закрывая принцессе глаза, вынуждая сгинуть в сновиденческом бреду. Азула задышала громче, чаще и глубже, испытывая легкость в теле, обжигающий жар собственного огня, проваливаясь в черноту, в которой и просвета не предвиделось, укутываемая тем безумным прилипчивым теплом.

      Она откидывает полотенце с глаз, разлепляя тяжелые веки, замечая, что осталась одна. Жесткая скрипучая и холодная кровать. Яркий переливающийся свет, она приподнимает ладони, пугаясь. Ее пальцы охватил бурный дикий, цвета индиго, огонь. Он распространялся по всей комнате точно опоенный, залезая на стены, окутывая ее кровать, взбираясь на одеяло, поджигая каждый сантиметр ее мыслей. Она касается горящими руками лица, ощущая, как горят уже волосы. Азула закричала, что есть мочи, брыкаясь на кровати, закрывая лицо от того света, что близился к ней.       — Комета Созина… — прошептала она, возгорая синим пламенем.       — Что ты там бормочешь? — вошла к ней вновь Хама, неся новое полотенце.       — Огонь! — восклицает она уже слабо, пугаясь собственной стихии. — Огонь повсюду. Я горю… — полились из слипающихся глаз слезы.       — Да-а… — снимает с нее старое полотенце Хама, трогая влажный лоб принцессы. — Ты горишь, — кладет на ее лоб уже ледяную влажную тряпку, практически не выжимая. Холодные капли побежали по ее вискам, скапливаясь в уголках глаз, набираясь — лились рекой до самой шеи. — Не плачь, — стирает с нее крупные капли старуха.       Неужели она не видит? Не видит этот пожирающий поглощающий и неостановимый огонь? Азула, смотрела на нее, наблюдая за тем, как пламя перекинулось уже на седые волосы Хамы и полуприкрытые глаза. Она горела подобно головешке. Азула протягивает полыхающую руку, пытаясь снять то разбушевавшееся пламя, что как назойливая муха — крутился и мелькал в ее голове.       — Я горю. Я горю, — повторяла она в бреду, корчась и кривясь, в какой-то момент в одночасье застывая, гулко сопя и неподвижно замирая.       — Вот и хорошо, — гладит ее по мокрым волосам. — Поспи. Сон — это здоровье, а оно, как я погляжу, у тебя тигриное…       Она прикрывает с томной усталостью глаза, ощущая, как мир вокруг закружился, начиная безостановочно ускоряться, и эти голоса… Она была в бессознательном усталом состоянии, не понимая, почему каждый глоток, что так старательно заставляла ее сделать старуха, был как очередное темное наваждение, она уже не смела разлепить веки и посмотреть своему страху в глаза, пребывая в том отрешенном и безвылазном состоянии, которое, так часто преследовало ее один на один с собственным отражением.       — Азула… — шепчет такой знакомый и такой одурманивающий голос. — Азула-а-а,— это было больше похоже на шипение змеи, стоило ей распахнуть глаза, ощущая во всем теле не перестающий разрастающийся жар, как взору падает такой расплывшийся и качающийся силуэт собственной матери. Она зашагала из стороны в сторону, посмеиваясь над ней, небрежно отбрасывая ее налипшие волосы с лица, жарко вцепляясь ногтями в бледную влажную руку. — Мда-а, — улыбается она той самой хвастливой и опасной улыбочкой, которой так часто одаривала отца. — Недооценила я его… — опасливо отводит глаза. — Не смей давать себя в обиду, слышишь меня? — дергает ее за руку, заставляя присесть, внимая своим безжалостным надменным приказам. — Ты лучше всех! Покажи им всем! — взирала она на нее столь страстно, будто влюбленно, как никогда. — Кажется, я что-то слышу, — заговорщически шепчет мама, наклоняясь к самому уху. — Не заставляй меня волноваться о твоей душе, — сварливо и так по-мужски наколдовывает в ее расплывчатое борющееся сознание.       — Кто ты? — смотрит она на этот отдающийся в воспоминаниях профиль, с опаской оборачиваясь.       — Как это кто? Я — твой отец, — повернулось к ней уже лицо Озая, а взгляд его был холоден, злобен и безжалостен. Он дерзко хватает Азулу за шею, не отпуская, вперив разочарованный и такой обеспокоенный взгляд. — Ты — это лучшее, что у меня есть, — оглаживает ее по щеке, стирая капельки жаркого лихорадочного пота, заставляя затрястись в страхе и наслаждении, одаривая таким приторным и околдовывающим вниманием. — Смотри на меня! — не спускает глаз, притягиваясь к ней опасно близко, она прикрывает в томной неге глаза, чувствуя прикосновение его губ к своим, без памяти отдаваясь в его ядовитую и обманчивую заботу, испытывая необъяснимое чувство тревоги, и освобождение. Кладет руки ему на плечи, испытывая то, как жарок и прихотлив его поцелуй, как ревностны его нотки. — Какая жалость! Ты позволила, чтобы тебя изнасиловали, — он отрывается от нее, и перед собой Азула наблюдала уже не своего загадочного и такого недосягаемого циничного отца, а разочарованную, но очень растроганную взбудораженную мать.       — Меня не насиловали! — возмутительно восклицает, униженная тем фактом, что кто-то посмел говорить с ней в таком тоне. — Дерзкая ложь! — Азула безжалостно бьет ее по лицу, любуясь на то, как мама отвернулась, прикрываясь ладонями, отгораживаясь длинными смольными волосами.       — Выбирайся отсюда, — вновь слышит голос Озая, наблюдая постепенные метаморфозы в голосе матери, ведь уже повернулась к ней не Урса, а Озай. Азула вскрикнула, хватаясь за голову, а мать продолжает напирать, охватывая такими страстными и долгожданными объятиями, расцеловывая ее разгоряченное взволнованное лицо, вновь прильнув губами к ее собственным. Азула плачет, желая грубо и резво оттолкнуть, не понимая, кто это делает с ней.       — Я слышу чей-то голос… — взглянула Урса на дверь, из которой, обычно, являлась сгорбленная и устрашающая Хама.       — Тай Ли, она ведь ищет тебя, — смотрел на дочь Озай, убирая ее руки с лица, заглядывая в глаза. Он встает, делает несколько шагов, Азула лишь на секунду прикрывает веки, чтобы вновь и с особым интересом распахнуть и внимать, как вместо матери уже стоит отец, что в призывном жесте указывает на единственное окно ее мрачной обители. Азула пытается встать, а тело словно камнями набили, ноги не слушались — держать собственный вес казалось непосильной задачей. Он улыбается ей так искренне, так заботливо, так ласково, словно она делала свои первые шаги. Он протягивает ей руку, откидывая тяжелое мокрое одеяло. Она послушно и безвольно протягивает руку в ответ, хватаясь в его призрачные пальцы, медленно и с опаской опуская ноги, ощущая твердую поверхность под дрожащими ногами ровно до той секунды, пока не ступает на нее. Он держал ее крепко, а затем она поднимает на него глаза, в ужасе разомкнув уста, вновь видя свою сгинувшую в небытие мать, которая, словно с маленькой — учит ходить, хватаясь в ее вторую руку, резко притягивая на себя. Азула, раскачиваясь, будто молодое хрупкое деревце, облокачиваясь лишь на призрачный образ спасителя, делает шаг, второй, чувствуя, как пол под ногами волнами расступается, кажется, она ступала по чему-то мягкому и лавинообразному — тому, что никогда не стоит на месте, а постоянно бултыхается и мягко разливается.       — Идем! — в бешенстве приказывает Озай, соблазнительно подтягивая к себе — чрезмерно неожиданно и грубо, отчего Азула практически падает, придерживаемая только его сильной жилистой рукой.       — Ну же! — мама уже более мягко взирала на нее, придерживая, как упавшего ребенка. — У тебя получается, — радостно улыбается, стараясь вытянуть вверх, а Азула все равно падает, вперив ладони в расплывающийся пол.       — Быстрее! Несносная девчонка! — издевки отца, наполненные гневом и смехом.       — Не слушай его, ты все правильно делаешь! — перебивает его мать, и Азула уже видела, как они оба с вызовом смотрели друг на друга, отделяясь и разъединяясь в ее голове. В своих образах. С особым наслаждением они наблюдали друг за другом.       — Ты такая холодная и бесчувственная… — высказывает жене такую колкую и эмоциональную претензию.       — А ты такой истукан. Да что ты можешь без меня? — рассмеялась Урса ему в лицо, выводя из равновесия, его лицо приобрело такое разбитое и надорванное выражение, от которого у Азулы потекли слезы. Она жалела и понимала его.       — Папа… — закрывает лицо, скатываясь на пол, ощущая себя маленькой.       — Ты без меня ничто! — мать продолжает оскорблять его. — Запертое в своем дворце ничтожество! Ты никогда не выиграешь эту войну, потому что ты проиграл меня! — а она продолжала делать это с ним, взирая на него так обиженно и с такой яростью, которую было сложно представить.       — Скучаешь по мне? — отец моментально меняется в лице, подходя к матери, беря за руку, отчего мама сникла, опустила повержено глаза, исподлобья коварно улыбаясь. Урса, вскинув на него свой умопомрачительный и такой изнеженный взор — сдается, покорно целуя его в тыльную сторону ладони, прижимаясь щекой.       — Азула! — хором вскрикнули, оборачиваясь, кажется, посмеиваясь над ее состоянием. — Где Тай Ли? — их гомон голосов сливался во единое целое, путая и пугая. Она делала шаг за шагом, чувствуя, как растягивается каждая трясущаяся мышца в ее надорванном теле. Доползая до глухого и незашторенного окна, Азула хватается в край подоконника, на коленях подтягиваясь ввысь, заглядывая, наблюдая размеренную жизнь небольшой деревеньки с богатыми и хорошо обустроенными домами.       — Прости, что в наказание мы не праздновали твои дни рождения, — слышит она голос отца, начиная горько и бурно плакать, утирая слезы трясущимися пальцами.       — Прости, что у Зуко всегда подарки были лучше, чем твои, — добавила мать, касаясь ее плеча, помогая выглянуть больше.       — Я вижу! Вижу! — забила она руками в стекло, да так, что то судорожно завибрировало, оглушительно звеня. — Тай Ли! — кричит она, наблюдая за тем, как гадкая старуха Хама разговаривает с ней, стоя на крыльце у злосчастной гостиницы, которая, по ее рассказам абсолютно пуста.       — Вы ведь приехали вместе, — начал Озай, присаживаясь возле, кладя на свободное плечо свои пальцы, крепко сжимая.       — У Тай Ли ведь выступление, — шепчет мама, смотря заговорщически на отца.       — После репетиции вы так нелестно расстались, — подхватил отец, поглядывая на мать, странно ухмыляясь.       — Должно быть, у нее вовсю идут выступления в этом городишке, — не отпускает мама.       — И тогда, она должна остановиться в единственной гостинице этого захудалого места, понимаешь, что я имею в виду, дочка? — целует ее в висок Озай.       — Это значит, что она может быть только здесь. Но ровно на то время, пока идут выступления, но ведь скоро… — поглаживает ее Урса.       — Совсем скоро… — нагнетает Озай.       — Они уедут, — на этих материных словах у Азулы все в страхе сжалось.       — А ты ведь даже на ногах не стоишь. Что же она за подруга, раз бросила тебя? — отец трясет ее за плечо, заставляя Азулу стучать сильнее.       — Помогите! — кричит на всю комнату, входя в неостановимый раж, подгоняемая страхом и желанием жить. Стекло треснуло, но, Тай Ли и Хама даже не обратили на это внимание, стоило старухе взглянуть ввысь, где была комната Азулы, как та тут же рухнула на пол, полностью обездвиженная.       — Она дурит тебя! Посмотри, что сделали с тобой ее отвары, — злобно и возмущенно бросает Озай, тыча пальцем в мать. — Прямо как ты… — она бьет его по лицу, да с такой силой, что отталкивает, довольно насмехаясь.       — Да ты ведь сам заварил этот каламбур, мой дорогой муж! — а в силе духа ей не было равных. — Кто-то был излишне жаден до власти!       — Это была ты! — в ярости бросает, вцепляясь маме в плечи, судорожно и злостно тряся, прямо, как Синяя Маска Азулу в ту роковую первую ночь. А мама так расслабленно и бесстрашно посмеивалась над ним, притворяясь кем-то другим. Кем-то более безразличным, кем-то более властным и самовлюбленным, словно серый кардинал — это ее кредо. — Я делал это потому что ты… — он не закончил, Азула почувствовала, как чьи-то холодные острые пальцы вцепились в нее и потащили, потащили.       — Ну что же, — послышался голос старухи, отчего Азула запаниковала, начиная отбиваться, и заливисто кричать. — Не надо так переживать… бедная девочка, совсем из ума выжила, — а она оказалась такой сильной, протянув до самой кровати. — Ты наделала так много шуму, — пытается уложить ее на кровать, пока Азула продолжала в панике сопротивляться.       — Тай Ли! — закричала она. — Тай Ли! — старуха, схватила ее руку, понимая, что гостья слишком тяжелая и неукротимая. Бросив попытки приковать к кровати, Хама наматывает на ее запястье толстый лоскут ткани, привязывая.       — Не хочешь по-хорошему, тогда будет по-плохому! — взмахнула она руками, высвобождая жидкость из очередной кружки, которую Азула отказывалась пить, водяные струи коснулись обнаженной кожи. Азула с криком и ужасом наблюдала за тем, как исчезает дурманящий отвар в ее жилах. Молниеносно. — Не шуми мне тут! А то гостей распугаешь! — пригрозила строго пальцем.       — Мне надо уйти… — обессиленно пробормотала.       — Куда? Куда ты пойдешь? — взирала на нее Хама, точно как на сумасшедшую. — Вот удумала! Тебе некуда идти. А со мной ты будешь накормлена, умыта, одета. И ни одна тварь больше не посмеет коснуться тебя, — она говорила это и злилась, распалялась, становясь в один момент, словно по щелчку пальцев — ранимой и доброй заботливой бабушкой.       — А ты не подумала, что, может быть, — рассмеялась принцесса, вынужденная идти на провокацию. — Меня никто не насиловал, старая ты дура! — вцепилась Азула ей в ворот, притягивая, ощущая, как расплываются все очертания, как стены размазано двигаются, и с них потекла черная потокообразная вода. Хлынула. Азула задумчиво огляделась, пуская мысленно искру, видя, как загорелась комната. Вновь. Как полыхнули стены, как все оказалось в огне. Но ведь это лишь очередная фантазия, ведь Хама осталась непоколебимой, словно ничего не произошло. — Ты вообще представляешь, с кем связалась? — Азула смеется, чувствуя, как нагреваются ее руки, как пламя балансирует на грани того, чтобы выплеснуться, и уж тут ни один дурман не в силах ее остановить.       — Ты — заблудшая неприкаянная душа, — заботливо и без толики страха оглаживает ей волосы, походя на ненормальную, пугая Азулу, при этом невероятно зля, разъяряя.       — Не сдавайся! — слышит она голос отца, что взирал с дальнего угла. — Ты же моя дочь! — сжались его пальцы в кулак. — Ты — будущий Хозяин Огня.       — Правда? — улыбнулась, смотря в то место, откуда лились долгожданные и такие приторные речи Озая. Хама недовольно обернулась, не замечая и души, даже паучьей паутины не виднелось.       — Правда, — кивнул он ей, оборачиваясь на Урсу, которая с интересом и ожиданием наблюдала за всем происходящим.       — Не заставляй меня жалеть о том, что ты родилась на этот свет! — мама оскорбила очередным выпадом. — Только духам известно, сколько боли и страдания принесло мне твое рождение, — она говорила отрешенно и так искренне, кажется, начиная ронять слезы.       — Небеса разверзлись, — подходит отец к матери, начиная страстно утешать. — Тогда была такая сильная и удивительная для Народа Огня гроза… Буря, — взглянул он на маму так потерянно и так чувственно, порождая огонь на кончиках своих пальцев, окидывая то пламя, что видела только лишь Азула.       — С кем ты говоришь? — старается отцепиться от нее Хама, а Азула держит старуху крепко, сдерживаемая болезненной повязкой на плененной руке. — Здесь никого нет! — противно рассмеялась она. — А ведь я вылечила тебя, оставайся со мной. Будешь помогать мне.       Азула услышала чьи-то шаги. Или ей так показалось, ибо в глазах старухи она не заметила ни единого страха, только лишь венценосное желание поглотить и поработить. Азула, смотрела на нее с яростью, борясь с тем соком кактуса, которым она закормила ее. Нет. Не может быть ее конец таким ничтожным, не могут те шаги быть такими призрачными. Азула прислушалась, кажется, внимая даже мелким шорохам, ощущая, как скребутся мыши на самом высоком этаже, как стрекочет какое-то насекомое, как вспорхнули птичьи крылья. Чертова старуха, если уж Синяя Маска ее не смог прикончить, то такая отвратительная падаль как она — и подавно! Азула разъярилась, кажется, становясь похожей на необузданную тигрицу, слыша, как внутри щелкают камешки, пытающиеся выбить из вялотекущих ци хоть искорку. Еще чуть-чуть. Чуть-чуть. Она была на пределе того, чтобы пустить пламя по своим рукам. Я чувствую. Улыбнулась триумфально и непобедимо, видя, как синеватый огонь ползет по ее руке, разгораясь точно бешенный, переходя мгновенно на старухино одеяние. И вот тут Азула склонилась, не понимая: это ее очередная фантазия, или же все происходит на самом деле?       — Тай Ли! Чертова стерва! — крикнула принцесса со всем своим раздраженным усердием, ощущая, как старуха заерзала в ее руках, с ужасом вырываясь, покрываясь огнем. — Ты где? — дергает привязанную руку, сдвигая кровать, опрокидывая кружку, что стояла на тумбочке. Та грохнулась на пол, раскалываясь на крупные осколки, точно скорлупа. Чей-то топот, да такой гулкий, громкий, быстрый, неутомимый. Азула прикрыла глаза, слыша возгласы и крики со всех сторон, да так ярко и отчетливо — как никогда раньше.       — Молодец, дочка! — улыбнулась она, слыша гордо вздернутую фразу отца.       Старуха поднялась, начиная сбивать нарастающее пламя, опрокидывая очередную кружку с отваром, погасив часть горячего жгучего огня. Моментально вытягивая воду из своей одежды, орашая себя полностью, убивая такое красивое королевское пламя.       — Тай Ли! — не остановилась Азула, уворачиваясь, от хлесткой воды, которую направила на нее разгневанная Хама.       — Так ты маг огня… — взгляд старухи приобрел незабываемую лютость, которая только насмешила принцессу. Хама уже была готова, подойти к Азуле, чтобы нанести очередной удар, как в дверь кто-то настойчиво постучался, не дожидаясь ответа — распахивая. На пороге стояла бледная, практически всклокоченная Тай Ли, в панике взирающая на все происходящее. Воспользовавшись этим моментом, Азула бьет старуху ногой, заставляя пасть на пол, разливая всю околдованную воду.       — Азула! — крикнула Тай Ли, подбегая. — Я искала! Искала тебя!       — Я была уверена, что ты давно сгинула, предательница! — протягивает привязанную руку, со злостью начиная тянуть, ощущая в себе необузданную мощь, желая разорвать шелковый лоскут, который был крепче любого лезвия, не поддаваясь грубой силе, лишь причиняя боль.       — Никогда! — обхватила ее лицо Тай Ли, кратко и очень чувственно целуя, моментально отпрянув, стоило Азуле оттолкнуть.       — Сзади, дурочка! — указывает на Хаму, вгрызаясь зубами в удушливый лоскут, что держал ее на привязи словно провинившегося щенка. — На нежности совершенно нет времени.       — Ты права! — подпрыгнула Тай Ли, уворачиваясь от острых ледяных сосулек Хамы, легко и грациозно отдаляясь. — Я слышала странный шум, — взметнула она ввысь, приземляясь на комод, опрокидывая все, что там стояло, старуха бросила в нее хлесткий водяной прут, нанося удар, после которого шкаф разлетелся в щепки и Тай Ли лишь в последний момент успевает увернуться.       — Это вам еще повезло, что на небе не царит полная луна, — скалится Хама. — Слышали ли вы здешние легенды о том, как безучастно и навсегда в местном лесу пропадают бесследно люди? — направляет в легкую и воздушную Тай Ли неукротимую опасную воду. Это было похоже на невероятный танец, Тай Ли не давала прикоснуться к себе, явно стараясь подобраться к старухе все ближе и ближе, защищающейся потоками воды. Изящно маневрируя между каждым водным хлёстким ударом, Тай Ли останавливается, в страхе вытягивая руку, указывая назад.       — Не может быть! Что это?! — схватилась она за лицо, пугая даже Азулу. Все моментально бросились к окну, прикованные страхом и такой необъяснимой неожиданностью, от которой вздрогнуло тело каждой. В комнате стоял невероятный разгром, выломанные паркетные доски, разбитые стекла и разрушенная мебель. Хама всего на секунду опускает руки, давая воде безжизненно опасть, чем пользуется Тай Ли, вызывая у Азулы восхищение — блестящая актерская игра — вылитая Урса, это стоило похвалы. Легко и молниеносно оказываясь у старухи за спиной, Тай Ли ровно, восторженно и умиротворенно бьет Хаму в плечо, затем во второе, следом в живот и ноги. Старуха повержено рухнула, распластавшись. Но Хама тотчас же перевернулась, пытаясь поднять и пробудить угрюмые столпы воды, но вода лишь жалобно заклокотала, практически не подавая признаков жизни, растекаясь по комнате, забиваясь в щели.       — Давай живее, не будь невеждой! — яростно и неблагодарно подгоняет принцесса, уставшая сидеть на полу, чувствуя себя грязным животным, хватая с пола единственный рядом оказавшийся осколок, прижимая его к путам, в которых оказалась ее рука. Она стала рьяно и очень сбивчиво пилить неподатливую сморщенную ткань, несколько плетений тут же разорвались, Азула ощутила такую сильную усталость, ведь пальцы перестали повиноваться, ослабевая, голова не слушалась, она рухнула назад, облокачиваясь изнеможённо о съехавшую кровать. Удар, еще и еще, Тай Ли без сожаления и печали наносила старухе удары, останавливаясь лишь в тот момент, когда та окончательно потеряла сознание, а Азула подозрительно ахнула.       — Что с тобой, моя принцесса? — моментально прильнула к ней, заглядывая в ее полуприкрытые глаза.       — Я… я… чувствую себя прескверно, меня не слушаются даже собственные мысли и чувства, — прикрывает в диком желании спать глаза.       — Нет! — бьет ее по лицу, — Не спи! — хватает крупный осколок, продолжая начатое Азулой, без особых усилий прорезая и обрывая ткань, беря принцессу под руку, взваливая на себя, ведомая лишь своей любовью, преданностью и бушующим в крови адреналином. — Не спи! Ты должна помочь мне! — дергает ее безжизненное вялое тело, заставляя прилагать все усилия для того, чтобы идти. — Я думала, что потеряла тебя, — радостно останавливается у ступеней, ведущих угрожающе вниз, их было не особо много. Тай Ли, осторожно, на трясущихся ногах ступает один шаг, потянув за собой принцессу, испытывая, как непомерно тяжело ее одурманенное тело.       — Я искала тебя, наслушавшись жутких рассказов о том, как пропадают люди в здешних местах! — дергает Азулу, спускаясь на еще одну ступень ниже, успокаиваясь лишь тем, что их осталось всего три. — Ты поступила со мной так жестоко! — Тай Ли бросает в нее немного истеричный и обиженный взгляд, прямо как у ребенка, Азула посматривала на нее с легкой улыбкой и прищуром, кажется, ни секунды не сочувствуя. — Оставила меня одну! Разругалась в такой неподходящий момент! А если бы тебя убили! Я сразу поняла, что что-то случилось, что ты стала жертвой лесного чудища, — горестно и со слезами на глазах отчитывала ее, в какой-то момент деланно случайно отпуская, заставляя Азулу потерять равновесие и рухнуть небрежно вниз, пролетая три ступени, встречаясь прямо с полом.       — Ой! Прости! Я не специально! — Тай Ли бессовестно врет, на самом деле наслаждаясь тем отмщением, что получила в тот момент. — Азула, моя любимая подруга, — спрыгивает со ступеней, приземляясь на руки, артистично выгибаясь и становясь на ноги, притягивая к себе опустошенное и выжатое как лимон тело принцессы.       — Все в порядке, — уверяет ее Азула, даже особо ничего не почувствовав, желая в этот момент лишь одного — убраться как можно дальше. — Не страшно, поверь, мне удалось пережить нечто более ужасающее, — надменно издевается над собой же, считая жалкой.       — Даже не представляю, сколько она тебя тут держала. Представляешь, а ведь я была чуть ниже этажом. И даже ничего не слышала. Старуха уверяла, что у нее тут больная дочь, и что если я услышу какие-то странные звуки — чтобы не обращала внимания… — призадумалась Тай Ли, выводя их за порог мрачного дома, бросая краткий взгляд на окно второго этажа и ей показалось, что она смогла узреть чей-то мельком сгинувший силуэт. — Пойдем скорее! — дернулась она, выбираясь на оживленную улицу. — И тогда… тогда я разговорилась со зрителями, рассказала про гостиницу, в которой ночую на время выступлений. И ведь тебе собиралась номер снять, а ты пропала в тот вечер… Где ты была? — остановилась. — На тебя напала эта старуха? — вытаращилась, дожидаясь того момента, когда Азула кивнет. — Ну и в общем мне сказали, что старуха давно из ума выжила, и что никаких детей у нее и подавно нет и не было. А потом твой голос… такой жуткий. Да и вообще мне было так не по себе без тебя! — злится на Азулу, заставляя стоять самостоятельно, отстраняясь. — Если бы ты знала, как я плакала! Даже выступила ужасно! Меня выгнали из цирка! И все из-за тебя! Потому что я не могла выбросить твое исчезновение из головы! Я сорвалась! Понимаешь! Сорвалась с такой невероятной высоты! — обнимает ее, радуясь, что принцесса жива.