Последний хозяин рек

      — Быстрее! — злится принцесса. — Еще быстрее! Или мне стоит добавить огонька? — взгляд с наслаждением цеплялся за чужой страх. — Кто учил тебя манерам, Азула? — она тут же оборачивается на этот низкий грубый голос и его требование, ожидаемо вздрогнув, ее лицо расплывается в довольной улыбке — он ее заметил! «Папочка», — ликуют ее мысли, хлопают в ладоши эмоции, а на лице лишь скомканная краткая ужимка. — Да, отец, ты прав. Я слишком добра, — не сдерживает утешительного смешка, поглядывая на Озая снизу вверх, замечая, что поставила самого Хозяина Огня в замешательство, — Живее! — распаляется она, аж взрываясь на огненные искры. Бедные циркачи, что висели на тоненьком канатике, дрожа, поглядывали вниз, не зная, что делать — спасаться самим или развлекать ее высочество? А смогут ли они спасти свои жизни, если все-таки выживут, не взбредет ли в голову юной принцессе наказать их жизнью? Кстати, когда там выход Тай Ли? «Я не чудовище! Я не злая!», — вторила себе Азула, а затем вновь окинула взглядом непоколебимого Озая, ища в том ну хоть толику одобрения, но взгляд отца был направлен даже не ввысь, где пыжились изнуренные разноцветные гимнасты, а куда-то сквозь сцену и толпу, выходя далеко-далеко за пределы шатра, будто бы где-то там, — в Долине Забвения прямо сейчас кто-то ощутил его пристальный нелюдимый взгляд. «Не может быть!», — радостно рассвирепела принцесса, не сдерживая очередной огненный всплеск, который, казалось бы, лишь на долю секунды опережал сами эмоции. «Ты все еще любишь ее?», — задается главным вопросом. Начиная вскипать от ненависти, понимая, что мать разрушила нечто большее, чем просто отношения с собственной дочерью — брачную клятву, семью. «А мог ли ты любить?», — ее мысли были столь неосторожны, столь азартны, что огонь просто налипал клоками и горел, горел, горел, и не только в ее глазах. Яркий, красный, багровый, сочный — прямо как все эти яростные и грубые чувства. Чувства к чему? На что? Было бы прекрасно, умей Азула абстрагироваться также как ее давняя подруга — Мэй, от одного упоминания от которой у Азулы шел рвотный рефлекс. Вялая, скучающая напыщенная аристократишка. Азуле иногда закрадывались возмутительные мысли о том, что будто бы Мэй больше принцесса, чем сама принцесса. «Я принцесса! Только я!», — она продолжает безотрывно смотреть на отца, который так и не появился в зоне людской досягаемости, он был лишь изваянием, видимостью в огне. Он нервничал — нет, не так — он отчаянно тревожился! И надо быть заурядным или недальновидным как Зуко, чтобы не понимать эмоций отца. Озай был всегда либо зол, либо очень зол! «Мама…», — Азула почти произнесла это вслух, слыша шепот ворочающегося языка, что слетел быстрее, чем она смогла поймать себя. «Что в твоем понимании любить, отец?», — каждый раз, когда она мысленно задавала ему вопрос, то за него порой и отвечала, даже чаще, чем бы того хотелось, но прямо сейчас ей не важен ответ, ведь они остались совершенно одни — мрачное уединение, неизбежное объединение. Больше нет никого из династии Огня. «Предатели!», — выплевывает уже более спокойно, опуская дядю Айро, считая того неистинным сыном Азулона. Толстый, низкорослый, смердящий, грязный, маскирующий свой алкоголизм любовью к чаю. А вот отец не пьет, вновь подняла глаза на его профиль. Отец замечательный, гордый, статный, никому не понять Озая, — с придыханием отпускает мысли восхищения. Он делает это все потому, что такова его линия жизни, потому что некому тушить его распаленную ярость. «ОН такой же как я», — Азула набралась смелости, глубоко вдохнула, распрямилась, постаралась натянуть как можно более правдоподобное невозмутимое лицо, протянула руку и схватила Озая горячими дрожащими пальцами, впиваясь ногтями в его пылающую кожу. «Только ты меня поймешь», — стыдливо отворачивается, прячется, пытаясь зацепить не только собственный взгляд, но и мысли о происходящем вокруг, не делая акцент на том, что отец помимо всего прочего — Хозяин Огня. Его злость отразится на любой коже, и Зуко прочувствовал это на себе. «Так тебе!», — скалится Азула, наполняясь необузданным горделивым раздражением, готовая вспыхнуть как спичка. Но что останется от спички, как только та догорит? Уголек. И Азула помнила это, знала. Каждый вечер ее мучали разные мысли. А что, если на месте Зуко могла быть сама Азула? А что, если внутренний огонь горит и окисляет, обугливает, очерняет, губит и жжет? И чем больше ты огонь, тем быстрее догоришь? Озай опустил свой взгляд, наблюдая за тем, как нервно Азула теребит его пальцы, вцепляется, царапает, растирает и дергает. Он сомнительно взглянул на нее. Лишь секундой, тут же возвращая взгляд обратно, его губы слегка дрогнули, либо Азуле это показалось, а может, просто хотелось? Она видела и чувствовала все, даже если сидела к вам боком. Это как чутье у зверя, когда напряжен каждый мускул, когда все сосредоточие и концентрация направленна на неуловимую беспроигрышную интуицию. Азула тотчас же поймала на себе чей-то бесцеремонно-пристальный охотничий взор, он был в толпе. Судорожно оборачиваться — значит проиграть, значит — дать понять, что тебя заметили, что вынудит нападающего либо все-таки атаковать, либо сменять лица, наружности, до тех пор, пока не сможет затеряться, достигая-таки своей цели. Принцесса сделала несколько вдохов, успокаиваясь, чувствуя, что рука Озая еле ощутимо, словно прикосновение воздуха, сжимает ее. Она в безопасности. Все эти ненавистные взгляды… да они же ждут того момента, когда можно будет растерзать, сжечь и убить. Все ОНИ. Даже несмотря на то, что бессовестно улыбаются в лицо и уважительно склоняются пред каждой встречей. — Принцесса. Хозяин Огня. Мое почтение! — Озай резко, с пренебрежением, отбросил руку дочери и спрятал свои кисти в широкие рукава, молча кивнув в знак приветствия. — Адмирал Джа-о, — протянула его имя Азула, наблюдая за тем, как он присаживается рядом. Наглый, бессовестный, беспринципный и опасный, — смотря на него, Азула преисполнилась отвращения, но тут же благосклонно улыбнулась, когда Джао поцеловал ей руку. — Есть новости о принце Зуко, — вклинился в представление Джао, чем вызвал у Озая пренебрежение и гнев, Азула наблюдала с восхищением, как искривилось лицо отца при одном только голосе адмирала, или при упоминании Зуко? Азула испытала истинное наслаждение, — уже несколько месяцев о ее брате была тишина, и тут есть хоть маленькая лазеечка — вездесущий Джао. — Меня интересует аватар! — бросил в него камень своих слов Озай, даже не одарив взглядом, словно его ужасно выворачивало от Джао. Каждый хоть немного умный человек задастся вопросом, на подобии: «А зачем Озаю такой адмирал?», — но это лишь доказало бы невнимательность вопрошающего. Азула тяжело вздыхает, чувствуя неприятную близость Джао. Нет, он не дурно пах, но он был столь прилипчив и навязчив не только в идеях, но и внимании. Его любовь к Озаю и Нации Огня была такой явной, Джао бы сам умер, но выслужился бы до такой степени — пока от него ничего не осталось. — Мне говори, — томно прошептала Азула, не сдерживая гаденькой улыбочки. — Он не в духе, но потом с тебя и спросит, ты знаешь Хозяина Огня, а я знаю, когда и как лучше донести до отца информацию. И обязательно сделаю это. Все-таки как-никак, но повышением вы обязаны мне, — Джао не мог или даже не хотел понять — вранье это наглое или же принцесска бестактно обольщает его. Ее присутствие дарило всегда столько полярных эмоций, она как будто бы тот камень преткновения, который с одной стороны твоя помеха, но с другой — сокровище. Гадкая и очень смазливая девчонка, Джао бы хотел пробиться дальше и не останавливаться на достигнутом, и если это возможно — породниться с Хозяином Огня, слиться с Нацией воедино, стать ее божеством. Азулу стал утомлять вечно появляющийся Джао, с изгнанием Зуко того стало подозрительно больше, чем принцесса могла вынести. И тут, совершенно неожиданно, как самое точное попадание в цель — ее сковал парализующий холодный страх, будто бы ледяной молнией прошибло — кто-то смотрел на нее. Да столь пристально, будто бы прожигал — она ощущала его бурлящую неосторожную магию огня, внутри Азула горела под его прихотью. Осторожно, не в силах скрывать свой бушующий ураган чувств, Азула обернулась, ее взгляд устремился выше, прыгая с одного человека на другого — все не то, но она чувствовала цель. Какая невероятная сильная и притягательная энергетика. Ее прошиб испепеляющий ужас, когда несколько рядов выше она столкнулась со взглядом двух черных дыр, в которых глаз не разобрать. Это было даже не лицо, это была деревянная устрашающая маска со львиным оскалом, напоминающая озверевшего демона или улыбающегося в танце синего дракона. Азула немедленно необдуманно встала, и этот кто-то повторил за ней, она хотела было поднять руку, как он повторил за ней, он вел себя как ее карикатурное отражение, чем вызвал незамедлительную улыбку. Он приблизил указательный палец к оскалу на маске, призывая сохранить этот секрет, она хитро покачала головой, успев мысленно позвать охрану несколько десятков раз во время его этих кривляний. Но тут ее схватила гордость, неужели она — принцесса Страны Огня, превзошедшая не только старшего брата, но и кузена Лу Тена, не сможет справиться с каким-то театральным актеришкой? Незнакомец развернулся и стал уходить, движения его были плавные, уверенные, гуттаперчевые, будто бы он и был акробатом цирка. — Ты куда? — немедленно среагировал Озай, схватив ее за руку, дернув назад, она не удержалась и плюхнулась на свое место, пока Азула безуспешно смотрела на человека, что приближался к выходу. Стройное телосложение подчеркивал его непроглядный в ночи облегающий черный костюм, облачавший даже кисти рук. Не переставая ее дразнить, он звал за с собой, вызывая у принцессы странный интерес, словно она вновь с принцем Зуко и они решают, кто будет рыться в документах Азулона, а кто прятаться. Это всегда было ночью, когда дворец засыпал. Зуко бесцеремонно врывался к ней в покои, стоя в дверях, притягивал лишь жестами, не говоря ни слова. Да, это был кто-то другой, но этот кто-то явно будет повержен, у Азулы настолько разыгралась фантазия, что она стала представлять, что под маской аватар, и что она прямо сейчас свяжет его, сломает сначала руки, затем ноги, и он не сможет колдовать, а для пущей уверенности — заклеит ему рот. — Мне надоело, отец, я хочу уйти, — высказалась как можно более презрительно, испытывая угнетающее раздражение. — Я хочу, чтобы ты осталась! — грубо, резко, уверенно, но не крича смерил ее взглядом Озай. — Мне так спокойней! — она сначала опешила, замолчала, а только потом разозлилась, готовая убить отца за подобную дерзость! Что это значит, он не хочет? Она переполнилась как чаша, такой невиданной и обжигающей яростью, что готова была выжечь тут все, вместе с Озаем, внутри она кричала от гнева и бессилия, дралась, кусалась. «Как ты смеешь приказывать принцессе Страны Огня, — не могла усмириться Азула, — даже несмотря на то, что ты сам — Хозяин Огня! Я решаю, что делать, куда идти и чем заниматься!». Но внешне она осталась непоколебима. Ее мышцы скрутило от чудовищной силы перенапряжения, ей физически тяжело было сдерживать свои бурные порывы. Она не проронила ни одну искру, но чувствовала огонь. Огонь внутри, он жег ее безжалостно и долго, обжигал сердце, мешал делать вдох, сжимал ребра и скручивал руки. Азула зажмурилась, готовая расплакаться от этой несправедливости, она знала, что это всё сильнее нее: Озай, огонь, эмоции. — Там кто-то был! — сквозь зубы почти крикнула она на отца, что даже Джао обернулся. Озай проглотил этот плевок неуважения, в глубине души желая залепить Азуле огненную пощечину, но, присмотревшись, он заметил, как блестят ее глаза, наполненные слезами, которые та так тщетно пытается сдержать, удержать, не пустить. Он не скрыл своей победной удовлетворительной улыбки, удовольствие от увиденного нельзя было сравнить с поимкой аватара или победой Нации Огня над другими. Она злится, она ненавидит, ничего не может сделать, но сдерживается, слушается, настолько избалованная, что даже не боится, как всегда это делал Зуко. Озай победоносно выдохнул, продолжая держать Азулу за руку. Его прикосновения начали давить на нее, он сжигал сильнее Кометы Созина, сильнее пренебрежения матери и сильнее презрения Зуко. — Дурак Айро! Ненавижу! — выругалась она, смотря куда-то вниз. — Ненавижу! Ненавижу! Чтоб он сдох! — она рычала, словно дикая львица, только достаточно тихо, потому что стыд пока был ей присущ. Адмирал Джао косился на принцессу, но ни смел вмешиваться, ему доставляло истинное расслабление — представление парящих извивающихся акробатов. — Стража! — гордо и невозмутимо воззвал Озай. Азула тут же прекратила гневаться. Гнев как рукой сняло, словно водой холодной окатили, пред ее глазами стали мелькать пыточные, казематы, темница, сырость, грязь и крысы. Прямо сейчас отец прикажет запереть Азулу где-нибудь, пока из нее не выйдет вся дурь. Она успела побыть в растерянности какое-то коротенькое время, пока не подошла стража, и отец не сказал: — Проверьте тут все на предмет подозрительных лиц, — обернулся к Азуле. — Как он, говоришь, выглядел? — выжидающе на нее уже смотрел не только Озай, но и стража. — Он был в маске, как актер, — задумалась вдруг Азула, и почувствовала себя глупой. Они ведь в цирке, тут есть и актеры и маски, а что, если это действительно был просто местный артист? Озай тяжело вздохнул, явно разочарованный, но не подал виду: — На всякий случай осмотрите территорию, чтобы никто не болтался в странном виде. И уж тем более не скрывал своих лиц, это ни к чему, — его голос не дрогнул ни секунды, когда он говорил, то словно обращался в пустоту, так как он даже не смотрел на стражников. Те покорно поклонились и ушли, только после этого Азуле стало легче, она испытала долгожданное облегчение в самом нутре, в самой душе, если таковая у нее имелась. Огонь погас, Азула сдулась, больше у нее ничего не горит. — Принцесса, ваш травяной чай готов, — стоило Азуле подойти к своим покоям, как служанка радостно ее встретила отличными новостями. — Надеюсь, без сахара? — нужно убедиться, что ложки дегтя не будет. — Что вы, госпожа, никто не посмел бы, — на этих ее словах Азула выдохнула и прошла в свои покои, где ее окружило несколько девушек, что стали снимать с нее одежду, мягкие молодые пальцы работали очень шустро, принцессе было даже не к чему придраться, но даже если бы это было так, мысли Азулы, как и мысли Озая на представлении — были где-то в дали от мира людей. Кто был тот человек? Что он хотел? Неужели это действительно всего лишь жалкий актер театра Но? Азула не сдержала смешок, чем напугала служанку, та дернулась и Азула окинула ее свирепым взглядом, чем напугала еще сильнее. Как только за ними закрылась дверь, Азула довольно улыбнулась, ведь они ее так опасаются, боятся сделать что-то не так. Но ведь если холодно и расчетливо подумать, то они совершенно легко предадут и с радостью раздерут их с отцом на части. Их полчища, прямо как крыс, а как много одаренных огненной магией крыс… Азула тяжело вздохнула, обхватив кружку с чаем, от него пахло просто невероятно, много пряных трав, и она отчетливо ощущала сладковатый привкус чабреца, много ромашки и чего-то еще, но все перебивал чабрец. Азула подошла к зеркалу, начиная рассматривать себя со всех сторон, особенно завораживало лицо. Она считала себя самой непревзойденной во всем, идеальной, отчеканенной и неподлежащей подражанию. — Все самое лучшее мне-е, — протянула она это почти с лаской и добротой, улыбаясь самой себе. — И только мне-е. Ни моему братцу-поганцу, или дядец-тунеядец, нет. Все мне. Корону, власть, деньги, красоту, — когда она говорила, то все пила, глоток за глотком, от чего успокаивалась и нежилась в собственном великолепии. Трогает левую сторону лица, восхищаясь гладкости кожи и ее бледности. — А ведь братец теперь уродец! — злобно захихикала, да так заливисто, что почти пустила слезы. Смех ее был устрашающий и колкий, переходящий в истеричный, не знающий конца, только набирающий обороты. Она знала свои слабости, главное — вовремя остановиться. Последний глоток был сделан, после чего Азула вышла на открытый балкон, и бросила ее на несчастных прохожих. Кружка разбилась в дребезги, что только порадовало принцессу, после чего та почувствовала, как выпитое действительно расслабило все ее мышцы, разум опустел, даже захотелось спать. На улице была темная, сверкающая ночь, отовсюду доносился вой сверчков, разбавляемый потрескиванием огня. Она взмахнула рукой, приказывая огню стихнуть и лечь спать вместе с ней, отдаться черноте ночи и дать себя поглотить луне, чтобы войти в новый день с солнцем и возгореться подобно его пламени. — Я. Тебя. Слышу, — улыбнулась принцесса, испытывая те же чувства, что и на представлении, стоило ей это сказать, как кто-то сзади обхватил ее руками, закрывая рот, резко и насильно склоняя голову вбок. Азула сразу же потянула нападающего вниз, начиная намеренно падать, желая утянуть гада с собой или вынудить отпустить, так как насколько бы сильным он не был, но ему станет невыносимо тяжело. Она расслабилась, что сделало ее еще более тяжкой участью, камнем она давила его к полу, но этот черный человек был силен и глуп, он удерживал ее на протяжении нескольких минут, пока та бессовестно пыталась вырваться. Она считала, что стража — глупые идиоты, лишь видимость, а она не слабохарактерная девчонка, чтобы в покои врывалась толпа мужланов с пиками. «Он мой!», — думалось ей, — «Я сама его положу». Это была полная тишина — немая непрекращающаяся борьба, ни звука, кроме шороха одежд, Азула ни разу не испугалась, думая, что это похоже скорее на сон. Азула все никак не могла уснуть, это длилось уже много лет, с того самого дня, как Зуко поставили шрам на Агни Кай. Ох, она была тогда в таком бешенном восторге, что брат отхватил по полной, что наконец на его роже красуется истинное лицо. Теперь она одна была всем прекрасна и идеальна в их Стране Огня. Кто поставит на трон слабака и уродца? Только не Озай. Хотя Азула только лишь и могла, что догадываться о такой ненависти отца к сыну, но с другой стороны, это было ей на руку, это было выгодно как-никогда. Но ее не покидало чувство, что на месте брата могла оказаться и она сама, ведь чем она лучше? Азула же тоже ребенок Хозяина Огня, как хорошо, что из них двоих все досталось Зуко. Она вскрикнула сквозь чужую руку, пытаясь вывернуться из цепких рук, как только ощутила острие, что с хрустом проткнуло ей шею, но это не самое страшное, что ее ждало. Обугливающая резкая боль прошлась по тонкой нежной коже, отчего Азула зашипела как зверь, укусила нападающего за пальцы, оттягивая ткань перчатки, оставляя не только отметины зубов, но и много слюны. Накатывающее дурманящее чувство сгущалось в голове, но мысли были чисты, тело обмякло, им невероятно тяжело двигать, внутренний голос остался четким, но такими медленным, а сказать что-то было настолько сложно, будто камни тягать. Она тяжело выдохнула ему в руку, в усталости от борьбы прикрывая глаза, как ощутила, что он ее отпускает. Она валится на пол, но этот кто-то — тянет, не давая убежать, толкает со всей силы, Азула собирает все предметы на своем пути и намеренно сворачивает, желая вызвать море шума, чтобы наконец кто-то пришел спасти ее, как бы унизительно это не звучало. Ноги не держат, руки тяжелеют, эмоций никаких. — Только не волосы! — произносит она, видя черную кисть над своей головой. Она смотрит во тьму и видит лицо, вернее — нет, не лицо, это рисунок. Маска. Большая, больше человеческой головы, со львиным оскалом и драконьим смехом. Синяя или красная? Азула не понимает, это тот человек из шатра или другой? А был ли человек? А шатер? А есть ли все, что происходит прямо сейчас? Волосы распались у нее по плечам ровными темными прядями, послышался металлический звон — он отбросил ее корону, что щемило сильнее его прикосновений, он пытается лишить ее титула? Сдирает с такой неосторожностью, совершая какое-то богохульство, осквернение, проявляя удивительно эмоциональную дерзость, чувственное преступление. — Я все равно принцесса, — кратко и очень насмешливо выдавливает из себя, находя это забавным. — Даже без короны, — даже сейчас она была преисполнена гордости за себя, считая, что чтобы не произошло — она невероятна в этот момент, а этот потасканный чмырь никогда не смоет с нее лицо власти, никогда не заставит просить о пощаде. Он злобно вцепился в нее, хорошенько потряся, приподнял за грудки и резко отбросил. Азула вцепилась за балдахин собственной ложи, пытаясь удержаться на раскачивающейся ткани, но послышался жалобный треск — и она повалилась вниз, рухнув на спину. Она попыталась рассмеяться, испытывая на себе взгляд из-под маски, человеческое тепло и невероятную необузданную силу, а еще и удушающую тяжесть. На минуту все затихло, Азула даже обеспокоилась, затем она ощутила свободу и вдохнула полной грудью, как только он сполз с нее. Его руки коснулись дерева маски, Азула была в нетерпении, она ухмылялась несмотря на темноту и свое положение, она желала посмотреть на того негодяя, что смеет быть столь грубым с ней. Она замерла, даже перестала дышать, приоткрыла в сосредоточии уста, испытывая необъяснимые противоречивые чувства — вроде бы интересно, что же будет дальше, а вроде бы — ненавижу! Гори в огне, неверный! Он остановился, не собираясь показывать принцессе свое грязное подлое лицо, стянул перчатку, сначала одну, затем вторую, окуная пальцы в ее волосы, отчего Азулу пробрал невероятный смех, он тут же зажал ей рот, показывая другим пальцем, что она нехорошо себя ведет. Обомленная, взволнованная с негодования, заведенная и преисполненная пренебрежения, она все же замолкает, вспоминая, как брат всегда делал также. Одним духам известно, как сильно ее потрясло его изгнание! Одним духам известно, что она испытывает каждый раз, когда вспоминает, как его зовут! Азула не любит предсказательниц, с одной стороны она им не верит, вернее — не хочет, с другой же — побаивается. Правитель и есть предсказатель, человек должен сам чертить свою жизнь. Его руки опустились на ее шею, стали сжимать, до тех пор, пока она не стала захлебываться, затем он ослабил пальцы, давая ей отдышаться, чтобы снова сжать. Он делал так несколько раз, пока окончательно не выбил ее из сил, его руки взялись за лицо, он закрыл ей глаза, наблюдая за тем, как она тяжело дышит, как вздымается и опускается ее грудь, как дрожат руки, как спокойно и неповоротливо ее тело. Она была как живая кукла, которая не могла двигаться сама, с трудом соображала и выговаривала слова, но при этом все ощущала и испытывала. Азула не видела ничего, пока не сдернула его руки с себя, прикладывая всю свою ярость и злость для того, чтобы сдвинуть этот неподатливый камень. Он почти ничего не ощутил, кроме легкой тяги, его руки стали спускаться ниже, охватывая дрожащие вздымающиеся груди, от гладкости ее кожи отделяла легкая тонкая рубашка. Сомкнув пальцы на вороте, он с силой дернул, чего не выдержала полупрозрачная ткань, сразу же с треском разделившись надвое. — Как тривиально, придурок! — вздохнула Азула, понимая, за чем он приперся к ней среди ночи. — Я найду тебя! Я сожгу тебя! Испепелю! Взорву! — она говорила это и испытывала головокружительную власть, желая разбить эту маску, а лучше поджечь прямо на его лице и смотреть, как корчится и кричит ее мучитель. Он как будто не слышал ее, что заставило Азулу напрячься и попытаться что-то сделать, а затем прикосновение к ее ноге, да еще и такое грубое, резкое, притягивает ближе к себе. Пение сверчков, оглушительный стук сердца и пугающий шелест одежд. Он не реагировал ни на одно слово, будто бы ее здесь и не было вовсе. А как он узнал, что ее покои находятся здесь, ведь об этом не знают даже подчиненные отца, ну или, например, Джао. Никто не мог ему об этом рассказать, только если этот человек не знает ее лично, как какая-нибудь Тай Ли, или тот, кто постоянно следил за ней. Азуле на какой-то момент реально показалось, что это, скорее всего действительно Тай Ли, ведь так ловко и бесшумно двигаться могут только ниндзя, а Тай Ли в совершенстве владела этим навыком. «Тогда я убью тебя», — попыталась успокоиться. Он схватил ее за бедро так сильно, что Азула ахнула, нет, это было не больно, это было неожиданно и резко. Она протянула руку, которую почти не ощущала, испытывая в ней бесконечный тремор, коснулась груди человека в маске, вцепляясь ногтями в тянущуюся ткань, она хотела его оцарапать или прожечь, но мысли были такими медленными, что сконцентрироваться не получалось. А он прижимал ладони к ее грудям, размазывая их по ребрам, давил своим телом и присутствием, рука плавно, но так яростно прошла путь от груди, по животу, опускаясь ниже на лобок. Азула не поверила в свои ощущения, прикрыла глаза, вторя: «Это все сон. Сон! Это сон!», не могло такое происходить наяву! Не могло! Никто не знает, где находятся ее покои, особенно покои, в которых она спит! Ведь она не постеснялась занять комнату брата после его изгнания — настолько ей хотелось поглотить его своим присутствием и спрятаться от непрошенных гостей. Всем, и даже Тай Ли, Азула говорила, что на месте покоев принца теперь кладовка — не более, чем сбыт всякого раритетного хлама. Откуда хоть кто-то мог знать, что здесь она? Это сон. Или призрак. Дух. Его никто не видел на представлении, стража так и не нашла никого подозрительного, и уж тем более в маске Но, значит — это плот ее воображения, либо она разгневала духов, и теперь они мстят ей! Что бы сказал придурочный дядя Айро? Он ведь был чуть ли не проводником в мир духов, не уступая аватарам. Он бы сказал: «Азула, девочка моя, если рыба всю жизнь живет в реке, значит ли это, что рыба знает судьбу реки?». Осталось понять — кто рыба, а кто река! «Я река, а ты — лишь рыба во мне», — жутко это признавать, но Азула была окутана, скованна и парализована всеобъемлющим страхом перед могуществом других над нею. Да, как бы силен ты не был — но их всегда будет больше. Дураки, глупые, забитые, безмозглые, холопы, но их так много — целая Страна Огня, и не только Огня… Везде предатели, ищущие наживы, желающие прилепить свой бок туда, где потеплее. Она дернулась, как только ощутила, что чужая рука жадно шарит, как считала сама принцесса, в оплоте всей ее прелести и притягательности. «Ну и дрянь!», — его ласки вызвали в ней смешанное чувство стыда и страха. Ноги одеревенели, но к рукам стала возвращаться власть, он этого не заметил, пока наслаждался своим бурным триумфом, а к языку вернулась легкость, внутри зажегся огонь. И эта страсть сжигала сильнее солнца в зените, страсть к уничижению, к истинному и беспрекословному господству. «Оно мужчина», — усмехнулась она, ощущая всю его сосредоточенность ниже пояса. Если бы она не была принцессой, если бы она не была Азулой, стал бы этот непонятный тип лезть сюда, делать столько отчаянных движений, в полном давящем молчании, когда против него вся Страна Огня? Да его убьют по щелчку пальцев. «КТО ЖЕ ТЫ?», — разрывало ее любопытство, чью же голову она взорвет подобно петарде? Этот кто-то очень умен, проворен, он достоин оваций, аплодисментов и безжалостной порки! С такой осторожностью он касался ее в самых скрытых местах, наверное, он не осмелился бы делать это при свете дня или огня — потому что он жалкое ничтожество, вынужденное скрывать свою физиономию. — Ты, наверное, очень страшный? — не смогла удержаться, делая вид, что ей невыносимо трудно дается каждое слово. — Иначе зачем тебе скрывать свое лицо? — ее слова как ударная волна, наполненная острыми осколками — отбрасывала больно, добивала смертельно. Он схватил ее за ягодицы, приподнимая и притягивая к себе. Среди ночной черноты, ее глаза разглядели его член, она ничего не могла сказать уточняющего, кроме того, что это плоский черный силуэт. Она, не отрываясь смотрела на маску, отпуская всю свою слабость, пряча в закрома, он видимо этого и ждет — слез, пощады, повиновения. «Урод, это я тебя насилую!», — снисходительно подумала, не замечая, как прошептала. Она не чувствовала в себе сил по сию минуту, огонь горел, не выходил наружу, отчего Азула вновь убедилась, что это всего лишь сон. Он уперся своей скользкой и нежной головкой прямо в самое ее основание, готовый нанести смертельный удар по самолюбию. Но это не так, Азула не такая, и этот человек не такой. Да кто же так насилует? — все не прекращала измываться над ним, даже будучи в полной прострации. Мысли так и остались тягучими словно мед — нет, медовое липкое болото. Мысли в ней появлялись и тонули, появлялись и тонули, а еще ей уже очень хотелось спать, но адреналин бил ключом, отгоняя любой сон, но все же еще никогда в своей жизни она не испытывала такого откровенного и удивительного безразличия. Пока его нервные бесстыдные пальцы бегали по ее ягодицам, переходя в бедра, останавливаясь и сжимаясь, преодолев ее инстинктивное сопротивление, он с силой разводит ей ноги шире. Она все же замерла от секундного страха, а он — от удивления. Он осторожно принялся потираться о ее наружные половые органы своим членом, она уже слышала его тяжелые вздохи, наверное, ему было очень и очень душно: что от этой маски, что от этой обстановки, что от усталости. Азула нервно простонала, ощущая, как непроизвольно сжимаются ее ягодицы, от столь теплого настойчивого трения. В ее голове роились разные мысли, порой об убийстве, порой даже об отце, о мести, о адмирале, но даже через все это она чувствовала его твердый горячий член, который казался ей очень скользким и влажным. Это было одновременно щекотно, очень тепло и грязно, а потом он нащупал своей головкой то, что искал, начиная давить. Азула обомлела от такой наглости, но всего на долю секунды. Она прикусила палец, чтобы из ее груди не вырвался ни один страдальческий стон или вопль, чтобы этому гаду было нечему порадоваться. Его рука легла ей на волосы, он стал их сжимать, проталкиваясь внутрь нее все более охотно, она издала нежный вздох, ловя ртом больше воздуха, а затем, задерживая дыхание, рассматривала уже даже не маску, а потолок собственной спальни, вернее — принца Зуко. — Ммм… — делает свой стон более карикатурным и вычурным, желая показать, что ей ни капельки не больно. Она испытывала внутри невероятное давление на все стенки собственного влагалища, его головка не была у́же самого основания. В висках бился пульс, мысли растеклись подобно воску, теперь все, о чем она думала — было сосредоточено в ней самой. Он схватил ее за руку, выпрямляясь, от чего она кратко всхлипнула, ощущая, как растягивается все внутри, это показалось ей невероятным. Он не был у нее первым, но он первый за долгое время, а еще его член больше многократно чем тот, который был в ней много лет назад. Она выдохнула с каким-то восторгом и бешенным облегчением — это всё, на что он способен, это не страшно. Это просто какой-то надутый хам, который очень печется о своем лице, она окунула руки в темноту, пока не нащупала тело своего насильника, она оттянула ткань его одежд и забралась рукой вверх по коже, нащупывая напряженный живот и грудь. Он вновь склонился, маска уперлась ей прямо в лицо, он дернул Азулу вниз, после чего она натолкнулась уже о его грудь, и это дало понять, что человек в маске выше как минимум на голову. Он обхватил ее шею и крепко сжал, после чего Азула полоснула его по груди до самого живота, выбивая из него стон, приглушенный, непонятный, но мужской. Он елозил по ней как озверевший, вталкивая почти в самую землю, она цинично улыбнулась тому, что под ней мягкие простыни, а не жесткая мощеная дорога. Он зажал ей губы, заставляя нервничать и полыхать изнутри. А она все ждала, ждала подходящего момента… Сквозь его ладонь у нее вырывается надрывной полувсхип-полустон, Азула обслюнявила ему руку, пытаясь укусить. Она схватилась за его торс, судорожно пытаясь стянуть черное облачение — вдруг у него есть особые признаки, шрамы, родинки, что угодно! Он был преисполнен необузданной страстью, еще никто никогда так возмутительно не сношал ее, словно это его последний день в жизни, а она его единственная любовь. «Ну и гадость!», — ерничала на каждое действие, уже ощущая запах его пота, она пыталась вытолкнуть его с себя, обжечь, опрокинуть. Она испытала на себе грубые непристойные прикосновения, он сжал ее губы и щеки, растирая, наблюдая за тем, как может меняться ее выражение. Смех! Она услышала его смех — тихий, осторожный, низкий, гортанный, искаженный под деревянной маской. Она была поражена до глубины души, от чего вскрикнула, ощущая, с каким наваждением он елозит у нее внутри. Ее всю расслабило выше пояса, а ниже — сковало и напрягло, как же это было щекотно, немного мокро и сильно тепло. Ей нечем дышать, между ними почти не оставалось пространства, Азула задыхалась, она с силой стянула его руку с своего лица, жадно делая каждый новый вдох. Она уперлась рукой в нижний край его маски. Действительно деревянная, гладко-отполированная, окрашенная лазурной глазурью — дорогая вещь, между прочим, эти маски. Другой рукой она сжимала его плечо, пытаясь оттолкнуть. Под свое жалобное пыхтение он безропотно протыкал ее тело, иногда становясь удушливо мягким и нерасторопным, она ощущала его ни с чем несравнимое удовольствие собственной кожей. Он млел и был счастлив, потому что сосредоточием его мыслей на данный момент был его член и безмозглая головка, которая уже начала медленно жадно подрагивать. Вот этот момент! Азула напряглась изо всех сил, вложила всю себя в это движение, резко оттягивая низ края синей маски, толкая вверх. Азула улыбнулась, увидела подбородок, совсем скоро были бы губы, но он сразу же одернул ее руку, сжал, оттолкнул, хотел ударить по лицу. — О нет! Продолжай, — ласково притягивает обратно к себе, не желая отпускать на самом интересном. Она вцепилась ему в шею, прикрывая в томной неге глаза, преисполненная любопытством, раздираемая внутренним зудом промежности. Наверное, он чувствовал тоже самое — что играет с огнем. Его движения стали частыми, краткими, а затем плавными и спокойными, он заерзал больше обычного, Азула воспользовалась его жалким и неизбежным оргазмом, со злостью взглянув на него, дернула маску со всей силой. Незнакомец замычал, резко отстранился, пряча лицо во тьме, а затем со вздохом прорычал, отпуская всю ярость и животную страсть. Азула ощутила, как горячие струи легли на ее тело и лицо, еще, еще и еще. Пальцы не выдержали и деревянная маска вывалилась у нее из рук, тот человек сразу же метнулся на звук, Азула за ним, стараясь быть более быстрой и ловкой, но каждое действие делалось для нее слишком медленным. Он оттолкнул ее, Азула обессиленно упала, всматриваясь в темноту, пытаясь разглядеть непрошенного гостя, она улавливала все его движения во тьме. Легкий шорох пробивался сквозь песнь сверчков. Он совершенно ее не боялся, он вышел в середину балкона, присел, чтобы стража не могла его заметить, и Азуле показалось, что он уставился на нее своими огромными черными бездонными глазами, что он сверлит и злорадствует, посмеивается, что будет ходить по миру и рассказывать какая у нее влажная и податливая щель. Азула была готова расплакаться от досады и негодования, ведь теперь все об этом узнают, теперь отец отправит в изгнание уже ее, потому что она — позорно позволила собою воспользоваться, что она посмела быть в уязвимом состоянии. Человек в маске поклонился ей, непонятно в знак чего, и исчез без следа, она даже не хотела гнаться за ним, она жутко испугалась, что об этом тотчас же кто-то узнает, что кто-то уже видел ее гнусный секс с этим гадкими типом. Она обронила пару слезин, не зная, признавать ли свою вину, или обвинить в этом кого-то другого. Но нельзя с этим знанием жить — ее могут начать шантажировать. «Этого не было!», — ее глаза стали слипаться, постепенно, неспешно, слезы перестали литься, давая принцессе возможность убедиться в своей правоте. Еще никто и никогда не втаптывал ее в грязь, а сейчас и подавно! Она была преисполнена парадоксальной уверенности в том, что перешагнет через это и будет жить дальше. — Это всего лишь секс. Просто секс…