Солдаты мира

Это болезнь — взять и залезть

Туда, где нет воздуха, там, где есть смерть.

      Леви еще никогда не был так далеко от дома. Если перестать излишне драматизировать и говорить прямо, то у него и дома-то своего никогда не было. И все же, уезжая все дальше вглубь континента, он слишком часто ощущал настырное волнение в груди: так или иначе, Парадиз был его родиной. И что-то подсказывало ему, что на остров он больше никогда не вернется.       Поначалу было совсем тяжело. Физическая боль мешалась с тоскливыми завываниями внутри, и Леви не менее полугода плескался в этих помоях из дерьма и сожалений. Потом оказалось, что он не один, а окружавшие его все это время люди старались помочь. Раздражали его порой до одури, сами часто злились, но не оставляли одного. Пока до него доходил этот очевидный факт, большая часть знакомых ему людей собрала нехитрые пожитки и растворилась подобно призракам в предрассветном сумраке.       Тогда Леви, не без помощи Оньянкопона, собрал волю в кулак и отправился восстанавливать то, что еще можно было поправить. Поразительно, как быстро и в то же время неспешно земля сама себя лечила от последствий поступи безжалостных великанов. Местами выжженный грунт уже был укрыт новорожденным зеленым покрывалом, а ближе к морю сапоги все чаще вязли в болотообразной каше из красной воды и крошащихся костей. Леви помнил, как, побывав там однажды, малодушно захотел все бросить: одно дело — сражаться с титанами, видеть смерть у каждого плеча и самому быть к ней готовым, другое — стоять в тишине под мирным небом, пропуская сквозь кожу неслышные, но непрекращающиеся стоны раздавленных людей. Эхо этого бесконечного воя вибрировало в воздухе, и каким-то немыслимым образом нужно было продолжать им дышать.       Леви повезло, что хромым в тех местах он был не очень полезен. Переселившись вскоре в глубь континента, он еще целый год заведовал отчетностью по гуманитарной помощи. Оказалось, что держать карандаш большим и безымянным пальцами не сложнее, чем управлять ими же УПМ и держать клинок. Спустя время он даже наловчился писать быстро, а позже еще и весьма сносно.       Однажды на пороге объявилась суматошная Габи — эту девчонку язык уже не поворачивался называть «малявкой» — и предложила работу, от которой Леви якобы не сможет отказаться. Он и не стал: бумажки с цифрами опостылели ему еще в прошлой жизни, и Леви был только рад перестать нести ответственность за никому не нужную бюрократию.       Не то чтобы идея обучать детей навыкам верховой езды его каким-то особенным образом вдохновила, но впервые подойдя к величественного вида скакуну и проведя ладонью по иссиня-черной гриве, Леви впервые ощутил, как тихо зашуршал по ребрам пленительный шелк воспоминаний. Тончайшей гранью их обрамляла тоска, но в этом мире лошадям не было нужды отдавать свои жизни в кровавых сражениях, поэтому Леви оставалось только согласиться и приступить к новым обязанностям. Такой расклад его устраивал.       К этому моменту он уже давно обустроился в деревянном домике посреди поселка, который отдаленно походил на небольшой город. Это был даже не домик, а двухэтажный барак на несколько семей с общей кухней и санузлом. Не предел представлений Леви о комфорте, но у него хотя бы не было соседей: с трех сторон за стенами — улица, с четвертой — общий коридор. А уж чай заварить он мог и в своей комнатушке.       — Твою мать, — он невольно проследил взглядом за причиной своего внезапного ругательства: черная кошка — воистину демоническое отродье, не дававшее спокойно жить Леви, — на миг уставилась на него своими большими глазами, а потом бесшумно и молниеносно скрылась в полумраке коридора, убегая по направлению к кухне. На месте ее преступления остались ошметки растерзанной птицы и кровавые потеки на досках.       Кошка, которую Леви так и называл, потому что никто из живущих здесь все никак не мог дать ей кличку, ютилась в их постройке уже несколько месяцев. Молодая и красивая, но невыносимо вредная. Шумная — она любила скрестись под его дверью ровно в четыре утра каждый день. Неуклюжая — часто из кухни доносился грохот кастрюль и рассыпанных вилок. Дикая — недавно расцарапала плечо соседскому мальчишке, а ведь тот хотел ее просто приласкать, подняв на руки. И выгнать было как-то совестно: Леви лично спас ее от стаи бродячих псов. Тогда она к ним и прибилась. Он ее к себе не впускал, но Кошка наверняка считала весь барак его владением, а себя — новой хозяйкой. И пищу она принимала исключительно из его рук. А в качестве благодарности регулярно оставляла для него на пороге вот такие подношения-трофеи.       Леви еще раз выругался себе под нос, принес из ванной комнаты ведро со щеткой, надел перчатки и опустился на колени.       — Смотрю, вы не изменяете привычкам, капитан.       Щетка, теревшая кровь, дернулась и замерла в руке. Леви коротко обернулся, узнав голос, и продолжил уборку. Жан не мог заметить спрятанную улыбку, а вот Леви отчетливо ощутил, как непроизвольно растянулись губы.       — Вы что, кого-то убили? — Жан откровенно усмехался. — Помощь нужна?       — Не нужна, Кирштейн, — Леви наконец закончил с уборкой и поднялся, поворачиваясь и поднимая ведро с грязной водой, в которой плавали серые перья. — Подожди здесь.       Жан сидел на корточках и чесал за ухом ластившуюся к нему кошку, что вызвало неподдельное удивление на лице вернувшегося через пару минут Леви. Он достал ключи от комнаты.       — Смотри, а то цапнет. С нее станется, — Леви покосился в сторону почти милой сцены, дернул бровями и распахнул дверь. — Входи.       Он пригласил в комнату Жана, но раньше него внутрь шустро проскользнула маленькая пожирательница невинных птиц. «Не ты,» — застряло на выдохе, и Леви сжал губы, решив, что не будет гоняться за ней при госте. Кошка замерла на пару секунд, оглянувшись, а потом юркнула под кровать. Леви неслышно вздохнул и посмотрел на Жана.       — Я бы сказал, что рад тебя видеть, но скорее — удивлен. Вы здесь проездом? Были же меньше двух месяцев назад? — кивком головы он предложил Жану сесть на стул, а сам опустился на край кровати. Потер ладонью бедро — травмированная мышца заныла после долгого дня. — У меня тут скромно, так что…       — Да все в порядке, — Жан махнул рукой, развернул стул и сел. — Я здесь один. Остановился в соседнем городе, поэтому ненадолго.       — Значит, все-таки по делу, — Леви едва заметно сузил глаза, не переставая смотреть на Жана. Кирштейн терпеливо удерживал напряженный взгляд, но в конце концов его нервозность выдали поджавшиеся на мгновение губы. — Говори уже.       — Хистория… кхм… — Жан провел ладонью по шее и прочистил горло. — Королева вызывает вас на службу.       Леви чуть изогнул бровь и первым отвел взгляд. То ли давно забытое, то ли вовсе незнакомое чувство защекотало под кожей прямо между ключицами. Такого он точно не ожидал. Стоило расспросить о подробностях, возможно, съязвить или даже нагрубить, но слова не складывались даже в мыслях, поэтому он продолжал молчать. Слишком странное ощущение: кажется, Леви ни разу за три года не задумывался, что еще когда-нибудь возьмет в руки оружие. Жан ведь это имел в виду? На какую еще «службу» его могли вызвать? Леви поднялся на ноги, обошел занятый гостем стул. На столе стояла стеклянная банка, накрытая салфеткой. Он взял чашку, протер края этой салфеткой и налил воды из банки. Сделав пару глотков, посмотрел на выглянувшую из-под кровати кошку, а потом покосился на Жана.       — Нет.       — Как это? — Жан обернулся и застыл в неудобной позе.       — «Нет» означает отрицательный ответ, Кирштрейн, — Леви вздохнул. — Я должен объяснять? Или ты все-таки расскажешь, зачем я вообще там понадобился? И с каких это пор ты говоришь от лица королевы?       — На острове мало опытных солдат. Хистории важен каждый, кто сможет встать на защиту острова, поэтому…       — Защиту? От кого? — Леви ощутил, как непроизвольно дернулись крылья носа. Порывшись в мыслях и сложив простые факты, он бы легко догадался: газеты читает, да и не дурак. Сосредоточенность на восстановлении разрушенного не позволяла просачиваться наружу размышлениям о том, что Эрен хоть и оказался злодеем, растоптавшим своим решением столько жизней, но был не единственным и уж точно не последним злом в этом мире. Ужасы творили сами люди, и чаще всего делали это при помощи слов, хитрости и пропаганды. Ради своей выгоды, прикрываясь благородными целями или «священной» местью. Так было всегда и, вероятно, всегда так и будет. Это было понятно. Только причем здесь он? — Так ты решил снова нацепить форму? Только ты?       — Армин с ребятами продолжат нашу миссию. Конни остался с мамой ненадолго, но тоже подумывает о службе. Послушайте, — Жан встал и повернулся к Леви, вцепившись пальцами в спинку стула. — Я бы очень хотел освоить мирную профессию и жить без забот, хотел бы, чтобы Конни занялся тем, чем всегда грезил. Я бы очень хотел не приезжать сюда, чтобы просить вас снова встать на защиту острова, но… — его плечи заметно опустились, а взгляд уперся в пол, — кто, если не мы, капитан? Угроза ведь и правда есть. Может, и не будет никакой войны… а если будет? — он посмотрел на Леви. — Кто защитит нашу землю? Юнцы без опыта? Или хитрецы из Хизуру?       — Толкать речи — не твое, ты знал? — Леви обошел его и сел обратно на кровать. — Решил все-таки угробить свою жизнь ради чужих ценностей, Жан? Думал, ты умнее. В любом случае, мой ответ — нет. Можешь перестать напрягаться и просто передай мой отказ королеве.       — Она написала вам письмо, — Жан достал из кармана пиджака чуть помятый конверт и протянул его Леви. — Если передумаете, дайте мне знать. Я буду в порту послезавтра.       — Какой ей толк от калеки? — Леви сложил руки на груди, давая понять, что послание Хистории ему неинтересно. Жан поджал губы и медленно опустил конверт на стол.       — Вы давно залечили свои травмы.       — Уверен? Не заметил трость у стены?       Жан обернулся в ту сторону, куда посмотрел Леви.       — Заметил, что она пылится без дела, — никакой пыли на ней, конечно же, не было, но она явно давно не использовалась по назначению. — Тем более, — он взялся за дверную ручку, собираясь уходить, — не думаю, что сила Аккерманов осталась только у Микасы. — Жан пару раз моргнул, Леви молча моргнул в ответ. — А я не сказал? Она уже несколько недель тренирует целый отряд. Ну, увидимся, капитан.       Леви чувствовал себя так, будто в сильной волне захлебнулся. Однажды такое даже было: доставал Ханджи из воды, когда та решила поплавать в шторм. Сегодняшний день был совершенно обычным. Почему все так резко изменилось? Он мазнул большим пальцем по лбу, дернул головой и встал, чтобы задернуть штору: на улице уже темнело. Накрыл банку с водой салфеткой, зацепился взглядом за оставленное письмо. Поджал губы: он не обязан его читать. Леви вообще никому не должен. Если кто-то считает иначе, может поцеловать его в зад.

***

«…Ваша сила, воля и храбрость всегда поражали и всегда были примером для остальных солдат. Сейчас наша армия, как никогда, нуждается в Вашем опыте и знании военного дела. Понимаю, что у Вас могут быть свои причины не возвращаться на остров, но все-таки надеюсь на положительный ответ. Рассчитываю на нашу скорую встречу, Леви.

Хистория Рейсс»

      Смесь разных чувств царапала в груди. Точно определить Леви смог только раздражение. И дело было не в письме: он знал, что все равно прочитает его, как и понимал примерно его содержимое до того, как вскрыл конверт. Леви думал о троице, так легко решившей вернуться на службу. Ладно он, взрослый мужчина, который больше, чем кто-либо из выживших провел на войне, где-то глубоко внутри себя понимал, что по-настоящему хорош он только в сражениях. Они все еще снились ему ночами. Он до сих пор разговаривал с людьми словно отдавал приказы. И он один среди всех жителей их дома каждое утро пользовался турником во дворе, хотя не было никаких рациональных причин поддерживать тело в прежней форме, изнуряя его выматывающими тренировками. Леви ненавидел войну, как ненавидел и себя за то и дело появляющееся чувство тоски по службе.       Но они… молодые и так отчаянно мечтавшие о спокойной мирной жизни. Разве не ради этого их дорогой друг пожертвовал не только своей жизнью, но и ценностью своего имени в истории человечества? Как они могли променять свое счастливое будущее на сомнительное удовольствие держать в руках оружие и жить по казарменному расписанию до… до конца жизни? Они не понимали этого?       — Наверное, считают это своим долгом. Как думаешь? — пока Леви читал письмо, лежа на кровати, у него под боком бесшумно устроилась кошка. К тому моменту, когда он это заметил, прогонять ее почему-то уже не хотелось. Да и мысли были другим заняты. Леви провел ладонью вдоль ее тела. — А я думаю, что это дурость. Микаса еще… — Кошка подняла голову и довольно замурчала. — Знаешь ее? Конечно, не знаешь, — он задумался и стал водить большим пальцем у кошки под ухом. — Та еще своенравная девица. Вы бы друг другу понравились.       Возможно, не стоило прекращать ей писать. Тогда бы он знал, что творится в башке у этой девчонки и, может, смог бы отговорить от возвращения туда, где ей всегда было не место. Но тогда Леви об этом не думал. Он глубоко погряз в своих проблемах и не желал кому-то о них рассказывать. Достаточно было того, что однажды он написал ей о своей хандре в момент минутной слабости. А потом представил, как Микаса читает его нытье по самому себе, и тошно стало. Так и оборвалась их и без того недолгая переписка.       — Ну и что ты об этом думаешь?       Он усмехнулся: настолько одинок, что советуется с кошкой.       Леви встал, убрал письмо в ящик стола. Кошка растянулась вдоль покрывала. Никакой призрачный долг его не тяготил. А вот чувство тревоги за давно уже не юнцов, которые за каким-то хером продолжали звать его капитаном, обнажилось и осязаемо закололо по поверхности кожи.       — Слазь, давай, — он взялся за край покрывала, и кошка уставилась на него своими огромными глазами. Потом недовольно сощурила глаза и спрыгнула с кровати. Леви забрался под одеяло, заранее смирившись с тем, что произойдет дальше. — Только сегодня, — кошка тут же оказалась рядом, ткнулась мордочкой в его подбородок и начала устраиваться под грудью Леви. — Потом я уеду. Насовсем.       Через день, сверившись с расписанием в газете, Леви отправился на вокзал в соседний город. Среди ожидаемо огромного потока людей, он искал перрон, где должен был остановиться поезд, следующий до порта. Логики в его плане было чуть больше, чем ноль, но он пытался найти в толпе Жана.       — Так и знал, что встречу вас здесь, — Жан уронил ладонь ему на плечо, подойдя со спины. — Вы без чемодана…       — Ты тоже.       — Так я сегодня никуда и не еду.       — Зачем тогда сказал?..       — Проверить хотел.       — Проверил? — Леви отвел взгляд в сторону, недовольно дернув плечом: понял, что сам попался.       — Ну, вы здесь, — Жан ухмыльнулся. — А на остров я возвращаюсь дирижаблем. Через три дня. Надеюсь, с вами.

***

      В новом штабе у Микасы была своя офицерская спальня. Хистория проигнорировала ее просьбу о рядовой должности, и бывшую разведчицу назначили руководить целым отрядом. Микаса не жаловалась, просто пока не понимала, что с этим новым назначением делать. Спросить бы у кого совета… А вот комната… комната ей нравилась. Их было даже две: кабинет и спальня с душевой. Последнему она и обрадовалась, и удивилась сильнее всего: насколько она помнила, ни у кого из офицеров таких удобств никогда не было. Может, у командующего Эрвина, но не у капитана Леви точно: тот сотни раз проходил по ночам мимо ее поста дежурного с полотенцем на голом плече по направлению от общих душевых.       Сам кабинет внутренним наполнением напоминал такие же капитанские, которые она видела в разведке. Массивный стол у окна, пара стульев, диван и книжный шкаф. С собой из дома Микаса привезла маленький чайник и несколько чашек: после затяжных посиделок у Леви или у Ханджи, наличие чая в ее кабинете показалось наполненной смыслом деталью.       Спальню сравнить было не с чем, но ее убранство Микасу тоже устраивало: компактная и по-своему уютная. А главное — горячая вода круглые сутки и никаких очередей к умывальнику. Идиллию портили крайне тонкие стены. Напротив поселился Жан, и Микаса часто слышала, как он отчитывал новых подчиненных до того, как уехал. Хорошо, что прямо за ее стеной никто не жил, поэтому удавалось хотя бы спать в тишине. Только… до странности одиноко.       Когда она жила в домике у леса, одиночество ощущалось по-другому. Оно было каким-то само собой разумеющимся. Правильным. Здесь же, в штабе, полном людей, Микаса начала ощущать его особенно остро. Солдаты косились в ее сторону, шептались за спиной, хотя, к ее удивлению, и не показывали открытой неприязни. По ночам этот сдавленный шепот будто усиливался, сливался с мертвыми голосами и липкой памятью укрывал Микасу, не давая уснуть. Место было совсем другое, здание — не их старый штаб разведки, а погибшие товарищи все равно были рядом. Скользили тенями по стенам и по окну, над которым она никак не находила времени закрепить купленные занавески. То ли обвиняли в чем-то Микасу, то ли защищали от злых языков. Только вот с ней самой никогда не говорили. Она не страдала из-за этого, а, отворачиваясь к стене, довольно быстро засыпала. Просто приняла как данность: к этому она тоже привыкнет.       В солдатский распорядок дня тоже получилось быстро втянуться. Ранний подъем, тренировки, капитанские совещания, бесконечные отчеты, расписания дежурств. Почти никого из тех, кто служил в юго-восточном штабе, Микаса не знала. Было несколько знакомых лиц, но никого… совершенно никого она не знала по имени, пока не стала приветствовать их уже в должности капитана. В основном, все солдаты были молоденькими девушками и юношами ненамного младше нее, недавно закончившими военную подготовку.       Что привело их на службу? Много лет назад люди отправлялись в кадетское училище по разным причинам: для кого-то это был единственный способ вырваться из нищеты, кто-то мечтал о спокойной работе в столице при короле, а кто-то мечтал о свободе за стенами. Но в те времена служба так или иначе сводилась к стремлению выживать и защищать родных. Что вело их теперь? Спустя недолгое время Микаса поняла, что теперь дело в почете. Быть солдатом на Парадизе означало быть приближенным к той великой истории и к той великой… победе. Люди, так мало знавшие о том, что на самом деле стояло за всеми теми ужасными битвами, романтизировали войну и без зазрения совести отправляли в армию своих детей. А те с гордостью носили новую форму и при каждом удобном случае рассказывали, что продолжают дело Эрена Йегера.       Пропаганда работала исправно во все времена.       Микаса стянула волосы в более тугой пучок, распустившийся после бега. Она тренировалась вместе со своим отрядом, даже не замечая, как те невольно ей восхищаются. Эта была еще одна странность: она кожей чувствовала, как к ней присматриваются, обсуждая за спиной противоречивые решения ранее известной разведчицы, но к ней еще и прислушивались, а иногда в глазах подчиненных Микаса видела даже неподдельный восторг. Хотя таких все-таки было меньше: чаще она могла случайно подслушать фразы вроде «на кой черт в армию пускают предателей Элдии». Микаса предпочитала не заострять на этом внимание: все же открытой агрессии проявлять никто из них не решался.       — Ребята, стройтесь! — она промокнула полотенцем шею и закинула его на плечо. Пару раз дернула за ворот промокшую от пота белую майку и стала ждать, пока все соберутся. — На сегодня все. Рут, после ужина зайди ко мне — отдам твои бумаги на перевод. Кит и Сара, вы в дежурстве. Разойтись.       — На ужин сегодня рагу! — послышалось из расползающегося по площадке строя.       — Опять говядина… — прозвучал недовольный голос одного из солдат. — Уже третий день подряд!       Микаса поежилась, вспоминая голодное детство и такие же годы службы. Саши на них нет. Промелькнувшее воспоминание о ней вызвало теплую и чуть грустную улыбку. Микаса собрала бумаги со списками, сунула карандаш в карман спортивных брюк и тоже направилась в сторону корпуса, где ее ждали душ, горячий чай и недоделанные утром отчеты.       — Капитан Аккерман! Капитан! — ее догнал рядовой и, сообразив, что Микаса не собирается останавливаться, чуть отдышался, поправил очки и зашагал рядом.       — Чего тебе, Леам?       — Капитан, у меня к вам просьба, — он подстроился под ее шаг и замолчал.       — Леам, я мысли не читаю, — Микаса вгляделась вдаль, прищурившись: в ворота их штаба заехала машина и остановилась недалеко от входа в офицерский корпус. — Или говори, или проваливай.       Тот явно собирался с духом.       — Вы меня наверняка не помните.       Микаса остановилась и устало посмотрела на парня. Худой, короткая стрижка, круглые очки, высокий. Она таких видела сотни.       — Не помню, — она снова зашагала по дорожке.       — Три года назад, ну… ну, когда все началось, — он запнулся, когда Микаса быстро и сурово на него покосилась. — Я тогда только выпустился из кадетки. Потом помогал завалы разбирать и участвовал в восстановлении города. Год назад решил вернуться в армию. А в том сражении я вам еще громовые копья подавал, — Леам горделиво расправил плечи. — Совсем не помните?       Микаса выдавила из себя подобие улыбки и повернула голову, не замедляя шаг:       — Прости, но не помню. Слишком много всего тогда происходило.       — Да… да, понимаю. Я так горд служить под вашим началом! Сильнейшая разведчица!       — Ты ошибаешься, — она опять остановилась и взглядом прекратила поток его хвалебной речи. — Чего ты хочешь?       — Хотел попросить у вас несколько индивидуальных тренировок, — он наконец осмелился сказать.       Микаса вздохнула. Вечерний зной никак не уходил, майка все также липла к телу, голова чесалась. И какие, к черту, индивидуальные тренировки? Что они задумали? Какой-то розыгрыш или реальную подставу? Сначала они косятся на нее, как на врага, а теперь захотели личного внимания? Другой причины Микаса не находила: слишком уж неожиданной оказалась просьба.       — Понимаю, у вас свое расписание… И если времени нет…       — Я подумаю. Иди уже, пожалуйста.       Леам широко улыбнулся, посвятил сердце и наконец-то исчез из ее поля зрения. Микаса облегченно выдохнула: совсем скоро она спрячется от всех в своей комнате до утра — вечернее дежурство сегодня не на ней.       Подходя к крыльцу, она подняла взгляд, и в груди затряслась досада: Микаса столкнулась нос к носу с вернувшимся Жаном. А рядом с ним стоял Леви. С побелевшим шрамом через все лицо, с очевидно ослепшим глазом, но в идеально выглаженной рубашке и с привычно уложенными волосами, своим присутствием он мгновенно заполнил пространство между ними.       Настоящий. Здесь.       Как же Микаса злилась, когда почти месяц назад узнала, что Жан собирается отправиться за ним на континент! Ей казалось, что все вокруг сошли с ума: возвращать Леви на остров было не только бессовестно по отношению к нему, но и опасно для его жизни! Но ее доводы тогда быстро разбились об аргументы Хистории. Оставалось надеяться на то, что у ее бывшего капитана хватит ума не согласиться.       Леви внимательно, но молча осмотрел Микасу сверху донизу и обратно, наконец остановив взгляд на ее широко распахнутых глазах. Медленно опустил чемодан на землю, оставив в другой руке сумку, которую Микаса легко узнала: в таких выдавали военную форму.       — Микаса, ты похожа на озлобленного воробья, — усмехнулся Жан. — Я бы тебя обнял, но дождусь, пока ты примешь душ, ладно? — он открыто любовался ее взъерошенным видом. — Смотри, кого я привез!       Она посмотрела на Жана быстро и недовольно, а потом снова вцепилась взглядом в Леви.       — Я тебе что-то плохое сделал, Аккерман? — Леви едва заметно дернул бровями.       — Вы-то зачем сюда вернулись?       Она не стала ждать ответа, сердито поджала губы и быстро скрылась за дверью. Ее вечер был безнадежно испорчен.