Voyageur

Накахара не боялся признать, что на самом деле сначала боялся Верлена. Если Рембо ещё относился к Чуе довольно мягко, то Поль в основном выглядел задумчиво, если не хмуро, и никаких эмоций ни к кому, кроме Артюра, не проявлял. Но сейчас Верлен единственный, кто так или иначе сможет понять Накахару. — Здравствуйте, Рандо-сан, — Чуя слабо улыбается Артюру, который вышел его встретить, и проходит в чужую квартиру. — Верлен дома? — Всё же Накахара пришёл именно к нему. — Я знал, что ты придёшь с ним поговорить, — Рембо кивнул и отвёл Накахару на кухню. — Здравствуйте, Верлен-сан, — Чуя присел за стол и перед ним почти сразу же поставили чашку с чаем (Артюр использует чашки с чаем как грелки для рук, поэтому у него выработалась привычка делать всем чай). Поль только кивнул. Его чай уже был наполовину выпит. Рембо молча покинул комнату, решив, что вдвоём им говорить будет комфортнее. Накахара замялся, хлебая чай. Верлен вздохнул, отставил свою чашку в сторону и глянул на Чую. — Рассказывай.

***

— Ока-сан, почему мальчики, с которыми я вчера играл, говорят, что не знают меня? — у Коё сжалось сердце. У Осаму глаза были на мокром месте. Казалось, ещё чуть-чуть — и он разрыдается здесь же. — Потому что ты путник, Осаму, — Озаки обняла Дазая, поглаживая по голове. И как объяснить шестилетнему ребёнку, почему все говорят ему, что впервые его видят? Коё впервые засомневалась в том, что справится с этим. Осаму выглядел несчастно. Даже если он не совсем понял, кто он и как это работает, то просто молча принял. Озаки старалась, чтобы Дазай не обращал внимания на свою особенность. Но она видела, как Осаму брал её телефон и надолго заседал в интернете. Дазай изо дня в день по новой знакомился с детьми на улице, хотя сам уже знал о них всё. Коё могла бы подумать, что Осаму это не волнует, но она слышала как тот каждый раз вздыхает, каким грустным тот выглядит иногда, выходя на улицу. — Ока-сан, неужели нет никакого способа, чтобы меня запомнили? — в какой-то день Дазай подошёл уже с этим вопросом. — Нет, милый, совсем никакого, — Озаки вздохнула, борясь с желанием отвернуться, когда Осаму заметно погрустнел. — Ты тоже путник, — Коё удивленно посмотрела на Дазая. Каким-то он казался слишком уж сообразительным в последнее время. — Поэтому мы живём вдвоём? Других мальчиков с площадки часто забирают отцы. — Ты прав, — немного помедлив, всё же согласилась Озаки. — Я тебя люблю, — Осаму смущённо опустил голову. Казалось, что эти слова стоили ему преодоления множества сомнений. — Я тебя тоже, — Коё потрепала Дазая по голове. Она ни на секунду не сомневалась в любви сына к ней.

***

Тетрадку заполнила кривая хирогана. Иероглифы были по множеству раз перечёркнуты, переписаны, и разобрать половину из них было невозможно. Через час Осаму одиннадцать, но он всё ещё не спит, пытаясь выразить свои мысли в письменном виде. Озаки будет недовольна, если застанет Дазая неспящим. Но тот уверен, что если сейчас нигде не запишет то, что вертится у него в голове, то не сможет уснуть. Осаму с ужасом ждёт свой день рождения. Ему не нравится этот праздник, он всегда празднует его только лишь с Коё, хотя другие дети зовут к себе кучу своих друзей и у них всегда много подарков. Дазай не знает, за что жизнь так несправедлива с ним, раз он не может даже просто отпраздновать свой день рождения как нормальный ребёнок. Осаму знает, что Озаки делает для него всё и даже больше, но разве не из-за неё он такой? А родись Дазай в другой семье, было бы всё по-другому? Был бы он нормальным, полноценным? Вместе со вспыхнувшей злостью на Коё, Осаму чувствует жгучую вину. Она не виновата. Она ведь точно такая же, как и он, но она научилась жить с этим. А Дазай? Он продолжает жалеть себя, тогда как у него есть практически всё, чтобы быть счастливым даже с такой особенностью. Лист из тетради в итоге был нещадно вырван и скомкан, а Осаму покрался к комнате Коё. То, что крутилось в голове, Дазаю больше не мешало. Эти мысли он, кажется, и вовсе забыл. Кажется, когда Дазай аккуратно лёг рядом на кровати, Озаки не проснулась. Вернее, так показалось именно Осаму. Коё же только улыбнулась, зная, что её сын не спал до этого времени. Но пусть лучше Дазай думает, что Озаки не знает.

***

— Ока-сан, ты не видела мою тетрадь? — Дазай посмотрел уже везде в своей комнате, даже в тех углах, до которых раньше не мог добраться. — Тетрадь? Она в кухне на столе, — Осаму не знал, стоит ли ему испугаться. — Ты её читала? — Нет, она просто упала, я не знала, куда положить, и отнесла на кухню. Дазай поверил. Да и, с другой стороны, какая ему разница? Там не было ничего, что могло бы не понравиться Коё. Пусть на самом деле в ней было записано всё, о чём Осаму не смог бы сказать вслух. Может быть было бы даже полезно, прочитай Озаки всё это… Но она не воспользовалась возможностью. Дазай подумал, что ему повезло хотя бы в чём-то.

***

Со временем та несчастная тетрадь, полностью зачёркнутая и перечёркнутая, заполнилась причудливыми рассказами, в которых Осаму пытался выразить абсолютно всё, о чём думает. Коё хранила эту тетрадь как зеницу ока, спрятав у себя сразу же, как только Дазай перестал в ней писать. Озаки боялась отдать её сыну, который до этого не обращал внимания на пропажу своих сочинений. Коё думала, что это всё может полететь в мусор. Но на девятнадцатилетние тетрадь вернулась к Осаму. И первой мыслью, конечно же, стало выкинуть её, но Дазай так и не решился. Он отложил её в самый дальний ящик, закинул туда всякого хлама и надеялся забыть про неё. Но теперь, когда мыслей вновь стало слишком много, Дазай достал это нечто. Между страниц были воткнуты и другие листы, тоже исписанные кривой хироганой, и Осаму взял первый такой лист, между срок просмотрев его содержание. Детский слог вызывал улыбку, но Дазай не был уверен, что сейчас сможет лучше. Однако спустя час или ещё больше (Осаму не засекал) между страниц был воткнут ещё один лист. Он отличался от всех остальных: Дазай писал кандзи, иероглифы стали ровнее, почти ничего не было зачёркнуто, а в верхнем углу стояла дата — 27 июня 20** год. Спустя кучу времени этот способ выражения чувств и мыслей всё такой же эффективный, на удивление. Хотя Осаму до последнего сомневался, что ему что-то поможет. И всё же кое-что из этой тетради было убрано ещё дальше, чем сама тетрадь. Дазаю не хотелось вспоминать, о чём он думал в тот день.

***

Накахара поджал губы и задумался. Рассказывай? Прямо так сразу? А что Чуя, собственно, собрался рассказывать? Скорее всего, Верлен уже в курсе дела. И, видимо, поняв причину заминки, Поль вздохнул и заговорил сам: — Когда я только узнал, что моя новая знакомая путник, то испытал довольно смешанные чувства. Одно из них — страх, — Накахара с энтузиазмом закивал. Это именно то, что он почувствовал. — Но я ведь не должен бояться, так? — Я не могу ставить тебе условия, что чувствовать ты должен, а что не должен. — Но мне ведь нечего бояться. Я даже не вспомню его, когда он исчезнет, — Верлен неодобрительно покачал головой, но комментировать не стал. — И что делать с этим всем? Принять как должное? — Ну, получается так. Ты захотел вычеркнуть этого человека из своей жизни, когда узнал? — Чуя отрицательно замотал головой, — Ну вот и получается, что, раз вычеркнуть ты его раньше времени не хочешь, просто прими как должное. — На самом деле мне его жалко. Это, кажется, довольно сложно — вот так жить, — Накахара поморщился. Он бы никогда не смирился с такой особенностью, окажись на месте Дазая. Или это только кажется? — Не жалей его только при нём же, многие этого не любят. А так да, с путниками судьба довольно несправедливо поступила. Но, думаю, что ему хорошо с тобой, и он будет тебе благодарен, что ты остался. — Да, наверное, — Чуя кивнул, — Спасибо, что уделили время, я пойду, — Накахара поднялся из-за стола. Пожалуй, он получил всё, что хотел. — Не останешься? Ты редко заходишь, Артюр волнуется, — Поль повернулся и глянул на дверь даже как-то чересчур нервно. — Только не говори ему, что я сказал, иначе он открутит мне голову. Как зовут хоть твоего путника? — Чуя на секунду даже выпал, услышав, что Осаму ему присвоили. — Дазай, — Накахара слабо улыбнулся. С какого это момента мысли об Осаму вызывают у него улыбку? — Что ж, отлично. Если вдруг понадоблюсь — пиши, — Чуя кивнул. — Спасибо вам.

***

Из всех возможных опасений самым главным было то, что Накахара начнёт относиться к нему по-другому. И Осаму, полный решимости, готов был избегать Чую, только бы не столкнуться с изменениями лицом к лицу. Первые несколько дней это удавалось, но позже Накахара почему-то появился в кадре вместо Элис. — Если сейчас ты сбросишь, то я напишу на тебя плохой отзыв, — не самый лучший способ шантажировать Дазая, но тот всё же убрал руку от мышки и подпёр щёку кулаком. — Ты меня избегаешь. — Я? Избегаю? Чиби, должно быть, шутит! — Осаму в ужасе приложил руку ко рту, а потом схватился за сердце, будто это заявление ранило его. Но серьёзный вид Чуи заставил поумерить пыл и приберечь актёрские способности на потом: — Ладно, ты довольно догадлив. И какой вывод ты из этого делаешь? — Я понятия не имею, чего ты боишься, но прекрати от меня бегать. Я — твой союзник, а не враг, — Накахара вздохнул и опустил взгляд в стол. — Мне не важно, кем ты являешься, — уже тише добавил Чуя, но Дазаю почему-то показалось, что ему послышалось. Чуя выжидал минуту, ничего не говоря, но, так и не получив ответ от Осаму, ушёл из-за стола. Скоро на его место села Элис, полностью готовая слушать и записывать. Дазай попытался сосредоточиться на уроке и выкинуть из мыслей этот странный разговор, но всё равно совершенно не помнил, о чём он рассказывал Элис и как она реагировала на его заторможенность.

***

— Ока-сан, — Осаму сжимал в руке билет на поезд, дожидаясь, пока тот прибудет. — Ты не против, если я заеду к тебе? — Когда Озаки с удовольствием принялась объяснять, что она будет только счастлива, Дазай сбросил. Осаму никак не ограничивался в путешествиях к матери и назад. Он и вовсе мог спокойно вернуться в Токио, однако всё равно предпочитал оставаться в Йокогаме. Сейчас ему, как никогда, нужно было увидеться с матерью, и теперь он был даже рад возможности в любую секунду сесть на поезд. Теперь, находясь в вагоне, Дазаю некуда было бежать от своих мыслей. Хотя он и не хотел, даже если бы мог. Чуя был прав, он чуть ли не единственный союзник Осаму, а последний просто теряет время, пытаясь убежать. И было бы от чего… Накахара слишком хороший, чтобы в нём можно было усомниться. Звучало чересчур хорошо для такого человека, как Дазай, но он готов был верить всему. Из вагона Осаму выскочил в последний момент и сразу же заметил стоящую поодаль Коё. — Тебе не обязательно встречать меня, я мог бы добраться до дома сам, — Дазай, тем не менее, всё равно улыбнулся. — Я слишком хотела увидеть тебя, — Озаки подхватила Осаму под руку, потащив домой. — Чего это ты так резко решил меня навестить? Я праздник какой-то забыла, что ль? Рассказывай, что произошло. — Ох, да ничего такого. Он узнал, что я путник, — Дазай вздохнул, переведя беспомощный взгляд на Коë. — Ну, я... Испугался и стал его избегать, а он подкараулил меня на уроке своей сестры и попросил не избегать, — Осаму заметил, как Озаки отвернула голову, а плечи еë застряслись. — Ты смеëшься надо мной?! — Нет, нет, ни в коем случае... — Коë даже не пыталась, чтобы это звучало как правда. Только когда смех немного отступил, она заговорила: — Милый, тебе не обязательно избегать людей, с ними можно поговорить. Нет, молчи, — прервала Озаки, хмурясь. — Я знаю, что это сложно, но ты просто теряешь время, пока избегаешь. Не повторяй моих ошибок, ладно? От разговоров больше пользы будет. — Я понял, Ока-сан, — Дазаю казалось, будто Коë пыталась его пристыдить. Эта женщина что угодно могла сказать так, что тебе становилось стыдно. — А через какое времени ты исчезла? — Ох, по-моему, прошло довольно много, около года, — Озаки задумалась и немного улыбнулась. Осаму не заметил в еë лице прежней печали, которая была, когда он был маленьким. — Но я не знаю сколько пройдëт, прежде чем ты исчезнешь, у всех по-разному. Дазай только кивнул, решив, что больше спросить ему нечего. В итоге до дома они дошли молча, Коë решила мыслительный процесс сына не прерывать.

***

— Чуя, почему к нам не приходит Дазай? — Накахара чуть ли не подавился, когда Мори вдруг резко решил поинтересоваться. Элис, казалось, была шокирована не меньше. Очень уж редко Огай или Чуя пытались заговорить друг с другом за столом. — Он сейчас занят, у него не получается прийти, — Накахара отложил палочки, поднимаясь из-за стола. — Куда ты? — Мори даже расстроился, когда его сын решил так резко сбежать от них. — В комнату, у меня много работы, — Чуя поставил тарелку в раковину, решив, что помоет потом, когда все разойдутся. Элис разочарованно вздохнула, когда Накахара покинул комнату, и глянула на Мори. Тот уже не выглядел таким довольным, как пару минут назад, когда все молчали. Девочка доковырялась в тарелке и тоже поднялась из-за стола, направляясь в комнату Чуи. — Помирись с ним, — Элис подошла к Накахаре, уперев руки в боки. — Мне надоело смотреть, как ты на него злишься. — Элис, не лезь, — Чуя отмахнулся. — Он сам виноват, я не собираюсь делать шаг к примирению. Он даже не считает, что в чём-то виноват. — Почему ты такой упрямый-то? — Элис возмущëнно всплеснула руками. — Элис, отстань, это не твоë дело, какие у меня с ним отношения. У тебя всë нормально? Вот и иди, — Накахара нахмурился, запихивая в карманы шортов телефон и ключи. Элис попыталась преградить ему дорогу, но еë отодвинули и покинули комнату, а через несколько минут послышался хлопок входной двери. — Элис, что у вас произошло? — обеспокоенный Мори вышел в коридор, глядя то на входную дверь, то на дочь, вышедшую из комнаты Чуи. — Нет, ничего. Всë нормально.

***

Накахара шëл по улице, даже не глядя куда. Ноги несли его сами по знакомому маршруту. Иногда настойчивость Элис ужасно раздражала, особенно в плане Мори. Что отец в ней души не чаял, что она в нëм, а Чуя упорно не хотел с Огаем мириться, сколько бы девочка не пыталась его заставить. И если раньше это ещë было уместно, то сейчас Накахара только раздражался. Зачем она вообще лезет? Оказавшись на пороге знакомой квартиры, Чуя мнëтся пару секунд, а потом нажимает на звонок. Дверь распахивается почти моментально, и появившийся на пороге Рембо удивлëнно выдыхает. На секунду ему кажется, что Накахаре вовсе не двадцать один, а четырнадцать. От этой мысли сердце болезненно сжимается. — Заходи. Что произошло? — Артюр вздыхает и пропускает Накахару в дом. На самом деле спрашивать не имело смысла: вариантов было не так много. — Элис, — просто выдохнул Чуя, моментально успокаиваясь, когда оказался в чужой квартире, — Верлен... — Его нет, — Рембо кивает. — Я пойду поставлю чайник. Накахара улыбнулся, зная, что вовсе не ошибся, когда пошëл к Артюру.