Фруктовая корзинка

Бум был знаком с Ау ещё со средней школы. Они учились в параллельных классах и часто пересекались на баскетбольной площадке. Когда именно Ау стал смотреть на большеглазого и серьёзного омегу горящим взглядом — уже и не упомнить, но после первого класса старшей школы Ау подошёл и предложил Буму встречаться. А у того были другие планы. Дедушка с раннего детства рассказывал Буму про истинных и самую совершенную любовь в мире, и омега мечтал именно о такой. Ау не был его истинным, Бум знал точно. В следующий раз они встретились, когда Бум заканчивал обучение на факультете искусств. Он хотел работать с галереями и художниками, стать арт-оценщиком. И сосредоточенно шёл к своей цели, подрабатывая в нескольких частных галереях помощником оценщика. Там его и увидел Ау, когда принёс на оценку невзрачное старое полотно. И снова начал ухаживать за омегой. Только через год Бум узнал, чем занимался Ау. Но его уже зацепило, он привык к тому, с каким невероятным обожанием и преданностью смотрел на него альфа, как трепетно вдыхал его горьковатый миндально-персиковый аромат, в котором ярче всего чувствовался амигдалин, смягчённый сладостью персиковой шкурки. Бум решил, что истинность слишком невероятна для него, и перестал искать своего альфу, пока случайно на одной из сходок главарей банд не почувствовал тот самый запах. Это было просто случайное пересечение двух людей, сошедшихся и разошедшихся в толпе. Это почти ничего не значило. Но с тех пор омеге начали сниться сны о влажном мшистом лесе, о прелых сосновых иглах на ярко-зелёном бархате. И Ау забеспокоился, глядя, как его любимый всё чаще смотрит не на него, а сквозь него. И сделал предложение. А Бум отказал, попросив отсрочку на год. Он узнал о том, кого встретил, всё, что только мог, и чуть не умер от ужаса. Так быть не должно было, но так было. Спустя полгода он вышел замуж за Ау, самого счастливого на свете альфу, и был ему безгранично верен. Через пять лет брака у них было двое сыновей-бет, Понду было чуть больше трёх, Сому должно было исполниться два. Ради любимого Ау многое изменил в банде и том районе, который ей подчинялся. Никакого наркотрафика и торговли оружием, максимально честный контроль за бизнесом, отчего, впрочем, он не стал чист перед законом. Однако таких бесчинств, как у соседней банды Гана, на территории Ау не было. Ради любимого Ау хотел вообще отказаться от поста и уехать на другой конец страны, зажить в провинции, открыв небольшой ресторанчик исанской кухни, которую любил. Но начались смутные времена, пара главарей других банд были убиты, а оставшиеся в живых принялись делить территории, и Ау не хотел бросать людей в опасности. Он сотрудничал с отделением по борьбе с наркотрафиком, не афишируя себя, однако иногда был вынужден подставляться, чтобы избежать подозрений других главарей и главного господина. *** С тех пор, как Ган унюхал в своём доме аромат сладкого персика, он постоянно улыбался, хоть эта улыбка на тонких бледных губах совершенно не красила его. Мальчишка, которого ему привели, обещал стать отличной игрушкой. Прошлая сломалась пару недель назад, и Ган лениво раздумывал, кем можно её заменить. Яркие доверчивые глаза, открытое восхищение в них, попытки завоевать его благосклонность и, конечно же, аромат персика, чистого тела нетронутого омеги привлекали и заставляли предвкушать невероятное удовольствие. Развратить, заставить смотреть только на себя, выполнять любые капризы… Мальчишка, к тому же, был очень хорош собой, а его запах бередил что-то внутри. Но словно был несовершенен. Всё встало на свои места, когда мальчишка однажды сильно испугался. Горечь его страха перевернула всё в душе Гана. И пусть Скай тогда решил, что тан Ган утешал его, нет, главарь наслаждался сочетанием сладости и горечи аромата. Так было до общей сходки главарей, где сосед Ау, которого Ган считал слабаком и нюней, не уступил ему своего симпатичного большеглазого омежку. Не насовсем, Ган собирался лишь попробовать, но… Его взбесил отказ. И взгляд этих огромных резко потемневших глаз, тут же отведённых в сторону не в испуге, а словно с отвращением или презрением. Вернувшись домой, Ган наказал Ская и долго вдыхал его горький кусающий ноздри миндаль. Но что-то было не так. Спустя год Скай больше не пах. Его запах всё больше бесил Гана, и тот велел врачу банды кормить омежку препаратами, блокирующими течку и запах. Заодно можно было не опасаться ненужной беременности. Мальчишка оставался ещё любимой игрушкой, но теперь веселее было причинять ему боль физическую, нежели играть его чувствами. Он оставался слишком доверчивым и бесяще влюблённым. И вместе с тем был единственным, кто мог хотя бы частично снять раздражение Гана. А раздражён он был теперь почти всегда. После гибели двух главарей начался передел территорий и власти, и Ган решил, что ему мало того, что он уже имел. Хитростью, подлостью, чужими руками он выгрызал себе всё новые районы, подкладывал свою игрушку и разовых омег под нужных людей, а потом вновь и вновь возвращался и мучил покорного персикового омегу, который уже давно не пах для него ничем, кроме пота и грязи. Расширяя сферы своего влияния, Ган совершенно озлобился, перестав сдерживаться, и если один из его первых помощников, Петч, полностью поддерживал его во всём, то второй, Лок, вёл себя странно и неправильно. Он отказался от Ская и не стал участвовать в охоте на тех, кто предал банду, слив информацию о поставке наркотиков полиции. К счастью для Гана, сорвалась мелкая пробная операция, а крупная поставка прошла успешно. Но… Он точно знал, что тот, кто суёт бесконечные палки в колёса его счастливой золотой колесницы, сидит в ней рядом с ним. Знал, но никак не мог вычислить. А когда Лок исчез — внезапно понял. Лок появился в банде Ау спустя пару недель, и Ган был этим взбешён. Он избил своего нового любовника до потери сознания, даже не воспользовавшись им, а потом устроил совет с Петчем и парой своих самых доверенных головорезов. Они решили ловить Ау на живца, дождавшись очередной сходки главарей, украсть его омегу и шантажировать, а затем, когда он и Лок сами придут к ним — убить. Всех, кроме омеги, разумеется. На Бума у Гана уже были планы. До ежегодной сходки было ещё несколько месяцев, и Ган принялся усиленно раскручивать свой наркобизнес, вливая всё новые и новые суммы в закупки. Он словно с ума сошёл, почти позабыв о своей игрушке, которая не сломалась окончательно только благодаря этому. Бизнес, увы, шёл всё хуже, но когда Гану об этом доложили, он лишь махнул рукой — вот-вот его план должен был сработать. Однако ничего не вышло. Ау явился на встречу вместе с мужем, ни на секунду не отпуская его от себя. А Ган остался в бешенстве от того, что и в этот раз недостижимый Бум смотрел сквозь него своими колдовскими глазами, а улыбался абсолютно всем. Кроме него. Вернувшись со сходки, он хотел было пойти и поиздеваться над Скаем, но комната игрушки давно уже пустовала. Что ж, из кухни на замену притащили другого омегу, но тот ничего не умел и кричал скучно. К тому же вонял бананом. Впрочем, долго он не продержался. Ган продолжил строить планы на то, чтобы добыть недоступного омегу, и даже Петч, осмелев, спросил однажды, почему тан Ган так зациклился на этом жабёнке пучеглазом. За что поплатился выбитой челюстью и сломанным пальцем. А Ган и сам не мог сказать — почему. Он иногда думал об этом, но недолго, потому что сразу впадал в бешенство. Приступы невероятной злобы случались с ним всё чаще и чаще, и даже доктор-коновал принялся втихую подсыпать тану в напитки успокоительное в постепенно увеличивающихся дозах. Вскоре после этих событий в банде начался развал. Пока медленный, он был неотвратим. Нахватав новых территорий, Ган не мог их удержать, долги перед поставщиками наркотиков росли как снежный ком, подчинённые, те, кого он не уличил в предательстве и не убил, старались незаметно уйти из банды. Рядом с потерявшим разум главарём оставались те, кто по уши был замазан в убийствах и завязан в долгах банды. Им просто не было ходу никуда — их бы тут же убили и продали по частям, постаравшись хоть так компенсировать свои убытки. Ган не думал об этом. Он сам стал употреблять то, что раньше продавал, погружаясь в наркотический туман, в котором к нему приходил покорный его воле Бум, держа в руках головы мужа и детей. И Скай помогал расставить трофеи вокруг их, Бума и Гана, супружеского ложа, а потом сидел на пятках у двери спальни и ждал, когда они закончат. Жаль, закончить не получалось ни разу. И это вызывало в альфе ярость и боль, уже даже не физическую. Он знал, что ему нужно. Он всегда получал то, чего хотел, но не в этот раз. И каждый раз за это кто-нибудь умирал. Районы, которые он больше не мог удерживать в своей руке, возвращались под опеку других банд. Долги медленно росли. Ган сходил с ума — от ярости и наркотиков. И однажды он решил, что просто пойдёт и заберёт себе то, что давным-давно должно было стать его собственностью. Он пойдёт и заберёт Бума. Узнав, что задумал тан, Петч чуть с ума не сошёл сам. И связался с теми, кто ещё оставался в банде из старого костяка. Пожалуй, пришло время менять главаря, пока их всех не убили из-за этого сумасшедшего придурка. Очередная сходка должна была случиться через пару недель, и лучшего способа заявить о смене главаря было не найти. Но… Ган прекратил употреблять сразу же, как принял решение. Он не рассчитывал больше ни на кого, он должен был всё сделать сам. Всё — сам. От и до. А для этого ему была нужна ясная и трезвая голова. Два дня его трепало, а потом — потом стало немного легче. К концу второй недели даже перестали трястись руки. А в голове созрел план. У него давным-давно был куплен дом в глухомани, обычный традиционный дом, но с крепким каменным подвалом, который был роскошно обставлен и украшен охотничьими трофеями. Дом стоял на охраняемой земле в заповеднике, но прикормленное полицейское и лесное управление закрывало глаза на его существование. Ган велел приготовить машину, а потом сам нанял ещё пару — в небольших городках по дороге к дому. Он всё продумал. Эффект неожиданности и наглость — вот что гарантирует ему успех. Он должен быть быстрым и наглым. И никто не посмеет его остановить. Ноздри тонкого носа хищно раздувались, когда он думал о своём неминуемом успехе, узкие глаза горели сумасшедшим огнём. Лошадиная доза успокоительного удерживала сошедшего с ума альфу от того, чтобы убить любого, кто попался бы ему в эти дни на глаза. Собственные приспешники строили планы по его свержению, но звериное чутьё, которое раньше позволяло ему выходить сухим из воды, молчало. Хотя дом Гана подозрительно пустел. Хотя Петч отводил глаза, входя с очередной тарелкой еды в его спальню. Хотя врач-недоучка слишком откровенно трясся, поднося стакан зелёного крепкого чая, в котором за терпкостью было трудно распознать горечь лекарства. Ган существовал как во сне, но ему казалось, что он по-прежнему быстр и остёр умом. Он велел подготовить новый костюм к назначенному времени и долго выбирал часы. Он заставил второй раз начистить свои ботинки и потом всё равно остался ими не слишком доволен, но… Впереди его ждала награда, а в кобуре под просторным пиджаком лежал главный аргумент сегодняшней ночи. В особняке, снятом для проведения встречи главарей, он миновал охрану, растолкав всех на входе и почти сразу наткнулся на тех, кого искал. Глупец Ау сам спешил навстречу своей судьбе — решил Ган, улыбаясь, и выхватил пистолет. Спустя три выстрела его скрутила охрана, а он, потрясённый, не мог оторвать глаз от тех, кто лежал сейчас у его ног, залитыми кровью. Одна пуля досталась Ау, она легла прямо между густых бровей. Это была последняя из трёх пуль. Две другие принял Бум, закрыв мужа своим телом, едва увидел пистолет в руках Гана. Не этого он хотел. Нет! Сейчас вместе с Бумом они должны были мчаться по ночному Бангкоку в сторону заповедного дома в глухомани, где жили бы потом долго и… Чушь какая-то. Жёстко скрутившие Гана руки не отпускали его. Он и не вырывался, просто смотрел, как Бума положили рядом с Ау, который был однозначно мёртв. Бум же… — ЖИВ!!! — Ган орал как сумасшедший. Жив! Он своими глазами видел, как вздрагивала от прерывистого дыхания грудь омеги, как пузырилась на побелевших губах розовая пена. Бум был жив. Значит, теперь его вылечат, и они всё же уедут в тот самый дом, как и планировали. Нужно просто подождать. Ган перестал рваться из рук охраны и позволил себя увести. Встреча была сорвана. Его заперли, он не спрашивал — где. Он спрашивал, как там Бум, скоро ли он поправится. Ган знал, что его не отдадут властям. Он рассчитывал, что когда поговорит с теми, кто правил всеми бандами Бангкока, его отпустят, потому что он ведь не сделал ничего плохого. И каждый день Ган ждал, когда к нему придут поговорить.