Притвориться, что это в первый раз

      В комнате стоит легкий полумрак из-за плотно задернутых штор и наличия только пары свечей, освещающих небольшое деревянное пространство. Пол и стол завалены инструментами, скомканной бумагой, моделями какой-то важной конструкции, название которой Экко сейчас не вспомнит, как и не вспомнит, зачем они это вообще пытались создать.              Наверняка это что-то ужасно важное, раз они спорили об этом все утро, громко, жарко.              Но не так жарко, как ощущение бедер Джинкс поверх его. Их губы не отрываются друг от друга уже десятки минут, пока мозг плывет от множества новых ощущений и от непрекращающегося желания. Экко ощущает себя акулой, которая никогда не почувствует полного насыщения.              Приятно думать, что Джинкс находится в схожем положении, забирая у него все больше внимания и оголяя его кожу для себя. Ее юркие пальчики успели забраться под его майку, комкая ее и поднимаясь все выше и выше. Экко тянется к ней в ответ, кладя руку ей на шею и чуть сдавливая большим пальцем челюсть. Джинкс тает от этих прикосновений, и она инстинктивно ведет своими бедрами против его.              Его вторая ладонь мягко ложится на тонкий изгиб талии, только чтобы с силой сжать чувствительную кожу и потянуться дальше за линию обычных черных тканевых шорт. Из горла девушка вырывается полустон-полумурлыканье, когда от интенсивности ощущений тело сводит быстрой судорогой. Джинкс распахивает рот и, словно рыба, выброшенная на берег, хватает воздух, даже не доходящий до легких, и чуть отстраняется. Ее брови сводятся вместе, образуя глубокую морщинку, пока сознание пытается осмыслить набегающие волны чего-то до жути приятного.              Простыни под ними смяты, а одеяло сброшено на пол. Их конечности елозят по мягкой ткани, пока двое молодых людей змеями пытаются обвиться вокруг друг друга.              Экко не может удержаться и, стоит только девушке над ним замереть на секунду, опускает голову и тянется губами к ее шее. Джинкс всхлипывает и надрывно стонет, когда его губы, зубы и язык наконец касаются кожи, пробует ее на вкус. Ее бедра приподнимаются выше, и она сама чуть привстает, обвивая руками его шею, пока его собственные крепко держат ее за талию. Ощущение ее впивающихся в кожу ногтей уже стало привычным. Алые, в большинстве своем бледные полумесяцы на шее и плечах уже не смущают, пускай и остаются темой для насмешек у зорких наблюдателей.              — Подожди, подожди, — Джинкс задыхается и давит ему на плечи, отстраняясь. Ее грудь заметно поднимается и опускается от тяжелого дыхания, пальцы зарываются в волосы, отодвигая от лица упавшую челку и лезущие в глаза и рот пряди. Она сильно зажмуривает глаза, и Экко может видеть литое напряжение в каждой мышце ее тела.              Его руки продолжают искать ее, тянясь к любому свободному участку тела, а их было много, но с долгим стоном Джинкс совсем отстраняется и заваливается на спину, распластавшись на кровати. Ее тело продолжает бить мелкая судорога, и Джинкс сильнее сводит ноги. Ее нижняя губа сильно прикушена, а пальцы затерялись во множестве простыней, пока девушка елозила на месте меж его раздвинутых ног.              Экко смотрит на нее сверху вниз, пока собственные руки продолжают без какого-либо контроля поглаживать оголенные женские бедра, вызывая этим все больше и больше мурашек. Ее чувствительность не может не поражать.              У нее и в детстве проглядывалась такая привычка. Она искала прикосновений и внимания, случайных или намеренных, обожала общие семейные объятия, а еще сталкиваться с кем-то ненароком. Экко не мог сказать про себя, что был сильно тактильным ребенком. Ему это было не так важно, как ей. И все же в их, совсем детских отношениях, было нормой ходить или бегать за руки, обниматься при встрече и разлуке, да и просто быть на столько рядом, на сколько это возможно. Девочке это было до жути приятно, а ему не то чтобы сильно проблематично.              Джинкс, все это время казавшаяся такой отстранённой и нелюдимой, после их первого поцелуя кардинально изменилась, по крайней мере, по отношению к нему. Она искала его взгляда и прикосновений, неожиданно обнимая, толкая, просто опираясь на него, только чтобы просто почувствовать его рядом с собой. Они крали друг у друга поцелуи, мимолетные и долгие, в самых разнообразных уголках убежища, даже и не скрывая новый этап своих своеобразных отношений от особенно близких людей. Те, к слову, не сильно были и удивлены.              Ее повадки чем-то отдаленно напоминали кошачьи, аккуратные и наступательные. Джинкс пробовала что-то новое или заходила дальше обычного аккуратно, чутко наблюдая за его реакцией. А, если замечала, что Экко не против, больше не останавливалась и не сомневалась. О, и Джинкс определенно, определенно, была доминантом в их отношениях, иначе Экко никак не мог по-другому объяснить, каким образом девушка всегда оказывалась над ним.              Кровать тихо скрипнула, стоило ему сместить вес чуть в сторону. Экко оттолкнулся руками от стены, только чтобы подползти ближе к девушке и нависнуть над ней, заключив ее тело в ловушку из его конечностей. Джинкс играючи приоткрыла глаза, ничуть не удивленная его появлением. Улыбка спряталась в уголках дрожащих губ, пока радужка светилась малиновым.              Экко наклонился ниже, без каких-либо предупреждений нападая на ее губы и сминая их. Джинкс пришлось приподнять лицо чуть повыше, чтобы поспеть за ним, ее руки, уже ничуть не смущаясь, как это было раньше, нашли свое место на его бедрах. Ее колени раздвинулись шире в пригласительном жесте, пока ладони скользили вверх до его талии и вниз, обратно к бедрам.              — Не можешь просто полежать спокойно? — Экко отстраняется от ее губ с мокрыми причмокиванием, все еще нависая так низко, что ее ресницы практически мажут по его щеке.              Джинкс, запыхавшись, не смогла ответить сразу. Ее голова металась из стороны в сторону, создавая в волосах еще больший бардак, чем они вдвоем уже успели натворить. Розовый язычок мелькнул меж губ, облизывая их. Тепло разливалось по венам Экко от осознания, что ее глаза то и дело возвращались к его рту.              — Спокойно? Это когда-нибудь было про меня? — Попытки выглядеть самодовольно проваливаются с треском, ведь не успела Джинкс закончить фразу, как ее тело уже потянулось ближе к нему, приподнимаясь на локтях, а губы мазнули по его в практически настоящем поцелуи.              Звон часов разрушил абсолютно все, и Экко, недовольно что-то промычав, уткнулся лицом в изгиб ее шеи, глубже вдыхая аромат ее тела и как следует обнимая напоследок.              — Это была твоя идея, — как бы невзначай напомнила ему Джинкс, делая вид, что ей абсолютно все равно на прерванный момент, пускай ее предавало собственное тело. Ее пальцы игрались с его отросшими прядями на макушке, пока Экко морального готовился к разлуке.              — Только потому что в прошлые три раза я опоздал на общие сборы, — ему все же пришлось отстраниться от нее и медленно сползти с кровати, присаживаясь напоследок на самый краешек. Экко вытер лицо рукой словно после сна, но сейчас он старался сбросить наваждение иного рода. — Интересно, из-за кого?              Джинкс не выглядела так, словно жалела вообще о чем-либо. Она продолжала лежать на спине, закинув одну ногу под другую и дергая лодыжкой, и с весельем оглядывала потолок со множеством солнечных зайчиков, отбрасываемых сброшенными на пол инструментами от тонкого лучика света, прорвавшегося сквозь шторы.              — Понятия не имею, о чем ты, — в ее глазах плясали самые истинные дьяволята, пока она перекатывалась на бок и, подперев рукой голову, наблюдала за его поспешными сборами. Джинкс выглядела как никогда свежей и почти что сияющей. Экко, находясь рядом с ней последние недели практически ежесекундно, знал, что внутренние демоны оставили ее. Было ли это навсегда? Едва ли.              Но, скорее всего, это самая долгая ее передышка за последние восемь лет.              — Конечно, конечно, — бурчал Экко себе под нос, надевая мешковатую кожаную куртку с капюшоном и выуживая их шкафа смятый другими вещами плащ. Свою маску и родную куртку он оставлял ей, собираясь прогуляться по городу не в облике поджигателя.              Джинкс продолжала прожигать его взглядом со своего места и закусывать нижнюю губу, соблазняя вернуться в постель одним своим видом. Экко прекрасно знал, что это было прямая провокация, оттого и старался как можно меньше смотреть в ее сторону.              — Точно не хочешь с нами? — Это был их дежурный вопрос на протяжении уже многих дней. Джинкс выбиралась на миссию поджигателей лишь выборочно, все еще придерживаясь своего принципа не лезть. Как бы Экко не пытался решить эту загадку, понять логику ее решений ему так и не удалось.              Он также знал ответ на выше озвученный вопрос, но задумчивая пауза, с каждым разом становящаяся все длиннее и длиннее, не могла его не радовать.              — Не-а, — Джинкс переворачивается обратно на спину, вытягиваясь на кровати в полный рост и потягиваясь, тихо постанывая. И, ох, это был запрещенный прием. Взгляд Экко тут же метнулся в ее сторону, примечая натяжение ее голого живота, выпуклости приподнявшейся груди, едва ли прикрытой топом. Одна из ее тонких лямок сползла ей на руку, и его рот наполнился слюной от вида оголенного плеча и ключицы.              Джинкс прекрасно умела играть на струнах его терпения, всегда попадая в нужную ноту.              Экко сжал всю свою волю в кулак и, фурией подлетев к кровати, наклонился к девушке только для короткого прощального поцелуя. Он успел отстраниться от нее до того, как Джинкс переняла инициативу на себя. Ее руки уже были в воздухе, желая схватить, но Экко удалось избежать ее смертельного захвата.              Глаза Джинкс вновь сияли, но это был уже не добрый знак. На губах растянулась та самая тонкая улыбка, пугающая Экко до ужаса, и он знал, что по возвращении должен будет ей за этот нехитрый манёвр.              — Не скучай! — Кричит он ей, спиной быстро пятясь к двери, боясь, как бы нож не прилетел в спину. — Я принесу тебе что-нибудь!              Последние слова Джинкс уже может просто угадать. Экко, только оказавшись за порогом комнаты, тут же подлетел на своем борде в воздух и зашел в пике, целясь в уже ожидающую его внизу группу.              В комнате, по-прежнему светлой, полной красок, мягкости и уюта, наступила по странному звенящая тишина. Джинкс пролежала на кровати еще несколько минут, просто дыша и стараясь насладиться этой идиллией и спокойствием, но напряжение, сковывающие ее тело и сознание, подступало все ближе и ближе так, что просто спокойно лежать уже не получалось.              Тихая, медленная мелодия заиграла из патефона, пока вещи поднимались с пола и раскладывались по своим местам. Джинкс не была сторонницей порядка и чистоты, но сейчас это казалось ужасно важным. С каждым новым кругом по комнате музыка становилась все громче и громче, а ее движения резче и быстрее.              Когда все было убрано, ее ждали маленькие наработки по улучшению оружия поджигателей. Стол под руками мелко вибрировал на басах. Солнце не могло сесть так быстро, и все же комната казалась намного темнее, чем была получасом ранее. Стул под ней казался то слишком мягким, то слишком твердым, и Джинкс никак не могла принять удобное положение, меняя позу каждые десять секунд, уже чуть ли не свисая с него вниз головой.              Чертежи перед глазами смазывались и искажались, пока она старалась вглядеться в них, чтобы подобрать нужную деталь. Джинкс сильно щурилась и уже чуть ли не носом уткнулась в листок, но ничего не выходило. С раздраженным рыком она оттолкнулась от стола. Стул закрутился на месте, давая ей смазанную панораму всей комнаты. Что-то определенно было не так. Пространство становилась все уже и уже с каждым поворотом, а легкие сжимались от недостатка воздуха.              Джинкс вскочила с места и рванула к шкафу, распахивая дверцу и вглядываясь в собственное отражение во внутреннем зеркале. Это была все еще она, белая кожа, розовые шимерные глаза, голубые волосы уже успевшие отрасти ей до плеч. Пальцы Джинкс привычно отделили несколько прядей у самых корней, тут же начав завязывать их в просто колосок.              Неясный шепот, прорвавшийся сквозь стену громкой музыки, прозвучал у самого уха, и Джинкс вздрогнула, чуть не вырвав себе клок волос, и отпрыгнула в сторону. Это была все та же комната Экко, обжитая ею от пола до потолка, но оставаться ей здесь сейчас одной было тяжело.              — Так, ладно, — Джинкс выудила из угла кровати смятую в шарик куртку Экко и накинула на себя, запахнувшись в нее как в домашний халат.              Свежий воздух и зелень листвы помогли ей, но лишь слегка. Громко захлопнув дверь, оставив патефон громыхать внутри с громкой музыкой, Джинкс прислоняется к ней спиной и чуть сползает вниз. Ее голова откидывается назад, а глаза смыкаются, давая шанс солнцу, играющему у нее на лице, прогнать кошмары.              Даже в убежище сейчас тихо. Большинство бывалых поджигателей исчезли в туннелях, направляясь в город по своим личным делам, в большинстве своем за покупками того, что сами вырастить или сделать не могли. Даже дети куда-то затерялись, оставшиеся одни лишь с парой взрослых. С «новичками» среди поджигателей Джинкс не водилась, они не интересовались ею также, как и она ими. Чувствовалась с их стороны какое-то опасение или настороженность, пускай они сами до конца и не знают, сколько вреда она успела принести этому месту в прошлом.              Джинкс приподнимает выше воротник и утыкается в грубую, истертую временем ткань носом. Запах Экко, терпкий, земляной, уже успевший смешаться с ее собственным ароматом наполняет ее легкие. Ее глаза прикрываются сами собой, пока медленные вдохи и выдохи успокаивают шторм в ее голове.              Тихая, едва слышимая в шелесте листвы мелодия срывается с ее сомкнутых губ. Песня детства, счастливого в большинстве своем, но далеко ушедшего. Джинкс даже и не замечает, как оказывается у двери в общую комнату. Дерево царапает кожу босых ног, но девушка не сильно переживает о занозах.              Ей было плохо одной. Она не могла существовать совершенно одна без других людей, быть такой бесполезной и нужной. Джинкс смогла осознать это лишь недавно, стоило Экко так неожиданно появиться в ее жизни. Он был той самый искрой, зажегшей намокший порох. С ней было все нормально эти полгода, по крайней мере, в это хотелось верить. Но, как оказалась, чувства только были тщательно заглушены и забиты гвоздями из-за большого расстояния и веры, что все мосты сожжены.              Джинкс была призраком последние полгода, мечущемся по земле и не находящий себе пристанища. Приход Экко, пусть и вызвавший в ней болезненные воспоминания, стал глотком воздуха для утопающего, открытым окном в жару, каплей воды для странника пустыни. Ее сознание ожило. Мысли, идеи, чувства, пускай очень часто и подводящие ее саму, но такие необходимые, вернулись.              — Это неправильно, — грустно решает Джинкс, хватая с общего стола одну из масок, некогда висящих в лавке Бензо. Тень из угла смотрит на нее немигаючи, прожигает ей затылок и спину. Все инстинкты кричат: «Беги, сражайся!». Но ее шаг по-прежнему ровный и спокойный, а дверь плотно закрыта. — Я не побегу к нему.              Отвечает она голосам в собственной голове. Жизнь уже не раз преподала ей урок — не подлетай близко к солнцу, иначе сгоришь. Джинкс на протяжении многих лет, была глупым мотыльком, летящим к свету и неустанно бьющимся о лампу, пока не убьет сам себя. Родители, Вай, Силко… Экко не должен был попасть в список тех, кому она стала проблемой.              — Я справлюсь сама, — огрызается Джинкс в темноту. Пускай сложно и больно, но она должна.              «Не справишься. Слабая. Все испортишь. Испортишь.»              Джинкс валится без сил на диван. Подушки не сильно мягкие, уже довольно помятые временем и чужими пятыми точками. Как только Экко спит на них? Ее пальцы теряются в волосах и с силой давят на череп, чуть ли не снимая скальп. Не помогает. Кажется, чем больше она борется со своими демонами, скрываясь от них в вечных разговорах и толпе, тем сильнее они нападают на нее в одиночестве.              Ее лицо искажается гримасой боли, и тело заваливается чуть в бок, пока голова не касается подушки, но полежать спокойно не получается. Что-то острое колет ей в бок, заставляя с тихим писком подскочить обратно. Джинкс в непонимании смотрит на небольшую подушку, замечая под ней острый уголок… тетради?              И правда, кожаная книга с острыми металлическими уголками притягивает ее взгляд. Знакомые каракули рисунков на обложке, состоящие из размытых формул и сцепленных треугольников сразу дают понять, кто владелец. Джинкс думает лишь секунду, проводя пальцем по линиям маркера, и не сильно волнуется за нарушение личного пространства, когда открывает первую страницу.              — О, — собственное лицо предстает перед ней. Точнее, даже три лица. Разные эмоции играют на них, от широкой улыбки до легкой задумчивости. Одна розовая прядка в волосах говорит о том, что это все же не она. Паудер.              «Красивая», — мелькает в ее голове первая мысль, когда она вглядывается в собственные черты, но выглядящие такими чужими. Ей нравится ее стиль, пускай и чересчур официальный. Розовый ноготь обводит маленькие пучки по контору, пока глаза цепляются за украшение на шее. Вай.              Судорожный вздох разрывает тишину комнаты. Джинкс поджимает по себя ноги и сильнее зарывается в куртку Экко. Мир вокруг размазывается, пока она позволяет воспоминаниям течь сквозь сознание. Вай умерла в той вселенной, она знала это, но впервые задумалась о том, как бы это ощущалось для нее самой.              Джинкс до конца не верила в россказни Силко о смерти сестры, где-то глубоко внутри зная, что это не так. Поэтому у нее не было сильного шока, когда она объявилась, только злоба на многолетнюю ложь. Но потерять ее по-настоящему? Похоронить на собственных руках? Джинкс хотела знать, как та Паудер пережила это и выросла, по словам Экко, во вполне уравновешенного человека. Сама бы Джинкс так не смогла.              Новый разворот подарил ей еще больше образов, но теперь тут сияло и ее собственное детское лицо. Кастрюля на голове, которую она использовала как шлем в играх с Экко, больно ударила по сердцу. Ее руки скользили по шероховатому материалу с трепетом и нежностью, баюкая счастливое прошлое и сожалея о не случившемся настоящем. Слезы медленно вытекали из глаз, пока она вглядывалась в аккуратные черты. Дойдя практически до середины, Джинкс замерла при взгляде на новый разворот страницы.              Это была она.              День, когда она пыталась убить себя, когда Экко впервые привел ее в убежище. Разводы туши и подводки на щеках, криво обрезанные волосы и взгляд, такой уставший и изможденный, что кажется почти мертвым. Она и правда так выглядела?              Ее лицо занимало всю страницу, но линии местами смазались из-за округлых разводов, а бумага измялась так, словно на нее капали воду. Впервые с тех пор, как Экко ушел, в ее голове наступила такая громкая тишина. Она могла слышать стук собственного сердца, набатом отдающегося в черепе.              Дневник трепетал в ее руках, пока Джинкс с опаской перелистывала страницу, где снова была она сама. Их подготовка к битве. Она, работающая с шаром и своим пулеметом. Ее фигура, окруженная скачущими детьми. Измазанное краской лицо и одежда. Рисунков было так много, что удивительно, как эта ветхая книжонка до сих пор не лопнула.              Дойдя до последнего рисунка себя в разгаре битвы, окруженной пулями, взрывами и дымом, Джинкс хрипло усмехнулась и, уверенная, что это конец, была готова закрыть книгу. Но нет.              Рисунки продолжали идти дальше, ее лицо и чужое, детское и взрослое. Но теперь их местами окружали корявые подписи, и она поняла, что это все было создано уже после ее мнимой смерти. Он вспоминал о ней. Много.              «Я готов провести с тобой всю жизнь, просто занимаясь домашними делами», — на рисунке была она, окруженная другими поджигателями и Заунитами, объясняющая свой безумный план атаки.              — Те еще домашние дела.              «Остаться в этом моменте», — в этом моменте Джинкс повалила его на землю в их шуточной битве, чтобы нарисовать парню крест на груди. Выглядела она чуть безумно, беззлобно скалясь и чуть ли не облизываясь.              «Мне всегда нравились твои волосы», — Экко стоял позади ее сгорбленной фигуры с ножницами, отрезая ненавистные ей пряди. Силуэты ее кос, нарисованные тонкими, едва заметными линиями синего карандаша, призраками отходили от ее головы.              «Вам бы обеим здесь понравилось», — Джинкс зажала рукой рот, когда громкое рыдание было вот-вот готово вырваться из горла. Зрение помутнело из-за волны слез, когда рядом со своим лицом, она увидела знакомые черты Иши, слегка неправильные, ведь Экко ни разу ее не встречал, но это была ее девочка. И она узнала бы свою малышку из тысяч других.              Экко был абсолютно прав, ей бы точно здесь понравилось в безопасности, заботе. Пока волна отчаяния из-за несбыточности такого просто желания не накрыла ее полностью, Джинкс поспешила перелистнуть страницу, но пообещала себе вернуться позднее.              Ей понадобились минуты, чтобы привести дыхание в норму, хотя влага все еще покрывала ее щеки и нос, а тело мелко дрожало. Рисункам не было конца и края, и, уже практически дойдя до конца, Джинкс поняла, что попала в настоящее время.              Набросков было так много, и они все накладывались друг на друга, словно руки Экко не поспевали за собственными мыслями. Джинкс спала, мастерила, играла с детьми, общалась с поджигателями, танцевала с Диной и Карен… Целый разворот был уделен ее маскам. Пробные варианты были перечеркнуты, как и названия животных, которых Экко отмел.              На одной из страниц Джинкс находилась на заводе, цвета от химических вод отражались на ее маске и одежде. Дуло пистолета было уставлено прямо в лицо смотрящего. Экко определенно нравилось то, что он видел. Линии были прорисованы так четко и тщательно, что было ясно без сомнений, он вложил всю душу в этот образ.              — Что за… — Джинкс нахмурилась, стоило рисункам исчезнуть. Большая часть страниц была испещрена записями, в основном, неразборчивыми каракулями. Многое было зачеркнуто, а листы местами даже вырваны. У Экко определенно был кризис, но почему?              Ответом ей послужила последняя исписанная страница. Жирная линия разделила ту на две части, а вверху столбиков было написано два имени: Паудер и Джинкс.              «Оно не такое наивное и глупое, как ты думаешь…».              Экко все просчитал.              В каждом столбике были прописаны черты характеров, присущих той или другой девушке. И что самое странное… Они полностью совпадали. Глаза Джинкс метались с одной части листа к другой.       

«Гениальная… Гениальная…»

«Веселая… Веселая…»

«Саркастичная… Саркастичная…»

«Безумные идеи… Безумные идеи…»

«Помогает другим… Помогает другим…»

«Красивые глаза… Красивые глаза…»

      Страница была исписана до самого края, пока ближе к концу линия, разделяющая их друг от друга, не была перечеркнута.              Джинкс застонала, хватаясь за голову, когда боль резко стрельнула в висках. Это не могло быть правдой. Все не могло быть так просто. Ее ноготь коснулся губ, а зубы начали сгрызать с него свежий лак, пока Джинкс старалась думать, решать, но это было слишком много для нее. Она хотела убедить саму себя, что все было не так, но стоило ей только сосредоточиться на одном пункте, как аргументы, доказательства ускользали от нее.              Короткие записи на другой странице, плохо стертые, не сразу попались ей на глаза. Они были только на стороне «Джинкс».       

«Жестокая»

«Убийца»

      Не меньше дюжины знаков вопросов окружали последние слова, словно Экко сам сомневался в своих суждениях. Глубокие, царапающие бумагу линии подчеркивали нижнее слово. Он хотел сам обратить на это свое внимание, но, видимо, не удалось.              У Джинкс не было ответов на эти вопросы. Думая о своем прошлом и настоящем, ей было сложно решить, стала ли ее жестокость праведной, направленной на по-настоящему плохих людей, или же эта все та же отвратительная часть ее характера, только теперь контролируемая чужими руками?              Но, видимо, Экко смог сам найти решение, стерев два этих слов. Было ли это принятием? Или же надеждой изменить это в ней? Избавиться от этих качеств? С другой стороны, зачем бы тогда он тянул ее на эти битвы, если бы не хотел взрастить это в ней? Или же здесь не одного правильного ответа?              Боль в голове усилилась, и Джинкс, закрыв книгу, плотно прижала ее к своей груди, обнимая. Ее голова сама собой уложилась на подушку, а нос уткнулся в мягкую ткань. Глаза прикрылись, пока она, окруженная запахом и невидимым присутствием Экко, старалась избавиться от лишних мыслей и найти свой собственный покой.              — Джинкс? — тонкий детский голос прорвался сквозь вакуум в голове. В дверном проеме стояла маленькая девочка лет пяти, вечно чумазая и с копной огненно-рыжих волос. Солнце освещало ее силуэт со спины, чуть ослепляя уставшие глаза девушки.              — Что такое, Рони? — Джинкс поспешно вытерла лицо рукавом, отворачиваясь и медленно вылезая из своего кокона.              — У меня игрушка сломалась. Можешь починить? — заводная игрушка-мартышка, подаренная ей Джинкс, отчего-то стала у девочки самой любимой. Но сейчас мордочка игрушки была чуть разбита и покорёжена, из-за чего она не могла верещать, как обычно.              — Пф, — Джинкс усмехается, стараясь натянуть на лицо улыбку и незаметно укладывая книгу обратно в тайник. Она встает с дивана, игнорируя вялость собственного тела и тянущую боль в черепушке. Маленькая ручка малышки находит свое место в ладони Джинкс, когда она выводит их наружу. — Разве ты не знаешь? Я могу починить все что угодно.              

***

             Заун никогда не спал.              Это была самая часто посещающая его мысль, когда Экко выходил из убежища, и сворачивал на рыночную улицу. Они разделялись с ребятами, когда каждому нужно было отправиться по своим делам, но с Шрамом у них цель была общая — разузнать новые слухи и возможные точки транспортировки мерцания. И болтливые торговцы, всегда все знающие про дела города, были лучшими информаторами, пускай сами о том и не догадывались.              Экко полностью менял свой обычный наряд на полностью противоположный. Темная кожаная ткань плотно облегала его тело, прикрытое еще слоем коричневого плаща. Его лоб, нос и рот были закрыты толстым слоем темного материала, а на глазах были большие круглые очки с желтоватыми линзами.              Он был похож одновременно на путешественника, участника боев без правил и сумасшедшего инженера, что сильно усложняло жизнь людям, которые попробовали бы его описать. Странный внешний вид был отличным прикрытием для смешения в толпе с такими же сумасшедшими.              Прошло практически полтора месяца с их громкого налета на фабрику Гласк и, что самое странное, за все это время об этом никто не говорил. Словно ничего и не случилось, словно такой сильный удар по торговле мерцанием ни на ком не отразился. Но это было не так. На сколько же сильно эта женщина заботилась о своей репутации, раз смогла заткнуть всех свидетелей, а также и других химбаронов?              — Сто двадцать пять бронзовых шайб за рыбу из залива? Совсем рехнулись?! — женщина с двумя висящими на спине и груди кричащими младенцами схватила за рот рыбу, из который вытекала полная химических разводов грязь, и бросила ту в продавца.              — Хэй, — продавец встал со своего стула, разом увеличившись в размере в два раза и нависнув над бедной женщиной. Его большой мясной нож воткнулся в деревянный стол чуть ли не на половину. — Не балагурь, пышка. Иначе кто из твоих малышек пополнит мои запасы элитного мясца.              Мерзкая гнилая улыбка растянулась на его шрамированном лице, пока пальцы показательно играли с рукояткой торчащего ножа. У этой женщины определенно было много ласковых слов для него, но она разумно решила обо всем промолчать. Бронзовые монеты высыпались на стол, и ее маленький кошелек печально звякнул остатками. На ее некогда красивом, но теперь уже сильно изможденным тяжелой жизнью лице застыло выражение горькой злобы, грусти и знакомого Экко смирения.              — Мой муж получил серьезные ожоги на работе. Ему нужны силы, — призналась она пустым голосом, не надеясь на поддержку, но желая выговориться. Дети продолжали верещать, вися на ней.              — А мне плевать, — мужчина поднял с земли ту самую рыбу и бросил ее ей обратно, не сильно заботясь, куда та попадет.              Экко не поворачивался к ним лицом, стоя в очереди за соседним прилавком, но стоило женщине положить грязную худощавую рыбку в сумку и отойти от стола, как он тут же метнулся в их сторону. Два золотых заклятия подлетели в воздух и, пока пораженный продавец ловил их, его ловкие руки ухватили с прилавка три серебряных пилтоверских окуня, провезенных в Заун, скорее всего, контрабандой.              Его фигура тут же скрылась в толпе, неуловимая даже зорким взглядом. Ему понадобилось три больших шага, чтобы нагнать женщину и аккуратно взять не сильно тяжелую сумку из ее рук. Та хотела сначала закричать, думая, что ее обкрадывают.              — Я помогу.               Последующие быстрые слова, сказанные Экко, перевели ее мысли в совершенно другое русло.              — Моего брата недавно уволили с работы, лишив нас единственного кормильца семьи. Что за гнусное место, — он шел прямо рядом с ней, маневрируя в толпе и незаметно укладывая свою ношу ей в сумку вместе со свертком, состоящим из еще четырех золотых монет, заработанных на охране пилтоверского груза. — Химбароны совсем сошли с ума.              Внутренняя злоба окрасила щеки безымянной незнакомки в алый. Та быстро озиралась по сторонам, словно боясь поднимать эту тему, но в целом легкий настрой Экко и его явная безобидность все же сломали ее подозрения.              — С Гласк всегда было нелегко, — знакомая фамилия ускорила биение его сердца. Вот оно. — Но то, что происходит в последний месяц, просто ужас. Моему мужу нельзя говорить о том, то произошло. Конфиденциальность, видите ли! Словно мы живем в Пилтовере, а не в его сточной яме…              — Не слышал ничего об этом, — признается Экко, продолжая идти прямо рядом с ней, стараясь звучать шокировано.              — Еще бы. Гласк все контролирует. Но я знаю, дело плохо. Мой муж не просто ранен, он напуган. Не знаю, что там случилось, но химбароны это так просто не оставят.              — Усилят охрану? — не сдержался от хмыканья Экко, не сильно боясь таких последствий.              — Хуже. Вербовка, — ее слова вынудили Экко в непонимании повернуть голову, но женщина на него даже не смотрела, а только оглядывала свое притихшее дитя, поглаживая того по едва светлым отросшим волосам на макушке. — На заводах Гласк останутся одни дети. Их легче контролировать. За ней потянутся и остальные бароны. А взрослых сделают просто шпионами, сдающими своих же соседей. Что за время… Никому нельзя доверять.              Видимо, последние слова только сейчас для нее самой обрели смысл, потому что женщина резко остановилась и, вырвав свою сумку из рук Экко, настороженно попятилась назад. Не сказав ни единого слова, она сорвалась с места, исчезая из поля его зрения. Экко не стал ее останавливать, услышав на сегодня достаточно.              Дети… Они и так были постоянными работягами на заводах, что же станет теперь? И ведь это на совести поджигателей…              — Что у тебя? — они столкнулись с Шрамом недалеко от лаза в лабиринты вентиляционных туннелей, ведущих обратно в убежище, но заговорить Экко решился лишь у самой железной двери-входа.              — Есть наводка на будущую транспортировку, — это были хорошие новости, но даже сквозь слои ткани и безобразные очки его друг смог проглядеть не самый светлый настрой Экко. — У тебя?              — Проблемы.       

***

             Их вылазка была короткой, но она выкачала из него практически всю энергию.              Стоило им срезать одну голову монстра, как вместо нее вылезало целых пять. Закончится ли это хоть когда-нибудь? Экко смотрел снизу вверх на их дерево, мечтая о такой же стойкости и незыблемости, но он был всего лишь человеком, которому предстояло решить еще целый ворох проблем.              — Ты скажешь ей? — спросил его Шрам, когда они попали под свет солнца. Джинкс находилась в самом эпицентре водоворота из детей, громко смеясь в унисон с девочкой, висящей на ее спине. Двое поджигателей стояли чуть поодаль от скопления людей, тихо раздумывая над будущим планом. У них не было той жестокости и хитрости, что были у химбаронов, из-за чего и отставали постоянно на несколько шагов.              — Я должен, — тихо отвечает Экко, убеждая в этом и самого себя. Будет ли Джинкс винить себя за это? Или обозлится на него, что он подтолкнул ее к этому шагу?              — А вот и мы! — Дина с Карен буквально влетают в убежище, неся в руках чуть ли не дюжину пакетов. — Не поверите, сколько сладостей мы нашли!              Они спускаются вниз, ловко спрыгивая на землю и сбрасывая под ноги свою ношу. Дети, чье внимание так легко переключается, вскакивают со своих мест и несутся к двум девушка, окружая их и визжа на разный лад: «Дай! Дай! Дай!». Одна Рони неуверенно отходит от Джинкс, то и дело оглядываясь, но, увидев ее одобрительный кивок, самая последняя несется к толпе.              Экко наблюдает за этой счастливой картиной с легкой улыбкой на губах, не представляя, кто может использовать этих невинных существ, как пушечное мясо. Но химбароны не были людьми по своей сути, а, значит, и такое понятие, как «человечность» им не присуще.              Кто-то, хотя для Экко это и не секрет, хватает его за локоть, стремительно уводя от лишних глаз. Тень узкого тупикового прохода накрывает их, скрывая и оставляя наедине. Руки Экко быстро находят свое законное место на голой коже ее талии под курткой. Факт того, что Джинкс проносила ее на себе весь день, приятно согревает кровь в его венах. Ее руки оборачиваются вокруг его шеи так, что у него больше нет выбора смотреть на что-либо кроме ее лица.              Глаза девушки сияют неоново-розовым, и Экко совершенно теряется в этом цвете, полностью загипнотизированный.              — Там раздают сладости, — напоминает он ей игриво и трется своим кончиком носа об ее. Холод стены проходит сквозь слои одежды, ошпаривая, пока чужое горячее тело прижимается к его животу. Что он там говорил о доминировании? Контраст сводит все его рецепторы с ума, и руки Экко тянутся дальше, касаясь ямки позвоночника и проводя по нему самыми кончиками пальцев вверх-вниз.              Он чувствует мурашки, пробегающие по ее коже от его незатейливых ласк.              — Не волнуйся, у меня уже есть одна, — Джинкс ухмыляется ему голодно, тянясь лицом к его и прикрывая глаза. Ждет его.              Экко долго не раздумывает, наклоняя голову и касаясь ее губ своими. Первое касание совсем невинно, но уже в следующий момент его язык невзначай дотрагивается до ее нижней губы. Джинкс приоткрывает рот ему навстречу, двигаясь по-началу неуверенно, но, войдя во вкус, сама углубляет поцелуй.              Кожаный костюм, который парень еще не успел сменить, ощущается ремнями на его теле. Сложно дышать, двигаться и просто чувствовать ее. Экко хмурится, недовольный этими ощущениями, но не думающий отстраниться от Джинкс, тающей в его руках.              Все темные мысли, сомнения и усталость после тяжелого дня спадают с его плеч. Девушка в руках стоит каждого прожитого дня, каждой битвы и каждого проигрыша. И именно в момент, пока сила и решимость были на самом пике, Экко отстраняется от нее на миллиметры, высвобождая рот от поцелуя:              — Мне нужно тебе кое-что сказать.              — О, ч-черт, — Джинкс недовольно стонет и утыкается лбом в его плечо.              — Ч-что? — спрашивает он, фыркая от смеха.              — Всегда, слышишь меня? Всегда после этой фразы начинаются проблемы! — Джинкс отталкивается от него, недовольно скрещивая руки на груди и первая выходит из их убежища, даже не оглядываясь на него. — Пойдем уже, горе-художник.              Их комната заметно поменялась с того времени, что он видел утром. Стало намного… чище. Экко бросал на Джинкс косые взгляды, надеясь на объяснение, но та проигнорировала каждый из них, забравшись с ногами на кровать и сев в позу лотоса. Куртку она отказывалась снимать.              — Ну и?              Ее терпение было на пределе, пока она ждала парня, переодевающегося в свою повседневную одежду за открытой створкой шкафа. Конечно, она не пыталась подглядеть.              — Тебе это не понравится, — тяжело вздохнул Экко, наконец-то, чувствуя себя комфортно. Девушка, сидящая в мягкости постели, соблазняла отбросить все эти душераздирающие разговоры и просто поцеловать ее как утром. Как же все казалось тогда просто и легко…              — Мне многое не нравится, — безразлично пожимает она плечами, хотя нервозность проглядывается в каждом движении тела. Экко разминает рукой шею, гадая, какая реакция его ждет и выдержит ли этот домик всплеск ее эмоций.              — Это только слухи… — начинает Экко издалека, на свой страх и риск подходя к ней ближе и присаживаясь рядом. Его темная голая кожа плеч ощущается беззащитной. — Одна женщина сказала мне сегодня на рынке, что Гласк планирует нанять исключительно детей для работы заводов. Взрослых же хочет завербовать как шпионов… Она боится утечки информации. Скорее всего думает, что в ее сети есть крыса. Остальные химбароны, скорее всего, возьмут с нее пример.              Экко зажмуривается и прячет голову в плечи, ожидая удара. Но в комнате продолжает течь сплошная тишина.              — Хм, — слышит он со стороны девушки и удивленно приоткрывает глаза. Та продолжает сидеть спокойно на кровати, глядя прямо перед собой. И, ох… Он узнает этот взгляд. Уже целостный план созревает в ее голове, и легкое возбуждение оседает внизу живота. Что задумал этот злобный гений? — Как поджигатели относятся к угрозам?              Глаза Джинкс медленно сдвигаются в его сторону, пока не приковывают его к месту, как коллекционер бабочку за крылья. На губах девушки расцветает тонкая, резкая ухмылка, ожесточающая ее черты. Если раньше она не нравилась Экко, то теперь его собственное лицо повторяет эту гримасу, и он улыбается ей в ответ заинтригованно.              Сумасшествие определенно заразно.              — Что ты задумала, Джинкс?              Они наклоняются друг к другу непозволительно близко, дыхание смешивается в одно. Его голова кружится от ощущения ее тела рядом с собой. Джинкс невинно кладет голову ему на плечо, продолжая смотреть прямо в глаза и ухмыляться. Она делится с ним ответом, как секретом, запечатлевая его поцелуем на чужих губах.       — Просто позволю им всем сгореть.