Вопросы к небу

Действующие лица:

Юйцян — дух воды, внук Хуан-ди, владыка Северного предела. Ханьлю — внук Хуан-ди, отец Чжуаньсюя, помощник Юйцяна. Чимэй — помощник Ханьлю. Шэнь Хуэй — командующий гарнизоном Северной столицы. Хуан-ди — небесный император. Янь-ди — владыка Южного предела. Чию — правнук Янь-ди, друг Ханьлю. Чанъи — сын Хуан-ди, отец Ханьлю. Ди-тай — дух горы Сююйшань.

***

      Юйцян, владыка Северного предела, был богатырём в шесть чи ростом — смуглолицый, с длинной бородой и глазами навыкате: дух воды невероятной мощи. В сущности, он и являлся той гигантской рыбой, которая плывёт из Северного моря к Восточному и вырывается из волн великолепной птицей. Он любил волю, простор, где для его огромной силы довольно места, но Хуан-ди заточил его во дворце Северного предела, назначив Чёрным владыкой. Едва к нему прибыл юный Ханьлю и выразил желание помогать в правлении, Юйцян с радостью и облегчением передал брату все права и полномочия, все обязанности и заботы, сам же стал жить так, как ему хотелось. Так что на самом деле вся власть на Севере была в руках Ханьлю уже давно. Он собирал армию и тренировал воинов, не ставя в известность вольнолюбивого Юйцяна.       Лишь, отправляясь в Небесную столицу с сыном, представил своего помощника — невзрачного человека по имени Чимэй. Хотя Чимэй и был существом незаметным, его ум и сила были велики. Пока Ханьлю и Юйцян отсутствовали, Чимэй продолжал дело своего господина, укрепляя его влияние на Севере и готовя всё к перевороту. Вернувшись из Небесной столицы, Ханьлю просто велел взять под стражу госпожу Северного предела и запереть в оранжерее, чтобы не путалась под ногами. Впрочем, госпожа за долгие годы на Севере смирилась со всем, что только могло произойти, и дорожила своими цветами и плодами больше свободы и жизни. Она была безучастна к произошедшим переменам, а скорее всего, просто ничего не заметила.       Когда Юйцян вернулся с Восточного моря, его попытались схватить. Но Юйцян взмахнул крыльями и взмыл в небо. Он отправился прямиком ко двору небесного императора, но тот в это время отдыхал в своём дворце в горах Куньлунь, и Юйцяну пришлось ждать. Когда же Хуан-ди вернулся, выслушав Юйцяна, он просто сказал:       — Пойди и помирись с братом.       — Но, государь, он чуть не схватил меня!       — Чего же ты хочешь?       — Дайте мне воинов, и тогда я смогу вернуть себе власть над Северным пределом.       Хуан-ди не хотелось начинать новую войну, однако странное поведение Ханьлю ничего хорошего не предвещало. Пришлось отрядить с Юйцяном небольшое войско: много ли нужно народу, чтобы привести к покорности пустынный Северный предел? Однако пока шли приготовления, настала зима, а зимой в землях Северного предела холодно и темно. Военачальники говорили Юйцяну, что лучше поход на север отложить до тёплых дней, но тот ни за что не хотел ждать.       Итак, в одиннадцатом месяце, когда снега особенно глубоки и мороз сковывает и воду, и воздух Северного предела, войско Юйцяна подошло к Северной столице и сразу, не отдыхая, Юйцян отдал приказ идти на приступ. Но недобрых гостей в столице ждали и успели хорошо подготовиться: насыпали снежные валы и, пропитав их водой, превратили в глыбы льда. Стены также облили водой, и, обледенелые, они стали неприступны. Генералы уговорили Юйцяна ждать.       А в крепости на военном совете Ханьлю и его помощники обсуждали план действий.       — Мне кажется, холод и темнота сами по себе прекрасные наши союзники, — заметил Шэнь Хуэй, пожилой командующий столичным гарнизоном.       — Командующий прав, однако… — Чимэй вопросительно глянул на Ханьлю, прося позволения продолжать, тот кивнул. — Однако я думаю, нам лучше разобраться с осадой побыстрее. Перехватывая обозы с провиантом, враг сможет продержаться долго, нам же скоро станет нечем кормить наших солдат.       — Что же ты предлагаешь? — поинтересовался Ханьлю.       — Думаю использовать седьмую стратагему: из ничего сотворить что-то.       — Что ты имеешь в виду? — нетерпеливо спросил Шэнь Хуэй.       — Я полагаю, следует сделать соломенных чучел в человеческий рост и ночью спустить их со стены на верёвках. Надо немного пошуметь, но осторожно, чтобы привлечь внимание осаждающих, однако не дать им почуять подвох. Думаю, в темноте они легко попадутся на эту уловку и осыплют наших чучел стрелами.       — И что? — хмыкнул Шэнь Хуэй.       — Во-первых, мы пополним запас стрел, — заметил Чимэй. — А во-вторых, поняв, что со стен спущены всего лишь соломенные чучела, наши противники заглотят наживку. Когда на следующую ночь мы спустим со стен настоящих воинов, они не обратят внимания, мы же сможем захватить их лагерь. Верно?       — Прекрасная мысль, — одобрил Ханьлю.       Собственно, так они и поступили и, воплотив свой план, получили ожидаемый результат. Войско Юйцяна всё было захвачено в плен, как и сам Юйцян и его генералы.       Юйцяна Ханьлю заставил написать Хуан-ди письмо, рассказывающее о победе над мятежниками, упрямых генералов заключили под стражу в ледяных пещерах бездны Бэймин, а простым воинам предложили служить господину Ханьлю.

***

      Жители Южной столицы высыпали на улицы чествовать своего принца.       Янь-ди со свитой встретил Чию за главными воротами Тяньхомэнь. По сравнению с Хуан-ди он выглядел старым, будто бы смятым, поломанным: владычного величия в нём едва ли осталась капля. Волосы полностью поседели, лишь несколько неравномерно-серых прядей выделялись в белизне причёски, лицо в морщинах… Но когда Чию пригляделся лучше, первое впечатление — дерево, сломанное грозой — рассеялось, и он заметил, как в посадке головы, линии плеч, прямой спине Янь-ди всё ещё видна несокрушимая верность себе, то, что никакие унижения и поражения не смогут отнять. Янь-ди, потерявший в той давней войне всех сыновей и внуков, остался прежним — владыкой, переплавившим мягкость и человеколюбие в великую силу, готовую противостоять любому злу, способную поднять страну из обломков…       — Мальчик мой, — Янь-ди, попирая все церемониальные предписания, взял Чию за плечи, не в силах отвести взгляд, открыто любуясь им, затем притянул к себе, обнял. — Вот ты и вернулся домой.       Чию был растроган. Отправляясь на Юг, он не представлял, что его ждёт. Он совершенно не помнил прадеда: мальчику было всего лишь три года, когда его увезли в Небесную столицу. И теперь тёплый приём и неподдельная, искренняя радость Янь-ди тронули Чию до глубины души. Он хотел, как и полагается в подобных случаях, опуститься на колени перед владыкой Юга, но Янь-ди ему не позволил, крепче прижав к груди. Отстранившись, он взял Чию под локоть и мягко проговорил:       — Идём, принесём благодарственные жертвы Великому Владыке за то, что сохранил нашего наследника и вернул его нам.       Шествие направилось к храму Тяньсюаньсы. По сторонам улицы колыхались и гудели толпы людей, восторженно приветствующих Чию, взмахивая руками, бросая под ноги коням цветы и яркие ленты. За пестротой лепестков, лент, нарядов, украшений и счастливых лиц Чию поначалу и не заметил, насколько простая и бедная Южная столица отличается от Небесной. Колесницы въехали на просторный двор храма.       Музыканты заиграли ритуальную песнь, вышли танцоры, исполняя традиционный танец, повествующий о том, как Великий Владыка сотворил мир. Возникающая вселенная сверкала, переливалась, взрывалась мириадами звёзд, бесконечностью галактик, и каждая её частица жила, дышала, осознавая себя, двигаясь в рядах других таких же частиц. Вот и Земля возникла из Божественной воли, Божественной сущности, уплотняясь, обретая форму. Литосферные плиты двигались, вулканы извергались, моря бурлили, сверкали молнии. Мир был напоен Божественной энергией, светом, любовью — из них прорастали деревья, цветы и травы, выходили звери, выпархивали птицы, рыбы плыли, поблёскивая чешуёй.       Подобного великолепия Чию не видел и в Небесной столице. От восторга на глаза ему навернулись слёзы. А когда наконец представление завершилось, и жертвы были принесены, Янь-ди спросил его ласково:       — Ведь это прекрасно?       Чию кивнул, не находя слов, и прижал к губам руку прадеда.       — Мальчик мой дорогой, тебе заповедую сохранять этот танец, это знание — нашу веру. Хуан-ди давно позабыл уже Великого Владыку, не чтит Его, с пренебрежением относится к Его служителям. Ты же помни всегда, и благословение Владыки пребудет с тобой.       — Ваше величество, — Чию встал на колени перед Янь-ди. — Я клянусь хранить эту великую память и передавать её из рода в род. Я клянусь донести её до всей Поднебесной и укрепить во всех Четырёх пределах.       — Мальчик мой, Чию, — Янь-ди испуганно схватил его за плечи, пытаясь поднять с колен. — Не клянись. Что ты такое задумал? Что ты говоришь такое, деточка моя?       — Благослови меня, цзэнцзуфу, и я повергну Хуан-ди, и знание о Великом Владыке распространится между Четырьмя морями.       — Встань же, встань! Ну что за глупости ты несёшь, Чию? Не нужно это, мальчик мой, — отчаянно твердил Янь-ди, и Чию с тоской увидел, как на всю жизнь — на целую вечность — напугал его прадеда Хуан-ди. Чию медленно поднялся на ноги и покачал головой:       — Это необходимо. Он должен быть наказан. Не знать ему покоя, пока я жив.       — Нет-нет, Чию, никогда не повторяй моей ошибки. Не иди против Хуан-ди. Каким бы отвратительным он тебе ни казался, какой бы кары ни заслуживал, война — вот истинное зло. Как бы высоки ни были твои стремления, они не стоят ни одной жизни, ни капли пролитой крови. Чию, мальчик мой дорогой, я слишком дорого заплатил за это знание и не могу позволить тебе пойти неверным путём.       — Цзэнцзуфу, — спокойно сказал Чию. — Я принёс клятву, и даже если ты не благословишь меня, Небеса мне свидетели, я пойду против Хуан-ди.       — Я знаю, понимаю, как ты его ненавидишь, — вздохнул Янь-ди. — Но именно поэтому не позволю тебе… Не позволю!       — Как же ты помешаешь мне, цзэнцзуфу? — ласково спросил Чию, обнимая Янь-ди за плечи. — Посадишь под домашний арест?       — Не передам тебе Южный престол, — строго ответил Хуан-ди, сдвинув брови, отчего стал казаться ещё добрее и мягче.       — У меня приказ небесного императора, — Чию достал из-за пазухи запечатанный императорской печатью футляр с грамотой.       Янь-ди кивнул:       — Мой милый, я вовсе не держусь за этот престол и, может быть, к стыду моему, не так и беспокоюсь о благополучии страны, хотя знаю точно, что и люди, и духи сильно пострадают из-за войны… Больше всего я боюсь за тебя, мой мальчик, — Янь-ди посмотрел на Чию с нежностью и печалью. — После пожара оживает трава, вырастают деревья, возвращаются в гнёзда разлетевшиеся птицы, звери выводят детёнышей в новых норах, люди вновь принимаются пахать, сеять и рожать детей, а благословение возвращается на разорённые земли… Но воин, погибший в битве, не оживёт, не увидит, как возродилась его земля. И пусть душа бессмертна, путь её в вечности зависит от избранной при жизни дороги. Утверждать добро силой — это неверный путь, ведущий в вечную погибель. Не нужно ступать на него, Чию, мальчик мой дорогой.       — Возможно, ты прав, цзэнцзуфу, — проговорил Чию. А после, упрямо добавил:       — Но я свой выбор сделал и не откажусь от него, пусть это решение кажется тебе безумным.       — Ох-ох, — горько вздохнул Янь-ди. — Видно, не заслужил я чистой радости, если столь счастливый день омрачается подобными речами и недостойными спорами. Идём, дитя моё: нас ждут. Следует ещё принести жертвы в храме предков и попировать на славу в честь твоего возвращения.       Вскоре после приезда правнука Янь-ди передал ему престол и ушёл. Исчез неизвестно куда. Говорили, будто он скрывался под именем Шэнь-нуна или под какими-то другими именами, но поручиться тут наверняка нельзя.

***

      Так, оказавшись каждый на своём престоле, Чию и Ханьлю установили связь и, постоянно сообщаясь, готовились выступить в поход против Хуан-ди. Они решили также привлечь на свою сторону Ди-цзюня — весьма скользкого владыку Западного предела. Хоть он и был ненадёжным союзником, они всё же решились связаться с ним, поскольку он тоже не любил Хуан-ди и, желая получить свою долю, готов был их поддержать или хотя бы не мешать им.       На их стороне также готовы были выступить повелитель ветра Фэн-бо и повелитель дождя Юй-ши — друзья Чию, кроме того, Хэ-бо — взбалмошный повелитель рек Поднебесной, вечно недовольный властью, собирался присоединиться к ним со своими речными драконами.

***

      …Негодование на несправедливость наказания, обида, злость вспыхивали яростным огнём в сердце Чанъи, жгли его, почти не ослабевая дни и ночи напролёт в этом странном бесцветном мире, в тусклых водах реки Жошуй. Так ли велика была его вина? Он всего лишь хотел, чтобы отец выслушал его наконец и объяснил, почему ничего не хочет предпринимать, почему упорно не замечает нарушений, почему не позволяет Чанъи навести порядок среди блуждающих по земле духов.       Когда Хуан-ди назначил духов-стражей, в обязанность которых входило очищать землю от демонов, ускользнувших из бездны Юду, Чанъи очень заинтересовался этим предприятием, поскольку ему, как старшему сыну Хуан-ди, часто приносили жалобы людей на бесчинства злых духов. Он внимательно следил за действиями стражей, и многое в их поведении казалось Чанъи сомнительным, вредным и опасным. Он постоянно докладывал отцу о нарушениях, которые допускали эти духи, преследуя и притесняя людей, взимая высокую плату за изгнание демонов. Хуан-ди не отвечал сыну ничего определённого. Наконец Чанъи это надоело, и он потребовал, чтобы небесный император передал ему командование отрядом духов-стражей. Ему удалось так вымуштровать своих подчинённых, что они и пальцем не смели тронуть смертных и выполняли свои обязанности совершенно бесплатно. Однако кто-то из них не смог примириться с таким положением вещей и пожаловался на Чанъи. Какие соображения имел по этому поводу Хуан-ди, Чанъи так и не узнал. Отец просто вызвал его к себе, похвалил за наведённый порядок и назначил главой Музыкальной палаты при дворе: повысил в должности. Чанъи не мог смиренно принять подобное обращение. Ему хотя бы хотелось знать причину странного, по его мнению, решения шан-ди.       — Кто теперь будет присматривать за стражами вместо меня? — спросил он отца. Тот пожал плечами и небрежно ответил, что, пожалуй, назначит на эту должность Сянвана. Как раз следовало наградить его за оказанную услугу: он отыскал бесценную жемчужину, обронённую шан-ди в горах Куньлунь.       Легкомысленный ветреный нрав Сянвана был известен не только жителям Небесной столицы, но, кажется, и вообще во всей Поднебесной. Чанъи стал пристально наблюдать за ним и, увидев, как дисциплинированные духи-стражи снова распустились, явился к отцу требовать объяснений.       Не получив, как и прежде, ясного ответа, Чанъи не на шутку рассердился и потребовал хотя бы упрочить его статус, назначив принцем Восточного дворца, чтобы он по крайней мере имел возможность вмешиваться в происходящее на земле. Разве не справедливо было его желание? Ведь он старший сын небесной императрицы Лэй-цзу. Разве не должен был отец так сделать уже давно, ведь не только Чанъи надоело зыбкое положение их всех — всех сыновей Хуан-ди. Кто был старшим, кто первым, кто наследным? На небесах не было никакого порядка. Он всего-то хотел ясности.       Но отец не сказал ему ни слова, он даже головы не повернул в его сторону. От невозможности достучаться до Хуан-ди Чанъи повёл себя непочтительно. Он кричал, бросая отцу в спину самые злые, самые гадкие и непростительные слова — бессмысленные, бестолковые, бесполезные… В конце концов, не выдержав молчания, Чанъи швырнул отцу под ноги какую-то хрупкую скамеечку, и та разлетелась на куски, ударившись о пол. Но и тогда Хуан-ди не обернулся. Он просто вызвал стражу, и Чанъи без лишних слов отправили в Жошуй.       Здесь было отчаянно тихо, и Чанъи всем существом обречённо чувствовал то же отцовское равнодушие. Мягкая вода касалась его лица, расправляла волосы и понемногу уносила гнев, заменяя его томлением безысходности, горьким унынием. Наверное, он не должен был так себя вести. Не должен был требовать, не должен был желать… Наверное, он был не прав, но зачем отец так непомерно жестоко наказал его? Пусть бы велел публично высечь, отправил бы в ссылку на землю или заключил в Пагоду вечного сияния Юаньгуан, но отправить сюда… У Чанъи же была любимая жена и маленький сын… Он попытался вспомнить лицо жены, и не смог. Он вообще не мог вспомнить ничьё лицо. Он, кажется, даже не мог вспомнить, что такое лицо. Чанъи коснулся своего лица и ощутил под пальцами ту же лёгкую прохладу воды. Кто такой он? Кто такой Хуан-ди? Бессмысленный набор звуков, неуловимое течение влаги. Чанъи поглотила нестерпимая скука. Он лёг на мелкий белый песок и уставился в мелькающие где-то далеко на поверхности блики и полутона. Мимо проползали и проплывали странные обитатели этой фантастической реки. Чанъи впал в полузабытье: он то спал, то бодрствовал, сам не понимая, где сон, а где явь, ведь в этом мире сновидения не отличались от реальности.       Его прошлое унесли слабые воды Жошуй, стремительные и лёгкие, как дуновение ветра. Он принял этот мир, и мир принял его. Они стали единым целым. Чанъи мог движением брови направлять медленных амёб и тягучих пиявок в разные стороны, лишь движением мысли заставлять их принимать разнообразные формы. Это было его развлечением. Это стало его существованием.       «Не так уж это и плохо, — признался он себе однажды. — Я был непочтителен к отцу, но он не унизил меня. Я хотел навести порядок в небольшом подвластном мне уголке Поднебесной — и я получил его». И тут Чанъи увидел, как из полумрака вод и полусвета бликов к нему выходит человек с волосами цвета облаков и глазами цвета неба.       — Наставник! — обрадовался Чанъи. — Ты пришёл проведать меня!       — Здравствуй, Чан-эр, — улыбнулся Ди-тай. — Я так рад снова слышать тебя.       — Наставник, скажи, почему ты не пришёл раньше, когда мне было так плохо? — спросил Чанъи с укором.       — Я приходил, но ты меня не замечал.       — Как чудесно, что теперь я могу тебя и видеть, и говорить с тобой! Только мне нечего тебе сказать, — вздохнул Чанъи.       — Я принёс тебе твой гуцинь, — отозвался Ди-тай, доставая из рукава Фэнъюй-шэн, — теперь ты сможешь играть на нём, когда захочешь.       — Ты ведь навестишь меня ещё? — с надеждой спросил Чанъи.       — Конечно, Чан-эр. Теперь я буду часто тебя проведывать.       Так и вышло. Чанъи целыми днями играл на цине, и пусть воды Жошуй впитывали и выпивали звуки, но их сущность проходила сквозь воду и звучала истинной музыкой, наполняя собой безмолвие реки. Ди-тай часто навещал своего ученика, и теперь Чанъи был почти по-настоящему счастлив.       — Вот бы только ещё хоть раз увидеть небо, облака и солнце, вдохнуть аромат весны… Как думаешь, наставник, отец может простить меня?       Этого не знал никто. Хуан-ди или забыл о сыне за долгие-долгие годы его изгнания или не желал о нём вспоминать. Почему? Может быть, потому что Чанъи был прав перед ним?       Однажды сквозь немую песню циня прорвался откуда-то извне острый настойчивый призыв: кто-то требовательно звал Чанъи наверх, и Чанъи подчинился. Яркая лестница зова вывела его наружу, и воды расступились, а перед Чанъи распахнулось небо полное звёзд. Запах свежего ветра опьянил его. Великолепие земной ночи обрушилось на узника Жошуй, и он задохнулся, потерялся, забыл, как и почему оказался на поверхности. Наконец он услышал осторожный оклик:       — Отец! С тобой всё в порядке? Ты слышишь меня?       — Кто здесь? — удивился Чанъи.       — Это я, Ханьлю, твой сын.       — Сын? — Чанъи в недоумении рассматривал молодого мужчину в лёгком доспехе, сидящего на камне почти у самой воды. Сын Чанъи был совсем крохой, когда им пришлось расстаться… — Ты такой взрослый…       — Ты не веришь, что я твой сын? — переспросил Ханьлю.       — Верю, — пожал плечами Чанъи. Всё это было очень странно, но небо, и звёзды, и ночь, пахнущая травой в росе и остывающей землёй, были так хороши!       — Ты не спрашиваешь даже, зачем я тебя позвал и как смог вызволить из Жошуй? Разве тебе не интересно?       — Я пока ещё не понял, — извиняясь, отозвался Чанъи, касаясь рукой мокрой травы.       Он сорвал несколько листьев, растёр их в пальцах и поднёс к лицу. Свежий-свежий запах зелени — чистый и зелёный — защекотал в носу, на глаза навернулись слёзы. Ханьлю смутно понимал, в каком состоянии сейчас пребывает его отец, но ждать времени не было, и он сразу перешёл к делу:       — Отец, мне нужна твоя помощь.       — Чем же я могу помочь? — искренне удивился Чанъи. Он не мог насытиться этим миром, не мог думать ни о чём другом.       — Ты ведь подчинил себе духов реки Жошуй?       — Подчинил? Да, наверное…       — Ты можешь их вызвать из воды?       — Зачем? — не понял Чанъи. — Если эти духи выберутся наружу, они поглотят всё, чего коснутся.       — Мне нужно войско. Я хочу пойти против Хуан-ди.       — Я не хочу их вызывать, — поморщился Чанъи. — Они довольно гадкие и испортят всю эту красоту.       — Это не важно, — успокоил его Ханьлю. — Деревья и трава снова вырастут. Отец, мне это очень, очень нужно. Разве ты забыл нашу прежнюю дружбу?       По правде сказать, Ханьлю и сам не помнил никакой дружбы между ними: ему было года два, когда отца изгнали с небес. Но мать рассказывала, что отец любил играть с сыном.       — Дружбу? Когда-то я и в самом деле очень любил моего крошечного сына. Но ты совсем не похож на него. Тебя ведь не взять на колени. Да и мячик тебе катать не интересно. И резные лошадки и свистульки тебя больше не привлекают…       — Да, отец, — терпеливо ответил Ханьлю. — Я вырос. Вырос без тебя. У меня теперь другие игры, это правда. Но твоя дружба мне всё ещё нужна. Помоги мне, прошу.       — Хорошо, — неожиданно легко согласился Чанъи. — Я вызову духов реки Жошуй. А потом что? Что ты будешь с ними делать?       — Мы отправимся к Центру Поднебесной и вызовем на бой великого и непобедимого небесного императора.