Мечты о сказочном принце в условиях суровой реальности

Нимфадора Тонкс во всех отношениях необычная девушка. Начать хотя бы с того, что она терпеть не может, когда ее называют полным именем. В подростковом возрасте она принимает решение, что хочет быть просто Тонкс, и яростно сопротивляется желанию матери называть ее Нимфадорой. Да, не все в ее семье согласны с такой позицией, но им приходится смириться со временем – как-никак Тонкс унаследовала несгибаемый характер матери. Необычна Тонкс еще и потому, что ее кровь – это смешение противоположностей. Мать Тонкс – чистокровная аристократка из семьи волшебников, для которых кровь имеет значение больше личности, что они доказывают, когда дочь принимает неверное, по их мнению, решение касательно своего спутника жизни и вычеркивают ее из своих жизней. После рождения Тонкс бабушка с дедушкой по маминой линии не проявляют никакого интереса к внучке, не считая того раза, когда они посылают ей на пятилетие коробку, полную разлагающихся змей. В общем-то Тонкс не расстроена, что не знакома со своими чистокровными родственниками. Отец Тонкс – маглорожденный волшебник. Именно он учит Тонкс лазить по деревьям, обращаться со строительными инструментами, разжигать костры из подручных средств без помощи магии и пренебрегать правилами, если это необходимо или уж очень сильно хочется. “Я нарушил все правила, когда завоевал любовь твоей матери” – любит говорить он, сидя у домашнего камина и поглаживая ладонь супруги. Тонкс очень гордится своей принадлежностью к двум разным культурам – с самого детства ей доступно все лучшее из мира магглов и чистокровных волшебников (особенно ее замечательные родители). И пока мама читает ей волшебные сказки Дедушки Мухомора и Мохнатую морду, отец приносит ей другие сказки. В этих сказках принцесса, прекраснее которой нет на свете, томится в башне под стражей дракона и ждет рыцаря, который ее спасет; либо заветный поцелуй героя разрушает чары летаргического сна красавицы, которую заколдовала из зависти злая колдунья; либо бедняжка драит полы, терпит издевательства от сводных сестер и с помощью феи-крестной попадает на бал, где в нее влюбляется самый настоящий принц. Взрослея, Тонкс, конечно, задается вопросом, как это принц смог забыть лицо своей любимой, раз ему пришлось искать ее по всему королевству лишь с помощью хрустальной туфельки. Но все-таки идея любви принца захватывает ее целиком – это вам не сказки Деда Мухомора. Любовь героя-спасителя крайне заманчива. Конечно, принцессе остается лишь смиренно ждать спасения, но, если Тонкс вызволит из заточения герой, прошедший через страдания и утрату на пути к ней, то она готова ждать. В детских своих мечтаниях она представляет, как он приплывет по Большой воде на своей лодке, будет петь серенаду под ее окном, вымаливая ее расположения. Первая их встреча будет в саду, где она подарит ему платок с вышитыми на нем инициалами и не позволит даже дотронуться до себя, блюдя приличия, а потом… Ах, что будет потом! Тонкс растет и познает себя, находит новые увлечения, меняет друзей, но мысль, что где-то там ее ждет благоверный суженный наполняет душу томящимся ожиданием. Он придет и будет любить ее. Он спасет ее от самой себя – от неуклюжести, слишком громкого голоса, прямолинейности и неумению хотя бы пять минут оставаться серьезной. Она так ждет его, но сталкивается с большим разочарованием. Каждый мальчик, которого она выбирает себе в надежде, что он тот самый, у кого под рыцарскими латами бьется горячее и жаждущее сердце, оказывается еще одним обыкновенным парнем, который думает лишь о себе и своем комфорте. Как только любой из них узнает, что она метаморф, им тут же становится интересно лишь то, до какого максимального размера она может увеличить свою грудь и может ли она удалить все волосы со всего своего тела, кроме головы. В сказках ни один рыцарь не позволял себе так оскорбить даму. Ее очередная любовь заканчивается слезами и долгим сидением под горячими струями душа. Отец находит ее грустную в комнате. Он приносит горячее какао и кокосовое печенье, поэтому Тонкс не может его не пустить, несмотря на заплаканные глаза и отсутствие настроения. Они садятся на кровать, и она прижимается к его груди, как делала это в детстве, когда казалось, что его крепкие объятья защитят от всех невзгод мира (и каким-то образом они это делали). Папа постарел, а она повзрослела, но, прижимаясь щекой к его широкой груди, Тонкс чувствует, что печаль отступает, как это было всегда в детстве. – Знаешь, твоя мама была против, чтобы я читал тебе эти сказки про принцесс, которые ничего не могут сами и просто ждут спасения, – мягко начинает отец. – Твоя мама очень умная женщина. Ты же знаешь, я соглашаюсь с каждым ее словом. Он добродушно улыбается Тонкс и целует ее в лоб, когда она приподнимает голову, чтобы лучше его видеть. – Но как я мог не читать их тебе? – сокрушенно спрашивает он, не ожидая ответа. – Твои глаза так сверкали, когда ты лежала под одеялом и слушала очередную Спящую красавицу или Золушку. У тебя мамины глаза, а я не могу противится им, особенно когда они светятся счастьем. Но сейчас я думаю, что она была права. – О чем ты? – Тонкс засовывает печенье в рот и, сделав большой глоток какао, вновь прижимается к отцовской груди, ища родительской ласки. – Эти сказки дали тебе ложное представление о себе самой. Неужто ты хочешь всю жизнь просидеть, не ударив палец о палец, в ожидании вымышленного спасения? Тонкс неопределенно пожимает плечами и бормочет что-то в ответ с полным ртом. – Посмотри, сколько всего преодолел принц, какой интересный путь он прошел, в то время, как принцесса просто ждала его, не сделав ни единой попытки для собственного освобождения. Но знаешь, что? – Тонкс вопросительно мычит, побуждая отца продолжить. – Я больше чем уверен, что, если бы принцесса захотела, она сама бы убила дракона и спасла себя, подарив себе свою собственную жизнь, а не отдав ее в распоряжение незнакомому принцу. Тонкс молчит. Ей будто снова пять, и папа рассказывает ей очередную слишком сложную для ее детского мозга историю, пока залечивает ее разбитые колени, а потом дает леденец и смотрит с такой теплотой во взгляде, словно уверен, что его дочурка все поняла. – Или знаешь, что еще, как вы молодежь говорите, круче? Я же верно сказал? – тут же прерывается он, уточняя корректность использования современного сленга. – Да, – фыркает Тонкс, но больше от того, что ее отец думает, что ему нужно знать какие-то определенные словечки, чтобы общаться с ней. – Так вот, еще круче, если она не убьет дракона, как это вероломно делает принц, думая только о своей выгоде. Я думаю, принцесса может приручить дракона и подружится с ним. И тогда она обретет гораздо больше, а главное, что в этот же момент ее заточение исчезнет, ведь она обретет друга. А потом они смогут вдвоем придумать, как проучить принца, если он забудет ее лицо и будет надевать хрустальную туфельку на каждую девичью ножку в королевстве. Они добродушно смеются, и Тонкс подумывает о том, что иметь дракона в виде домашнего животного и друга по совместительству очень заманчиво и провокационно, – такое ей нравится. Конечно, в мире магглов дракон представляет что-то совсем отличное от настоящих драконов, которых Тонкс однажды видела своими глазами, когда родители возили ее в Египет. Едва ли настоящего дракона можно приручить, и вряд ли отец предлагает ей идти ловить настоящих драконов – ведь и она не в прямом смысле принцесса в башне. – Твой папа не имеет в виду, что дружить с драконом лучше, чем с принцем, – звучит строгий голос ее матери, и Тонкс с отцом поворачиваются к дверному проходу, в котором стоит Андромеда в наглухо застегнутой мантии. – Он имеет в виду, что дружить с принцами, рыцарями и остальными героями очень здорово, но никто из них не нужен для выживания. –Безусловно, – кивает отец. Мать садится рядом с Тонкс и кладет свои изящные руки на ее плечи. Ее кудрявые волосы хранят на себе любимый аромат Андромеды – спелая вишня, пропитанная терпким ликером. Мать использует эти духи столько, сколько Тонкс себя помнит, словно она уже родилась с ним. И этот запах приносит успокоение, стоит только его почувствовать. – Ну хватит вам, – неловко ерзает Тонкс. – Это всего лишь задавака Тернер, его в рыцари нельзя посвящать! – Задавака или нет, но точно полный дурак, – заключает отец, и мама даже не реагирует на грубое слово, которое он произносит. – Для меня твой отец самый настоящий герой, который спас меня, но не как принцессу из башни, – мудро продолжает мать, слегка почесывая затылок Тонкс. – Я герой, только потому что ты героиня. И, поверь мне, девочка моя, – обращается он к Тонкс, – твоя мама не сидела сложа руки, она сражалась с такими драконами, каких в страшном сне не представишь! Тонкс понимает, о чем говорят родители. Их жизни словно со страницы маггловских сказок, только в руках у обоих есть мечи, и они идут сквозь дремучий лес, сражаются с драконами, решают сложные загадки, но все это время наслаждаются обществом друг друга и ощущением сильного плеча рядом. – Посмотри на свою мать, – говорит отец, когда родители, получив по поцелую в щеки и робкую улыбку на лице Тонкс, выходят из комнаты. – Неужели ты думаешь, что такая женщина, как она – а ведь я знаю ее десятилетия, но все равно не могу найти подходящих слов, чтобы описать ее силу – стала бы ждать какого-то жеманного принца, чтобы ее спасли? Нет! Ее жизнь всегда была только в ее руках. И та же сила бежит и в твоих венах. – И твое доброе сердце, – ласково добавляет Тонкс, пытаясь не заплакать, но уже от большой благодарности родителям. Отец расцветает улыбкой и уходит, плотно закрыв дверь. Тонкс забирается под одеяло и забывается крепким сном. Однажды, будучи уже взрослее она понимает глубинный смысл того вечернего диалога. Сквозь все эти годы неправильных выборов, набивания шишек, пролитых слез она задается вопросом, где же эти герои, о которых поведали ей страницы маггловских сказок и мифологии. Где эти хорошие мужчины, герои, которые преодолевают опасности, расстояние и время? Почему ей на пути встречаются лишь мальчишки, которые не знают слово “свидание”, а знают “оттянуться”? И каким образом они решили, что это верный способ очаровать девушку? Одна, томящаяся в спальне для девочек, она лежит в кровати и смотрит в темноту ночи. Тонкс ворочается без сна и фантазирует о принце на гнедом скакуне, который ворвется в ее жизнь, и та наконец-то обретет смысл. Он защитит ее, маленькую и уязвимую, своей широкой грудью. Он преодолеет все трудности, чтобы быть с ней, даже спустится в ад, если это понадобится. Тонкс нуждается в герое. Он должен быть смелым, всегда готовым принять бой, сильным и, конечно, влюбленным в нее. Но отец прав, будет сущей глупостью, если она покорно сядет у окна и будет ждать появления его фигуры на горизонте. Тонкс должна спасти себя из заточения, которое построила для себя сама. Она хочет быть с героем на равные. Она хочет обладать его ловкостью, силой, умом и очаровательностью, чтобы, когда он появился на горизонте ее жизни, она привлекла его, не потому что нуждалась в спасении и не имела больше никаких личностных характеристик. Его привлечет ее суть, свет жизни, бьющий из каждой клетки ее тела. Стоя перед огромным зеркалом в раздевалке команд по квиддичу после победного матча Пуффендуй-Слизерин, измазанная в грязи, с капелькой запекшейся крови в уголке губ, с рассеченной бровью, она ухмыляется своему отражению. Тонкс не в лучшей форме: ребра болят от резкого столкновения с игроком противоположной команды (ее пытались скинуть с метлы по меньшей мере три раза), левое бедро подрагивает от напряжения, напоминая, как сильно она сжала метлу, чтобы не упасть и защитить кольца, в которые летел крученый квоффл, а в нее саму летели два бладжера, пока загонщики ее команды терпели нарушения со стороны Слизерина. Она выглядит не лучшим образом, но вот ее противник, загонщик со Слизерина, который и отравлял ей и всей ее команде всю игру своими неправомерными действиями, отправлен в Больничное крыло, потому что, как только ловец Пуффендуя ловит снитч и команда выигрывает матч благодаря его ловкости, Тонкс, спустившись с метлы, знакомит неандертальца со своим коленом и, возможно, носком ботинка. Конечно, минус десять баллов с Пуффендуя, но болельщики кричат громче, команда обнимает сильнее, а землистое лицо декана факультета Слизерин и по совместительству черной летучей мыши перекошено от злости. Тонкс ловит взгляд профессора Снейпа и пожимает плечами – если он не в состоянии заставить свою команду играть честно, то это сделают другие. Она смотрит на себя в зеркало, полная ярости, которая придает ей так много силы и веры в себя. Она девчонка, но уж точно не слабачка и не позволит никому исподтишка издеваться над ней. Она клянется, смотря в свои глаза, что построит карьеру человека, который будет обличать, ловить и наказывать по закону тех, кто творит зло и нарушает правила, руководствуясь своей эгоистичной выгодой. Тонкс обещает себе, что отныне она больше не станет ждать героя, который решит все ее проблемы и спасет ее. Она сама героиня, вершительница своей судьбы. И она встретит себе подобного, когда придет время. Подружки подбивают ее на Хэллоуинское колдовство, которое как раз совпадает с восемнадцатыми лунными сутками (что идеально для гаданий на любовь, заверяет соседка, любимица профессора Трелони). В спальню девочек они приносят большое блюдо, наполненное водой, каждая получает по свече. В самый темный час, когда луна находится в высшей своей точке, каждая девушка по очереди, закрепляя свое намерение специальными колдовскими словами, наклоняет зажженную свечу над гладью воды. У всех выходит абсолютно непонятная абстракция и поначалу девушки больше смеются и мало придают значения лужицам воска на поверхности воды, но, как только одной удается расшифровать свой символ, смех стихает – каждой хочется будущего, намеченного духами супруга увидеть. Тонкс без конца смотрит на свое расплывшееся пятно и пытается понять его смысл. Одна капля идеально круглая, а под ней вытянутая в ее сторону вторая, словно кто-то задрал голову, чтобы посмотреть на круг. Девушки безрезультатно смотрят на восковой этюд, но ни одна не может выдвинуть предположение. Через открытое окно ветер доносит далекий волчий вой. – О, это оборотень! – деловито заявляет подруга Тонкс. – ПФ, – фыркают остальные, – а если бы ты услышала трель, то сказала бы, что в мужья Тонкс получит птицу-певчую? – К тому же оборотней почти не осталось. Отец говорит, что их всех истребили, а кто выжил, живут стаями в дремучих лесах. – Вряд ли Тонкс станет лесничем. – Стоп! Если в следующий раз будем гадать на будущую профессию, то я могу не участвовать? Фух, – шутит Тонкс, картино вытирая пот со лба, и все смеются. Она забывает об этом гадании на долгие-долгие годы, пока ее решения не приводят ее в Орден феникса, где она знакомится с Ремусом Люпином. Он совсем не похож на ее предыдущих мальчишек, парней и мужчин, которых она по ошибке посвящала в рыцари. Он делает те простые вещи, от которых сердце любой нормальной девушки начинает трепетать – открывает перед ней дверь, спасает от дождя под своим плащом и уже только после водоотталкивающими чарами, выбирает путь у обочины, защищая ее яркое розовое платье под стать волосам от брызг мимо проезжающих магловских машин, спрашивает о ее комфорте и обязательно использует согревающие чары или пальто, если требуется, отодвигает стул, когда она хочет присесть и говорит робкие, но приятные комплименты. А самое главное Ремус Люпин слушает, внимательно слушает бесконечный поток слов, вырывающийся из ее рта. И что более удивительно, он запоминает услышанное, чтобы в нужный момент припомнить словом или преподнести незначительный подарок, который является отсылкой к их разговору, о котором Тонкс уже успела позабыть. Только когда он оставляет след своих горячих губ на ее устах, она вспоминает об этом дурацком гадании, которое, как оказалось, и в правду предрекло ее судьбу. Опасность, которая скрыта в нем, словно дракон, приручение которого необходимо для выживания, но, безусловно преобладающая, человеческая часть про героя, плечо которого ей хочется почувствовать подле своего. Но Ремус начинает всячески ее избегать, после того страстного поцелуя, когда его дрожащие руки скользили по ее спине, затянутой в тонкий атлас, и не решились перейти грань пояса джинс. Избегание Тонкс цель сложновыполнимая, включая то, что он живет на площади Гриммо,12, куда она наведывается через вечер по делам Ордена либо для того, чтобы пропустить по бокальчику с Сириусом, но Ремус, кажется, любит ставить перед собой непростые задачи. Тонкс в замешательстве – уже давно она не бегает за мужчинами, чтобы получить их мимолетное внимание, но конкретно этот мужчина заставляет ее думать о себе чаще нужного. Она знает, что тоже ему нравится, что тогда в мрачной гостиной в свете затухающего пламени ее руки оказались в его волосах, а его губы на ее щеках по инициативе Ремуса. Так почему же сейчас Ремус ведет себя как стесняющийся подросток? – Из-за одной пушистой проблемки, – отвечает Сириус на высказанный вслух вопрос одним поздним зимним вечером, пока Ремус был, а точнее прятался от Тонкс, на задании Ордена. Сириус издает смешной вой и наколдовывает в воздухе клубы дыма, которые образуют идеальный туманный круг, чтобы у Тонкс не осталось сомнений в специфике тревожащей Ремуса проблемы. – Непросто быть таким скромнягой и оборотнем одновременно, – пожимает плечами Сириус и расфокусированным взглядом от пятого бокала огненного виски смотрит поверх ее плеча. В другую их встречу Ремуса опять нет дома, поэтому Сириус позволяет себе еще парочку откровений касательно чужой и малоизвестной ему за последние годы жизни. – Любви в его жизни было столько же, сколько солнца зимой в Англии: слишком мало, свет такой далекий и сквозь облака даже не ясно, есть он там или сражение проиграно, и свет поглотила беспроглядная серость, – грустно говорит Сириус, подливая племяннице в бокал. Они сидят до поздней ночи, Тонкс караулит Сириуса, эмоции которого меняются чаще, чем цвет ее волос: то он в ярости и требует от нее поговорить с Дамблдором о его заточении в этом проклятом доме; то он проваливается в глубины своей печали и угрюмо молчит, лишь изредка фыркая; то неожиданная решимость охватывает его, и он порывается прямо сейчас выйти за порог Площади Гриммо, 12, но слишком большая доза алкоголя в его крови не позволяет ему даже из кресла подняться. Тонкс с разрастающейся ядовитой печалью смотрит, как некогда красивый, деятельный и несомненно любвеобильный человек, оказавшись в безвыходной ситуации, лишь усугубляет свое состояние, опускаясь на дно стакана. В середине ночи Тонкс, взвалив Сириуса на свое плечо, помогает тому добраться до спальни. По пути он поджигает несколько книг из фамильной библиотеки Блэков, которые Тонкс вынуждена тут же затушить, чтобы ненароком не спровоцировать пожар в и без того обветшавшем доме. Бокал Сириус взял с собой, но до рта уже не может донести, поэтому разливает огненный виски на свою сорочку (майке Тонкс тоже достается). Тонкс избавляет их одежду от следов алкоголя, накрывает уже храпящего Сириуса колючим одеялом и выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. – Гадкий осквернитель рода, ведет себя как настоящая свинья, если бы только моя бедная Госпожа знала, в какое уродство превратился ее сынок, – слышны стенания Кикимера где-то наверху. Тонкс ложится в гостиной, решив, что уже слишком поздно, чтобы уходить, и что нужно проследить за Сириусом, который будет завтра мучиться жутким похмельем и орать на весь дом, требуя, чтобы Кикимер принес ему антипохмельный рассол с настоем календулы. Домовик же, томимый ненавистью к неблагочестивому, по его мнению, хозяину, будет изводить Сириуса, до последнего медля с выполнением приказа. Тонкс знает, что раны, нанесенные мыслями, залечиваются сложнее и больнее всего, но она теплит в себе маленький огонек надежды, что Сириусу удастся исцелиться. Утро будит Тонкс запахом шоколада и нежными прикосновениями к щеке. Тонкс выгибается, подставляя кожу под теплые пальцы, но, как только их обладатель обнаруживает, что она уже не спит, прикосновения исчезают. Хотя бы запах шоколада остается. Она открывает глаза, зная, кого увидит, – мужчину, который избегал ее последние две недели, после того, как даровал сладкое обещание. Предчувствие подтверждается, когда она открывает глаза, решив сегодня придать им голубой цвет. Ремус Люпин выглядит уставшим, его волосы, подернутые дымкой седины, слегка влажные от дождя, медовые глаза светятся теплом, а губы растянуты в печальной улыбке. Чем дольше она смотрит на него, тем ярче выступает румянец на его щеках. Тонкс нравится видеть его смущение, еще она хочет услышать извинения. – Я осмелился приготовить тебе какао и принес кокосовое печенье, – наконец мягко произносит он. – Надеюсь, ты не станешь возражать против такого неклассического английского завтрака. – Сладкое лучше любой яичницы с бобами. Она садится и закутывается в одеяло, потому что камин за ночь погас и теперь в комнате неприятно холодно и сыро. Ремус тут же направляет палочку и разжигает огонь в камине. Дрожащими руками Тонкс берет стакан с какао и печенье. Как он угадал? Как угадал, что папа всегда залечивал ее сердце таким набором, который хорошенько сдабривал ободряющим и поддерживающими словами? Как всего лишь с помощью двух вещей Ремус заставил ее почувствовать себя снова дома? Печенье на вкус замечательное, рассыпается во рту и смешивается с нежным вкусом шоколада. Она чувствует, как его желание позаботится о ней растекается сладким медом по телу. – Очень необычная форма, я нигде не видела, чтобы продавали такие толстые и большие ломти, – замечает Тонкс, рассматривая свой завтрак. – Ну, эм… – мнется Ремус, – я приготовил его сам. Тонкс представляет Ремуса в фартучке, замешивающим тесто – возможно, немного муки осталось в его волосах, а домашняя майка испачкана в масле – и громко смеется. Она тут же делится своей фантазией с Ремусом, который забавно фыркает и мягко улыбается на такую интерпретацию себя самого, но смех Тонкс быстро стихает, когда она представляет, что на нем нет больше никакой одежды, кроме фартука, а глаза смотрят с таким же теплом на нее. Она запихивает себе в рот большой кусок и пытается скрыть собственное смущение за чашкой. И под громкий, отчаянный крик “Кикимер, сейчас же принеси мне настой!” Ремус Люпин наконец-то приглашает ее на свидание. – Я думала, ты избегаешь меня, – с укором говорит Тонкс, не обращая внимание на волну радости, бушующую прямо в ее солнечном сплетении, – сначала ей нужно все выяснить и лишь потом соглашаться. – Так и есть, – неуверенно подтверждает Ремус, и сейчас избегая смотреть ей в глаза. – Я проводил здесь те вечера, когда ты не проводила, и Сириус сказал одну умную вещь. Он сказал, что, несмотря на то, как сильно я боюсь увидеть солнце и встать под его лучи, это просто случится, потому что я не могу вечность жить в тени. – О, Сириус наделен даром метафор и умеет эффектно их использовать, – замечает Тонкс, теперь еще с большей грустью отмечая, как этот человек теряет себя среди старинных интерьеров и плещущегося рекой огненного виски. – Ты будешь поражена, насколько, – усмехается Ремус. – Он так же сказал, что нельзя навредить солнцу, потому что оно полностью автономно, но если оно благосклонно смотрит в твою сторону, то нужно ловить удачу за хвост. С первым утверждением я, конечно, могу спорить до бесконечности, но вот со вторым… Я подумал, если ты, например, рассматриваешь это как мимолетную интрижку, секундное желание повеселиться… И даже, когда ты прозреешь, чего не может не случиться… Когда ты уйдешь светить другим и наслаждаться их обществом, оставив меня с разбитым сердцем, я… Я думаю, я согласен на такой исход, потому что Сириус прав, я слишком долго прятался в тени. Тонкс аккуратно ставит чашку на стол, отряхивает руки от крошек печенья, краем глаза наблюдая, в какую струну от напряжения вытянулся Ремус. С одной стороны, она ужасно сильно хочет его помучить и за бесконечные две недели игнорирования ее личности, и за эти глупые слова про мимолетное увлечение, с другой стороны, она видит, как он измучил себя мыслями за это время и что он ждет ее ответа как приговора, даже не надеясь на помилование. А еще она никак не может выкинуть из головы фантазию, где он наконец-то снимет этот ненужный фартук. Тонкс скидывает с плеч одеяло и одним движением, за которое она успевает ногой снести блюдце со стола, запрыгивает на колени к Ремусу, оказываясь с ним лицом к лицу. Он инстинктивно обхватывает ее за талию и прижимает ближе, но, опомнившись, с сомнением заглядывает в глаза Тонкс. – Знаешь, зря мародеры считали тебя самым умным в компании. Ты самый настоящий глупец! – говорит Тонкс, растягивая губы в широкой улыбке. Под громкий сотрясающий стены крик “КИКИМЕР”, она оставляет поцелуй на его губах, дающий все ответы, которые она хотела сказать, а он – услышать. Кажется, впервые за столько лет она нашла своего принца, у которого уже есть свое собственное домашнее животное. И, слава Мерлину, что это не кошка – Тонкс гораздо благосклоннее относится к большим зверям. Ремус водит ее на свидания: милые прогулки, разговоры о прошлом друг друга, обсуждения историй стран или Вселенной, робкие касания рук, много горячего какао, поцелуи под зарождающимся месяцем, вечера у камина, избегание разговоров о войне. Начав с массивной обуви и рваных маек, Тонкс медленно двигается в сторону платьев, оголяя ноги. Она ждет, томится от чувства, когда же он прикоснется не только к ее рукам и лицу. Остается лишь надеяться, что под всеми этими закатанными кардиганами и заштопанными брюками скрывается огонь, в котором она скоро сгорит. Эти надежды подтверждаются редкими жаждущими взглядами, которыми он одаривает ее, когда думает, что она не видит, и хитрыми ухмылками Сириуса, который абсолютно не скрывает, что понимает происходящую между ними химию. – Моя коллега и, по удачному стечению обстоятельств, подруга и соседка уезжает на супер-секретное задание-Министерства в Ирландию, а значит, с завтрашнего дня квартира в полном моем распоряжении. И еще достаточно далеко до полнолуния, а значит, ты в самом расцвете сил. А так же завтра приезжают Уизли, и Сириус будет не один, – перечисляет Тонкс, загибая длинные пальчики. – Как насчет того, чтобы я приготовила еду, мы провели милый домашний вечер и ты остался на ночь? –Тонкс, словосочетания “я приготовлю еду” и “милый вечер” прямо противоположны друг другу, – мягко отвечает Ремус, взмахом палочки, заставляя тяжелые гардины самостоятельно сниматься с карниза. – Эй, в прошлый раз я принесла пирог с ревенем, и Сириус мучился животом всего полчаса и без серьезных последствий, – возмущается Тонкс и шутливо ударяет Ремуса по плечу. – Я не виновата, что в самый первый раз вас обоих тошнило от сваренных спагетти! – Племянница, от твоего пирога меня тоже тошнило, я просто не хотел рассказывать, чтобы ты не грустила, – вмешивается Сириус, принесший с собой коробку, в которую он скидывает все подряд с пыльных полок. – Ладно-ладно, сдаюсь. – Тонкс шутливо поднимает руки. – Я абсолютно беспомощна в готовке. Это же не делает меня плохим человеком? Ремус качает головой и улыбается. – Точно нет, если при этом ты не пытаешься никого накормить едой собственного приготовления, – шутит Сириус, осматривая запечатанный магией сундук и раздумывая, стоит ли к нему прикасаться без дополнительных мер защиты. Ремус гладит ее талию, утыкается в розовую макушку и тихо говорит: – Еду приготовлю я. Он аккуратно складывает плотный бархат и левитирует стопку в ванную комнату, где уже стоят тазы, полные пенящейся воды. Ремус выходит из комнаты, оставляя Сириуса и Тонкс одних. Сириус не смотрит в ее сторону, но она видит, как сильно сжата его челюсть. – Сириус, – тихо зовёт Тонкс, и морщинка пересекает его лоб. Она хочет что-то сказать, она почему-то чувствует необходимость оправдаться за свое счастье. Но он не дает произойти этому унижению. – Я рад за вас, правда, – говорит Сириус, едва открывая рот. – Но при этом я так зол на вас. За то, что у вас есть свобода передвижений, за то, что ваша жизнь не стоит на стопе и вы можете испытать это блаженство от принятия решений и возможности делать хоть что-то. –Ох, Сириус, – вновь произносит Тонкс, не зная, какие слова подобрать, чтобы успокоить его томящуюся в заключении душу. Он позволяет ей забрать коробку из рук и поставить рядом, а потом Тонкс обнимает его. Сириус неуверенно кладет руки ей на плечи. Они стоят так посреди грязной комнаты и наследия Блэков, которое сейчас больше похоже на хлам, и Сириус время от времени произносит ей куда-то в голову с отчаянием: “Они не могут держать меня здесь вечно”. Ремус приносит лазанью и фаршированные баклажаны в томатном соусе. Тонкс максимально готова к этому вечеру: прибрала беспорядок, который с соседкой они устроили за месяц, перестелила постельное белье, полила почти засохший кактус, купила вина и, самое главное, надела одинаковый комплект белья, косточки лифчика которого сейчас неприятно врезались в тело. Но это мелочь, ведь она надеется, что в ближайшие часы с нее снимут этот ненужный элемент гардероба. Они разговаривают о маггловской политике двадцатого века, обсуждают технический прорыв того же времени и сетуют, что некоторые технологии сообщество магов могло бы позаимствовать для себя. Ремус гладит ее ладони, Тонкс нахваливает его кулинарные способности и шутит, что в их паре готовить всегда будет он. Судя по тени, на секунду легшей на его лицо, Ремус до сих пор думает, что для нее это лишь “мимолетное увлечение” и скоро она уйдет светит каким-то неизвестным другим. Она решает обсудить это позже – сегодня ночь не для разговоров. Ремус сдержанно касается ее ног, когда она кладет их ему на колени, и медлит, словно ждет разрешения. Тонкс смеется про себя, не понимая, как он может не считывать эти намеки за разрешение. Но, кажется, Ремусу требуются более точные указания. Что ж, это не составит проблемы. – Я хочу, чтобы сегодня ты зацеловал меня, заласкал со всем жаром, который только есть внутри тебя. Хочу почувствовать себя желанной и единственной. Ремус кивает. И улыбка, хитрая и многообещающая, расцветает на его лице. Они допивают вино в бокалах, и Ремус, взяв Тонкс за руку, ведет ее в комнату, но не к кровати, как та уже успела себе нафантазировать, а на небольшой зеленый диван, стоящий у окна. – Какой замечательный у тебя диван, – неожиданно говорит он низким голосом. – Ложись. Тонкс неловко ложится солдатиком на диван, вытягивая руки и ноги. Она смотрит, как Ремус опускается на колени подле ее тела и склоняется над лицом. Они целуются, и Тонкс пытается затащить Ремуса на себя, но тот не поддается, опуская горячие губы на линию подбородка, позволяя обнять себя за плечи. Он лижет ее ухо, проникая языком в раковину, вызывая смех вперемешку со стонами, целует ключицу, отчего у Тонкс сбивается дыхание, и ловит ее тихие стоны удовольствия губами. Он оставляет нежный поцелуй у декольте платья, ведет влажный след языком меж ее грудей и, дождавшись нетерпеливого разрешения, которое Тонкс выражает тихим стоном и рукой на его шее, приспускает два слоя ткани – хлопок и кружево, – чтобы увидеть бледные небольшие холмики, ожидающие, когда же он одарит их своим вниманием. – Я заприметил этот сосок еще столько времени назад, – шепчет Ремус и прикусывает вставший бугорок, вырывая тихий стон изо рта Тонкс. Он без конца говорит своим тихим, спокойным голосом, нахваливает ее тело и податливость, озвучивает свои мысли, ласкает ее кожу словами, льющимися потоком из его порочного рта. Он говорит вещи в которые верится с трудом, но очень хочется поверить – какая она красивая, прекрасная, желанная, вкусная и как ему нравится абсолютно все в ней. Тонкс чувствует, как краснеют ее щеки от похвалы этого мужчины. Он греховно стонет, когда они в четыре руки освобождают ее из плена платья и она остается в только нижнем белье – голубые трусики и приспущенный лифчик, который не скрывает ничего, а только подчеркивает округлость груди и налитые соски. Теперь уже Тонкс берет его за руку и ведет к кровати. Ремус, не вставая с колен, покорно движется за ней и роняет ее на матрас, подтягивает ближе к краю, чтобы уткнуться лицом в бедра. Тонкс звонко смеется, когда он нетерпеливо прикасается к ней языком, не потрудившись отодвинуть трусики. – Я хочу провести здесь остаток своей жизни, – шепчет Ремус, отодвигая тонкое кружево и оставляет первый, но далеко не последний поцелуй на налитых кровью, влажных губах. Тонкс закрывает лицо ладонями, борясь со смущением от его откровенности и желанием ответить ему тем же. Последнее ей пока не доступно – она не в состоянии в голове-то собрать мысли в кучку, а о том, чтобы произнести их вслух, не может быть и речи. Ремус Люпин, который рта не раскрывает лишний раз, в постели оказывается любителем поболтать, обсудить шелковистость кожи Тонкс, красоту ее груди, мягкость живота и бедер, отметить созвездие родинок на ее руках и влажность ее лона. И как только Тонкс удалось распознать этот алмаз за его твердой, практически непробиваемой броней? Она не замечает, как Ремус тоже оказывается на кровати, только осознает, как крепко он держит ее за бедра, контролируя ноги, и как жадно он ест ее, словно самый вкусный десерт. Тонкс поднимает глаза к потолку, а на ее устах застывает блаженная улыбка от восторга. Кажется, он убирает лобковый волос из своего рта, но не высказывает своего недовольства, а просто возвращает свою голову меж ее широко разведенных ног, не упустив возможность сказать, какая она вкусная и влажная, отчего у Тонкс розовеют уши, но улыбка становится лишь шире. Она сжимает под пальцами простынь и поддается сильнее в жар его рта. Никогда в жизни Тонкс не думала, что грязные разговорчики в постели будут усиливать ее возбуждение, но это именно то, что происходит. Его слова подтверждают его безоговорочное наслаждение каждой секундой процесса. Слова ложатся на ее кожу поцелуями, а на ее тревожный мозг, заставляющий ее сомневаться в каждой секунде своего существования, – успокаивающим и расслабляющим зельем. Оказалось, что этот спокойный голос, произносящий такие страстные вещи, то, что было ей необходимо с самого начала. Ее тревога под его умелыми пальцами и требовательным языком растворяется, словно он слизывает ее, как кот сметану. Она теряется в своих мыслях, чувствуя как огонь, собирается в ее бедрах и устремляется к маленькой точке, на которой сосредоточен его язык. Кажется, она просит вслух либо он умеет читать мысли, потому что Ремус усиливает давление и скорость. Тонкс выгибает на кровати, и единственной причиной, почему ее бедра не смыкаются вокруг его головы, являются его руки, крепко удерживающие их на месте. Ее крик стихает, и она обессиленно падает на кровать, чувствуя легкие касания губ к своим бедрам, продлевающие негу, блуждающую в теле. Ремус протягивает ей стакан воды, но, когда ее рука оказывается не в состоянии удержать предмет, он приподнимает ее голову, подносит стекло к губам и поит сам, стирая тонкие дорожки с подбородка. Тонкс улыбается и возводит глаза к потолку. Ремус безусловно рыцарь, но он не просто рыцарь, который совершает подвиг на пути к замку, в котором заточена принцесса. О нет, Ремус – рыцарь для взрослых, выросших девочек, которые умеют играть в игры, недоступные маленьким. Ремус – кунирыцарь. И далеко не каждой принцессе нужен именно такой рыцарь. Но Тонкс, о, Тонкс он жизненно необходим. Существует ли орден кунилингуса? Если да, то Ремус должен стать его предводителем. “Каждой даме по кунилингус” – вот как должен звучать девиз этого ордена. Тонкс хочет (для нее это критическое условие существования) быть той придворной дамой, к чьим ногам упадет сердце их предводителя, и он докажет ей свою преданность самым правильным образом. Вновь и вновь. Тонкс смеется собственным мыслям и опускает глаза к Ремусу, голова которого до сих пор находится между ее ног, а губы жадно слизывают смазку. Она тянет его на себя, намереваясь избавить мужчину от одежды, но тот совершенно глупо начинает оказывать сопротивление. – Тебе не понравится, – говорит Ремус, удерживая ее руки, пытающиеся расстегнуть верхнюю пуговицу его рубашки. – Планируешь всю жизнь провести в одежде и никогда не раздеваться? – хмыкает Тонкс, отводя его слабо сопротивляющиеся руки. – Так и вижу заголовки в Ежедневном пророке: “Он не мылся десятилетиями, скрывая свое тело ото всех”. Не глупи, твое тело выглядит так, словно ты дрался с тысячами драконов. И мне это нравится. Ремус то сжимает ее руки, останавливая, то разжимает, позволяя расстегивать пуговку за пуговкой. И наконец он сдается в плен ее настойчивости и своего желания, выпирающего через брюки. Они вдвоем избавляют его от одежды. Его тело в шрамах, с головы до пят, даже на стопе есть витиеватый узор, но Тонкс действительно кажется, что это шрамы его подвигов, его борьбы на пути к ней. Она хочет изучить каждый, чтобы увидеть, каких драконов ему пришлось убить, чтобы победить, но она чувствует, как Ремус каменеет под ее пальцами, очерчивающими розовый шрам на предплечье, поэтому она оставляет это желание нереализованным на сегодня, сохраняя его до лучших, раскрепощенных времен. Тонкс тянется к застежке лифчика, который они так и не сняли с нее, но Ремус останавливает ее, качая головой. Он стягивает лямки с ее рук и убирает лифчик с груди, опуская тот на ее талии. – Интересные подтяжки. Ты дизайнер? – шутит Тонкс. – Тебе очень идет, – отвечает Ремус своим греховным голосом и припадает к ее груди. Тонкс стонет и шире разводит ноги, приглашая его к любым действиям, которые ему захочется. – Я принял зелье временной стерилизации, – серьезно говорит Ремус, приставив горячий член к ее входу. Тонкс кивает. Такое предупреждение, конечно, расслабляет. Эти зелья нового поколения, созданные для мужчин и вызывающие минимальные побочные действия, в отличие от всего того, что придумано для женской контрацепции. Слава Мерлину, хоть в чем-то общество магов очень прогрессивно. И, конечно, слава всем богам, что Ремус остается джентльменом во всех аспектах. Она ждет, что будет больно. Ей всегда поначалу больно, когда член только входит в нее. Это то, с чем ей пришлось смириться в своей сексуальной жизни. Но он одним плавным толчком оказывается в ней, и она распахивает глаза, ошеломленная этим благословением. Тонкс не может скрыть удивления и делится своим открытием с Ремусом. – Какие же идиоты у тебя были до меня, – откликается он и усмехается. Она шутливо сжимает его сосок, наблюдая, как судорога проходит сквозь тело Ремуса и он прикрывает глаза в наслаждении. Тонкс не может поверить своему счастью – первый в ее жизни мужчина, у которого чувствительность сосредоточена не только на члене. Она хочет пощекотать его ребра, провести ногтями по спине и посмотреть реакцию, но, словно прочитав ее мысли, он хватает ее шаловливые ручки и прижимает к кровати. – Закинь мне ноги на плечи, – командует Ремус. Тонкс подчиняется без промедления и вскрикивает от интенсивности ощущений. Ремус склоняется над ее лицом, сжимая в тиски ее тело своим, и целует в губы, сглатывая стоны и крики от яростного темпа, который он задает. А когда он отрывается от ее рта, то вновь начинает говорить все эти сладкие вещи, от которых огонь бежит по ее венам. Она слышит его вскрик и чувствует как он изливается глубоко внутрь нее. Тонкс наблюдает, как сжимаются его пальцы на ногах и дрожит грудная клетка, когда он выходит из нее и ложится рядом. Его ресницы дрожат, а веки плотно-плотно сомкнуты, и она знает, что он видит сейчас звезды перед собой. Ремус утыкается ей в подмышку и целует нежную кожу. – Ты просто великолепна, – шепчет он, пытаясь привести дыхание в норму. Ремус поднимается, чтобы налить воды. Он протягивает ей стакан, пока сам жадно пьет из своего, но Тонкс мало интересует утоление жажды – ее взгляд неотрывно следит за мягким членом, кокетливо покоящимся в буйстве черных кудрей, подернутых сединой. Она игнорирует его вытянутую руку и наклоняется вперед, чтобы оставить легкий поцелуй на его члене. Тонкс поднимает глаза и вопросительно смотрит на мужчину – если он спрашивал разрешения, наверное, ей тоже не помешает быть тактичной впервые в жизни. Она успевает провести языком по стволу и взять в рот мягкий член, параллельно опуская руку на свои замершие в ожидании гениталии, прежде чем Ремус мягко отстраняет ее. За окнами уже глубокая ночь, только окно является источником света в комнате, поэтому Тонкс с трудом может разобрать эмоции на лице Ремуса, но она уверена, что видела досаду, скрывшуюся так быстро, как заяц за деревьями. – Он не встанет сегодня больше, – отрывисто говорит Ремус и спешит ее заверить: – Не из-за тебя! Такое просто случается. Скоро полнолуние, я вымотан заданиями для Ордена. – Он сжимает переносицу. – И я старый. – Окей, нет на свете совершенства, – беззаботно говорит Тонкс и пожимает плечами. – Я не вижу в этом проблемы. И еще ты не старый, не смотря на то, как тебе хочется в это верить. Хотя, конечно, такие вещи в двадцать лет не случаются. Но этого Тонкс не добавляет. В ее голову приходит как минимум две идеи, как они смогут преодолеть эту неурядицу в будущем. – Ты хочешь еще? – спрашивает Ремус. Своим вопросом он прерывает ход ее мыслей, в которых его опавший член в ее рту, а его пальцы в ее влагалище, чтобы он мог чувствовать, как она сжимается и течет для него. Такое вряд ли оставит хоть одного мужчину равнодушным. Но Ремус не знает, с какой легкостью она отнеслась к произошедшему, он все еще стоит напряженный перед ней, дразня своим телом, и ждет ответа. – Я не кончила, хочу разрядки, – вновь пожимает плечами Тонкс и делает плавный круг пальцами, покоящимися на головке клитора. В попытке отвлечься, она замечает часы на прикроватной тумбочке и убирает руку. – Ох, уже слишком поздно, а у меня утренняя смена. Лучше лечь спать сейчас. Она не успевает закончить предложение, когда Ремус хватает ее за ноги и переворачивает на живот. Тонкс проезжает по матрасу и упирается вытянутыми руками в стену, пока Ремус приподнимает ее бедра, ставя на колени. – Думаю, отправить тебя на службу в Министерство неудовлетворенную, будет преступлением, за которое меня посадят в Азкабан, – говорит он прямо в ее пылающее ухо, склонившись над ней. Ремус не больно, а, скорее, раззадоривающе кусает ее ушко и ведет дорожку поцелуев вдоль позвоночника, опускаясь все ниже и ниже. Тонкс не может сдержать стон, когда он вжимается лицом в ее бедра, а чуткий язык толкается в мягкое, влажное нутро. Она слышит довольное урчание позади себя и позволяет тихому неуклюжему признанию сорваться с ее губ: – Какой же ты классный, – шепчет Тонкс, закрывая глаза от любовной неги, разливающейся в теле от его прикосновений. Тонкс не верит своему счастью, но, кажется, она наконец-то нашла принца, которого так долго ждала. Оказалось – всего-то нужно было стать собой.