Исход 0.1: черепа, обрамленные кровью.

      Морг. Три тела. Офицер, стоящий рядом.       Селина хмурит тёмные брови с несколько секунд в попытках убежать от самой себя, прикрывает глаза до спазмов в посиневших ввиду тонкой кожи век — бег сменяется ходьбой, а она — едва ощутимыми перебежками. Астор был самым настоящим крючком, плотно впившимся в десну и губы, на деле же — куда-то намного глубже, туда, откуда его ни за что не вытравить. В чуму тела хоронили на особом уровне или сжигали, но с ним так не выйдет — эта та часть её жизни, которая всегда будет иметь вес.       Любить кого-то, кто делает тебе так больно-больно — и это не чувство, а обязанность, навязанная десятилетиями и словами о привязанностях. Он напоминал отца — непредсказуемый наркоман, но было в нём что-то и от матери — глубокое дно в ещё не прояснившихся от прихода глазах, в которых Селина старалась видеть что угодно, но только не наслаждение пытками.       С промежутками — в частности, с четырнадцати до восемнадцати, — морг был частым местом, так что Исход вовсе не пугали ни запах больниц, ни накрытые тела. Это было чем-то обыденным — когда над трупами происходит надругательство, многое в голове встаёт на свои места. Меняется отношение к смерти, например, теперь старуха с косой была не нежданным гостем, а самым настоящим подарком судьбы. Такое же отношение было и у Саймона: он всё ещё помнил их разговор с Селиной, когда они оба чуть не умерли. С иссушённых губ тогда сорвалось хриплое «жаль».       Призраки прошлого всё больше и больше терзают, нагоняют и вдруг обретают вполне себе человеческое тело; Селина не знает, сходит она с ума или это просто пережитки прошлого, но даже если и так, она искренне надеялась, что в момент, когда рассудок окончательно покинет её голову, оставляя место только чертям и воспоминаниям, Исход останется совсем одна. Ведь ломаться при ком-то — унижение. Ломаться можно только при Асторе — он не соберёт тебя воедино по осколкам, а измельчит их в порошок.       Это странные чувства: когда его смерти хочется больше, чем своей, но по приходу с его очередной миссии сердце бьётся диким волнением. За него. Багряная пустыня в грудной клетке затрагивает органы, давит на желудок, вызывая уж слишком ощутимую тошноту в очередном предвкушении. — Он ранен? — хрипит Селина, едва успевшая ухватить окровавленную руку Мэри во всей этой суматохе. Как только отряд прибыл с недавнего задания, база гремела. Все носились будто тараканы, и в этой всеобщей панике больше всего хотелось закрыть голову руками и стать пятой стеной. — Мэри.       Женщина спешно кивает, но тут же, опешив, замолкает; Селина забирает из её рук таз с водой, несколько бинтов и аптечку. Почти на автоматизме, до одури заученными движениями, но руки её дрожат так, будто бы Исходу никогда в жизни не было так страшно, как сейчас. — Он очень зол, я не… — она не договаривает, когда дверь перед её лицом закрывается.       Первый шаг даётся очень тяжело; Астор сидит на собственной кровати. Плечи его напряжены достаточно для того, чтобы вздрогнуть и шумно сглотнуть. Порча — гиена в чистом виде, но не сейчас, когда одна рука его зажимает наспех забинтованную рану, когда он истекает кровью и смотрит так болезненно-болезненно, что у неё всё внутри сжимается.       Ей восемнадцать. Сети, которые впиваются в тело, разорвать уже не получится — Селина и не думает. Она только покорно делает несколько шагов навстречу, старается никак не смотреть в его глаза и ставит таз на пол рядом с кроватью.       Исход знает достаточно для того, чтобы теперь из прикроватной тумбы вытащить баночку с таблетками. Если верить Порче на слово, в последние месяцы его пристрастие к наркотикам ослабло благодаря субоксону — эдакая штучка, облегчающая ломку у наркоманов.       Пара таблеток ложится на его язык; он шумно сглатывает, не запивая, и поднимает взгляд. В полутьме комнаты и тусклом свете из окна радужка его глаз кажется почти бесцветной — нечто полностью лишённое жизни, замученное, и Селина не чувствует ничего, кроме жалости. Он не так часто показывал лицо, почти не снимал маску, но в моменты, когда это происходило, Исход всегда бережно накрывала щетинистую щеку ладонью. Даже несмотря на то, как это было болезненно — несмотря на то, какими покалываниями отзывалась его кожа. — Не сдержал, — он хмурит тёмные брови, отводя взгляд, и его радужка меркнет окончательно.       Селина спускается взглядом ниже, пальцы скользят по предусмотрительно обнажённому и избавленному от накидок телу к ране в районе правого бока. Она вдруг поднимает глаза, когда садится меж его ног и мочит одну из тряпок в тазу. Астор всё понимает. — Пуля, — кивок.       Пальцы прощупывают рёбра на предмет сюрпризов, и Селина с облегчением отмечает, что это единственная глубокая рана на всём его теле. Хорошо. Даже слишком. Сердце перестает отбивать бешеный ритм, и на место её волнению приходит холод и педантичность.       Когда холодная ткань проходится по ране и поражённой вокруг коже, стирая грязь и запекшуюся кровь, Порча прячет лицо в ладонях и начинает дрожать. Селина знает, что это значит, но свою работу выполняет как никогда хорошо. Базового курса было достаточно для того, чтобы оказывать первую помощь, а пули… Что же, пули она научилась вытаскивать именно у Астора — это была вынужденная мера, нежели желанная. Когда он был под приходом, помочь себе самостоятельно не мог. — Я так жалок, — вдруг начинает мужчина, когда пинцет едва раскрывает края малой раны. — Мне искренне жаль, что так вышло.       Селина хмурится, но взгляда не поднимает — накладывает швы, пытаясь подавить дрожь в руках, чтобы не сделать Порче больно. Это был второй раз, когда он позволял себе поговорить по душам. — И тебя жаль, — теперь дрогнул и его голос. — Но я… я не могу остановиться, понимаешь? Ты же понимаешь, точно!       Нервный смех прокатился по комнате, а по спине — табуном мурашек. Конечно, теперь, прожив двадцать восемь с чертом лет, она всё понимала. Его ломало, но вовсе не от наркотиков. — Я так не хочу ни на кого надеяться… Я так хочу надеяться только на себя, что совсем не знаю, как остановиться…       Селина поднимается, кидает грязную тряпку в таз. Когда она разворачивается, Астор хватает её за руку и тянет обратно к себе. Секундно ей кажется, будто бы в его радужке мелькает давно утерянный глубокий синий. — Не уходи, пожалуйста, — в уголках его глаз скапливаются слёзы, и пара предательниц вычерчивают дорожки по грязным щекам. Она не знает, как реагировать, но внутри всё так больно-больно сжимается. — Ты мне так нужна. Как воздух, понимаешь? Ты всё, что у меня осталось.       Селина оседает в его руки, обнимает крепко-крепко. Астор не лжёт. Лжёт она.

***

      Ранним утром Исход открывает глаза первая. Гоуст, склонив голову, мирно дремлет, судя по тому, как спокойно поднимается и опускается его грудная клетка. Взгляд ползёт ниже, к его запястью, на котором почти мёртвой хваткой её пальцы — указательный близ выступающего от напряжения сухожилия. Селина гладит кожу осторожно-осторожно, успевая задуматься: какого, собственно, чёрта их прикосновения стали чем-то обыденным.       До этого самого года она позволяла прикасаться к себе только Матео и Астору, хотя последнему всё же разрешения не было нужно. Всплывшее имя после сегодняшнего сна вызывает покалывание меж рёбер. Ненависть искореняется ненавистью, и за моментами, в которые приходилось оставаться наедине с собой, она искренне скучала, пусть и понимала, как это плохо и неправильно. Порча ведь моральный урод, наркоман и полный психопат, но привязанность за столько лет и подчинённый разум никак не отпускали её голову.       Селина осторожно выскользнула из-под одеяла, оставляя Райли сидящим на стуле. Мысленно ей показалось, будто бы это совсем дурно: мог, как-никак, лечь рядом, будь у него желание, но, с другой стороны, эта мелочь, заключающаяся в уважении им же её личных границ, радовала. Приятно радовала.       Комнату заливало светом. Электронные часы на прикроватной тумбе показывали восемь. Брюнетка мельком вскинула брови, недоверчиво нахмурилась следом, наблюдая за подрагивающими плечами лейтенанта. Замёрз?       Она не знала, насколько правильным будет этот жест, но руки почти сами потянулись к одному из пледов, совсем скоро на постельное белье выпала подвеска. Селина сглотнула, напрягаясь. Если бы она только помнила…       Это ведь было похоже на большую игру в «угадай» — если бы она только помнила всё то, что было до восемнадцати, в подробностях; если бы только знала, то наверняка проблема их взаимоотношений была решена. А Саймон, в свою очередь, не хотел рассказывать — он добивался естественности.       Тем не менее цепочка аккуратно легла на его шею. Селине пришлось постараться, чтобы, пусть и подрагивающими руками, но всё-таки застегнуть её на мужской шее и обвить пальцами кулон птицы: он упирался острыми краями в грудную клетку, так что Исход, аккуратно его прокрутив, спрятала под бронежилет. Плед настиг плечи лейтенанта тогда же, когда она отошла назад, как-то стыдливо опуская взгляд.       Даже подумать смешно: за все свои двадцать восемь лет она научилась зашивать раны, мастерить взрывные устройства, изготавливать яды и следить, но когда дело касалось обыденных, чувственных вещей — Исход превращалась в кого-то крайне неопытного. Проще было отринуть это как нечто ненужное, чем и дальше пытать себя.       Она вышла из номера, аккуратно прикрывая за собой дверь и проплыла до лестницы, останавливаясь у перил. Взгляд нашёл Мактавиша — и, признаться, сейчас она была даже рада, что и он проснулся так рано. Руки обняли собственные плечи, когда Селина неловко переступила с ноги на ногу. — Доброе утро, — кивнул мужчина так, будто бы до этого дня между ними не было никаких недопониманий и конфликтов, хотя Селине искренне показалось, будто бы он просто старается сохранять нейтралитет и не создавать новых проблем. — Лейтенант у тебя? Он не возвращался в комнату.       Она, замешкавшись, кивнула и, осознав, что Соуп может понять неправильно, поспешила объясниться: — Я не особо помню, как так вышло, но у нас ничего не было, если ты вдруг… — Я знаю, — он широко улыбнулся, потерев висок, и уставился на первый этаж. С лестницы он просматривался донельзя хорошо. — Ты расскажешь мне, что там с Порчей? Сомневаюсь, что ты не поняла, о чём речь, но точно знаю, что никто об этом не узнает, пока ты не разберёшься самостоятельно. — Ну вот, — она хрипло усмехнулась, поворачивая голову к мужчине. Мактавиш умел быть адекватным, и это радовало. С ним, оказывается, даже можно было поговорить. Спокойно, безо всякого гонора и претензий. — А говорил, что я раскрытая книга только для лейтенанта, — глубокий вздох. — Я думаю о том, что это не просто послание. И мне, если честно, хочется думать о чём-то кроме работы. Голова гудит. — Спустимся на завтрак? Выпьем кофе или покрепче, если хочешь, — вдруг предложил Мактавиш, кивком головы указывая на ступени. — Наше счастье, если капитан Прайс поверит в переданные ему слова. Астор не шутит, и если всё уже начало работать, у нас не так много времени, чтобы найти подсказку и узнать, где будет третья казнь, — словно проигнорировав предложение, продолжила Селина, прикрывая глаза. Мигрень возвращалась. — Я чувствую, что это связано с Эскилем. Значит, нам нужно найти его как можно быстрее. — У тебя ведь есть план, да? — Есть, — кивнула Селина, как-то судорожно вздыхая. — Всегда есть. Но я на распутье, Соуп. С одной стороны — контракт, заключённый с вами: поимка Эскиля, поиски Макарова, а с другой… С другой стороны — дело моей компании, понимаешь? И исходя из того, что нам скажут Баррера, придётся решать. — Но ведь Осирис никогда не разрывал контракты по своему желанию, — вдруг напомнил мужчина с ноткой недовольства, пусть где-то внутри и понимал это ощущение. — И не разорвёт, — она шагнула вперёд. — Идём, Соуп. Выпьем кофе.

***

      Всю ту долгую неделю, пока Сантьяго искал какую-нибудь информацию, они толком не разговаривали. Саймон сторонился людей, предпочитая более находиться в номере, и лишь изредка выбирался с Алехандро и Родольфо в город, а Соуп, не желающий сводить с Селины взгляда, всякий раз звал её в партию шахмат в гостевой комнате. Она не отказывалась: они всегда шли нос к носу, а всякий раз, когда Мактавиш просил рассказать, кто именно научил её так хорошо играть, Исход вежливо улыбалась и делала вид, что не слышит вопроса.       Тогда Соуп понял, что бесполезно вытягивать из неё информацию. Об их прошлом известно не так много: только обрывки воспоминаний в голове, исходя из которых он всё-таки понял, что врагами они и правда не были. Если верить сказанному Саймоном, о большинстве терактов им удавалось узнавать раньше от неизвестного в лице Исхода. Как правило, это были анонимные сообщения, но раз уж лейтенант так считал, то Мактавиш предпочитал ему верить.       Усталость копилась в прогрессии и не выбивалась ни долгим сном, ни чем-то ещё. Нужна была физическая активность, задания, а не целая неделя бесполезного слонения по городу. Мактавиш весь изнылся, когда звонка от Сантьяго не поступало, но когда ранним утром Селина вдруг сообщила, что через два часа нужно быть непосредственно за городом, Соуп заметно повеселел.       В этот раз компанию составил и капитан Прайс. Их знакомство с Баррера прошло скомканно и недоверчиво, но раз уж, как заметил Джон, у Гоуста и Соупа с этой семьёй доверительные отношения, значит, и он будет относиться к ним так же. Правда, у них не было возможности обсудить то послание Порчи — зато было время вдоволь наговориться и узнать важную информацию. — Они в Амстердаме, — Сантьяго положил на стол перед Прайсом и Селиной небольшую папку документов. Девушка, вскидывая брови, покосилась на неё, но спустя несколько секунд раскрыла. — Там несколько фотографий с камер для подтверждения личности. У Малики сеть цветочных магазинов, что-то вроде бизнеса. Я не могу быть уверен в том, где точно находится её муж, но найдёте Малику — найдёте и его.       Сантьяго подозрительно замолчал. Селина негромко кашлянула, всматриваясь в его лицо, и склонила голову в бок. — Говори. — У них погибла дочь, Исход, — снова заговорил мужчина, вынуждая девушку опустить голову и закусить губы. — Момент не самый подходящий, ты и сама… — У нас нет выбора, — хмыкнул Прайс, скрещивая руки у груди. — Дело серьёзное. — На войне нет места утратам, — кивнул Мактавиш, вынуждая Селину пролистать несколько страниц вперёд. Увидеть фотографию погибшей дочери, за ней — самой Малики. — Неделю назад, — буркнул мужчина, усаживаясь в кресло. — Похороны состоятся через четыре дня. Этого времени с головой хватит для того, чтобы добраться до места. Её мужа не будет рядом: он не в городе и местоположение его неизвестно. Вполне вероятно, что найти его мне не под силу.       Селина отвела взгляд, стиснула челюсти, задумавшись. Насколько гуманно было лезть с работой к женщине, понёсшей утрату? Нет, не так. Насколько гуманно было снова влезать в жизнь человека, которую Астор испортил десятки лет назад? — Но если вдруг не получится, есть ещё одно доказательство. Если я тебе скажу, что Эскиль причастен к смерти их дочери, ты поверишь? — Сантьяго подался вперёд, всматриваясь в женское лицо. — Нельзя назвать человека убийцей и не предоставить доказательств. Если к моменту, когда мы доберёмся до Амстердама, ты их найдёшь — я поверю.       Он цокнул — недовольно, почти обиженно. — Они уже есть, — Сантьяго кивнул. — Но находятся у другого человека. На случай, если ты действительно захочешь использовать это как аргумент — я тебе их предоставлю. — Какова выгода? — Связи, — мужчина растянулся на стуле. — Опыт работы с людьми? В этом деле куча выгоды, Исход: например, я помогу тебе, а ты, когда будет нужно, поможешь мне.       Она кивнула не раздумывая. Бестолково было долго сидеть на одном месте и ждать решения. Тем более капитан Прайс, казалось бы, уже всё решил. — Я свяжусь с Ласвелл. Если дело и правда не ждёт, то нам действительно лучше отбыть из Мехико как можно скорее и расположиться в Амстердаме.

***

      В горле пересохло. Бутылка воды, забранная у Соупа, не спасла ситуацию. Алехандро, вышедший из внедорожника, закрыл за собой дверь. — Много за такой костюмчик отдала? — съязвил Мактавиш, продолжая удерживать винтовку в руках.       Селина кивнула, мягко улыбнувшись: захотелось по-дружески впечатать ботинок в лицо мужчины. Он, словно почуяв это желание, поморщился, скользнув взглядом к тонкой, облегающей её тело ткани. На самом деле это и правда было дорогой вещицей, над которой Баррера долго трудились.       Суть была в свободе движений и максимальной закрытости всего тела. Ткань, что казалась тонкой, покрывала большую часть её тела. У бёдер расположились портупейные ремни, в отделы которых удобно можно было положить метательные ножи. Соуп понял, что всё серьезно тогда, когда заметил плотную, почти кожаную ткань под самую линию челюсти на шнуровке — таким образом выходило, что лицо было единственной открытой частью её тела. Казалось, что и оно вскоре померкнет за маской, которую Селина предусмотрительно крутила в руках, но, передумав, всё же вернула на бедро. — Алехандро! — позвал Прайс, когда вдали завидел воздушный транспорт. Пришло время прощаться.       Селина скучающе за всем этим наблюдала: в частности за мелькающими в шуме разговорами, но искренне удивилась, когда мексиканец подозвал поближе и её. — Sonríe más a menudo, señora. Cuando sonríes, la gente cree que no eres un asesino, — пробасил он, пожимая её ладонь в перчатке, и Исход всё-таки натянула уголки губ выше. — Вот так! — No te despidas, Alejandro. El destino nos llevará de nuevo, — ответила Селина, мягко кивая.

***

      Поскольку в этот раз всё было немного тише и проще, остановиться было решено не в отеле, а в мотеле: так меньше шуму. Тем более, как объяснил Сантьяго, если жена главного в картеле находится в городе, то в его пределах сидят и все наёмники. Значит, нужно было залечь на дно и действовать оттуда.       С перелёта мутило; Соуп почти сразу лёг спать, едва пересёк порог комнаты. План обсудили ещё на подлёте, так что оставалось дождаться нужного часа — и, впрочем, действовать.

***

— Мы не убиваем, — голос её звучал особенно строго и холодно, когда Исход ходила из угла в угол. Капитан Прайс и Газ уехали ещё утром, сказав, что займут место у городского кладбища и будут следить за обстановкой. — Не калечим. Не угрожаем и ничего не говорим. Говорить буду я. До того самого момента, пока не появится прямая угроза, вы — ничего не делаете. — Так точно, товарищ капитан! — съязвил Мактавиш, пытаясь состроить серьёзное лицо, но у него ничего не вышло. — Почему мы просто не можем сделать всё быстро? — Потому что у нас больше нет Алехандро с его спецназом, а армия США слишком далеко. Мы имеем дело с картелем и женщиной, испытавшей горе, если я вздохну не так, она прикажет снести мне голову. Понимаешь? Нам не нужны лишние жертвы, если мы собираемся идти на контакт с её мужем. — Рассудительно, — кивнул лейтенант, поймав женский взгляд. — Мы будем рядом. Ничего не бойся.       Она хотела снова начать эту бесполезную игру, в которой так или иначе выиграет Гоуста — хотела, но не стала, покорно проглатывая его слова и покидая мотель.

***

      Присутствие рядом Гоуста и Мактавиша значительно облегчает работу: Селина впервые в жизни не позволяет себе думать о том, чтобы разбираться с возникшими проблемами самостоятельно. Нет, она, конечно, всё ещё слишком уверена в своих силах и независимости, но теперь, когда ситуация коснулась большей опасности нежели ранее, волей-неволей пришлось довериться. — Так каков план, Исход? — в рацию басит Прайс, удачно занявший место как раз у ворот кладбища. Здесь же, впрочем, выстроилась ещё вереница машин. Чёрных, как смоль, дорогих — картель. — Посмотрим, как пойдёт, — принялась объяснять брюнетка, но, осознав, что это прозвучало излишне беспечно, добавила: — Нам нужно дождаться момент, когда Малика останется в одиночестве. Я попробую поговорить с ней, и в идеале нам нужно сесть в машину. Не знаю, насколько позволительно это будет для картеля, потому мне придётся балансировать меж идеальной включённостью в диалог и наблюдательностью. Нужно, чтобы вы подошли сразу, как только что-то пойдёт не так. Но жертвы нам не нужны. Помните, капитан Прайс, что мы имеем дело с Эскилем и картелем, я не знаю, каков будет их следующий шаг.       Мужчина, сидящий в машине, кивнул так, будто бы Селина могла увидеть этот самый кивок. Тщетно, впрочем — она достаточно быстро вынырнула из арендованного автомобиля и захлопнула за собой двери, предусмотрительно поправляя тёмное пальто. Всё-таки кладбищу и похоронам хотелось соответствовать — подобранный образ хорошо расположил бы к себе и не вызвал лишних вопросов.       Пальцы скользнули к прядям волос, заправили те за уши и вернулись обратно в карманы пальто. Погода в Амстердаме выдалась на ужас неудачливая: изредка моросил дождь, а из-за туч, затянувших небо, совсем не выглядывало солнце. Потому всё было неприятно-серое, некрасивое — вдалеке виднелись верхушки надгробий, крошками разбросанные по всему полотну травы, и гальки кладбищенской площади. Селина сглотнула — запахло смертью.       Мактавиш покосился на её стремительно удаляющуюся спину и пристроился у кольев забора; Гоуст же решил занять позицию ближе и покорно наблюдать за всем происходящим. Если верить собственным глазам, то людей здесь было немерено: в метрах пятнадцати от входа расположилась вереница из двадцати человек в тёмных одеждах.       Кто-то из них, дождавшись своей очереди, говорил прощальную речь. Малика, склонившись, утирала слёзы белоснежным платком. Селина шагнула ближе, миновав людей картеля, и сделала вид, что пришла навестить умершего родственника, остановившись у соседней могилы.       Загремело. Чего-чего, а дождя сейчас вовсе не хотелось, но почему-то казалось, что промокнуть всё же придется. Исход задирает голову к небу: на щеку падает несколько скудных капель. Моросит.       Малика совсем рядом, более не плачет, а только шумно-шумно дышит, прощаясь с дочерью в тёмном дорогом гробу из лучшего дерева. Селина не знала точно, как именно погибла их девочка, но, если верить Сантьяго, Эскиль приложил к этому руку. Можно попробовать надавить именно на это — тогда Малика тут же передаст все её слова своему мужу и дело, может быть, сдвинется с мёртвой точки. Только бы всё обошлось…       Интуиция бьёт по вискам мигренью. Спустя полчаса наблюдения и прогулки по кладбищу всё же удалось заметить некоторые подвижки: Малика, кажется, попросила своих людей вернуться обратно в машины и теперь оставалась у свежей могилы в полном одиночестве. Руки собраны у груди, плечи едва подрагивают.       Селина, поджав губы, сделала несколько шагов вперёд. — Примите мои соболезнования, — тихо произнесла девушка, подходя ближе, и скользнула взглядом к женщине, оценивая её реакцию. — Это ваша дочь?       Малика замялась: в уголках её глаз секундно вновь всплыли бусины слёз, тут же скатившиеся по щекам вниз, и она как-то лихорадочно закивала. — Спасибо… Да, — ещё один кивок. — Да, это моя дочь. Мы так… так заработались с мужем, что совсем не смогли её защитить. Полиция говорит, что это был несчастный случай, но я… — она вдруг опомнилась, шмыгнув носом. — Извините, что вываливаю это всё на вас.       Селина вскинула тёмные брови, принимая уж слишком эмпатичное выражение лица. — Всё в порядке, — произнесла брюнетка, отводя взгляд. — Но если это и правда был несчастный случай, ваша с мужем защита не помогла бы. — Я не верю полиции, — женщина отрицательно мотнула головой. — Не верю, понимаете? Мы неконфликтные, но у нас были… были враги, и я уверена, что это они что-то сделали с нашей девочкой…       Всё сходилось. Если это и правда сделал Эскиль, то своё имя и репутацию он хорошенько подчистил, значит, скорее всего, делал не своими руками, а через кого-то. Руководство при убийстве тоже наказуемо — и Селина ждала хорошего момента, чтобы об этом напомнить. Правда, совсем не заметила, как рука женщины скользнула в карман. Точнее, заметила — но не придала этому никакого внимания.       Заморосило сильнее. — У меня есть знакомый детектив, — закивала Селина, понимая, что зонта у Малики нет. Дождь усиливался. Она замялась, неловко переступив с ноги на ногу. — Как вас зовут? — Малика, — женщина спрятала платок в карман. — Хорошо, Малика. Хотите, мы с вами сейчас поедем в какое-нибудь кафе и поговорим? Я дам вам контакты детектива, мы его дождёмся и поможем вам?       Вероятность нулевая, но это действительно сработало — Селина, правда, искренне ждала подвоха и чувствовала, что ещё не всё закончилось. Малика не настолько глупа, пусть её голова и затуманена утратой. Женщина тем не менее кивнула, позволяя увести себя с кладбища. — Хорошо, Исход, — хмыкнул капитан Прайс в рацию, когда завидел, как она идет рядом с Маликой и движется к выходу с кладбища. Мактавиш и Райли перебежками из одних неприметных укрытий добрались до других. — Смотри, чтобы не сорвалась. — Капитан, — позвал Газ. — Там сирены.       Селина направилась к машине, обогнав Малику. Правда, когда её рука коснулась двери, что-то заставило остановиться. — Малика, вы идёте? — спросила Исход, не оборачиваясь. — А ты?       Выдох достаточно шумный, когда Селина замечает, что женщина направляет на неё пистолет. Руки дрожат, но всё же — одно неверное движение, и случится то, о чём Исход говорила. Бестолково и грязно, как же грязно всё получается — это было второе задание, не увенчавшееся успехом. — Правда думала, что я не узнаю тебя? — женщина едва повышает голос, почти срываясь на крик, когда Исход демонстрирует свою безоружность путём поднятия рук. — Я узнаю тебя всегда, пусть пройдёт десять грёбаных лет, но… — Малика, послушай, — начала Селина, замечая спешное приближение лейтенанта и сержанта. — Я знаю, кто убил твою дочь. У меня есть доказательства.       Откровенный блеф, ведь последнего у неё всё ещё не было, но в стрессовой ситуации мозг не выдал ничего лучше этого. Судя по резкому движению, приближение двух военных заметила и Малика: она спешно обвила женское запястье, закрыла себя её телом и взяла в захват, касаясь холодным дулом виска. Селина не сопротивлялась: краем глаза она увидела, как из машин выходят люди картеля. В лучшем случае при сопротивлении она стала бы решетом. — Врёшь, — бурчит Малика, сжимая её запястье сильнее. Дождь мочит волосы и лицо, становится холодно-холодно и неприятно. — И все вы врёте. Порча врал, ты — врёшь. — Малика…       Мактавиш берёт винтовку поудобнее. — Давай, блять, выстрели в неё и ляжешь рядом со своей дочерью, — выплюнул он едко, прицеливаясь, на что Селина только отрицательно мотнула головой.       Бесполезно. Это было ловушкой с самого начала, но значило только одно: женщина изначально знала, что они будут здесь. Только вот кто ей всё рассказал… — Малика, послушай, — шипит Исход, едва поворачивая голову. — Ты потеряла дочь, я знаю, но Матео… — Не говори о нём, — почти рычит женщина, сцепляя руки на шее брюнетки сильнее. Неприятно. — Матео всё ещё твой сын, слышишь? Он всё ещё может вернуться в семью, ему до сих пор нужна мать.       Всё происходит до невозможного быстро: сирены, капитан Прайс, местная полиция и картель, не дающий сдвинуться. Когда Селина всё же вырывается из чужой хватки, её жмут к автомобилю. — Это какая-то ошибка! — кричит капитан Прайс, явно недовольный тем, как идут дела. — Мы из США, свяжитесь с…       И всё меркнет — Малика бьёт по виску.

***

      Полицейские участки Амстердама — убранные и чистые, как и камеры заключения. Просторные, такие, что в одной помещаются все — Прайс, Газ, Мактавиш, Гоуст и Селина. — Эй, — холодные пальцы скользят к виску, вынуждая тут же вздрогнуть, и потирают начинающий появляться синяк. Неприятно и больно, а пить хочется просто до ужаса. — Исхо-од. Возвращайся к нам.       Голос Мактавиша кажется хриплым до одури, таким, что мурашки бегут, и Селина неохотно открывает глаза, сильнее вжимаясь спиной в прохладную поверхность стены. Её разражает кашлем: таким, что Соупу приходится придержать её плечи, чтобы она не завалилась вперёд. От яркого света ломит глаза. — Где мы? — хрипит брюнетка, сощурившись, и спустя несколько секунд всё же позволяет себе осмотреть комнату полностью. Рядом сидит Саймон: Селина опирается о его разведённые бедра, чтобы подняться, и он, подав руку, помогает встать окончательно.       Решётка.       Нет, нет, нет, блять. — В полицейском участке, — басит лейтенант, поворачивая голову: глаза его кажутся особенно усталыми. — Помнишь, что было? — Помню, как пыталась поговорить с Маликой. Помню полицию и… — она вскидывает брови, осознав. — Какого чёрта? Мы что, преступники? Какой закон мы нарушили?       Хочется вцепиться в прутья и закричать на весь участок, выбраться отсюда и подышать свежим воздухом, принять душ, в конце концов. — В Амстердаме мы, с какого-то чёрта, дезертиры, — Прайс, сидящий поодаль, потёр сухие ладони. — Когда приехала полиция, я подал сигнал Ласвелл. Будем надеяться, что она нас вытащит. — Вытащит, — кивнула Селина. — Отчасти даже лучше, что всё вышло так.       И тогда весь отряд уставился на неё с искренним непониманием и осуждением. Селина поспешила объясниться: — Подумайте сами, капитан: скорее всего, это было подстроено Эскилем. Даже если сам он не здесь, никто не мешал ему связаться с Маликой и картелем. — В таком случае, откуда им знать? — Маркос, — кивок. — Старый гадёныш знал, куда мы идём. Но опять же: теперь Эскиль, Малика и остальные думают, что списали нас со счетов. Это лучше. Мы сможем действовать тихо. — Для начала бы выбраться отсюда, — беззлобно усмехнулся Мактавиш.       Саймон подал руку вновь, но в этот раз для того, чтобы брюнетка спокойно переступила через мужские ноги и уселась обратно в свой угол. — Выберемся.       И это правда происходит, но не так быстро, как хотелось бы. Через сутки из сна пробуждают: решётка отворяется. — Что такое? — ехидно улыбается Мактавиш, выходя первым. — Мы больше не представляем для вашей страны никакой опасности?       Полицейский кивнул. — Привезли документы. Правда, возникла некоторая ошибка, за которую мы приносим глубочайшие извинения. — Засунь себе эти извинения в… — Соуп, — окликнул его Гоуст, и, пока Браво разбирались, Селина скользнула дальше.       Взгляд глаза в глаза не заставил себя долго ждать. Исход кивнула — благодарно, сдержано, зная, что на слова вроде «спасибо» её не хватит. — Здравствуй, Исход, — пробасил мужчина, пряча руки в карманы пальто. — Я жду вас в машине у участка. Поторопитесь, у нас много дел.       Запахло древесиной, старыми шахматами и дорогим парфюмом. Запахло прошлым и родственными связями — и от этого более не хотелось бежать.