Сломленные

      Эмили уже несколько минут стоит перед зеркалом в смежной со своей спальней ванной комнатой.       Её нервозный взгляд мечется между разорванной на плече футболкой с успевшей запечься вокруг рваной раны тёмно-бордовой кровью и тонкой иголкой с продетой в неё хирургической нитью, лежащей на столешнице возле раковины.       Рука девушки несколько раз тянется к ней, но в последний момент останавливается на полпути.       Эмили тяжело вздыхает.       Дико бесится от своей нелепой нерешительности.       Самой себе всегда больнее, да, Новак?       Сержант наконец набирается смелости и берёт иглу в руки, когда слышит, как за тонкой стеной гулко хлопает входная дверь.       Сто сорок первые думают, что как только они разберутся с Найтом, то сразу поедут на военную базу и наконец полетят домой в Мексику, но Кейт в очередной раз меняет построенные в головах команды планы одним уверенным предложением: «Самолёт будет завтра».       Не то чтобы кто-то из троих солдат категорически против такого расклада.       Новак не может говорить за Соупа и Гоуста, но себя она чувствует тотально уничтоженной не только душевно, но и физически.       Перенести многочасовой перелёт и не впасть в беспросветную кому от перманентного недостатка отдыха и бесконечных моральных потрясений, которые хуярят в неё один за другим? За гранью фантастики.       Поэтому Джонни достаётся самая важная из важнейших миссий — закупиться тонной еды в ближайшей забегаловке, чтобы никто из них не подох от голода.       А МакТавиш, по его словам, уже близок к этому.       Девушка становится боком к зеркалу и упирается бедром в столешницу, ловко удерживая иголку между губ, и включает прохладную воду, смывая с кожи прилипшую бесформенными кусками пыль, смешанную с затвердевшей коркой крови.       Новак перехватывает иглу левой рукой, осторожно вытаскивая её изо рта, и целится в рану, стараясь справиться с мелкой дрожью в неактивной конечности.       Несколько нелепых попыток — и острие вбивается в воспалённую кожу рядом с раной, пуская по телу электрические разряды ноющей боли.       Сержант морщится, стискивая челюсть с такой силой, что ей кажется, что зубы вот-вот треснут крошкой из-за натиска.       Один кривой стежок, едва стягивающий плоть как нужно, и она сразу же решает оставить эту дебильную затею.       Девушка откидывает голову назад и злобно пялится в потолок, выплёвывая из своего горла недовольный гортанный звук.       — Ну его на хер. Само заживёт, — цедит тихо Новак себе под нос.       — Не заживёт.       Эмили крупно вздрагивает и резко опускает глаза, хмуро разглядывая в отражении фигуру Райли, расслабленно облокотившегося на дверной проём со скрещёнными на груди руками.       Стрёмная маска сменяется на очередную балаклаву из его бессчётной коллекции с гордым названием «Как заставить человека сдохнуть от сердечного приступа за несколько секунд».       Просто невозможно, блять.       Девушка закатывает глаза и поворачивается к нему лицом.       — Во-первых, повесь уже себе на шею колокольчик, — говорит Эмили, повторяя позу мужчины. — А во-вторых, тебя стучаться не учили?       Неожиданно для Новак вместо привычной бессмысленной перепалки, которая вспыхивает каждый раз после того, как она смеет говорить с лейтенантом в таком неуважительном тоне, с губ Райли срывается хриплый, грубый смешок.       — Сделать что-то нормально как всегда не выходит? — спрашивает он, сокращая между ними расстояние двумя размашистыми шагами.       — Смешно.       Гоуст останавливается перед девушкой настолько близко, что она чувствует жар его тела через тонкую ткань своей одежды.       — Сядь, — мужчина кивает на столешницу позади Эмили.       Не просьба — приказ.       Она поднимает бровь и упрямо качает головой, безмолвно давая ему понять, что справится сама, без его щедрой помощи.       И Райли вовсе не устраивает настохеревшее неповиновение девушки.       Его большие ладони цепко обхватывают талию Новак, и он с лёгкостью отрывает её от пола, усаживая задницей на деревянную поверхность, как чёртову тряпичную куклу.       — Здорово, — фыркает девушка, но спрыгнуть обратно не пытается, потому что знает, что Гоуст может разогнаться от «я терплю твои выходки» до «я сломаю твой позвоночник пополам» за грёбаную секунду.       Лейтенант тщательно моет руки с мылом, а затем уверенно становится перед Эмили, рукой расталкивая её колени в стороны, чтобы освободить себе место, и нагло впихивается между её бёдер, будто это само собой разумеющееся.       Её пальцы цепляются за край столешницы с такой силой, что тонкая кожа на костяшках пальцев вот-вот лопнет от натяжения.       Охуеть.       — Смелеешь, — не удерживается она от едкого комментария, стараясь собственным ядом удушить бешеное сердцебиение в груди.       Мужчина перехватывает пальцами иголку, которая болтается на тонкой нитке у плеча девушки, и медленно опускает на неё чернеющие агрессией глаза, уничтожая предупреждающим взглядом.       Ему даже не требуется говорить, чтобы она чётко могла прочитать его безмолвное сообщение: «Закрой рот, Новак».       Эмили насильно приходится укусить собственный язык во рту, чтобы снова не фыркнуть или не кинуть в его сторону очередную колкость, способную лопнуть тонкую оболочку мыльного пузыря адекватности вокруг них.       Лучшее решение — отвернуться в другую сторону и таращиться в белую глянцевую плитку на стене, ожидая, когда эта сраная пытка подойдёт к концу.       Иголка снова втыкается в чувствительную кожу плеча девушки, и она невольно вздрагивает, с силой закусывая нижнюю губу в попытке удержать рвущийся наружу позорный стон боли.       Райли продолжает методично стягивать рану, и Новак видит боковым зрением, как тот постоянно кидает на неё холодный взгляд, от которого ей хочется передёрнуть плечами, стряхнуть гнетущую чернотой тяжесть со своего тела.       — Должен был отстранить от миссии, — вдруг низким шёпотом говорит Гоуст и на секунду ей кажется, что она вовсе не должна этого слышать.       А Эмили и не собирается отвечать.       Не собирается в очередной раз оправдываться.       Хотя она может выдавить из себя банальщину в духе: «это была случайность» или «так вышло, я не подставлялась».       Я не колеблясь кинулась спасать Соупа, а не задумалась на несколько критических, способных стать безвозвратными секунд, потому что мозг был выжжен дотла желанием отомстить.       Пиздец.       Райли, к облегчению Новак, заканчивает поставленную перед собой задачу быстро: управляется с этим профессиональней и лучше, чем если бы она делала это сама.       Девушка смотрит на идеально ровный шов именно в тот момент, когда мужчина обрывает тёмно-синюю нитку и скидывает кровавую иголку в раковину с неприятным металлическим звоном.       — Спасибо, — сухо говорит Эмили и дёргается в сторону, чтобы спрыгнуть на пол.       Сделать задуманное не выходит.       Лейтенант решительно закрывает ей любые пути отхода: его руки упираются по обе стороны от её ног, и он делает крошечный шаг ближе, заковывая её в надёжную клетку из своего тела.       Она непонимающе смотрит на него, слегка задрав голову, и прищуривается, пытаясь понять, какого хера он делает.       Но найти свой голос, чтобы высказывать мужчине недовольство, она на может.       Как и не может пошевелиться, возмутиться.       В голове абсолютная, тупая пустота.       Потому что он слишком близко.       Близко настолько, что девушка видит в карих зрачках хаотично рассыпанные точки золотых вкраплений и при желании запросто может пересчитать каждую сраную ресницу на его веках.       — Легче стало? — спрашивает Райли, обдавая её лицо тёплым дыханием даже через ткань балаклавы.       Молчит.       Прекрасно знает, о чём он спрашивает.       — Не надо.       — Не надо что? — будто намеренно давит мужчина, не давая ей и миллисекундного люфта для того, чтобы собраться с мыслями.       — Не надо задавать вопрос, на который знаешь ответ, — говорит она, напрасно пытаясь скрыть дрожь в голосе.       Новак кажется, что она тонет.       Потому что она снова начинает думать.       Прокручивать всё произошедшее в голове как сраный хоррор, снятый на старую киноплёнку, которую зажевало на самом отвратительном моменте.       Зацикленный круг.       Тебе стало легче, Новак?       — Хочу услышать.       — Не стало, — шёпотом говорит Эмили.       Райли обводит взглядом лицо девушки, вжираясь в подтверждающую её слова мимику: на сведённые к переносице брови, из-за чего на коже между ними появляется видимая морщинка; на губы, которые превращаются в тонкую линию, чтобы не открыть рот и не обронить ничего лишнего; на красные пятна, расползающиеся по её бледным щекам и шее то ли из-за того, что она показывает перед ним свою слабость, то ли из-за того, что он стоит на расстоянии вытянутой руки.       Соберись, Новак.       — Хорошо, — хрипло говорит Гоуст.       Плечи сержанта напрягаются, ногти с силой впиваются в ладони, и она снова отворачивается, непроизвольно морщась от интенсивных эмоций, острыми когтями разрывающих грудь изнутри.       Хочется свалить.       Подальше от лейтенанта, подальше от службы, подальше от всего чёртового мира.       Зарыться куда-нибудь глубоко в холодную землю, чтобы не видно и не слышно, и дать себе время на передышку, не думая ни о чём хотя бы несколько сраных минут.       — Выдохни.       И Эмили неожиданно не спорит, подчиняется.       Рвано выдыхает горячий воздух, с усилием выталкивая его из лёгких.       Тело постепенно теряет напряжение.       Но ненадолго.       Девушка снова натягивает, подобно слишком туго перетянутой струне, когда большой палец Гоуста начинает вырисовывать на её бедре маленькие круги, едва касаясь твёрдыми подушечками ткани джинсов.       Всего несколько неторопливых движений, и он останавливается, убирая руку.       Новак резко переводит на него взгляд, по-идиотски приоткрывая рот, как сраная рыба, выброшенная на берег бушующим штормом.       — Слишком много думаешь, — крайне спокойно для сложившейся ситуации подмечает он.       — Возможно. А ты начинаешь слишком комфортно чувствовать себя рядом со мной, — подмечает девушка.       — Жалуешься?       Едва ли.       Она чувствует, как воздух вокруг них заряжается трещащими искрами, из-за которых по её спине бегут толпы колючих мурашек, а мелкие волоски на затылке неприятно шевелятся сами по себе, реагируя на тугой узел нервов в животе.       Да, нет, да, нет, да…       — Нет, — наконец отвечает Эмили.       Мышцы на его щеках под чёрной тканью балаклавы ходят видимыми волнами от того, насколько сильно Райли смыкает свою точёную челюсть, явно чувствуя резкую смену атмосферы между ними.       Потому что прекрасно видит, что взгляд девушки намертво прикован к его губам, обтянутым тонким слоем мягкого хлопка.       Она так чётко различает их изогнутое очертание, что в голове сумасшедшим вихрем проносятся ненормальные мысли.       Безрассудные, глупые, абсурдные.       Но одна из них, самая безумная и опасная, доминирует над её сознанием.       Новак до лихорадочной трясучки хочет поцеловать своего придурочного лейтенанта.       Не спеша, мучительно медленно она физически ломает себя и буквально заставляет сдвинуть фокус с манящего неправильностью рта Гоуста и поднять глаза выше, неизбежно сталкиваясь с его тяжёлым взглядом.       Несколько секунд они стойко удерживают напряжённый зрительный контакт, и, пока Эмили отчаянно пытается вспомнить, как правильно дышать, Райли первый неумолимо подталкивает происходящее ещё ближе к точке невозврата.       В этот раз его глаза порывисто скользят вниз, задерживаясь на губах девушки всего лишь на едва уловимое мгновение, почти что незаметное.       И этого вполне достаточно.       Обоим.       Ебучая ошибка.       Полувыдох-полустон со стороны сержанта, удержать который внутри себя, — непосильная задача.       Лёгкий наклон тела навстречу Гоусту, сокращающий расстояние на каких-то несколько сантиметров, внезапно начинающих ощущаться совсем крохотной пропастью между «разрешено» и «запрещено».       Новак снова кажется, что она тонет.       Только причина — диаметрально противоположна первоначальной.       Всё глубже, глубже и глубже.       Одна рука мужчины поднимается выше и твёрдо падает ей на талию. Пальцы один за другим вжимаются в мягкую плоть, заставляя тело вспыхнуть невыносимым огнём от неожиданного контакта.       Уверенный рывок — и он тянет Эмили ближе к себе, срывая с её рта сдавленный вздох.       Сними чёртову балаклаву, Райли.       Его пальцы сжимаются ещё сильнее, гранича с ощутимой болью, способной оставить на нежной коже тёмные отметины в знак горького напоминания: Новак сдаётся.       Насрать.       Инстинктивно ладонь девушки взлетает вверх с колена и падает на его каменную грудь, с силой вжимаясь в напряжённые до предела мышцы.       Под её настойчивым прикосновением она чувствует, как сердце Гоуста бешено колотится под рёбрами, стремясь выгрызть себе путь наружу через грудную клетку.       Чувствуй, Новак: не холодное — живое.       Плотная ткань его толстовки невероятно раздражает.       Потому что мешает, не даёт ей в полной мере почувствовать весь спектр эмоций оттого, что всё летит на хер со скоростью сверхзвукового поезда, который грозит сойти с рельсов и вмазаться со всей дури в первое попавшееся на пути препятствие.       Вдребезги, до кровавых ошмётков.       Сними, блять, свою чёртову балаклаву, Райли.       Новак уже открывает рот, чтобы озвучить вслух свои беспорядочные мысли, потому что ей кажется, что ещё секунда — и она умрёт, полностью сгорит от дикого желания.       И именно в этот момент они оба слышат, как снова громко хлопает входная дверь, а затем следует настойчивый голос Соупа, который будто всему миру хочет сообщить, что он вернулся обратно.       Девушка едва сдерживается, чтобы не вырваться из рук Райли и не понестись в прихожую, чтобы силой вытолкать МакТавиша обратно за дверь хотя бы на несколько таких ужасно важных для неё минут.       Потому что хрупкий момент вдребезги уничтожен.       Что-то перещёлкивает в их головах, и Новак с Гоустом будто возвращаются в привычную реальность, понимая, что они делают.       Что они, чёрт возьми, собирались сделать.       Она отклоняется назад, увеличивая между ними расстояние, и спешно убирает свою ладонь с его груди обратно к себе на колени. Смущённо опускает взгляд, потому что смотреть в глаза мужчине внезапно становится непосильной задачей.       Холодные пальцы девушки мелко дрожат, и она практически до хруста выкручивает фаланги, пытаясь привычным действием успокоить себя.       Едва ли это помогает.       Руки Райли ощутимо сжимают талию Новак, прежде чем он отпускает её, делая небольшой шаг назад, заново выстраивая между ними ставшей обыденной глухую стену. На расстоянии вытянутой руки.       Оба молчат.       Тишина душит, мешает дышать и думать рационально.       На кончике языка Эмили горечью крутятся очередные оскорбления в его сторону. Защитный механизм, чтобы оправдать себя, обезопасить. Всё что угодно, лишь бы не пытаться объяснить себе или ему, что за хуйня происходит между ними.       Потому что логики нет.       Девушка, наконец, поднимает голову и смотрит в его потемневшие глаза.       И как только их бешеные от противоречивых эмоций взгляды пересекаются, лейтенант резко разворачивается и уверенными шагами выходит из ванной комнаты, шумно закрывая за собой дверь.       Новак тупо пялится вперёд — туда, где несколько секунд стоял Райли, — и громко выдыхает, даже не подозревая, что непроизвольно задерживала дыхание всё это время.       Она спрыгивает на пол и понимает, что её ноги — вата. Снова разворачивается лицом к зеркалу и упирается руками в столешницу для поддержки, внимательно рассматривая своё отражение.       Красные бесформенные пятна на щеках и шее, расширенные чёрными точками зрачки, приоткрытые губы и срывающиеся с них хриплые, тихие вдохи: всё в ней буквально орёт о том, что она — в полной заднице.       Что она слишком интенсивно начинает чувствовать к своему лейтенанту то, что не должна, что находится под строгим табу.       Блять.       Закончив с душем и переодевшись в шорты и худи, Эмили мнётся около двери, ведущей в гостиную. Джонни зовёт её в который раз, беспокоясь, что еда остынет, но ей требуется время. Натянуть на лицо безразличную маску, успокоить чёртово сердцебиение и сделать вид, что ничего страшного не произошло.       Ведь действительно не произошло, да, Новак?       Девушка выходит из своей комнаты и решительно идёт в сторону смежной с гостиной кухней, тихо ступая босыми ногами по холодному деревянному полу.       На Реддинг опускаются густые сумерки, и шум за окном становится менее нежелательным, по-вечернему спокойным.       — Наконец-то, — говорит Соуп, который стоит у кухонной столешницы, набирая себе, по всей видимости, вторую порцию еды.       Новак подходит ближе к сержанту, намеренно игнорируя Райли, сидящего на кресле перед телевизором, словно каменное изваяние.       Как только Эмили оказывается рядом с МакТавишем, тот протягивает ей бургер и картонный конверт с картошкой фри, которые ощущаются в её руке неприятно холодными.       — Спасибо, — говорит девушка и закидывает еду в микроволновку после того, как мужчина забирает свою.       — Я тебе твой идиотский смузи взял. — Джонни идёт в гостиную, шумно падая на диван. — В холодильнике стоит.       Новак закатывает глаза, наблюдая через мутное стекло, как по кругу крутится бургер с картошкой:       — Он не идиотский. Он полезный.       Печь издаёт противный писк, и Эмили быстро открывает дверцу, проверяя пальцем, погрелась ли еда.       — Ты уже на восемьдесят процентов состоишь из этой херни.       — Очень… — Новак поворачивается лицом к мужчинам и тупо столбенеет, обрывая предложение на середине.       Охуеть.       Лейтенант испытывающе смотрит ей прямо в глаза, и на уголках его губ расползается лёгкая ухмылка, когда он видит на её лице полное непонимание, замешательство и нескрываемый интерес.       На уголках его идеальных, блять, губ.       Балаклава больше не закрывает лицо Райли.       Почти что.       Вместо этого она задрана к переносице и открывает её взору нижнюю часть его лица.       Высокие, резкие скулы, которые делают его анфас более угловатым, но в то же время суровым. Прямой нос с едва заметной горбинкой, которая совсем не уродует, а наоборот — делает его до ужаса привлекательным. Двухдневная острая щетина, пробивающаяся сквозь светлую кожу на подбородке, на котором виднеется крохотная ямочка прямо посередине.       Бледно розовые губы, слегка испорченные неровными трещинами от сухости и практически постоянного контакта с тканью, чётко очерчены. Верхняя губа — более тонкая со старым шрамом, кривой линией, поднимающейся к носу. Нижняя — более полная, покрытая полупрозрачными крапинками соли от картошки.       И Гоуст, не сводя с неё взгляда своих карих глаз, отрывисто высовывает кончик языка, аккуратно слизывая остатки белых гранул.       Рот Эмили мгновенно наполняется густой слюной, и она тяжело сглатывает, спешно отворачиваясь, и идёт на диван к Соупу, стараясь не смотреть на лейтенанта. Боковым зрением улавливает, как его губы растягиваются в усмешке ещё больше.       Ты делаешь это специально, Райли.       — Ты бы сейчас себя видела. — Тихо смеётся МакТавиш, когда она падает рядом с ним.       — Чувствую себя посвящённой, — уходит она в юмор, разворачивая шуршащую обёртку бургера, и кидает быстрый взгляд на лейтенанта. — Наполовину.       — Дай Гоусту время. — Ухмыляется Джонни, запихивая в себя горсть фри. — Ты заработала его доверие. Наполовину.       — Я польщена.       — По твоему лицу видно, — наконец говорит лейтенант своим низким голосом с нотками поддразнивания, что ещё раз подпитывает уверенность Новак в том, что вся эта ситуация до безумия забавляет его.       Эмили напрягается всем телом и сжимает челюсть, но не отвечает на его очевидную попытку вывести её на эмоции. Она могла бы вкинуть мощную бомбу посреди их разговора, напомнив, как он вёл себя там, в ванной. Но не хочет углубляться в это при Соупе, который и так на ежедневной основе заёбывает её вопросами о том, что происходит между ней и Райли.       Команда заканчивает свой импровизированный ужин, и Джонни берёт в руки пульт, бесцельно переключая каналы, пока не натыкается на какой-то старый чёрно-белый вестерн, удачно попав на самое его начало.       — Серьёзно? — Девушка переводит на него взгляд, устраиваясь удобней на диванной подушке головой, и закидывает ноги на колени сержанта. — Один кантри слушает, другой вестерны смотрит.       — Это называется вкус. — Хрипло усмехается Райли, снова закрывая балаклавой лицо.       — Ну да, — фыркает девушка. — Седая древность.       МакТавиш скидывает пульт на кофейный столик и смотрит на Эмили, подняв бровь:       — Нам ещё нет и тридцати, большое спасибо.       — А так не скажешь, — бубнит Эмили и подкладывает руку под щёку. — Под эти старые фильмы можно только спать.       — Я досмотрю до конца, — хмыкает Джонни.       — Удачи.       Несмотря на их дружескую перепалку, Новак спокойно.       Сделать перерыв от неприятных событий предыдущих дней, забыть про сраную работу хотя бы на несколько часов и просто посмотреть фильм, даже если он дурацкий по её мнению, — рай.       Благоговейная тишина.       Девушку хватает ровно на первые двадцать минут, прежде чем чёрно-белые картинки перед глазами начинают сливаться в непонятную массу, а голоса актёров превращаются в посторонний, монотонный шум.       Веки тяжелеют свинцом, а Эмили полностью расслабляется и проваливается в глубокий сон, подгоняемый её болезненной усталостью и бессонной ночью.       Она не знает, сколько времени проводит на диване в неудобной позе, прежде чем чувствует, как её мягко поднимают вверх, отлепляя от пригретого места.       Новак разлепляет глаза и понимает, что Райли держит её в своих руках, крепко прижимая к груди.       Вывернув шею и посмотрев в сторону, она видит Джонни, который спит с открытым ртом, откинув голову на мягкую подушку. А на широком экране продолжает идти допотопный вестерн, который он так сильно хотел посмотреть.       — Слабак, — тихо шепчет она с добродушной улыбкой на лице и снова закрывает глаза, упираясь щекой в плечо лейтенанта.       Мужчина несёт Эмили в комнату, коленом закрывая за ними дверь с тихим щелчком, и кладёт на кровать.       Ощутив под собой воздушную мягкость матраса, сильно отличающегося от жёсткого дивана, девушка облегчённо вздыхает и тут же перекатывается на середину, удобно комкая одеяло между ног.       Её спина повёрнута к Райли, и она всё ждёт, что услышит его твёрдую поступь по направлению из комнаты, но этого не происходит.       И Новак решает попытать удачу.       Ведь терять уже нечего, да?       — Останься, — едва слышно говорит она, словно надеясь, что он не услышит.       Возможно, так оно и есть.       Потому что Райли не сдвигается ни на сантиметр. Ни в сторону двери, ни в сторону её робкого предложения лечь рядом с ней.       Возможно.       Внутреннюю борьбу в лейтенанте выдаёт дыхание.       До этого ровное, едва слышное, оно ускоряется. Выходит резко и быстро, с отчётливым свистом, когда в нём, как и в ней на постоянной основе, борются две абсолютные противоположности: «разрешено» и «запрещено».       Давай, лейтенант.       — Останься, — снова повторяет Эмили, уже более громко и настойчиво, не надеясь, что он согласится.       И мужчина делает неожиданное, несвойственное ему.       Он сдаётся, чёрт возьми.       Один короткий шаг, и он садится на край кровати, проминая своим весом матрас с тихим скрипом.       Закидывает ноги на кровать и ложится головой на подушку к спине Новак лицом, обдавая своим тёплым дыханием её покрытую мурашками шею.       Девушка замирает, сама не веря, что он так легко поддался на её очевидную провокацию.       Сердце так сильно колотится о рёбра, отбивая безумный ритм, что ей кажется, будто Райли спокойно может услышать его, почувствовать через крошечное расстояние между их телами.       Она почти жалеет, что открыла свой рот, что предложила ему остаться.       Когда ты в последний раз по собственной воле была так близко с кем-то, в таком уязвимом для себя положении, Новак?       Она на самом деле не помнит.       Ладонь Гоуста внезапно падает ей на бедро, заставляя девушку слегка вздрогнуть и отрывисто втянуть ртом воздух, и он притягивает её ближе, пока их тела не соединяются изгибом идеальной мозаики. Даже через ткань своего худи Эмили чувствует жар от его кожи, как ей в спину бьётся его сердце, отбивая более спокойный ритм, чем её, но не менее хаотичный.       Воздух вокруг них взрывается недосказанностью, миллионами слов, которые застревают в глотке и мешают нормально дышать, функционировать.       Рука мужчины двигается выше, по её предплечью, по плечу, по контуру ключицы и наконец останавливается на лице. Указательный и большой палец мягко, но настойчиво сжимают подбородок Новак, и он нажимает на него, заставляя её вывернуть шею и повернуться к нему.       Несмотря на темноту в комнате, она прекрасно видит его глаза, пылающие таким кипучим огнём, что Эмили внутренне сжимается, чувствуя, как сковывает сухостью её горло.       — Грань перейдём, — низко говорит Райли.       Это предупреждение, которое повисает между ними гнетущей тяжестью и которое до ужаса разнится с его действиями. Потому что необходимость почувствовать, пропустить это эгоистичное желание между своими пальцами и вбить в душу раскалёнными гвоздями сильнее, чем всевозможные доводы.       Лейтенант задирает подбородок Эмили немного выше, и она переворачивается на другой бок, продолжая вжиматься в его огромное, твёрдое, как гранит, тело.       — Оттолкни меня от себя снова, — шепчет девушка, практически с мольбой в голосе, и её рука чертит дорожку по его груди выше к шее, неторопливо подлезая под мягкую ткань балаклавы, словно прощупывая почву — разрешит или нет. — Ты уже так делал. Несколько раз.       Гоуст, к её собственному удивлению, не сопротивляется, позволяя ей поднять его защитную от мира маску ещё выше. Вместо этого он отпускает подбородок девушки и кладёт ладонь ей на щёку, мягко очерчивая большим пальцем контур пухлой нижней губы.       — Не хочу, — хрипло говорит он. — Или не могу. Не знаю.       Новак едва заметно кивает и перемещает свою руку ему на шею, вжимаясь в место, где под горячей кожей в истерике бьётся пульс, мимикрируя под пульсирующее влечение между ними.       Нижняя часть лица Райли снова открыта.       Она хочет, умирает от потребности снять её полностью, увидеть его без препятствия в виде сраного куска ткани, которая в данный момент для неё — самая ненавистная вещь во всём целом мире.       Но не решается.       Та красная линия, которую она точно не переступит без его разрешения.       Да и этого ей вполне достаточно.       Пока что.       — Плохо кончится. — Дыхание мужчины щекочет лицо Новак, когда он оказывается невероятно близко.       — Я в курсе.       Последний рывок с его стороны — и они сталкиваются в поцелуе.       Неожиданно робко, нежно для такого мужчины, как Райли, и, несмотря на это, по телу Эмили проходит мощная волна тока, ощутимо подбрасывая её на месте от пронзительности чувств.       Рука Гоуста отпускает щёку девушки и скользит дальше, к затылку. Пальцы впутываются в шелковистые пряди светлых волос, и он притягивает её ближе к себе, давая ощутить этот трепетный момент полностью, впитать в себя без остатка и оставить в её мыслях лишь одно — себя.       Райли, Райли, Райли.       У него это охуенно выходит.       Они вдруг отстраняются друг от друга, словно от электрического разряда, и одновременно распахивают глаза.       Испепеляющие взгляды сосредоточены друг на друге, и в них физически ощущается одинаковый вопрос: «Что мы только что сделали?»       Эмили не жалеет.       Она, чёрт возьми, хочет ещё.       И лейтенант, кажется, полностью разделяет её желание.       Словно по невидимой команде своего сознания, он снова притягивает её к себе, вбивая губы девушки в свои.       Больше никакой нежности.       Только голод, жадность и отчаянное желание, которое они гасили друг в друге невероятно долго, скрывая его за извечными ссорами, недовольствами и пререканиями.       Новак не отстаёт от него: она цепляется за воротник его футболки и тянет к себе, потому что Райли для неё сейчас — оазис среди пересохшей пустыни, единственный источник воды на сотни миль вокруг.       Поцелуй быстро перерастает в неуправляемый пожар, грозящий сжечь их обоих дотла, до сраной чёрной корки.       Мужчина слегка кусает её нижнюю губу, и она тихо всхлипывает, чем он тут же пользуется. Их языки сплетаются в тугой узел, и, когда Новак чувствует его терпкий, пьянящий, сносящий голову вкус, она не может удержаться от низкого стона, который горячим сгустком поднимается от низа её живота.       Рука Райли грубо, лишая возможности двигаться, обхватывает её талию, и уже из его горла вырывается низкий, более похожий на рычание хрип.       Пальцы находят путь под край худи Эмили, и его пальцы вжигаются жаром в её кожу, заставляя зайтись мелкой дрожью. Он снова подтягивает её ближе к себе, не оставляя между ними и миллиметра свободного пространства. Их тела сливаются в одно целое.       Одно горячее, безумное и неправильно целое.       И Новак охуеть как нравится это.       Девушке кажется, что проходит чёртова вечность прежде, чем они отрываются друг от друга.       Её покрасневшие губы искусаны, подбородок саднит от его колючей щетины на подбородке, и ей кажется, что её привычный мир рушится, подобно хлипкому карточному домику, потому что она и подумать не могла, что человек может испытывать такое количество эмоций за раз.       Эмили смотрит на Райли, нахмурившись.       Их тяжёлое дыхание смешивается в единый поток, когда они пытаются собрать себя по частям обратно после этого до выбешивания охренительного поцелуя.       Хватка на талии сержанта ослабляется, становится менее жёсткой, и его ладонь медленно перемещается ей на спину, поглаживая полыхающую кожу.       Новак уже открывает рот, чтобы сказать…       Сказать хоть что-то.       Но Райли резко обрывает её:       — Нет. Замолчи.       Грубые слова слишком сильно контрастируют с его мягкими прикосновениями.       И Эмили вдруг слушается, безмолвно кивая.       — Спи.       Вторая рука Гоуста проскальзывает девушке под шею, а пальцы снова оказываются у неё на затылке, и Новак ощущает себя будто в гигантском коконе из его тела.       Она покорно закрывает глаза, насильно пытаясь расслабиться и избавиться от сумбурных мыслей под тихое дыхание лейтенанта над её ухом.       Эмили очень безумно хочется верить, что этот кокон каким-то магическим образом станет её безопасным убежищем, а не очередной клеткой, скованной из боли и разочарований.

***

      Новак просыпается от серого света из окна, настойчиво бьющего ей в лицо через полупрозрачный тюль.       Хриплый стон срывается с её опухших губ, и она перекатывается на другой бок, трогая рукой вторую половину кровати.       Холодную и пустую.       Девушка резко открывает глаза и садится, сонно осматривая пустую комнату. Всё чёртово пространство напоминает ей о вчерашней ночи, потому что воздух вокруг забит запахом Райли.       Да каждая клеточка тела Эмили насквозь впитала в себя Райли, словно меткой.       Райли, который, судя по всему, пока она спала, тихо свалил, решив в свойственной ему манере притвориться, что ничего не случилось.       Охуеть.       Новак разворачивается и падает животом на мягкий матрас, с силой утыкаясь лицом в подушку, словно пытаясь скрыться от всего мира и заодно от самой себя, потому что единственное, что она чувствует, — стыд.       Ах да, и сраное разочарование.       — Идиотка, — сдавленно бубнит девушка. — Ты такая идиотка.       — Согласен.       Сержант крупно вздрагивает, мгновенно поворачивая голову в сторону Гоуста, который как ни в чём не бывало стоит в проёме ванной, практически полностью закрывая его своей массивной фигурой.       Охуеть дважды.       — Нихера себе, — шепчет она себе под нос.       Райли всего лишь одним действием переводит их до ужаса странные отношения совершенно на новый уровень доверия.       Потому что он, чёрт возьми, снимает свою балаклаву.       Совсем.       Густые брови мужчины, цвета переспелой пшеницы, слегка нахмурены и делают пронзительный взгляд привычно суровым, холодным. На высоком лбу, пересекаясь с тонким шрамом, пролегает глубокая мимическая морщинка: словно запечатлённая на всю жизнь печать его вечной мрачности и тревоги. Короткие пепельно-светлые волосы слегка влажные и взъерошенные, а несколько прядей свисают вниз, падая ему практически на глаза.       Картинка, которая мучила Эмили любопытством уже который месяц, складывается в идеальное целое, и единственная мысль оглушительно бьётся в её голове: «Ты симпатичный, Райли».       — Слюна потекла. Вот здесь. — Мужчина показывает указательным пальцем на уголок его рта.       Бесячий… придурок.       Новак садится на край кровати и спускает ноги на пол, тут же поднимаясь.       Она склоняется над своей сумкой, выуживая оттуда джинсы и сменное худи, а затем идёт в сторону ванны, огибая лейтенанта и закрываясь в безопасной от его присутствия комнате.       Когда девушка заканчивает со своими утренними ритуалами, переодевается и выходит обратно в спальню, на секунду цепенеет.       — Ты всё ещё здесь, — максимально спокойным тоном говорит она, не спрашивая, а утверждая.       Райли невозмутимо стоит возле окна, наблюдая за начинающим медленно просыпаться городом.       Слыша слова Эмили, он перемещает фокус на неё, и она передёргивает плечами от его давящего взгляда.       — Разочарована?       — Не раздражай меня с самого утра своими идиотскими вопросами, — фыркает недовольно сержант.       Она собирается выйти в гостиную, но мужчина несколькими размашистыми шагами сокращает между ними расстояние и останавливается перед ней, преграждая ей пути к побегу.       Подняв бровь, Эмили сухо кивает головой в сторону, призывая его отойти, но Райли и не думает выполнять её хоть и грубую, но просьбу.       — Вчера ты была более сговорчивой. — Райли смотрит на неё вниз с безэмоциональным лицом, хотя его голос сквозит едкой насмешкой. — И менее язвительной. Что случилось?       — Мы оба сошлись на том, что всё это плохо закончится. Зачем начинать, если знаем, что ни к чему хорошему это не приведёт?       И гадать не надо, что это — чистая правда.       Слишком много «но», слишком много того, что может встать между ними и смести всё разрушительным ураганом до голой, пустой земли на месте того, чего они добились в своих жизнях.       Он — лейтенант, она — его подчинённая.       Плохо, плохо, плохо.       Но соблазн погрузиться во всю эту ненормальную херню с головой настолько велик, что Новак, к своему собственному ужасу, с похвальным энтузиазмом готова послать нахер все свои предрассудки, сломать все моральные скрепы, лишь бы то, что произошло ночью, повторилось.       Снова и снова.       Лейтенант наклоняет голову, изучая выражение лица девушки.       — Сложно объяснить.       Мучительно медленно рука мужчины поднимается и мягко ложится ей на шею, пуская по её телу знакомую дрожь, уже почти привычную, но каждый раз отзывающуюся новой волной в заходящемся в панике сердце. Длинные, тёплые пальцы скользят выше, обжигая кожу, и пальцы подхватывают её подбородок, задирая голову Новак.       — Попробуй, — хрипло говорит она.       — Нет.       Эмили дёргает головой, пытаясь вырваться, но хватка мужчины лишь усиливается, не давая ей возможности сдвинуться.       — Я не понимаю тебя. Совсем, — раздражённо говорит она, не моргая заглядывая к нему в глаза в поисках хоть какого-то ответа на свои вопросы, которых с каждой секундой становится всё больше.       — Знаю.       Взгляд Райли на секунду падает на её губы, и сержант инстинктивно, вопреки собственному кричащему отрицанием разуму, тянется к нему навстречу, задыхаясь сбившимся дыханием.       И он тянет её выше, заставляя подняться на неустойчивые носочки, и снова неумолимо убивает её настойчивым поцелуем.       Мысли в голове Эмили сбиваются, и всё, что «плохо», тут же становится «хорошо».       Лейтенант становится тем самым «хорошо», потому что ей не надо понимать его, не надо пытаться выудить из него объяснения — он говорит не словами.       Он говорит действиями.       Своим языком, который настойчиво проникает ей в рот, смешивая их ментоловые после зубной пасты вкусы.       Своей свободной рукой, которая опускается ей на спину и срывается ниже, на поясницу, прижимая её ближе к нему.       Своими пальцами, которые продолжают крепко сжимать её подбородок, показывая — он, как и она, готов без сомнений послать всё к чёртовой матери, да подальше.       Райли сводит с ума.       Мужчина отстраняется первый, и они долго тупо смотрят друг на друга, пока он первый не ломает тишину, повисшую грузом несказанных, но совсем ненужных слов:       — Вещи собирай. Кейт может дать приказ выезжать в любую минуту.       Всё, на что она способна, — кивнуть.       Лейтенант разрывает физический контакт и разворачивается, стремительно исчезая за дверью.       Новак не двигается.       Стоит на месте и не может пошевелить и пальцем, будто находясь под влиянием наркотического транса.       Наркотик, имя которому — Саймон Райли.       Во что она снова вляпалась?       Когда Эмили выходит из комнаты со своей сумкой и автоматом наперевес, она хмыкает, когда видит сонного Джонни, сидящего на диване с бледным лицом, который отчаянно пытается размять затёкшую шею.       — Ты что, тут всю ночь спал? — спрашивает девушка, кидая свои вещи у входной двери, а затем идёт на кухню.       — Да, — хрипло после сна отвечает сержант, с дедовским стоном поднимаясь на ноги. — Пиздец моей спине и шее.       — Кто-то вчера хвастался, что ему нет и тридцати, — хмыкает Новак, подхватывая чайник и заливая в него воду.       МакТавиш подходит ближе к ней и становится рядом, укладывая предплечья на столешницу.       — А знаешь, из-за чего я проснулся? — На губах мужчины играет хитрая улыбка, а одна бровь вопросительно поднимается. — Это даже забавно.       — Удиви.       Девушка подхватывает три кружки и засыпает в них по щедрой ложке растворимого кофе, смешивая его с сахарным песком.       — Из-за Саймона.       — И?       Новак говорит спокойно, пытается выглядеть безразлично, хотя она прекрасно догадывается, к чему ведёт МакТавиш. Поэтому шестерёнки в её голове мгновенно начинают крутиться в поисках правдоподобной лжи.       — Из-за Саймона, который вышел из твоей комнаты. Без балаклавы, с мокрыми, словно после душа, волосами. Весёлая ночь, а?       — Не неси чушь, Соуп, — говорит Эмили ровным голосом, хотя внутри всё кипит от волнения. — Он зашёл сказать, чтобы я собиралась, потому что обычно я делаю это дольше всех.       Улыбка на губах Джонни становится шире, а глаза пылают озорством, бьющего из него невидимым ключом. Его указательный палец начинает барабанить по поверхности, выстукивая незамысловатый ритм.       Новак знает этот настойчивый взгляд.       Игра в кошки-мышки, где МакТавиш — кот, а она — мышь.       Мышь, загнанная в угол, из которого невозможно выбраться не сболтнув по дурости парочку ненужных ему деталей.       Ложь не прокатила.       Эмили уже открывает рот, чтобы вывалить ему всю правду, когда спасение появляется оттуда, откуда она ждала меньше всего: из своей комнаты выходит Райли, уже в более привычном ей виде — в балаклаве и чёрной с ног до головы одежде, делающей его ещё более устрашающим.       — Охотно верю, — тихо говорит Джонни так, чтобы эту невинную на первый взгляд фразу слышала только она.       Мужчина выпрямляется и подхватывает одну из кружек, как только Новак заканчивает заливать в неё молоко.       Она сжимает челюсть, чтобы не ответить МакТавишу в привычном ей язвительном тоне, но сдерживается только из-за присутствия лейтенанта. Потому что что-то ей подсказывало, что в этом идиотском противостоянии он встанет на сторону Соупа, не её.       Райли становится по другую сторону от девушки, внимательно наблюдая за её действиями, как чёртов ястреб.       Быть спокойной рядом с ним — сложно.       Потому что произошедшее за закрытой дверью бесконечно крутится в мыслях бешеным вихрем, смешивая в себе до невозможности приятные воспоминания: его прикосновения, вкус его губ, тепло его тела.       Идиотка, блять.       Новак слегка трясёт головой, прогоняя эти безумия из своей головы, и поднимает глаза на Гоуста, кивая на пакет с молоком в её руке. И мужчина едва заметно кивает.       Команда продолжает стоять у столешницы, наслаждаясь утренним кофе в трепетной тишине.       Каждый из них находится в своём мирке, думая о чём-то своём.       Лишь изредка Эмили краем глаза замечает, как взгляд Джонни мечется от неё к Гоусту и как он пытается скрыть свою понимающую улыбку за глотком горячего напитка.       Девушка еле сдерживается, чтобы не закатить глаза, не зайтись в сторону МакТавиша гневной тирадой, но знает, что это распалит его ещё сильнее, как фитиль фейерверка, за которым неминуемо последует яркий, искрящийся взрыв.       А ей это совсем не нужно.       Но кажется, что Джонни и не нужна реакция с её стороны, потому что он снова открывает рот:       — А знаете, я…       И снова будто что-то свыше не даёт ему закончить, потому что ноутбук, со вчерашнего дня стоящий на кофейном столике у дивана, заходится звуком входящего звонка.       Сегодня удача на твоей стороне, Новак.       Все трое спешно ставят пустые кружки в раковину и идут в гостиную, синхронно падая на диван.       Райли, который сидит посередине прямо перед небольшим экраном, звонко нажимает на клавишу, принимая вызов.       — Доброе утро. — Напротив команды появляется знакомое лицо Кейт. — Не разбудила?       — Нет, — отвечает за всех Джонни, скрещивая руки на груди.       — Отлично. — Кивает женщина и слегка переводит взгляд в сторону, рассматривая что-то видимое только ей. — Самолёт уже ждёт вас. Можете выезжать.       Эмили облегчённо выдыхает, откидываясь на мягкую спинку дивана.       Ей хочется домой. До безумия.       Но Ласвелл, как всегда, подкидывает коррективы в сложившиеся планы, и в этот раз — конкретно для Новак.       Слишком рано она начала благодарить сегодняшний день за удачу.       — У меня к тебе есть предложение. — Женщина смотрит на неё, зная, что заинтересовать сержанта — раз плюнуть.       Эмили тут же выпрямляется и кладёт локти на колени, двигаясь ближе к экрану, бесполезно стараясь слегка подвинуть Райли, чтобы видеть лицо Ласвелл лучше.       — Не поверишь, на кого мы вышли, — продолжает Кейт, растягивая любопытство девушки до невозможных размеров.       — Не томи, — нетерпеливо говорит Новак, предчувствуя что-то крайне интересное, судя по тону женщины.       — Дюваль.       Сержант застывает.       Глаза расширяются, губы слегка приоткрываются, а ногти впиваются в колени с такой силой, что ей буквально становится больно от собственных неосознанных действий.       Чутьё не подвело.       — Шутишь?       — Нет.       — Они участвуют? — Новак отрывисто кивает на МакТавиша и Райли, которые быстро переглядываются.       Ласвелл качает головой, по-доброму смакуя реакцию девушки.       Реакцию, которую она знала, что добьётся без особого труда.       Эмили с лихвой хватает её многозначительного «нет».       Она резко подхватывает ноутбук в руки и спешно встаёт с дивана, вылетая на террасу. Хрустящий холодом воздух жжёт кожу лица острыми иголками, но едва ли её сейчас это беспокоит.       — Я думала, он залёг на дно. Сколько спецслужбы искали его: три года, четыре? — Новак ставит ноут на столик для барбекю, прежде смахивая рукавом худи утреннюю влагу с поверхности.       Тут же достаёт из кармана несменную пачку с сигаретами и берёт одну, тут же чиркая искру кремнем от зажигалки, прикрывая дрожащий огонёк ладонью от промозглого ветра.       — Помнишь Джереми Стоуна, который помог тебе пройти на вечеринку к Соколову? Он из Управления по борьбе с наркотиками, и Дюваль давно был у них под прицелом.       — И как они вышли на него? — спрашивает девушка, делая долгую, жгущую затяжку.       — Этот ублюдок поверил в себя и снова вернулся в Канаду. А он во всех базах, так что срисовать его там оказалось несложно.       — Когда они будут брать его?       Новак казалось, что она вот-вот лопнет от нервного нетерпения, потому что разобраться с Дювалем — это не про работу.       Это личное.       В который раз.       — Завтра. Подумала, что тебе будет интересно поучаствовать в этом.       — Ты слишком хорошо меня знаешь. — Усмехается Эмили, качая головой. — И как я действую? Лечу транзитом через Мексику или?..       — Нет, — бегло отвечает Ласвелл. — Я договорилась, для тебя подготовили отдельный борт, сразу в Канаду. Там тебя встретит Стоун, объяснит всё подробней уже на месте.       — Почему без сто сорок первых?       Эмили привыкла работать с «Браво» и переключаться на работу с другими, хоть и единоразово, — непривычно.       Или она просто будет скучать по Райли, кто её знает.       — Потому что команда, которая будет брать Дюваля, полностью укомплектована. Они смогли выделить только два места, — объясняет Кейт.       — Два?       Брови Новак взлетают вверх, и она не сводит заинтересованного взгляда с женщины, не глядя туша догорающую сигарету в наполненной водой пепельнице.       — С тобой будет Прайс.       — Зачем? Договаривай. — Девушка чувствует, что присутствие капитана на этой миссии — не просто для комфорта Новак или желания Кейт своевременно получать информацию.       — Дюваль работает на «Ковенант».       Интересно.       — Перешёл с наркоты на что-то более серьёзное? Похвально, — огрызается сарказмом Эмили.       — Да. Мы предполагаем, что он один из тех, кто помогает им с доставкой компонентов для химического оружия. Поэтому будет лучше, если Джон будет рядом с тобой, чтобы фокус был и на Дювале, и на «Ковенанте».       — Отлично.       — Я на связи. Постоянно. Если что-то вдруг пойдёт не так, Прайс или ты — свяжитесь со мной. И, ради всякого святого, Эмили, будь осторожна. Клянусь, если бы Антон знал, чем ты занимаешься с моей подачи, он бы меня уничтожил.       Новак тихо смеётся.       Она едва способна представить в своей голове, что сделал бы с Кейт отец, узнай он, какую жизнь себе выбрала его «маленькая принцесса», пойдя по его стопам.       — Я буду осторожна. И уверена, будь он жив, моя участь была бы хуже твоей.       Девушка обрывает связь, хлопая крышкой ноутбука, и смотрит на тлеющий тонкой струйкой дыма бычок, уходя в свои мысли.       Она не знает, как всё пройдёт, удастся ли поймать Дюваля спустя столько лет, но одно она знает точно — это будет весело.

***

      — Так что это за задание?       Райли тут же смотрит на Новак, ожидая её ответа.       Вытянуть из неё что-то после разговора с Ласвелл не выходит.       И Саймону это охуеть как не нравится.       Потому что она — всё ещё ненормальная.       Даже после того, как они оба с позором сдались и стремительно швырнули свои отношения с профессиональных, максимум дружеских, совсем в другое, опасное направление.       У этой идиотки над головой будто ярким неоном горит вывеска: «Магнит для проблем».       И лейтенант знает, что если не держать Новак на коротком поводке, если выпустить её из поля своего зрения хотя бы на грёбаную секунду — всё быстро пойдёт под откос.       Покалечится.       Умрёт.       Или и то, и другое.       Только мысль о том, что капитан будет рядом с ней на этой миссии, молниеносно заземляла Райли.       Не то чтобы Прайс знал, как укротить девушку и не дать ей сделать глупость, как умел он.       Но это лучше, чем ничего.       Успокаивай себя дальше, Саймон.       Команда подходит к самолёту с открытым люком, на котором должна была улететь Новак.       — Длинная история. Расскажу, как вернусь, — даёт туманный ответ девушка.       — Снова твои секреты, — недовольно говорит МакТавиш, поправляя лямки своего рюкзака.       — Не секреты. Суеверия. — Улыбается Эмили. — Расскажу — ничего не выйдет. Так всегда происходит.       Райли почти что ухмыляется.       Хорошая отговорка, Новак.       Для Джонни.       Потому что Саймон выучил её.       Наизусть.       Каждую эмоцию, каждое изменение в выразительной мимике лица или тоне мягкого голоса.       И он прекрасно знает, что полупрозрачной пеленой скрывается за её идиотскими «суевериями».       То, что скрывается за каждым упоминанием ублюдка Макарова.       То, что скрывается за малейшим упоминанием Соколова, Романовой, «Ковенанта».       Месть.       Та, которой девушка начинает слепо жить, глупо пропуская мимо себя всё остальное, отодвинув на второй план.       И это действительно то, из-за чего всё плохо кончится.       — Будь осторожна, окей? — МакТавиш делает шаг ближе к Эмили, зарывая в свои крепкие объятия. — И слушайся Прайса, а не как всегда.       — Постараюсь. — Смеётся она и отпускает мужчину, кидая быстрый взгляд на лейтенанта.       Новак колеблется.       Переступает с ноги на ногу, не зная, что ему сказать, как себя повести.       И Райли пиздец как забавно наблюдать за этим.       Прошедшая ночь всё изменила, очевидно.       И сержант принимает неверное решение.       Разворачивается и собирается идти к самолёту, но реакция Саймона намного быстрее.       Твёрдо, но не прикладывая силы, он хватает её за предплечье, останавливая.       Мужчина мельком смотрит на Соупа, одним лишь взглядом давая ему понять, чтобы он дал им минуту.       Когда МакТавиш отходит, внезапно внимательно разглядывая асфальт взлётной полосы под своими ногами, Райли снова переводит взгляд на Новак.       Делает небольшой шаг ближе так, что между ними едва остаётся пространство. Чувствует, как мышцы девушки под его пальцами напрягаются камнем от их близости, но вырваться не пытается.       Хорошо.       — Не геройствуй, — коротко говорит он, стараясь вбить эти слова в упрямую голову Эмили.       Её светлые брови изгибаются в хмурую линию, блестящие изумрудные глаза не моргая вжираются в его.       — Не буду.       Вторая его рука уже инстинктивно, по ёбанной привычке поднимается и тянется к лицу Новак.       Потому что ему, блять, нужно трогать её, ощущать мозолистыми подушечками мягкую, словно шёлк, кожу.       Постоянно.       Ладонь на щеке девушки с недавних пор ощущается слишком правильно, и лейтенант никак не может этому противостоять.       Большой палец скользит по чёрному полукругу под глазом, который намертво въелся в кожу недосыпом и вечным стрессом.       Стрессом, который не касается её взгляда: он привычно горит неугасаемым огнём, который и помогает ей непоколебимо переть вперёд, словно сраный БТР, сметающий всё на своём пути.       Сколько бы хуйни с ней ни происходило.       — Осторожней, — повторяет слова Соупа Саймон.       — Буду, — шепчет она, тяжело сглатывая.       — Иди. — Райли выпускает её из своих рук и кивает на самолёт, турбины которого заходятся оглушающим рёвом.       Лейтенант смотрит, как крохотная фигура девушки исчезает в темноте грузового отсека. Трап с механическим звуком закрывается, и машина тут же медленно двигается с места, неспешно выкатываясь в сторону площадки для разгона.       Когда она стала его привычкой?       Отпускать её — неожиданно сложно, неправильно.       Саймону до тошноты противно от самого себя.       От того, насколько глубоко он дал ей залезть себе под кожу.       Он давно не чувствовал подобного.       Чёрт, да он никогда такого не чувствовал. Слишком интенсивно, слишком непривычно.       Но отрицать — глупо.       Мёртвому, холодному сердцу, которое внезапно ожило новым теплом из-за этой ненормальной, не прикажешь.       Райли переводит взгляд на Джонни, выражение лица которого кричит о том, что он всё видел, и, возможно, даже слышал.       Конечно же.       — Что? — привычно грубым, низким голосом спрашивает он и, не дожидаясь ответа, идёт по направлению к ожидающему их борту.       Но МакТавиш, как и всегда, не распознаёт непреодолимое желание лейтенанта, чтобы тот закрыл свой рот.       Хотя бы раз.       — Что это, блять, было?       — Было что?       — Я тебя умоляю, не прикидывайся идиотом, Саймон. Это. — Рука Соупа указывает на только-только с усилием оторвавшемуся от земли самолёту, который стремительно исчезает в густом молоке утреннего тумана.       Это то, что ему охуеть как нравится ощущать её мягкие, тёплые губы на своих.       То, что ему до дрожи приятно ощущать её хрупкое, но в то же время несомненно сильное тело в своих руках.       То, как сбивается её дыхание, когда он слишком близко.       То, как краснеют румянцем её щёки при его малейшем прикосновении.       То, что он, блять, хочет её.       Всю и полностью.       Себе.       Ебучий эгоист.       — Вы вместе? — продолжает лезть Джонни.       Райли смотрит на сержанта.       Предупреждающе.       — Всё сложно.       — Это не ответ, лейтенант. Либо «да», либо «нет», — не оставляет свои попытки вывести Саймона из себя МакТавиш.       — Не знаю.       — Мать твою. — Закидывает голову к небу Соуп, издавая тяжёлый вздох. — Почему ты такой сложный?       Сто сорок первые входят по трапу в пустой самолёт и падают на ближайшие места, крепко пристёгиваясь.       Саймон закрывает глаза, откидывая назад голову.       Прогоняет в голове вопрос Джонни в голове снова и снова.       Вы вместе?       Он сам позволил всему этому зайти настолько далеко.       Не она.       Все его предубеждения, все его моральные принципы летят к чёрту из-за Новак.       И ему реально страшно.       Он чувствует себя крайне уязвимым.       Потому что он не создан для того, чтобы любить, заботиться о ком-то. Он не в курсе, что это такое, если это не происходит в контексте его команды.       Но это — другое.       Он создан убивать.       Безжалостно, без сожалений.       И сколько говна он сделал за свою жизнь — не сосчитать.       Руки по локоть в крови.       Не отмыть.       «Оттолкни меня от себя снова, ты уже так делал».       Он не может, не хочет, чтобы что-то хорошее появилось в его жизни.       Не заслужил.       И Эмили не заслужила того, чтобы ей по итогу сделали очень больно. Единственное, что он может ей дать.       Вы вместе?       Долгий перелёт проходит в неожиданной тишине.       Саймон даже в какой-то степени благодарен Соупу, что тот перестаёт пытать его вопросами и затыкается, позволяя ему погрузиться в свои бесконечно мрачные мысли, намертво наполненные «если», «зачем» и «почему».       Но всё рушится, когда сто сорок первые приземляются на базе в привычно душной Мексике и идут в сторону главного здания базы под палящим жаром солнцем.       — Она тебе нравится? — снова начинает МакТавиш.       Не отъебётся.       — Возможно, — полуправда, которая слетает с губ Райли неожиданно легко даже для самого себя.       — Уже что-то, — хмыкает Джонни. — Тогда в чём проблема?       Забавно, что Джонни не понимает очевидного.       Всё на самом деле не просто.       — Их много.       — Но они не помешали тебе провести с ней ночь, ведь да? — с сарказмом спрашивает сержант, подняв бровь.       Саймон мгновенно напрягается, чувствуя, как на щеках под балаклавой ходят желваки, а кожу лица жжёт непривычным жаром.       МакТавиш, блять.       Райли ускоряет шаг, желая как можно скорее избавиться от этого разговора и закрыться в своей комнате, чтобы побыть в тишине хотя бы пять сраных минут.       И когда он останавливается рядом со знакомой дверью, то почти что выдыхает с облегчением.       Его рука уже тянется к дверной ручке, но он останавливает сам себя.       Снова смотрит на Джонни.       — Всё настолько очевидно?       Черты лица Соупа смягчаются, когда он слышит в голосе Саймона непривычную для него беспомощность.       Сержант тяжело вздыхает и проводит ладонью по своему ирокезу — как и всегда, прежде чем сказать что-то, что явно не понравится лейтенанту.       — Да. Настолько очевидно. — МакТавиш прислоняется боком к стене, расслабленно скрещивая руки на груди. — Ты, может, сам не замечаешь, но я вижу, как ты смотришь на неё. Сколько я тебя знаю, ты никогда ни на кого так не смотрел.       Охуенно.       Райли изощрённо пытается не дать другим понять, насколько сильно девушка вгрызлась во всё его существование. И как далеко заходят его эгоистичные чувства, выходящие за рамки профессионализма, которым он так яростно кичится.       И видимо, Саймон справляется с задачей крайне хуево.       Или Соуп слишком наблюдательный.       — Даже на меня, кстати. — Усмехается Джонни, пытаясь в юмор, когда видит противоречивые эмоции в воткнувшихся в одну точку глазах лейтенанта.       — Отъебись.       Соуп заливисто смеётся, качая головой, но вмиг становится серьёзным.       Кивает, будто подтверждая что-то в своих собственных мыслях, и тихо, но уверенно говорит:       — Вытащи палку из своей задницы, расслабься и перестань делать вид, что ты сам этого не хочешь. Ты заслужил быть счастливым, хотя бы раз в своей сознательной жизни. Даже если сам ты думаешь иначе.       Лейтенант привык контролировать всё вокруг: ситуацию, себя и свои чувства.       Но из-за Новак всё рушится, летит к чертям.       Чуть ли не впервые в жизни Саймон хочет поддаться, даже если всё это — неправильно, неоправданно рискованно.       Потому что она, блять, нужна ему.       И Саймону охуеть как хочется верить в слова Джонни.