Между нами vol.2

— Эй, Сэм? — когда Дин зовет, Сэм поворачивает голову, но от книги так и не отрывается. Просто слегка ведет головой в сторону брата и вскидывает брови. — Мм? — в ответ на вопросительное мычание Дин сам поворачивает голову Сэма в свою сторону, касаясь горячей ладонью края челюсти, и целует — медленно, но крепко. Сэм послушно открывает рот, мягко опускает книгу на стол и отводит ее от края, чтобы не упала. Где-то на фоне играет Nothing Else Matters Металлики, а Дин целует его, уложив ладонь в изгиб шеи и упершись другой рукой в подлокотник кресла. В пыльном и теплом спокойствии бункера Сэм чувствует, как расслабляется каждой клеткой своего тела. Он закрывает глаза, кладет руки Дину на бедра, подтягивая ближе к себе, и проваливается в тягучую успокаивающую ласку. Они, кажется, зависают во времени: никуда не торопятся, не пытаются что-то наверстать. Дин просто поглаживает большим пальцем кожу Сэма над ключицей и пару раз меняет наклон головы во время поцелуя. — И что это было? — спрашивает Сэм, когда Дин отстраняется и возвращается к пыльным полкам архива так же внезапно, как за несколько минут до этого оторвался от них. — Захотелось, — спокойно отвечает Дин, отправляя в рот остатки подостывшей картошки, и подмигивает. Сэм хмыкает, все еще присматриваясь к Дину с легким удивлением, но потом одобрительно кривит губы. Вернуться к чтению удается не сразу. *** Дину тяжело дается воплощение в жизнь собственных желаний. Не тех, что касаются еды или развлечений, а тех, что касаются его самого. Да, он дурачится и позволяет себе иногда быть ребенком; иногда творит глупости: уговаривает Сэма сорваться на концерт, до которого гнать пару суток, и играет в настолки или любую другую абсурдную дурь у себя в телефоне. Иногда он включает сопливые романтические кино с Мэттью Макконахи или Райаном Гослингом, потому что «я не обязан отчитываться, Сэм! Моя комната — мои правила: что хочу, то и смотрю», но настоящие, самые глубокие и от этого совсем простые желания наружу он не выпускает. А Сэм прикладывает массу усилий для того, чтобы однажды у него (у них) все получилось. Первым шагом становится то, что они начинают обниматься. Не тогда, когда весь мир летят к чертям, и не тогда, когда находятся на волосок от смерти, а просто так. Потому что им так хочется. Потому что Дину так хочется. Иногда он, проходя мимо сонного, разогревающего им завтрак Сэма, едва ощутимо приобнимает его за талию — всего-то кладет руку поперек живота на ходу и чиркает подбородком по плечу в знак приветствия, но Сэму достаточно и этого. Он бросает в ответ короткое «утра» и пихает Дину в руки пустую чистую кружку для кофе, стараясь изо всех сил сделать так, чтобы Дин не заметил подрагивающие в улыбке уголки губ. С ним ведь по-другому нельзя — один раз дашь понять, что произошло что-то этакое и все, Дина замкнет. Черт знает в какую сторону. Следующим шагом становится то, что Дин влезает к Сэму в душ — просто внаглую оттесняет его из-под горячей струи и позволяет воде смыть пыль и грязь после прошедшей охоты. Сэм, не смотря на собственное правильно «не реагировать» или хотя бы делать вид, что так и надо, все равно возмущенно вскидывает брови. Дин натыкается на его взгляд, но ни на секунду не теряется: разводит руками — с гелем для душа в одной ладони и мочалкой в другой — и бросает: — Что? Сейчас опять всю горячую воду сольешь, а мне потом жопу морозить. Хрен. — «Экономьте воду: мойтесь вместе»? — хмыкает Сэм, вспенивая шампунь на своих волосах. По ванной разносится запах олдспайса и чего-то древесного, смешиваясь с теплым паром. — Как будто на тебя вообще воды напасешься, — бурчит Дин, яростно оттирая с предплечья кровь. — На одни патлы галлонов десять уйдет. Сэм фыркает, закатывая глаза, а потом вдруг предлагает: — Потереть? — Дин непонимающе вскидывает брови, а когда Сэм указывает кивком головы на мочалку, тут же через чур громко выпаливает. — Нет! Но под смеющимся взглядом брата вдруг тушуется, покачивает головой из стороны в сторону, словно перебарывая внутренний конфликт, и не очень уверенно вздыхает: — Да? И со временем все то, что давалось Дину так тяжело, становится почти обыденностью. Они все еще не заостряют на этом внимание и реагируют так, словно все, что происходит — абсолютная норма, но Сэм знает, что каждый такой шаг для Дина как попытка дышать под водой. Они не держатся за руки и не обсуждают собственные чувства, не признаются друг другу в любви, считая это чистой воды идиотизмом, и все еще язвят и собачатся по поводу и без — в целом кардинально не меняется ничего, но как будто бы при этом изменяется всё. Дин начинает чаще улыбаться. Пропадать скованность. Он реже смотрит на Сэма тем безнадежным взглядом, от которого в животе все сводит от боли. Дин начинает дышать. Может быть, именно поэтому они начинают скрывать друг от друга собственные мысли и планы гораздо реже. Спорят они все так же, но свободы в этих спорах появляется больше. Да и слышат друг друга они теперь лучше. Где-то в середине октября, в промозглом и сыром Новом Орлеане в Луизиане, Дин вдруг с тихим хлопком закрывает свой ноутбук. Они охотятся, кажется, за проклятым объектом — Сэм как раз пытается это выяснить, пока Дин ищет похожие случае по стране. Он поднимается, проходится вдоль номера вперед-назад, делая пару небольших глотков виски из стакана, и на мгновение задерживает взгляд на радио, из которого доносится wind of change. — Эй, Сэм, — зовет Дин, опуская стакан на крышку старенького деревянного комода. — Мм? — Сэм устало отзывается, поворачивая голову. Затекшие мышцы болезненно тянет, шею сводит от долгого сидения, а дождь за окном нагоняет сонливость. Большая стрелка часов подваливает к двенадцати, пока маленькая указывает на шесть — вечер только начинается, а темень за окном уже такая, что без фонарей ничерта не видать. — Иди сюда, — Дин зовет его коротким движением руки. Сэм в легком смятении поднимается. — Заткнись, — сразу предупреждающе бросает Дин, притягивая Сэма ближе за талию. — Но… — Заткнись, я сказал, — повторяет Дин, укладывая свободную руку Сэма в свою. Дыхание Дина пахнет виски, одежда — каким-то гелем для стирки, который они покупают, даже не глядя на упаковку, а в номере — слегка пылью и деревом. Когда они медленно покачиваются в такт песне под их ногами скрипит пол, а за окном посвистывает ветер. Дин едва заметно шевелит губами, повторяя за Клаусом Майне, и Сэм просто тянется вперед — прижимается лбом ко лбу Дина, вздыхает и прикрывает глаза. И на мгновение — всего на мгновение — их накрывает спокойствием. Тягучим, сладким и теплым. Через пару-тройку часов они сожгут на заднем дворе заброшенного дома на окраине города музейный экспонат восемнадцатого века, который из Африки несколько лет назад контрабандой доставили во Францию, Бельгию, а затем и в Америку, и к которому привязан злой дух. Через пару-тройку часов они будут в спешке бросать вещи в багажник Импалы и уносить ноги из города, потому что услышат по радио на полицейской частоте описание своей машины, которое копы получили от случайного очевидца. И через пару-тройку часов они будут гнать по ночному влажному шоссе до самой границы штата, чтобы поскорее пересечь ее и совершенно без сил свалиться спать в ближайшем мотеле в черте приграничного города. А до того… До того у них есть еще где-то две с половиной минуты на то, чтобы сделать вид, будто не происходит совершенно ничего необычного.