Множество шагов

Рома бурчал себе под нос, когда направлялся в школу в свой честно заработанный прогульный день. Он прошел мимо дремлющей вахтерши и уже услышал звуки музыки из актового зала. Решив не раздеваться, он смахнул с плеч капли растаявших снежинок и протопал к приоткрытым дверям. Всунул голову в проем и тут же наткнулся на Лилию Павловну. — Пришел, все-таки, — угрюмо произнесла она, морща нос. Судя по всему, учуяла табачный шлейф от недавно выкуренной сигареты, — Где дружки твои? — Не знаю, — хмыкнул Ромка, совсем не лукавя. Наверняка тоже решили прогулять или, воспользовавшись общей отвлеченностью, курили где-нибудь за углом. — Ладно, Бог с вами, — вздохнула учительница и махнула рукой. Взрослые в школе ждали каникул не меньше самих учеников, так что общая незаинтересованность в соблюдении дисциплины так и витала в воздухе. Лилия Павловна сложила руки на груди и встала чуть в стороне от двери, подперев стену спиной. Поверх мутноватых линз очков она наблюдала за заканчивающимся концертом, сканируя взглядом головы учеников. Пятифан решил не заходить полностью, так что уткнулся плечом в дверной косяк и посмотрел на сцену. Под аккомпанемент фортепиано выла скрипка Полины и еще двух каких-то парнишек, вроде бы, на год или два младше самой Морозовой. Оба не привлекли Ромкиного внимания, были невзрачны и неинтересны, как и все происходящее в целом. Пятифан не ценил живую музыку, только если это была не Бяшкина гитара, так что скучающим взглядом обвел сначала сцену, а потом и весь зал. Небольшое светлое помещение не было забито под завязку — много кто прогуливал в последний день, а младшие классы и вовсе сюда не согнали, видимо, уже отпустив на законные каникулы. Среди голов на первых рядах Ромка заметил вечно распушенные после шапки белые патлы Петрова и слабо улыбнулся. Музыка утихла, Полина задержала в воздухе сжимающую смычок изящную кисть и распахнула прикрытые веки. Спустя пару мгновений затихло и фортепиано, тишина повисела в зале, давя на уши, не более секунды или двух, после чего зрители зааплодировали. Не особо активно, но достаточно сильно, чтобы звучало прилично. Рома заметил, что Антон в поддерживающем порыве встал, вырос среди кресел худой фигурой и захлопал особенно воодушевленно, даже, кажется, крикнул что-то вроде «Браво». Пятифан усмехнулся и тоже лениво ударил ладонью о ладонь пару раз в знак уважения. Скрипачи раскланялись, Полина особенно смущенным взглядом посмотрела на «коллег» по музыке и пробежалась глазами по залу. Заметив у входа Рому, она скромно улыбнулась и кивнула в ответ на его приветственный взмах руки. Трое подростков спустились со сцены и уселись на первый ряд, активно о чем-то переговариваясь, их место на деревянных чуть продавленных досках у микрофона заняла заместительница директрисы. Ее короткая речь не блистала особой искренностью и заинтересованностью, Рома почти полностью пропустил ее мимо ушей и наверняка задремал бы, если бы не положение стоя. Наконец, мероприятие было официально закончено, в зале началась суета, школьники торопились покинуть помещение, отчего быстро столпились у входа. Пятифану пришлось зайти в зал полностью, чтобы не собирать плечами каждого, кто хотел поскорее слинять. Он сел на последний ряд с самого краю и наблюдал за потоком уходящих в надежде увидеть там Антона или Полину. Когда людей стало поменьше, снова открылся обзор на сцену. Возле нее стояла Полинка, переговариваясь с одним из тех пацанов, которого Рома уже видел. Такой щупленький, в белой гладко выглаженной рубашке, с витьеватыми светло-русыми волосами. Лица Пятифан не видел, да и особо не хотел. Очередной зажатый пацаненок-музыкант — похожих Ромка в лучшие годы гонял по коридорам школы или кошмарил после уроков. Взглядом он отыскал Антона, что терпеливо стоял в стороне и ждал, заведя руки за спину, пока двое скрипачей наболтаются о своем — о высоком и наверняка никому, кроме них двоих, не понятном. Разговор этот закончился в тот момент, когда зал уже полностью опустел и остались только несколько учителей, что хлопотали на сцене, сворачивая микрофонные провода. Помогала им Катька, как всегда зарабатывая очки своей безупречной репутации. Без публики стало достаточно тихо, чтобы Ромка услышал брошенное Полиной «Ну пока». Девушка обменялась с насторожившейся Катькой многозначительными взглядами, и лицо последней озарила улыбка с таким интересным хитроватым окрасом. Пятифан задумчиво пожевал губами и встретился взглядом с Антоном, который тоже заметил немой девичий разговор глазами. Они одновременно пожали плечами, будто сошлись во мнении, что девчонок порой понять просто не дано. Как часто шутил Ромка: «Мальчики с Марса, девочки свинеры». Наконец, Полина окончательно закончила все свои дела, подошла к Антону и, подхватив его под локоть, весело пошагала в сторону последнего ряда. — Привет, — одновременно выпалили друзья, ободренные прошедшим мероприятием. Рома встал и молча кивнул, улыбаясь, и пожал Петрову руку. — Ну как тебе? — вздохнула Полина, поняв, что Пятифан застал-таки кусок концерта. — Брависсимо, — важно протянул Рома и показательно вскинул подбородок. Свое восхищение он ради приличия приукрасил, но, видимо, слишком сильно, потому что в Полинкиных глазах виднелось снисхождение к его попытке подыграть. Тем не менее ее настроение опять было на высоте, так что Морозова довольно вздохнула, устремив взгляд к потолку, и растянула губы в улыбке, отчего ее щеки еще сильнее зардели. — Ну ладно. Пойдемте! — сказала она и зашагала к выходу, размахивая футляром со скрипкой с такой легкостью, словно он был пуст.

* * *

— Вот, — Полинка вытащила из рюкзака пакет и плюхнула его на кухонный стол, — С чаепития утащили. Рома хищно заглянул внутрь и начал шарить рукой в поисках самых козырных конфет. Дома не поел, так что обрадовался возможности заправиться хоть чем-то, еще и на халяву. На самом деле в посиделках класса он видел выгоду в виде таких вот бесплатных ништяков, но все равно не пожалел, что на чаепитие не пошел. Слишком уж ему не нравилось проводить время с одноклассниками в формальной обстановке. Погулять большой компанией однокашников порой было весело, — завалиться к кому-то на день рождения, сгонять на самодельную горку недалеко от гаражного комплекса, пошляться по улицам в новогоднюю ночь, — но сидеть и просто разговаривать, еще и под чутким взором Лилии Павловны, всегда удручало. Пока закипал чайник, Рома съел пару конфет с орехами и карамелью, отчего во рту немного вязало, а Антон, скромно сидя на табуретке, рассматривал убранство кухни. Полинкиного дедушки по близости не наблюдалось, отчего Пятифан чувствовал себя крайне расслабленно — затащил одну ногу на табурет, согнув колено, и по-хозяйски завалился на стол локтем. Остановив жалобный писк закипевшего чайника, Полина разлила кипяток по кружкам, каждый взял свою, Рома зажал подмышкой пакет с награбленным, после чего вся ватага завалилась к девушке в комнату. Пятифан заметил минимальные изменения со своего последнего визита — пару новых плакатов на стенах, поднятая крышка фортепиано и пододвинутый к дивану кофейный столик. Приютившись на подушках и разложив на столе все съестное, Рома чуть сполз вниз, разморенный эффектом употребленного сладкого, которое, наконец, удалось запить горячим чаем. За окном, стекла которого покрылись узорами, подвывала начинающаяся вьюга, валил крупный снег, ветви деревьев царапали карниз. Стало до жути приятно, что непогода — она где-то там, снаружи, а Рома тут, внутри, на мягком диване, с внезапно появившейся под боком Джоанной. В этот раз комната Полины не казалась такой неуютной, как и ее компания. Антон будто сглаживал углы, развязывал руки, так что Рома даже пару раз успел грубовато пошутить, пока Морозова ставила кассету. И Петров на эти шутки посмеялся, вселяя в Пятифана уверенность в том, что он все делает правильно. И он вдруг почувствовал себя странно, только понять суть странности не смог. Или не хотел, потому что на экране телевизора начались титры какого-то советского фильма, название которого Ромка прослушал, и сделалось совсем хорошо. Он прикрыл веки, поерзал, устраиваясь поудобнее, и вперился взглядом в телик. Осознание, что начались каникулы, еще больше поднимало настроение, а сидящие рядом Антон с Полей напоминали о приятных днях их совместной дружбы. Рома вдруг поймал себя на мысли, что никогда бы не представил себя в такой компании. Мало того, что он слабо верил в возможность дружить — именно, дружить, а не находиться рядом в надежде на внимание любовного плана — с девушкой, так и вообще не видел себя спокойно сидящим рядом с Петровым, которому еще полгода назад впечатал кулак в живот. От этих воспоминаний стало стыдно, и, дабы отвлечься, Рома решил зарыться пальцами в шерсть Джоанны, все еще дремлющей рядом. Он занес руку, чуть отвел в сторону и слепо опустил. Покалывающим холодом волнения пробежались по коже искры. Пятифан наткнулся на Антонову ладонь. Тот, видимо, уже какое-то время гладил кошку. Рома вздрогнул, уже готовый отдернуть руку, но Петров среагировал быстрее — скользнул ладонью вниз по кошечьему телу, оставив холку Пятифану, а сам стал поглаживать чуть ближе к хвосту. Вот так под двумя юношескими руками Джоанна млела и урчала, как маленький моторчик. В тишине комнаты ее мурчание сливалось со звуками фильма, с приятными голосами советских актеров и фоновой музыкой. Сегодня, вопреки планам, Рома, Антон и Полина почти не переговаривались. В этом будто не было необходимости. Обычное нахождение втроем за привычным делом, казалось, уже создавало товарищескую атмосферу чего-то тайного — того, что доступно только им троим в этом кинолюбительском деле, которое началось так спонтанно и угасло так неумолимо быстро. Рома совсем распластался по дивану, в одной руке сжимал чашку с почти допитым чаем, другой игрался мягкой шерсткой кошки. Порой он натыкался на прохладные Антоновы пальцы и сам не заметил, как стал специально делать более размашистые движения рукой, лишь бы еще раз залезть на «территорию», где гладил Петров. Пятифан чувствовал себя расслабленно, на грани сна и бодрствования, когда вроде бы понимаешь, что творится вокруг, но только укройся одеялом — как тебя тут же вырубит. Он краем глаза посмотрел на друзей, но из-за полулежачего положения смог рассмотреть только профиль Антона, который, кажется, тоже дремал и одновременно не дремал. Видимо, все в комнате поймали одну волну, и нарушать эту идиллию очень не хотелось. Тем не менее Роме пришлось. — Пойду чаю подолью, — прокряхтел он, подтягивая себя вверх по дивану. Он посмотрел на наполовину полные кружки друзей, — Вам надо? — Не-е-е, я в классе напился, — лениво ответил Антон, вытягивая руки вверх и разминая запястья. Джоанна разлепила глаза и протестующе ткнула Петрова лапой в ногу, чтобы тот как можно скорее вернулся к поглаживаниям. — Я тоже, — почти промычала Полина, отнимая от покрасневшей щеки кулак, на который опиралась последние десять минут. Рома подхватил из пакета с конфетами леденец, на ходу размотал фантик зубами и вышел из комнаты. Было тихо, Полининого деда нигде не было не видно, не слышно. Может, его вообще нет дома? Хотя куда он денется на колесах в такую метель? От этой мысли Рома усмехнулся, стуча леденцом об зубы. Он поставил чайник и посмотрел в окно. Буря только набирала обороты, но жуть как хотелось курить, так что Пятифан вышел в коридор, оделся и выполз через тамбур на крыльцо. Как раз за время перекура вскипит чайник. В лицо тут же ударила холодная ледяная крошка, так что Ромка поежился и втянул голову в плечи. Он расчистил носком верхнюю ступеньку крыльца и плюхнулся, подтягивая колени как можно ближе к груди. Скукоживался, как мог, лишь бы не терять тепло тела. Закурив, Пятифан посмотрел сквозь пелену летающего снега — за углом дома ветер был еще сильнее, а здесь, у крыльца, хоть как-то заслоняли стены и козырек. Роме не хотелось думать о том, как он пойдет домой в такую погоду. Как? Ногами, просто будет неприятно. Но это потом, а значит — никогда. А пока что впереди только посиделки с друзьями, новая порция чая и вторая половина фильма. Рома довольно улыбнулся и подавил желание вздрогнуть от холода, когда представил, как вернется обратно в теплую комнату, где тарахтение кошки вторит дыханию Антона, который сидит рядом. Машинально Рома начал продумывать планы на каникулы, елозя языком по редеющему леденцу. Он опомнился, что Петров скоро уедет в город, и слегка потускнел. Жаль было упускать возможность побольше погулять и посидеть в гостях, не думая о школе. А так хотелось бы показать Антону какие-нибудь интересные места, ту же горку, например. Оле бы тоже там понравилось. Или погулять в новогоднюю ночь, показав городскому парнишке, как сельские пацаны праздники справляют, поваляться в сугробе, попить шампанское из одной бутылки… Рома осекся уже во второй раз, прогоняя странные беспочвенные мечты. Даже если бы Антон остался в поселке, то наверняка из-за членов банды Пятифан не смог бы осуществить все, что напридумывал. Вкус сигарет смешался с фруктово-конфетным, создав странную симфонию горечи и сладости. Отчего-то Рома сравнил это со своими внутренними ощущениями, и ему стало жутко неловко. Он выкинул недокуренную сигарету в сугроб, не опасаясь, что ему за это прилетит — все равно снегом занесет — взбодрился, взъерошившись, и вернулся в дом. Щеки обдало теплом, обветренные руки закололо от перепада температур. Ромка ввалился в кухню, выключил чайник и подержал ладони рядом с чайником, не касаясь. Согрелся, быстро налил чай и вернулся в комнату, все еще перекатывая бесконечную конфету с одной стороны рта на другую. Он не застал друзей на диване — Полина и Антон стояли у письменного стола спиной ко входу и смотрели на стену, на новые плакаты. Свеженькие, только из журнала вырванные. — А, это тот самый… — протянул Петров, усмехнувшись. — Да. Из «Сейлор Мун» который, — ответила Полинка, расправив загнувшийся уголок. Методом сложения два плюс два, Рома догадался, что Антон поделился своими журналами не только с ним. Привкус горечи вернулся на язык, но Пятифан не обратил на это внимания, запив чаем. Он проскользнул на диван, кажется, незамеченный друзьями, и посмотрел на экран телевизора. Фильм стоял на паузе. — Я этот мультик очень любила лет в двенадцать, — продолжила мечтательно Морозова и посмотрела вниз, когда ее в ногу боднула настойчивая Джоанна, просящая о внимании. Полина нагнулась, подхватила кошку под лапы и усадила у себя на руках, начав поглаживать по животу. — А я ни разу не смотрел, о чем там? — Антон говорил тихо, почти шепотом, так что даже вой из-за окна казался Роме громче, чем голос Петрова. Пятифана от такого вкрадчивого тона друга передернуло, и он на секунду почувствовал себя лишним. Он продолжал сидеть на диване и попивать чай, специально хлюпая погромче, но Полине с Антоном это, кажется, вообще не мешало. А еще он зачем-то очень внимательно следил за этими двумя, что стояли, едва ли не касаясь плечами. Под ребрами что-то заныло, куснуло в сердце, но Рома смутился этому чувству и изогнул брови в удивлении. Тем временем Антон присоединился к Полине и начал поглаживать Джоанну за ухом, пока та тянулась навстречу его ладони. По Ромкиной руке пробежали мурашки от еще сохранившихся случайных — а порой и не очень — касаний, которые удалось ощутить, когда он и сам в тандеме с Петровым наглаживал кошку, взъерошивая шерсть. Рома почувствовал странный укол обиды. А что, если Антон сейчас коснется Полинкиной руки? Как это было несколько минут назад, только с Ромкой? Вихрь непонимания поднялся в голове, потому что Пятифан понял, что ревнует. Только вот это никак не стыковалось с совсем недавними мыслями о том, что к Морозовой он охладел. Получается, это было заблуждение? Или в заблуждение он погружается сейчас? Тем не менее видеть Полину с Антоном так рядом, спокойно разговаривающих на какие-то свои отвлеченные темы, было неприятно. Рома вдруг понял, словно открыл глаза в беспросветной темноте и увидел луч солнца — они не существуют только в его поле зрения. Точно так же, как он общался наедине с Полиной или Антоном, могли общаться и его друзья. Они могли исключить его из уравнения и ничего не потерять. Дал же когда-то Петров Морозовой свои журналы? Дал. Они могли гулять, общаться на переменах или после школы. От осознания этого Пятифан вдруг как-то болезненно вздохнул, не зная до конца, чему именно расстроился. В любом случае, в душе смешалось все, что можно, и хорошее настроение понемногу отползало на второй план. Рома запутывался. — Могу поискать кассеты, дам тебе посмотреть, — воодушевленно сказала Полина, встав к Антону вполоборота. Прежде чем взгляд последнего перешел от кошки на девушку, Рома, почти не осознавая, перекатил леденец на правую сторону челюсти и громко хрустнул. Вот это уже привлекло внимание, оттого и Полина, и Антон повернули свои головы в сторону дивана. Даже Джоанна навострила уши. — Давайте дальше смотреть, — прохрипел Ромка, почувствовав, как в горле стало тесно от скопившейся сладкой слюны. С привкусом горечи сигарет, которая опять вернулась в ротовую полость. Одним махом Пятифан осушил остатки чая, обжег горло и с шумом поставил чашку на стол. Все вернулись на свои места, за исключением, пожалуй, Джоанны, которая теперь ютилась на коленях хозяйки и мяла от удовольствия складки ее юбки. Казалось, что атмосфера тихого просмотра фильма вернулась, только вот Рома никак не мог погрузиться в нее с головой, как до этого. Что-то царапало его изнутри, и Пятифан не мог уйти от попыток понять, что именно. Сложив руки на груди, как обиженный ребенок, он все кусал губы и потрясывал ногой. Душевные терзания его порядком подзаебали. Особенно те, которые стали на уровень сложнее, чем догма «я невзаимно влюблен, и с этим надо что-то делать». Казалось, что теперь к этому добавилось что-то еще. И это «что-то» заметало снегом точно так же, как деревья и дома за окном.

* * *

Новогодние каникулы шли своим чередом, то есть — бесцельно, но весело. Рома, быстренько встретив с родителями куранты и заглотив пару тарелок салатов, выбрался из дома, не встретив сопротивления. Он пробирался по темным нерасчищенным улицам поселка в сторону перекрестка, где была назначена точка общего сбора. Туда стекались все желающие и те, кто смог отпроситься у родителей на ночную прогулку. Комендантский час в поселке не играл никакой роли — Ромка был уверен, что Тихонов спал у себя дома в обнимку с бутылкой, пусть и грозился пресекать любые новогодние гулянки несовершеннолетних. Еще издалека Пятифан увидел под фонарем приличную толпу людей — там были в основном старшеклассники. В рассеянном кружке света они стояли, кучкуясь, парни передавали друг другу сигареты, пару девчонок щебетали о своем. Подвалив поближе и поздоровавшись со всеми одноклассниками, Ромка заметил, что произошла рокировка — не было Семена, который, как потом сказал Бяша, остался под домашним арестом за тройку в четверти. Бабуля его была старой закалки и терпела плохие оценки, но только если они не выпадали на химию — в прошлом Бабурина-старшая была преподавателем по этому предмету. А Семка схватил трояк именно из-за неорганики, так что остался куковать дома. Зато среди девчонок Пятифан заметил пополнение, а именно — Полинку. Она стояла в стороне, с интересом осматривая собирающийся балаган, и переговаривалась с Катей. В Морозовой сразу можно было разглядеть человека, который попал на подобное мероприятие впервые — она хлопала глазами, всматривалась в черноту ночи и слабо, но рассеянно улыбалась. Рома решил подойти поздороваться. — Какие люди, — протянул он, хлопнув в ладоши, которые потом очень быстро спрятал в карманах куртки. Было зябко, пусть и безветренно, — Ты тут какими судьбами? Катька одарила Рому укоризненным взглядом, хотя Пятифан не вкладывал в свой вопрос какой-либо претензии. Рома покосился на Смирнову, но ничего не сказал, а Полина чуть оживилась. — Да вот, отпросилась у дедушки погулять немного. Интересно же, как вы празднуете, — пояснила Морозова, а потом вздохнула, — Жалко только, что Антона нет. — Да уж, жалко, — выплюнула Катя, но так тихо, что Рома не расслышал интонации. Он так и не понял, какой смысл Смирнова вложила в свой комментарий — язвительный или какой еще. Поля сочувственно посмотрела на подругу и поджала губы. А Рома стоял, чувствуя себя тупым зверьком, который вроде понимает речь людей на уровне команд «сидеть» и «голос», но остальное растолковать не может. В дружбе Полины и Кати Пятифан перестал видеть какую-либо угрозу, но наблюдать за их странными переглядками и разговорами жутко утомляло. Рома и так в последние дни слишком много копался в себе, а уж копаться в ком-то еще желания не было вовсе. Потому он не продолжил разговор, а вернулся обратно к Бяшке, что уже разрабатывал план по запуску фейерверков, собрав вокруг себя парней. Общей ватагой подростки побрели в сторону хутора, где было, дай Бог, всего два-три дома, и то нежилых. Кто-то тащил коробку с салютом, кто-то распевал песни, кто-то поздравлял и тряс за плечо, девчонки зажигали бенгальские огни и освещали ими, словно факелами, дорогу. Последний фонарь остался далеко за спиной, а ребята все шли, чтобы не привлечь к себе слишком много внимания взрослых односельчан. Именно во мраке кто-то сунул Роме в руки покрывшуюся изморозью бутылку шампанского, которую тот, не раздумывая, поднес к губам. Все ощущалось иначе, чем в прошлые года, словно во сне. И способствовало этому то ли уже нагрянувшее опьянение от ранее украденной у отца клюквенной настойки, то ли взросление. Но Пятифан остро чувствовал нехватку чего-то важного. Кое-как установив коробку с фейерверками чуть поодаль от дороги, — там, где уже начинается заснеженная гладь поля, — пару парней зажгли фитиля и, хохоча, вернулись к обочине. Там собрались все, терпеливо выжидая первого залпа. На темном полотне неба расплескались синие, красные, розовые краски, и каждый взрыв сопровождался бульканьем алкоголя в бутылках и восторженными вздохами. Только Рома, устремив взгляд наверх, смотрел сквозь капли салюта и выискивал звезды. Это ему быстро надоело, потому что в глазах задвоилось, а свет от залпов мешал обзору. Тогда он отошел чуть подальше, шагов на десять, и сел в сугроб. Пошарил в кармане в поисках зажигалки, нащупал, вытащил. Очередной залп позволил ему увидеть, что зажигалку он достал Антонову, а не обычную. Краска поблескивала от света салюта, подчеркивала выведенные узоры роз и шипов. Рома провел пальцем по ребру, прощупывая выпуклости акрила, и закурил. Он вспомнил, как учил Петрова греть руки с помощью газа и пламени, и пьяно улыбнулся, подумав, что сейчас тоже так бы сделал, если бы Антон пошел гулять со всеми. С ним. Залпы понемногу редели, становились тише, так что Рома смог уловить, как со стороны кто-то подходит. По характеру шагов он понял, что это Будаев. Тот шатнулся, сел рядом в сугроб и затянулся прямо из чужой руки. — Ты че-то, брат, кислый, — сказал он, отхлебнув из бутылки, что стояла у Ромкиных ног. Пятифан прикрыл веки и завалился назад, впечатавшись затылком в снег. Может, ему бы стало холодно, если бы не алкоголь в крови, который даже заставил расстегнуть и опустить ворот кожанки. Роме вдруг захотелось поговорить. — Понимаешь, Бяшка. Я, кажется, снова запутался. — Не понимаю, если честно, на, — усмехнулся Будаев и лег рядом. Где-то в стороне продолжался гомон ребят, хотя залпы салюта уже прекратились, послышался хлопок новой открытой бутылки шампанского и Катькин бубнеж: «Забрызгали мне всю куртку!» — Никогда не ощущал таких любовных страданий. Единственное, в чем я запутывался, так это в проводах паяльника. — Внатуре, — хохотнул Рома смазано и приложил ко лбу ладонь. Теперь звезды было видно хорошо, пускай они и поплясывали в пьяном взоре, — Кароче, я Полинку приревновал. — И что в этом странного, на? — Ну… Я-то думал, что мне теперь на нее… скажем так, наплевать, — неуверенно произнес Пятифан таким тоном, будто задавал вопрос сам себе, — А теперь, получается, не наплевать? — А это точно была ревность? Рома промолчал, покусал заусенец, подумал. И кивнул. Уж ревность-то Ромка никогда бы ни с чем не спутал. Пальцы обожгло, так как забытая сигарета дотлела до фильтра, так что Пятифан откинул ее в сторону и достал новую, зажал между губ, но подкуриваться не спешил. — А ты задумывался, что Солнце — это не самая большая звезда?.. И там… Квазары, темная материя… Пятифан цитировал Антона крайне неумело, но, глядя на россыпь звезд, захотелось вспомнить именно его и именно эти слова. И за коротким воспоминанием потянулась череда мимолетных вспышек — запах на шарфе, почти ощутимое тепло чужой щеки, тяжесть ладони на плече и холод куртки, за которую Рома в ту ночь держался. Думать становилось сложнее, и мысли возникали сами собой, без ведома хозяина. — Ты, Ромка, перебрал? — удивленно протянул Бяша, вообще не поняв, причем тут Солнце и квазары. Пятифан согласно хмыкнул и продолжил смотреть на звезды, мусоля сигаретный фильтр. Интересно, как вообще выглядит празднование Нового года в городе? Едят ли там те же блюда, слушают ли ту же музыку, допиваются ли до таких же кондиций? Рома мысленно записал в голове пару вопросов, которые обязательно хочет задать, когда Антон вернется. Стало тоскливо, и при всей холодности к космосу Пятифану страшно захотелось поговорить о нем. Прямо сейчас. На Бяшу он уже не надеялся, так как тот по состоянию был не лучше самого Ромки, так что просто строил вымышленный диалог у себя в голове. — А ведь с нашей планеты видно всего пять процентов всей вселенной, — говорит внутренний Антон, лежа на снегу и уютно зарывшись носом в шарф. Пятифан переводит на него неторопливый взгляд и замечает, что луна светит особенно сильно. Достаточно сильно, чтобы скользнуть глазами по чертам лица и рассмотреть все до мелочей — до едва заметных ямочек на щеках, до светящихся ресниц и до блестящих губ, к которым взгляд так и приковывается. В светло-голубом свете они расцветают на бледной коже, словно лепестки цветов, и подрагивают от холода. Тем не менее с них продолжают срываться тихие слова, произнесенные мягким и осторожным тоном: — То есть представь, как на самом деле огромен мир. Антон переводит взгляд на Рому, и тому кажется, будто в двух зеленых брюликах и заключен мир — со всеми плеядами звезд, спутниками, планетами и небесными телами. Или так только кажется, потому что отражение неба падает на стекла очков, преломляется и чудится пьяному мозгу особенно обширным и искаженным. Пятифан глупо улыбается, как делает это каждый раз, когда Антон говорит о непонятных ему вещах, тем не менее заражая воодушевленностью. Рома не находит, что ответить, только смотрит, и смотрит, набирая в разбушевавшуюся грудь побольше воздуха. Он только и может, что дернуться рукой в сторону и коснуться своим мизинцем чужого. Обвить, согнув крючком, и сухо выдохнуть весь воздух. — Да, перебрал, похоже, — пугливо сказал Ромка, открыл глаза и резко сел. В голову ударил алкоголь, стало по-липкому холодно, с губ сорвалась так и незажженная сигарета. Пятифан почувствовал мелкую дрожь, словно снова заболел. Он потрогал потекший от холода нос и вразвалку встал, — Пойдем. Рома оглянулся по сторонам, будто где-то здесь и правда был Антон, просто убежал и спрятался в снежных колеях. Больше всего волновал вопрос, зачем ему понадобилось лапать руку Петрова. Пятифан помотал головой, осознав, что размышления об этом в принципе не приедут ни к чему разумному, пока он пьян. Пацаны и девчонки в стороне уже стали шагать обратно в поселок, так что Рома вытащил Бяшу из снега, подхватил под локоть и пошел за толпой, как ни в чем не бывало. — Так что с Полинкой-то, на? — опомнился Будаев, когда увидел впереди ее темный силуэт. — Не знаю. Еще подумаю, — безучастно ответил Ромка, оглаживая в кармане подаренную зажигалку. — Ты только не переусердствуй. А то мозг вскипит, на. — Уже, — шепнул Пятифан и встряхнул друга, взбодрившись при этом сам. — С Новым годом! — заорал какой-то мужик из близстоящего дома, пацаны из компании засмеялись и заулюлюкали, поддерживая оры и крики. Рома понадеялся, что общая праздничная суета отведет его от ненужных мыслей. И, если честно, возвращаться к раздумьям не хотелось даже потом, потому что на мгновение у Пятифана уже промелькнула истинная причина ревности. Верная, засим пугающая.