Перекрестные судьбы

Агнес не помнила, как уснула у стены. Глаза болели от слез — она буквально топила небольшую комнату — и наверняка опухли, отчего вид напоминал ожившего мертвеца; тело ныло от неудобного положения, в которое загнала себя сама, и двигаться становилось пыткой. Сверху ее накрыли пледом, пахнущий травами и совсем немного сыростью, а скрученный матрас заботливо придвинут ближе — старушка позаботилась о ней, пытаясь скрасить грусть, но от этого не становилось ни капли легче. Это была не ее комната, не ее кровать. Здесь мрачно, тускло и пусто: в углу стоял небольшой столик, окно посередине, закрытое белой бумагой, слабо пропускающее через себя свет, маленькая тумбочка с вырезанными иероглифами, значения которых она совершенно не знает, и скрученный матрас, через плотную ткань которого виднелась солома — спать на нем будет еще хуже, чем на полу. У Агнес дома мягкая перина, почти воздушные подушки, которыми она любила закидывать всю кровать; она бы все отдала, лишь бы вернуться обратно. Тут жутко и одиноко. Комната была такой же чужой для нее, как она — для этого мира. Чужой мир и чужая Агнес. Уже это обрекало на одиночество. Казалось, если примет все это, стараясь привыкнуть к здешним обычаям, то больше никогда не вернется. И принимать придется, как бы внутри ни пыталась отрицать все, что навязывал ей новый мир, — хоть немного нужно походить на остальных. Не хотелось, чтобы ее прогнали из этой деревни, боясь, словно чумы; пока что это единственный вариант пожить немного дольше, не нарвавшись на еще одного гигантского червяка. Она вынуждена жить по правилам этого гребаного и странного мира, в который неожиданно попала. И ей необходимо выучить язык. Агнес может вернуться обратно и завтра, и через месяц, и через пять лет, а может вовсе никогда — как бы ужасно это ни звучало, нужно думать разумно, и такое развитие событий вполне имеет место быть, — она не знала, когда это случится, поэтому, сидя на полу и заливая все слезами, ничем себе не поможет. Язык знать, хотя бы на базовом уровне, жизненно необходимо. Неизвестно, что может произойти с деревней; неизвестно, как долго ее будут терпеть как содержанку; неизвестно, как скоро она вновь окажется без крыши над головой, поэтому, чтобы защитить себя, нужно как минимум научиться говорить с людьми. Судя по одеждам, оберегам вокруг и отсутствию современной техники, жители этой деревни точно верующие — особенно учитывая существование чудищ — и ее легко могут обвинить даже в богохульстве. Шастая по округе без грамма понимания элементарных вещей, Агнес может навлечь на себя беду, случайно наступив, например, на какой-нибудь священный камень или дотронувшись до восхваляемого векового дерева. Для нее это мелочь, для них — грех. Опасно шутить с такими вещами. В двенадцатом веке, когда Папа Римский преподнес всем известие о том, что надо избавляться от антихристианской ереси*, появилась инквизиция**, где пытали людей, которые были даже не виноваты ни в чем.

*Формальное отрицание какой-либо из основных доктрин христианской веры, как они определены в одной (или более) христианской церкви, либо демонстрация сомнения в такой доктрине. **Следственный и карательный орган католической церкви, с крайней жестокостью преследовавший противников церкви.

Агнес читала книгу на подобную тему. Людей пытали настолько жестоко, что те забывали даже себя; от них требовали назвать имена других еретиков, которые отрицали веру в Бога и присягнули Дьяволу — и те просто показывали пальцем на незнакомых и ни к чему не причастных людей, лишь бы поскорее умереть и прекратить свои мучения. Кроме смерти, их ждали только пытки. Эта была ужасная книга — она прочла чуть больше половины и больше не смогла. Опираясь на эти страшные знания, боялась, что здесь все могло работать так же. Она могла случайно показать свои странные привычки, которые тут воспримут в штыки. Чтобы такого не произошло, жизненно необходимо понять, как перестать выделяться поведением. Она не могла это точно утверждать и могла заблуждаться в своих убеждениях, но лучше перестраховаться, чем рисковать. Агнес всего лишь человек, у нее одна-единственная жизнь, лишиться которой не стоит совсем ничего, особенно здесь. Грусть вновь заполнила все ее естество: почему из всех людей именно ее переместили в этот страшный мир? Для чего? Вряд ли она спасет мир — сил в запасе с кроху. У нее нет никакого предназначения или хотя бы задания, как было то в историях про попаданок. Она просто случайный человек, который теперь должен приспособиться к выживанию и постараться вернуться обратно. Возможно, кто-то другой хотел подобной участи, но точно не она. Агнес была довольна своей жизнью на Земле и только в детстве задумывалась о других мирах. Кто же об этом не задумывается в подростковом возрасте, когда любая сказка или фэнтези-история заставляла сердце биться чаще от восторга? Кто не мечтал стать героем, спасающим свой-или-чужой мир от всемогущего зла? Но детские мечты не должны пересекаться с реальностью. «Бойся своих желаний*, да?», — горько улыбнулась Агнес.

*Цитата из книги: «Мастер и Маргарита», Михаил Булгаков.

Кинув взгляд на тусклое окно, поджала губы. Агнес не знала, как здесь относятся к чужакам — примут ее или же будут опасаться, будет известно лишь со временем. Основываясь на своих скудных знаниях из многочисленных просмотренных аниме, незнакомых иностранцев или просто попаданцев из той же культуры воспринимали положительно, оказывая радушный прием, и те доказывали свою значимость великими поступками. Агнес могла только помочь по хозяйству — и вряд ли может что-то сделать сверх своих сил. Призвать дождь, увеличить урожай, убить чудовище — она не властна над этими событиями. К тому же даже знания медицины не сильно помогут без нужного оборудования. Своими действиями она попросту может убить человека, заразив того необработанными инструментами и не дав нужных лекарств для того, чтобы помочь побороть инфекцию. Вырезать опухоль или зашить рану дело несложное, но все усугублялось антисанитарией, которая несет за собой всегда высокую смертность — и, пытаясь помочь, может просто сделать хуже. Знала бы она изначально, что ее жизнь сложится вот так, то пошла хотя бы в педагогический, став учителем японского языка, чтобы облегчить свою участь, но Агнес не провидица, чтобы знать все наперед, да и не верила никогда гадалкам и экстрасенсам из своего мира, обходя тех стороной. Бояться нужно живых, а не мертвых, — говорил куратор на экскурсии в морге. Ни разу не сталкиваясь со сверхъестественным, особо и не интересовалась им. Зачем врачу увлекаться мистикой, когда в реальности ее ждало куча работы и пациентов? Да и врач она не всемогущий, в отличии от своей матери. Опыт работы не слишком большой после окончания университета, мастерства не хватало для того, чтобы браться за тяжелые случаи. Несмотря на то, что Агнес все силы бросила на учебу — как оказалось, этого было мало, когда она столкнулась с первым пациентом, у которого были невыносимые боли в животе, и ничем не смогла помочь, обратившись за помощью к главврачу, который в последствии обозвал ее бездарным работником, удивляясь, как она вообще закончила обучение. Практика и теория всегда отличаются друг от друга. Агнес это уяснила в свой первый рабочий день. И перевела взгляд от окна к двери, где слышался шум возившейся старушки. От пережитого она проспала больше, чем нужно. Интуитивно проснувшись с самого утра, Агнес сперва боялась открыть глаза, искренне моля все святое на этом свете, чтобы этот мир и жуткое чудовище оказались кошмарным сном, но чуть не заплакала вновь, стоило увидеть комнату, которую ей заботливо выделила пожилая женщина. Разочарование горечью легло на душу, царапая и выжигая надежду вернуться обратно к себе домой, и она опять замкнулась в себе, сжавшись в спасительный комок. Вряд ли она сделает лучше, если просидит так весь оставшийся день; поднявшись с места, слегка пошатнулась, придерживаясь рукой за стену. Тело ныло, а затекшие мышцы приносили массу неудобств, но она не могла себе позволить и дальше сидеть на одном месте, поэтому, переступив через себя, пошагала к двери, тихо и неуверенно отодвигая ее в сторону. Бабушка сидела у того самого стола, перетирая травы в ступке, а когда увидела ее, старое морщинистое лицо расплылось в улыбке. Агнес не удержала собственную в ответ, неловко отведя взгляд. — Доброе утро, — и почти прошептала. — Ohayō*, — сказала бабушка, жестом пригласив ее к себе.

*Доброе утро.

Задумавшись, Агнес еще раз мысленно проговорила про себя услышанное слово. Логически сопоставив, что так будет звучать приветствие, попыталась повторить, здороваясь еще раз: — Охай-йо? Бабушка кивнула, вероятно, одобрив ее старания, и Агнес подошла к ней, присев на колени. Она никогда не привыкнет сидеть без стула, и мысленно пожелала себе удачи — даже простые мелочи даются сложно. Уже предчувствуя последствия от такой позы, расстроилась еще сильнее. Почему азиаты усложняют себе жизнь? — Wakarimashita. Soredewa, kihon kara hajimemashou*, — будто похвалила ее старушка, заставив слегка покраснеть, — watashinonamaeha Soranodesu**.

*Хорошо, милая. Теперь начнем с основ. **Меня зовут Сорано.

Агнес поджала губы, не понимая, что от нее хотят. — Sorano, — указала она на себя, и снова повторила: — Watashinonamaeha Soranodesu. Осознав, что бабушка представляется, Агнес воодушевилась, наконец-таки поняв, что от нее требовали в ответ. — Агнес, — и указала на себя. — Watashinonamaeha Agunesudesu, — снова подсказала ей старушка, как правильно представляться. Агнес кивнула, пытаясь еще раз в мыслях воспроизвести чужую речь. В голове у нее получалось прекрасно, словно она всегда могла разговаривать на японском, но стоило открыть рот, как непонятные звуки вмиг устыдили ее: — Ваташи… нана… моева?… Агнес-дес? Старушка кивнула, утверждая ее ответ, а затем встала с места, откладывая в сторону ступку, из-за чего Агнес подорвалась вместе с ней, но была остановлена рукой, аккуратно легшей ей на плечо и просящей сесть обратно. Понятливо кивнув, снова вернулась в прежнюю неудобную позу, смотря за тем, как женщина принялась бережно расставлять фарфоровые пиалы по своим местам, а затем, закончив с уборкой, удалилась ровно в ту комнату, за которой скрылась и вчера. Завтрак, — мгновенно пронеслось у Агнес в голове. И она не ошиблась, потому что старушка спустя пару минут вернулась обратно с двумя мисками, поставив одну из них перед ней. Рис. Агнес ничего не имела против каш, но, кажется, за время пребывания в этом мире, наестся ими на всю оставшуюся жизнь. Перед ней заботливо положили и ложку, отчего, благодарно кивнув, хотела было приняться за еду, как ее остановили. Женщина сложила перед собой руки будто в молитве и проговорила: — Itadakimasu*.

*Дословно переводится как: «я смиренно принимаю», но в случае, когда оно произносится за столом, значит: «давайте есть!» или «приятного аппетита!». Однако некоторые, переводя эту фразу дословно, уподобляют её молитве перед едой, выражению благодарности Богу за посланную пищу.

Кажется, она помнила что-то подобное. Японцы всегда так делали перед тем, как начать принимать пищу, и Агнес находила это забавным. И никогда бы не подумала, что когда-нибудь будет делать точно так же. Кажется, женщина-воительница вчера тоже молилась — это ведь молитва? — перед трапезой, но Агнес была настолько разбита, шокирована и опустошена, что попросту не обратила на это внимание. Поэтому, не став долго раздумывать над этой темой, сложила ровно так же руки перед собой, проговорив: — Итадакимасу, — и они принялись за еду. Слава богу, рис утолял голод на долгое время, поэтому в нем был определенный плюс, но на одной каше жить не хотелось. Японская кухня богата овощами, морепродуктами и рыбой, — по крайней мере, в ее мире. Здесь из еды встречается пока только рис, — конечно, она не могла просить больше, уже радость, что ее кормят, но так долго без разнообразия желудок иссохнет, как изюм. После трапезы бабушка Сорано собрала тарелки, не позволив Агнес помочь и снова наказав сидеть на своем месте. Хотелось продемонстрировать свою хозяйственность и полезность в этом доме, но не могла перечить этой милой старушке, поэтому неловко ждала на своем месте. Вряд ли это постоянная акция, и в свое время ее всему научат, показав, что к чему. Глупо сейчас рваться делать все подряд. Для каждой хозяйки кухня является местом, где расставлено все так, как удобно, а не так, как, по чужому мнению, смотрится красивее. Поэтому, терпеливо ожидая прихода старушки, повторяла все слова, которые удалось запомнить. Это было только малой частью, но уже являлось началом пути к цели, которую себе поставила. По крайней мере, она уже знала, как представиться и поздороваться. Язык учится намного проще, когда в нем живешь — и это в самом буквальном смысле. Невозможно не научиться хотя бы основам, когда в окружении все разговаривают на японском. И вздохнула. Именно в этот момент двери раздвинулись. Бабушка Сорано несла большой таз в ее комнату, движением головы показав, что нужно идти за ней. Подхватившись, Агнес быстро встала, на ходу размяв затекшие ноги, и быстро пошла следом, интуитивно понимая, что ей подготовили воду для умывания. Старушка поставила таз на пол — удивительно, как она вообще смогла такую тяжесть поднять, — а затем быстро вышла. Проследив за ней взглядом, Агнес дотронулась рукой до воды. Немного прохладная, но не холодная, что ужасно порадовало — и спустя пару минут Сорано вернулась, держа в руках стопку странной одежды и… корень? Аккуратно положив вещи на тумбу, бабушка взяла этот корень и протянула ей. — Зачем? — недоуменно спросила Агнес, не решаясь взять предложенное. — Sōpurūto*, — ответила она, кивая на корень.

*Мыльный корень. (Корневища ряда растений, содержащие в большом количестве сапонины — вещества, раствор которых образует пену, похожую на мыльную).

«Она сказала название этой штуки?», — мысленно спросила себя Агнес, все еще не понимая, что от нее хотят и для чего ей его дают. Ответ нашелся быстро. Старушка опустила корень в воду, а затем, взяв ее за руку, принялась тереть им кожу, из-за чего начала образовываться пена. Смущенно отведя взгляд, вмиг поняла, что это что-то вроде мыла, которым ей предлагали помыться. Кивнув в знак того, что разобралась, перевела взгляд на чужие глаза — бабушка на это только улыбнулась, сразу же покидая комнату и задвинув за собой двери. Оставшись наедине, вздохнула, чувствуя себя полной дурочкой, и принялась раздеваться, стягивая с себя красную теплую кофту, местами выпачканную из-за того, что вчера валялась на земле, и темно-серые джинсы с когда-то белыми кроссовками. Бережно сложив свои вещи в стопку, стала сначала умывать лицо, смывая остатки макияжа, затем принялась за волосы, осторожно намыливая их странным корнем, а после — остальное тело, зябко ежась от мурашек, пронесшихся по всей коже. Быстро помывшись, Агнес выбралась из тазика, замечая вместе со стопкой оставленных бабушкой вещей полотенце, которым вытерлась насухо, постирала свое белье, а затем стала натягивать на себя странные одеяния. Они никак не поддавались рукам: широкие полы рубахи и штанов свисали в разные стороны, путая еще больше. Отчаявшись в попытках сделать все, как нужно, осознала, что это дурная затея, поэтому сразу же пошла к старушке, снова перетирающей травы в ступке. Увидев ее, бабушка улыбнулась. — Mō owatta?* — и спросила.

*Уже закончила?

Агнес нахмурилась. Сорано спросила, помочь ли ей? Треклятый языковой барьер сводил с ума. Понимая, что выхода нет, просто кивнула, ощущая себя тем самым китайским болванчиком, который на любой вопрос или предложение просто отвечал: «Да». — Uchi ni oide. Tetsudaimasu*, — все так же улыбаясь, проговорила бабушка, жестом снова подзывая к себе. Повиновавшись, Агнес подошла ближе, и чужие руки принялись умело упаковывать ее в это странное кимоно — оно же так называется? — и спустя пару минут Агнес стояла во всей красе, осматривая себя сверху вниз.

*Иди сюда. Я помогу тебе.

Красные широкие штаны были удивительно удобными. Правда, без белья она ощущала себя странно, чувствуя, будто обнажена, но лучше так, чем ходить в грязном. Широкая рубаха, заправленная в штаны, тоже смотрелась не ужасно, можно даже сказать — мило. Она никогда не носила подобного, поэтому думала, что и сидеть на ней все будет не слишком уместно, но, как оказалось, с умелыми руками даже свинью можно украсить. Затем бабушка вручила ей вторую ступку, принявшись показывать, что нужно делать — и Агнес, запоминая каждое движение, начала помогать. В процессе всей работы бабушка учила словам, как называется та или иная вещь, заставляя повторять следом, из-за чего время пролетело быстро. Она совсем не заметила, как дело подошло к обеду. Ее покормили рисом и отварной рыбой, и они снова занялись перетиранием трав. Агнес не знала, зачем бабушке столько много, но спросить не могла, даже если бы очень хотела, поэтому смиренно делала все, что ей показывали, и учила новые слова. Наверное, так бы все шло дело к ужину, если бы в определенный момент в дверь не постучали. Бабушка встала с места, кладя ладонь ей на плечо, молча прося сидеть на месте, и прошла к входной двери, открывая. Стучался какой-то мужчина. Он был чем-то напуган и встревожен, что-то прося у бабушки, и та тихо отвечала, изредка задавая вопросы. Агнес не знала, о чем они говорят, боясь услышать в каком-то из предложений свое имя, но его так, к счастью, не прозвучало. После бабушка еще что-то сказала мужчине, и тот чуть не упал на колени, если бы та его не остановила. Должно быть, что-то произошло. Агнес молила всех богов, чтобы это не было связано с чудищами, тревожно смотря на дно ступки, где блестел сок от трав, и вздрогнула, когда дверь закрылась. Старушка подошла к деревянному шкафу, сразу принявшись доставать оттуда склянки, некоторые открывая и проверяя по запаху, затем начала складывать все в соломенную корзинку, сверху накрыв скатертью. Задумчиво смотря на все ее манипуляции, на ум приходило одно: кто-то попросил о помощи. Какого рода эта просьба, с чем помочь и для чего, даже не могла предположить. Затем бабушка подошла к ней, тронув за плечо. Отложив ступку, Агнес встала, поправляя помявшиеся штаны. За все это время не выдержала так долго сидеть на коленях, поэтому просто вытянула их под столом, отчего двигаться сейчас было не тяжело. Сорано взяла ее за руку, быстро что-то проговорив — из-за спешки слова смешались в одну кашу — и они отправились на выход из дома. На улице было тепло. Ветер сразу же растрепал чистые волосы, коснулся щек, расслабляя, и пошуршал одеждой. Все-таки, свежий воздух этой деревни и в сравнение не шел с Нью-Йоркским, пропитанным выхлопными газами, потом и сыростью. Насладиться моментом было некогда, Агнес быстро пришла в себя, когда бабушка повела в сторону. Ступая по тропинке, они проходили мимо других домов, людей, занятых делами в поле, и бегающих детей, играющих с деревянными мечами. Все было так же, как и вчера, когда она прилетела на тигре вместе с теми воинами. На нее сразу же обращали внимание, как только замечали — Агнес видела, как деревенские переговаривались между собой, но ничего не пытались сказать вслед. Очевидно, что чужаков тут не жалуют. Сорано предусмотрительно поставила ей сандалии возле комнаты, но, подозревая, что в них будет сложно передвигаться, Агнес обула кроссовки — и сейчас ничуть не пожалела, пусть и смотрелось довольно странно. Комфорт лучше красоты. Особенно, когда они так быстро шли в неизвестном для нее направлении. Остановились они ровно у деревянного дома, стоящего на краю всей деревни, и сразу же вошли внутрь. Выглядело все в точности, как и у бабушки, разве что не было так много тазов и ведер. Они прошли в дальнюю комнату, за которой и оказалась причина их нахождения здесь. На матрасе лежал мальчик. Его волосы и лицо были мокрыми от пота, на лбу лежало полотенце, а тело дрожало от холода. Это были все признаки лихорадки. Ребенок тихо поскуливал от боли, а из его глаз катились слезы, отчего сердце сжалось. Агнес любила детей — и подобная картина давалась очень тяжело. Хотелось помочь, но у нее не было ничего для этого. Бабушка сразу же принялась осматривать мальчика, проверяя его температуру рукой, промокнула полотенце в воде рядом стоящего тазика, и принялась что-то искать в своей корзинке. С замиранием сердца смотря на всю эту картину, Агнес проследила за тем, как Сорано достала одну и баночек, слегка взболтав содержимое, и приподняла голову ребенка, вливая жидкость в рот. Следом она начала доставать вторую баночку, чуть побольше — с прозрачной жидкостью — и как только она откупорила ее, спустя пару секунд комнату заполнил запах спирта. Бабушка подозвала к себе Агнес, вероятно, чтобы помочь растереть, и она тут же ринулась на помощь. Мальчик был очень горячим, ему вряд ли помогут народные методы — сейчас бы жаропонижающие, капельницу и антибиотики. Судя по его состоянию, болезнь бушевала во всем ключе. На глаза навернулись слезы. Агнес была врачом, но сейчас она настолько бесполезна со своей профессией, что хотелось разреветься. Они просидели с ребенком долго, постоянно меняя полотенце. Из его легких слышались хрипы, ясно давая понять, что все куда хуже, чем кажется, но сейчас в ее силах было только помогать бабушке с ее странными лекарскими методами. Ближе к вечеру им удалось сбить температуру и нормализовать состояние мальчика. Агнес не хотела уходить, но бабушка Сорано настойчиво выпроводила ее из комнаты, где их встретил тот самый мужчина — наверняка отец. Бабушка давала рекомендации. По ее тону и по тому, как ее слушали, кивая, Агнес поняла, что это были именно наставления: что делать, чтобы поставить мальчишку на ноги. Только после этого они ушли. Путь до дома показался слишком быстрым. Находясь под впечатлениями, Агнес не могла никак прийти в себя, анализируя увиденное. Ей определенно нужно начать разбираться еще и в травах, чтобы совсем не быть бесполезной. Вот так диплом об окончании медицинского университета можно и выкинуть. Главврач был совершенно прав, называя ее бездарностью. Расстроенная из-за своей никчемности, не хотела даже есть. Бабушка пыталась ее насильно покормить, но не смогла — Агнес просто расплакалась, дрожащими руками вытирая капающие из глаз слезы. Конечно, Сорано не понять причины этому, трактовав по-своему, однако не оставила одну, обняв, как маленького ребенка, и тихо убаюкивала, что-то говоря на своем непонятном японском. Агнес действительно чувствовала себя ужасно. В этом мире она была такой беспомощной и бессильной, что хотелось взвыть от боли и горечи, которые она от этого испытывала. У мальчика точно было воспаление легких, об этом говорили все симптомы, которые она успела заметить, но из-за банального отсутствия всего, чем она могла воспользоваться на работе, не могла ничем помочь, кроме как следовать указаниям бабушки. Такое осознание больно давило, убивая в ней надежду хоть как-то справиться в этом мире со всеми навалившимися проблемами. Почему, со своим пусть и небольшим, но хорошим медицинским опытом, она была настолько некомпетентна и бесполезна, что собственный диплом хотелось разорвать на несколько частей и выкинуть в ближайшую канаву? Бабушка гладила ее по спине, пытаясь успокоить. Она была единственным человеком, на которого сейчас Агнес могла положиться. Даже не так: от которого зависела. Это осознание подбивало еще больше, отчего слезы не прекращались. Кажется, она столько их много пролила вчера, что могла не плакать в ближайшие несколько лет точно, но в реальности ее не хватило и на день. Зачем ее вообще сюда отправили? Для чего? Чтобы осознать собственную никчемность? Чтобы понять, насколько плохо приспособлена к выживанию? Почему? — Агнес затряслась, всхлипывая и отчаянно прижимаясь к бабушке. Она хотела домой. Хотела вновь помогать людям и маленьким деткам. Она не хотела стоять и смотреть, осознавая, что без инструментов, препаратов, лекарств и нужного оборудования — бесполезна. Словно птица без крыльев. Сколько прошло времени — не знала, но бабушка, увидев, что она начинает засыпать, отвела ее в комнату, постелив матрас, и заботливо уложила на него, затем тихо прибралась, забрав таз с водой, оставленный и забытый еще с утра, и ушла, задвинув за собой дверь. Находясь в полудреме, Агнес все еще всхлипывала, не в силах выкинуть из головы образ мальчика, мельтешившегося от лихорадки. Это сильно ранило душевно, открывая глаза на то, что она еще так много не знает о мире. Она просто обязана научиться смешивать травы и делать лекарства, как это делала Сорано. Так сможет стать хоть немного полезной. Так она перестанет чувствовать себя никчемно и мерзко. Воспаление легких — болезнь очень опасная. Мальчику бы сделать КТ легких, чтобы узнать, насколько сильно они поражены, и лечить антибиотиками. Если степень тяжелая, то и без капельниц не обойтись, чтобы внутривенно ввести лекарства. Что может помочь, кроме больницы? Только чудо. Пневмония быстро не лечится и очень часто при затяжном получении нужного лечения приводит к летальному исходу. Агнес молилась, чтобы мальчик выжил. Его хрипы, дыхание, состояние были настолько тяжелыми и страшными, что тот вряд ли мог пережить сутки. Она молилась всем на свете, чтобы тот с утра чувствовал себя лучше. Затем сознание начало отключаться. Кажется, она проспала всего ничего, когда внезапные крики привели в себя. Приподнявшись с твердого матраса, не сразу поняла, что происходит. Голос был знаком. В ответ крикам она слышала, как что-то пыталась сказать бабушка Сорано, вероятно объясняя и пытаясь вправить мужчине мозги, но тот от этого заводился еще больше. Затем что-то упало — громкий звук заставил испугаться и поджать под себя плечи. Руки дрожали вместе с телом, но Агнес заставила себя тихо подползти к двери и слегка ее раздвинуть. Перед взором предстал отец ребенка — его лицо было искажено в ярости, а глаза горели в настолько сильном безумии, что сердце заледенело от страха. Что происходит? Мужчина ругался, сильно повышая голос и не слушая, что пытается сказать ему Сорано. Затем что-то пригрозил и, пнув ведра, раскидав все травы по полу, покинул дом, яростно задвинув двери так, что те треснули от силы, которую он приложил. Сглотнув, Агнес не могла унять собственную дрожь. Этот мужчина был настолько озлоблен, что на ум приходило только одно объяснение. Мальчик умер. Сердце больно сжалось, а слезы вновь нахлынули на глаза. Она ведь знала, что так может быть, но искренне надеялась на обратное; что все старания бабушки не были пустыми и бессмысленными. Тяжело. Больно. Черт. — Черт, — повторила она, горько роняя слезы. И в этот момент бабушка открыла дверь. Ничего не объясняя, она быстро начала складывать ее вещи в соломенную корзинку. Слезы хлынули еще сильнее от осознания того, что сейчас будет. — Нет, — прошептала она, жалобно смотря на старушку, — пожалуйста, я… Сорано упала перед ней на колени, сжав в крепких объятиях. Агнес вцепилась пальцами в чужую рубаху, боясь отпустить на секунду. В душе она молила, чтобы мысль о том, что придется уйти, ошибочна; что завтра она вновь проснется в этой комнате, а потом будет помогать перетирать травы; что сейчас она просто цепляется за бабушку, потому что чувствует себя подавленно и горько от того, что не смогли помочь ребенку. Что ее не выгонят в этот страшный мир без знаний языка, людей — всего. Но реальность была беспощадна. Сорано отстранилась, целуя ее в лоб и ласково погладив за волосы, а затем начала вставать, утаскивая Агнес за собой. Они вышли в коридор, направившись в противоположную сторону от выхода. Бабушка открыла самую дальнюю комнату, направляясь к окну, ставни которого сразу же раздвинула в разные стороны — и перед глазами предстал лес. — Пожалуйста, — проплакала она, вцепившись в чужой рукав рубахи, — не оставляйте меня, я… Бабушка снова ее обняла. Агнес затряслась от разрывающих душу рыданий, цепляясь за нее, как за последнюю соломинку. — Agunesu, hanī*, — прошептала ей Сорано, — Watashi o rikai shite wa ikemasenga, dare mo ningen no shinkō o yaburu koto wa dekimasen. Sore wa anata no seide wa arimasenga, jikkō suru hitsuyō ga arimasu**.

*Агнес, милая. **Пусть ты меня не поймешь, но людскую веру не под силу сломить никому. Ты ни в чем не виновата, но тебе нужно бежать.

Бабушка вновь отстранила ее от себя. В чужих глазах она видела слезы, печаль и жалость. Агнес видела, что Сорано действительно о ней заботится; что действительно хочет помочь. Только она не понимала, с чем. Не понимала, почему ее вдруг пытаются куда-то отправить. Почему ее выгоняют. Она действительно не понимала. Неужели это связано с тем мужчиной? — но причем тут она? Агнес не сделала ничего. «Может, в этом-то и проблема?», — подумалось в ответ. Отчаяние затопило все внутри, а слезы хлынули с новой силой. Бабушка снова поцеловала ее лоб, тихо прошептав: — Sayonara, Agunesu, — и протянула ей корзинку. Опустошенно взявшись за соломенную ручку, Агнес не переставала верить, что все это какая-то шутка. Недоразумение. Что бабушка сейчас ласково улыбнется и принесет ей покушать рис, а потом снова начнет учить новым словам, но из чужих глаз тоже лились слезы. Внезапно вновь послышались крики, на этот раз множества людей. Каждый из них что-то громко выкрикивал, требуя чего-то. И Сорано обернулась, сжимая руки в кулаки, а затем подтолкнула к окну, молча прося идти в лес. Всхлипнув, Агнес неуклюже перелезла, прижимая одной рукой корзинку. Стоять на земле оказалось больно. Она еще раз посмотрела на старушку — и в этот момент послышался звук ломающейся двери. Сердце замерло от ужаса, а ноги начали подкашиваться. Впасть в себя не дала Сорано. Она обернулась, громко выкрикнув: — Hashiru!* — и закрыла окно.

*Беги!.

Агнес сама не поняла, как рванула с места. Интуитивно она знала, что именно крикнула бабушка — и от этого хотелось просто упасть, позволив деревенским сделать то, что они хотят. Сердце стучало в ушах, а в мыслях не было ничего, кроме отчаянья и боли. За что? Черт возьми, за что? Она бежала, не чувствуя ног. Позади все еще были крики, и даже, ей казалось, кто-то вовсе бежал за ней, отчего Агнес не могла остановиться. Пелена из слез застелила глаза — все вокруг расплывалось — она пару раз врезалась плечом в дерево, чуть не упав, периодически спотыкалась и билась лицом о многочисленные ветви, но упорно бежала дальше, не в силах поверить в то, что ее как чумную гнали из деревни; что все могло сломаться в один короткий вечер. Хотелось кричать. До боли. До потери голоса. Хотелось спросить, почему, но она продолжала бежать, вне себя от ужаса, от которого сердце сходило с ума, а легкие горели диким пламенем. Она теперь точно обречена. Она… … внезапно из-под ног исчезла земля. Отчаянно прижав корзинку к себе сильней, Агнес с криком покатилась вниз. Темнота наступила мгновенно.