Наследие богов

      — Благодарю вас за уделённое время, лорд Харальд. Пожалуйста, передайте всю имеющуюся документацию моему слуге в кратчайший срок. Всего вам доброго.       — Что? И это всё? Эй, вздумала глумиться надо мной, соплячка?! Куда потопала?! Я с тобой не!..       — Ты всё никак не научишься вежливости, морщинистый кусок дерьма! Госпожа ясно дала понять, что мы закончили! Тебе ясно обрисовали задачу, вот и решай её! Да поживее — времени и так в обрез!       — Да вы!.. Вы двое — это просто!.. Бездна вас!..       На всеобщее счастье парадная дверь захлопнулась раньше, чем полилась самая откровенная и отборная ругань — следует отдать должное расторопности Иллиана. Но хвалить его вслух не было никакого желания. И не столько потому, что подобные мелочи не перекроют даже малость иных, куда менее благих поступков, произошедших всего-навсего за сей короткий отрезок юби, без оглядки на более далёкое прошлое. Голова и без того полнилась другими заботами, не оставляя свободного пространства для отвлечения на прочую ерунду. Самая важная из них представала ныне в виде простейшего на поверхности, но сложного в деталях выбора. Поместье Кингсли удачно расположилось близ одного из спусков к равнине, путь из поднебесной к центру торгового квартала, откуда простираются все остальные дороги. И остановившись аккурат на рубеже уходящей вниз зигзагом каменистой тропе, я в нерешительности бросала взгляд то прямо, на пологие крыши двух-трёхэтажных жилых и мануфактурных зданий, то в сторону своего дома, едва разборчивого, и всё-таки угадываемого средь прочих, разнообразных по архитектуре и размерам усадеб. Одна часть меня хотела вернуться в комнату и закрыться ото всех, побыть наедине, собрать блуждающие мысли воедино… уже наученная горьким опытом. Но другая, более громкая и настойчивая, гнала вперёд, убедиться в услышанном без промедления, увидеть всё собственными глазами. Ведь это вопрос чести моего почившего отца. А значит и всей нашей семьи. И моей лично. Последнее, чем я ещё могла дорожить: светлая память о нём. Она грозилась безвозвратно запятнаться. Я… я просто не могу оставить услышанное без внимания. Тем паче, что в это попросту не верилось. Отец… папа не мог так поступать. Он не такой человек. Я отказываюсь признавать эту гнусную клевету!       — А? — я едва не утратила равновесие, когда со следующим шагом меня резко потянули назад и заставили остановиться, крепко стиснув руку. — Это что ещё значит?       — Вы возбуждены, — бесстрастно заговорил взиравший на меня в упор сверху вниз Иллиан. — Если я верно уловил характер вашего настроя, затея не из самых удачных — только шороху ненужного наведём. Считаю за лучшее пока вернуться домой, уже там всё взвесить и…       — До сих пор шорох наводил один только ты, — буркнула я, попытавшись сбросить его ладонь с предплечья. — Нечего меня опекать, как маленькую. Ты мой слуга и защитник, а не нянь и советник. Без твоих наставлений разберусь, как мне поступать. Тем паче, когда любое твоё слово можно смело отправлять в канализацию, с твоим-то послужным списком. Просто делай то, что от тебя требуется — я дам знать, когда твоё мнение будет иметь для меня хоть какое-то значение.       — Как пожелаете, — пальцы мгновенно разжались вместе с прорезавшимися резкими нотами в голосе. — Вы здесь госпожа. А я лишь следую вашей воле.       — Вот и не забывай об этом. Идём, покуда солнце ещё высоко — не хочется потом возвращаться по тёмным закоулкам.       Мой наказ вышел излишне грубым — я это понимала. Но по-другому выстроить такой диалог сейчас не представлялось возможным: у меня нет ни терпения, ни просто сил на долгие и бессмысленные прения. Иллиан сам виноват, что втянул меня в эту канитель так рано, не дав времени пообвыкнуть к нему, заново провести доверительную нить, которую он же и оборвал своим поведением. Пускай даже лично его вина всё ещё стояла под вопросом, поминая обитавшую внутри кровожадную сущность. Как бы то ни было, я пока не могу принять его обратно. Не всецело, как ранее. Надеюсь, он и сам это понимает.       — Как… много людей.       Выйдя на главную улицу торгового квартала через кротчайший путь — переулок у самого подножья холма, — я натурально окунулась с головой в текучую вдоль дороги человеческую массу, что казалась подобна косяку рыбёшек, преодолевающих бурный журчащий ручей, и не удержалась от гласного комментария. Ввиду недостаточного роста я с трудом углядывала даже вывески зданий по ту сторону, не то что сами лавки, — только блестящей на солнце влажной черепицей крыш довольствоваться и оставалось. Откуда такое столпотворение? Уже настал выходной?.. Ох, а какой сейчас юби? Я совсем потеряла счёт времени. Что ж, оно, пожалуй, и к лучшему, большинство ремесленных и прочих трудовых сил освобождено — это несколько упрощает поставленную задачу.       Вот только…       — Держись как можно ближе! — рявкнула я через плечо, вынужденная перекрикивать порой неприлично нараставший гомон. — Не хватало ещё разделиться и потеряться, потом ищи тебя, раздолбая, где не попадя!       — Ваша забота греет моё сердце, — с явным сарказмом донёсся шёпот на непозволительно близком расстоянии от левого уха. — И если такова ваша воля…       — Чего-о-о?!.       Только и успела провопить я, неожиданно улетев ввысь к самому небу. Или мне так со страху почудилось — всё произошло за считанные мгновения, и очень скоро я обнаружила себя парящей чуть выше голов горожан. А отойдя от шока и вернув чувствительность тела, я поняла, что сидела на плечах Иллиана, чьи волосы ныне интуитивно сжимались моими пальцами. На что он, впрочем, никак не отреагировал, даже напротив — весьма непринуждённо вклинился в людской поток и зашагал наискось, понемногу смещаясь к противоположной стороне улицы. Возникшее было негодование подтолкнуло открыть рот, но пришедшее следом понимание тотчас закрыло его обратно: так и впрямь куда проще следить за окружением. Смущало лишь само положение, что меня несут на плечах, будто малое дитя. Что вкупе с богатой отделкой на мягкой суконной ткани накидки не могло не привлечь сторонние взгляды. И если в торговом квартале беспокойство носило скорей формальный характер — мелкие дворяне и зажиточные торговцы, могущие позволить себе хорошую одежду, захаживали сюда регулярно и стража мгновенно среагирует на малейшее нарушение закона, — то там, куда мы направлялись, и улицы потеснее, и контингент посуровее.       «Так вот что ты пытался мне донести, — мысленно предположила я, тут же смягчаясь, и невольно, с несвойственной мне нежностью, пригладила ему волосы, кои сама же и взъерошила в панике. — Всё-таки ты оказался куда прозорливее меня. Я почти готова признать, что не будь тебя рядом — моя жизнь закончилась бы много раньше…»       Проговаривать такое вслух, правда, я не осмелилась: не столько из-за необходимости горланить под ухо в окружении толпы, сколько из-за смущения, когда я опомнилась и одёрнула пальцы, уже вовсю массировавшие ему голову. Что-то меня повело куда-то не туда. Так обычно поступал со мной отец, когда хотел похвалить или ободрить. А ему в свою очередь, как мне рассказывала Розалин, так делала моя мама по примирению после крепкой ссоры. Иными словами, так обращаются с близкими тебе людьми, будь то ребёнок или… Н-нет! Держи себя в рамках приличия! Это твой слуга, а не!.. Ох, даже думать об этом мерзко. Хотя, если задуматься, а друзья являются такими же близкими людьми? Думаю, да. Вот только является ли Иллиан мне по-прежнему другом?.. Проклятье, всё это слишком сложно. Это не то, с чем возможно разобраться по щелчку пальцев. И не тогда, когда мысли норовят уплыть в совершенно ином направлении. Всему своё черёд. Да, именно.       — Всё в порядке?       — А?       Ритмичное покачивание прекратилось — Иллиан остановился, успев выскользнуть из толпы и приблизиться к узкому проходу меж домов. Верно, нам ведь нужно в соседний квартал, быстрее сразу идти напролом, нежели искать более опрятный и оживлённый обходной путь. Однако этот проулок достаточно длинен и тёмен и нагонял скверное предчувствие. Озвученный вопрос, полагаю, в этом и заключался: идти нам здесь или пройти чуть дальше по улице и найти проулок пошире и посветлее?       Или же он успел заметить, как я его гладила? Б-боги, очень надеюсь, что не последнее…       — Пройдём напрямик, так быстрее, — сглотнув, попыталась выдавить я твёрдым тоном. Вышло с большой натяжкой, но хоть не кроткое блеяние — уже благо. — Только сперва опусти меня.       — Мне не тяжело, если вы об этом, госпожа, — усмехнулся под нос Иллиан. — Завтрак вышел очень даже плотный, поэтому самочувствие прев…       — Случись какая напасть — и ты единственный, кто может выиграть мне достаточно времени для подготовки сигилов, — перебила я, не разделив праздное настроение подопечного. — Не хочу сковывать тебя, сидя верхом. Не говоря уж о том, что я пока не разучилась ходить на своих двоих.       Удивительно, как в одно время он умудряется продумывать всё наперёд, а в другое уже не видит дальше собственного носа.       Пробурчав что-то нечленораздельное, Иллиан с великой неохотой — не знаю, с чего вдруг меня одолело такое чувство, и я бы очень хотела ошибиться, — тем не менее покорно опустился на корточки и позволил мне комфортно соскочить наземь.       — А ты…       Дёрнувшийся было вперёд Иллиан замер, деловито обернувшись через плечо, когда из меня вырвался обрывок взволнованного шёпота. Ох, все мои потуги казать стойкость и силу духа посыпались тленным прахом.       — А что я? — весьма "мягко" подтолкнул он меня продолжить начатое.       — А ты сам овладел навыками ближнего боя? — кашлянув для виду, более спокойно заговорила я. — Или то, что мне тогда довелось узреть, заслуга… ну, сам знаешь?       — Сомневаетесь в моей способности вас защитить?       — Я беспокоюсь, сможешь ли ты защитить самого себя. Ты смотришься излишне самоуверенным для человека, однажды уже погоревшего на костре собственных амбиций. Так где гарантии, что?..       Уже запоздало отметив то, как обожжённая часть его лица неприятно дёрнулась, будто от хлёсткой пощёчины, до меня только сейчас дошло понимание ошибочности подобранных слов. Пускай я подразумевала лишь последние события, успев и позабыть о том злополучном пожаре на складе — сама формулировка менее глумливой от этого не стала. Необходимость избирательности в речи для дворянина кажется даже острее, чем для любого из простолюдинов — у них имеется хотя бы оправдание в виде отсутствия образования.       — Прости, я не хотела напоминать о… о том случае. Я лишь хотела сказать…       — Я справлюсь, — строго заглянул он прямо мне в глаза, мгновенно пресекая любые попытки оправдаться. — Я не могу этого объяснить, но чувствую, что при малейшей опасности моё тело само среагирует как надо. Даже если Наги не воздействует на него напрямую — мы с ней всё ещё связаны на некоем… рефлекторном, что ли, уровне, не знаю, как это точнее выразить. В общем, можете на меня положиться, я это гарантирую.       — Ты всегда умел произвести на меня выгодное тебе впечатление, — честно созналась я, вздохнула и, обогнув Иллиана, первая шагнула вглубь переулка. — И порой мне хочется тебя за это люто возненавидеть.       — Вы и сами знаете, что дело совсем не в моём умении производить впечатление, — едва поравнявшись со мной плечами, незамедлительно парировал он.       — Подразумеваешь печать? Я знаю, что мы духовно связаны, но что это даёт? Помимо постоянного ощущения присутствия друг друга, разумеется, на каком бы удалении мы ни находились. Отвратительное, к слову, чувство.       — Вы знаете, что я говорю правду. Вернее, вы ощущаете мою искреннюю веру в то, что я говорю. Имей я на вас какое-либо непосредственное влияние, то уж всяко не позволил бы обращаться со мной так, как вы это делали на всём протяжении нашего… сожительства.       — Ты ещё смеешь жаловаться? Моё отношение к тебе всегда было более чем справедливым. А местами я и вовсе реагировала очень даже снисходительно.       — На ваш личный взгляд — возможно.       «Ай, да в бездну, — быстро сдалась я, продолжив ругаться уже про себя. — Какой прок спорить с непрошибаемой стеной? Естественно, ты всегда и во всём жертва, бедненький ты наш, все кругом тебя обижают и не понимают…»       Впрочем, если быть до конца откровенной, случались эксцессы, где его вина крайне номинальная или вовсе отсутствует. Осталось разобраться лишь в том, какие из. Владей Иллиан своей жизнью в полной мере — меня бы здесь сейчас не было. Нет, его бы не было, если быть точным. Я следую по пути решения собственных проблем, касающихся меня одной. Он рядом из-за необходимости надзора. Моего надзора над ним.       «Основная угроза его стабильному состоянию — возбудимость, — всплыли в памяти наставления уже прощавшейся со мной Минори. — Не позволяй ему достигать любого эмоционального пика, неважно, будь то злость или веселье — ты непременно почувствуешь, когда он перейдёт черту, потому прислушивайся ко внутренним ощущениям. И не забывай о последовательности сигилов, которые я тебе показала — неверная или незавершённая комбинация может привести к более осложнённым последствиям, чем бездействие. Мне правда неприятно это говорить, но отныне вы буквально прикованы друг к другу…»       «А раньше, стало быть, не были…» — внутренне я вовсю хохотала в голос, когда как внешне меня пробрал отнюдь не греющий душу колючий морозец. И смех и грех, как отшутился однажды Иллиан.       — Я бы попросил вас перестать витать в облаках.       — Что? — осеклась я, и впрямь обнаружив себя ненадолго выпавшей из реальности.       Мы уже успели миновать проулок. И такое чувство, что не один: красивые аккуратные домики в сложной архитектуре из помеси дерева, камня и минералов успели смениться простенькими многоквартирными пансионатами для разнорабочих из монотонного, хотя и более надёжного кирпича. Незримая граница между торговым и рабочим кварталом была пересечена.       — Что тебя так встревожило? — напрямую спросила я, так до конца и не поняв характер сказанного им. — Здесь же ни души.       — Вот именно. И это ненормально, особенно для жилых районов, неважно, трудовые будни сейчас или выходные. Хоть бы крыса какая прошмыгнула под ногами…       — Не преувеличивай. И вообще, чтобы крысы бегали прямо по улицам — я такое наблюдала разве что в бедном квартале… и оно объяснимо.       Как вспомню о том теле в переулке, что никто не удосужился увезти даже спустя полный юби — меня всю залихорадило. Как люди в принципе способны жить… выживать в таких условиях? Когда всем — и власть имущим, и самим жителям — на всё плевать? Это ужасно.       — Не говоря уж о том, какой шум мы подняли как раз неподалёку отсюда, прямо у всех под ногами — землю, небось, встряхнуло так, что и мёртвых поднимет. И объедини это с непрекращающимися которую эробу чистками — немудрено, что мало кто осмеливается передвигаться по одиночке.       — Вам ли пугаться? Вы в гневе пострашнее любого монстра будете.       — А ты, погляжу, смерти своей ищешь?       — Окей-окей, замолкаю, — стоило мне просто в шутку продемонстрировать слабо замерцавшую ладонь, тот поспешил пораженчески поднять обе руки, однако при этом на его лице растянулась скорей снисходительная, чем извиняющаяся улыбка. — Только без рук, госпожа, без рук.       Поскольку стояла острая нужда в отслеживании нумерации домов, примирение заключили сразу же — вот ещё, нервы и силы на него тратить. Ранее я никогда не обращала внимание на порядок возведения зданий и их обозначение. В том попросту не было надобности, когда все важные для комфортной жизни места можно смело пересчитать по пальцам одной руки: дом — рынок — парк. Может, ещё пристань, если обострялась нужда в смене обстановки: освежающий речной бриз здорово отрезвлял нагруженную голову. В тот же пансионат тётушки Руми меня чуть ли не за шиворот отвела Шарин. И к поместью отца сопроводила тоже она. Ни разу ещё не доводилось искать адрес самостоятельно. Собственно, я понятия не имела, как отличить пятую улицу от четвёртой или в какую сторону нужно идти от десятого дома, дабы выйти к двадцатому.       И вскоре я отметила, что вовсе перестала пытаться отслеживать закономерности и вести счёт, а лишь доверчиво следовала за Иллианом. Без всяких слов, будто нутром чувствуя мою беспомощность, он забрал ведущую роль себе, то и дело оглядываясь по сторонам в поисках заветных, едва приметных, говоря откровенно, табличек на углах. Разве что периодически уточнял у меня, что означают те или иные сочетания символов. Да уж, все мои старания обучить его читать, похоже, не возымели должных результатов. Что, пожалуй, меня скорей принижало к нему, нежели возвышало над: каков учитель, таков и ученик, не так ли?..       — Думаю, это здесь.       Сказал он уже после того, как внезапно остановился посреди дороги, в связи с чем мне не удалось избежать столкновения. И как на зло, его торс облегали лёгкая рубашонка да короткая накидка с капюшоном — Иллиан упорно отказывался выходить на улицу с непокрытой головой, вернее, без прикрытия лица, — чья тонкая ткань даже слоями не смогла смягчить удар моей щеки о его выпирающую лопатку. И самое обидное: он будто вовсе этого не заметил — даже не оглянулся, не говоря уже об извинениях. Истукан, чтоб его…       — Уверен? — приложив некоторые усилия и смягчившись, в сомнениях пробормотала я.       — Что вам следует туда идти? — наконец обратил он ко мне монолитное лицо, но во взгляде отчётливо улавливалась неприкрытая насмешка. — Ни капли. Что это искомый дом? Пожалуй. Если только указатели здесь не вешали от балды.       — От чего?       — Не суть. Так мы идём? — Но вот уже насмешки будто и не бывало: и тон ровен, и взор холоден. — Просто для справки: никогда не поздно сдать назад. Всё-таки это не то чтобы и ваша проблема…       — Не твоя так точно, — грубо отмахнулась я, устав от его бессмысленных нравоучений. — Всё, что касается моей семьи — моя непосредственная проблема. И если ты привык убегать от ответственности, то я нет. Потому заткнись и не мешайся под ногами.       — Ваша воля, — только и выпалил он со звучным вздохом после недолгой паузы.       Дюжина неспешных шагов. Глубокий вдох. Настойчивый стук по парадной двери — местные жители взяли за привычку запирать даже общий вход, имея при себе два комплекта ключей, и оставалось уповать на хороший слух хозяина или смотрителя здания, чьи апартаменты зачастую располагались в ближайшей от порога комнате. И затянувшееся ожидание, пока кто-нибудь или не выглянет сам, или не гаркнет с той стороны что-то вроде «какого Тамоно вам здесь надо?».       — Кто там?       К моему удивлению, прозвучавший из-за двери мужской голос оказался весьма сдержанным для здешних мест, я бы даже сказала приветливый. Как гора с плеч — только ругани мне сейчас и не хватало. Я и так с трудом держу себя в руках.       — Мои искренние извинения за беспокойство…       Не знаю, с чего вдруг решила начать разговор со столь нижайшей позиции. Я всё-таки дворянка, и уже не мнимая, как цукату назад. Узнай кто из высшего света, что я пресмыкалась перед простолюдином — меня переварят с потрохами. Наверное, дело в том, что я извинялась совсем не за беспокойство. Не за то, о каком этот человек сейчас мог подумать. Но вдаваться в подробности казалось излишним и даже чреватым.       — Вы заведуете этим зданием, верно? — заключила я.       — Посторонних не пускаем, проваливай! — и вот теперь его голос преобразился в грубый гонор, какой мне не раз доводилось слышать от местных работяг.       — А зачем тогда подходили? Просто чтобы сообщить? Могли бы и проигнорировать, как это повелось здесь у многих, чего уж! — в недоумении вырвалось у меня, хотя по уму следовало бы поскорее перейти к сути: а ведь и правда может уйти с концами, и тогда что делать?       По ту сторону как-то странно засопели, будто у человека разразился некий приступ, и я уже было занервничала. Благо, очень скоро звуки стихли, а затем и вовсе провизжал уходящий в сторону металлический засов. Дверь слегка отъехала внутрь и в зазоре показалась небритая мужская рожа — при всём желании это сложно было назвать лицом: часть зубов отсутствовала, нос странно искривлён, сломан, не иначе, под глазами синяки, как от страшного недосыпа, вдобавок ещё и волосы висели сосульками, будто их не мыли с самого рождения. Кто только это "чудо" нанял следить за порядком в доме? Стоит побеседовать с хозяином, как выпадет возможность.       — Девочка? Да ещё в такой одежде? Что ты… вы здесь делаете?       О как. Сразу присмирел. Не то чтобы мне это льстило — все люди имеют право на вежливое к себе отношение, неважно из каких сословий.       — Невежливо отвечать вопросом на вопрос, вас родители этому не учили? — не удержалась я от едких нравоучений.       — Какой ещё?.. А, зачем подошёл-то? Да из наших некоторые могут ключи забыть, вот и приходится подрываться и отворять, чтоб их тупые головы… — заметив на себе мой въедчивый строгий взгляд, смотритель воздержался от продолжения и оправился. — А вы, простите, по какому делу и чьих будете? Вы дочка нового хозяина или?..       Он так и не закончил мысль, осторожно и выжидающе разглядывая то меня, то стоящего позади Иллиана. Видимо, больше одного варианта в его пропитый умишко попросту не пришло. Зато вмиг активизировался инстинкт самосохранения. Я с трудом удержала рвущийся наружу смешок — неважно какой он человек, но я всяко не опущусь до глумления над беззащитными.       — Не нервничайте так, я никакого отношения к вашему хозяину не имею. У меня личный вопрос к некоей Нэйлии. Мне сказали, она сейчас проживает по этому адресу. Вы её знаете?       — Ну, есть такая. Только мало ли таких б… — и вновь мой осудительный вид заставил его прикусить язык, — женщин, да. Не сказать шоб редкое имечко. Вы уверены, что вам нужна именно она?       — Не знаю, — честно повела головой. — В любом случае других адресов у меня пока нет. Если вас не затруднит, пожалуйста, проводите меня в комнату, где живёт Нэйлия.       — Ну… не затруднит, конечно… просто…       Его безвольное мленье начинало скорей раздражать, нежели потешать, и мне ничего не оставалось, кроме как вытягивать нужные мне сведения случайными предположениями, слово клещами:       — Её нет дома?       — Да-а-а… — как-то очень странно протянул смотритель, будто и сам не был уверен. — Вот-вот третья эроба же должна начаться, дожди не за горами, а земля ещё не готова.       — Третья эроба? Дожди? Земля?.. Чего?       — Трудовая мобилизация, — шёпотом "разъяснил" мне Иллиан перёд смотрителя. И лучше бы он этого не делал: только сильнее запутал. В чём я его незамедлительно упрекнула молчаливым хмурым взором. — Я по пути краем уха заслушал жалобы, что добрую треть населения отсылают за ворота расширять городские пашни. Прилегающие деревни в упадке после разбоев и ваш новый дружок из столицы, видимо, решил перестраховаться.       «Вот оно как. Теперь понятно, с чего вдруг такое волнение на центральной улице. Но это значит…»       — Будет затруднительным отыскать одну единственную женщину при такой неразберихе, — будто прочтя мои мысли, резюмировал он за меня. — Тем более, когда мы даже не знаем её в лицо. Наипростейший вариант: наведаться в другое время, когда станет поспокойнее.       — В итоге всё опять складывается по-твоему, — только и пробормотала я сухим тоном.       Сама не знаю, кому были брошены эти обвинения: Иллиану или чему-то более возвышенному, что люди понимают под «планом мироздания», или иначе — судьбе. Признаться, у меня банально закончились силы злиться на кого-то или на что-то. И неприятие складывающихся обстоятельств вкупе с нанесённой обидой пробуждали в душе тупое безразличие и готовность подчиниться хоть кому, если он сможет указать простой и прозрачный путь. Мой же обрывался прямо на этом месте.       Томно вздохнув, я развернулась на месте и, уже мысленно перенастраиваясь на долгожданное разделение вечерней трапезы с друзьями и подопечными, лишь напоследок проронила перед уходом:       — Идём, нам здесь больше нечего делать.       — Как, уже уходите? — задорно и с неприкрытым облегчением заголосил смотритель. — А это, может, передать чего? Ну, имя там, когда вас в следующий раз ожидать? Ещё поди опять разойдётесь, какая досада бу…       — Нет, — обернувшись, тут же отрезала я, почувствовав в этот миг укол ужаса в сердце. — Ничего передавать не нужно, благодарю…       Какая же я дура! Вот так заявиться на порог простолюдина, будучи высокопоставленной дворянкой… Хвала богам, я сразу додумалась утаить имя. Да и одеяние моё изысканным возможно было счесть лишь по меркам мелкого дворянина или успешного торговца — я привлекла не такое уж значительное внимание. Мало ли какие дела могут быть у дочери торговца к… Кем сейчас трудится эта Нэйлия? Прядильщицей? Нет, вроде бы аж целой портнихой. Весьма солидно для простого горожанина, если верно помню россказни тётушки Руми. Да, верно, мало ли, вдруг я хочу оформить эксклюзивный заказ? На этом и остановимся.       — Скажем так, у меня к ней очень щепетильное деловое обращение и излишняя гласность нам только навредит, понимаете?       — Ну… думаю, что… да?       Крайне сомневаюсь. Но мне достаточно будет, если он хотя бы перестанет задавать каверзные вопросы. И вообще задумываться об этом.       — Вот и договорились. Рассчитываю на ваше содействие. Всего доброго.       Я успела преодолеть более полутра ярдов, прежде чем меня вновь остановили. На сей раз это было ощущение чего-то недостающего. Обернувшись уже во второй раз, я сразу обнаружила причину дискомфорта: отсутствие звука семенящих позади шагов. Так как мой единственный спутник не сдвинулся ни на фут с прежнего места, пристально и недвижимо уставившись на смотрителя, будто гипнотизируя… как змей, чей хвост кольцом обвил несчастного грызуна и вот-вот готовился пожрать нерасторопную добычу. Что это ещё за чувство? Б-бездна, только не говорите мне…       — И-Иллиан? — с надеждой позвала я его.       — Он лжёт.       Пускай всего на мгновение, он отвлёкся от смотрителя и обратил лицо ко мне. И этого более чем хватило, дабы избавиться от возникшего напряжения: единственный голубой глаз всё так же полнился жизнью, как и у всех нормальных людей — ни разу не под стать тому остекленевшему, мёртвому… пустому взору, какой я наблюдала тогда, в подземных катакомбах. И каковой будет сниться мне в ночных кошмарах всю оставшуюся жизнь. Это по-прежнему был Иллиан, вне всяких сомнений.       — О чём ты?       — У него несколько раз за разговор подскакивал пульс и проступал пот. И мне знаком его запах. Так пахнут люди, которым есть, что скрывать.       — Какой ещё?..       Осёкшись, я стремглав подскочила к Иллиану и попыталась утянуть его за собой, грозно шипя:       — У тебя совсем плохо с головой? Ты хоть понимаешь, в каком свете меня выставишь, если обо всех твоих… "особенностях" станет известно общественности?       — То есть использовать магию перед высокими чинами, для кого она чуть ли не орудие богов, а значит обладать ею вне церкви сродни богохульству, вполне себе нормально. А обретённые мной таланты вдруг должны кого-то возмутить?       — С чего бы это общедоступным знаниям по манипуляции эрием иметь такой сакральный статус?       — Ну да, конечно, то-то я и гляжу, что к ней прибегают всюду и по всяким пустякам, а не лишь в стенах храмов и руками исключительно священнослужителей.       — Нет… то есть… возможно, но…       Проклятье, а ведь метко подмечено. Я об этом как-то и не задумывалась. Для меня магия стала сродни дыханию, частью организма. Какие бы то ни было усилия для её воспроизведения казались рутиной, как поесть или умыться. Но сколько я себя помню в городе — никто, кроме меня и Минори, ничем похожим выделиться не успел. Возможно, что подобные умения просто не афишировались. Впрочем, какая необходимость в сокрытии оных? И правда, все разговоры о ней от горожан сводились к врачеванию в стенах храма, и только.       — В любом случае нашёл с чем сравнить, увалень. Это к делу не относится.       Да, именно! Где обыкновенные, пускай и недопустимые для кого-то практики, и где его сверхчеловеческие… чем-то похожие на животные повадки способности? Никто из магов, насколько мне известно, не умел переваривать человеческую кровь и плоть в живительную силу! А если не пресекать малейшие отклонения в поведении от нормы — и до этого дойдёт очень и очень быстро, дам руку на отсечение.       — И то верно, — охотно согласился Иллиан с прорезавшейся лёгкой улыбкой. — Пустые разговоры делу не помогут.       Улучив момент, когда я ослабила бдительность, он ловко выудил руку из моих разжавшихся пальцев, сделал короткий шаг с заносом второй ноги и мощным пинком в дверь расчистил доселе заграждаемый мужчиной проход. Я опомнилась, когда мой слуга уже подтягивал к себе завалившегося навзничь смотрителя дома цепкой хваткой за горло.       — Что ты?..       — Моё предложение обождать и обдумать вами было встречено негативно, госпожа, — спокойно отозвался он лишь с лёгким надрывом, смею предположить, из-за необходимости удерживать рослого человека силой. — Я лишь следую вашей воле. И раз мы всё равно здесь — просто хочу выжать всю возможную информацию, какая только имеется.       — Но ты сам сказал, что нам следует прийти сюда позже.       — Я сказал, что это наипростейший вариант. Но не всегда просто значит быстро. И если есть возможность разрешить дело на месте — не вижу причин ей не воспользоваться. Зря, что ли, такой путь проделали?       Ситуация складывалась неоднозначной: строгость лица никак не намекала на пробуждение той кровожадной, упивающейся жестокостью твари, но и обыденным такое поведение назвать удавалось едва ли. И я не знала, как мне должно реагировать.       — Да с чего ты решил, что этот пьянчуга может знать что-то полезное? — предприняла я аккуратную попытку смягчить его нрав, не найдя иного решения. Разрешать насилие насилием виделось… лицемерным? Хотя ладони уже подрагивали, желая сжаться в кулачки. — Небось замешен в какой-то местной грязи — вот и трясётся в страхе, подумав сперва, что нагрянуло правосудие. Лучше оставь это дело городской страже.       — Как пожелаете, госпожа. Как только я с ним закончу — тут же передам страже.       — Ты меня плохо слышал? Я сказала, чтобы ты немедленно оставил его в покое. Ты сейчас действуешь вопреки моей воле.       — Не каждый приказ отражает истинную волю его отдающего. Я знаю, что вы на самом деле хотите этого, но излишние переживания за возможные последствия не позволяют сказать об этом прямо. Я вас понял, госпожа, просто предоставьте это мне, я обо всём позабочусь.       «Это… просто невероятно…»       Его уверенность в собственных выводах настолько непомерна, что тело невольно охватил ступор, а мозг переклинил, силясь осмыслить, как только в этом больном рассудке выстроилась такая идиотская цепь умозаключений. Он и правда настолько плохого обо мне мнения? Я в его глазах уже не просто глупая маленькая девочка, а инфантильная рохля, неспособная на хоть сколько-то серьёзные самостоятельные решения? Или как ещё это возможно понять?       — А теперь, когда я настроил тебя на разговор… — Тем временем Иллиан успел выпрямиться, и удерживаемый им смотритель оказался впечатан в ближайшую стену, уже вяло сопротивляющийся и лишь судорожно пытающийся протолкнуть воздух в рот через сдавливаемую гортань. — Постарайся быть более сговорчивым. Что ты утаил? Или где-то соврал? Эта женщина здесь? Или ты о чём-то знаешь и вздумал её предупредить? Что бы это ни было — ты мне выложишь всё, что у тебя в голове. Добровольно… — Иллиан подался ближе и замер в считанных дюймах от мужской щеки, будто в намерении вцепиться зубами в плоть. — Или принудительно. Выбор за тобой.       — Я-я… н-не… ха-а…       Бедолага оказался не в состоянии выговорить и слово, не то что связно отвечать.       — О, моя оплошность, — миролюбиво улыбнулся мой слуга, запоздало отметив очевидное, и отпустил горло смотрителя, отчего последний скользнул спиной по стене и приземлился на зад, разведя подкошенные ноги. — Я так воодушевлён простором и свежим воздухом, что на секунду потерял голову. Так что ты решил, мил человек?       — И чё те от неё надобно, изувер? — откашлявшись, охрипло процедил тот с гордо поднятой головой: возникший некогда ужас на удивление быстро спал с очей, ныне преисполненных обуреваемым гневом. — Кому из мироедов помешала такая славная деваха?       — Отвечаешь вопросом на вопрос? — устало присев на корточки, Иллиан почти меланхолично склонил голову набок. — Знаешь, моё терпение вот-вот перейдёт черту, когда и просто слушать всякое желание пропадает, не то что вести дискуссии. Мне нужно пояснять, какие последствия тебя ожидают в таком случае? В последнее время люди пропадают десятками. Одним больше, одним меньше…       — Иллиан! — Моё возмущение наконец достигло апогея, что всякие страх и сомнение позорно отступили в самую глубь, будто их и не было. И крик вышел до того остервенелым, что уже слуга развернулся ко мне с обомлевшим, если не сказать побледневшим, лицом. — Как твоя непосредственная госпожа, кому ты присягнул на верность, я приказываю тебе отступить прочь!       С последними словами я ощутила жгучее покалывание на спине, словно кто-то прошёлся закалённым лезвием вдоль позвоночника, под конец болезненно всадив остриё в самый его центр. И в тот же миг Иллиан, пошатываясь на полусогнутых ногах, отпрянул к противоположной стороне коридора, да так и застыл, вжавшись всем телом в стену. По его изумлённому лицу и прерывистому дыханию не трудно догадаться: произошедшее стало откровением для нас обоих. Что это только такое было?       — К-как прикажете, — глухо пробормотал он с судорожно подёргивающимся "живым" глазом, обращённым куда-то в пустоту.       Что ж, какая бы тут бездновщина сейчас ни приключилась, а я своего добилась — этого пока более чем достаточно, о причинах можно поразмыслить и позже. Меня больше беспокоило, как поступить с горемыкой-смотрителем, кого едва не постигла плачевная участь. Не знаю, блефовал Иллиан в своих угрозах или имел готовность воплотить их в жизнь — даже гадать не желаю. Нельзя так обращаться с людьми. Уж всяко не на основе пустых подозрений. Сперва докажи вину и лишь затем применяй соответствующие меры наказания. Это принцип справедливого мира, как мне кажется. И пекло меня раздери, если я отступлю от него!       — Прошу, не бойтесь, — мягко проговорила я, когда мужчина попытался отползти от меня, шагнувшей в его сторону. — Мне очень жаль, что мой слуга позволил себе перейти границы дозволенного. Поверьте, я не желаю никому зла, я лишь хотела…       — Сири!       Меня небрежно толкнули в бок, чуть не припечатав лицом к стене, и в тот же миг слух тронул едва уловимый, краткий свист разрываемого ветра. А сразу за ним последовал глухой стон сквозь зубы. Развеяв помутнение в глазах встряской головы, я в страхе углядела струящуюся сквозь пальцы кровь. Иллиан, морщась и сопя, сжимал левое плечо, откуда торчал маленький древесный прут с коротким оперением: арбалетный болт. Что? Стража подоспела? Но почему напали без предупреждения?       Но стоило перенести взор на уличный простор, все вопросы отпали сами собой. Современное оружие, каким могли владеть лишь стража и военный гарнизон, каким-то образом оказалось в руках простых жителей, судя по расхожей свободной одежде серых, коричневых и бежевых оттенков — разбавляли образ городских работяг лишь редкие и неприметные элементы кожаной защиты на запястьях и лодыжках, а также подпоясанные короткие мечи, свободно продающиеся в оружейных магазинах, но из-за кусачей цены являющиеся достоянием отдельных профессий, для кого оружие — рабочий инструмент, не пустая прихоть. Таковыми виделись только три: солдаты, наёмники и бандиты. И кто же из них сейчас предо мной? От понимания зависела стратегия поведения: с первыми двумя ещё возможно вести разговоры, но третьи…       — Чей дом?! — вдруг выкрикнул один из нападавших, что, как я сумела подсмотреть из-за угла, уже успели выстроиться полукругом на выверенном расстоянии друг от друга.       — Что?! — не будучи уверенной в вопросе, откликнулась я с некоторой задержкой: сложно сосредоточиться на чём-то ещё, кроме поиска путей отступления и выручки забившегося в противоположный угол Иллиана.       — Твоё фамильное имя! — охотно и с расстановкой повторил более развёрнуто тот же парень. — Если не из дворян, то назови своё и отеческое имя! Обозначь себя!       Их слаженность и спокойствие наводили на мысль о подготовленности отряда к подобным манёврам. Затея попытки проскользнуть к заднему входу и уйти по дворам казалась теперь самоубийственной: небось и там успели поставить пару-тройку стрелков. Искренне надеюсь, что ошибаюсь и это всего-навсего дворовая шпана, как выражалась Шарин, неведомым образом дорвавшаяся до солдатской амуниции и решившая ограбить так удачно зашедшего на их территорию хорошо одетого отпрыска.       К сожалению, одними надеждами жив не будешь…       — Ванберг! — сквозь боль выпалила я, оставшись уверенной лишь в силе своего фамильного имени: они не посмеют причинить вред той, кого большая часть города величает не иначе как «спасительницей»… ведь так? — Сириен Ванберг! Дочь бывшего члена совета городского правления Гарруса Ванберга!       Молодые люди обменялись осторожными вопросительными взглядами и неразборчиво зашептались, однако не теряя бдительности и не сводя с нас прицела. Боги, меня всегда воротило от людей, что только и умеют прятаться за своими титулами, не в силах самостоятельно и палец о палец ударить, но сейчас я буквально вынуждена прибегать к силе своего имени, ибо слова и магия тут виделись бесполезными: ввязываться в драку — значит тратить драгоценное время, которого у раненого Иллиана всё меньше и меньше. Если будет дозволено оказать ему первую помощь с последующим уходом на условиях моей добровольной сдачи — так тому и быть. Назвалась госпожой — бери за своего слугу полную ответственность.       — Эй, Риги! Ещё не подох там?! — наконец прокричал кто-то другой из шайки.       — Только ща про меня вспомнили?! — грубо откликнулся свернувшийся калачиком подле меня смотритель. — Горло саднит, а так здравый! И да, Брух, катись-ка ты сырком за такие шуточки!       — Ну, тогда порядок! — с хохотом огласил уже третий из группы. — Можете выходить! Все!       Арбалеты дружно опустились наконечниками к земле, отчего я, опасливо выглядывающая из-за угла на полглаза, невольно казала лицо целиком — это… как-то всё слишком гладко. С чего такое доверие? И что мне в таком случае помешает ретироваться?..       «Ах, верно… — вздохнула я, скользнув взором по силящемуся подняться с колен Иллиану. — Впрочем, откуда им знать, что я не брошу своего слугу на произвол судьбы?»       В любом случае делать нечего — оставался один путь. Проскользнув Иллиану под руку, я рывком помогла ему подняться, зафиксировала в устойчивом положении и только затем осмелилась потянуть следом в сторону выхода, предвкушая невыносимое давление на плечи.       — Послушайте, — с ходу затараторила я, оказавшись близ перетаптывающихся в подозрительно легкомысленном ожидании стрелков. — Я не окажу сопротивления и последую любым вашим указаниям, только сперва позвольте мне помочь раненому слуге, он только с постели и ещё недостаточно окреп, и я не уверена, что…       — Не стоит беспокоиться, — ободрительно поднял свободную от оружия руку самый ближний ко мне: кажется, именно он первым подал тогда голос. — Мы обо всём позаботимся.       Сложив указательный и средний пальцы, парень произвёл уже знакомый мне воинский жест. Тут же вперёд вышли двое из отряда, без всякой деликатности подхватили почти не сопротивляющегося, лишь вяло ругающегося Иллиана под руки и под ноги и спешным шагом, совершенно не таясь, понесли того вниз по улице, словно мешок.       — Прошу вас, леди Сириен Ванберг, — на опережение, не дав мне и рта раскрыть, подчёркнуто вежливо молвил парень и указал последовать той же дорогой.

***

      — Эй, командир, ты не поверишь, что произошло…       "Вежливый" парень, отведший меня едва ли не под руку в неприметный домик-пансионат где-то на отшибе рабочего квартала, сразу же при подъёме на второй этаж устремился в конец коридора и без стука вошёл в самую дальнюю комнату, а нас с Иллианом, напротив, приютили в ближайшей от лестницы. Минимальное убранство — кровать, пара табуретов и столик, — строгая отделка из дешёвой древесины без излишеств, крепкая дверь с внешним засовом и заколоченные до полумрака окна — сей "чудный" антураж казался мне до зубной боли знакомым. И боги мне свидетели, хотела бы я забыть его бесповоротно.       Но это меньшее из имеющихся зол.       — Что вы с ним сделали? — обратилась я к ближайшему из бандитов, как только узрела уложенного в постель вспотевшего, вовсю бормотавшего что-то в горячке Иллиана.       — Сиди тихо и не дури, если не хочешь оказаться на его месте, — обтекаемо буркнул он и плюхнулся на последний свободный табурет рядом со вторым подельником.       Не сказать, чтобы я осталась довольна таким ответом, но уже закравшиеся подозрения он тем не менее подтвердил. На инфекцию, насколько я могу судить из своего скромного опыта, не похоже — слишком быстрая прогрессия, а путь до сюда занял всего ничего. И на кровопотерю не спишешь — нет привычной бледности, напротив, кожа розовее некуда, даже покрасневшая от жара. Оставался один логичный вывод: яд. Наконечники болтов смазаны какой-то дрянью. Проклятье, целебные сигилы тут мало помогут, уж всяко не те простенькие комбинации, что я успела заучить. Нужен антидот. А получу я его лишь при смиренном поведении и готовности сотрудничать. И самое унизительное в этих обстоятельствах: я чувствовала, что без труда смогу превратить всё это место в груду мусора, а его обитателей в сажевую пыль — стоит лишь направить бурлящий гнев в правильное русло. Но тогда можно смело распрощаться с Иллианом, кого если и не затронут мои худо сдерживаемые техники, то гарантированно вскоре прикончит яд, флакон противоядия к коему неминуемо пострадает вместе со всем живым.       — И только посмей хоть раз ляпнуть, что я не забочусь о тебе, идиота проблемного кусок, — шёпотом вынесла я своеобразный вердикт, присаживай на край кровати и приглаживая мокрую чёлку страждущего.       — …блю…       — Что?       Бубнёж Иллиана внезапно обрёл более внятные очертания, что стало возможным разобрать в потоке урывчатых стенающих звуков какие-никакие слова. Понадеявшись, что он наконец пришёл в подобие сознания и может меня слышать, я опустилась поближе и подала голос.       — Люблю… малявка… так сильно… мы вместе…       — Знаю, — не успев осмыслить услышанное в полной мере, скорей интуитивно ответила я. — Не беспокойся, я рядом. Ты больше не останешься один. Никогда. Обещаю.       Поминая лишь деяния Иллиана, до сего момента я совершенно не задумывалась над тем, каков выпал путь их породивший. И если понять, была ли у него возможность отказаться от задуманного, избрать иные меры… сузить число неминуемых жертв его решений, казалось невозможным, то мотивация, цель, к коей ему пришлось продираться потом и кровью — они виделись уже не в пример прозрачней. Если даже напрочь позабыть о сделке с бездновской тварью, вызванные одиночеством боль и страдания ничуть не ослабеют. Ещё в те спокойные юби, когда я могла позволить ему даже спать с собой в одной кровати и полагала его своим бескорыстным спасителем, уже чувствовалась дыра в душе, которую возможно закрыть лишь любовью. Увы, той, которую я при всём желании не смогу дать, ведь в его глазах я всегда буду опекаемой… младшей сестрой, если можно так думать. Когда как здесь требовалась любовь зрелой и заботливой женщины. Матери. Которой у него никогда не было — Иллиан ни разу об этом не обмолвился, но сие ясно и без слов. Была небольшая надежда на Рюку, но по капризной воле богов их дорожки разошлись. В конце концов против него обернулся, казалось, весь окружающий мир, и как бы ужасно это ни звучало — я тоже на миг поддалась общественному настрою.       А ведь это я подтолкнула его на эту тропу. Если бы я просто смолчала, позволила ему самому решать — мы тем же вечером уехали бы из Хигадеру куда-нибудь далеко, и как знать, быть может, всех тех ужасов и смертей могло и не приключиться. Моя мнимая дворянская гордость сделала Иллиана тем чудовищем, чьи зловонные изгнившие плоды ныне вынуждены пожинать все без исключения. Я предала его. Я своими руками разорвала те хрупкие нити отношений, что обещали сплестись в крепкий трос родственных уз. Узрев гибель моей семьи, он приложил все усилия, дабы затмить горе. Предложил если и не создать новую, то хотя бы подобие оной, просто чтобы мы не чувствовали себя одинокими. Вскоре в нашу своеобразную семью влилась Сая, что, опять же, неумолимая заслуга Иллиана. И вот меня сейчас окружало множество людей, кто нуждается во мне, а я нуждаюсь в них.       Меня. Но не его. Покидая поместье сим юби в самый разгар обеда — мимо нас тогда пронеслась оголтелая толпа ребятишек, — я с прискорбием отметила, что все немногие обронённые на фигуру Иллиана взгляды, преимущественно детские, имели почтенный и благодарный, но вместе с тем несколько боязливый и отстранённый характер. Даже Сая, чьё сердце всегда было открыто для каждого, и та лишь молча приобняла его за руку. Какое-то мгновенье — и малютка уже бежала следом за остальными. Всё изменилось. Вероятно, уже никогда не будет как прежде. И это безоговорочно моя вина. Отныне я единственный человек, с кем он может побыть самим собой, не выжимая из себя крохи сохранившейся доброты. Единственный, с кем у него ещё осталась какая-то связь. Пускай даже на уровне связующей печати. Думаю, именно такой смысл несли его слова про любовь. В таком случае не будет лукавством сказать, что такая любовь присутствует и внутри меня. Он тоже мне не безразличен, хотя порой это и легко забыть. И если однажды случится худшее, что его остывающее тело предадут земле, воде иль огню, пускай ни одна живая душа не всплакнёт в его честь, а то и напротив загогочет в триумфальном угаре — мои слёзы ничуть не убавят в горечи и сожалении. Я это знаю.       «П-проклятье…»       И на глаза, будто в насмешку, навернулись предательские слёзы, кои я тотчас стыдливо утёрла рукавом. Совсем не время подвергаться сантиментам. Нужно быть стойкой. Слабой дозволено быть в кругу друзей и близких, но никак не в окружении врагов. А никем иным в моих глазах эти типы пока не представали.       — Признаться, не ожидал встретить вас на своём пороге…       Трудно сказать, что меня встревожило сильнее: прошедший мимо ушей дверной скрип и незаметное появление статного плечистого, невзирая на почтенный возраст, мужчины менее чем в футе от меня, или же подозрительно радушный для столь вызывающих обстоятельств, впрочем, с долькой властной строгости, и почти что отеческий тон его речи. У меня возникло странное чувство, словно я не пленница на допросе у главаря шайки, а нашкодившая ученица на ковре у наставника. Что за странные игры?       А пока я обдумывала своё непонятное положение, он после выдержанной задумчивой паузы ошеломительно заключил:       — По меньшей мере не так скоро. Я надеялся, что у нас в запасе хотя бы ещё пара якум. Нужно было сразу перебираться на другой конец королевства, пусть даже вопреки воле вашего отца.       — Моего… отца?       Хаотично дрейфовавшие до сего момента мысли в вязком пузыре расколотого сознания мгновенно, как по щелчку пальцами, остановились и выстроились в аккуратный отчётливый ряд. Сперва немыслимые откровения и, как мне тогда казалось, гнусная клевета на моего отца, но затем это странное поведение домоуправляющего, всеми правдами и неправдами выгораживающего от меня искомую женщину, под конец и вовсе объявившаяся, как по зову, группа неплохо вооружённых людей, кого я ошибочно приняла за банду…       — Так это правда, — подавляя поднимающийся к горлу колючий ком, осипло пробормотала я. — Эти гнусные россказни… всё правда от начала и до конца.       — Зависит от того, кто выступал рассказчиком.       В поле моего видения сперва оказался один из табуретов, а затем и наклонённое ко мне лицо присевшего пожилого мужчины. Снизу вверх «командир» казался слаженным и бодрым мужем, но ныне я могла узреть скопившиеся за долгие и тяжёлые якумы морщины и поседевшие на висках зачёсанные назад сальные волосы — безграничная усталость с сопутствующей небрежностью как к внешнему виду, так и к здоровью читалась в его виде как иероглифы в детской книжке. Мне в равной степени хотелось испытывать и гнев, и сочувствие. В итоге противоречивые чувства вылились в тупое безразличие.       — Вы не возражаете, если я поинтересуюсь, кем является ваш источник, направивший вас сюда? — вежливо, почти дружелюбно спросил тот.       — Кингсли, — без всякого упорства ответила я, не видя никаких причин в сокрытии такой мелочи. — Лорд Харальд Кингсли.       — Старик в своём репертуаре, — прозвучал натужный смешок. — Не только трепыхается, но и умудряется доставлять неприятности. Осмелюсь предположить, такого рода информацию он предоставил вам не по доброте душевной, верно?       — За гарантию благополучного выезда и сопровождения до фамильного имения.       — Мелковато для птицы его полёта. Видать, и впрямь стареет. Раньше, помнится…       — Довольно разглагольствований. Где Нэйлия?       Приступ безразличия окончился на удивление быстро, уступая место былой решительности. Коей я тут же и воспользовалась, перейдя на требовательный, в некоторой мере даже приказной тон, не погляди что окружение играло явно не в мою пользу.       — Леди Сириен, — не поведя и бровью, тот продолжил вещать неизменно-спокойным голосом. — Я не знаю, что вы чувствуете сейчас, смею лишь предполагать…       — Вот именно, что вы понятия не имеете, что я чувствую! Поэтому не стойте на моём пути и дайте мне то, чего я хочу! Немедленно! Иначе!..       Крепкое сжатие моей ладони отозвалось настоящим ударом электричества, что я умолкла на полуслове и испуганно обернулась, встретившись с устремлённым на меня ослабевшим, но ставшим осмысленным взглядом Иллиана. Сердце сжалось от осознания возвратившихся былых приоритетов, результатом коих служили лишь злость и эгоизм. Я буквально наплевала на его жизнь. Хотя немногим ранее клялась быть рядом и никогда не оставлять его одного. Но именно это я и сделала. Пускай всего-навсего на миг и только в мыслях.       — Этот человек вам очень дорог.       Возвратив внимание на пожилого мужчину, я не решилась дать ответ, ограничившись неопределённым взором в упор. Потому что так и не смогла понять, вопрос то был или утверждение: тон вымерено граничил меж обоих состояний, а лицо и вовсе сохраняло невозмутимую гладкость черт даже с учётом складочек и заветренной кожи.       Ответ, как тут же выяснилось, и впрямь не требовался — командир скупо махнул в сторону кровати, после чего один из подручных подошёл к нам, выудил из-за пазухи стеклянный пузырёк с неприглядной коричневатой субстанцией и без затей залил содержимое прямо в приоткрытый рот стенающего Иллиана, разве что не удерживая того силой ввиду отсутствия сопротивления.       — Не беспокойтесь, он бы не умер в любом случае, — заговорил пожилой мужчина, будто бы отвечая на невысказанный мной вопрос. — Мой знахарь составил рецепт таким образом, чтобы исключить поражение важных органов, таких как сердце и лёгкие. Мы заняли оборонительную позицию, не наступательную, и лишать кого-то жизни не в наших интересах.       — Поэтому ваши люди без всякого предупреждения дали по нам залп? — с недоверием процедила я.       — Был произведён всего один выстрел, — вмешался один из подручных, тот самый, что отконвоировал нас с Иллианом в это логово. — Я метил вам чуть правее плеча — хотел лишь оцарапать кожу, дабы яд попал в кровь. Ваш… слуга или кто там ещё?.. он сам подставился. В итоге получилось то, что получилось.       — Это не отменяет акта агрессии с вашей стороны.       — Брухард заверил, что прибег к крайней мере из-за того, что вы первые проявили агрессию к нашему человеку, — командир скосился на подчинённого.       — Они прижали Ригана, командир, — кивнул тот. — Я сам видел, как его ударили в проходе. А он потом ещё подтвердил, что его в стенку впечатали и угрожали всяким.       — Есть чем парировать, леди Сириен? — пожилой мужчина перевёл строгий взгляд на меня.       Вот как знала, что выходки Иллиана до добра никогда не доведут. Наворотит дел он, а разгребать всё мне.       — Поведение моего слуги бесспорно возмутительно, — с не меньшей строгостью прямо заговорила я, сжав кулаки. — Что я открыто и признала пред лицом вашего друга, коего, прошу заметить, я же и защитила. Можете спросить у него об этом сами.       Командир вновь глянул на подчинённого, что носил имя Брухард, и тот к моему облегчению, весьма неохотно, но всё же согласно кивнул.       Оставшись довольной развитием событий, я продолжила заметно спокойней:       — Полагаю, все мы пережили не самые светлые из времён, и вся эта подозрительность, осторожность, готовность к агрессии… Я прошу прощения, что сунулась на вашу территорию с не самыми благими намерениями. Я не отдавала отчёт своим действиям в полной мере, мною двигали неразборчивые, но весьма сильные эмоции. И, быть может, вы не напрасно исполняете свой долг пред моим отцом, ведь я сама до конца не понимаю, чего хотела добиться… и какими методами. Я всё ещё не желаю отступать, пока не получу все желаемые ответы, но мой разум отныне более чем трезв. И если вы не намерены причинять вред мне и моим людям — я готова забыть о случившемся как о недоразумении и не помышлять дурного.       — Вот теперь я слышу речь не маленькой девочки, но зрелой женщины, — впервые за всё это время пожилой мужчина улыбнулся, отчего его вид будто стал бодрее и даже моложе. — Я и мои соратники лишь исполняем свой долг и никому не желаем зла. Особенно единственной дочери своего почившего сюзерена.       — Сюзерен?.. Вы из рыцарского сословия?       — Боги, прошу меня простить, в этом городе очень быстро отвыкаешь от хороших манер, — охрипло хохотнул он и произвёл знакомый жест, сперва коснувшись лба двумя пальцами, затем перенеся их на сердце, а под конец опуская руку вниз с развёрнутой ко мне ладонью: традиционный приветственный жест низших дворян по отношению к высшим. — Сир Хорн Талмуд, приветствую, миледи.       — Талмуд?.. Это фамильное имя мне не знакомо. У моего отца было не так уж много министериалов, я могла назвать их всех на одном издыхании и без запинки. Почему он ни разу не обмолвился о вас?       — Причина та же, что привела вас ко мне.       — В таком случае вы осведомлены о текущей ситуации куда лучше моего, — не в силах сдержать нетерпение, я вновь перешла в наступление, на сей раз, правда, уже не с позиции силы, но с позиции нуждающегося. — И я от всего сердца прошу вас о содействии. Приведите меня к Нэйлии. Если вам так спокойней, я готова говорить с ней в вашем присутствии, ей ничто не будет угрожать, даю слово.       — Я в этом совсем не уверен, — его приветливое дружелюбие куда-то вмиг испарилось, отчего я всерьёз обеспокоилась: какие из моих слов его задели? — Я слишком давно знаком с Кингсли-старшим, чтобы остерегаться его даже спустя столько якум. Я не знаю, как именно он подал вам ситуацию, леди Сириен. И есть вероятность, что через вас он может осуществить нечто гнусное. Поверьте, он умеет манипулировать людьми как ему выгодно, что те даже не поймут этого. А о ваших… талантах мы весьма наслышаны — даже будучи связанной вы можете представлять угрозу. Мне бы не хотелось рисковать. Ни жизнью этой женщины, ни вашей.       — И что вы предлагаете? Я сказала, что не отступлю, и это решение окончательное. Встреча — это не простая прихоть. Это вопрос чести моей семьи. И как она произойдёт — решать вам, я готова пойти на разумные компромиссы. Но она произойдёт. С вами или без вас. Так или иначе.       — Какая упрямая и своенравная барышня, — вздохнул он и откинулся назад, упираясь затылком в стену. — Воистину дочь своей матери.       Пока я силилась понять, что Талмуд хотел этим сказать, тот неожиданно вскочил со стула и отправился на выход. И уже из коридора, опомнившись, подал командный голос:       — Приглядите за слугой леди Сириен, а её саму сопроводите в мой кабинет. И да, организуйте чего-нибудь перекусить — беседа обещает затянуться.

***

Перво-наперво, девочка, тебя следует избавить от иллюзий, будто род Ванбергов какой-то особенный, безгрешный. Якобы величавые благородство и благочестие этого надутого дурака Гарруса берут истоки, вне всяких сомнений, из мирских чванства и узколобия. Коими, на удивление, не успела заразиться твоя дражайшая матушка — единственная из вашей семьи, кому я был бы рад на своём пороге. Хилотриновое сокровище, а не женщина: красива, умна, талантлива в живописи и танцах. Разве что сделавшая по юности неверный выбор. И вот к чему это её привело…

Прежде всего, леди Сириен, требуется внести ясность, касательно ваших представлений о господине и госпоже Ванберг, могущих ошибочно сложиться из россказней двуличного ублюдка Кингсли. Лорд Гаррус поистине широчайшей души человек, сомнения в чём у меня никогда не закрадывались за весь срок службы. Его забота о всеобщем благе не могла не радовать простой люд, впрочем, как и не вызывать гнев у господ, в том числе дававших присягу дому Ванбрег. Однако всем людям свойственно совершать ошибки, порой ужасающе непоправимые, что несомненно заслуживает порицания. И я предостерегаю вас от опрометчивых выводов, поскольку ваш отец взвалил все те грехи себе на плечи незаслуженно. Потому как иначе вскрылась бы неприглядная правда о вашей матери, леди Кэролин, чего господин никак допустить не мог, благослови боги его светлую душу. И при всём моём почтении к его последней воле, вы должны знать правду без прикрас…

Мои папа и мама замечательные, добросердечные люди. Они любили меня. Любили этот мир и делали его лучше, живя ради всех его обитателей, не только для себя. Кто бы что про них ни говорил плохого — это всё гнусная клевета завистливых тёмных личностей, желающих запятнать всякого, кто хоть немного чище их самих. Я верю в это.

…Наивный болван всё никак не мог принять естественного и неизменного уклада бытия, всюду совал свой длинный нос, сотрясал стабильное течение жизни своими экстравагантными и безумными предложениями. А сталкиваясь со справедливой критикой даже от лица всего правленческого совета, лишь высокомерно отмахивался в искренней убеждённости своей правоты и чужой глупости, планируя масштабные и не очень проекты вопреки воле не только славных домов, но и простых горожан. Одна ваша матушка могла возыметь хоть какое-то влияние на своего строптивого муженька, порой в наше присутствие убеждая того отказаться от непомерных амбиций и призывая заняться делами насущными, приземлёнными. И в конечном счёте ни у кого не вызвало удивления, когда Кэролин однажды перестала составлять компанию Гаррусу при посещении Хигадеру, более нигде не появляясь за пределами фамильного имения Ванбергов. Ходили слухи о её скверном самочувствии, но подлинных сведений добыть так и не удалось. Имеется подозрение, что твой благочестивый папочка попросту отвадил неудобную жёнушку и посадил на короткую цепь…

…Леди Кэролин без сомнений обладала изящной внешностью, острым умом и горячим сердцем — лорд Гаррус ещё в бытность смазливым мальчишкой оказался очарован с первой их встречи на приёме семьи Шульц и тот же юби выразил отцу избранницы намерение заключить брак, невзирая на окружавших его более красивых и влиятельных претенденток. Как однажды обмолвился сам господин: стоило им только заговорить, как всё вокруг просто исчезало, они оставались наедине даже посреди шумного сборища, будто сокрытые волшебным покрывалом. Но всё волшебство заканчивалось, стоило господину малейшей мыслью унестись куда-то вовне, к чему-то не касающемуся семьи. Не поймите превратно, у меня язык не повернётся охарактеризовать госпожу как безжалостную или самолюбивую женщину, однако вся её любовь и забота затрагивала лишь супруга и ближайших слуг, кого она хорошо знала, и наблюдение за тем, как господин проявляет озабоченность чем-то вне этого круга, полнило её душу недоумением и разочарованием. Лорд Гаррус, не погляди на внешнюю уверенность и непоколебимость, внутри был весьма мягкосердечен и раним, и каждый подобный разговор с любимой причинял ему невыносимые боль и страдания. Благо леди Кэролин в какой-то момент отступила и после не поднимала сей темы. Также она отказалась от совместных выездов в город, то ли примиряясь с авантюрным характером мужа, то ли оградив себя от неприятной ей стороны его личности. Отчего господин испытал глубочайшее облегчение. Впрочем, за оным неотвратимо пришли тоска и одиночество от разлуки со своей единственной, пускай и имеющей некоторую пропасть, любовью…

Как искренне любящие друг друга люди могут так поступать? Отворачиваться? Приносить боль? Отказываться идти навстречу, принимать компромиссы?.. Я помню улыбку моей мамы. Чистую. Светлую. В желании просто увидеть меня, она совершенно не думала о себе, отдавая последние силы на удержание в руках и созерцание своей малютки. И рядом был отец, поддерживающий её и одаривающей всей возможной ласкою и заботой. Мои воспоминания никак не увязывается с вашими словами.

…Но рано или поздно все маски срываются, девчушка, это неотвратимо. Так было с твоим папашей. То же однажды случится и с тобой, помяни моё слово. Одно лишь расстройство, что такой чудный компромат пришлось отложить в долгий сундук — Гаррус оказался на редкость проницательным плутом, сумевшим выведать парочку шалостей моей семьи, и пришлось пойти на мировую. И всё же кто бы мог подумать, что наш высокодуховный светоч морали и справедливости, страж простого люда, гроза кровососущих господ и прочее-прочее-прочее — всех его самопровозглашённых титулов и не счесть, — на деле окажется таким же низменным человеком, падким на мирские пороки. Да к тому же выстроившим целую конспиративную сеть, замешивая в свои тёмные делишки уйму подручных и наёмников, о чём, правда, стало известно и того позже. Что важнее, так это положение бедняжки Кэролин — и представлять боязно, что бы с ней стало, прознай она о бесславных похождениях своего муженька. Её смерть настоящая трагедия, но стоит радоваться хотя бы тому, что твоя матушка умерла с мыслями о том, как тебя будет растить порядочный и нравственный человек, а вовсе не двуличный, завёрнутый в паутину интриг ублюдок…

…И таким образом произошла та прискорбная ошибка, плоды коей пожинать приходится уже вам, леди Сириен. Виной тому, впрочем, отнюдь не одна душевная слабость господина, но и не прекращавшиеся многие якумы распри. Господа из городского совета, бо́льшая часть собственных министериалов… и даже леди Кэролин — против господина, без преувеличения, выступил целый мир. По меньшей мере та его часть, что определяет личное житие каждого из нас. Потерявшийся в холодной мёртвой тьме невольно потянется на самый маленький и смутный, но тёплый и живой огонёк. Как знать, если бы этим огоньком смогла стать леди Кэролин, всё могло закончиться иначе. И, возможно, она не помыслила бы о тех деяниях, кои обернулись её собственной кончиной. Простите мне мою дерзость, но я обещал изложить всё без прикрас: она сама обрекла себя на смерть, ведь собиралась сотворить нечто ужасное, разрушить то единственное, что поддерживало надежду в господине. Чему он, при всей своей любви, не мог не воспрепятствовать. И когда её чудовищный план разрушился, обнажив неожиданное для обеих сторон последствие — госпожа, испытывая справедливые гнев и боль от, пускай оправданного, и всё же предательства, тем не менее смогла принять единственно верное, пускай и губительное для неё решение…

Хватит. Замолкните. Не желаю выслушивать сей несусветный бред. Папа. Мама. Вы же не такие, правда? Это всё ложь? Очередные грязные интриги, призванные сбить меня с верного пути? Ведь все лгут: враги, незнакомцы, соратники… Ближайшие из друзей — и те помышляют нечто за моей спиной! Я не могу до конца верить даже Иллиану — с чего бы мне верить каким-то проходимцам? Исчезните! Пусть вас поглотит бездна! Столь омерзительная клевета должна караться!..

      — …смертью…       «Ч-чего?..»       Далёкий отголосок чужеродной речи коснулся… нет, вернее сказать ударил по ушам, подобно грозовому разряду, и я встрепенулась. Щёку неприятно кольнуло — я успела прилипнуть ею к поверхности отцовского стола, за которым, как нетрудно было сообразить, и задремала, буквально пятная тот слюнями. Будь моя бедная головушка в менее болезненном здравии, я бы корила себя за столь безобразное поведение, не достойное знатной особы. Благо, в этом доме уже не осталось никого, перед кем стоило бы сохранять важное лицо.       К слову, и кого сюда бездна принести успела? Я же велела меня не беспокоить, разве нет?       Растерев заспанное лицо и сфокусировав взгляд, я застала перед собой двух визитёров. Одним, кто бы сомневался, являлся Иллиан — бодрое и надменное лицо внушало спокойствие за его здоровье, только поддерживающая левую руку наплечная повязка напоминала о случившемся, что сие не было сном. А вот второго я сразу не узнала — от моего пристального, и смею предполагать, хмурого взгляда парнишка вскоре неловко отступил на шаг.       — П-прости, — наконец сдалась я и прошепелявила, — не могу вспомнить имя.       — А, вот в чём… — облегчённо пробормотал паренёк, но сразу осёкся, оправился и в привычной для здешних адъютантов строгой манере склонил голову. — Не беспокойтесь, госпожа, вы и не обязаны помнить каждого из слуг поимённо.       — Н-нет, вы не… И не нужно этой…       Ох, почему так тяжело даётся формулировка, казалось бы, наипростейших мыслей? Что я только такого выпила по возвращению?.. Ох, я даже не могу припомнить, когда вернулась и что здесь делала. Какой ужас — я оказалась вымотана до беспамятства и до сих пор не могу прийти в себя. Ну же, соберись!       — Хайз, — не иначе как заметив мою рассеянность, с улыбкой представился парень и легонько стукнул себя кулаком в грудь близ сердца. Адъютантско-служивое приветствие, тотчас припомнилось мне. — В отсутствие старших я позволил себе дерзость временно обеспокоиться вашими безопасностью и благополучием.       — В отсутствие?.. — Мозг соображал крайне туго, однако постельный режим Торина и заключение Илая всплыло в памяти тотчас. Но ведь из «старших» оставалась ещё… — А где Шарин?       Она бы не упустила такой прекрасной возможности в очередной раз прочесть мне нотации о беспечности и небрежности. У неё какие-то важные дела?       — А это, детектив, правильный вопрос, — весьма своеобразно, как и всегда, вклинился в беседу Иллиан, вольготно и бесцеремонно присевший на край стола. — Я и сам уж было настроился на добротную мозгоеб… то есть, на взбучку, но вашей дражайшей советницы и след простыл. Не то чтобы я горел желанием с ней лишний раз пересекаться…       — Переводя на лендский, — смерив наглеца острым взглядом, Хайз перехватил инициативу обратно, — старшая сестра в данный момент отсутствует на территории поместья, и когда прибудет — неизвестно.       — Когда не надо — постоянно околачивается рядом, когда надо — нагло исчезает с концами, — хмыкнул под нос Иллиан. — Как и сказал, эту бабёнку самое то за смертью посылать — и правнуков переживёшь.       — Уж ты-то всяко кого угодно переживёшь, чуд…       Хайз умолк на полуслове, вовремя стиснув зубы, но скользнувшее вовне на миг отвращение сразу наполнило комнату какой-то тёмной, гнетущей атмосферой. И довольный вид моего слуги с обращёнными к адъютанту глумливо-хитростными сощуренными глазами только потворствовало укреплению оной. Ну уж нет, этому надо воспрепятствовать — довольно конфликтов на сей юби. Всем следует передохну́ть. Или же передо́хнуть. Уже всё равно. Оба варианта кажутся приемлемыми.       Массируя саднящие виски, я ненароком заглянула под стол. Как и ожидалось — и это совсем не благая весть, — у стенки возвышалась одинокая и небольшая, но более чем достаточная для моей скромной комплекции бутылочка. Потянулась и приподняла — опустевшая, кто бы сомневался. Даже вспоминать не охота, когда она успела оказаться в моих руках и, уж тем более, с какими мыслями и чувствами я вливала в себя её содержимое. Единственное, что вызывало хоть какое-то беспокойство — присутствовал ли при сём безобразии Иллиан. Перевязали его ещё в логове сира Талмуда… Или же подобающим будет называть то место штабом, раз уж выяснилось, что они никакая не уличная банда? Хотя мне до сих пор не ясен характер их формирования. Но не суть. В общем, по возвращению домой Иллиан мог как отправиться отдыхать к себе, так и остаться со мной за компанию. Вряд ли мне хватило бы сил ему отказать. Не после случившегося: как сим юби, так и до него.       Что ж, сделанного не воротишь в любом случае, а внимания требуют и куда более насущные проблемы. Решение которой, кажется, я уже нашла.       — Вместо пустой ругани лучше займитесь делом: один прогуляется до винного погреба, другой до кухонной кладовой.       — Винный погреб?       — Кухонная кладовая?       Оба открыли рот практически единовременно, отчего невозможным стало разобрать, кто что произнёс. Да и не всё ли равно? Куда важнее — я завладела их вниманием.       — Именно так. Снесите в гостиный зал столько вина и закуски, сколько унесёте в руках… Или в руке.       Укол в сторону Иллиана вышел ненарочным, но про себя я тем не менее хохотнула, наблюдая за напускным невозмутимым видом своего слуги, при этом прекрасно подметив дёрнувшуюся в раздражении скулу.       — Госпожа, вынужден оповестить, что на дворе разгар ночи. И ваш внешний вид вызывает неподдельное беспокойство. При всём уважении, я нахожу затею поздней попойки крайне необдуманной.       Невзирая на осторожный подбор слов, Хайз изъяснялся крайне прямолинейно и без долгих хождений вокруг да около. Всё-таки с солдатами иметь дело на порядок проще, чем с дворянами, это уж точно.       — Я уже вдоволь поспала… и трезвой отныне не засну.       Первая часть прозвучала более чем уверенно, однако на второй голос предательски дрогнул и осип. Нет, только не снова эти тревожные мысли. Хватит. Хочу забыться!       Кашлянув, я с напором добавила:       — Другие возражения имеются?       — Про возраст, я так понял, и заикаться бессмысленно? — пространно, будто в пустоту, пробормотал Иллиан. И получив от меня негодующий взор исподлобья, усмехнулся и пожал здоровым плечом. — Ладно, хозяйка — баринка, как грится. Но я осмелюсь внести небольшие корректировки в ваш план.       — Это какие, позволь полюбопытствовать?       И в ответ на моё гласное сомнение он выдал блистательный и во все зубы оскал, что вкупе с обожжёнными мышцами придало лицу откровенно безобразный, если не сказать жуткий, вид. Я всеми фибрами души ощутила нехорошее предчувствие от доверия даже чего-то столь малого в руки этого человека. Но немного поразмыслив…       «Да какая разница? — мысленно пожала плечами. — Этот юби хуже быть уже однозначно не может».       Напоследок разве что вопросительно поглядела на Хайза в ожидании возражений, однако никакой заметной реакции не последовало: ни согласного кивка, ни протестного отведения головы прочь — лишь холодное безразличие с едва уловимой долькой агрессии. Я расценила это как смирение и жестом дала Иллиану отмашку: пусть уж делает что хочет, если это позволит мне отвлечься. Нам обоим — он и сам выглядел достаточно бодрым, чтобы отправляться спать, а значит придётся за ним приглядывать. Опять.       — Какого пекла мы здесь забыли?       Я озадачилась, когда мы втроём спустились на первый этаж и только затем расстались с Хайзом в гостином зале, отправив того за припасами на кухню: всё-таки нам много места не требовалось, можно было расположиться в отцовском кабинете, где наш кутёж и так никто бы не услышал из-за толстых стен, а для сбора большей компании и правда время позднее, незачем будить кого-то лишь из-за эгоистичной прихоти пары «ночных сов». Про отвлечение адъютантов, несущих дежурство, и говорить не стоит. Но первое впечатление оказалось ещё весьма и весьма слабым — Иллиан без лишних слов пересёк гостиную, отварил стекольные двойные двери и, не задерживаясь, вышел на задний двор. Зачем? Где он собрался расположить съестное и питьё? На голой земле? Поместье моего отца ни в какое сравнение не шло с территорией административного дворца, чей задний двор вмещал в себя даже зелёный лабиринт с цветами-лозами, когда как здесь едва ли уживались ряд плодоносных деревьев, небольшой прудик да пустующий амбар для лошадей.       О чём я и поспешила известись своего незадачливого слугу, как удалось нагнать его, уже оказавшегося под одним из могучих деревьев, отчего и так слабые проблески укрытой тучами луны не могли пробиться до нас сквозь распушившиеся листвой ветви. И увлечённое созерцание им этого дерева настораживало не меньше, чем всё остальное окружение.       — Я вот думаю, — подал голос Иллиан только спустя пару-тройку моих настойчивых обращений, — стоит заморочиться с распилом этого здоровяка или обойтись тем, что у нас есть под рукой? Как думаете, мастер?       Не в силах разобраться, что же меня смутило сильнее — желание зачем-то распилить дерево или очередное странное обращение, — я выдавила лишь невразумительный поток звуков, отдалённо походящий на речь. Благо, меня отвлёк ласково потёршийся о щёку слегка колючий ветерок. И даже ослабил постукивающие внутри черепушки молоточки. Свежий воздух? За этим мы выбрались наружу — проветрить головы? Погода приятная, не погляди на темень. Мне тотчас припомнились посиделки у костра с друзьями на окраине деревни. Как давно это было, кажется, будто в прошлой жизни. Всё изменилось. Я изменилась. Не могу сказать наверняка, в лучшую или худшую сторону…       — П-постой, ты хочешь устроить посиделки у костра?       Замысел, лежащий на поверхности, но замеченный мною только сейчас. Ну и стыдоба, как любил говаривать Иллиан. И я уже приготовилась услышать нечто подобное вновь — этот никогда не упускал шанса обсмеять кого бы то ни было, и я не исключение.       — А что не так? — однако, вопреки ожиданиям, прозвучал более чем беспристрастный вопрос без намёка на издёвку. — На воздухе хмель не так сильно даёт в голову. Да и жаренные на костре колбаски просто обалденные. Порезать бы белый хлеб ломтиками да лист салата сверху, а ещё кетчупа или майонезик найти бы…       Куда-то его совсем не туда понесло. Однако почему-то от его мечтательного бубнежа на сердце несколько потеплело, а губы искривила проступившая улыбка. Задушевная компания и правда требовалась куда больше самому Иллиану — моя интуиция в отношении него сработала безупречно. Отныне он прикован ко мне не только телом, но и духом. А впрочем, такое чувство, будто так было всегда, с самого его появления в моей жизни. Какая глупость… И так, пожалуй, во всём, на чём выстроились наши неоднозначные отношения.       — Госпожа? — за спиной раздался голос материализовавшегося из воздуха Хайза, иначе и не скажешь. Какого пекла они все подкрадываются? Так ведь до инфаркта довести можно!.. — Что вы забыли на улице в такую темень? Я думал, вы разместились в гостином зале.       «Адресуй этот вопрос Иллиану — он меня сюда притащил!» — намеревалась произнести я, но отчего-то дальше мыслей возражения не ушли.       К моему спокойствию, виновник торжества охотно взвалил бремя пояснений на себя:       — Ты когда-нибудь бывал в походе, черныш? Устраивал групповой привал у костра?       — Не зови меня так, ты… — к собственной чести, Хайз вновь сумел сдержаться от ругательств, ограничившись досадливым вздохом, и равнодушно продолжил. — Не уверен, можно ли назвать походом сезонные выезды в тренировочные лагеря, но вечерние сборы у костра имели место.       — Тогда слова излишни! — необычайно восторженный Иллиан энергично вытянул к нам кулак с торчащим кверху большим пальцем. — Тащи всё, что сможешь удержать, а мы займёмся костром! Устроим подобие лагеря!.. Только не в этом вашем понимании… Ну вы поняли!       Если судить по обратившемуся ко мне вскоре лицу Хайза, тот ничего не понял и попросту ожидал от меня какого-то внятного указания. И я сама не видела иного выбора, кроме как молча кивнуть — пусть хоть бродячий цирк здесь развернёт, меня заботила только перспектива скорейшего окунания в пьяняще-волновой дрейф.       — Так, ладно, — наконец решительно щёлкнул пальцами Иллиан, когда Хайз уже скрылся в доме. — Слишком муторно возиться с деревом, игра не стоит свеч. Думаю, обойдёмся лиственным настилом, где-нибудь землю приподнимем, как вариант, должно сработать.       — Игра? Настил? Приподнять?..       — А, не, первое забудьте, второе я поясню детальней, — усмехнулся он, глядя на мой поморщившийся в раздумьях лоб.       Кратко подытоживая весь тот словесный поток, что вскоре обрушился на мой несчастный мозг: от меня требовалось произвести аккуратные манипуляции с землёй, воздвигнув нечто похожее на столик и стулья — скорей уж один грубый пенёк побольше и три поменьше, — а затем с ветром, сперва обрезав бугорки, выравнивая поверхность, затем сбив пять-шесть дюжин выросших листьев для покрытия. Не то чтобы это представлялось обременительным или вовсе трудным, однако нежелание Иллиана — кого легко может занести в места, где и крысы побрезговали бы селиться — запачкать одежду мною было воспринято как неумелая шутка. Или он за меня побеспокоился? Но я уже переоделась в свой повседневный наряд, а в нём хоть в снег, хоть в грязь бросайся, только голову береги. Будто мне сейчас есть дело до опрятности. Похоже, я одна пока сподобилась читать чужое настроение. А должно быть всё наоборот — он мой слуга, не я его!       — Мы закончили?       Спросила я просто формации ради, ведь нескольких мгновений оценочного взора хватило, чтобы без колебаний развеять за ненадобностью последнюю из расписных вдоль ладоней комбинаций сигилов: меня брала непоколебимая уверенность в отменном результате. Четыре прямоугольных земляных коробки полукругом протянулись вдоль заранее подготовленной ямки для костра. От лиственного настила я сперва хотела отказаться, но Иллиан уговорил меня сделать хотя бы один и сравнить, где окажется комфортней. И правда, несмотря на рассыпчатость сваленных в куку листочков, сидеть оказалось приятней на эдакой подушечке, нежели на твёрдой плоскости. Главное излишне не ёрзать, сбрасывая всё покрытие вниз.       — Ну-у-у…       Неопределённо протянув, Иллиан как бы невзначай колыхнул рукой в сторону наваленных в ямку собранных по округе палых веточек. Разумеется, кому же ещё заниматься огнём, как не той, кто способен взять его из воздуха. Почти. Этот прохиндей решил выжать из меня все немногие оставшиеся соки, не иначе.       — Это вы сами всё сделали, госпожа? Какое великолепие.       Проклятье, вот опять этот адъютант появился без единого хруста или шороха, прямо как бестелесный призрак! И если бы на его плечах не балансировали две корзинки с бутылями и закуской, он непременно оказался бы лицом в грязи — от дурных привычек следует отучать в кратчайшие сроки!       — Несколько простейших сигилов, немного воображения и деликатное исполнение, — безразлично пожала я плечами, опасаясь излишнего бахвальства. — Ничего выдающегося.       — В сравнении с тем, что она однажды отчебучила в городском хранилище, чтобы избавиться от толпы преследовавших её стражников, это и впрямь детские фокусы.       — Т-ты видел? — я изумлённо выпучила глаза на подозрительно осведомлённого Иллиана. — Т-ты был там?       — Не ожидали? — озорно подмигнул он. — Стоило бы и догадаться, как только выяснили, что я на самом деле жив-здоров. Вы меня оскорбляете, мастер. Как я мог не приглядывать за вами? Ваша маленькая дворянская жопка постоянно ввязывается в неприятности.       — Кто бы говорил, — пробормотала я, в смущении отвернув голову. — И хватит выдумывать мне странные обращения.       Неясно, отчего это само смущение возникло вовсе, но заострять на всякой ерунде внимание — только голову попусту ломать, посему самым разумным мне показалось выхватить из только что опущенной на "столик" корзины первую попавшуюся на глаза бутылку и поскорее занять приглянувшийся земляной пенёк. Что может быть лучше, чем наслаждаться созерцанием игры бушующих пламенных язычков и сладко-кислым горячительным… Так, а что за напиток мне попался? Вино? Эль? Что-то из заморского?.. Этикетка выцветшая и истрёпанная, чернила практически выветрились — данную партию сварили, похоже, ещё до моего рождения. Алкоголь старше своего дегустатора. Забавно. Что ж, придётся проверять практическим путём.       — Раз уж сам завёл об этом речь… — Сбив пробку, я прервалась для глотка, присосавшись прямо к горлу бутыли: манеры прочь, как уже было сказано. Хм, всё-таки эль, чувствуется этот хлебный, то есть пшеничный, привкус. Иллиан останется доволен — его любимое пойло, помнится. Выждав, когда пузырьки прекратят выжигать язык, я вновь обратилась к слуге. — Не пора ли тебе наконец поведать, как сам умудрился ввязаться во всё произошедшее? Ты мне даже не рассказал, как выжил в том пожаре на складе… Вообще ничего не рассказывал.       — Вы не больно-то и задавались подобными вопросами, мастер, — кратко усмехнулся он, но в следующий миг стёр с лица любой намёк на веселье, достал себе бутыль и отошёл к самому дальнему «пеньку», что напротив меня — соседний успел занять Хайз, в чьей ладони я разглядела лишь одинокое надкусанное яблоко. — Но должен признать, что до поры до времени и я не горел желанием что-либо обсуждать. Облюбовал себе уединённый уголок на чердаке и сбегал туда при удобном случае.       К-как знала! И я ещё беспокоилась, дура, не случилось ли с ним чего, а этот олух нагло скрывался прямо у меня под носом просто из страха!.. Или стыда? Не суть!       — И как я понимаю, — с безразличным видом заключил он, — подобное поведение выглядит не лучшим образом и мне следовало бы извиниться.       — Да что ты? — я саркастично всплеснула руками, напрочь позабыв об открытой бутыли. — Ты это только сейчас понял?       И конечно же вырвавшаяся пенная струя эля неминуемо обрызгала нижнюю часть штанины до колена и рукав близ сидящего Хайза. На мои спешные извинения тот лишь снисходительно улыбнулся и взялся самостоятельно оттирать пятна смоченными слюной листьями. Хорошо, что найти запасной комплект городской мужской одежды труда не составит, и всё равно мне так стыдно за свою неуклюжесть. А Иллиан, хитрец эдакий, как чуял неладное — закрылся от меня своеобразным огненным барьером, сев по другую сторону костра, и теперь всеми силами, готова поклясться, сдерживал просящуюся на уста ухмылку.       — Что?       Хайз резко переменился в лице и грубо буркнул, когда в плечо уткнулась горловина схожей с моей бутыли. Ведь протянул её тот, с кем у него, как нетрудно догадаться, непримиримый разлад.       — Нельзя сидеть в компании выпивох с долбанным яблоком, — мягко, почти по-дружески заговорил Иллиан. — Этим ты демонстрируешь своё неуважение.       Он всё-таки нашёл способ развернуть очередную конфронтацию — я чуть не простонала вслух от досады. Конечно, потаённая агрессия может учинить куда больше вреда, нежели открытая. Однако настроения для разрешения междоусобиц сейчас не было от слова совсем. А с другой стороны — трезвый конфликт менее горяч, нежели пьяный. И как быть?       — Неуважение? — мышцы лица Хайза нешуточно напряглись. — Ты намеревался убить меня и моих людей, а то и чего похуже сотворить. И ты всерьёз ждёшь от меня уважения?       — Ну, во-первых, здесь не только я, но и наша непревзойдённая юная госпожа, и своё неуважение ты прежде всего адресуешь ей, а уж потом мне, — с усмешкой парировал слуга, отчего адъютант осунулся и скользнул по мне мимолётным неловким взглядом. — А во-вторых, вы сами полезли на рожон, вас никто не звал. Наги… ну, то есть я имел совсем иную цель, и вы первые на меня напали, за что в итоге и огребли. Лучше радуйся, что ещё легко отделался.       — Иллиан, да как ты…       — На мне и правда висит множество смертей, как всяких отбросов, так и невинных. — Не успела я и мысль до конца сформулировать, как Иллиан оборвал меня поднятой ладонью, словно исполнив неведомую технику, которой я оказалась не в силах воспротивиться, а затем, как ни в чём не бывало, продолжил вещать прежним бесстрастным тоном. — И моей смерти желает не мало людей, некоторые даже пытались воплотить намерения в жизнь. Таков уж избранный мной путь. Сказать, что я жалею о своём выборе? Нет, не думаю. Ведь всё могло сложиться на порядок хуже. Но мы несём ответственность за свои решения — я ни на секунду не забывал об этом, можешь мне поверить. Именно поэтому во мне и не осталось ненависти. Больше нет. Какой толк ненавидеть друг друга? Каждый из нас делает ровно то, что он должен. И что чувствовать при этом, как воспринимать происходящее и последствия — не более чем выбор самого человека. Поэтому тот же Илай всё ещё дышит, несмотря на его попытку убить меня. Дважды, если быть точным. Я понимаю, чем он руководствовался в своих решениях и уж точно не мне его судить. Важно лишь одно: я всё ещё жив, а он больше не представляет угрозы. Мне этого достаточно. И ты… Хайз, верно? Ты сейчас здесь, живой, способный дышать, есть и пить. Разве это не самое главное? Только живые имеют значение. Прими эту простую истину и жизнь перестанет казаться такой тяжёлой. Легче, чем сейчас, я себя не чувствовал, наверное, никогда. Советую попробовать, авось понравится.       Хайз, как и я, на нашёлся с ответом и продолжил испепелять Иллиана ненавистным взором. Однако бутылку вскоре всё-таки выхватил и с подчёркнутым отвращением произвёл большой глоток, при этом не отводя сощуренных глаз ни на миг.       — Так-то, — оставшись довольным исходом, Иллиан задорно хлопнул в ладоши и полез в корзину за бутылью уже для себя.       Первый долгожданный тост, как ни странно, выпал молчаливый: улучив момент, когда Иллиан справился с пробкой и уже тянул горловину к губам, я интуитивно подняла бутыль над костром и выжидающе замерла — остальные, будто подчиняясь немой команде, тотчас последовали моему примеру, и затем мы в едином порыве, не сговариваясь, пригубили. Несмотря на образовавшуюся между нами пропасть, удивительным образом сумел возникнуть тот крохотный клочок земли — или скорей временной отрезок вне нашего сущего, — где возможно стать плечом к плечу хоть со злейшим врагом, попросту отбросив прочь все притязания и неурядицы. Разумеется, они никуда не исчезли, но остались на иной плоскости… иной реальности, если позволено так думать. Мысли Иллиана кажутся безумными и даже незрелыми — вот так запросто взять и сделать вид, будто ничего не было. Но сейчас я была готова поверить ему. Именно это нам и нужно — просто забыться. Хотя бы на одну ночь. Пускай вопреки здравому смыслу. Всё произошедшее ранее и так не укладывалось в его рамки, так почему самой реальности дозволено быть безумной, а людям, её пленникам, нет?       — Ты так и не ответил на вопрос, — скорей в пустоту, нежели обращаясь к Иллиану, проговорила я, задумчиво вглядываясь в сердцевину пылающего костра.       — Какой из? — прозвучал усмешливый ответ. — Их было предостаточно.       — Все, — не обращая внимания на его попытки разрядить обстановку, я сохраняла твёрдость речи. — Пожар в порту. Твоя связь с городским советом. Твои злоключения, в том числе с теми детьми… И Наги.       — Хм, даже если обойтись без подробностей, — он зачем-то растёр опалённый и, как мне всегда думалось, омертвелый глаз, — рассказ всё равно выйдет длинным и местами даже занудным.       — А мы куда-то торопимся? — я деловито потрясла ополовиненной бутылью.       Хайз ничего не произнёс, но открыто поддержал меня, обратив на Иллиана всё тот же презренный, но сделавшийся чуть более заинтересованным взор в готовности слушать. И после недолгого ментального наседания с двух сторон тот сперва опустил голову, будто в намерении заснуть сидя, прошипел что-то неразборчивое, разогнулся, дабы выпить, и уже затем начал вещать во всеуслышание. На удивление плавно и раздельно, как если бы зачитывал заготовленную речь. Возможно, он и правда готовился к этому разговору. Чему я искренне порадовалась. Ведь это значит, что его всё ещё заботит мнение окружающих о себе. Хотя бы моё мнение. И он невольно желает повлиять на него. А разве ты захочешь стараться влиять на что-то, с чем ты не собираешься считаться? Не думаю. Меньшее, что я могла сделать — внимательно выслушать его. От и до. И постараться вынести непредвзятое рассудительное мнение, от которого мне в дальнейшем придётся отталкиваться для принятия тех или иных решений.       «П-проклятье, и ведь не обманул…»       В какой-то момент я отметила, что подле моих ног собралась приличная кучка пустых бутылей, полдюжины, не меньше. Я даже не обратила внимания, сколько раз вставала и подходила к корзине за новой порцией, как и на то, притрагивалась ли я к чему-то из закусок вообще. Желудок молчал — я сочла это хорошим знаком, поэтому продолжила слушать Иллиана, чей рассказ уже успел миновать события Фуго и развернулся в совсем недавнем прошлом. И если до сих пор я лишь изредка хмурилась при упоминании отдельных зверств, кои эта его Наги учиняла со всякими смутьянами, то от новости, что в самой ужасной бойне на городской площади Иллиан успел поучаствовать не только в качестве наводчика, но и стрелка, меня чуть не вывернуло наизнанку. Обрывки воспоминаний, как люди предо мной падали замертво, как одежда постепенно окроплялась от вырывающихся тут и сям алых и тёмных брызг, как нос спасшего меня старца раздробила вошедшая через затылок стрела — они временами продолжали навещать меня в кошмарах и поныне. Бесчеловечное решение прежнего совета, погубившее множество людей и оставившее глубокую рану на сердце каждого из горожан, включая и меня. И за ним стоял мой собственный слуга. Мой единственный оставшийся в живых друг.       «А имею ли я хоть какое-то моральное право судить его? — пришло ко мне осознание, зазвучавшее отвратительным колким тоном. — Иллиан убил сотни людей, добрая половина коих этого даже заслуживала, в отличии от всяких подонков и преступников. Когда как я, пускай и опосредованно, тем не менее обрекла на голодное и грязное выживание десяток тысяч горожан. Множество детей и стариков. Кто-то из них вполне мог и погибнуть. И глупо надеяться, что их меньше пресловутой Иллиановской сотни…»       Я ошиблась. Этот юби всё-таки смог стать ещё хуже. Моему разочарованию, казалось, уже не было предела.       — Мразь, — крайне тихо, едва различимо пробормотал Хайз, когда установившаяся тишина затянулась, осведомляя нас о завершении рассказа, и тут же припал губами к бутыли, словно запивая вставшую в горле желчь.       Признаться, меня взяла зависть, что у него хватило смелости подытожить всё услышанное ёмким, но таким красноречивым словом, кое я могла лишь прокручивать в голове, по каким-то причинам страшась озвучить открыто. И не только из-за очевидной собственной виновности. Остаточная признательность Иллиану за былые заслуги иль сложившаяся нерушимая привязанность к нему была причиной — в конечном счёте всё обернулось в банальную трусость. Трусость потерять единственного человека, за чьей спиной я всегда буду в безопасности, что бы ни случилось. Ни Шарин, ни кто бы то ни было ещё не сделают для меня того, на что будет готов пойти он. По воли моей или вопреки, заслуживаю я поддержки или нет — он единственный, кто придёт непременно, в этом я убеждена. Звучит омерзительно эгоистично, знаю. Но у меня всё меньше и меньше сил для борьбы, как внешней, так и внутренней. Лучше уж оказаться за спиной чудовища, чем остаться одной. Большего я просто не заслуживаю. Такое сложилось ощущение.       — Свет кажется ярче и чище в окружении тьмы, — наконец нарушил тишину отрешённый и какой-то безликий голос Иллиана. — Любому объекту нужен контраст для выделения себя из общей массы. И что может быть лучше порочности одного для выделения добродетелей другого? Если госпожа Ванберг желает стать лучиком света для жителей этого города — куда проще ей будет показать себя на фоне откровенной мрази. Как я и сказал, таков уж избранный мною путь. И я с готовностью приму отведённую мне роль.       — Ч-что за ересь?! — мои нервы не выдержали таких откровений, отчего я тотчас вскочила на ноги и разъярённо уставилась на сгорбившегося и поникшего головой слугу. — Ты так легко заявляешь, что готов стать всеобщим изгоем?! Не делай вид, будто тебе всё равно — я слишком хорошо тебя знаю: ты ещё тот засранец, но уж всяко не сказочный злодей, каким пытаешься себя выставить! Окажись я на твоём месте, в тех условиях, в твоём окружении — думаешь, я не ступила бы на ту же дорожку?!       Я судорожно задышала от нехватки воздуха — на мгновенье я позабыла, как надобно дышать. Это правда. Как и сказала, я имела все шансы разделить его участь. И частично даже сделала это, оставив позади немало грехов. Отчего его слова только сильнее сводили меня в могилу.       — Я прекрасно представляю, через что тебе пришлось пройти, — глубоко вздохнув напоследок, куда более спокойно продолжила я. — Я чувствую твои боль и страх, пускай ты их старательно отрицаешь. И сколько раз тебе нужно повторить очевидное, идиот? Ты не один. У тебя есть те, кто волнуется за тебя, кому ты не безразличен. Ты должен стараться исправлять свои ошибки, а не облачать в них свою личность, оправдываясь некоей природой или судьбой. Как ты вообще можешь помыслить, что я соглашусь использовать тебя как… как какое-то пугало, дабы выставить себя в более выгодном свете? Да я жизнь готова положить, чтобы вытянуть тебя, болвана, из той дыры, куда ты себя так настойчиво загоняешь. Иначе какой я, в пекло, лучик света? Так я скорей увязну вместе с тобой. И от меня истинной останется лишь пустая оболочка. Потому что я, истинная, далеко не святая. И я не могу позволить кому бы то ни было из друзей закапывать себя заживо. Не ради моего мнимого благочестия так точно. Ещё раз посмеешь завести подобный разговор — и одним плечом уже не отделаешься. Это ясно?       — Как прикажете, мастер, — не сразу ответил он, в сомнениях блуждая по земле взглядом единственного уцелевшего глаза и нервно постукивая пальцами по колену. — Только не пеняйте, если бездна, в которую вы безрассудно суёте руку, вдруг захочет ответить вам рукопожатием, а то и всосать вас в себя целиком.       — Ох, заканчивай с этим красочным словоблудием, оно тебе не к лицу, — строго осадила я, присаживаясь на место и допивая остатки эля. Когда опустевшая бутыль отправилась в общую кучку, меня вдруг осенило. — И кстати, ты далеко не всё мне открыл. Исправляйся.       — Например?       — Твой родной мир. Ты всегда ловко ускользал от моих расспросов, стоило мне только открыть рот.       — Правда? — подивился он, странно исказив лицо, как если бы тело охватил страшный зуд. — Хм, тут даже и не знаешь, с чего можно начать…       — Какой ещё «родной мир»? — тут же обеспокоился Хайз. — Госпожа, что это значит?       — А?.. Это… как бы…       П-проклятье, я уже больше цукаты обладаю этим знанием и успела свыкнуться с мыслью, что существует как минимум ещё один мир со своими народами, историей, культурой и вероисповеданиями. И я уж молчу о необычайном ремесленном и научном развитии, когда удивительные околомагические артефакты являются достоянием простого люда. Как он тогда назвал его? Могильник? Манильник?.. Не помню. Но это стёклышко, что способно хранит в себе множество всего — от странных звуков до быстро сменяющихся миниатюрных картин, — я бережно хранила с того самого юби, как его хозяин покинул нас. К стыду своему, я вспомнила об этом только сейчас, никак не озаботившись вернуть собственность её владельцу. Точно так же, как позабыла и о шокирующем воздействии столь удивительного открытия, заговорив об этом в легкомысленно-будничной манере. Захотелось обвинить во всём алкогольное опьянение, но мысли, как ни странно, отображались ясно, а речь звучала более-менее связанно. Неужто это пресловутая толерантность, о которой однажды упоминал Иллиан? Я встала на путь пьянчуги? Или просто тревожность успешно отрезвляла разум?..       — То, что я не местный, думаю, легко понять с одного взгляда, — непринуждённо заговорил Иллиан, великодушно избавив меня от необходимости объясняться самой. — Сириен я… вернее, старик, её учитель, он представил меня как странника из Илларкии, эльфийских земель, что избавило от мороки вливания в незнакомое мне общество. Кому-то я аналогичным образом представлялся странником из северных земель. Но то, что я могу вам рассказать, выходит далеко за пределы не только всего вашего континента, но и целого мира.       — Вот так просто? — не удержалась я от ироничного смешка. — То есть, ты сам неоднократно давал понять, что об этом лучше не распространяться, что это вызовет ненужный интерес и сопутствующие неприятности. А теперь готов выложить всё как на духу первому встречному…       Меж делом заприметив опущенный к земле, кажущийся подавленным взгляд Хайза, я поспешно добавила:       — Прости, я не имела в виду, что тебе нельзя доверять, тут скорей вопрос понимания и принятия или вроде того…       С моих губ сорвался обречённый вздох: я так никогда и не научусь следить за языком.       — Это действительно очень непросто для понимания, что уж говорить о принятии, — утвердительно покивал Иллиан. — Но раз уж мы все сейчас здесь, вместе, плечом к плечу, то у меня просто нет причин и дальше что-либо скрывать. Честность порождает доверие. Поэтому, Хайз, — он настойчивым тоном притянул внимание адъютанта к себе, — если ты планируешь остаться здесь и оберегать госпожу Сириен, в том числе и от меня, я выложу всё вас интересующее, как оно есть. Возымеет это благотворный эффект или пагубный — не имею ни малейшего понятия. Но я дал клятву, что отныне буду откровенен. И хотя бы одно обещание в своей жизни я хочу оставить ненарушенным.       Такая откровенность и правда не могла оставить равнодушным. Хайз при всём своём негодующем виде не спешил как-то явно реагировать, возвратив взор к земле и взявшись методично, в измышлениях перебирать сплетённые меж собой пальцы. Я же балансировала на грани двух порывов: обнять Иллиана из признательности и влепить пощёчину из недовольства. Ведь при всей текущей искренности, в которую мне очень хотелось верить, невозможно забыть и о сопротивлении, кое он множественно являл за тот короткий отрезок времени, что нам довелось побыть вдвоём. Напускная покорность при внутреннем бунте, маскирующая недовольство ироничная ухмылка, кажущееся лёгким отступление при явно читаемом желании пойти наперекор. Не знаю, хочет Иллиан измениться на самом деле или просто играет вынужденную роль, определённо сказать возможно лишь одно: люди так просто не меняются. И сколько потребуется времени и сил, чтобы пустые слова начали подкрепляться весомым делом, можно только предполагать. Но глупо надеяться на изменения в первый же юби. Дом не строится за одно мгновение — он начинается всего с одного, пускай очень малого, но определяющего всю дальнейшую архитектуру камушка или брёвнышка.       — Итак, — заговорил с неожиданно флегматичным, расслабленным настроением Хайз и подобрал свежую непочатую бутыль. — Из какой же бездны тебя занесла к нам нелёгкая?       — Это где ещё реальная «бездна»? Если я сейчас начну сравнивать каждый из социальных, экономических и технологических аспектов, то… — Неприглядно оскалившись, Иллиан привычно потянулся здоровой рукой к корзине, но вдруг замер, умолкнув на полуслове. Впрочем, недолгая запинка вскоре нарушилась краткой руганью, а та сменилась сдержанной речью. — Похоже, придётся делать второй заход в погреб: одна жрачка осталась.       «Ещё бы она не осталась, — сразу промелькнула мысль, — никто из нас о ней и не вспомнил ни разу».       — Госпожа? — лаконично обратился ко мне Хайз и выжидающе уставился.       Нетрудно догадаться, что его немой вопрос звучал примерно: нам действительно нужно продолжать пить или лучше остепениться? Также понимаю, почему он проявил осторожность и не стал задавать его напрямую, поминая мою нередкую вспыльчивость по самым безобидным поводам. А моё нынешнее состояние иначе как подвешенным не назвать — только сейчас, объятая этой праздной, свободной можно сказать, атмосферой, я испытала желанный душевный подъём, пускай и с переменным успехом, волнообразный такой.       — Прошу тебя, — также кратко вымолвила я, вложив в свой молящий тон как страх нарушить устоявшуюся идиллию, так и нежелание возвращаться к болезненной реальности.       Всем своим видом выражая несогласие — в том числе сделавшимися ломаными движениями, — Хайз тем не менее послушно встал, обогнул меня — даже не подумывая пройти со стороны Иллиана, — подобрал более ненужные корзины и потрусил к задним дверям поместья. Мы с Иллианом остались наедине. Вновь. И почему-то это вызвало у меня некоторую неловкость. Прежде всего из-за всплывшей в уме его фразы, обронённой в горячечном бреду. Тогда совершенно не было времени вникать в её смысл, но в столь умиротворяющей обстановке я невольно переносилась мыслями назад. Просто оттого, что из уст Иллиана мне ни разу не довелось услышать слово «любовь». Мне даже мнилось, что это чувство ему неведомо вовсе. Это терзало более чем достаточно, чтобы возник порыв внести ясность. Раз уж мы всё равно одни, можно и по душам потолковать. Пускай он это и ненавидит. Ведь если не со мной, то с кем?       — Ты… говорил правду?       Вроде бы безобидный вопрос, но я никак не могла понять, с какой стороны подступиться, отчего занервничала.       — А? — встрепенулся давно как успевший отвлечься на что-то в темноте Иллиан. — Вы о чём, мастер?       — Про то, что любишь меня?       Мне всё-таки удалось это произнести. И я в упор не понимала, что здесь могло вызвать в сердце такой отклик? Сколько раз я слышала эту фразу от Саи. Или от почивших друзей из деревни…       А также от Кирби и Руди. Но это совсем иная история, ничего общего не имеющая с Иллианом. Точно не с ним. Напротив, его слова и поступки говорили, что он меня ненавидит. Наверное, из-за этого мне так важно услышать, какое у него ко мне истинное отношение: быть прикованным к тому, кого ненавидишь — это не назвать иначе как пыткой. Я до последнего надеялась в ошибочности своих суждений. И внезапное откровение разгорячило эту надежду — между нами не всё потеряно. Мне приходится пока что использовать рычаг давления хозяина к слуге, однако, если он научится внимать мне как другу, всякое сопротивление, быть может, пропадёт совсем. И всё, что ему требуется — просто открыться.       — Твою ж… Так это был не сон?.. — почесав затылок, досадливо, благо хоть сдержанно, без ругательств, прошипел Иллиан.       Его лицо очень странно скривилось, то ли из-за возникшей где-то острой боли, то ли в попытке унять рвущийся наружу смех — готова поклясться, что уловила несколько глухих, но характерно усмешливых вздохов. Так, вот теперь меня обеспокоило его нынешнее состояние, а не давешние слова.       — Ага, всё так, — наконец, встряхнув головой и со свистов испустил воздух ширящимися ноздрями, глухо заговорил Иллиан. — По крайней мере я так думаю. Не знаю, что ещё сказать, мастер…       Замолчав на пару мгновений, он кратко выстучал пальцами по колено, после чего неуверенно добавил:       — Простите, впредь я буду держать рот на замке.       — О чём ты? — я недоумённо повела головой. — Доверие строится не только на искренности, но и открытости. Меня волнуют не только утаённые тобой знания, но и твои чувства. Как я могу зваться хозяйкой… или мастером, что за странное наименование?.. если я тебя даже не понимаю? Ты не просто мой слуга, Иллиан. Ты мой соратник. Мой друг. Я не говорила тебе этого раньше, потому что боялась, что эти чувства односторонни. Я боялась всецело положиться на того, кто мог меня попросту ненавидеть.       — Ненавидеть? С чего такие мысли?       — Твоё отношение, Иллиан. Ты меня постоянно отталкивал, в чём-то упрекал, принижал мои способности и достижения. Может заслуженно, а может и нет, я не знаю. Я не могу говорить о таких вещай с той же уверенностью, какую позволяешь себе ты.       — Да не особо-то я и…       — И за столь долгий срок ты впервые сказал мне что-то по-настоящему приятное. О твоём поведении мы поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас меня заботит лишь твоё отношение ко мне. Ты впервые наконец-то открыто признал симпатию ко мне. И я впервые могу ответить тебе тем же. У нас случались раздоры, но отныне мы оба будем держать в голове: чтобы ни случилось — мы всё равно любим друг друга.       — Т-ты… — дрожащим голосом вопросил он, снова изобразив ту причудливую палитру загадочных эмоций. Может, ему там насекомые зад выедают? — Т-то есть, вы что несёте?       — Говорю, я тоже люблю тебя, болван, — теперь уж я не удержалась от досадливого вздоха с закатыванием глаз. — Я понимаю, что тебе не нравится открытое проявление чувств, но без этого никак. Если мы хотим стать настоящими друзьями — следует почаще проявлять внимание и говорить, как мы друг друга ценим. Тебе правда нужно объяснять столь очевидные вещи?       — Д-друзьями?..       Если до этого он казался неприлично возбуждённым — оно и понятно, злится небось, — то теперь, напротив, выглядел как живой труп, в особенности это касалось пустого, направленного куда-то мимо меня взгляда. Неужто ему всё настолько в тягость? Проклятый одиночка. Пора переучиваться и вести себя с людьми как подобает! Хочешь дружить — умей ценить друзей! А для этого придётся стать более открытым! Я не верю, что человек может быть настолько зажатым и нелюдимым.       — Дружба, значится, — наконец со смаком протянул оживившийся Иллиан. — Ваша правда, мастер. Пожалуй, куда приятнее быть друзьями, чем просто хозяйкой и слугой. Ничего не имею против. И я постараюсь проявлять больше чувств, если вам это так важно.       — Это важно для нас обоих, — в облегчении следом улыбнулась и я. — И как мой друг, можешь уже оставить эту идиотскую официозность. Аж зубы сводит от неё.       — Как тебе угодно, мастер.       «Ещё бы от этого "мастера" избавиться и настанет сущее празднество».       Но заканчивать столь продуктивную беседу на неоднозначной ноте категорически не хотелось, и я молча с довольным видом вытянула похолодевшие ладони ближе к затухающему огню. Вскоре и за дровами придётся отправляться, а не только…       — Госпожа!       — Боги! — в ужасе я едва не свалилась наземь — а то и прямо в костёр, — когда убаюкивающую симфонию треска тлеющих веток сотряс близ раздавшийся окрик уже подбегающего Хайза. — К чему такая суета, будто нас атаковали?       — На территории задержан нарушитель, — отдышавшись и выровнявшись, строго доложил адъютант. — Старший смены запрашивает ваше присутствие на месте происшествия.       — Никто в здравом уме не припрётся на ночь глядя, — тотчас высказался в привычно-категоричной манере Иллиан. — Сами не в состоянии разобраться с такой примитивной проблемой?       — Это всё, что мне известно, госпожа, — даже не поглядев в его сторону, словно напрочь игнорируя, заключил Хайз.       — Веди, — я поднялась без лишних раздумий.       — Чавойсь? — и тут же следом подорвался и мой новоиспечённый друг. — Вы… Ты теперь как мамочка будешь всюду бегать и за всеми сопельки подтирать?       Адъютант вновь смолчал, но уже не стал сдерживать мышцы лица, ярко продемонстрировав всю испытываемую палитру резко негативных эмоций.       И только поэтому я расщедрилась на кажущийся очевидным ответ:       — Как раз потому, что они отменно обученные соглядатаи, я и доверяю их решениям. Не возникни надобности в моём присутствии — за мной бы не послали.       И обрубая любую возможность для возникновения затяжного спора, я быстро зашагала в обход поместья, куда успел указать Хайз, кто вскоре нагнал меня и занял положенное место проводника.       — Леди Сириен, — ещё на подходе к небольшому столпотворению у забора в мою сторону выдвинулся невзрачно одетый, как и прочие местные адъютанты, парнишка и бегло исполнил приветствие. — Благодарю за реагирование.       — Что случилось? — ограничившись вежливым кивком, я перешла сразу к делу.       — Дозорные ещё четверть часа назад заметили неизвестного, забредшего в поднебесную со стороны торгового квартала. Он не походил на грабителя — одет открыто, никак не таился, только озирался, будто искал чего. Поэтому я, как старший смены, принял решение не реагировать, оставил одного человека для наблюдения, и только. Он сперва прогулялся вниз по улице, периодически приближался к воротам, высматривал чего-то. Когда наконец добрался до нас — мы затаились во избежание ненужных контактов, всё равно в поместье темным-темно, думали, также пройдёт мимо. Но неизвестный сперва попытался протиснуться между створками ворот, а затем обошёл периметр, нашёл частично повреждённую стену и вскарабкался по щелям. На дворянина не похож, на воришку тоже. Скрутили на месте, мягко допросили…       — Допросили? Вы же его не?..       — Нет, ничего такого, госпожа, — поняв меня с полуслова, поспешил вставить Хайз. — Я видел нарушителя — он цел и невредимым.       — Да, — кивнул «старший смены», — насильственных мер применено не было, мы помним ваш наказ, госпожа. Была проведена разъяснительная беседа, некорректно выразился.       — Так, хорошо, и что выяснили?       — Я не совсем… — Взгляд дозорного неуверенно смещался между мной, Хайзом и обступившими неизвестного адъютантами. Минуло некоторое время, прежде чем речь возобновилась. — Нарушитель хотел видеть вас, госпожа.       — В середине ночи? — моему изумлению не было предела. — Зачем? Он чей-то посыльный?       — Не похоже. Мы, возможно, несколько грубо обошлись с ним и у него началась истерика — я и половину не разобрал из его бубнежа. Несколько раз упомянул какую-то Мэлию или Нэрию…       — Нэйлия, — молниеносно поправила его я, отчего-то не испытывав ни тени сомнений в сделанных за мгновение выводах.       — Может и Нэйлия, кто ж его разберёт, — без интереса пожал плечами дозорный. — Он всё больше твердил про какую-то договорённость, большего, увы, добиться…       — Спасибо за вашу работу, — глухо проговорила я и обошла его, более не заинтересованная в этом разговоре. Я услышала достаточно.       По мере моего приближения сгруппированные адъютанты расступались, образуя всё более широкий полукруг, пока в нём не остался один единственный пленник, поставленный на колени со связанными за спиной руками и опущенной к земле головой. Я вошла в этот человеческий барьер уже на одеревенелых ногах и с кристально прозрачным сознанием, ведомая больше не конкретной, осмысленной целью, а поверхностными, первичными рефлексами: ко мне пришёл гость — его нужно поприветствовать. Ни больше ни меньше.       — Договориться… госпожа Ванберг… смилуйтесь… договориться… пожалуйста…       Предо мной предстал слаженный тёмно-русый юноша немногим старше меня. Как и сказал дозорный, одетый в повседневные рубаху с широким рукавом, плотные утеплённые штаны… разве что сапоги не самые паршивые, не иначе как для работы за городом куплены — горожанин из рабочего квартала, не из трущоб точно. В порыве любопытства я опустилась на колени и, обхватив его лицо, заставила поднять на меня глаза. Приятного сапфирового оттенка радужка, но покрасневшие от слёз белки. Взгляд дрожащий, не знающий, куда ему деться: то ли остаться собранным на мне, то ли уйти в сторону. Общее впечатление создавалось гнетущее: ядовитая смесь страха, обиды и беспомощной, почти угасшей, самую малость тлеющей злобы. Глядя на него, мне невольно припомнились слова, коими сир Талмуд описывал отца в моменты наивысшей слабости. И на мгновение я узрела его в этом гладком, лишь отдалённо похожем в незначительных, быть может вовсе надуманных мной чертах, мальчишеском лице.       — Освободите его, — со вздохом вымолвила я.       Кто-то из адъютантов без лишних слов подскочил с компактным кинжалом и перерезал верёвки. К моему облегчению, ни от кого не последовало ни единого вопроса или возражения — у меня попросту не осталось на них сил. Не физических — я чувствовала себя бодрее некуда, невзирая на алкоголь и скверный сон, — моральных.       — Обустройте спальное место и заварите успокаивающий отвар.       Подошедший адъютант безмолвно кивнул, бережно поднял на негнущиеся ноги, казалось, утратившего всякую волю визитёра и под руку увёл прочь из моего поля зрения. Не было сил — или желания? — повернуть голову. Не хотелось даже вставать, невзирая на затекающие колени и подмораживающую землю. Вот бы и меня также куда-нибудь унесли, пронеслась ленивая мысль.       — А его куда лучше: на наш этаж или отдельно разместить? — раздалось позади.       Впрочем, вопрос явно адресовали не мне, поскольку незамедлительно последовал ответ старшего смены:       — Вот ещё, спать со всякими проходимцами под боком. На нижний определи, в каморку для прислуги какую.       — Не замёрзнет? — встрял Хайз. — Там мелкие чугу́нки, им время нужно протопиться, и кто за этим следить будет?       — Уже рассвет скоро, а там и солнышко пригреет, ничего ему не сделается, — с немыслимой простотой парировал тот.       Ч-что за скотское отношение?..       — Обустройте спальное место в моей комнате, — грозно прорычала я, нащупав волю и выпрямившись. — Она ведь уже протоплена?       — Да, госпожа, — хором произнесли как дозорный, так и старший смены.       — Действуйте. И ещё одно, — вовремя спохватилась я. — Он не заключённый, а дорогой гость. Никаких замков и охраны. Возражения?       Получив желанное разъяснение, адъютант спешным шагом повёл гостя в дом. И на сей раз без грубой силы, уже не волоча за руку, а сопровождая в обнимку за плечо. По всей видимости, мой воспылавший нрав не оставил его равнодушным. Как и всех присутствующих: адъютанты без всякой указки разошлись по позициям, довольно быстро оставив меня наедине со свободным от дозора Хайзом. Увлекательное выступление окончено.       — Госпожа, простите мне моё любопытство, но я не совсем понимаю…       — Тебе и не надо, — холодно отрезала я, отряхивая штанины от приставших травинок. — Это внутреннее дело семьи Ванберг. Но я вынуждена просить тебя проследить за соблюдением моих требований. Я пойму, если ты откажешься…       — Нет, я понимаю. Наверное. В общем, как пожелаете.       Удаляющиеся шаги — и вскоре я осталась совсем одна.       «Забавно, — я с грустной улыбкой поглядела вслед давно скрывшемуся за дверьми гостю. — Разлучённые в детстве, но встретившиеся по прошествии многих якум, мы будто сошли со страниц приключенческой прозы. Вот бы реальность оказалась такой же безболезненной и непринуждённой, как сказка. Мне жаль, что всё так обернулось. Жаль за нас обоих… дорогой брат».