Капитан

      Оливия моргнула раз, моргнула второй. Почувствовала, как резко перехватило дыхание. Охваченные тремором пальцы откинули поводья, и девушка выскочила из седла.       «Вдох, выдох», — крутилось в голове.       Мимо торопливо пробежали люди.       «Вдох, выдох».       Подавленная паникой, девушка огляделась.       Грохот жестяного ведра раздался неподалёку. Взгляд Оливии проследил за разлитой по земле дорожкой воды, капли которой поблёскивали в темноте на фоне разгоревшегося пламени. Она сделала несколько шагов вдоль невысокого забора, и треск горящего дерева вдруг зазвучал тише.       Сердце сжалось как в последний раз, а глаза заслонило пеленой. Она встала как вкопанная.       «Нет, нет, это неправда», — думалось ей. Ничто из этого не правда. И она сейчас не здесь. Она там, в госпитале, со всеми: лежит на больничной койке с сотрясением и видит до боли реалистичный сон. Нет. Кошмар, очередной кошмар. Потом она проснётся вся замерзшая от пробившего пота, умоется и пойдёт на осмотр. Вот что происходит сейчас, вот её правда. А это...       Но то, что пыталась внушить себе Оливия, едва ли можно было назвать способом утешения. Её тело было настолько истощено за последнее время, насколько был истощен и её разум всеми проблемами и страхами, обрушившимися на него за несколько лет. Она была столь обескуражена увиденным, столь обижена в глубине души за происходящее, что самое лёгкое и посильно возможное, что смог выдать её мозг — это начать отрицать действительность и искать менее травмирующие объяснения происходящему.       Что-то произошло в тот момент, когда она остановилась напротив горящего дома. Она не сделала ни шагу вперёд: стояла в оцепенении и видела перед собой очевидно что-то другое — не полыхающий фасад.       Если это неправда, и она не здесь, может это и не её дом вовсе? Или нет никакого дома, и всё это ей просто кажется? Может, и вылазки не было? Никто не выезжал за Стену, она никогда не видела титана, Эрвин не потерял руку, и половина отряда не погибла — они все живы. Все живы, да! Майк, Рене и другие — целы и невредимы. Точно-точно. А что, если и всего остального тоже не было? Ни службы в полиции, ни чёртовых заданий, ни даже кадетского училища, абсолютно ничего? Может, ничего просто не произошло, потому что всё закончилось ещё тогда, на том обрыве, и вниз полетела именно она?..       Оливия начала задыхаться. Сначала едва заметно, точно крупицы её разума ещё боролись за здравый смысл с настигнувшим безумием. Перед глазами вновь показался дом. Огонь охватил всю правую часть первого этажа, кусался на крыльце и пытался взобраться на второй.       Она столько всего видела за свою пусть и не долгую жизнь и столько всего сделала. А сколько делать была не должна!.. Весь тот ужас, что творился вокруг неё, как угарный газ, медленно обступал и отравлял её, пока раз за разом она брала себя в руки и действовала, скрепя зубами, через силу. Когда драться приходилось не только на спаррингах, но и после отбоя. Когда удары прилетали просто за то, что твоё мнение отличалось от мнения других. Когда "выжить" — значило действительно не истечь кровью и не испустить последний вздох в заснеженных горах. Когда, появившись внезапно среди ночи, десятки глаз, смотрящих на тебя, кричали лишь о том, что ты лжец, а ты находил среди них один, что поверил тебе и на этот раз. Но даже тогда война не заканчивалась — заканчивался лишь бой. И за ним следовал новый. И так по кругу: в училище, в работе, в службе, в жизни. Война не закончится никогда, и Оливия это прекрасно знала. Поэтому она всё ещё была жива, поэтому она видела то, что видела, поэтому она пережила всё то, что уже случилось, и поэтому ей предстояло пережить ещё и это.       — Стой! Горит же!       Забитее прервалось прогремевшим криком неподалёку, и Лив очнулась. Поняла, что успела пройти ограду, всех тех людей, что помогали тушить пламя, и взобраться на крыльцо полыхающего дома. В мгновение она поняла, что не помнит, где оставила лошадь и как оказалась уже на пороге. В следующее — что не видит среди людей ни мать, ни сестру, и что обе они могут быть ещё внутри. Секундой позже — что времени на раздумья у неё нет и не было с того самого момента, как она узнала, что произошло, и действовать нужно незамедлительно.       Раздавшийся от правой части здания треск ломающегося дерева застолбил девушку прямо перед входом. Она попыталась осмотреть масштабы пожара, но из дверного проема в лицо ей тут же ударил новый поток горячего воздуха, заставивший её в страхе попятиться.       — Оливия! — позвал кто-то.       Но девушка этого не услышала и, прикрыв нос и рот лишь рукавом пиджака, который на ней был, влетела в дом без оглядки. В глаза врезался густой чёрный дым, на стены липла копоть, а в нос сочился едкий запах керосина. Страх овладел с новой силой, и Хилл быстро огляделась по сторонам. Кухня была объята огнём полностью: столешница, привинченные к стене шкафчики над ней, обеденный стол и стулья, диванчик у разбитого окна и шторы. На мгновение взгляд её упал на поблёскивающие в свете пламени куски битого стекла: осколки эти разбросало по всему помещению...       Девушка тут же бросилась к лестнице. Стремглав пролетела вверх по ступеням и взобралась на второй этаж. Различить в темноте хоть что-либо становилось трудно, дышать — ещё сложнее. Она вцепилась в перила и прошла левее. Рукав от лица пришлось убрать, чтобы нащупать двери комнат. Коснувшись одной из них, она дёрнула ручку, но та не поддалась. Вторая попытка отворить дверь так же не увенчалась успехом, и Лив закричала в приступе паники:       — Ханна! Эй!       — Я здесь, — послышалось с той стороны, — Я не могу открыть дверь! Мама!       Оливия замерла и услышала тяжёлый стук.       — Чёрт, — закричала девушка, — Отойдите! — И навалилась на дверь всем весом.       Она толкала её снова и снова, пока не стала врезаться плечом в дерево с такой силой, что из лёгких не выбило последний воздух. И в этот момент грохот послышался вновь. В горле засел яркий ком гари, и в мгновение дыхание перехватило, а девушка сильно закашлялась, отстраняясь.       Оливии послышался издалека чей-то плач. Тело пробило словно током, заставляя почти зарычать, запсиховать от бессилия. Дверь не поддавалась, будто была приварена или забита изнутри. Поэтому поняв, что выбить её самостоятельно не выйдет, она начала бегло осматриваться на предмет того, что помогло бы ей снести замок.       Но Хилл не успела ни обернуться, ни среагировать, как в плечи её вцепились мёртвой хваткой и резко оттолкнули в сторону. Огонь разгорелся так сильно, что дым от него стал застилать перед глазами практически весь обзор, оставляя лишь плывущие силуэты. Голова закружилась так, что ноги Лив чуть подкосились, и она вновь прикрыла рот рукавом, вовремя успев облокотиться о стену.       — Уходи!       В шумном треске, смешавшемся с голосами с улицы, в дыму, валящем с лестницы, она смогла различить силуэт человека, отважно пытающегося решить её проблему. В дверь ударило что-то тяжёлое ещё и ещё раз. Раздался металлический звон, на пол упало что-то увесистое и покатилось по полу. Хилл смогла различить в этом силуэте Ноя, отбросившего что-то к лестнице. Парень точно так же навалился на дверь, но та не поддалась. Затем, сделав шаг назад, он приказал Ханне отойти и в два сильных удара выбил дверь ногой. Та, наконец-то, с грохотом отворилась.       — Уходи! — повторно крикнул Ной. — Я выведу их, — И скрылся в помещении.       Глаза её заметались. «Нужно помочь», — звенел голос в голове.       Дым распространялся по всему дому. Свет от огня играл в серых удушливых облаках, то затухая, то становясь ярче. Задымлённый лестничный пролёт быстро стал казаться очень сомнительным выходом наружу, расплываясь перед глазами. Жар пламени уже не подогревал, а опасно обжигал: как будто бы совсем поблизости, за смогом, девушку поджидала опасность нарваться на открытый огонь.       Хилл услышала шаги позади и, увидев Ноя, помогающего Ханне и Эстер идти, начала торопливо спускаться первая. Но треск обгоревшего дерева раздался вновь, и в ту же секунду добрая часть фасада обрушилась прямо у её ног: вспыхнув сильнее прежнего, она пригородила путь к отступлению.        — Назад! — Отпрыгнув от горящей балки, девушка споткнулась, попятилась обратно наверх и, встретившись взглядом с напуганной матерью, закричала:       — Здесь не пройти, отходим! Живо!       Окутавшая город ночь. Участок земли, светившийся в темноте точно факел. Толпившиеся вокруг, кричащие что-то друг другу люди...       Он не был рад. Увидев происходящее, он скорее почувствовал образовавшуюся в груди пустоту. Конечно же, ни о каком злорадстве и речи быть не могло. Но и сочувствия в душе так же не появлялось.       Лишь спустя время, нервы мужчины дрогнули, и пустоту заполнило неприятное тягостное ощущение. В голове возник вопрос, затем другой. Он почему-то захотел узнать, что произошло, по какой причине это случилось именно сейчас, кто был в ответе?       Оставаясь в стороне наблюдателем, его мозг начал додумывать и подбирать варианты.       Когда пожар был ликвидирован, а от места тушения исходил пар, в небе уже занялся рассвет.       Оливия сидела прямо на земле. Измазанная в траве форма, копоть, смешавшаяся с потом, блестела на коже. Руки, перепачканные в земле, после спасительного побега со второго этажа, рваная куртка, эмблема, которая свисла так, что крыльев стало на одно меньше... Ладони, придерживающие поникшую голову, и взгляд, устремлённый на влажную, покрытую налетевшим пеплом, некогда зелёную лужайку.       Ной, заметив состояние девушки, отправил мужчину, предложившего посильную помощь, и подошёл ближе к ней, опустился рядом. Он не видел лица Хилл, но понимал, что та была сломлена случившимся. И никакие слова поддержки, утешений не смогли бы теперь исправить положение, в котором оказалась она и её семья. Всё было разрушено прямо на глазах. Что говорить — им самим едва удалось выбраться живыми. Он знал насколько дорога для Лив её семья и их дом, поэтому надеялся помочь хоть чем-то, что могло бы немного облегчить им жизнь на ближайшее время и дальше. Ной чувствовал, что их горе было ближе ему, чем он мог предположить.       Парень сочувственно поджал губы, раздумывая над тем, как лучше всего начать разговор и вывести подругу из этого состояния. Однако, подходящих слов так и не подобрал, лишь предложил едва слышно:       — Вы можете пожить у меня. Эстер и Ханна. Это не проблема.       Но Хилл молчала.       «Это не проблема», — повторила про себя девушка. И пальцы её медленно сжали волосы на голове.       Тишина воцарилась вокруг них на какое-то время. Люди, помогающие тушить пожар вместе с ними, успели разбрестись по своим домам, а где-то вдалеке едва уловимо наступало утро.       В голове у Оливии то и дело крутились мысли, которые она пыталась отбросить, отказываясь принять их за правду, принять за действительность. Её качнуло раз, другой, точно в подступающей истерии.       — Эй, — мягко позвал Ной, аккуратно положив ладонь на плечо девушки.       — Ты прав, — наконец ответила Хилл, подумав. — Проблема в другом...       Ной смутился, когда Лив разжала пальцы и подняла голову, посмотрев на него взглядом злым и в то же время почти что обезумевшим.       — О чём ты? — смутившись, уточнил парень.       Оливия медленно поднялась и обернулась к матери:       — Проблема в другом, — вновь повторила она, но уже так, чтобы это услышали и родные. — В том, что если бы не я, этого бы не случилось...       Эстер как будто всё это время только и смотрела сквозь Оливию. Но теперь слова, прозвучавшие от дочери, совершенно точно привлекли её внимание. Можно было заметить, как взгляд её сфокусировался, будто женщина пребывала какое-то время в трансе, и только сейчас она пришла в чувство — Эстер стала ждать, что Оливия скажет дальше.       — Если бы не я, этого всего не произошло, — вновь повторила Лив и обречённо огляделась по сторонам, а в горле застрял предательский ком. — Я принесла эту беду к нам. Я виновата перед вами.       — Что ты такое говоришь? — тихо и растерянно спросила Ханна.       Воздух вдруг стал холоднее, а тишина вокруг громче.       — Этот пожар, — продолжила Оливия, сбито объясняя, — он не был случайным. Я не должна была этого делать. Всё из-за меня...       Но складывалось ощущение, будто никто её не понимает. Вот стоит она — точно под светом, направленным прямо на неё, и вот проблема — зло, приобретшее знакомое ей лицо, раскрыть которое предстояло перед всеми, не тая. Оно, со взглядом пугающим, страшным, смотрело на неё, и прямо говорило: «Ты права Оливия, это не проблема. И я сделаю это вновь и вновь, и вновь...»       — Что ты, черт возьми, несёшь? — едва слышно произнёс Ной, но быстро осёкся, поняв наконец, к чему ведёт подруга. Лицо его начало медленно искажаться от осознания слов Хилл — пазл картины начал потихоньку складываться.       — Мой переход в разведку ко всему этому привёл. Отрицать это было бы глупо. Всё, что я делала в последнее время, вело к такому исходу. Это было так предсказуемо, но я... Я облажалась, — призналась Лив и, вновь выдержав паузу, продолжила. — Тот разговор... Он не дал ему никакого точного понимания, и я не ответила, — девушка осеклась, признавая совершённую ошибку, — не сказала "нет". Тогда я просто ушла. А ведь он намекнул мне. Но только теперь я поняла, что он был настроен серьёзно, — сбивчиво объяснила Хилл, после чего взгляд её — полный горького осознания и обиды — обвёл место трагедии. — Это знак. Знак, что если я не последую его приказу, он заставит меня пожалеть. Он хочет, чтобы я была на их стороне. Хочет, чтобы я достала для него какую-то информацию. Хочет, чтобы я подставила их...       Оливия замолчала: просто не знала, что ещё сказать. А сердце её сжалось в груди сильнее прежнего, как только она поняла, что сейчас озвучила. Как только поняла, что сказанное, пусть и сбивчиво, завуалированно, было услышано и воспринято правильно, как только все три пары глаз посмотрели на неё с самым настоящим ужасом. И лишь во взгляде Эстер безмолвный ужас очень быстро сменился на гнев осознания этого ужаса.       Катастрофа, то была настоящая катастрофа. Чувство надвигающегося шторма, чувство надвигающейся лавины. И страх, сковывающий мышцы, заставляющий оцепенеть: стоять неподвижно и просто смотреть, как вот-вот — обожди лишь мгновение! — и то, лишь для того, чтобы успеть рассмотреть те немногие детали, которые успеют попасться на глаза — ведь после всё скроется навсегда. Мгновение на то, чтобы несясь с бешеной скоростью со склона горы прямо на тебя опустятся тонны ледяного снега.       Женщину точно подменили: она подошла к дочери, замахнулась рукой, и воздух разнёс по округе хлёсткий звук пощёчины...       Утро. Небо ещё совсем бледное, только-только начавшее впитывать в себя тепло восходящего где-то совсем далеко за горизонтом солнца. Безлюдная улица окраины города. Ряды домиков, выстроенных ровно вдоль дороги. Такие аккуратные, хоть и блёклые, фасады, и среди них один, совсем уж не похожий на остальные — разрушенный. И тишина, запомнившаяся навсегда и ещё долго звеневшая в ушах...       — Как ты могла? — сквозь зубы спросила Эстер, смотря на Оливию взглядом полным отчаяния, пока та морально оправлялась от прилетевшего удара и пыталась прийти в себя. И ни девушка, ни женщина уже не обращали внимания ни на кого: ни на ошеломлённого Ноя, стоявшего совсем рядом и видевшего всё слишком близко, ни на Ханну, тихо стоявшую чуть позади и начавшую бесшумно плакать от напряжения, воцарившегося между матерью и старшей сестрой. — Как ты могла лгать так долго? — вновь задала свой вопрос Эстер. — Когда прекрасно знаешь, что больше всего на свете я ненавижу ложь!..       Хилл молчала. Приняв всю силу пощёчины, она только через какое-то время смогла вновь поднять голову и посмотреть на Эстер. Все эти секунды она пыталась пережить... Нет, не боль — стыд. И вину. Она, как никогда прежде, осознала её ещё острее, когда вновь взглянула в глаза матери. Но к тому моменту они уже не были наполнены той ярости, которая помогла мимолётному порыву впервые вознести руку над дочерью, не было той злобы, которая могла окропить кожу, прожигая ту до костей. В них, точно в чаше, разливалось разочарование.       Губы Оливии дрогнут, точно девушка попытается что-то сказать, но не сможет произнести ни слова — почувствует, как неожиданно онемеет её язык, в горле застрянет предательский ком. Отчаянье и сожаление обрушатся на неё точно также, как обрушилась та воспламенившаяся балка в доме, преградившая путь. И словно как и тогда, в горящем доме, она попятиться в страхе назад, только вот найдётся ли выход?       Набранная в раковине вода колыхнулась от стекших с рук крупных капель.       Оливия натирала грубой тканью полотенца кожу, пытаясь смыть впитавшуюся в них грязь и сажу. Действия повторялись снова и снова, пока где-то в доме не раздался приглушенный скрип двери. Затем воцарилась тишина, а девушка вышла из транса и посмотрела в зеркало. В отражении: мокрое лицо и взгляд измученный, с покрасневшими глазными яблоками. Обычное её состояние, однако не в этот день. И в мыслях крутился один и тот же вопрос: «Как ты могла?»       Эхо голоса звенело в голове, а фоном ему были воспоминания минувшей ночи. Они мелькали прямо перед глазами: пальцы чернели, будто не она сейчас отмывала их раз за разом. И с каждым морганием картина перед глазами менялась туда и обратно, норовя свести девушку с ума, подбить её уверенность, исказить происходящее.       «Как ты могла?»       Сколько бы раз она не прокручивала это в своей голове, ответ так и не приходил. Всё было словно в тумане: её монотонно повторяющиеся действия, её мысли, её восприятие, её реальность. И это заставляло её продолжать делать всё снова и снова так, будто по-другому поступить сейчас было просто нельзя. Ощущение замкнутого круга, что гонял её точно белку во вращающемся колесе, который она зачем-то разогнала сама и теперь попросту не могла остановить.       Оливия подумала о том, что было бы неплохо исчезнуть. Пропасть, растворившись в густом тумане. Спрятаться наконец от этих мыслей, ото всех вообще...       Девушка замерла. С мокрой тряпки скатились струйки воды. Она взглянула на себя вновь, задержала взгляд на отражении.       Что может прекратить всё это?       Она раскрыла дверцу шкафчика над раковиной и осмотрела полки и, к сожалению или к счастью, нашла то, что хотела. В её руках оказалась бритва. Она раскрыла её медленно, осторожно. Провела пальцем прямо по лезвию.       «Что может прекратить всё?» — вновь задалась она вопросом. Неужели смерть — действительно единственный выход из всего того ужаса, который происходил и происходит по сей день? Неужели это придется совершить именно таким способом?       Холодная сталь блеснула в приглушенном свете ванной комнаты. Оливия медленно поднесла ту к коже запястья.       Отражение вновь посмотрело на неё, однако теперь даже оно спрашивало её: «Ты уверена, что этот выход и есть "тот самый"? Разве этого ты хотела?»       Но и лик, застывший в зеркале, и она сама продолжали молчать.       Лезвие надавило на кожу, и девушка прикрыла глаза, шумно вдыхая через нос. Пальцы сжали рукоятку сильнее. Мысли в голове словно притаились, резко остановив свой нескончаемы хоровод, будто бы сами ожидали развязки. На языке почувствовался знакомый привкус, в нос ударил запах железа. Нет, она не пустила кровь, даже не пыталась — так ярко сыграла память, заставив девушку почувствовать то, что её мозг знал от А до Я. Смерть — это концентрированный запах крови. Смерть — это чётко выраженный привкус железа на языке. Смерть — это звенящее всеми красками мгновение, но после... После — не будет уже ничего.       И так вот вопрос: стоит ли это мгновение того, чтобы не иметь больше возможности почувствовать что либо ещё? Стоит ли оставить всё и всех на данном этапе? Точно ли ей больше нечего сказать?       Оливия вновь задумчиво посмотрела на оружие в своих руках. Ах, подумать только, сколько раз оно было в её руках!.. Не сосчитать ни этого, но того, что было причинами и последствиями. И одно лишь воспоминание и мысль однозначно утверждало ей: «Да, это то, что нужно сделать сейчас. Да, это точно избавит от всего». И затея покончить с собой уже не казалась необоснованной. Ей даже не требовалось раскручивать себя до крайнего состояния, потому как причин была масса — лишь возьми и сделай.       Но каждый такой раз, когда в её голове проносилась мимоходом или же зацикливалась хоть намёком мысль по поводу свершения самого страшного, что только можно сделать самостоятельно, так и не укладывался в её голове. Да, каждый раз она позволяла этим мыслям прийти в её голову, порой осесть там на какое-то время, обдумать и обыграть, но точно также каждый раз она просто не понимала, как это возможно. Не понимала, как это сделать. Ей всегда не хватало ответов. Та же проблема возникла и сейчас — её мучило незнание, неведение.       Оливия отняла руку, сложила бритву и убрала обратно на полку. Угнетающая пляска в голове возобновилась.       «Как ты могла?..»       Влажное полотенце вновь коснулось кожи, растирая ту до красноты.       Наверное, возвращаться к этому состоянию было для неё ещё одним способом причинять себе боль. Чувствуя себя плохо, она чувствовала себя. Ведь не могла же она так просто сдаться. По крайней мере не так, совсем не так.       Однако, разговоры с внутренним "я" о том, что покончить с собой — это «сдаться», не нравились ей точно так же. В этот момент ощущение «опущенных рук» взыграло невероятно сильно. Сейчас оно поселило в ней сомнение. Достаточно сильное сомнение для человека, который выбрал продолжать бороться дальше. Оттого возникал новый вопрос: «Неужели можно быть настолько слабохарактерным, чтобы остаться и продолжать терпеть и переживать неудачи и горе, варясь в этом, как в собственном соку? Неужели настолько не хватает сил, чтобы уйти и оставить всё позади?»       К сожалению, перед глазами её всё то же отражение, но уже кричащее о том, что всё стало слишком запутано, слишком тяжело и слишком открыто для чужих глаз, которые сейчас смотрели на неё из зеркала...       «Как ты могла?..»       Девушка замерла. Ни часть из её лучших или худших частей души не могла ответить на этот вопрос, точно не сейчас. Давление достигло своего пика. На неё вновь обрушилась стихия, остановить которую в эту минуту она не могла, как бы ни старалась. Полотенце выскользнуло из дрожащих рук, и Оливия расплакалась.       Дверь ванной комнаты тихо скрипнула, закрываясь, и Ной подошёл ближе, развернув и прижав Лив к себе.       Всплеснутая тряпкой вода медленно успокоилась. И только тихие всхлипы нарушали воцарившуюся в помещении тишину.       Ной стоял неподвижно, чувствуя, как вздрагивает тело девушки в его руках, и всё думал о том, что произошло. Ещё в тот день, когда он узнал от Найла, что Хилл перешла в Разведку, новость эта поразила его. Когда она рассказала ему и Ретту об этом сама — внутри него разгорелось негодование: «Как же так?» После — когда их разговор услышала Эстер. Он чувствовал себя прижатым к стенке в тот момент, но понимал, что скрывать информацию от неё просто невозможно, тем более, что она успела услышать основную её часть. Тогда он просто не мог вообразить, что выйдет из этой ситуации. Не мог представить и то, что в этот вечер он, направляясь с букетом цветов к Ханне, чтобы проведать её, увидит вместо знакомого дома место трагедии. И вот как погано всё развернулось...       Но парня гложило чувство вины за случившееся. Даже сделав в тот момент всё, что должен, Ной не мог отделаться от мысли, что в этом есть его ответственность. Если бы тогда они смогли вернуть Оливию обратно, если бы только отговорили!..       — Прости меня, — прошептал парень. — Я виноват перед тобой. Эстер не должна была узнать об этом так, точно не от нас...       Но девушка лишь вздрогнула сильнее, и всхлип её точно ножом прошёлся по сердцу Ноя. Он обнял её крепче.       Тусклый свет ванной комнаты моргнул, точно от вибраций накопившегося напряжения. Всё вдруг показалось таким безжизненным, холодным и пустым. Наверно, как и они оба, думавшие лишь о том, как виноваты и беспомощны они были.       — Это уже не важно, — едва слышно ответила Оливия.       Плечи её перестали содрогаться так сильно, как прежде, но было понятно, что она всё ещё плачет.       — Не говори так. Должен же быть выход...       Оливия чуть отпрянула от груди Ноя, собираясь что-то ответить, но всё, что из этого вышло — было маниакальным отрицанием, которое она повторяла: «Нет, уже нет».       Он схватил её за плечи и чуть встряхнул:       — Эй! Успокойся, слышишь? — Но слёзы по её щекам продолжали стекать проложенными дорожками. Он заглянул ей в глаза исподлобья и медленно и спокойно произнёс: — Мы найдём способ всё уладить. Найдём, поняла?       Лив посмотрела на него сквозь пелену перед глазами, но дала ответ с совершенно ясным решением:       — Нет, Ной, ты не понимаешь. Есть только один способ всё уладить — выдать священника. И раз так, то я это сделаю.