Пепельный реквием

Ветер приносит семена историй, а время взращивает их. Genshin Impact

— Говорят, вчера еще несколько семей столкнулись с Черным поветрием. — Черт… Что будем делать? Вернемся во Флорентайн? — Мы не можем! София, которая на протяжении всего разговора пряталась за окном, невольно вздрогнула, стукнулась макушкой о цветочный горшок, вывешенный мамой пару дней назад — как та заявила, «для поддержания красоты дома». Как будто этот паршивый дом можно было как-то украсить. Софии показалось, мама просто хочет напомнить соседям, какой талантливый и открытый к заказам флорист вот уже три года живет рядом с ними. Мама всегда умела извлекать выгоду. Именно поэтому она отвечала за продажи цветочной лавки и официально считалась боссом, а папа занимался «незаметными», как называл это старший брат Софии Маэль, но «чрезвычайно важными», как всегда добавляла старшая сестра Люсия, делами. Правда, иногда Софии казалось, будто папина работа заключается в том, чтобы днями напролет перекладывать бумаги из одной стопки в другую и вовремя поддакивать маме. Впрочем, сейчас папа маме не поддакивал. Очень даже наоборот. Пожалуй, за четырнадцать лет своей жизни София впервые услышала, как он повысил на маму голос: — Азалия! — На этом его лимит на крики исчерпался, и дальнейшие слова зазвучали с привычной неуверенностью. — Послушай… — Нет, это ты меня послушай! — вскричала в ответ мама, так, будто впечатала кого-то каблуком в асфальт. — Мы продали дом, Жан. Нам некуда возвращаться. «Это вам некуда возвращаться, — пронзив взглядом злополучный цветочный горшок, подумала София. — А меня там ждет Терион». — Мы могли бы обратиться к твоей сестре… — предложил папа. Судя по тону, неуверенность окончательно одержала над ним верх. София вздохнула. Папа часто говорил здравые вещи, но из-за этой злополучной неуверенности, прилипшей к нему покруче личного проклятия, даже собственные дети частенько не воспринимали его всерьез. Что уж говорить о маме, уверенности которой хватило бы на целую вселенную. — Моя сестра не станет помогать, — тотчас отрезала она. — Азалия, если ты все еще боишься поговорить с ней… — Ничего я не боюсь! — чрезвычайно уверенно ответила мама. — И вообще, мы уехали в Валентию, чтобы София получила Глаз Бога. Ты ведь сам знаешь, если мы туда вернемся, она снова начнет общаться с этим Терионом… Дальше София уже не слушала. Подобрав толстую гусеницу, которая лениво проползала мимо по своим делам, София без раздумий посадила ее на самый роскошный мамин цветок и была такова. Она ненавидела, когда мама начинала подобные разговоры. О переезде из Флорентайна, о Глазе Бога и уж тем более о Терионе. Мама ничего в этом не смыслила. Она недолюбливала Териона, потому что его недолюбливали остальные, и ни разу не удосужилась даже спросить, почему. Но рассуждала, конечно, как и всегда: чрезвычайно уверенно. Разозленная и этим, и очередным болезненным напоминанием мамы о ее неполноценности, София влетела в сад. В саду отдыхал Марко. Когда София упоминала Марко в разговорах, все думали, что это очередной ее старший брат, но на самом деле Марко был псом. Его внушительные размеры всегда приводили соседей в ужас. Черная, с россыпью коричневых пятен шерсть Марко была жесткой, как щетка, и все время пахла солнцем. А все потому, что пес обожал от рассвета до заката валяться в траве, подставляя крупную морду со сплющенным носом лучам, теплым в этой стране с ранней весны до середины осени. Но на самом деле Марко был не просто собакой. Он был другом Софии — лучшим с тех пор, как она уехала из Флорентайна и оставила там своего дорогого Териона. — Представляешь, Марко, — усевшись под деревом рядом с псом, сказала София. — Черное поветрие уже повсюду, а мама все никак не хочет уезжать! И все потому, что я до сих пор не получила Глаз Бога. Как будто я могу на это повлиять! Что я должна, погрозить небу кулаком и закричать: «Боги, а ну быстро оценили, какая я достойная, и выдали мне свое благословение»? Ну а что поделать, если я недостойная? Пес сочувственно положил гигантскую морду на колени Софии, отчего у нее возникло ощущение, будто она на несколько дюймов провалилась под землю. София была маленькой, а Марко — большим. Это была еще одна причина, по которой она так его любила. С момента прощания с Терионом она ни с кем не чувствовала себя так, будто оказалась за неприступной каменной стеной. А ведь и Терион, и Марко отгоняли неприятелей одним лишь своим существованием. София вздохнула, вжалась затылком в древесный ствол. Как и всегда, воспоминания о лучшем друге отозвались в сердце болью. Но София ничего не могла с этим поделать. Не могла сбежать обратно во Флорентайн, не могла даже получить Глаз Бога, которым все ее братья и сестры овладели еще в юном возрасте… Она ничего не могла. А о вещах, над которыми у нее не было никакой власти, София предпочитала особо не задумываться. — Знаешь, что такое Черное поветрие, Марко? — спросила она вместо этого. Пес шевельнул хвостом, и София приняла это за отрицательный ответ. — Темнота, — сказала она тогда. — Непроглядная, удушающая темнота. Она приходит откуда-то из глубин земли и перемещается под ней, используя пустоты, будто крот в тоннелях. А когда напитывается злом и страхом людей, прорывается наружу, и потом — бах! София резко ударила рукой по земле, и пес встревоженно подпрыгнул. Пристыженная София погладила его между ушами. — Прости. Я хотела сказать, что она выплескивается, как вода из лопнувшего шарика, и горе тому, кто оказывается у нее на пути. — София задумчиво постучала носками туфель друг о друга. Эти туфли, как и все купленные в Валентии вещи, были ей ненавистны. — Черное поветрие убивает людей. А кого не убивает, сводит с ума. Старушка с соседней улицы была полгода прикована к кровати. А из-за Черного поветрия встала, спустилась с крыльца и убила своего соседа. Представляешь? Марко представлял. Сочувствуя одновременно и старушке, которую пришлось после этого заключить под стражу, и убитому соседу, он развесил уши, и София ласково потрепала его по холке. — А мама как обычно. Чрезвычайно уверена. Думает, будто у нее всегда все под контролем. Да разве кто-то может контролировать Черное поветрие? Или она решила, что беда обойдет нас стороной? Возможно, это была игра теней, но Софии показалось, будто Марко поиграл бровями. Наверное, на его собачьем языке это значило что-то вроде: «София, дорогая, ты ведь понимаешь, у взрослых всегда так. Они до последнего будут отрицать очевидное». — Терион всегда говорил, что люди склонны верить в свое бессмертие, — прошептала София. — Но мама-то не бессмертная! Пес согласно повилял хвостом. — Я не жалею о гусенице и обо всем, что наговорила ей утром, — объяснила София в ответ на его вопросительный взгляд. — Но это не значит, будто я хочу, чтобы с ней или с остальной семьей что-нибудь случилось. А вдруг Черное поветрие сведет меня с ума? Что, если это я окажусь на месте сошедшей с ума старушки? Марко не нашелся с ответом. София, вздохнув, ткнулась лбом в его шерстяной бок, потерлась щекой, пытаясь закутаться в его уютное тепло и позабыть о страхах. Пес лизнул ее, и страхи несколько съежились. — Точно. Ты прав. — София торопливо стерла подступившие слезы. — Даже если Черное поветрие придет, я буду готова. И я ему не поддамся!               Следующей ночью София проснулась от странного звука, который доносился откуда-то из глубин дома. Стук, стук, бах! Стук, стук, бах! София замерла, до шеи натянув одеяло. Она ждала, что все стихнет, но зловещая очередь повторялась снова и снова. — Люсия, — окликнула София старшую сестру. Сестра не проснулась. Судя по довольному выражению лица, ей опять снился тот парень с соседней улицы, по которому она грезила весь год без остановки. Гидро Глаз Бога, с которым Люсия не расставалась даже во сне, мерцал так, словно был сердцем, сошедшим от такого приторно слащавого сна с ума. Раздраженно закатив глаза, София откинула одеяло и спустила ноги с кровати. Стук, стук, бах! — Я тебе покажу «стук», — прошептала София. Дом был небольшим, и за три года София научилась ориентироваться в нем с закрытыми глазами, но все равно прихватила с собой керосиновую лампу — так, для лучшего контроля над ситуацией. И совсем немного для храбрости. Стук, стук, бах! — Дайте угадаю: даже если на нас упадет Селестия, вы этого не услышите, — ворчала, решительно пересекая коридор, София. — Как вообще можно настолько крепко спать? Или меня одну заботит, что у нас тут с этим Черным поветрием назревает конец света? Черное поветрие. Стоило только этим двум словам вспыхнуть в голове, как Софией овладел ужас — такой тяжелый, будто тело накачали свинцом. Она остановилась. В доме стояла тишина. Загадочный перестук стих, и только дужка лампы поскрипывала, словно кто-то ножом царапал стекло, пытаясь пробраться в спящий дом. Огонек дрожал, и искаженная тень Софии плясала на стене, принимая пугающие, почти демонические очертания. — Нет, — шепнула, наконец совладав с собой, София. — Нет, конечно, нет. Это не может быть Черное поветрие. Только не у нас дома. Мама ведь все держит под контролем. Терион всегда говорил: люди склонны верить в свое бессмертие. И Терион, как всегда, был прав. София медленно развернулась, подумав, что должна вернуться в комнату. Если она спрячется под одеялом и сделает вид, будто ничего не слышала… Стук. София рывком развернулась. Лампа неистово закачалась из стороны в сторону, отчего тени с особым рвением заплясали на стене, будто затеяли жуткий ритуальный танец. На сей раз стук был одиночным, но София отчетливо расслышала, что он доносится из погреба. Издав сдавленный звук, что-то между возгласом и стоном, София бросилась прочь по коридору. Огонек керосиновой лампы задрожал, готовый в любую секунду угаснуть. Софии казалось, сквозь щель под дверью в погреб потекла черная дымка. Она не оборачивалась, но была уверена, что дымка с каждой секундой становится гуще, сплетается в упругие завихрения, и те щупальцами тянутся по коридору, надеясь догнать, опутать, подчинить… Заставить ее, как ту выжившую из ума старушку, кого-нибудь убить. София остановилась только в арочном проходе, там, где под потолком, очерчивая в коридоре круг света, висела тусклая лампочка. Круг света был совсем робким и к тому же постоянно перемещался — все потому, что лампочка, задетая сквозняком, раскачивалась оголтелым маятником. Оказавшись в подобии безопасности, София рискнула обернуться. Никакой дымки позади не было. Коридор пустовал. Через открытое окошко из глубины леса доносилось совиное уханье. Шелестел, запутавшись в занавеске, ночной ветер. Скрипела дужка керосиновой лампы. София рискнула ступить на границу света и тьмы, подняла лампу над головой, чтобы ее сияние озарило зловещий мрак коридора. Никого. Ничего. Никакого Черного поветрия. София мотнула головой, ругая себя за глупость. Терион вот всегда считал, что поступать стоит согласно здравому смыслу. София утратила здравый смысл — и поддалась панике. Ничего удивительного, что ей до сих пор не даровали Глаз Бога. Твердо вознамерившись впредь во всем слушаться здравого смысла, София зашагала в противоположном от здравого смысла направлении — к двери в погреб. «Проверю одним глазком. Окно было открыто всю ночь, а вдруг птица залетела или мышь забралась?» Наверное, даже мышь не смогла бы прошмыгнуть в погреб через такую узкую щель, но в тот момент София, только что испытавшая огромное облегчение, не задумывалась о подобных мелочах. Мир казался ей безопасным местом, где несчастья случаются только на соседних улицах с кем-то другим — с кем-то, кого тебе очень жалко, но кто все равно довольно от тебя далек. Несмазанные петли скрипнули. София остановилась на пороге, поводила керосиновой лампой из стороны в сторону, пристально оглядывая углы. Никакого движения. Темнота, клубившаяся в дальнем конце погреба, казалась особенно мрачной, плотной, как ноябрьский туман. — Эй! — окликнула София. Она надеялась резким звуком вынудить неведомого гостя пошевелиться, но гость затаился во мраке, будто чутко прислушиваясь. — Я хочу помочь, — сказала София — в лучшем мамином стиле, чрезвычайно уверенно, потому что без этого внутренности опять начал поскребывать страх. — Давай выпустим тебя на улицу. От этого ведь всем будет лучше. Гость молчал. Огонек керосиновой лампы трепетал. София облизнула пересохшие губы. Несмотря на то, что погреб заволакивала тишина, она не могла избавиться от ощущения гула, который катился между винных бочек и составленных во тьме бутылок волнами неуловимой вибрации. Будто где-то глубоко под полом работал Фальк — любимый робот Териона, невероятно милый, но такой же невероятно шумный. Прогоняя навязчивое гудение, София мотнула головой и углубилась в погреб, пристально всматриваясь во тьму. И тут… Стук. София обмерла. Ее глаза забегали, пытаясь уловить движение. Незваный гость погреба шевелился где-то посреди бочек. Стук. София приблизилась, подвесила фонарь на железный крюк под потолком и нагнулась, всматриваясь в темноту, клубившуюся между бочек. Гул неожиданно прекратился. Ему на смену пришел легкий скребущий звук — будто кого-то нечаянно заперли в бочке, и теперь он царапался изнутри, тщетно пытаясь подцепить крышку. София затаила дыхание, нагнулась еще ниже, внимательно прислушиваясь к звуку. Мир растворился в тишине. София слышала только робкую возню неизвестного существа и биение собственного сердца. БАХ! Крышка ближайшей бочки взлетела под потолок. София с визгом отшатнулась, и вовремя: ввысь взметнулся фонтан черных брызг. Фонтан сбил керосиновую лампу. Та, описав пируэт, погасла, на короткий миг задержалась в воздухе — а затем рухнула прямиком на Софию. Лоб обожгло болью, и София потеряла сознание.               Сколько времени она пролежала в забытии, София не знала. Когда она открыла глаза, перед ними было темно, словно в винной бочке. В том месте, где начиналась линия волос, лоб саднило и жгло. Дотронувшись до места удара, София почувствовала что-то теплое. Пальцы тотчас стали мокрыми. — Черт… — прошептала она. София оперлась на локти, приподнялась, с трудом сдерживая стон: по неведомой причине тело болело как после тренировки с Маэлем. В колене тоже пульсировала боль. София подвигала ногой. Кажется, она сильно ударилась во время падения. Если бы у нее был Глаз Бога, она смогла бы воспользоваться элементальным сиянием, чтобы подсветить дорогу к двери. Но вокруг царила кромешная тьма. Верх и низ, право и лево — в падении все перепуталось местами. София окончательно утратила ориентацию в пространстве и теперь даже не могла вспомнить, в какой стороне находится дверь. Приходилось лежать во мраке и тишине, ожидая, когда взгляд прояснится. Когда глаза стали понемногу привыкать к темноте, София первым делом осмотрела себя на предмет других повреждений — и невольно охнула, заметив на ночнушке красные пятна. Впрочем, переживать было не о чем. То, что вначале показалось Софии кровью, на поверку оказалось вином — она сморщилась, ощутив характерный запах, кисловатый, как испорченный виноград. Единственным серьезным повреждением оказалась ссадина, которая по-прежнему кровоточила и заставляла лоб гореть. То и дело касаясь ее, София села. Глаза стали видеть еще лучше. Именно в этот момент София наконец поняла, что происходит вокруг. С ее губ невольно слетел короткий крик, который оборвался, потому что от ужаса горло охватило удавкой. Погреб был сплошь покрыт липкой черной жидкостью, густой, как джем, но куда больше похожей на слизь какого-то чудовища. Жидкость сползала по деревянным стенкам бочек и стлалась по полу, будто вереницы толстых уродливых змей. Все, с чем она соприкасалась, тут же начинало менять свои очертания. Бутылки лопнули — вот откуда взялись пятна на ночнушке. Осколки терялись посреди черных сгустков и грозились от любого неосторожного шага мгновенно вгрызться в кожу. Софии повезло. Она была маленькой, а потому сумела поместиться на единственном свободном от черной жидкости участке пола. Если бы она случайно вытянула ноги или махнула рукой, черная жидкость разъела бы ее так же, как теперь она понемногу точила деревянные стенки бочек. Черное поветрие. София поднялась. Колени дрожали. Зубы неконтролируемо стучали друг о друга. Бледные босые ноги Софии казались посреди мрака слабыми и ненадежными. Любой шаг мог окончиться трагедией. София осмотрелась, но керосиновой лампы нигде не было видно. — Пожалуйста, боги… — прошептала она тогда. — Если вы слышите… Если вы вдруг считаете меня хоть немножечко достойной, сейчас самое время дать мне Глаз Бога. Пожалуйста, он очень мне нужен. Боги, естественно, промолчали. Глаза Бога ожидаемо не появилось. София судорожно вздохнула. Черная жидкость продолжала понемногу вытекать через край бочки, лениво, будто объевшийся червяк. У Софии не было ни малейшего желания оставаться в погребе и ждать, что случится, когда на полу не останется ни единой безопасной зоны. Кое-как уняв дрожь, она сделала первый осторожный шаг. Продвижение через погреб было подобно попыткам пройти по полю, утыканному иглами. Если бы не тренировки с Маэлем, благодаря которым София стала подвижной и ловкой, она бы давным-давно утратила равновесие и повалилась прямо в объятия черной жидкости. Мерзкая жижа бурлила, булькала — и беспрестанно гудела в сознании, порождая противные мысли, тягучие, липкие, как смола. «Ты не выберешься отсюда». «Вся твоя семья мертва… Мертва…» «Ты здесь совсем одна». «Позволь мне помочь тебе». София, стиснув зубы, продолжала кружить по погребу, будто свихнувшаяся балерина. Мысли ввинчивались в разум так неистово, что в висках зародилась тяжесть, постепенно переросшая в боль — как если бы кто-то стучал по ним молотком. Стараясь не поддаваться этому ощущению, София целиком сосредоточилась на продвижении к двери, которая выделялась в темноте едва уловимым контуром. Не паниковать. Слушаться здравого смысла. София продвигалась вперед следом за голосом Териона, который доносился до нее из прошлого — как если бы она снова оказалась на флорентайнском фестивале, а Терион шагал впереди, уверенно прокладывая для Софии путь через толпу. Наконец она очутилась на пороге погреба. София надеялась, что на этом трудный путь подойдет к концу, вот только коридор тоже оказался целиком покрыт черной жидкостью. Ситуация здесь была еще хуже, чем в погребе. Черная жидкость карабкалась по стенам и даже по потолкам, из-за чего пространство то и дело рассекали крупные черные капли. София мрачно наблюдала, как они понемногу скапливаются, будто сопли великана, а затем срываются и разбиваются об пол, поднимая в воздух мелкие брызги. Путь через коридор — самоубийство. — Мама! Люсия! — наугад позвала София. — Папа! Кто-нибудь! Никто не отозвался. Ругнувшись, София попыталась прикинуть, как действовать дальше. Идти через коридор нельзя. Возвращаться в погреб нельзя — скоро он весь окажется затоплен черной жидкостью. Остается только одно. Добраться до открытого окна и выбраться через него наружу в надежде, что Черное поветрие пока еще дотуда не добралось. А потом, по всей видимости, срывать голос и бросаться всем, что попадется под руку, в окна остальной семье. Лишь бы они еще были живы. Набираясь смелости, София как следует втянула носом воздух, одернула заляпанную вином ночнушку и ступила босой ногой на ближайшую половицу. Неподалеку под потолком собиралась крупная капля. София дождалась, когда она упадет. Перед образованием следующей такой капли было небольшое временное окно — София воспользовалась этим, чтобы перебраться на другой безопасный участок. Капля скопилась быстрее, чем она рассчитывала. София еле успела отдернуть ногу. — Блядь, — шепнула она. Если бы мама услышала, как выражается ее четырнадцатилетняя дочь, она бы без колебаний надрала ей уши. Этим словечкам София научилась у Териона. А он использовал их как щит от боли, которую причиняли ему окружающие. Софии тоже очень нужен был щит. Любой. Даже если бы мама надрала за него уши. Лучше уж тереть их остаток недели, чем поддаться страху в критический момент. Так, вооружившись ругательствами, которые отгоняли страх подобно уколам рапиры, София возобновила путь к окну. Черные капли собирались в ручейки. Ручейки приветствовали каждую новую каплю зловещим шипением. Несколько раз черные брызги попадали на ночнушку, из-за чего весь ее подол был усыпан крошечными дырочками. София постаралась целиком сосредоточиться на темном провале окна, не думая, как далеко в дом могло просочиться Черное поветрие и какая судьба постигла остальных членов семьи. Наконец она оказалась у подоконника. Прямо посередине его рассекал пульсирующий черный поток. София с трудом протиснулась между ним и оконной рамой, вскарабкалась, оглядела место своего будущего приземления. Земля казалась чистой, так что София, не оборачиваясь, спрыгнула. Стоило ей оказаться в безопасности, ноги подогнулись, и София повалилась в траву. В падении она ударилась поврежденной коленкой. От боли в глазах заплясали искры, и София, выругавшись сквозь стоны, подтянула ушибленную ногу к груди, беспомощно взглянула на громадину нависшего над ней зараженного дома. Мерзкая черная субстанция сочилась из окон, словно кровь из глазниц. Глядя на то, как она стекает по внешней стене, сплетаясь в жуткие, похожие на грибные споры узоры, София вновь ощутила давящий на уши гул. — Мама! Люсия! — опять позвала она. В окне на чердаке, где жили родители, мелькнула рука. София рывком села, сложила ладони рупором, чтобы окликнуть маму погромче, как вдруг всем своим существом ощутила вспыхнувшую позади опасность. Это было странное чувство — будто гул, окруживший Софию, хлестнул ее по правой половине тела, вынуждая откатиться в сторону. После пережитого сил сопротивляться не осталось. Утратив над собой контроль, София поддалась силе гула, и в ту же секунду в землю, где она только что сидела, вонзилось позолоченное острие копья. — Ни с места! — приказал резкий женский голос. София повернулась, успела заметить высокую мускулистую незнакомку с русыми косами, обернутыми вокруг головы. Незнакомка была облачена в струящееся белое одеяние, которое придавало ей сходство со статуей богини в центре города, и обладала бледной кожей — безукоризненной до такой степени, словно была свежим гипсовым слепком. Накидка, спадавшая с ее плеч, напоминала совиные крылья. Прежде, чем София успела сказать хоть слово, незнакомка обхватила древко копья и вновь занесла оружие для удара. София со вскриком метнулась прочь, к дому, хотя скрываться посреди Черного поветрия было наихудшим из возможных решений. Хуже даже столкновения с сумасшедшей, которая неистово орудовала копьем, пытаясь нанести смертоносный удар. Все равно что прятаться от града стрел в бочке, кишащей ядовитыми змеями. Однако Софии было четырнадцать лет, и она никогда прежде не сталкивалась с людьми, которые столь яростно пытались ее убить. Незнакомка летела за ней, как сова за полевой мышью. София поставила колено на подоконник, но прежде, чем она успела вскарабкаться обратно в дом, из-за угла, захлебываясь лаем, вылетел Марко. Громадный пес оттолкнулся от земли, вырывая когтистыми лапами клочья травы, и одним прыжком преодолел расстояние до незнакомки. Та выбросила руку в сторону, откинула пса так, словно тот был игрушечным. — Марко! — в ужасе закричала София. Пес перекувыркнулся через себя, но сумел приземлиться на четыре лапы, зарычал, вздыбив шерсть. Незнакомка перехватила копье с таким выражением лица, словно Марко был хищным зверем, от которого ей нужно было отбиться любой ценой. — София, сюда! — окликнул голос. Из-за угла, откуда появился Марко, выбежал рослый юноша с кучерявыми светлыми волосами до плеч и зелеными изумрудами глаз. Это был Маэль — самый старший из братьев и сестер Софии. Обнажив рапиру, он в несколько широких шагов оказался рядом с сестрой, задвинул ее себе за спину. Кончик рапиры слегка подрагивал, выдавая страх владельца и пережитые им в доме кошмары. Несмотря на это, Маэль смотрел на незнакомку с холодной решимостью. — Пойдем, пойдем, — шепотом велел он Софии. — Нужно уходить! Софии не хотелось оставлять Марко одного, и она заупрямилась, но тут незнакомка в совиной накидке хмыкнула. Хоть Маэль говорил едва различимо, она услышала, обратила к нему холодный взгляд. Наконечник копья, сверкавший нестерпимо ясным светом несмотря на мрак ночи, недвусмысленно взметнулся, указал на грудь Маэля. — Я должна убить вас обоих. Если вы заражены… — Но мы не заражены! — прокричала из-за спины брата София. — Зараженные сказали бы то же самое, — без колебаний отозвалась незнакомка. — Вы вышли из зараженного дома. Я не могу так рисковать. Она сорвалась с места столь стремительно, что глаз Софии не успевал следить за ее движениями. Маэль оттолкнул сестру, принял удар на ту часть рапиры, которая находилась ближе к рукояти. Утонченное лезвие опасно задрожало. Прежде, чем оно переломилось, Маэль отскочил, перераспределил вес, выступил вперед для атаки. Незнакомка без труда ушла из-под его выпада и одним движением, невозможным для человека, очутилась у Маэля за спиной. София инстинктивно бросилась вперед, но Маэль недаром считался лучшим в городе фехтовальщиком: отследив направление грядущего удара, он успел уклониться, и острие копья прошло над его локтем лишь по касательной. Несмотря на это, рана сразу налилась кровью, которая распустилась на белой ткани ночной рубашки алыми цветами. — Неплохо, — сказала незнакомка. На миг Софии показалось, что она опустит копье, но в глазах незнакомки горела непреклонность. — Однако недостаточно хорошо. Наконечник рассек темноту сияющим росчерком. София ругнулась, побежала к незнакомке, надеясь подобраться сбоку. Она двигалась быстро, но глаза незнакомки успели скользнуть сначала к Марко, затем к Софии — и это несмотря на то, что ее копье по-прежнему непреклонно неслось навстречу Маэлю. Удар казался неотвратимым. Но в тот момент, когда острие должно было пробить грудь Маэля в области сердца, копье в руке незнакомки дернулось. София так и не поняла, что именно произошло. Казалось, копье зажило своей жизнью. Руки незнакомки продолжали двигаться в прежнем направлении, а копье вдруг очутилось там, где было несколько секунд назад — Маэлю хватило этого, чтобы отшатнуться и оттащить подальше сестру. — Стой, Элигос! — раздался еще один голос, тоже неизвестный и тоже женский. — Очевидно, они не заражены. Ты позволяешь страху управлять твоими действиями, а это делает тебя в глазах скверны уязвимой мишенью. Незнакомка наконец сумела восстановить контроль над своим копьем. София за спиной брата обмерла. Карие с желтым проблеском глаза незнакомки пылали столь гневно, что София не сомневалась: никакая на свете сила не способна остановить ее безжалостную руку. Тем не менее, незнакомка вдруг прислушалась к чужим словам. Наконечник копья с неохотой опустился. — У скверны нет глаз, — наконец пробормотала она. — Это зависит от выбранной ею манифестации, — беззаботно отозвалась вторая незнакомка. Обернувшись, София наконец сумела ее рассмотреть. В отличие от женщины в совиной накидке, эта улыбчивая девушка сразу же показалась Софии прехорошенькой. Это касалось не только ее внешнего облика, хотя София, пожалуй, видела таких красавиц лишь на картинках в книгах. Длинные белые волосы девушки спадали мягко закрученными локонами ниже пояса, и с левой стороны в них темнела заколка в виде четырехконечной звезды. В синих глазах будто отражалось звездное небо, а взгляд из-под длинных частых ресниц казался мягким, обнимающим целый мир. Но главное, девушка явно не желала им с Маэлем зла. Напротив. Оказавшись рядом, она первым делом метнула красноречивый взгляд в сторону сияющего копья, и незнакомка в совиной накидке с неохотой его убрала. Оружие исчезло в россыпи золотых искр. — Приносим свои извинения, — сказала девушка с белыми волосами. — Вы в порядке? Не чувствуете внезапного недомогания, спутанности сознания, вспышек агрессии? — Нет, разумеется, — холодно отозвался Маэль. Его рана по-прежнему кровоточила и к тому же источала приглушенный свет, такой же, какой прежде исходил от наконечника копья. Конечно, он испытывал недомогание и легкую спутанность сознания. Что касается вспышек агрессии, он так же, как и София, негодовал из-за внезапного нападения. — Элигос… — взглянув на рану, прошептала беловолосая девушка. — Ты что, ранила его Элисейским копьем? — Не сахарный, не растает, — ответила женщина по имени Элигос. Рука Маэля крепче обхватила рукоять рапиры, но беловолосая девушка сделала знак опустить оружие. — Еще раз приносим свои извинения. Огромные извинения. Раны, оставленные Элисейским копьем, заживают быстрее обычных, особенно с учетом наличия у вас Глаза Бога, но в процессе могут наблюдаться неприятные ощущения и видения… — Девушка кашлянула. — Простите. — Все, достаточно извинений, — решил, потеряв терпение, Маэль. Он опустил кончик рапиры, но рукояти из ладони не выпустил. — Кто вы такие? Поскольку женщина в совиной накидке молчала, строго поджав губы, говорить снова пришлось беловолосой. Первым делом она представила свою спутницу: — Это Афина. София с Маэлем нахмурили брови. Они оба отчетливо слышали, как два раза подряд беловолосая называла «Афину» совсем другим именем. «Элигос»… Что-то в этом обращении казалось Софии знакомым, но она никак не могла припомнить, где слышала его прежде. — Ну а меня зовут Кайрос, — добавила беловолосая. София с Маэлем неохотно представились. Девушка по имени Кайрос отчаянно пыталась разрядить обстановку, но с учетом пронизывающего взгляда Афины и зараженного дома, где по-прежнему оставалась вся семья Софии, это была непосильная задача. Даже для такой лучезарной девушки, как Кайрос. — Я осмотрю дом, — сказала, повернувшись к порогу, Афина. — Если встречу зараженных… Рапира Маэля вновь взметнулась. Афина пронзила его суровым взглядом — в ту же секунду рана Маэля озарилась золотым светом, и он ошарашенно покачнулся. Как София узнала после, в тот момент глазам Маэля предстала череда видений: черное море бурлящей скверны, фрагменты чужих смертей, пока еще лишь грядущих, и длинная вереница душ, которые ждали своей очереди перешагнуть порог вечности. Даже после исцеления эти видения преследовали Маэля еще долгое время — будто темные пятна, которые появляются перед глазами из-за нестерпимо ярких вспышек. Таков был эффект Элисейского копья, которым владела богиня Небесного порядка Элигос. В ту пору София этого еще не знала. Зато она точно знала одно: Афина ее бесит. Впрочем, развить эту мысль как следует София не успела. Афина сделала шаг в сторону дома. В то же мгновение глубоко под землей раздался знакомый гул. Позабыв о своей неприязни, София потянулась вперед, ухватила Афину за совиную накидку. Глаза Афины округлились. Она явно хотела окатить Софию волной колких слов, но тут в том месте, где она только что стояла, земля разошлась, и к небу ударил, разбрасывая во все стороны черные брызги и комья земли, фонтан вязкой жижи. — Вы что, не слышали? — напустилась на Афину София. Разница в возрасте и боевых умениях ее не смущала. — Будьте аккуратнее! — Не слышала, прости, чего? — холодно осведомилась Афина. София торопливо выпустила из пальцев совиную накидку, и Афина одернула ее с таким видом, словно извалялась в грязи. — Гул, — объяснила София. — Всякий раз, когда Черное поветрие начинает распространяться, из-под земли доносится странный гул. По нему можно отслеживать, когда черная жидкость приближается к поверхности земли с той стороны и… Вместо Афины бурную реакцию выдала Кайрос. Шагнув вперед, она вдруг обхватила Софию за плечи, заглянула ей в глаза с помесью тревоги и слабой, едва уловимой надежды. — Хочешь сказать, ты чувствуешь скверну? — Э-э… — только и смогла ответить София. Афина равнодушно рассматривала перья своей накидки. Кайрос смотрела на Софию широко распахнутыми глазами и до сих пор ждала какого-то ответа. Пришлось Софии смотреть на единственного здравого в этой компании человека — ее старшего брата. — Я не слышал никакого гула, — объяснил Маэль. — Ни сейчас, ни тогда в доме, до того, как Черное поветрие вырвалось из-под земли в первый раз. Софи, ты уверена… — Уверена. — София высвободилась из хватки Кайрос, прошла сначала пару шагов к дому, затем, наоборот, от него. — Вот. Слушайте. Гул теперь стал тише. Дальше. Черное поветрие понемногу уходит от дома. Оно направляется куда-то к городской площади. А теперь… Кайрос не сводила с Софии внимательного взгляда. — Теперь я перестала его слышать, — со вздохом признала София. — Слишком далеко, — предположил Маэль. София согласно кивнула. Кайрос приложила ладонь к подбородку, обдумывая ее слова. — Отправляйся на городскую площадь, — велела она Афине. — Я разберусь с домом. Вместо того, чтобы убивать зараженных налево и направо, надо понять, возможно ли вернуть их с помощью селестиальных сил… или моих способностей. — Ты уже неоднократно пыталась, — отозвалась Афина, и впервые в ее голосе кроме холода зазвучало нечто еще. Едва уловимая печаль. — Аста… Кайрос, — одернула себя Афина. — Ты не можешь вернуть человека назад во времени. Законы Тейвата, несомненно, обладают своими особенностями, но законы Воображаемого Древа первичны, они являются первоосновой всего. И ты прекрасно это знаешь. Кайрос нахмурила брови. — Возможно. Но что насчет того случая с тенью Эона в параллельной вероятности? Ты не можешь утверждать, что мы знаем о вселенной все. И уж тем более об этом мире. София с Маэлем обменялись вопросительными взглядами. — Я пыталась вмешаться в течение времени сама, это правда, — кивнула Кайрос. — И в борьбе со скверной это не помогло. Она все еще тут, поражает в последние годы все больше участков артерий земли. Но что, если я попытаюсь сделать то же самое с помощью смертного? Да еще и по какой-то причине чувствительного к скверне? Афина одарила Софию таким взором, будто у той на голове выросли шляпки мухоморов. София поерзала. Ощущать себя предметом чужого разговора было неприятно. — Мы не справились, а смертная, думаешь, сможет? — спросила Афина. — Дай человечеству шанс, — приложив руку к сердцу, сказала Кайрос. — В отличие от нас, они принадлежат этому миру и гораздо лучше чувствуют его природу. «Смертная», «человечество»… Прокручивая в голове эти слова, такие странные и возвышенные, глядя на двух неземных девушек, которые были прекрасны и опасны одновременно, София вдруг вспомнила, где раньше слышала имя Элигос. Это была одна из богинь Селестии, той самой, что прогнала коварных драконов под землю и установила на земле порядок. Богиня! Если бы София так не злилась из-за внезапного нападения, она бы наверняка повалилась на колени. Ой-ой! Она схватила за накидку богиню! Более того: она нахамила богине! Судя по противоречивому выражению лица, Маэля обуревали схожие мысли. Кайрос с Афиной спорили, а потому ничего не заметили. — Ты делаешь слишком большую ставку на человечество, Кайрос, — сказала Афина. — Людей легко сломить. Легко подчинить скверне. Эта странная связь… — Ее пристальный взгляд скользнул к Софии, и та невольно поежилась. — Что-то с ней не так. Не может быть человек просто так связан со скверной. Она опасна. Заслышав эти слова, Маэль хотел высказать все, что думает о двух богинях и их планах на его сестру, но ни Афина, ни Кайрос не стали к нему прислушиваться. — Я сказала свое слово. Вынесем это позже на общее обсуждение, а сейчас нужно устранить последствия удара, насколько возможно. Афина хмыкнула, недовольная ответом Кайрос, но спорить не стала. — Не делай глупостей, — предупредила она. Вновь призвав копье, она напоследок задержала на Софии с Маэлем неприязненный взгляд, а после развернулась и скрылась в темноте. Не успела София выдохнуть с облегчением, как Кайрос опять ухватила ее за плечи. Глаза богини горели надеждой, а когда она заговорила, ее голос дрожал от возбуждения и тревоги одновременно: — Послушай. Ты обладаешь уникальным даром. Возможно, объединив наши усилия, мы поймем, как остановить Черное поветрие. Как остановить скверну по всему миру! — Кайрос сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с наплывом эмоций. — Можно сказать, что я могу в какой-то мере управлять временем. Если обратить распространение Черного поветрия вспять… — Получится, будто никакого Черного поветрия и вовсе не существовало, — подхватила София. — Разве такое возможно? Кайрос ответила лучезарной улыбкой. — Теоретически. Я не могу вернуть мир в прошлое, только воспроизводить состояние объектов в конкретной временной точке. Звучало сложно, и София потерла точку между бровей, но тут на выручку пришел Маэль. Он соображал не так хорошо, как еще один брат Софии и главный умник города, Тираэль, но самым старшим полагается преуспевать во всем понемногу. Жизнь в большой семье и столь же большая ответственность приучили Маэля думать быстро. — Как вы сделали с копьем Афины, — подметил он. София щелкнула пальцами, уловив направление его мыслей. Кайрос не смогла обернуть время вспять, изменить прошлое таким образом, чтобы Афина никогда не заносила над Маэлем копье. Но во время атаки копье само вырвалось из рук Афины и оказалось позади нее. Очевидно, это и значило «воспроизвести состояние объекта в конкретной временной точке». — Значит, вы хотите воспроизвести состояние артерий земли, из которых вырывается Черное поветрие, в той временной точке, когда они еще не были заражены, — догадался Маэль. Кайрос кивнула. — Хочу. Но не могу. И сама пока не понимаю, почему. Скверна — вы называете ее Черным поветрием — обладает рядом неведомых нам свойств, и лишь ее тщательное изучение может подсказать, что именно я делаю не так. Может, все дело именно в моей неспособности ощущать течение скверны по артериям земли. Но с талантом Софии… София открыла рот, но прежде, чем она успела вставить хоть слово, Маэль сжал ее плечо, сделал еще один шаг вперед. — Вы хотите вовлечь мою сестру в нечто, чего сами не понимаете? — Я лишь хочу провести небольшой эксперимент, — отозвалась Кайрос с такой простотой, что София сразу поняла: представления богов об опасностях оторваны от человеческих так же сильно, как Тейват от ближайшей обитаемой планеты. — Ничего страшного. Мы зайдем в зараженный дом… Глаз Бога Маэля замерцал ледяным светом. Тираэль, изучавший Глаза Бога, всегда говорил, что они выдают эмоции владельца. — И это вы называете «ничего страшного»? Вы собираетесь завести ее в зараженный дом! Да вы вообще видели, что Черное поветрие способно делать с людьми? Маэль с Кайрос принялись спорить. София их не слушала. Некоторое время она простояла, постукивая пятками друг о друга и прислушиваясь к передвижению Черного поветрия. Гул не вернулся. Очевидно, Черное поветрие отступило в сторону городской площади и теперь наводило панику там, куда ушла жуткая Афина. Затем София вскинула голову, скользнула взглядом по окну чердака. Окно оставалось темным. София вспомнила, как видела там чью-то бледную руку, и невольно поежилась. — Я это сделаю, — сказала она твердо. И Маэль, и Кайрос взглянули на нее с одинаковым удивлением. София не сдержала слабой ухмылки. Хоть в чем-то они были согласны. — Маэль, я знаю, ты волнуешься, но если Черное поветрие можно остановить, я хочу попробовать. — София приложила руку к сердцу, невольно повторив недавний жест Кайрос. — В конце концов, в доме все еще остается наша семья. Мы должны им помочь. Помогать друг другу вопреки жизненным штормам — это же девиз семьи Мадригал, помнишь? Маэль приложил руку ко лбу. Решение Софии было ему не по душе, но за что София всегда обожала старшего брата, так это за его умение предоставлять младшим самостоятельность. — Хорошо, — со вздохом согласился он. — Но я пойду в дом с вами. — Слишком опасно, — попыталась возразить Кайрос. Маэль фыркнул, не стесняясь того, что реагирует таким образом на богиню. — Вы только что убеждали меня, что в вашем «маленьком эксперименте» нет «ничего страшного». Потрудитесь хотя бы запоминать вашу ложь, чтобы она не звучала настолько нагло. София не знала, поругать брата за такое нахальство или же восхититься тем, с каким невозмутимым лицом он отчитал богиню. Кайрос же наградила его задумчивым взглядом. — Будьте осторожны, общаясь подобным образом с другими богами, — сказала она вдруг. — Некоторые из них склонны принимать слова близко к сердцу… и карать тех, кто смеет проявлять неуважение. — Как Афина? — поинтересовалась София. Кайрос не ответила. Тогда София, бросив еще один прощальный взгляд на окно чердака, произнесла: — Вы сказали, что мы должны объединить усилия. Как? По губам Кайрос скользнула улыбка, на сей раз не лучезарная, а мягкая-премягкая, с какой обычно разговаривают с новорожденными. — Обычно я никогда этого не делаю, но думаю, на сей раз можно допустить небольшое исключение. — В ее глазах вспыхнули веселые искорки, и она подмигнула Софии с неожиданным озорством. — Я дарую тебе селестиальное благословение. Частицу своего дара управления временем. Считай это… неким подобием Глаза Бога.

* * *

— О, да Афина королева фальшивой улыбки. — Она нас ненавидит. — Как и все они. Терион с раздражением отправил скомканную салфетку в полет, и та приземлилась прямиком в мусорку, увенчав гору других таких же салфеток. Тэмари проводила импровизированный снаряд Териона задумчивым взглядом. Затем, закинув ногу на ногу, покатала в пальцах ножку бокала. На темно-багряной поверхности вина плясали золотые блики. Такие же отражались в глазах Тэмари — полуприкрытых, подведенных стрелками, которые можно было увидеть на ней лишь по особым случаям. — Они с самого начала относились к проекту «Оскверненные» настороженно, — продолжил Терион. — И я могу это понять, поскольку скверна непредсказуема. Проект же подразумевал, что богам придется наделить нескольких людей силой, которую они не понимают и не могут контролировать самостоятельно. Естественно, это вызывает опасения. Естественно, сейчас они боятся. Достаточно только взглянуть на состояние Екатерины или Цзиньхуа. Это я тоже понимаю. — И все же ты злишься, — подметила Тэмари. — Настолько, что опять нагрубил Афине, хотя прекрасно знаешь, как опасно это делать. Терион откинулся на спинку дивана, нервно поправил галстук. Они с Тэмари, как и все оскверненные, выглядели празднично: Терион в строгом черном костюме с удлиненным пиджаком, Тэмари — в фиолетовом платье, которое плотно облегало ее талию и бедра. Несмотря на это, оба — как и все оскверненные — прекрасно понимали всю фальшь сегодняшнего праздника. Боги решили провести бал в честь дня рождения Шиу, их первого оскверненного. Но на самом деле это была лишь игра. Притом для каждого представителя Небесного порядка она была своей. Кто-то хотел завоевать симпатию людей. Кто-то мечтал растворить Тейват в иллюзии контроля над заведомо проигранной войной — или же раствориться в этой иллюзии самостоятельно. Кто-то, как Афина, полагал, что оскверненных, столь нестабильных в последнее время, стоит держать под тщательным присмотром даже в их выходной. Еще была Кайрос. Она же Астарот, богиня времени. Напряжение между богами и оскверненными понемногу достигало своего пика, и Кайрос переживала, как это скажется на войне со скверной. Она надеялась, сегодняшний жалкий пир во время чумы станет путем к примирению, но этого, разумеется, не случилось. Боги прятались за фальшивыми улыбками. Оскверненные даже не пытались скрыть холодности — все семеро прекрасно понимали, что в последние полгода боги тщательно присматриваются к своему оружию, пытаясь решить, не пора ли предать его селестиальному огню. — Конечно, я злюсь, — ответил Терион, бросив терзать галстук. — Я злюсь, потому что они переживают не о том. Цзиньхуа почти нас не помнит, ее разум раскалывается на две половины. Екатерина бросается на нас с ножом, потому что страдает от галлюцинаций. Арей в конце каждой битвы падает без сознания и постоянно, даже за пределами поля боя, испытывает сильные боли. Вот об этом стоит переживать. О том, что мы боремся со скверной не только снаружи, но и внутри. И с тем темпом, которые боги для нас задали, с теми жертвами, которые постоянно приходится приносить… — Мы поддаемся ей, — тихо закончила его мысль Тэмари. Терион мрачно кивнул. Признавать это было неприятно, но за семь лет оскверненные разучились лгать самим себе. Предпочесть иллюзии и заблуждения реальной картине — первый шаг к поражению. — Если это произойдет, мы в самом деле станем опасны, — добавил он. — Неконтролируемая сила, высшее существо, порожденное скверной… С учетом всего, что мы видели и пережили, мы отдадимся скверне без остатка. И превратимся в чудовищ, с какими Тейват еще не сталкивался. Тэмари пригубила вино, отыскала взглядом Екатерину. Та держалась в отдалении от праздничной толпы и за весь вечер ни разу не перекинулась с друзьями даже словом, лишь скомканно поздравила Арея с днем рождения. — Хочешь сказать, боги переживают не об этом? Терион подхватил с подлокотника свой бокал, но пить не стал, принялся беспокойно вращать его в руках. — Большая их часть боится, что мы воспользуемся своей силой и тем положением, которое заняли в обществе благодаря их покровительству. — Воспользуемся для чего? — уточнила Тэмари. Она терпеть не могла хитроумные замыслы и разбиралась в них гораздо хуже Териона, который анализировал поведение богов и перемены в их отношении к оскверненным с самого своего первого дня в качестве солдата на передовой. — Чтобы свергнуть богов. — Свергнуть богов, — повторила, не поверив своим ушам, Тэмари. — Да, свергнуть. Терион опустил глаза в бокал. Вино, разумеется, напомнило о крови. Следом за этим пришли воспоминания о пожаре во Флорентайне, о зараженных, которых Териону пришлось убить — и в которых он узнавал знакомых, некогда живших на соседней улице. К горлу подкатила тошнота. Он торопливо отставил бокал в сторону. — Тэмари, они ведь сами пришли не из этого мира и воцарились над Тейватом именно благодаря тому, что свергли прежних правителей. Теперь они боятся, что мы сделаем то же самое. — Но это же бред, — вскинулась Тэмари. — Зачем? Нам и так ответственности на своих плечах хватает. — Страх не способен дать ответ на вопрос «зачем», — отозвался Терион. — А вот подтолкнуть к принятию ошибочных решений вполне может. Что бы мы ни делали, заблуждения богов будут множиться, и пройдет… Погоди. — Он выпрямил спину, всматриваясь в толпу. — К нам идет Арей. Давай отложим этот разговор. Тэмари согласно кивнула. Пускай бал был фальшивкой, день рождения Арея все еще оставался важным праздником, и никому из оскверненных не хотелось грузить бессменного лидера трудностями неопределенного будущего. Впрочем, как только Арей приблизился к дивану, он сказал: — Не утруждайтесь. По выражению ваших лиц и так ясно, о чем вы тут разговаривали. Терион с Тэмари обменялись виноватыми взглядами, но Арей, не обратив внимания, небрежно спрятал одну руку в карман. Он был в черном пиджаке, наброшенном на плечи: надеть его нормально не позволяла рана, которую Арей получил во вчерашней битве. Она была несерьезной, но в отличие от предыдущих подобных ран по неведомой причине не зажила за ночь. Арей пытался делать вид, что чувствует себя нормально, но Терион видел, как при всяком движении плеча по лицу Арея проскальзывает едва уловимое болезненное выражение. А ведь праздник скоро закончится, и завтра им опять предстоит отправиться в самую гущу сражения. Мысль об этом снова вызвала вспышку злости, и Терион принялся с неистовством терзать очередную салфетку. Арей бесстрастно наблюдал за его движениями. — Я тоже считаю, что все это фарс, — признался он. — И что на самом деле некоторые боги во главе с Афиной прямо сейчас смотрят на нас, потому что думают, смогут ли убить нас, не запятнав свою репутацию. Тэмари осторожно выглянула из-за Арея и убедилась, что пронизывающий взгляд Афины пронзает Териона не хуже Элисейского копья. — Вы вообще можете в это поверить? — спросила Тэмари. — Весь мир прямо сейчас воюет со скверной, а их заботит только то, не скинем ли мы их с позолоченных тронов. Пускай сами отправляются на передовую. Они слишком долго держались вдали от поля боя и забыли, за что мы на самом деле сражаемся. Арей вдруг слегка побледнел и без приглашения опустился между Терионом и Тэмари — опустился тяжело, не сдержав тихого вздоха. Салфетка в руках Териона надорвалась. Он понимал, что Арею приходится собирать в кулак всю свою волю, лишь бы находить силы стоять прямо, лишь бы присутствовать здесь, даруя людям зыбкую уверенность в завтрашнем дне. Когда Терион нашел его вчера после боя, Арей лежал у камня, покрытого его собственной кровью, и не хотел вставать. Не потому, что ему больше не за что было сражаться. Не потому, что он хотел, как в первый год после осквернения, оборвать свое невыносимо тяжелое существование. Он просто не мог. Будто скверна и Могущество Шиу постепенно выжигали его изнутри. Рука Тэмари осторожно коснулась колена Арея. Она тоже уловила его болезненное состояние и хотела поддержать, но Арей дернулся, сбрасывая ее ладонь, качнул головой. — Не надо. Спасибо, но нет. Не показывайте им слабости. Вы же знаете, это не даст нам права на передышку, только подвергнет новой опасности. Терион с Тэмари обменялись взглядами. Арей был прав — и от этого все трое чувствовали себя настолько горько, что казалось, будто сердце покалывают десятки стеклянных игл. — Давайте бросим все это к чертовой матери, — предложила Тэмари. — Сбежим куда-нибудь. Да хоть бы в летний домик семьи Мадригал. Терион чуть усмехнулся. Даже самой Тэмари было очевидно, насколько абсурдно ее предложение, поэтому он не смог удержаться, поддержал эту наивную мечту так, как если бы она была осуществимой: — Мама Софии будет счастлива. Не знаю, сколько раз она звала туда Арея… и сколько раз приглашала на чай с печеньем меня. Как будто это может перечеркнуть тот факт, что они переехали в Валентию против воли Софии, лишь бы наша дружба не мешала ей получить Глаз Бога. Или тот факт, что мы с Софией уже давным-давно об этом забыли. — Детство было так давно, да? — усмехнулась в ответ Тэмари. Они оба посмотрели на Арея. Тот сидел, уперевшись здоровой рукой в колено, и отсутствующе глядел перед собой — опять провалился глубоко в мысли, которыми он не делился даже с лучшими друзьями. — Нам некуда бежать, — сказал наконец Арей. — И негде прятаться. Да и вряд ли мы имеем на это право. Терион согласно кивнул. — Мы не ради богов вступили в эту войну. — Да и вообще, пошли эти боги, — припечатала, хлопнув бокалом по подлокотнику, Тэмари. — Мне этим ублюдкам нечего больше сказать. Поговорим, когда победим скверну. Арей слабо улыбнулся. Он был благодарен друзьям за попытку поддержать его, но, как и всегда, оценивал реальное положение вещей. А положение это было очевидно всем. Пускай Арей не стал озвучивать своих мыслей вслух, Терион и так все понял по выражению его глаз: не имеет значения, чем закончится война со скверной, не имеет значения, даже если оскверненные принесут победу. Они заражены силой, которую боги пытаются искоренить из Тейвата. Они опасны. Как только уровень этой опасности приблизится к критической отметке или же оскверненные станут не нужны, боги избавятся от них, чтобы уберечь от риска и Тейват, и себя самих. Мнение Кайрос и еще нескольких более миролюбиво настроенных богов не могло повлиять на решения большинства. — Мы ничего не можем поделать с их безумными теориями, — тихо сказал Арей, отыскав в кармане пачку сигарет. — Но пока что мы все еще нужны им. Война со скверной пока только набирает обороты, а у богов нет альтернатив. Давайте держаться за этот факт. Давайте продолжать сражаться, чтобы продолжать жить. Столько, сколько сумеем протянуть. Терион прикрыл рукой глаза. Слышать подобные слова от человека, который справлял всего лишь свой двадцать седьмой день рождения, было попросту страшно. Арей хлопнул себя по колену и поднялся — не без труда, но все же с упрямством, которое радовало Териона куда больше его вчерашней беспомощности. Это бледное, лишенное воли к жизни лицо с колкими глазами, темными от залегших под ними теней, снилось ему сегодня всю ночь. — Отдохните, — привычно сказал Арей. Эти слова оскверненные слышали от него каждый выходной, вне зависимости от обстоятельств. — Завтра нам предстоит много работы. Не упускайте этот день. Нервно покручивая в пальцах пачку сигарет, Арей удалился в сторону балкона, где рассчитывал покурить в одиночестве. Терион и Тэмари проводили его взглядами. Походка у Арея была какой-то странной, дерганой. Сделав несколько шагов, он всякий раз ненадолго замирал. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он лишь изучает праздничную толпу или высматривает дорогу, но Терион с Тэмари оба знали: Арей борется с приступами боли, острой и обжигающей, как лезвие Могущества Шиу. Говорить о плачевном состоянии Арея им не хотелось, поэтому Тэмари, отпив еще вина, заметила: — Он стал больше говорить. Заметил? — Он вообще изменился, — отозвался Терион. — За последний год особенно. Думаю, он стал… мягче. И наконец-то научился хоть немного открываться людям. — Заслуга Софии, — улыбнулась Тэмари. Терион ответил слабой усмешкой. — Определенно.               София ненадолго покинула праздничный зал. С тех пор, как она стала оскверненной, ее всегда сопровождал невыносимый гул. Иногда он был незаметным, и тогда София могла с легкостью жить полной жизнью. Гул скверны оставался зыбкой тенью где-то на границе сознания. Но иногда — как, например, сегодня — гул становился оглушительным. Из-за него звуки реального мира превращались в неразборчивую какофонию. Приятная мелодия скрипки звучала для Софии так, будто где-то в печной трубе застряла голодная кошка. Голоса друзей казались искаженными, похожими то на бульканье рыб, то на скрежет ножа по тарелке. Окружающее пространство давило, бурлило, как кипящая вода в раскаленной кастрюле, и через час борьбы с этим невыносимым чувством София была вынуждена, признав поражение, отступить в коридор. В коридоре стало легче. Воздух здесь был не таким спертым, как в зале, и холодные порывы февральского ветра проносились от двери к двери, путались в волосах, касались разгоряченной кожи, по которой уже начала расползаться сеточка черных прожилок. София с облегчением вздохнула. Запястье, прежде почти черное, понемногу принимало прежний оттенок. Гул отступал. Впрочем, на смену облегчению быстро пришло чувство вины. Софии было стыдно сбегать из зала в разгар столь важного праздника. Конечно, поддаться скверне в день рождения Арея было бы гораздо хуже, но ведь он как-то обмолвился, что хотел бы видеть на балу всех своих друзей. Включая Софию. В особенности Софию. От мысли об этих словах у нее до сих пор слегка краснели кончики ушей. — Ты в порядке? Обернувшись, София увидела у дверей в зал Кайрос. Ее белые волосы, которые с момента их первого знакомства стали еще длиннее, были забраны в высокий пучок с двумя тонкими закрученными прядями, обрамлявшими бледное лицо. Оно по-прежнему оставалось миловидным, но за последние пару лет сильно исхудало: Кайрос до сих пор не могла найти решение проблемы со скверной, и это нервировало ее до такой степени, что изнашивало даже божественный организм. Кайрос, вероятно, уходила пройтись наедине со своими мыслями, потому что возвращалась в зал с бокалом шампанского. София заметила на ее синем платье со сверкающим звездным шлейфом хлопья снега. — В порядке, — соврала София. — Просто захотелось немного подышать. — Понимаю! — засмеялась Кайрос. А потом тоже соврала: — Мне тоже. Она обхватила ручку двери, но возвращаться в зал не стала. Вместо этого она, поколебавшись, вновь повернулась к Софии. — И все же, Софи… Я могу чем-то тебе помочь? София вздохнула. «Софи» ее называли очень редко. В основном это делал только Арей. Кайрос же прибегала к этому обращению, когда намеревалась прочитать очередную жизненную лекцию. Осознав, что увиливать от ответа бесполезно, София красноречиво продемонстрировала выцветающие прожилки на руке. — Обостряется? — уточнила Кайрос. Она приблизилась, остановилась, уперевшись бедром в край подоконника, и на таком расстоянии София без труда уловила в ее глазах тревожные искры. — У всех нас, — пожала плечами она. — Наверное, скверна не может вечно существовать в человеческом организме и рано или поздно начинает его изнашивать. Мы все испытываем разные симптомы. В особенности… — София запнулась, отвернулась к окну, взволнованная воспоминаниями о вчерашнем сражении, об Арее, которого Терион вытянул с поля боя едва ли не силком. — Кайрос, я знаю, что мы нужны Небесному порядку, но мне кажется, сейчас мы приблизились к той черте, за которой принесем больше вреда, нежели пользы. Кайрос молча кусала губы. София наблюдала за ней уголком глаза. По лицу богини времени скользили мрачные тени: София не сомневалась, Кайрос и сама не единожды над этим размышляла. — Я знаю, — сказала она наконец. — Софи, милая, я знаю. Вы все заслуживаете отдыха. Нормальной жизни, которую у вас отняли. Я говорила на эту тему с Афиной, но мы пока так и не пришли к согласию. Она не хочет создавать новых оскверненных. — Мы бы тоже этого не хотели, — тихо произнесла София. Они обсуждали это с Идрисом и Ареем несколько дней назад — сразу после того, как один паренек, не сумевший выдержать заражения во Флорентайне, корчился на земле и молил о смерти. Его убила Екатерина. После этого она молчала до самого утра, вплоть до момента, пока небо над горами не прорезали первые солнечные лучи. Кайрос вздохнула. — Я знаю. Но не уверена, что вы получите шанс на освобождение, пока не появится кто-то, способный вас заменить. София чуть улыбнулась. Для богини Кайрос была поразительно наивна — она применяла слово «освобождение» так легко, словно за ним не пряталась обернутая в божественную фальшь смерть. — Сейчас я думаю, нельзя ли каким-то образом использовать в борьбе со скверной не людей, а артефакты, — продолжила Кайрос. — Если мы сможем наделить силами, подобными вашим, оружие… Скажем, такое, как Могущество Шиу. Представляешь, что из этого может получиться? «Страшные вещи», — подумала София, но вслух опять ничего не сказала. Кайрос была богиней. Она старалась прислушиваться к оскверненным, но воспринимала многие проблемы совершенно иначе. И как бы она ни старалась быть ближе к людям, она все равно оставалась от них далека. — Оскверненным больше не придется сражаться. Боги смогут использовать это оружие, не привлекая людей, победить скверну… Кайрос рассуждала пылко, и София слушала ее, с легкой улыбкой склонив голову набок. Когда-то таким же запалом, такой же яркой, едва ли не согревающей энергетикой Кайрос зажгла в Софии желание сражаться со скверной. В тот день она даровала Софии свое благословение — великий дар. И совершенно бесполезный. За столько лет они с Кайрос так и не смогли придумать, как использовать его для отката состояний артерий земли назад во времени. София не переставала штудировать сложную научную литературу. Она уже могла бы, даже не обращаясь к учебникам, вести по устройству Воображаемого пространства и Моря квантов лекции. Но ни одна книга, ни один эксперимент, никакие гениальные теории Тираэля не принесли результата. Скверна по-прежнему властвовала над Тейватом, погружая один город за другим в кошмар, от которого невозможно было проснуться. Люди продолжали умирать или превращаться в чудовищ. Друзья продолжали страдать от ужасных побочных эффектов, которые спустя семь лет заражения настигли их с особенной жестокостью. Несмотря на усилия… все оставалось по-прежнему. Руки Софии сжали край подоконника. В глазах на мгновение промелькнул красный огонь. Перебив Кайрос на полуслове, София сказала: — Я хочу найти Арея. Кайрос обмерла. Ее пальцы стиснули бокал с шампанским с такой силой, что утонченное, как сама Кайрос, стекло грозилось треснуть. Несмотря на непреодолимый разрыв между людьми и богами, с момента их первой встречи у дома семьи Мадригал София и Кайрос оставались подругами. Они пережили немало трудностей. Часто спорили, даже ругались, особенно когда речь заходила о борьбе со скверной. Кайрос была наивна. Она руководила войной за безопасными стенами, сидя перед картами и книгами в легких платьях и с кружкой чая в руках. София же, перепачканная кровью, грязью и скверной, познавала войну на поле боя. Вместо кружки с чаем она держала в руках оружие. Вместо карт и планов она видела тела бывших друзей и смерть, затопившую Тейват беспощадным океаном. Конечно, возвращаясь на базу, София первым делом разбивала мечты Кайрос о железные стены реальности. И все же… София никогда не разговаривала с Кайрос так. Словно Кайрос вдруг стала казаться ей неприятной и даже смешной. Смешной до злобного хохота, до презрительного блеска в сощуренных от ярости глазах. — Софи… — окликнула Кайрос. Но София не стала слушать. Она была сыта по горло: наивными мечтами, лучезарными улыбками, обещаниями лучшей жизни. Она хорошо понимала перспективы, которые ждали оскверненных в будущем, и злилась на Кайрос из-за того, что та решительно не осознавала реального положения дел. Или, может, отказывалась осознавать его — и вступать в борьбу против безумия остальных божеств по-настоящему. Кайрос носила свою маску так давно, что в какой-то момент и сама начала верить, будто это ее настоящее лицо. Но на самом деле она ничем не отличалась от других богов. Такая же холодная, такая же оторванная от людей. Только вместо ненависти она прятала за маской безразличие. — Хорошего тебе вечера, — сказала София и, развернувшись на каблуках, первой толкнула двери в переполненный зал.               Арей вышел с балкона, размышляя, не побыть ли ему там до конца праздника. Оставалось потерпеть еще около часа, но в его нынешнем состоянии каждая секунда казалась изощренной пыткой. Он не мог ни пить, ни есть. Даже сигаретный дым чудился ему парами скверны, которые прокатывались по внутренностям раскаленным огнем. К сожалению, обязанности первого оскверненного были гораздо шире размахивания клинком на поле битвы. За семь лет войны Арей хорошо это уяснил. Люди нуждались в нем не только в качестве боевой единицы. Им нужен был чертов герой. Даже если он был просто образом, который помогал им снова и снова поднимать оружие в невозможной борьбе. Пропав в мыслях, Арей бездумно сунул пачку сигарет в карман пиджака, промахнулся, ругнулся, наклонился, чтобы подобрать ее, пока она не оказалась растоптана праздничной толпой. Выпрямившись, он вдруг увидел на противоположном конце зала Софию — и выронил сигареты еще раз, на сей раз потому, что перехватил ее теплый взгляд. Она выглядела восхитительно. Арей всегда считал ее восхитительной, но сегодня, в нарядном светло-фиолетовом платье с нежными прозрачными рукавами, затянутыми на запястьях лентами, она казалась цветком сирени, принявшим человеческий облик. В ушах София носила серьги, похожие на крылья бабочки — подарок Териона. Шею же обнимала подвеска, которую года три назад преподнес ей на день рождения Арей. Теплый свет свечей танцевал в зеленых глазах Софии, а мягкие тени удачно подчеркивали контуры ее лица с заостренными, слегка лисьими чертами. Немного постояв, словно тоже изучая Арея, София двинулась к нему. Арей во второй раз подобрал сигареты и стал проталкиваться через толпу. — Привет, — одновременно сказали они. София улыбнулась. Уголок ее рта нервно подрагивал, а по связи, протянутой между оскверненными и их лидером, Арей улавливал чувство вины и тоску, густую и тягучую, будто патока. — Что-то случилось? София привычным жестом принялась накручивать на палец прядь волос. Арей привычным жестом придержал ее руку. Они стояли так близко друг к другу, что, когда София вскинула голову, Арей ощутил, как ее дыхание касается шеи теплыми порывами. — Арей… — София поколебалась. Она явно хотела уйти от ответа, но вспомнила, что лгать ему не имеет смысла. — Я нагрубила Кайрос. Знаю, что она ни в чем не виновата и старается для всех нас… но все равно нагрубила. Пальцы Арея по-прежнему бережно держали ее за запястье. Свет в зале был приглушенным, но Арей все равно увидел следы черных прожилок, почти выцветших. Несмотря на это, они все же оставили на коже Софии едва различимые, похожие на шрамы от царапин отметины. — Болит? — тихо спросил он. София покачала головой. — Просто беспокоит, — призналась она. — Гул сегодня не смолкает целый день. Скверна необычайно активна, как будто… Не знаю. Может, скоро случится что-то серьезное. А может, я просто поддаюсь заражению. Заметив, как в глазах Арея промелькнула грусть, София поспешно напустила на лицо фальшивую улыбку. — Но рядом с тобой мне легче, так что давай не будем об этом! В конце концов, сегодня ведь твой день рождения. А еще выходной. Ты сам говорил, что в выходной мы не обсуждаем проблемы. Она все говорила и говорила, пытаясь словами заполнить пустоту, которую выедал в ее сердце скрытый ужас. Арей беззвучно вздохнул. — Кстати, — припомнила София. — Я приготовила тебе подарок, но из-за всех этих официальных церемоний так и не успела вручить. — Она выставила перед собой ладони, и в россыпи золотых частиц на них появилась маленькая коробочка, обернутая зеленым бантом — прямо в цвет ее глаз. — Вот. С днем рождения, Арей. Будь счастлив. Потому что ты этого заслуживаешь. Арей накрыл коробку ладонью, ощущая, как от рук Софии исходит приятное тепло. Оно омывало его исцеляющими волнами, и он с удовольствием простоял бы так до конца праздника, но Софии, очевидно, не терпелось узнать, что он думает о подарке. В коробке обнаружился плетеный браслет из черной кожи. Его середину украшал серебряный уроборос — змей, который пытался заглотить собственный хвост. Такие браслеты часто использовались в качестве оберегов, не только от скверны, но и от разного рода несчастий. Тираэль, старший брат Софии, не переставал ворчать, что слепая вера в защитную силу таких оберегов до добра не доводит и что полагаться следует только на действенные, проверенные наукой методы. Но София подарила Арею этот браслет не из-за того, что он был оберегом. Она просто запомнила, как полгода назад Арей обмолвился, что находит уроборосов забавными и даже милыми. София тогда долго хохотала, а потом заявила, что у Арея очень странные предпочтения. Этот браслет был символом того, что она всегда была рядом и всегда слушала его, чем бы он с ней ни делился. — Спасибо, — выдохнул Арей. Он протянул Софии коробку, и она, безошибочно разгадав его молчаливую просьбу, подцепила браслет, приложила его к запястью Арея, медленно застегнула, наблюдая, как бьется его потревоженная ее прикосновениями жилка. Фортепьяно отыграло последний мажорный аккорд, и после взрыва аплодисментов пальцы приглашенного музыканта нежно прожали несколько клавиш — начинался медленный танец.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Lord Huron — The Night We Met. Ставьте на повтор

— Я не смогу нормально потанцевать с тобой, — кивнув на свое израненное плечо, сказал Арей. — Но если хочешь… Она хотела. Арей понял это по тому, как порывисто подалось вперед ее тело, как она переплела его пальцы со своими, положила ладонь на спину так, чтобы не задевать рану. Ее изумрудные глаза оказались совсем близко. Арей видел, как в них искрится золотой свет — и как в них по неведомой причине собираются прозрачные слезы. — Софи, — тихо произнес он. Ладонь Софии подрагивала, и Арей осторожно сжал ее, провел большим пальцем, ощущая россыпь мелких шрамов, оставшихся после случившегося у нее дома удара скверны. Это произошло одиннадцать лет назад. Семь лет назад они встретились. Шесть с половиной — танцевали в этом самом зале, тогда еще даже не представляя, какие испытания и потери ждут впереди. В тот день София тоже носила сиреневое платье. В тот день Арей впервые подумал, как ему нравится находиться рядом с ней. А сегодня он впервые подумал о том, что хотел бы этого до конца своих дней. Кружить с ней по залу. Наблюдать за тем, как на ее щеках расцветает румянец. Ощущать ее тепло, нежность ее прикосновений, слушать ее голос, ее сбивчивые, но всегда интересные или забавные рассказы. Лежать, глядя, как она мирно спит на другой стороне кровати, по своему обыкновению сунув руку под подушку и слегка приоткрыв губы. Они отстранились друг от друга. Арей пропустил Софию под своей рукой, стараясь ни на миг не упускать ее из виду. София неторопливо вернулась к нему, встала еще ближе, чем раньше. Ее разгоряченное дыхание теперь касалось уха, и Арей ощущал, как по задней части шеи бегут мурашки. — Давай уйдем, — шепнула она. — Афина не перестает таращиться. — Я знаю, знаю, — почти прижавшись к ее уху, шепнул в ответ Арей. Легкий, ненавязчивый запах духов Софии окутывал его подобно магическому дурману. — Но мы не можем. Потерпи еще час. — Ты устал, Арей. Это читается в каждом твоем движении. Почему ты должен терпеть? Ради чего? Он не ответил, чуть отстранился, чтобы заглянуть Софии в лицо. Слеза застыла на ее ресницах крупной соленой каплей, и Арей, с некоторым трудом подняв раненую руку, осторожно ее стер. София заморгала. Опустила глаза, словно пристыженная собственной эмоциональностью. Тогда Арей коснулся самыми кончиками пальцев ее щеки. София подняла голову — перехватив ее взгляд, Арей слабо улыбнулся. — Помнишь, как мы впервые встретились? — Я сказала, что даже у прикроватной тумбы эмоциональный диапазон шире твоего, — со вздохом отозвалась София. — А потом заявила, что если меня заставят работать под твоим началом, я найду способ схлопнуть эту вселенную к чертовой матери. Арей беззвучно рассмеялся и кивнул. София тоже засмеялась — вслух, привычно громко, из-за чего несколько танцующих неподалеку обернулись. — Как обстоят дела со схлопыванием вселенной? — уточнил Арей. — Бесстыжий, — отозвалась София. — А ты думаешь, для чего я все время читаю книги по устройству Воображаемого пространства? — Так и знал, что у тебя корыстные намерения. — Бесстыжий! — повторила София. Они замерли, взглянув друг на друга. Музыка продолжала ласково обнимать их за плечи, создавая спасительную иллюзию, будто война происходит где-то далеко, а они сами не имеют к ней отношения. София осторожно потянулась к Арею. Он стоял неподвижно, ощущая тело скованным, но не цепями, не удушливыми объятиями скверны — неведомой магией, которая с момента встречи с Софией незримо сопровождала его, придавала сил двигаться дальше даже в темные дни. Ее ладонь лежала у него на спине. Ее глаза были совсем близко, а если бы он подался на несколько дюймов вперед, то смог бы коснуться ее губ, слегка приоткрытых от очарованности моментом. — Не здесь, — шепнул Арей. — Да, — шепнула в ответ София. Они отстранились друг от друга, продолжив танец, а затем по велению музыки сошлись снова, и Арей добавил: — Приходи ко мне после праздника. В глазах Софии разгорелись веселые искры. — Впустишь меня в свою святыню? По-моему, даже Терион не удостаивался чести побывать в твоей комнате. — Потому что я стесняюсь бардака, — с непроницаемым лицом ответил Арей. — Но тебе-то к бардаку не привыкать. Признавайся, сколько Себастьянов ты успела спрятать в своей комнате за семь лет? — Я тебя укушу, — пригрозила София. Выпустив ее руку, Арей придержал ее за талию, и София отклонилась назад. Арей, напротив, подался вперед. Их лица снова оказались близко друг к другу, и оба, прикрываясь танцем, наслаждались этим мигом, этим контактом, который установился не только между их телами, но и между сердцами, туго переплетенными, будто полоски кожи на браслете Арея. — Я бы на это посмотрел, — тихо сказал Арей. София фыркнула. Арей помог ей выпрямиться, в последний раз провел под своей рукой — а затем музыка закончилась, и они были вынуждены отпрянуть друг от друга, пока вспыхнувшая между ними страсть не стала достоянием общественности. — Я приду, — пообещала, выпустив ладонь Арея, София. — Я буду ждать, — ответил Арей. Взгляд Афины пронзал их обоих Элисейским копьем. Прежде, чем она приблизилась, размахивая полами своей неизменной совиной накидки, София махнула Арею и скрылась в танцующей толпе. Он остался стоять. Одна его рука, раненая, дрожала. Второй он поглаживал подаренный Софией браслет. Мир рассыпался на части вместе с самим Ареем. А он держался за то, за что еще мог держаться. Все семь лет Арей не уставал напоминать себе, что судьба может отнять любимых людей по щелчку пальцев — так, как она уже не раз делала прежде. Все семь лет он держал дистанцию, потому что боялся впустить в сердце надежду. И он по-прежнему понимал, как иллюзорно то счастье, за которым он, очевидно умирающий человек, все еще пытался угнаться. Но еще он устал. Его дни подходили к концу. Именно по этой причине ему хотелось хотя бы раз соприкоснуться с тем, что из-за скверны и порушенного прошлого так и осталось для него недостижимым.

Конец музыкального фрагмента

* * *

У двери в комнату Арея София остановилась. Пальцы неуверенно обхватили прохладную ручку. София ждала этого момента семь лет. Со дня знакомства с Ареем ей было интересно, какие тайны скрывает его личная комната. Арей жил на общей базе дольше остальных оскверненных — наверняка за это время у него скопилось немало вещей, способных лучше рассказать о его предыстории, которая по сей день оставалась для Софии загадкой. Сделав глубокий вдох, словно перед погружением на самое дно оскверненного карьера в Валентии, София толкнула дверь и сделала робкий шаг за порог.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Before You Exit — The Butterfly Effect. Ставьте на повтор

Комната Арея была погружена в полумрак. Единственным источником освещения служила луна, чей тусклый свет едва просачивался сквозь задернутые шторы узкой бледной полосой. Комната оказалась на удивление небольшой. В ней не было отдельных помещений — она служила Арею и кабинетом, и спальней разом. Кровать была придвинута к самому окну. На подоконнике лежала книга. Судя по слою пыли, владелец не прикасался к ней уже довольно давно, но все же книга придавала комнате ощущение уюта, скудного подобия дома. Привалившись спиной к стене, Арей дремал. После окончания праздника прошло уже больше часа, а он до сих пор не переоделся, только скинул пиджак, который теперь накрывал спинку стула, будто чья-то сгорбленная тень. Сначала София хотела разбудить его, но передумала, решив воспользоваться возможностью и внимательно осмотреться. За семь лет жизни на базе у Арея так почти и не появилось личных вещей. Шкаф не был заполнен одеждой даже наполовину. Черно-красный плащ, который Арей чаще всего носил в выходные, лежал на столе бесформенным свертком. Большая часть комнаты стояла пустой и казалась необжитой. Будто луна тусклой полоской делила помещение на две части, и Арей по неведомой причине избегал второй половины. София приблизилась к столу. Под плащом обнаружилась потрепанная тетрадь с большим количеством дополнительных листов. Некоторые из них были вырваны, а после так и не вклеены обратно. Другие появились совсем недавно. София подобрала один из них, подставила под лунный свет, рассматривая почерк Арея — резкий, твердый настолько, что слова с другой стороны бумаги становились выпуклыми. Арей записывал тексты песен и аккорды. Пролистав тетрадь, София не сдержала улыбки — с внутренней стороны обложки Арей записал свою нелепую песенку про Себастьяна. София отложила тетрадь и подняла голову, изучая содержимое полок. В основном на них были выставлены тонкие книги, к которым Арей не проявлял особого интереса, и подарки друзей. София заметила даже игрушку для раскалывания орехов — традиционный сувенир с родины Екатерины. Игрушка напоминала человечка с довольно пугающим лицом. Завидев ее впервые, София повернулась к Екатерине и извиняющимся тоном попросила никогда ей подобные вещи не дарить. Арей, тем не менее, подарок принял. Судя по всему, лицо игрушки тоже показалось ему жутким, потому что Арей поднял подвижные руки человечка и вложил в них обрывок газеты — так казалось, что человечек широко улыбается новостям. София покачала головой. Арей почти всегда хранил молчание. Он не рассказывал о себе, редко вступал в бурные дискуссии, которые София, Терион и Идрис могли вести часами — только сидел в стороне и слушал друзей с отсутствующим выражением лица. Многие на базе считали его отстраненным и даже холодным. Многие его боялись. Но почти никто не знал, что на самом деле Арей был человеком с огромным сердцем. Ему было не чуждо чувство юмора, он бережно хранил памятные вещи и даже посреди моря скверны старался не забывать моменты, которые приносили ему радость и покой. — Софи? София обернулась, пристыженная своей тайной разведкой. Арей не обиделся. Его глаза были едва приоткрыты. С некоторым трудом сфокусировав взгляд, он похлопал рядом с собой, и София с готовностью опустилась на кровать — твердую, но все равно уютную. Их лица вновь оказались близко друг к другу. После праздника волосы Арея по-прежнему были зачесаны назад, и оттого София хорошо видела каждую его черточку, каждый шрам, россыпь мелких морщинок, которые поселились в уголках его глаз и между бровей. Дыхание Арея казалось прерывистым. Глаза заволакивала болезненная муть, и София со сжавшимся от сожаления сердцем приложила ладонь к его непривычно разгоряченной щеке, потянулась вперед, намереваясь бережно коснуться его губами. Она ждала этого целый вечер. Она думала об этом, когда меняла праздничное платье на свой обычный наряд, когда сняла серьги, но оставила подаренную Ареем подвеску на шее, когда шла по коридору, надеясь не наткнуться на Афину или даже на кого-то из друзей. Она больше не могла сопротивляться этому желанию, которое столько лет было спрятано где-то глубоко в недрах ее души, и по слабому мерцанию глаз Арея, казавшихся в лунном свете двумя серыми льдинками, понимала, что он думает о том же самом. И все-таки прежде, чем она смогла исполнить свою заветную мечту, Арей слегка отстранился и серьезным тоном попросил: — Подожди. Подожди секунду, Софи. Я хочу быть с тобой честным. Глаза закололо десятком крошечных игл. Это жжение было хорошо знакомо Софии — оно предвещало слезы. Сглотнув, она все же сумела обуздать эмоции и кивнула, чтобы Арей продолжал. — Ты… — Он еще немного отодвинулся, словно стыдился их контакта. — Ты уверена, что хочешь этого? Мы разойдемся уже завтра, и даже Небесный порядок не может сказать, увидим ли друг друга снова. Эта жизнь, эти отношения с постоянным риском… София молчала, наблюдая, как его взгляд нервно перебегает из одного угла комнаты в другой, будто пытаясь отыскать положение, в котором говорить откровенно будет легче. — Нет, — оборвал Арей сам себя. — Я ведь обещал быть с тобой честным. Поэтому должен перейти к сути. Я… Я не думаю, что проживу долго, Софи. Она ждала этих слов и потому только тихо вздохнула. — Мои раны больше не заживают, как раньше, — продолжил Арей. — Весь мир теперь как одно темное пятно, в котором кое-как проглядывают знакомые очертания. Я либо сгорю изнутри, либо поддамся скверне, и тогда вы должны будете поступить со мной так же, как с остальными зараженными. Учитывая все это, подумай еще раз. Ты правда этого… София не дала ему договорить. Может, это было самое глупое решение в ее жизни. Может, гораздо мудрее было бы уйти, сделав вид, что этого разговора никогда не было. Но она семь лет запирала желания под замком, семь лет жила по чьей угодно указке, кроме своей собственной. И теперь, когда Арей признавался в таких страшных вещах, а запястья самой Софии хранили следы черных прожилок скверны, ей больше не хотелось сдерживаться. Она подалась вперед, коснулась его губ своими губами, отчего Арей судорожно выдохнул. Его тело по-прежнему отклонялось назад, но София чувствовала, как он понемногу придвигается, как неосознанно растворяется в этом поцелуе, как пульсируют от бешеной скачки сердца вены на его исхудавших за последнее время руках. Отстранившись, София обмерла: в глазах Арея сверкали слезы. Как всегда, он сумел сдержать их, но эта глубокая эмоциональная отдача потрясла Софию до глубины души. — Прости, что так поздно, — тихо сказал Арей. — Прости. Так и не сумев отыскать подходящих слов, София порывисто подалась вперед, зарылась лицом в его грудь, и Арей осторожно привлек ее к себе. — Помнишь, ты как-то спрашивала меня о конце войны? О том, что будет после нее… О том, что я хотел бы после нее сделать. Куда бы пошел. Какую бы жизнь для себя выбрал. София кивнула. Ее душили слезы, так что на большее она была не способна. Рука Арея ласково поглаживала ее по волосам. — Я бы хотел выбрать вас, — едва различимо произнес Арей. — Всех вас. София не выдержала, разрыдалась в полный голос, и Арей, смутившись, вновь принялся просить прощения. София разрывалась между желанием пристукнуть его и поцеловать. В конце концов второе победило — подавшись вперед, она снова и снова касалась его губ, его измученного лица, его руки, которая обнимала ее за плечи и с нежностью перебирала пряди волос. — Ты ведь знаешь, что у нас не будет никакого будущего, — сказала она наконец, когда от слез губы стали солеными, а глаза — колкими. — Знаю, — ответил Арей. — А если скверны больше не будет? — спросила София. — Вообще. Ни в Тейвате, ни внутри нас. Если мы победим и освободимся, а после уйдем так далеко, где Селестия не сможет до нас добраться? Арей молчал, продолжая поглаживать пряди ее волос. — Мы ведь не нужны богам вне этой войны, — добавила, приподнявшись на локте, София. Арей взглянул на нее сквозь полуприкрытые веки. — Если я найду способ применить свой дар чувствовать скверну, благословение Кайрос, если смогу очистить всех нас… Ты поправишься, Арей. И мы сможем уйти и жить так, как нам захочется. В его глазах не было надежды. Арей не верил в такую возможность, и это распаляло в Софии желание пробовать вопреки ничтожным шансам. Не сдаваться. Пытаться снова и снова, пока состояние артерий земли не изменится. Пока оскверненные не получат шанс, который они заслуживают. Пока тело Арея, которое теперь напоминало раскачивающийся на ветру карточный домик, не нальется прежней силой, а в его усталых глазах не загорится огонь жизни. — Я буду стараться, — пообещала она. — Чтобы мы встретились снова. Чтобы у нас появился нормальный дом, Арей. Он слушал молча, перебегая взглядом от ее глаз до мельчайших черточек лица, словно пытался запомнить ее такой — счастливой, вдохновленной несбыточной мечтой. — Я засажу его тюльпанами и заставлю Себастьянами, а ты будешь ругаться, потому что тебе некуда будет поставить свою гитару. Мы будем звать к себе друзей. Всех наших ребят. Екатерину, Тэмари, Цзиньхуа, Идриса, Териона. Цзиньхуа заварит нам чай. Екатерина будет раскалывать орехи своей жуткой игрушкой… Тэмари, конечно, приготовит ужин, потому что без нее мы бы давно умерли от голода. Идрис расскажет какую-нибудь из бесчисленных историй своей жизни. А Терион… Ну, он наверняка притащит детали очередного робота и в конце концов соберет вместо помощника по огороду жуткого убийцу. София так увлеклась, что даже не замечала, как сама, подобно столь презираемой ею недавно Кайрос, отдалась в плен пьянящих иллюзий. — Мы проживем эту жизнь так, как захотим, и больше никогда не вспомним ни о боли, ни о войне. Неважно, веришь ли ты мне. Я буду стараться, Арей, потому что свои мечты нужно защищать. Даже если для этого придется бросить вызов скверне, Небесному порядку или самим законам… Она осеклась. Разговорившись, она не заметила, в какой момент по щеке Арея скользнула слеза. Он подался вперед, одарил ласковым поцелуем в лоб, а затем, отстранившись, сказал: — Хорошо. Не меньше часа они пролежали бок о бок, разговаривая на отстраненные темы. Арей немного рассказал о своей бабушке — о той, что воспитывала его вместо родителей, научила принципиальности и основам игры на гитаре. София вспоминала забавные истории, пережитые в компании братьев, сестер и громадного пса по имени Марко. Луна за окном скрылась. В такт февральскому вальсу закружили подхваченные ветром снежинки. Серые облака, которые казались на фоне ночного неба черными, окутывали линию гор вдали. В их пушистом одеяле весь мир, от горизонта до базы, погрузился в сон. Вскоре уснул и Арей. Согретый теплом Софии, он прикрыл глаза — а уже через минуту она не сумела до него дозваться. София же лежала, не смыкая глаз, до самого утра. Наблюдая за тем, как снежинки оседают по ту сторону стекла, образовывая причудливые зимние узоры, она размышляла о том, сможет ли сдержать собственные обещания. Мечты о покое и личном счастье, несомненно, наполняли сердце трепетом. Но были и другие. Мечты о том, как мир сумеет вздохнуть свободно. Как братья и сестры Софии наконец начнут полноценную жизнь, в которой не придется ежедневно бороться за существование. Мечты о прекрасном и свободном мире, красоту которого они с другими оскверненными поклялись защищать семь лет назад.

Конец музыкального фрагмента

Под утро, когда София задремала, в дверь постучали. Вылезать из теплой постели не хотелось, но Арей все еще выглядел больным, а до рассвета по-прежнему оставалось несколько драгоценных часов. Накрыв Арея одеялом, София спустила ноги с кровати, потянулась, разминая затекшую спину. Стук повторился. Он был вежливым, но достаточно назойливым, и София сразу поняла, что увидит на пороге Териона. Так оно и оказалось. Прислонившись к косяку с обратной стороны двери, он сонно ждал ответа. Даже если он удивился появлению Софии, то виду не подал, только спросил: — Арей спит? София кивнула. — Пускай спит, — решил Терион. — Должен ведь наш неутомимый божественный кружок хоть раз справиться сам? — Справиться с чем? — зевнув, уточнила София. Терион скрестил руки на груди, и от того, какое серьезное выражение приняло его лицо, София мигом выпрямилась. Остатки сна слетели. Терион поколебался, словно не хотел говорить последующие слова, но все же сумел себя пересилить. — Собирайся. В нескольких местах по всему Тейвату произошли крупнейшие за семь лет удары скверны, и один из них… Терион вздохнул. София едва подавила порыв ухватить его за плечи и трясти до тех пор, пока слова, которых так боялся Терион, не начнут сами сыпаться из его рта. — Один из них случился на твоей родине.

* * *

Разумеется, София настояла, что должна отправиться в Валентию сама. В первую очередь ее мысли занимало благополучие семьи. В отличие от родственников остальных оскверненных, вся семья Софии, кроме отца, погибшего в ночь первого удара скверны одиннадцать лет назад, выжила. Все ее братья и сестры присоединились к войне. Маэль сражался на передовой. Тираэль активно помогал Небесному порядку в исследованиях и экспериментах. Талия выслеживала порождения скверны близ городов и сообщала о любой подозрительной активности, которая обычно означала скопление губительных сил. Люсия работала в госпитале. Джулия исчезала на несколько месяцев, а затем снова появлялась — и приносила бесценные сведения о скверне, которые порой упускал из виду даже сам Небесный порядок. Даниэлю, младшему из семьи Мадригал, недавно исполнилось семнадцать. Несмотря на значительную разницу в возрасте, Даниэль ничуть не уступал другим членам семьи и пару недель назад прославился тем, что обратил в пепел скопление скверны, которое незаметно для всех образовалось в предместьях небольшого городка. Иными словами, семья Мадригал отличалась тем, что в войне лезла на рожон. Именно поэтому София так сильно тревожилась об их судьбе. После того, что случилось одиннадцать лет назад, мама продала старый дом. В основном она сделала это из-за Софии: у двери на чердак та всегда слышала нарастающий гул, который не стихал до тех пор, пока София не выбегала из дома, и преследовал даже во снах. Остальные члены семьи ничего не слышали, только Даниэль как-то пожаловался, что во время визитов на чердак у него начинают ныть зубы. Талия в ответ на это посоветовала ему есть меньше сладостей. София понимала, что слышит то немногое, что осталось от их несчастного отца. Одиннадцать лет назад из окна на чердаке высунулась бледная рука — это мама пыталась понять, сможет ли спрыгнуть, чтобы спастись от обращенного скверной мужа. Кайрос с Софией попытались спасти отца, но даже их объединенные усилия не дали никакого результата. В конце концов Маэль убил отца прежде, чем тот своими длинными черными когтями перерезал глотку матери. Что и говорить, хотя поводом для переезда стала София, вся семья была рада убраться из злополучного дома. Теперь дом семьи Мадригал стоял на самой границе леса. Сегодня, когда из центра города в небо бил черный фонтан, а по залитым скверной улицам слонялись зараженные, тьма леса казалась особенно непроглядной. Ступив из открытого Гермесом (или же Валефором, как его называли коллеги-боги) портала, София без оглядки побежала к родному крыльцу. — Мы живы! — завопил, свесившись из окна, Даниэль. Он сказал что-то еще. Правда, издалека Софии послышалось что-то про пироги и груши. Даниэль замахал руками, но пантомима тоже не помогла, так что он, чертыхнувшись, скрылся в глубинах дома — а уже через минуту появился на пороге, едва не снеся дверь с петель. — Маэль в городе. Я видел Талию на стене, она, наверное, лучше знает обстановку. Волосы Даниэля были жесткими от морской соли и почти выгорели на солнце: он недавно вернулся из земель Индамерии, родины Идриса, где помогал бороться со скверной жителям какой-то удаленной деревеньки. — Остальные? — коротко спросила София. — Мама в доме. Люсия должна быть в госпитале. Джулию я не видел еще с момента отъезда в Индамерию. А Тираэль просиживает штаны у вас на базе. — Отлично, — отозвалась София. — Проводим маму к Люсии, а потом пойдем к городской стене, узнаем у Талии обстановку. Как давно началась атака? Даниэль подтянул пояс, поудобнее устроил на бедре рапиру, которой овладел благодаря тренировкам с Маэлем, и помчался следом за Софией обратно в дом. Пока они бежали на второй этаж, перепрыгивая сразу через три ступеньки, Даниэль ввел Софию в курс дела. Оказалось, удар случился уже несколько часов назад. Новости докатились до центральной базы с опозданием, потому что все силы Валентии были брошены на сдерживание оскверненных чудищ, прорвавшихся в город из глубин земли. Прорывы происходили повсеместно. Это София знала и так: мир вокруг наполнился невыносимым гулом, от которого реальность дребезжала, будто составленные в серванте блюдца во время землетрясения. К ее изумлению, в этот раз скверна разрушила даже возведенные богами укрепления, которые были дополнительно защищены селестиальной энергией. — Скверна становится сильнее, — прошептала София. — Почему? — Ответ на этот вопрос пускай ищет Тираэль, — отозвался Даниэль. — А нам надо придумать, как выжить и остановить это безумие. София так не считала. Она полагала, что понимание природы скверны, ее поведения, ее нестабильных сил сможет дать ответ на главный вопрос — как именно одолеть ее раз и навсегда. Война началась задолго до проекта «Оскверненные», и все эти годы боги с людьми топтались на месте. Они изучали скверну, они смогли описать некоторые ее особенности, подыскали подходящие методы борьбы… Но этого было недостаточно. Сегодняшние удары, которые разом грянули по всему Тейвату, были превосходным тому подтверждением. — Мам! София распахнула дверь в спальню. Мама отскочила к окну едва ли не на метр, а затем, напротив, решительно выступила вперед, и острие ее рапиры прошило пространство в нескольких дюймах от носа Даниэля. Тот едва успел отшатнуться. — Мать моя женщина! — вскричал Даниэль. — А можно, пожалуйста, не заниматься семейным рукоприкладством? — Прости, — сконфуженно произнесла мама, опустив рапиру. — Я подумала, это порождение скверны. — Походка у вас похожа, — подметила София. Даниэль закатил глаза. К подколкам со стороны семьи он привык. Обычно после них начиналась долгая язвительная перепалка, в которой каждый из Мадригалов проявлял чудеса остроумия, но сегодня на нее не было времени. София с Даниэлем тоже обнажили оружие. Мама подхватила с полки банку с селестиальной водой — полезное оружие против слабых порождений скверны. Когда приготовления были окончены, все трое сбежали по ступеням вниз и бросились через зараженный город в сторону госпиталя. Повсюду, разбрасывая обломки брусчатки, вырывались черные столпы скверны. Во мраке вспыхивали красные и фиолетовые огни — глаза чудищ, которые сплетались из ужасающей субстанции, выползали из переулков, тащили, оставляя на земле вязкие потоки, свои неестественно длинные, до уродства искаженные тела. Некоторые монстры возникли из сконцентрированной скверны. Другие были людьми, попавшими под пагубное влияние. Одно из таких созданий попыталось ухватить Даниэля за ногу. Мама с воинственным криком разбила об голову чудища банку с селестиальной водой. Насыщенная святой энергией жидкость зашипела, прожгла в черном теле чудища дыры, и то отступило с мерзким воем, от которого по телу прокатилась волна ползучего страха. — Отлично сработано, — с нервным смешком похвалил Даниэль. Мама передернула плечами. Сложно было представить, что одиннадцать лет назад эта женщина торговала цветами и понятия не имела, какой стороной направлять рапиру против врага. После того, что произошло во время первого удара скверны, они все изменились. За внешние изменения стоило поблагодарить Маэля. Прежде к его тренировкам присоединялась только любопытная София. Но одиннадцать лет назад, оправившись от убийства отца, Маэль первым делом настоял на том, чтобы обучить остальных членов семьи управляться с оружием. В итоге им овладела даже мама, которая прежде из острых предметов держала в руках только ножницы да кухонные ножи. Что касается внутренних изменений… София не знала, с чем именно они связаны. Но после всего, что случилось в ту злополучную ночь, мама больше никогда не заговаривала о Глазе Бога — том самом, который София так и не получила. А когда София рассказала о полученном от Кайрос даре, мама расплакалась и прижала к себе дочь так сильно, словно хотела спрятать ее в своих объятиях от божественного взора. В общем, за одиннадцать лет все члены семьи Мадригал и их отношения претерпели значительные изменения. София больше не обижалась на братьев и сестер за их одаренность, а на маму — за ее настойчивое желание иметь особенную семью. С началом войны старые конфликты утратили значение. Теперь Софии хотелось одного: чтобы вся ее семья пережила противостояние скверне и обрела нормальное счастье. Даниэль пинком прогнал слабенькое порождение, которое выскочило на маму из темноты. София торопливо вывела их из тесного переулка на центральную улицу, и по ней они быстро добрались до госпиталя. Люсии было некогда разговаривать — впрочем, как всегда. Сегодня раненых было еще больше, чем обычно. Люсия сбивалась с ног, перебегая между кушетками и расстеленными прямо на полу матрасами, которые по мере приближения к дальней стене госпиталя становились все тоньше и дырявее, пока в конце концов не превращались в скудные простыни или найденные в кладовой тряпки. Под ногами Софии разбегались опустошенные банки и пузырьки из-под лекарств. Припасы постепенно подходили к концу, и София понимала, что к вечеру раненые смогут рассчитывать лишь на перевязку и стакан воды. Очередной ухажер Люсии сновал между ранеными с чистыми повязками. Своих ухажеров Люсия меняла как перчатки. Дело было вовсе не в ее ветреной натуре — вообще-то Люсия была довольно предана своим возлюбленным. Просто все они сражались на передовой и в конце концов погибали, от ран или от воздействия скверны. Люсия давно научилась относиться к этому философски. — Десять! — прокричала Люсия прямо Даниэлю в лицо. — Нет, нет, оставь этот ящик на крайний случай! Кто-нибудь вскипятит уже эту чертову воду?! Даниэль растерянно заморгал, но Люсия обращалась не к нему, а к стайке медиков, которые суетились у дверей в госпиталь. Коротко махнув остальным членам семьи, Люсия умчалась отдавать указания. Перепуганные ее криками, медики заработали в пять раз проворнее. — Я останусь и помогу, — решила мама. — Найдите Талию и Маэля. Ситуация серьезная, а Маэль часто лезет на рожон. — Мы присмотрим за ним, — пообещал Даниэль. Мама торопливо прижала обоих детей к себе. Софии очень хотелось задержаться в объятиях матери подольше, но тут мимо протиснулся ухажер Люсии. Глядя на его сверкающую, несмотря на творившийся вокруг хаос, улыбку, София вспомнила, за что именно должна сражаться. — Мы присмотрим за всеми, — пообещала она. Мама погладила ее по волосам и подтолкнула к выходу. Даниэль уже стоял у порога. София задержала прощальный взгляд на маме, на Люсии, которая угрожала нерасторопному помощнику полотенцем. Затем, коротко сжав покрытое черной паутинкой скверны запястье, помчалась следом за младшим братом. На каждый шаг Даниэля Софии приходилось делать пять. В конце концов они оба очутились у городской стены. Здесь тоже творился хаос. София выдернула из-под атаки порождения валентийского стражника. Даниэль точным уколом рапиры пронзил похожую на гигантскую муху тварь. Гул, который сопровождал Софию и раньше, нарастал. Ей пришлось несколько раз мотнуть головой, чтобы услышать окрик Даниэля. — Наверху! София подняла голову и заметила Талию. Старшая сестра отстреливалась от порождений скверны, которые наступали на город из леса. Ее длинные волосы, выкрашенные в угольно-черный цвет, были затянуты в высокий хвост, который метался из стороны в сторону в такт ее движениям. Руки стремительно натягивали тетиву лука. Выпущенные Талией стрелы безжалостно рассекали ночь, и в долине, которая окружала Валентию мрачным морем, один за другим гасли красные огни чудовищных глаз. Из-за разрыва артерий земли лестница обрушилась. Даниэль ловко, как обезьянка, вскарабкался на стену, протянул Софии руку, и она подтянула налитое тяжестью тело. От стоявшего в ушах гула мир казался ватным, ненастоящим, но поддаваться этим ощущениям было некогда. — Как обстановка? — подбежал к Талии Даниэль. Сестра не удивилась их появлению. Ее изумрудные глаза на миг стрельнули в сторону Софии, а затем вновь обратились к черным волнам скверны далеко внизу — те бесновались, сплетались в ужасные создания и разбивались о ворота, грозясь разнести их в любую минуту. — Дерьмо, — был короток ответ Талии. Своей суровостью сестра могла поспорить с Афиной. Впрочем, Афина, несмотря на совиную накидку, была настоящей змеей. Талия же была грациозным коршуном. А еще она никогда не игралась с людьми, будто с картами. — Если порождения прорвутся, город не устоит, — добавила Талия, сухо и бескомпромиссно, как всегда. — Похоже, мы имеем дело с несколькими крупными прорывами одновременно. Один из них поменьше, где-то в долине. Второй прямо здесь, в пределах городских стен. Маэль отправился туда. Даниэль с Софией обменялись встревоженными взглядами. — Что мы можем сделать? — спросил Даниэль. — Об этом следует спрашивать Софию, — качнула головой Талия. — Мы можем лишь сдерживать наступление порождений и надеяться, что к рассвету их силы ослабнут. София встревоженно закусила кончик ногтя на большом пальце. Конечно, скверна становилась в темноте сильнее, но с учетом масштабов удара даже восход солнца вряд ли сумеет в корне изменить ситуацию. Оба прорыва были одинаково проблемными. Селестиальные укрепления пали, а без них городские стены долго не продержатся. Изнутри тоже исходит опасность. Боги считали, что обезопасили Валентию, но все их усилия оказались перечеркнуты одним-единственным ударом. — Что скажешь? — спросил Даниэль Софию. Та закусила губу. Она ненавидела отдавать приказы и никогда не понимала, откуда Арей берет на это силы. Любое ее ошибочное решение могло привести к полному падению Валентии. — Талия, оставайся на стене, возьми на себя командование. Сдерживайте скверну, сколько сможете. Мы с Даниэлем найдем Маэля. Я попытаюсь выйти на связь с Небесным порядком — возможно, их селестиальные силы помогут изолировать прорыв внутри города. — «Возможно», — хмыкнула Талия. Даниэль развел руками. — Опций у нас все равно немного, — подметил он. — Давай, Талия, не ворчи. Будем действовать вместе, как всегда, и все обязательно получится. Вместо ответа Талия дернула головой, из-за чего длинная сережка в виде перышка в ее ухе колыхнулась. София с Даниэлем переглянулись. На языке сдержанной сестры это значило: «Валите, пока я не передумала, и не смейте помереть». В который раз София с Даниэлем перешли на бег. Городская стена осталась позади. Следуя указаниям Талии, София быстро определила источник прорыва — он находился в нескольких кварталах от центра, неподалеку от фонтана, в котором Джулия когда-то устраивала охоту за редкими монетками. В зоне прорыва царила поразительная тишина. Она окружила Софию с Даниэлем вязким облаком. София напряглась. Она не слышала привычного гула, но спокойствия это не принесло. Напротив. Казалось, скверна затаилась в ожидании подходящего момента для удара. Поначалу земля под ногами казалась обыкновенной. Затем София заметила черные ручейки, которые струились сквозь щели в брусчатке, молча указала на них брату. Даниэль осторожно потыкал ручеек кончиком рапиры. Виды скверны отличались друг от друга. На протяжении одиннадцати лет, прошедших с первой вспышки Черного поветрия, она беспрестанно менялась и, как утверждал Тираэль, «приспосабливалась». Тираэль считал, что скверна имеет подобие сознания. Она не только считывала изменения в элементальном фоне — она анализировала, какими методами человечество борется с ней, и использовала эти знания, чтобы эволюционировать. По этой причине каждый удар был не похож на предыдущий. Даже в одном и том же регионе скверна могла быть разной. Где-то соприкосновение с ней было смертельным, где-то обращало в чудовищ, а где-то насылало кошмары, которые вынуждали людей выцарапывать собственные глаза. Легче всего вид скверны было определять по ее структуре. Субстанция оказалась вязкой, но не прожигала, как Черное поветрие. Когда Даниэль вновь поднял рапиру, ее кончик сохранил прежнюю форму и не побагровел, что случалось с металлом от контакта с Кровью Текутли. София же обратила внимание, что скверна течет по земле потоками, а не расползается паутинкой, как в империи Цзинь. — Что скажешь? — показав рапиру Софии, спросил Даниэль. Та нахмурила брови. Гула по-прежнему не было, и у Софии сложилось впечатление, что они имеют дело с каким-то новым, особенно мощным видом скверны. — Давай двигаться дальше, — сказала она. — Нужно найти Маэля. Тишина продолжала окутывать, будто туманное облако. Вскоре София с Даниэлем ощутили сладковатый запах, тошнотворный, как от крови. Под землей распространялась едва уловимая вибрация. Она была похожа на пульсацию гигантского сердца, и от этого зловещего ритма по затылку Софии поползли мурашки. Скверна уже покрывала землю целиком, и София с Даниэлем, бросив искать просветы, зашагали прямо по ней. — Где этот засранец? — одними губами прошептал Даниэль. «Засранец» обнаружился довольно скоро. Приблизившись к самому эпицентру прорыва, София заметила рослую фигуру старшего брата. Выставив перед собой рапиру, Маэль отбивался от тени, которая то появлялась, то исчезала, чтобы через мгновение вновь появиться уже у него за спиной. Очевидно, брат сражался с тенью довольно долго. По его лицу градом катился пот. Светлые пряди прилипли ко лбу. Рука сжимала рапиру крепко, но София видела, что каждый новый взмах дается Маэлю с трудом. Они с Даниэлем припустили на помощь. — Добрый вечер! — бодро поприветствовал Даниэль. — Не нуждаетесь ли в помощи, господин Мадригал? Братья и сестра встали спина к спине. Так контролировать тень было намного проще. Заметив новоприбывших, тень ненадолго затаилась, словно обдумывала дальнейшую тактику, и это дало троице возможность обсудить ситуацию. — Что ты здесь забыл?! — напустилась на брата София. — Маэль, даже оскверненные трижды подумают, прежде чем сунуться в самый эпицентр прорыва! — Тебе тридцать пять, — подхватил Даниэль. — Уточни, в какой момент своей жизни ты потерял мозги? Брат ответил слабой улыбкой. Присмотревшись, София заметила, что он ранен. Его бок весь пропитался кровью. Чудо, что этот вид скверны оказался не так заразен — обычно скверна мгновенно смешивалась с кровью и тут же принималась яростно рушить организм изнутри. — Я видел, как эта тварь отдает приказы порождениям скверны, — сказал Маэль. — Убьем главнокомандующего — сильно облегчим задачу. — Отдает приказы? — уточнила София. Катализатор над ее ладонью медленно вращался, готовый к атаке. Тень затаилась. Глаза Софии пристально всматривались во мрак. — Тираэль говорил, что скверна объединена чем-то вроде общего разума, — вспомнил Даниэль. — Но не припомню, чтобы у нее были командиры. Это же не армия. Просто злая сила, которая хочет уничтожить все живое. — А ты уверен, что мы хорошо понимаем ее природу? — спросил Маэль. Даниэль тягостно вздохнул, признавая его правоту. Жители Тейвата каждый день открывали о своем противнике что-то новое — скверна же, казалось, знала о человечестве все. — Смотрите! — окликнула братьев София. Тень появилась на пороге обрушенного строения, контуры которого едва угадывались во мраке, а затем вновь исчезла — и показалась уже в окне второго этажа. София с Маэлем обменялись быстрыми взглядами. Брат ответил на ее молчаливый вопрос быстрым кивком, и все трое, стараясь двигаться без суеты, двинулись по направлению к дому. Дом был весь залит скверной. Казалось, она сочится из расщелин в половицах, будто кровь из ран. Сладкая вонь стала сильнее. Даниэль на всякий случай снова потыкал скверну рапирой, но все оставалось по-прежнему. Только вибрация, которая раньше билась где-то в самых недрах земли, подступила ближе к поверхности. Даниэль с Маэлем ее не ощущали, а вот Софии пришлось постараться, чтобы сбросить охватившую ее тяжесть и догнать братьев, уже шагавших к лестнице. — Мы близко к источнику, — шепнула она. Ступени отозвались протяжным скрипом, похожим на стон. Маэль, шагавший первым, замер. Прислушался. Дом хранил молчание. Сверху упало несколько капель скверны. София подняла голову, наблюдая, как по потолку расползается черное пятно. — Странно, — нахмурилась она. — Такое ощущение, будто источник находится еще выше. — Разве скверна прорывается не из артерий земли? — отозвался Даниэль. — Поэтому и странно, — ответила София. — Держите оружие наготове, не зевайте. Маэль, дай мне пройти первой. Даниэль, ты будешь замыкающим. Маэлю не хотелось подчиняться указаниям, направленным, очевидно, на попытки уберечь его, но спорить он не стал. Все трое поменялись местами, и София первой поднялась на второй этаж, осмотрелась, чутко прислушиваясь к любым подозрительным шорохам. Тишина. Опять эта гнетущая тишина. — Тени не вижу, — негромко отчиталась София. — Поднимаемся дальше. Стараясь ступать беззвучно, они цепочкой пересекли коридор. Тень, разумеется, знала об их присутствии, но лишний шум мог привлечь другие порождения скверны. София быстро скользила взглядом по сторонам. Коридор казался знакомым. Возможно, оттого, что за семь лет София успела побывать в сотнях подобных домов — многоэтажных, но тесных строениях, которые были не способны служить людям крепостями в борьбе с ужасом скверны. Они остановились у подножия лестницы, ведущей на чердак. Впереди темнела узкая дверь. София разглядела на ней остатки таблички, содержимое которой теперь было не прочитать. — С чем бы мы ни столкнулись, позвольте мне разобраться с этим, — обратилась София к братьям. Даниэль шмыгнул носом. Маэль промолчал. Его рана по-прежнему кровоточила, а лицо стало бледным, отчего казалось в обступившем мраке сияющим пятном. София с радостью прогнала бы их обоих, но знала, что братья никуда не уйдут. В конце концов, помогать друг другу вопреки жизненным штормам — это девиз семьи Мадригал. Решившись, София первой взлетела по ступенькам и без колебаний распахнула дверь. Катализатор закрутился. София быстро пересекла порог, развернулась, готовая принимать удар. Как она и ожидала, тень тотчас материализовалась у нее за спиной, попыталась атаковать — София рассекла ее выпущенной из катализатора вспышкой. Тень рассыпалась черными клочками, но тут же начала собираться снова. К этому моменту в комнату влетели Маэль и Даниэль. Пока Даниэль выписывал кончиком рапиры сложные узоры, пытаясь подвести тень ближе к Софии, Маэль лихорадочно осмотрелся. — Черт, — процедил он. Причин, почему скверна вдруг стала распространяться с чердака, он не увидел. Зато увидел маленькую девочку, огромные глаза которой смотрели на него из-под кровати. — Помогите, — пропищала девочка. Маэль опустился на колени и протянул ей руку. В этот момент Даниэлю удалось оттеснить тень к Софии, и прежде, чем та опять сбежала, София метнулась вперед, описала указательным пальцем широкий круг, пытаясь подчинить юркое создание своей воле. Скверна, текущая в жилах оскверненных, позволяла им устанавливать над некоторыми порождениями контроль — и таким образом эффективно их уничтожать. Создание не подчинилось. Вместо этого София вдруг ощутила сильный удар в висок. Целый поток образов пронесся перед ее глазами. София пошатнулась, ошарашенная, и попыталась высвободиться из-под влияния тени, но та оказалась на удивление сильна. София увидела семью, которая бежала по лестнице к спасительной двери. Их преследовали черные щупальца скверны. Хватая одного члена семьи за другим, щупальца утягивали их в темноту. Затем София увидела маленькую девочку. Та пряталась под кроватью, пока ее отец громил чердак, а ее покрытая синяками мать захлебывалась слезами. Девочка зажимала рот обеими руками — отец пока не обнаружил ее, но его тяжелые сапоги грохотали уже совсем близко, и девочка знала, что совсем скоро эти же сапоги будут пинать ее в спину. Следующий образ показался размытым. Девочка сидела в кровати, обхватив себя руками, и по ее лицу струились слезы. Подняв глаза, София заметила склонившуюся над девочкой тень. — Впусти меня… От этого шепчущего голоса внутренности обдало холодом. София замерла, не до конца понимая, слышит ли его в видениях или в реальности. — Впусти меня… Позволь облегчить твою боль… Ты несчастна, потому что люди ненавидят тебя… Образ девочки в видении Софии начал искажаться. Девочка стала отбрасывать две тени. На короткий миг ее шея изогнулась, будто переломившись, а затем выпрямилась снова. В темноте полыхнули красным светом сощуренные от ярости глаза. — Так давай избавимся от них. Давай избавимся от этой боли. София охнула. Впервые с того момента, как они с Даниэлем очутились в эпицентре прорыва, она услышала гул. Он грянул, будто сумасшедший оркестр, отравой залился в уши, и от этого давления София согнулась, зажала голову руками. Между пальцев пробежала струйка крови. Гул продолжал нарастать, из-за чего казалось, что дом раскачивается, а очертания тени, притаившейся в дальнем углу чердака, беспрестанно растут, обволакивают собой тесную комнатушку. А затем София увидела. Это длилось короткий миг, но все же София успела заметить, как тень приняла человеческие очертания. Очертания ее отца. В ту же секунду она поняла, почему дом показался ей знакомым, и без промедления бросилась к Маэлю, который все еще протягивал спрятавшейся под кроватью девочке руку. — Маэль, нет! Ей не хватило доли секунды. За мгновение до того, как она влетела в Маэля, пытаясь отбросить его с траектории удара, его тело прошили потоки теней, острых, будто шипы. Маэль вскричал. От этого крика глаза Даниэля расширились, и он, подстегнутый внезапной вспышкой ярости, рванулся вперед, пнул кровать, вынуждая застывшую под ней девочку показаться на свет. Девочки больше не было. Вместо нее под кроватью сидело жуткое создание — сплетенное из скверны, злобное, с горящими красными глазами и оскаленным рядом острых зубов. София схватила Маэля под мышки, потащила к выходу. Тварь бросилась за ними, стремительно перебирая длинными руками и ногами — она передвигалась на четвереньках, изогнувшись так, будто вся была переломана. Окруживший Софию гул приглушил звуки реального мира, зато позволял безошибочно считывать эмоции этого ужасного создания. Девочка была единственным ребенком в семье, которой мама продала старый дом Мадригалов. В день продажи отец семейства показался Софии милым человеком, хоть она и удивилась, как боязливо девочка жмется к матери. «Вроде бы приятные люди», — сказала мама после сделки. Вот только отец девочки не был приятным человеком. Он был ужасен. Он причинял дочери боль — физическую и моральную. Она захлебывалась в собственном одиночестве, в нескончаемом ужасе, от которого некуда было бежать. Просить помощи было не у кого. Поэтому девочка обратилась к той единственной силе, которая могла ее защитить. К проявлению скверны, которое сохранилось на чердаке после смерти отца подобно призраку. Вот что чувствовала София одиннадцать лет назад, когда приходила на чердак. Присутствие того, что осталось от их пораженного скверной отца. Все это — и история девочки, и тот факт, что тенью оказалось эхо ее собственного отца — поразило Софию до глубины души, лишило способности мыслить здраво. Едва дыша от ужаса, она тащила Маэля к порогу. Тот не помогал. Он весь обмяк, будто превратился в набитый камнями мешок, а в уголках его рта собиралась кровь, смешанная со скверной. Даниэль продолжал отбиваться от твари. Его глаза пылали гневом. Он безжалостно разил жуткое порождение рапирой, вынуждая его отступать прочь. Порождение не сдавалось. Оно бросалось на Даниэля с неистовством, несколько раз пыталось пронзить его теми же тенями, которые поразили Маэля, но чувства Даниэля обострились до предела. Он ловко уворачивался из-под ударов и пропустил лишь один, из-за чего у него на щеке осталась длинная кровавая борозда — глубокая, но к счастью, чистая от скверны. Наконец Софии удалось перетащить Маэля через порог. Впереди предстоял долгий путь, и от мысли о том, что Маэля придется пронести через весь дом, спасаясь от смертоносной твари, Софию бросало в дрожь. В который раз она обратилась с призывом к Небесному порядку, но боги хранили молчание. В этот момент окно неподалеку разбилось, и на подоконник, отбрасывая ботинками на грубой подошве осколки стекла, запрыгнула знакомая фигура. — Джулия! — потрясенно вскричала София. Джулия, еще одна старшая сестра Софии, торопливо соскочила на пол и метнулась на выручку. Вдвоем они проворно потащили Маэля к лестнице. Даниэль по-прежнему сражался с тварью. Пиро Глаз Бога, закрепленный на его поясе, мерцал, готовый к мощной атаке, но Даниэлю приходилось сдерживаться — от огня дом вспыхнул бы за одно мгновение. — Попробуй утихомирить свой гнев, Дэнни! — обратилась к брату Джулия. В спешке длинный светлый локон упал ей на лицо, и Джулия с силой его сдула. — От негативных эмоций скверна становится сильнее! — Джулия, — процедил сквозь стиснутые зубы Даниэль. — Как ты это делаешь? Возникаешь из ниоткуда, и всегда вовремя, и всегда… — Он прервался, чтобы нанести выверенный удар. — Всегда с новостями о скверне! Разговор пришлось отложить. Теперь к ползущей твари присоединилась тень. София была вынуждена оставить Маэля на Джулию, а сама бросилась с катализатором на тень, которая уже подкрадывалась к Даниэлю со спины. Джулия ругнулась. Мускулистый, высокий Маэль был куда тяжелее стройной младшей сестры. Не переставая сыпать ругательствами, Джулия торопливо стащила с головы остроконечную шляпу, не глядя сунула ее в карман, а затем перекинула ослабевшую руку брата через плечо. Дело пошло быстрее. Пока Даниэль и София прикрывали, Джулия сумела дотащить Маэля до первого этажа и поспешно переволокла его через порог дома. Даниэль с Софией выскочили на крыльцо. Даниэль пинком захлопнул дверь. Никто не ждал, что преследование на этом закончится, но по какой-то причине все внутри дома вдруг стихло. — Они умерли? — с усмешкой спросила Джулия. — Держи карман шире, — фыркнул Даниэль. — Скорее решили опрокинуть по чашечке чая и обсудить, как веселее будет нас убить. — Им не так важно нас убить, — вмешалась в спор София. — Если Маэль прав, и тень командует силами скверны, ей нужно лишь держать нас подальше от дома. И еще… София поколебалась. Она пыталась решить, рассказывать ли семье о том, что тень — это сохраненное скверной эхо их отца. Пока она терзалась сомнениями, Маэль на плече Джулии вдруг издал хриплый стон, который почти сразу перешел в надсадный кашель. Когда Маэль отнял руку ото рта, остальные заметили на его ладони черную кровь. — Маэль, — потрясенно прошептал Даниэль. Он мигом стал бледен и сосредоточен. Джулия помогла Маэлю отойти подальше от дома и посадила его у фонтана, наполовину разрушенного из-за удара скверны. Маэль, тяжело дыша, привалился спиной к парапету. Теперь, когда его лицо не скрывали тени, София рассмотрела ползущую по его щекам сеть черных прожилок. Они пульсировали, вгрызались в кожу, из-за чего на ней местами проступали капельки крови. Цветом Маэль почти не отличался от могильной статуи. Когда София, опустившись рядом, осторожно прикоснулась к его руке, она была холодной и мелко дрожала. — Маэль, ты слышишь меня? — тихо спросила София. Брат слабо кивнул. — Надо отвести тебя к Люсии, — решила София. — Даниэль, Джу… Договорить она не успела. Маэль вдруг подался вперед, едва не рухнув на залитую скверной землю, сжал запястье Софии — его хватка, всегда такая крепкая и уверенная, теперь вдруг ощущалась призрачной. Джулия вытащила из кармана шляпу и теперь комкала ее в руках. Даниэль, приложив руку ко лбу, стоял поодаль. Его глаза были закрыты, губы плотно сжаты, а между бровей дрожала складка. София же стояла на коленях, ощущая себя незначительной и беспомощной. За семь лет борьбы со скверной она так и не научилась самому главному — спасать от гибели любимых людей. — Эй, мелкие… — слабо позвал Маэль. — Идите сюда. Все. Джулия с готовностью опустилась рядом с Софией, и сестры прижались друг к другу, не зная, как еще могут противостоять надвигающемуся шторму потери. Даниэль застыл. Он по-прежнему не открывал глаз и от угасающего голоса Маэля зажмурился лишь сильнее. — Подойди, — обернувшись, попросила Джулия. Даниэль неохотно приблизился. Смотреть на брата, кожа которого уже целиком была покрыта тонкой паутинкой прожилок, было для него невыносимо. Тем не менее, он тоже сел. Невзирая на возможную опасность, взял Маэля за свободную руку. За вторую его по-прежнему держала София. — Я, кажется, уже не встану, — с губ Маэля сорвался тихий нервный смешок. — Все внутри… горит. Простите. — Да за что ты извиняешься, идиот, — буркнул Даниэль. Повернув голову, София заметила в его глазах слезы. Даниэль сердито стирал их, но они набегали снова. София закусила губу. Она не знала, какое выражение застыло на ее собственном лице, но чувствовала, как изнутри тело бьет дрожь — холодная, пронизывающая, как во время болезни. Маэль, их любимый Маэль, старший брат, который всегда защищал семью и обучил ее всему, что знал сам, всему, что позволило Мадригалам выстоять одиннадцать лет борьбы со скверной… Маэль уходил. И София даже с силой времени не могла это остановить. Она владела великим даром, но знала: он не способен переписать чужую судьбу. Ее способности не в силах откатить назад во времени состояние человека. Ее способности не в силах что-либо изменить. Слезы теснились в глазах, кололи их изнутри, будто спицы, но у Софии никак не получалось заплакать. Не сдержав тихого отчаянного возгласа, она подалась вперед, прижалась лбом ко лбу Маэля, несколько раз позвала его по имени. Он молчал. На его губах дрожала слабая улыбка, но голос больше не слушался, поэтому он мог лишь смотреть на своих родных, медленно скользить затуманенным взглядом от одного к другому. По его щекам побежали слезы. Джулия, не выдержав, взяла лицо брата в свои ладони, зашептала что-то ободряющее, теплое, из-за чего Даниэль окончательно расплакался, ткнулся лбом в ослабевшее плечо Маэля. Они сидели, не желая друг друга отпускать. Они столько пережили… Столько испытаний оставили позади… И все равно не справились. Скверна все равно оказалась сильнее. Крепко зажмурившись, София упустила тот момент, когда совершился переход. Когда она открыла глаза, брата уже не стало. На его лице по-прежнему блестели слезы, но выражение стало отстраненным — таким, словно Маэль успел перед смертью заглянуть куда-то за грань и задуматься о том, сумеет ли получить в ожидающем его мире право на свободу от скверны. — Маэль… — прошептала Джулия. Руки Даниэля сжались в кулаки. Глаза полыхнули яростью. Он вскочил, схватился за рапиру, в спешке едва не проколов кончик шляпы Джулии, метнулся к дому. — Я убью эту тварь! Одна его нога уже стояла на крыльце, когда вдруг невидимый импульс рывком оттянул его назад. София поднялась. Даниэль обратил к ней переполненный гневом взгляд, что-то закричал, но она не слушала. Не меньше минуты она стояла, глядя на тело Маэля, и ощущала, как по ее собственным рукам ползут скрытые под тканью черные прожилки. «От негативных эмоций скверна становится сильнее». София сделала глубокий вдох, перевела взгляд на темный силуэт полуразрушенного дома. Скверна. Чертова скверна, которая вынуждает сына обращать оружие против отца, а отца — мстить сыну за собственную смерть. Чертова скверна, которая понемногу разрушает личности ее друзей, отнимает драгоценные крупицы жизни Арея, изничтожает его изнутри так же, как Маэля. Чертова скверна, которая всегда — абсолютно всегда — оказывается сильнее людей и знает, как можно легко их переломить. София вскинула голову к небесам. — Так и будете молчать? — спросила она. Боги не ответили. Сжав руки в кулаки, София направилась к дому, прошла мимо потрясенно застывшего Даниэля. Она видела, как открывается его рот, но из-за гула, который теперь, казалось, звучал прямо внутри ее головы, не могла разобрать ни слова. — Унесите Маэля отсюда. Остальные захотят попрощаться. — Все внутри нее содрогалось, но голос звучал холодно и глухо. Слез по-прежнему не было. — Скажите маме, что мне очень жаль и что я ее люблю. — Софи… — растерянно позвала Джулия. Она всегда говорила громко, и ее голос все же сумел донестись до сознания Софии. София обернулась. Джулия по-прежнему комкала в руках остроконечную шляпу. Ее лицо было бледным, брови изгибались в печальном выражении, но по выражению глаз становилось ясно: Джулия понимала, что видит сестру в последний раз. — Что ты собираешься делать? — настойчиво спросила Джулия. София задумалась. Вновь посмотрела на небо. От скверны оно казалось черным, хотя София знала, что вскоре над миром уже должен заняться рассвет. Она подумала об Арее, об остальных оскверненных, которые сейчас тоже сражались с новыми силами скверны во всех уголках Тейвата. Затем она подумала о Кайрос. Об их первой встрече, произошедшей прямо под этими окнами. Кайрос сжимала плечи Софии и была полна надежды, что дар Софии сумеет изменить правила войны. Подарить человечеству дорогу в будущее. «За что ты сражаешься?» — спросил однажды Арей, когда в разгар битвы София едва не поддалась влиянию скверны. После этого он слабо улыбнулся. Не по-настоящему, как всегда. Но все же улыбнулся. София стояла на коленях посреди пепелища, с налипшими на лицо спутанными волосами, перепачканными кровью и скверной. А Арей держал ее за руку и спрашивал снова и снова, как если бы этот вопрос мог стать мостом между миром жизни и смерти: «За что ты сражаешься?» В тот день она не ответила ему вслух, но подумала: «За то, чтобы у нас было будущее, в котором все смогли бы улыбаться по-настоящему». София взглянула на свою ладонь. С тех пор, как удары скверны перестали быть единичными, оскверненные редко сражались вместе, но София ощущала присутствие Арея всегда. Она знала: как бы далеко они ни были, Арей слышит и чувствует ее. Она не обладала такой способностью, но одна только мысль о его незримой поддержке придавала сил. Она прижала ладонь к сердцу и сказала, одарив Джулию улыбкой: — Я собираюсь покорить время. С этими словами она развернулась и зашагала к крыльцу. Прежде, чем она успела дотронуться до дверной ручки, Джулия и Даниэль подбежали, заключили ее в крепкие объятия. Несколько коротких секунд, которые в тот момент показались всем троим вечностью, они стояли неподвижно. Затем София вздохнула. Осторожно высвободилась из объятий. Задержала на Даниэле и Джулии прощальный взгляд. Вновь посмотрела на Маэля. Ей хотелось остаться. Хотелось снова увидеть семью. Живую и невредимую. Чтобы они все вместе встретили конец войны. И чтобы мечты о доме, который они могли бы построить с Ареем, стали правдой. Но мечты, как известно, надо защищать. И сделать это можно было только одним способом. Как бы Софии ни хотелось бросить все и сбежать на край земли за собственным счастьем, она знала: семь лет назад оскверненные собрались не для этого. В самом начале пути Арей сказал: «Давайте освободим Тейват». Семь непохожих друг на друга людей с разным прошлым и разными убеждениями объединились, чтобы найти способ победить общего врага — и обязаны были сделать это, в жизни или в смерти. Расправив плечи, София снова толкнула дверь в дом. Пока дверь еще не закрылась, она чувствовала на себе взгляд Джулии, слышала сдавленные всхлипы Даниэля, которые он так отчаянно пытался скрыть. Затем дверь с щелчком затворилась, и звуки внешнего мира пропали. София осталась наедине с чудищем, порожденным скверной, и тенью, которая им управляла. Монстры затаились. Может, они ощутили, с каким намерением София зашла в дом, а может, ждали, когда она поднимется на чердак, чтобы предсмертные крики долгожданной жертвы затерялись в его тесной клети. Ступени поскрипывали в такт шагам. Вслушиваясь в эти звуки, София вспоминала, как одиннадцать лет назад продвигалась по дому, в глубинах которого ее уже поджидала скверна. Сегодня ей не было страшно. Сегодня она чувствовала только горечь. И вот она вновь оказалась перед дверью на чердак. С сожалением взглянула на кровавые следы — они остались на лестнице после того, как София протащила здесь Маэля. В этом ужасном мире, где София сталкивалась со смертью каждый день, она могла радоваться лишь тому, что в конце Маэль остался человеком. Толкнув узкую дверь, София ступила через порог, осторожно прошла в центр комнаты. Чудище затаилось, но по гулу скверны София знала, что на чердаке она не одна: из гардероба за ней пристально наблюдали красные глаза. Это показалось ей нелепым. В детстве она всегда смеялась над Даниэлем, который верил в чудовищ в шкафу. А теперь стояла перед шкафом и сама ждала встречи с чудовищем. — Я знаю, что ты там, — сказала София. Ее голос звучал ровно. Она положила пальцы на ручку дверцы, но открывать не стала. — Еще я знаю, что совсем недавно ты была человеком. Девочкой, с которой мир обошелся ужасно несправедливо. Шкаф хранил молчание, но характер гула изменился. Теперь он звучал не постоянным фоном, а накатывался на Софию волнами, будто касался ее, испытывал. — Мы никогда не умели очищать скверну до конца. Даже там, где она отступала или где боги гнали ее прочь селестиальной энергией, всегда оставался слабый отпечаток. Эхо. И здесь, в месте, где умер наш обращенный в монстра отец… София обвела взглядом комнату, вздохнула. Она, пожалуй, никогда не забудет, как они с Кайрос стояли всего в нескольких шагах от того места, где сейчас находилась кровать. Как София звала отца по имени. Как Кайрос снова и снова пыталась обратить вспять его состояние. Как захлебывалась слезами ужаса мама. И как Маэль, в несколько шагов сократив дистанцию, одним точным и уверенным ударом рапиры положил кошмару конец. Когда он сделал это, его глаза казались двумя стекляшками, а Глаз Бога на поясе стал каким-то тусклым и невыразительным. Точно такое же выражение София не раз видела на лице Екатерины, которая после ужасной кончины Ольги добровольно взяла на себя обязанность убивать зараженных. Человечество обязано освободиться. София прижалась к шкафу лбом, чувствуя, как в глазах наконец закипают слезы. Сейчас, когда ее пальцы смыкались на дверной ручке, на запястье снова проглянули черные прожилки. — Твоя обида и твоя боль пробудили дремлющее эхо скверны, помогли ему окрепнуть, сделали сильнее. Я всегда думала, что суть скверны — это разрушение. Убивать людей из ненависти. Но после всего, что ты мне показала… — Вздохнув, София отстранилась от шкафа и потянула ручку на себя. — Теперь я знаю. Суть скверны — это боль. Дверца неохотно повернулась на тугих петлях, и в тенях гардероба София увидела чудище, которое съежилось, прижалось к дальней стенке, будто маленькая девочка от страха перед темнотой. По губам Софии скользнула слабая улыбка, в которой не было ни веселья, ни теплоты. Зато в ней было понимание. — Мир кажется скверне отвратительным, потому что никто не способен полюбить такую силу. Потому что люди порой совершают отвратительные поступки и причиняют друг другу неисправимое зло. Скверна убивает не из жестокости, она считает истребление человечества единственным способом освободить мир от зла. Чудище стало понемногу подбираться к краю шкафа. София слышала, как стучат о днище его длинные загнутые когти. — Но я никогда с этим не соглашусь, — добавила София. — Никогда не поверю в уродство человечества. Да, мы не идеальны. Да, мы создаем ужасные вещи и приносим зло. Но еще… Чудище прыгнуло. София ждала этого, отступила от шкафа, одновременно взметнув руку. От ее пальцев в воздух протянулась серебристая нить. Озаренная этим сиянием, София вдруг чуть улыбнулась — на сей раз по-настоящему. Она вспомнила Арея, белые пряди его волос, которые порой падали на лоб так, что чуть скрывали серый лед глаз, его руки, исхудавшие, но все еще сильные, с хваткой, которая умела быть как решительной, так и невероятно бережной. Вспомнила зал, где злоба богов разбивалась о стены любви, которыми окружил Софию Арей. Как засмеялась, позабавленная шуткой Териона, Тэмари. Как слабо улыбнулась в ответ на приветствие Идриса Екатерина. Как Цзиньхуа кружила среди богов, наслаждаясь в компании самой себя, напевала под нос музыку, которая ни единой нотой не совпадала с мелодией музыкантов, и была так счастлива, что в этом таилось какое-то особое очарование. Будто две половинки души Цзиньхуа пришли к согласию и танцевали вместе, пускай окружающие могли видеть только одну из них. — …Мы любим. Мы созидаем. Мы отражаем красоту окружающего мира и умеем ее приумножать. Я не думаю, что человечество однозначно, и потому не думаю, что оно заслуживает истребления. Больно всем. Это не значит, что мы должны без разбору приносить боль в ответ. Едва ли порожденное скверной создание нуждалось в этих словах, но София обращала их не к нему — к самой себе. На протяжении семи лет ей неоднократно казалось, что она утратила дорогу, но на самом деле она по-прежнему оставалась верна своим убеждениям. С черными прожилками на руках, со скверной, которая гудела внутри организма, с разбитым сердцем и паршиво склеенной душой она так и осталась тем же человеком, каким была в начале пути. Осознание этого придало Софии сил. Нить упруго вытянулась вверх, опутала тело чудища, притянула его к полу. В два широких прыжка София очутилась рядом. Ее руки двигались стремительно. Пальцы выписывали в воздухе узоры, от которых казалось, будто она играет на невидимом музыкальном инструменте. Серебристая нить свернулась петлей. София будто лассо накинула ее на шею оскверненного существа. Чудище забилось, но София не позволила ему сбежать, набросилась сверху, крепко прижав к половицам. — Прости, — шепнула София. — Я знаю, тебя уже не спасти. Но еще я знаю, что в глубине души ты этого не хотела. Поможешь мне справиться с последствиями? Чудище ответило коротким рыком. София же резко выдохнула, обмотала серебристую нить вокруг одной руки, а вторую вытянула перед собой, призывая на помощь силы скверны. Чердак наполнился гулом. В реальности комната оставалась статичной, но для Софии она вся тряслась, дребезжала, раскачивалась, будто корабельная палуба в разгар шторма. Мир насытился невыносимой пульсацией, на уши надавила тяжесть. Обычно, как только приходили подобные ощущения, София сразу же обрывала свою связь со скверной. В этот раз она решила зайти дальше. Так далеко, как только может зайти человек. Кайрос ведь выбрала ее из-за особого дара чувствовать скверну. На протяжении одиннадцати лет София копалась в книгах об устройстве времени, пыталась разобраться в Воображаемых законах, которые позволили бы ей обратить заражение вспять… Но она никогда не шагала в обратном направлении. В самое сердце отравленной тьмы. Гул все нарастал, нарастал, нарастал… В какой-то момент Софии показалось, что он превратился в крик — протяжный, болезненный, какой иногда издавали порождения скверны. Затем крик оборвался, и наступила блаженная тишина. София не открывала глаза. Физически она по-прежнему находилась в комнате, но связь со скверной позволила ей ощутить то, что всегда укрывалось от взора людей. Единую сеть, которая соединяла всех порождений скверны незримыми нитями. Иногда по этой сети пробегали вереницы сигналов — приказы, сообщения или, может, отголоски эмоций, сконцентрированная боль, которая служила для порождений топливом. Порой сеть колыхалась, будто задетая ветром. Сосредоточившись, София слышала, как по нитям прокатываются шепотки. «Больно», — говорили одни голоса. «Мне так одиноко», — стенали другие. «Я хочу вернуться назад», — повторяли третьи. Будучи частью этой сети, София чувствовала каждый из этих импульсов так, словно он зарождался в ее собственной душе. Сеть казалась необъятной, непостижимой, но София знала, где следует искать ее источник. Скверна пришла в Тейват по Воображаемому Древу, из артерий земли. Благодаря силам Кайрос София хорошо их ощущала. А благодаря оскверненному созданию, которое до сих пор билось в ее руках в попытках освободиться, София особенно хорошо ощущала в сети прорехи — уязвимые точки, по которым можно было направить селестиальную силу. Вывод Софии оказался парадоксальным. Чтобы очистить скверну, тебе нужна и селестиальная энергия, и сама скверна. Только соединив два начала, можно принести Тейвату освобождение. «Но боги никогда не согласятся поразить себя скверной, — подумала София. — И всегда, всегда будут использовать для этого людей». Кайрос говорила о создании оружия, артефактов, которые смогли бы заменить людей. Как там она сказала? «Оскверненным больше не придется сражаться»? Смешно. Просто смешно. Оскверненным придется сражаться — согласно текущему плану Идриса, даже после смерти. И благодарить за это нужно не скверну, а богов. Негативные эмоции делают скверну сильнее, и оттого София ощутила прилив сил, который позволил ей рухнуть на самое дно незримой сети. Она вытянула руку, призывая силы Кайрос, отыскала в скверне прореху — та напоминала тонкую пленку, которой пытались стянуть два обрывка черной нити. Когда София прижала ладонь со скопившейся в ней селестиальной энергией к этой пленке, по телу прокатился болезненный разряд. Вместо того, чтобы исчезнуть, он начал накапливаться, пронизывать организм изнутри. По губам Софии скользнула грустная улыбка. Цена, которую придется заплатить за задуманное, была для нее очевидной. Селестиальная энергия потекла через прореху, и черная нить наполнилась изнутри серебристым светом. София сосредоточилась. Направить селестиальную силу внутрь зараженной сети было недостаточно. В таком случае в месте заражения останется отпечаток, и любая сильная вспышка негативных эмоций может когда угодно пробудить его, как это случилось с эхом отца. София должна была сделать то, чего хотела добиться Кайрос. Обуздать ход времени. Восстановить состояние артерий земли в той точке, где они еще не были заражены. Тело вновь хлестнуло кнутом. Стиснув зубы, София переборола боль. Повинуясь ее воле, время внутри артерий земли побежало задом наперед. Сначала по секундам. Затем по часам. Затем София стала перелистывать, словно страницы книги, дни, недели… годы. Вплоть до момента первого удара — и еще дальше, как можно дальше, чтобы дать человечеству время подготовиться к неизбежной войне. Однажды это время, взятое взаймы, подойдет к концу. Тогда удар случится снова. Скверна вернется. Но к тому моменту, как это произойдет, пройдут сотни, тысячи лет. За это время люди наверняка найдут иные способы борьбы — способы, которые позволят им окончательно одолеть злую силу. Что-то с силой пронзило бок Софии. На пару секунд связь с сетью скверны прервалась. София приоткрыла один глаз и заметила, как в дальнем углу чердака к потолку поднимается высокий черный силуэт. Верно. Они с чудовищем были не единственными порождениями скверны в этой комнате. Тень вернулась — и теперь, словно узнав о планах Софии, безжалостно пыталась это остановить. Собрав силы, оно вновь бросилось навстречу. София знала, что сражаться с тенью в реальности не имеет смысла, а потому поспешно зажмурилась, восстанавливая связь с сетью скверны. Она видела, как тень несется к ней, задевая невидимые нити. И, продолжая одной рукой удерживать порождение на полу, а второй — направлять селестиальную энергию в артерии земли, усилием воли собрала клубок нитей вокруг себя, обратила их стеной. Тень влетела в нее, разбилась в темные клочья и тут же начала собираться снова. От силы, которая наполнила комнату, покрывало на кровати поднялось так, словно под ним кто-то лежал. Захлопали оконные створки. Один раз окно распахнулось с такой силой, что стекла покрылись трещинами. София продолжала обороняться и направлять селестиальную энергию. Она касалась черных нитей с такой нежностью, словно пыталась прогнать сосредоточенную в них боль, паутиной опутавшую мир, и вместо этого наполнить их любовью. Чтобы свет, который на пороге конца с новой силой вспыхнул в ее сердце, осветил каждый темный уголок Тейвата и напомнил его жителям: София сделает все, чтобы время было на их стороне. Если бы она могла, она бы обняла целый мир. Она бы держала его до тех пор, пока в Тейвате не осталось бы ни грамма скверны, и еще немного после — чтобы хотя бы еще раз встать на берегу моря и, сжимая в руках камень по имени Себастьян, увидеть позолоченные солнцем силуэты любимых людей. А потом… Потом силы закончились. София запомнила, как по глазам резанул яркий свет — это окружавшие ее черные нити насытились селестиальной силой и окружили ее, будто спасительный купол. Она запомнила, как распалась, растворилась, слившись с единым потоком скверны, тень отца. Она запомнила свою последнюю мысль: она подумала, что хотела бы завести собаку и дать ей смешное имя. Затем свет угас. Девочка, покорившая время, угасла вместе с ним.

* * *

Арей не раз ощущал чужую боль, горечь, даже безумие. Но чувства, пронзившего все его естество в тот момент, когда он в очередной раз заносил Могущество Шиу над порождением скверны где-то в выжженных землях наойи, он не испытывал никогда. Оно было похоже на удар клинка, пронзившего от головы до пят. Так и не закончив атаку, Арей застыл, пошатнулся, ощущая, как утопает во вдруг охватившем его удушье. — Арей! Мимо пронеслась, отнеся порождение скверны прочь, синяя вспышка. Через мгновение рядом с Ареем оказался Терион. — В чем дело? Тебе плохо? Арей не ответил. Рукоять клинка в ладонях пульсировала, и где-то на границе сознания раздался вкрадчивый шепоток: — Думаешь, она умерла? Разъяренный, Арей отшвырнул Могущество Шиу, и его лезвие вонзилось в вулканический песок. По темной стали прокатывались багряные волны. Казалось, Могущество Шиу радуется происходящему, даже упивается им. Упивается очередной слабостью своего владельца, зная, что очень скоро сумеет взять над ним верх. — Иди к черту. Брови Териона вопросительно поползли вверх. Впрочем, обернувшись на Могущество Шиу, он без труда догадался, что случилось. — Если чувствуешь себя хуже, отдохни. Я прикрою. Арей вжал руку в сердце. Он не чувствовал себя хуже. Он чувствовал себя… так, будто от него отрезали обе руки, а затем грубым ударом сбросили с вулкана и оставили лежать у подножия, истекая кровью. — София, — только и смог сказать он. Глаза Териона расширились от ужаса. — С ней что-то случилось? — Я не знаю. — Арей всеми силами пытался взять себя в руки, но до сих пор не мог забыть тот страшный миг, когда связь, которая всегда соединяла его с Софией, неожиданно прервалась. — Я должен ее найти. Терион неуверенно покосился на поле боя. Скверна продолжала прорываться, смешивалась с лавой, раскаленными багряными потоками била к небу, окатывая бойцов прожигающими каплями. Обычным людям с такой силой было не справиться. Арей знал, что нужен здесь, но прямо сейчас он плевать хотел на долг. Он не мог думать ни о чем, кроме поселившейся в сердце пустоты. — Иди, — принял решение Терион. — Увидимся позже. Он быстро сжал напоследок плечо друга, а затем одним точным ударом рассек пространство ребром ладони. Арей не стал благодарить, метнулся через портал к Воображаемому Древу, а оттуда — в Валентию, в родной город Софии, куда она вызвалась отправиться на исходе ночи.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Relaxing Piano Crew — Moonlight Densetsu (Sailor Moon Theme). Ставьте на повтор до конца главы

Он ожидал увидеть город, затопленный скверной, но вместо этого ступил на чистую землю, слегка припорошенную февральским снегом. Снежинки скрипели под сапогами. Арей осмотрелся. На площади неподалеку люди, все еще перепуганные и оттого нерешительные, подходили друг к другу, что-то спрашивали, пожимали в ответ плечами. У городских стен валентийские рыцари добивали скудные остатки порождений скверны. Порождения двигались как-то вяло, заторможенно, словно только-только вышли из спячки. Арей не стал засматриваться. Обежав быстрым взглядом окрестности, он направился туда, куда его звало чутье — в разрушенный дом, который заваливался набок, словно уставший прохожий. Арей толкнул дверь, ступил через порог, поднялся по тесной лестнице на второй этаж и замер, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Впереди темнела дверь на чердак. Арей заметил полосы крови, которые тянулись по ступеням, но едва коснувшись их, понял, что кровь принадлежит не Софии. Затем, собрав в кулак всю свою волю, он вновь поднялся и приблизился к двери на чердак. Она была там. Арей знал это, как знал и то, что увиденное разобьет ему сердце. Потому он не меньше минуты стоял с занесенной рукой, а пальцы ходили ходуном, и по позвоночнику со скрипом прокатывалось напряжение. Больше откладывать было нельзя. Тихо выдохнув, Арей толкнул дверь. София в самом деле была в комнате. Она лежала на полу, уткнувшись разбитым лбом в половицы. Рядом скорчилось порождение скверны. Вероятно, его убила София. При обращении тело существа сильно исказилось, но у Арея был наметанный глаз, и он сразу понял, что раньше оно было ребенком — не старше лет десяти. Его сердце сжалось. Ощущая себя разбитым и не по годам старым, он приблизился, опустился на колени рядом с Софией, осторожно ее перевернул. Она была жива. И все же связь прервалась. Арей больше не чувствовал Софию так, как прежде, а ее тело казалось ослабевшим, тряпичным, легким и каким-то необычайно маленьким. На то, чтобы восстановить картину произошедшего, у Арея ушло меньше тридцати секунд. — Ты все-таки это сделала, — прошептал он. Глаза наполнились слезами. Он прижал Софию к себе, зарылся носом в ее волосы, а она колыхалась в его руках, будто бумажная, и от этого страшного ощущения душу нестерпимо жгло. Арей несколько раз позвал ее по имени. Она, конечно, не отозвалась. Связь не вернулась. Там, где в сердце Арея на протяжении семи лет жила теплота, вдруг стало пусто и холодно. Итак, София обратила вспять последствия удара скверны в Валентии. Как ей это удалось, еще только предстоит разобраться. Цена… Одной рукой придерживая Софию, второй Арей приглаживал ее по волосам. Ему хотелось сказать, как хорошо она сражалась. Как смело она поступила и как ее величайшее достижение, возможно, сумеет изменить ход войны в пользу человечества. Ему хотелось рассказать о том, что он видел снаружи: людей, которые выбегали из укрытий, не веря своим глазам, обнимали родных, плакали и нервно посмеивались от облегчения. Но он не мог. В горле стоял жгучий ком, и когда Арей приоткрыл губы, пытаясь вымолвить хоть что-нибудь, с них вместо слов сорвался тихий плач. Они сидели на чердаке. В воздухе кружились серебристые искорки пыли. Страшное создание, в которое обратилась маленькая девочка, скорчившись лежало на полу. А сквозь разбитое стекло в оконной створке пробивались лучи рассвета. Рассвета, который подарила Валентии София.               Через несколько дней после того страшного удара Арей пришел к могиле Маэля. Его похоронили на холме неподалеку от лесной границы, там, где от рассвета до заката гостил солнечный свет. Мама Софии пообещала, что с наступлением весны высадит вокруг могилы белые тюльпаны — символ этого цветка был выгравирован на рукояти рапиры Маэля. Вообще говоря, место было очень живописным, но Арею его красота была недоступна. Это началось некоторое время назад, а после того, что случилось с Софией, лишь обострилось. Весь мир был темным, словно кто-то нечаянно опрокинул на него банку чернил. Окружающие краски выцвели, потускнели. Даже яркий свет солнца казался приглушенным, как если бы пробивался сквозь плотную марлевую повязку — такую же, как те, что теперь постоянно покрывали незаживающие раны Арея. Пожалуй, единственным светлым пятнышком в этом темном мире был букет тюльпанов, который Арей принес к могиле. Такие же цветы он поставил в комнате Софии. Наверное, это было глупо, но он надеялся, что их нежный запах сумеет добраться до сознания Софии, в каких бы далях оно теперь ни странствовало, и привести домой. Туда, где ее возвращения ждали люди, которые так сильно ее любили. У могилы кто-то сидел. Приблизившись, Арей сощурился сквозь полумрак собственных глаз и различил Даниэля, который устроился на коленях, не заботясь о снеге, и о чем-то вполголоса общался с надгробием. Заслышав скрип чужих шагов, Даниэль тут же вскочил, потянулся к рапире, но при виде Арея успокоился. Впрочем, и это длилось недолго. Сообразив, кто именно перед ним стоит, Даниэль вытянулся и даже легонько вздернул подбородок, пытаясь показаться выше своего роста. Если бы Арей мог, он бы улыбнулся. Даниэль всегда остается Даниэлем. В этом постоянстве есть что-то успокаивающее, особенно когда твоя жизнь стремительно несется навстречу обрыву, а ты знаешь, что не обладаешь властью удержать ее от падения. — Арей! Не ожидал тебя здесь увидеть. Арей положил цветы у могилы, а после протянул ладонь Даниэлю, и тот, не веря собственным глазам, скрепил рукопожатие едва ли не с благоговением. — Так… — Даниэль поколебался. — Есть новости о Софии? Арей покачал головой. С тех пор, как он принес ослабленную Софию на базу, ничего не изменилось. Она по-прежнему была в коме. А у Арея по-прежнему стояли в ушах слова Кайрос: «Когда боги истощают свои силы, они могут впадать в такое состояние на долгие годы. София обладала фрагментом божественных сил, но была человеком…» Дальнейшие ее слова Арей не запомнил. Ему в память врезалась лишь ухмылка Афины. Эта ухмылка была мимолетной, и ее можно было даже принять за непроизвольное подергивание губ, но Арей не сомневался: Афина рада тому, что произошло. Как и предсказывал Терион, совсем скоро боги захотят избавиться от оскверненных. К произошедшему с Софией они не имели никакого отношения, но обстоятельства сложились для Афины предельно удачно: София выведена из игры, боги к этому не причастны, оскверненные по-прежнему всенародные герои, что дает возможность легко управлять людьми у них в подчинении, а София вдобавок нащупала ниточку к возможной победе над скверной. Арей подвинул носком сапога слипшийся комок снега. Даниэль прокашлялся, смущенный молчанием. — А ты сам как? — спросил он осторожно. Арей поднял на него взгляд. Этот вопрос не имел смысла, но глаза Даниэля были огромными от тревоги, поэтому Арей все же ответил: — Пусто. В глазах Даниэля мелькнула грусть. Он отвернул голову, взглянул на могилу, у которой теперь лежали, пронзая зимний воздух своим ароматом, тюльпаны. Пальцы Даниэля погладили рукоять рапиры. Скользнув к ней взглядом, Арей понял, что она принадлежит Маэлю. — Я могу понять это чувство, — сказал Даниэль. — Я тоже чувствую себя без них… опустевшим. Арей знал, что понять его чувства не сможет никто. Никто не обладал с Софией подобной связью. Он ощущал себя не «опустевшим», а именно «пустым». Кажется, что опустевшее лишь на время утратило свое содержимое и однажды может быть наполнено снова. А пустое… Арей прикрыл глаза, вздохнул. Находиться у могилы было тяжело. Маэль не был ему близким другом, но Арей не раз общался с ним и к тому же знал, каким превосходным воином и заботливым братом он был. Еще Маэль напоминал о Софии. — Я оставлю тебя наедине, — решил Даниэль. — То есть если ты хочешь, чтобы я остался или… Арей взмахнул рукой, и Даниэль, безошибочно считав его жест, развернулся и зашагал по склону холма в сторону дома. Арей не оборачивался. Щелкнула зажигалка. В небо взвилась струйка дыма. Впрочем, сигарета не имела для Арея ни вкуса, ни запаха. Покрутив ее в руках, словно позабыв, для чего она нужна, он погасил ее и все же повернулся, окликнул Даниэля. — Да? — с готовностью развернулся тот. — Сохрани рапиру, — посоветовал Арей. — Такая сталь вряд ли будет жить поколениями, но символ на рукояти может многое значить для тех, кто унаследует от Маэля не только его навыки, но и его стремления. Глаза Даниэля наполнились слезами. Торопливо утерев лицо рукавом, он кивнул — и припустил с холма уже бегом, сдерживая эмоции из последних сил. Арей проводил его взглядом, проследил, чтобы Даниэль вошел в дом, а не убежал в лес, где по-прежнему могли слоняться порождения скверны. Совсем малой. Хорошо бы, чтобы он пережил все это. Может, однажды обзаведется семьей, передаст эту рапиру своим детям. А вместе с ней расскажет им подлинную историю оскверненных. Историю, которую боги, несомненно, перепишут по своему усмотрению. Арей остался наедине, но долго это не продлилось: по снегу опять заскрипели шаги. Даже не оборачиваясь, Арей понял, что к могиле пришла Кайрос. Она всегда излучала особую энергию — схожей обладала София. Должно быть, это был оттиск селестиальных сил времени. — Зачем пришла? — холодно спросил Арей. Кайрос поравнялась с ним. Сегодня ее длинные волосы были собраны в строгий высокий хвост. Руки Кайрос затянула в теплые перчатки. Будучи богиней, она не нуждалась в них, но все равно носила, словно пыталась почувствовать себя человеком. Это разозлило Арея еще сильнее, и он отвернулся, не желая показывать свой гнев. — Новый удар в землях наойи. Афина хочет, чтобы ты вернулся. — Ну разумеется. — Так… ты пойдешь? — Не делай вид, что у меня есть выбор, Астарот. Кайрос вздрогнула. Оскверненные редко обращались к ней настоящим именем, и то, что Арей решил назвать именно его, весьма красноречиво говорило о расколе, который уже давно намечался между ними. — Арей… — Некоторое время Кайрос молчала, подбирая слова. — То, что случилось с Софией… Арей ждал. Его серые глаза впивались в Кайрос двумя кинжалами. — Это ужасно, — сказала наконец Кайрос. — Но подумай вот о чем: благодаря ее жертве у нас наконец получилось нащупать стоящую ниточку. Если мы в нужных пропорциях объединим скверну и селестиальную силу, если сумеем создать нечто… Арей рывком развернулся к ней. Его израненная рука дернулась с такой силой, что по всему телу прокатился болезненный разряд, который только придал Арею сил и ярости. — Оружие. — Что? — оторопела Кайрос. — Ты думаешь, что отличаешься от остальных богов, но это не так, — жестко сказал Арей. — Для тебя мы тоже всего лишь оружие. Просто тебе очень хочется жить в ладах с собственной совестью, вот ты и успокаиваешь себя тем, что по крайней мере относилась к этому оружию чуть лучше, чем к мусору. Арей не знал, что именно побудило его сказать эти слова. Может, в нем говорила скверна. А может, те чувства, которые он подавлял все семь лет войны — и которые теперь выплескивались из него лавой. — Ты отвратительна мне, Астарот, — сказал Арей. — Ты, Элигос, все до единого боги. Я пойду, куда хочет Афина. Я сделаю то, что она просит. Но не ради вас, не из страха перед последствиями. Плевать я хотел на всех вас. Мои друзья и конец этой гребаной войны — вот все, что имеет для меня значение. А вы… Все вы… Он развернулся, зашагал прочь с холма, ощущая, как бурлит, как волнуется в недрах души мрачная сила. Руки сжимались в кулаки, а тьма перед глазами стала практически непроглядной. — Вы, возомнившие себя богами, на деле просто свечки, приманившие мотыльков на свет. Однажды вы погаснете одна за другой, и из-за вас мир погрузится во тьму, несравнимую с сегодняшней. — Он остановился, обернулся, и в его глазах сверкнул красный огонь. — Но не беспокойтесь. Люди вполне сумеют осветить ее сами. А что до вас… Глаза Кайрос были полны слез, и какая-то далекая, погрузившаяся в дрему часть души Арея сомневалась, насколько справедливы его слова. Но тьма и боль победили. Скверна победила. — Лично я ни о чем не буду жалеть. С этими словами он ушел, а Кайрос осталась одна. Некоторое время она стояла неподвижно, раскачиваясь, как осиновый ствол на февральском ветру. Затем, не выдержав, она опустилась на корточки, закрыла лицо руками и тихо, со жгучим чувством стыда внутри расплакалась. Воздух на холме медленно проникался ароматом цветов — белых проблесков весны посреди безраздельных владений зимы.

Вместо титров: Lia Marie Johnson — Lifts