Пепельный реквием

Таким образом, расставание не есть трагедия. В эльфийском королевстве, на землях бессмертия, они будут награждены прекрасной жизнью, где их души будут жить вечно. «Вайолет Эвергарден»

На исходе двадцать четвертого сентября Шэн Ли остановился у подножия Заоблачного предела и, на пару мгновений вскинув рогатую голову, начал крутой подъем. Всего за несколько часов тигр пересек весь Ли Юэ и теперь карабкался по ступеням неторопливо, восстанавливал силы, позволяя Чун Юню насладиться видами подернутых осенней дымкой гор. Погода стояла едва ли не мистическая. В ущельях стлался зыбкий туман, из-за которого древние деревья казались не то дремлющими великанами, не то Архонтами, нашедшими в горах свое последнее пристанище. Солнце нависло над лесной чертой расплавленным диском, укутанным в одеяло облаков. Его угасающие лучи, проникая сквозь расщелины между скалами, золотом рассыпались над дорогой, отчего складывалось ощущение, будто вместе с Шэн Ли и Чун Юнем по горной тропе ступают боги Селестии. Чун Юнь знал: никаких богов рядом нет. Людям оставалось полагаться лишь на свои силы. Весь вопрос заключался в том, хватит ли им этих сил. Скверна… Чун Юнь не мог перестать о ней думать. Глобальный враг человечества. Нечто, живущее прямиком в артериях земли — корнях, оплетающих и соединяющих весь Тейват. Чем больше Чун Юнь размышлял, тем больше вопросов у него возникало. Что есть скверна и откуда она взялась? Каков же источник ее сил, если даже Адепты ощущают на себе ее воздействие? Пурпурная чума, гавань, наводненная зараженными — вот последствия одного-единственного прорыва скверны сквозь артерии земли. А что дальше? Что случится, если черная грязь из Разлома расползется по всей стране? Ни Глаз Бога, ни даже божественные силы не могут гарантировать спасение. Если даже величайшие создания, такие, как господин Моракс, оказываются бессильны перед темным ликом скверны… Что делать остальному миру? Как победить врага, который способен истереть жизнь человека в пыль за восемь ничтожно коротких дней? Сознания коснулся голос — глубокий, будто обволакивающий бархатом. «Все это уже происходило прежде, маленький Адепт. Человечество годами расплачивалось жизнями лучших в своем суетном племени… Но как видишь, даже такая великая цена сумела лишь подарить миру еще несколько спокойных веков». Чун Юнь прикрыл глаза. Голос в его голове принадлежал Шэн Ли. С тех пор, как Чун Юнь вознесся, между ними установилась связь, которой не смог дать объяснение даже Властелин Камня. — Так бывает, — сказал он после небольшой паузы. Вопрос Чун Юня напомнил ему о временах, когда Адепты вместе собирались в горах обсудить необычайные явления и встреченные ими чудеса. — Порой между божественными созданиями устанавливается особая связь, и они могут слышать и понимать друг друга, как бы далеко они ни находились и на каких бы языках ни говорили. После этого господин Чжун Ли обратил взгляд к букету глазурных лилий, которые Вэй Фэй принес в память о матери Антона, и тихо, с выражением мягкой печали, добавил: — Такая связь угасает лишь со смертью одного из связанных. Чун Юнь не знал, почему это произошло, но Шэн Ли привязался к нему — не как питомец или старший Адепт, а как друг, с которым не страшно разделить на двоих любые испытания. — Ты говоришь так, будто видел прежнюю войну со скверной своими глазами, — вслух сказал Чун Юнь на древнем языке. Раздался короткий звук, похожий на выдох с затаившейся в нем смешинкой. Чун Юню показалось, будто его уха коснулся теплый порыв. «Почему, ты думаешь, ты общаешься со мной на старом наречии?» Вопрос не требовал ответа. Тигр степенно переставлял могучие лапы, ступал по тропе тяжелой поступью, отчего вниз по склону скатывались мелкие камешки. Ожидая продолжения, Чун Юнь бросил взгляд на распростертую внизу долину: одну ее часть озаряли теплые лучи заката, в то время как вторая уже полностью укрылась за туманом. «Я не просто видел эту войну, маленький Адепт. Я участвовал в ней. В те дни я еще не был Адептом — лишь тигром, родившимся в нефритовой долине Чжэн. Меня нашла девочка с именем золотого цветка. — В голосе тигра зазвучала нежность. — После удара скверны рядом с ней никого не осталось, и мы вместе прятались в корнях деревьев от существ, в которых превратились из-за заражения ее спутники». Чун Юнь покачал головой. Он не представлял, с какими ужасами довелось столкнуться этой девочке. Видеть, как твои близкие обращаются в чудовищ… Чун Юнь невольно потянулся к длинным багряным бороздам, оставшимся на запястье после сражения с Син Цю. …Это больно и страшно. Даже для Адептов. Что уж говорить о маленьких девочках. Можно было лишь представлять ее отчаяние, если она предпочла лечь рядом с тигром, только бы не оставаться в захлестнувшем ее кошмаре одной. «Прошло много лет, прежде чем Золотой Цветок выросла и вступила в войну, сражаясь на передовой человечества. Я последовал за ней. Иногда мы бились плечом к плечу. Но гораздо чаще она просила меня присматривать за своими близкими, а сама надолго уходила туда, куда ее звал долг. В самое сердце темноты». До сознания донесся выдох — долгий, прерывистый, исполненный тоски, какая порой снедает сердце, когда вспоминаешь о навечно утраченных днях. «Скверна не щадит даже лучших, маленький Адепт. Или, быть может, такова природа лучших? Они всегда следуют за зовом своего сердца, как бы ни был труден их путь. А мы, те, кто прятался за их спинами, остаемся, чтобы сохранять и приумножать их дары, потому что это единственное, чем мы можем отблагодарить их». Рука сильнее сжала холку Шэн Ли, и Чун Юнь опустил глаза, глядя на то, как золотят шерстинки на спине тигра последние солнечные лучи. Некоторое время они оба молчали. Сгущались сумерки. Чем выше поднимались Чун Юнь и Шэн Ли, тем сильнее становился, напоминая о скором наступлении ночи, вечерний ветер. Солнце между тем опускалось все ниже и в конце концов понемногу скрылось за верхушками деревьев, оставив после себя лишь тусклый рассеянный свет в темнеющих облаках. — Что с ней случилось? — спросил Чун Юнь, когда они преодолели каменную табличку, установленную в память о павших Адептах прошлого. — Она поддалась заражению? Шэн Ли ответил не сразу. Наблюдая за тем, как он переставляет тяжелые когтистые лапы, Чун Юнь представлял, как в свое время еще молодой тигр вышагивал так рядом с той, кого он звал Золотым Цветком. Должно быть, это была величественная картина, способная внушить трепет и благоговение каждому, кто ее увидит. «Она от него освободилась», — сказал наконец Шэн Ли. Чун Юнь не был уверен, как следует трактовать эти слова, но спросить не успел — Шэн Ли вдруг напрягся и в нескольких широких прыжков добрался до места, где тропа разделялась: одна ее часть уводила к обители Владыки Лун, а другая заканчивалась веревочным мостом, через который можно было попасть на вершину Аоцан. Шерсть Шэн Ли встала дыбом. Хвост, увенчанный языком янтарного пламени, нервно задергался из стороны в сторону, а в глазах разгорелся настороженный огонь. Перед ними простиралась полоса непроглядного тумана. По пути в Заоблачный предел туман сопровождал Чун Юня и Шэн Ли всюду, но только здесь он казался каким-то больным, будто облако ядовитых испарений. Кожу закололо в тревожном предчувствии. Грудь сдавило знакомое ощущение удушающей тяжести. Чун Юнь собрал в хвост длинные серебристые волосы и, соскользнув со спины Шэн Ли, приблизился к черте, за которой таилась окутанная туманом неизвестность. «Будь осторожен, маленький Адепт», — предупредил Шэн Ли. Чун Юнь протянул руку, и над его раскрытой ладонью с переливчатым ледяным потрескиванием появился серебряный лотос. Его сияние расчертило туман узким лучом. Чун Юнь увидел, как по дороге впереди тянутся, будто шрамы на девственно чистой коже, полосы черной грязи. Шэн Ли приблизился. Им не требовалось обмениваться мыслями, чтобы ощутить тревогу друг друга. — Думаешь, остальные Адепты могли… Чун Юнь не закончил мысль, поднял лотос повыше, и серебристое сияние выхватило из тумана черные сгустки, растянутые между ветвями деревьев подобно паутине. Все как в Разломе. Заражение не могло добраться сюда так быстро — значит, из-за слияния вероятностей случился очередной прорыв в артериях земли. «Жизнь научила меня, что в войне со скверной всегда нужно ставить на худший исход», — сдержанно отозвался Шэн Ли. Слова тигра не утешили, но Чун Юнь понимал, как сейчас опасно отдаваться в плен иллюзий. От Итэра, с которым ему довелось пересечься перед уходом из гавани, он знал, что в конце концов влиянию скверны не смогли противиться даже высшие боги. А это значит, что и Адепты, как бы они ни были сильны, могут погибнуть… Или измениться. Чун Юнь бросил взгляд под ноги и, подвесив лотос прямо в воздухе над левым плечом, ступил во владения тумана. Шэн Ли остался стоять у черты. Он не сказал ни слова, но Чун Юнь ощутил его снедающую сердце горечь и обернулся. — Если не хочешь, можешь не идти. Мне бы не хотелось подвергать тебя опасности. «Почему не останешься сам? — спросил в ответ Шэн Ли. — Если Адепты пали, ритуал уже не имеет никакого смысла». Несмотря на тьму, которая сочилась прямиком из земли и стлалась по траве ядовитыми змеями, Чун Юнь улыбнулся. В этой улыбке не было веселья. Он понимал, что Шэн Ли прав. Но также понимал и то, что не может поступить иначе. Может, Адепты пали. А может, они все еще где-то там, в недрах тьмы, сражаются со скверной. Тогда Чун Юнь должен дать бой плечом к плечу с ними, а после положить конец Пурпурной чуме. Изобретенное Антоном лекарство обязано обрести силу, какую ему может даровать лишь ритуал Адептов. Тигр склонил голову, будто размышляя. Затем до сознания Чун Юня донесся его тихий вздох — какие бы сомнения ни теснились в сердце Шэн Ли, он отбросил их и шагнул на оскверненную тропу. «Едва ли Золотой Цветок смогла бы гордиться моей трусостью». Чун Юнь дождался, когда Шэн Ли поравняется с ним, положил руку на его теплый бок, то единственное, что ощущалось в этом умерщвленном скверной месте реальным и живым. Так они вместе двинулись навстречу мрачной энергии, которая отравленным сердцем билась на вершине Аоцан. Несколько раз над головой проносились журавли, но не те белоснежные изящные птицы, которых привык созерцать на горных пиках Чун Юнь — чудовища, обглоданные чернотой до костей, но по какой-то причине еще способные летать. Порой из тумана доносился протяжный треск и клекот, от которого внутри зарождалось неприятное ощущение незримого, но явственного присутствия чужака. Изредка Шэн Ли поворачивал голову, подолгу всматривался в густой туман, но по его молчанию Чун Юнь понимал, что опасаться, кроме скверны под ногами, пока нечего. Глаза Чун Юня были целиком сосредоточены на поисках безопасного пути. Вряд ли они с Шэн Ли заразились бы от простого соприкосновения со скверной, но Чун Юню не хотелось испытывать судьбу. Стоило признать: они оба устали и втайне питали надежду, что с завершением лекарства у них выдастся хотя бы пара спокойных дней. Шэн Ли мечтал полежать в тени бамбуковой рощи и увидеть во снах те дни, когда Золотой Цветок была жива. Чун Юнь мечтал шагнуть за порог дома Антона и, подобно мантии сбросив образ Адепта, ненадолго стать просто собой. Чун Юнем, которому хотелось побыть со своим Син Цю. Теперь, продвигаясь вглубь зараженного Заоблачного предела, Чун Юнь не знал, когда в ближайшее время сможет осуществить эту мечту. Сможет ли он вообще когда-нибудь ее осуществить? От тягостных размышлений, которые в давящей тишине зарождались в голове сами собой, Чун Юня отвлек предупреждающий возглас Шэн Ли: «Берегись, маленький Адепт!» Еще не успев запрокинуть голову, Чун Юнь развел руки в стороны, растянул над собой и Шэн Ли щит из серебристого льда. В ту же секунду с ближайшего каменного острия, огласив округу пронзительным криком, подобным демоническому хохоту, спикировал черный журавль. «Держись!» — вскричал Шэн Ли. Сначала Чун Юнь не понял, почему он так сильно беспокоится. Но тут журавль с силой, с устремленностью, на какую способна лишь хищная птица, камнем рухнул на ледяной барьер. По барьеру прокатилась череда черных волн. Раздался треск. Чун Юнь выдохнул, ощутив, как губительная энергетика журавля просачивается сквозь защитную завесу, давит на плечи непосильной тяжестью. Журавль хотел добраться до незваных гостей, отравить их черной грязью, увлечь в безумное блуждание среди оскверненных горных пиков. И его жажда была столь яростной, что могла переломить даже волю двух божественных созданий. С каждым падением журавля на барьер Чун Юню казалось, что ему по плечам бьет каменная жердь. Он закрыл глаза, призывая на помощь адептальные силы, и пальцы свело неконтролируемой дрожью. «Тебе не справиться, — сказал Шэн Ли — обеспокоенно, но без лишней суеты. — Нужно бежать». Чун Юнь колебался. Многочисленные злоключения в Разломе научили, как опасно спешить, имея дело со скверной. Бросаться сломя голову через зараженный Заоблачный предел или сражаться, стиснув зубы, с непобедимой силой — оба выбора одинаково плохи. Весь вопрос в том, какой из них хуже. Шэн Ли бросил встревоженный взгляд на барьер, уже сплошь покрытый трещинами, и припал на передние лапы, склонил голову в приглашающем жесте. Чун Юнь дважды сморгнул, пытаясь рассмотреть тигра сквозь затянувшую глаза мутную пелену. «Доверься мне, маленький Адепт». Журавль снова ударился о барьер. Чун Юнь тихо ругнулся и опустил руки. В ту же секунду барьер рухнул, осыпавшись на землю градом ледяных осколков, а Чун Юнь одним широким прыжком взлетел на спину Шэн Ли, и тот мгновенно бросился бежать. По ушам ударил ветер. Чун Юнь пригнулся, прижался к спине Шэн Ли — тело сковывала слабость, и ему не хотелось сорваться во время очередного маневра. — Будь осторожен, — сказал он. Голос потонул в свисте ветра, но Шэн Ли услышал. — Энергетика черной грязи здесь чрезвычайно сильна. Казалось, тигр улыбнулся. «Не беспокойся, Хранитель Серебряного Лотоса. Я ведь говорил, меня нашли в нефритовой долине Чжэн. Добываемый там нефрит отличался своими очищающими свойствами, и Золотой Цветок не раз и не два пользовалась этим в противостоянии со скверной. А я…» Шэн Ли упругими прыжками преодолевал отвесные скалы, по которым водопадами текли ручьи скверны. Он старался избегать больших скоплений, а маленькие при его приближении растворялись черными частицами сами собой. В обступившей со всех сторон темноте можно было отчетливо различить, как от шерсти и рогов Шэн Ли исходит тусклое янтарное сияние. «Многие называют меня яшмовым тигром, но я родился среди нефритов Чжэн и за годы жизни в долине впитал их силу. Я — нефритовый тигр, несущий очищение. И я не позволю скверне навредить маленькому Адепту». Несмотря на тяжесть ситуации, Чун Юнь не сдержал улыбки, тронутый заботой Шэн Ли. Впрочем, ему тут же пришлось отвлечься. Поначалу немного оторвавшись, словно не ожидав от тигра подобного маневра, журавль собрался с силами и теперь быстро сокращал дистанцию. Чун Юнь различил во мраке красные угольки его глаз. Черный журавль с красным пятном на лбу и пламенеющими узорами на крыльях. Мог ли это быть… Чун Юнь нахмурил брови. Как только Шэн Ли вскарабкался по скале и пустился вскачь по ровной поверхности, Чун Юнь крепче сжал бедра, повернул корпус, вытянул вперед правую руку и отвел назад левую, словно натягивал воображаемый лук. С иллюзорной тетивы сорвалась ледяная стрела. Озарив тьму серебряной вспышкой, она устремилась к журавлю, но тот ловко накренился, избегая атаки, и возобновил преследование. «Не трать силы, — посоветовал Шэн Ли. — Тебе его не одолеть». На мгновение обернувшись, он ускорился. Очищающая сила тигра возросла до такой степени, что по земле за ним тянулся янтарный шлейф. Казалось, скверна пытается не просто расползтись по сторонам — отшатнуться в ужасе, лишь бы не попасть под его решительную поступь. Тем не менее, от Чун Юня не укрылось, как потускнело мерцание рогов Шэн Ли, как стали тяжело вздыматься и опадать его бока. Тигр слабел. Скверны было слишком много, и по мере подъема к вершине ее становилось только больше. Она дыбилась черными столпами, оплетала деревья и камни, въедалась в кристаллы и даже янтарные ловушки. Постепенно она брала верх и над Шэн Ли. Дорога резко завернула. Шэн Ли пролетел над ней широким прыжком, за раз преодолев немыслимое для обычного тигра расстояние, и приземлился уже неподалеку от мерцающей стены, отделявшей реальный мир от обители Хранителя Облаков. Чун Юнь не успел озаботиться вопросом, можно ли одному Адепту зайти в обитель другого без согласия. Из темноты сбоку вынырнул черный олень. Скверна искажала его силуэты, отчего он казался небрежно вырезанной фигурой, вставленной туда, где ей не полагалось быть. Шэн Ли метнулся вбок, но олень успел, встав на дыбы, сильным ударом копыт сбить Чун Юня со спины тигра. «Маленький Адепт!» Чун Юнь прокатился по земле, ударился плечом об камень. Прежде, чем он сумел прийти в себя, на него с неистовым криком набросился наконец догнавший беглецов журавль. Защищаясь, Чун Юнь выставил перед собой руку. Клюв тотчас с остервенением впился в кожу — один раз, второй, третий. Через раны в тело просачивалась скверна. Рукав белого одеяния стал от крови красным. Клюв ударил в четвертый раз. Сквозь сжатые зубы Чун Юня прорвался стон. Он пытался отбросить журавля, но силы не слушались. Шэн Ли бросился на помощь. Дорогу ему преградил олень, и они сцепились, оглашая вершину яростным ревом. Под воздействием скверны сознание Чун Юня уже начало блуждать во тьме, когда вдруг яркая вспышка отнесла журавля прочь. — Сюда! — позвал знакомый голос. Зажимая рану, Чун Юнь вслепую пополз в сторону голоса. Кто-то побежал ему навстречу, подхватил под руки и куда-то потащил. Чун Юнь утратил чувство направления. Его голова обессиленно моталась, перед глазами стояла смешанная с темнотой муть. Над головой звенел обеспокоенный голос, но Чун Юнь не разбирал ни слова, он даже не мог понять, говорит ли мужчина или женщина. Из последних сил он протянул наугад здоровую руку и шепнул: — Шэн Ли… Затем небытие взяло верх, и мир вокруг окончательно угас.               Чун Юнь пришел в себя только через час — очень долгий и болезненный час, который он провел, охваченный лихорадкой. Когда он наконец поднял отяжелевшие веки, лоб до сих пор горел, а кожу покалывало, как при болезни. Одно хорошо: зрение восстановило прежнюю четкость, и потому Чун Юнь без труда различил над головой темное звездное небо и позолоченную листву песчаного дерева. Где он? Чем закончилась схватка с журавлем и оленем? И Шэн Ли… Прежде, чем страшные мысли о возможной судьбе друга добрались до измотанного разума, в щеку ткнулся влажный нос. Чун Юнь повернул голову. Это движение далось с трудом — врезавшись в камень, он содрал кожу на шее и плече, а потому теперь почти не мог шевелиться, не вздрагивая от неприятных ощущений. Впрочем, боль отступила на второй план, стоило только Чун Юню увидеть замершего над ним Шэн Ли. Золотые глаза тигра лучились радостью, и в их выражении читалось нескрываемое облегчение. Казалось, Шэн Ли боится пошевелиться, как если бы одно его малейшее движение могло поставить жизнь Чун Юня под угрозу. Тогда Чун Юнь обхватил его за шею, прижался к шерстяной щеке, и тигр прильнул к нему в ответ. «Ты справился, маленький Адепт. Все худшее уже позади». Чун Юнь не стал отвечать. Если его опасения верны, и журавль с оленем — это бывшие Творец Гор и Владыка Лун, все худшее только начинается. — Пришел в себя наконец, — раздался строгий женский голос. Шэн Ли отстранился, лег неподалеку, нервно подергивая из стороны в сторону кончиком хвоста, и Чун Юнь наконец разглядел свою спасительницу. Это была высокая женщина с темными волосами, в которых терялись пряди цвета нефрита, и очками в красной оправе. Чун Юнь узнал ее лишь по интонациям — за все пять лет его жизни в Заоблачном пределе Хранитель Облаков ни разу не принимала человеческую форму. Хранитель Облаков опустилась на одно колено, протянула Чун Юню глиняную чашку с густым напитком, от которого исходил стойкий аромат цветков цинсинь. Он сел, помогая себе здоровой рукой — вторая была перебинтована от кончиков пальцев до плеча и болела так, словно час назад Чун Юнь сунул ее в огонь. Дождавшись, когда он устроится, Хранитель Облаков передала ему чашку, а сама опустилась на землю напротив. — Что, даже не спросишь, где мы? — с усмешкой осведомилась она. Чтобы удобнее перехватить чашку, Чун Юню пришлось поставить ее на землю. Хранитель Облаков внимательно наблюдала за его движениями — неторопливыми, удивительно спокойными для человека, которому удалось уцелеть и очистить свой организм от скверны только благодаря исключительной силе духа. Хотя, быть может, его спокойствие объяснялось именно этой силой. — Полагаю, мы в вашей обители, госпожа, — ответил Чун Юнь. Мальчик вознесся, встал вровень с Адептами, но даже не думал зазнаваться и по-прежнему говорил с присущей ему почтительностью. — Вы не беспокоитесь о Владыке Лун и Творце Гор, потому что они не могут сюда добраться. Хранитель Облаков не сумела сдержать промелькнувшую во взгляде грусть. — Значит, ты уже догадался. Чун Юнь сдержанно кивнул. Хранитель Облаков ничего на это не ответила. Отрицать очевидное было бессмысленно: ее бывшие друзья-Адепты поддались воздействию скверны. Они были могущественными созданиями, но может, их подвела гордыня, а может, одиночество, к которому они привыкли — и которое изредка отзывалось в их сердцах глухой тоской. У Хранителя Облаков не было уверенности, что Творца Гор и Владыку Лун можно вернуть, поэтому она предпочла перевести тему. — Зачем явился? Было бы разочарованием узнать, что ты рисковал своей жизнью из простого упрямства. Чун Юнь опять поставил чашку на землю — в этот раз для того, чтобы протянуть руку. Над его раскрытой ладонью золотом вспыхнула печать. Хранитель Облаков сразу же ощутила особую энергетику ее создателя и невольно вздрогнула. — Это… — Послание Властелина Камня, — кивнул Чун Юнь. — Я должен был передать его всем вам… Простите. Мне жаль. Хранитель Облаков вздохнула. Не зная, что лучше ответить этому не по годам взрослому юноше, она легким движением руки привлекла к себе печать, вчиталась в заключенную в нее Властелином Камня энергию. Как и ожидалось. Ничего хорошего. Моракс составил свое послание, рассчитывая на то, что все Адепты смогут помочь мальчику с ритуалом. Но теперь не было никаких Адептов. Теперь уже не осталось ничего, кроме тьмы, поглотившей ее друзей. Хранитель Облаков прикрыла глаза и некоторое время сидела неподвижно. Чун Юнь не нарушал молчание. Большой палец его руки нервно скользил по краю глиняной чашки, но это было единственное, чем он выдавал свою тревогу. — Ты должен вернуться в гавань, — сказала наконец Хранитель Облаков. Она успела уловить короткий момент, когда его веки непроизвольно дернулись, но Чун Юнь быстро вернул самообладание. — Я не могу уйти без лекарства. Хранитель Облаков взглянула на печать Властелина Камня в своей руке. В той больше не было надобности, и потому Хранитель Облаков бездумно сжала кулак, глядя, как печать рассыпается золотыми частицами. — Чун Юнь, без остальных Адептов шансы на успешное проведение ритуала ничтожны. Даже если мы разделим нагрузку на троих, мы не сможем справиться с ней и, вероятно, только зря погибнем, оставив гавань без защиты. — Она и так не защищена, — сказал Чун Юнь. Он продолжал говорить с почтением, но Хранитель Облаков различила в его голосе ледяные нотки. Шэн Ли поднял голову, внимательно прислушиваясь к разговору. — Восемь дней, госпожа. Вот срок, за который Пурпурная чума забирает человеческую жизнь. Некоторым людям везет, и они могут прожить десять. Другие… угасают уже на пятый. Одних Пурпурная чума убивает. Других обращает в монстров, которые стекаются к Разлому и лишь усугубляют ситуацию. Чун Юнь опустил голову, и в отражении на поверхности целебного отвара появился его пронзительный голубой глаз, такой ясный, что он казался практически бесцветным. — Если Пурпурную чуму не остановить, количество жертв будет только расти, и в гавани будет уже некого защищать. В уголке губ Хранителя Облаков обозначилась жесткая складка. Она знала, что Чун Юнь прав, и от этого становилось только больнее. — Ты еще юн, Адепт, и у тебя не было времени освоиться со своей новой природой. Путь самосовершенствования не заканчивается вознесением — вознесение лишь дает ему новое начало. И потому… — Она вздохнула, вскинула голову к фальшивому звездному небу, которое уже много лет служило помощником и вдохновителем в ее исследованиях. — Ты должен понимать, как опасно привязываться к смертным. Чун Юнь не перебивал, не поднимал глаз, и потому Хранитель Облаков не могла разгадать застывшее на его лице выражение. — Большинство Адептов приняло решение уйти в горы не без причины. Такова наша природа. Мы соприкасаемся с силами за пределами понимания смертных, мы живем, не старея веками… — Она прикрыла глаза. — И мы миримся с тем фактом, что смертные менее устойчивы к испытаниям судьбы. — И что с того? Дно глиняной чашки ударилось о землю. Чун Юнь поднял взгляд — твердый, как камень, сотворенный Мораксом. — Долг Адепта — защищать смертных, — сказал он. — Именно потому, что они менее устойчивы к испытаниям судьбы, мы должны быть рядом в те времена, когда они не справляются сами. Хранитель Облаков наградила его задумчивым взглядом. — Дети, которых всегда ловят родители, никогда не научатся падать и подниматься, — сказала она. — Они познают лишь, как полагаться на родителей. И когда тех по каким-либо причинам не окажется рядом… Она не закончила мысль, но Чун Юнь понял, что она хочет сказать, и только тихо вздохнул. Вместе они посмотрели туда, где за золотой листвой и полумраком обители скрывался барьер, отделяющий мир покоя от мира скверны. Рука Чун Юня снова потянулась к чашке, на миг выдала его истинные чувства нервной дрожью — он сумел молниеносно установить над ней контроль и взять чашку так, будто ничего не случилось. — Посмотри, что стало с Творцом Гор и Владыкой Лун, — призвала Хранитель Облаков. — Кто знает? Может, мы падем в битве со скверной следующими. Когда нас не будет рядом, как человечество станет защищать себя, если ему придется во всем полагаться на нас? Между бровей Чун Юня пролегла хмурая складка. Хранитель Облаков, склонив голову набок, ждала его ответа. Она уже понимала, к чему все идет, и отчаянно пыталась этому воспротивиться. Может, это было недостойно с ее стороны, но разве она не имела на это право? Ни одно живое существо не станет в ясном уме жаждать собственной гибели. Когда стоишь у края и знаешь, что тебе придется спрыгнуть из-за принесенных ранее клятв или просто потому, что поступить иначе было бы преступлением против себя самого… Разве не естественно в последний раз сорваться и, вскинув голову к равнодушно взирающим сверху небесам, крикнуть: «Я не хочу умирать!»? Она ждала ответа Чун Юня. Ей было любопытно узнать, какие Адепты останутся оберегать гавань, как они встретят неотвратимый поток грядущих перемен. Чун Юнь не торопился, и Хранителю Облаков это нравилось: она никогда не любила тех, кто спешит заполнить паузу в разговоре нагромождением бездумных слов. — Человечество уже защищает само себя, — произнес Чун Юнь после нескольких минут размышлений. — Основа для лекарства заложена не богами и не Адептами — человеком. Хранитель Облаков приложила руку к подбородку, с трудом скрывая улыбку. Чун Юнь, поглощенный раздумьями, не замечал этого. — С начала Пурпурной чумы этот человек трудился, не покладая рук. Он лечил пациентов, не взирая на риск заразиться самому. Он поступился собственной совестью, поскольку знал, что это единственный возможный путь. Он принес в жертву то немногое, что осталось от его сломленной души… И благодаря этому человечество получило шанс на спасение. Чун Юнь отставил чашку и вытянул обе руки. Его перебинтованные пальцы слегка дрожали. В россыпи золотых частиц появились три колбы с лекарством — всего лишь три стеклянных бутылочки, которые вдруг стали для гавани воплощением надежды. Мостом в будущее. — Теперь этот человек болен. — Чун Юнь поднял глаза на Хранителя Облаков. — Если ничего не предпринять, он умрет. Мне не кажется, что это достойная награда за его труды. Она молчала, наблюдая за тем, как сияние подвешенного под кроной фонаря золотится на поверхности колбы. — Вы говорите, что Адепты предпочитают держать с людьми дистанцию, что мы принадлежим со смертными разным мирам, и я… — На миг его глаза сузились, но о чем бы он ни подумал, он все же не стал озвучивать это вслух, качнул головой. — Я могу понять это. Но дистанция не означает равнодушие. Иногда она становится единственным способом выразить свою любовь и желание защищать. Хвост Шэн Ли дернулся из стороны в сторону, и тигр вздохнул, уставился на Хранителя Облаков немигающим взглядом золотых глаз. Она повернула голову. Ответила легким кивком. — Помогите мне, — попросил Чун Юнь. — Помогите проявить любовь к смертному миру, с которой возносились Адепты. Хранитель Облаков ответила протяжным вздохом. Чун Юнь ждал, что она откажет, но она вдруг слабо улыбнулась, взглянула на красную нить, повязанную на ее запястье. Нить была самой обыкновенной и уже истрепалась от количества прикосновений. — Шэнь Хэ отправилась в Разлом. Пока война со скверной не закончится, она не сможет вернуться домой. Чун Юнь ожидал продолжения. Хранитель Облаков молчала достаточно долго. Затем она подалась вперед. Одна ее ладонь обхватила снизу руки Чун Юня, вторая легла на протянутые им колбы. Чун Юнь заглянул ей в глаза — те сверкали из-за стекол очков будто из-за непреодолимых ледяных барьеров. Так ему показалось поначалу. А потом лед треснул. Каждая черточка лица Хранителя Облаков наполнилась теплотой, и она сказала: — Они нужны нам. Твои друзья. Моя Шэнь Хэ. Мы не можем разделить с ними вечность, но можем наблюдать за цветением их жизней и оберегать бутоны, которые распустятся на ветвях их судеб. Чун Юнь кивнул. Он понял: Хранитель Облаков приняла решение с самого начала. Соприкоснувшись с небесами, они принесли нерушимую клятву и не имели права поступить иначе. Но дело было не только в клятве. Каждому из них было, что защищать, и каждый был готов последовать ради этого даже за ничтожным шансом на успех. — Шэн Ли, — подозвал Чун Юнь. Тигр мгновенно поднялся и приблизился, склонил рогатую голову, будто пытался взглянуть на лекарство вблизи. «Люди не перестают удивлять, — сказал он. — Что в древние времена, что сейчас… Я никогда не мог понять, откуда они берут в себе силы раз за разом совершать невозможное». Его золотые глаза обратились к Чун Юню. «Ты готов, маленький Адепт?» Чун Юнь кивнул, отставил в сторону чашку с лекарством, которое так и не успел допить. Раненая рука по-прежнему слушалась плохо, так что Хранитель Облаков помогла ему разложить колбы на земле, внутри печати, которую она начертила кончиком пальца. Печать мерцала нефритовым цветом. Этот свет по неизвестной причине наполнял сердце Чун Юня спокойствием, будто Золотой Цветок тянулась к нему сквозь время и дарила смелость, с какой она отправлялась навстречу безнадежной битве. — Кто-то должен забрать готовое лекарство, — сказала Хранитель Облаков. — Ты только вознесся и еще ни разу не принимал участие в ритуалах Адептов, которые значительно отличаются от традиций школы экзорцистов. Я же обладаю нужным опытом, поэтому возьму большую часть нагрузки на себя. Если со мной что-то случится… Губы Чун Юня приоткрылись, но он не стал перебивать. — Вы с Шэн Ли сделайте все, чтобы как можно скорее доставить лекарство в гавань, хорошо? Из груди вырвался короткий, едва различимый вздох. — Хорошо. Хранитель Облаков задержала на Чун Юне последний пристальный взгляд, словно пыталась проверить серьезность его намерений, бережно обхватила его ладони, прикрыла глаза, сосредоточилась, концентрируя адептальные силы. Чун Юнь повторял ее действия. Шэн Ли же, напротив, поднялся и зашагал вокруг очерченной нефритовыми печатями площадки — сначала медленно, будто вымеряя каждое движение, а затем все быстрее, быстрее, быстрее, пока не превратился в янтарный всполох, сомкнувшийся вокруг Чун Юня и Хранителя Облаков сияющим кольцом. Голос Хранителя Облаков взметнулся к звездным небесам. Промчавшись между позолоченных листьев, он разлился по обители, разнес по ее погруженным в полумрак уголкам слова, которые Хранитель Облаков читала нараспев, будто величественную песнь. Слова принадлежали древнему языку. Шэн Ли с Чун Юнем подхватили их, и нефритовые печати, повинуясь воле Адептов, замерцали так ярко, что обитель озарилась зелеными отсветами. Потоки сил трех Адептов соединялись, переплетались причудливыми узорами, и наконец под их воздействием лекарство в колбах засияло. «У нас получается, маленький Адепт!» — возвестил Шэн Ли, радостно, словно котенок. Чун Юнь ответил слабой улыбкой, а в следующую же секунду ощутил, как внутренности сдавила немыслимая тяжесть — казалось, кто-то пытается свести все его ребра в одной точке. Он невольно склонился к земле, но устоял, сумел выпрямиться, выровнять поток сил, которые по мере нарастания становились все более непокорными. — Держись, — велела Хранитель Облаков. Ее голос звучал строго, но глаза были полны теплоты. Чун Юнь не мог даже представить: если он сам едва сохраняет сознание, что же испытывает Хранитель Облаков, взявшая на себя большую часть нагрузки? И откуда она берет в себе силы стоять прямо, столь величественно, будто ей выпал шанс пройтись бок о бок с Властелином Камня? Хранитель Облаков вросла обеими ногами в землю. Потоки незримой энергии били ее по телу, вырывали частицы адептальных сил, сплетая их узорами, столь же невообразимыми, как созвездия на ночном небе. Хранитель Облаков продолжала стоять. Золотистое сияние, окутавшее колбы с лекарством, разгоралось все ярче, Шэн Ли бежал все быстрее, а Чун Юнь смотрел на нее — угасающую с дрожащей на губах улыбкой. Внезапно он понял: она не сумеет пережить ритуал. Ему казалось, он готов это принять. Жертва — неотъемлемая часть пути Адепта. Принося обет, каждый из них понимал, что может повторить судьбу обезумевших Якс или же тех, кто в поисках покоя погрузился среди древних скал в вечный сон. Но теперь, глядя, как смазываются ее черты, как меркнет нефрит ее глаз, как понемногу рвется под воздействием адептальной энергии повязанная на ее руке красная нить, Чун Юнь осознал, насколько сильно заблуждался. Стиснув зубы, он потянулся вперед раненой рукой — в здоровой концентрировался поток адептальных сил. «Что ты делаешь?» — встревожился Шэн Ли. Чун Юнь преодолел сопротивление незримого потока, крепко обхватил Хранителя Облаков под локтем. — Чун Юнь! — только и успела воскликнуть она. В следующую секунду ритуал наконец вступил в свою активную фазу. Колбы с лекарством закрутились на месте, разбрасывая во все стороны фонтаны золотых искр. Печати на земле засияли так ярко, что показалось, будто к звездному небу обители поднялись нефритовые мосты. Ослепляющий свет окутал фигуры троих Адептов, и сильный импульс ударил Чун Юня в грудь. Одновременно с этим пришло ощущение того, что из тела на несколько мгновений выбило душу. Пальцы, сжимавшие руку Хранителя Облаков, разжались. Чун Юнь рухнул назад, прокатился спиной по земле, не ударившись об дерево лишь потому, что на пути вовремя возник Шэн Ли. «Маленький Адепт!» Тигр подставил мягкий бок, и Чун Юнь вжался в него затылком. Ему чудилось, что звезды затеяли друг с другом танец, настолько стремительный, что даже смотреть в его сторону было нестерпимо. Он лежал неподвижно, но не мог избавиться от ощущения, будто вращается вместе с обителью и падает. Бесконечно падает. Он не мог хотя бы на миг задержаться на земле, и потому ему оставалось лишь нескончаемо следить за кружением звезд. Постепенно зрение обрело прежнюю ясность. Звезды замедлили свой бег. Не до конца осознавая происходящее, ведомый ноющей болью в руке, Чун Юнь сумел поднять ее и провести беглый осмотр. Бинты пропитались кровью. А пальцы, непослушные, как у деревянной куклы, сжимали обрывок красной нити. Чун Юнь рывком сел. Обитель опять превратилась в качающуюся лодку. Пытаясь справиться со слабостью, Чун Юнь прижал здоровую руку ко лбу, но тут же продолжил подниматься. Крик слетел с губ перепуганной птицей: — Хранитель Облаков! Он пошатнулся. Шэн Ли появился рядом, подставил бок, и Чун Юнь, ухватившись за его длинную шерсть, сумел наконец подчинить непослушные ноги. Сделал шаг туда, где совсем недавно стояла, зачитывая слова старого наречия, Хранитель Облаков. Теперь площадка была пуста. — Хранитель Облаков… — потрясенно повторил Чун Юнь. Шэн Ли склонил голову. Тоска каждого из них сплелась в единый узор. Не в силах терпеть ее, Чун Юнь вжал руку в сердце. Все пять лет, проведенных в Заоблачном пределе, Чун Юнь общался с Шэнь Хэ практически каждый день — а потому так или иначе говорил и с Хранителем Облаков. Они так и не стали по-настоящему близки, но все же Чун Юнь всегда с радостью отзывался на ее приветствия, а она всегда охотно его обучала. Многим из того, что узнал в горах Чун Юнь, он был обязан именно Хранителю Облаков. И вот теперь… Он был Адептом, и проливать слез ему не полагалось. Поэтому он стоял, низко опустив голову, и лишь обессиленно покачивался из стороны в сторону до тех пор, пока Шэн Ли не сказал: «Мы… обещали ей, что отнесем лекарство в гавань. Пора идти, маленький Адепт. Скорбеть будем после». — Да, — глухо отозвался Чун Юнь. Слова Шэн Ли звучали разумно, но не могли умалить горечи утраты. Чун Юнь судорожно выдохнул, пытаясь собраться с духом и направиться к выходу из обители, когда вдруг услышал слабый писк. Он мог бы принадлежать мыши или, может, крохотной птице. С появлением в ее жизни Шэнь Хэ Хранитель Облаков решила населить свою обитель животными всех мастей, и в этом звуке не было ничего удивительного, но по какой-то причине он заставил Чун Юня остановиться. «Чун Юнь…» — неуверенно окликнул Шэн Ли. Чун Юнь присел на корточки, осторожно провел рукой по вороху золотых листьев, опавших с песчаного дерева. Писк повторился. Чун Юнь, чуткий к звукам еще со времен работы экзорцистом, отчетливо различал, что писк теперь стал ближе. Словно… Ведомый неожиданной мыслью, Чун Юнь быстро, но аккуратно переворошил кучу листьев — и вдруг наткнулся на что-то мягкое и крохотное, размером не больше указательного пальца. Он поднял руку, поднес ее к свету фонаря. На его ладони сидел крошечный журавль. Его крылья отливали синим, а по длинной белоснежной шее тянулась цепочка золотых узоров. Эти узоры Чун Юнь узнал бы из тысячи. Не раз и не два он лежал посреди моря травы на вершине Аоцан и всматривался в эти линии, размышляя, имеют ли они какое-то особое, недоступное смертным значение. Со стороны Шэн Ли послышался долгий выдох. Когтистые лапы с поразительной мягкостью проследовали к Чун Юню. «О, Хранитель Облаков…» Наклонившись, Шэн Ли ласково коснулся журавлика влажным шершавым носом, и тот расправил крылья, встопорщил перья, будто пытался этим что-то сказать. До сознания Чун Юня докатился рокот — смех Шэн Ли, прорвавшийся сквозь завесу печали. — Это Хранитель Облаков? Шэн Ли повернул голову, сверкнул в сторону Чун Юня золотым глазом. «Да, маленький Адепт. Она… — Шэн Ли вновь взглянул на журавлика. Тот, похоже, не понимал ни слова, но искренне наслаждался присутствием больших незнакомцев. — Она истощила силы, потеряла прежнюю форму и, вероятно, память. Такое уже бывало с другими божественными созданиями. Она приняла на себя слишком много и должна была умереть, но благодаря твоему вмешательству все же сумела выжить. Хоть ей и пришлось многим для этого пожертвовать». Заметив, как в глазах Чун Юня отразилось горькое выражение, Шэн Ли ободряюще ткнулся носом ему в плечо. «Не печалься. Непостоянство формы — нерушимый закон мира. Однажды наступит день, когда Хранитель Облаков вновь вернет себе первозданный облик». — Но ведь она уже станет другой, — тихо сказал Чун Юнь. — Не вспомнит Шэнь Хэ, своих друзей, даже господина Моракса… «Да, — не стал спорить Шэн Ли. — Она станет другой». От его дыхания перья Хранителя Облаков затрепетали — казалось, тигр тяжело вздохнул, припомнив нечто из далекого прошлого. Чун Юнь прикрыл глаза. Он не был уверен, как примет новости Шэнь Хэ и что скажет об утрате своих прежних друзей господин Чжун Ли. Одно он знал точно: прежняя Хранитель Облаков хотела, чтобы лекарство как можно скорее очутилось в городе. И Чун Юнь не мог ее подвести. Он повязал обрывок красной нити на рукаве ханьфу, посадил крошечного журавлика себе на плечо. — Давай положим этому конец, — устало обратился он к Шэн Ли. Тигр кивнул, с готовностью поднялся, и Чун Юнь взобрался ему на спину. Вместе они двинулись к выходу из обители. Навстречу тем кошмарам, в которых превратились Владыка Лун и Творец Гор. Навстречу силе, увенчавшей этот мир подобно проклятой короне. Скверне. На вершине Аоцан царила тишина. Шэн Ли показался из обители, настороженно озираясь. Ни журавля, ни оленя пока не было видно, и Шэн Ли бесшумным, но быстрым шагом устремился к краю горы. Чун Юнь же потер глаза. Ритуал опустошил его до такой степени, что даже моргать казалось до изнеможения трудно. Он бы с удовольствием прильнул к теплой шее Шэн Ли и подремал до прибытия в гавань, но расслабляться было нельзя. Скверна не прощает ошибок, даже мимолетных. «Скоро мы выйдем в безопасность, — подбодрил Шэн Ли. — Зараженные всегда стараются держаться поближе к источнику осквернения, так что вряд ли Владыка Лун и Творец Гор последуют за нами за пределы земель Адептов». Чун Юнь вздохнул, еще раз потер глаза. Ему отчаянно хотелось в это верить. Вдруг над головой раздался протяжный крик, громкий и неприятный — так визжит, проскальзывая по металлу, острие ножа. Чун Юнь крепче схватился за Шэн Ли, и тигр, не оборачиваясь, бросился мимо черных грязевых столпов. Его шерсть мерцала совсем тускло — Шэн Ли тоже выбился из сил, и скверна под его лапами отступала неохотно, тайком норовя обвить, увлечь в свои черные объятия. Чун Юнь протянул здоровую руку, и поток адептальных сил прокатился по земле, расчищая дорогу. Тело тут же налилось слабостью, такой тяжелой, что Чун Юнь едва не соскользнул со спины Шэн Ли. «Не надо, маленький Адепт, — попросил Шэн Ли, не скрывая тревоги. — Не беспокойся обо мне». — Но ты угасаешь, — тихо ответил Чун Юнь. Шэн Ли не ответил. Он пытался сделать вид, что не слышит, и лишь упрямо несся вперед, широкими прыжками преодолевая расстояние между скалами. Творец Гор несся над землей черной тенью. Не прошло и пары минут, как к погоне присоединился Владыка Лун — он вынырнул из-за деревьев, ощетинившихся облетевшей кроной, и его копыта с остервенением взрыли землю, подняли в воздух каскады черных брызг. Чун Юнь понял, что им не спастись, когда Творец Гор вдруг метнул сгусток скверны. Тот разбился об камни, затянул их вязкой черной пеленой — Шэн Ли едва успел уйти в сторону. Один его рог померк. Второй продолжал сиять, но это ослабевшее мерцание не могло теперь даже разогнать мрак. Прежде, чем Творец Гор приготовился к новой атаке, Шэн Ли в один колоссальный прыжок очутился на дороге, ведущей прочь из Заоблачного предела, и наклонился, сбрасывая Чун Юня со своей спины. — Что ты делаешь? — вскричал, ошарашенный его поступком, Чун Юнь. Он прижал к себе раненую руку, поднялся, с трудом сохранив равновесие, попытался броситься к Шэн Ли — и наткнулся на непреодолимый золотой барьер. Глаза тигра смотрели спокойно. Чун Юнь, напротив, полностью утратил прежнее спокойствие, ударил в барьер кулаком, отчего по его мерцающей поверхности разбежались концентрические круги. — Шэн Ли! «Прости». Потрясенный его горькой интонацией, Чун Юнь замер. Смысл этого слова пробился сквозь помутненное сознание не сразу. «Я останусь здесь. Попробую выиграть время». Кулак Чун Юня по-прежнему лежал на поверхности барьера. Ему бы хотелось разбить эту невыносимую преграду, обхватить Шэн Ли, потянуть за собой, не позволить остаться в этом проклятом месте, где нет ничего, кроме скверны и смерти. Если бы он мог, он бы обратил барьер в ледяное крошево. Но, как назло, сил сейчас не хватило бы даже на крошечную искру. — Давай уйдем вместе, — шепотом взмолился Чун Юнь. Шэн Ли повернул голову, высматривая Творца Гор и Владыку Лун. Всего одним прыжком Шэн Ли покрыл немыслимое расстояние, но это не мешало оскверненным Адептам сокращать дистанцию быстро и неотступно. «Мы оба потеряли достаточно сил и уже не сможем оторваться. Но ты… Ты должен жить, маленький Адепт». На губах задрожала горькая усмешка. — А ты не должен? Тигр опустил взгляд. Чун Юнь не знал, что надеялся услышать, но последующие слова Шэн Ли пронзили сердце ледяным клинком. «Кто-то должен доставить лекарство в гавань». Опустошенный Чун Юнь ткнулся лбом в золотистый барьер, ощутил его покалывающую прохладу. Он знал, что Шэн Ли прав. Ритуал, жертва Хранителя Облаков, усилия Антона… Если лекарство останется посреди моря скверны, все это будет напрасно. Пурпурная чума должна быть побеждена. Принести лекарство в гавань — вот единственный способ это сделать. Но почему… почему цена спасения должна быть настолько высока? Почему ради одной-единственной победы над скверной нужно отдавать свои сердца без остатка? Печаль в глазах Шэн Ли мешалась с лаской. Пока он смотрел с такой теплотой, можно было легко представить его деликатное касание. Вот только ощутить его сквозь барьер было невозможно. Создание, которое с момента вознесения сопровождало Чун Юня повсюду, теперь стояло за недостижимой чертой, и за его спиной собирались золотистые потоки — устремляясь ввысь, они образовывали непроходимую стену, рядом с которой Творцу Гор и Владыке Лун пришлось остановиться. «Это ненадолго, — сказал Шэн Ли. — Иди, пока есть такая возможность». Чун Юнь отступил от золотистого барьера, сделал несколько шагов назад — казалось, вместе с тигром он оставляет за чертой собственное сердце. «Иди, маленький Адепт». В золотых глазах Шэн Ли плескалась нежность. Чун Юнь выдохнул. Он понял, что если задержится еще хотя бы на миг, то уже никогда не сможет заставить себя уйти. Зажмурившись, он развернулся и бросился вниз по тропе. «Оберегай гавань за всех нас и не ведай тоски по прошлому, ибо впереди тебя ждет лишь дорога в будущее».

Этот фрагмент можно читать под музыку: Homura Records — Lian Cheng Ci — Vocal. Ставьте на повтор

Шэн Ли развернулся навстречу Творцу Гор и Владыке Лун. Измотанный борьбой со скверной, он не питал никаких иллюзий. Его борьба была обречена с самого начала. Но Золотой Цветок всегда находила в себе силы продолжать сражение. Даже без надежды. «Это мой долг перед империей Цзинь, — говорила она, и ее голос был тверже нефрита. — А еще… — Обычно после этих слов сквозь маску строгости проступала мягкость, какую она редко позволяла себе на поле боя. — Это мое желание, Шэн Ли. Я ведь обещала закончить войну к началу цветения Древа Цзиньхуа». Да. Она хотела вернуться домой и застать момент, который случается лишь раз в несколько десятилетий. Шэн Ли до сих пор помнил, как она впервые рассказала ему о Древе Цзиньхуа. Это случилось бесчисленные тысячи лет назад, в те времена, когда Адепты открыто разгуливали среди смертных и никого этим не удивляли. После первого удара скверны, случившегося в долине Чжэн, девочка с серыми волосами и рогатый тигр несколько дней скитались по бамбуковым рощам, прежде чем наконец оказались у стен императорского дворца. — Этот тигр спас мне жизнь, — рассказывала девочка людям, которые тотчас окружили ее с беспокойными вздохами. — Пожалуйста, позвольте ему остаться! Он хороший и никого не обидит! Когда кто-то попытался увести девочку во дворец, она вырвалась, промчалась через толпу и крепко обвила шею тигра руками. Пришлось прислуге смириться. Золотой Цветок всегда говорила, будто в тот момент сердца взрослых, тронутых неожиданной дружбой хрупкого ребенка и дикого зверя, оттаяли. Шэн Ли полагал, что ни один из них попросту не осмелился испытывать терпение наследницы императора. Так или иначе, разлучать их не стали. Когда Золотой Цветок смыла с тела многодневную грязь и вдоволь насытилась, они с Шэн Ли встретились во внутреннем дворе. Тогда-то Шэн Ли и увидел Древо Цзиньхуа. Золотой Цветок стояла, положив на утонченный ствол обе руки, и во все глаза глядела наверх, будто завороженная танцем тронутой ветром листвы. Когда Шэн Ли приблизился, Золотой Цветок обхватила его лапу. Шэн Ли послушно поднял ее и тоже коснулся дерева. Кора, согретая солнцем, отозвалась теплом. После нескольких дней скитаний оно казалось особенно приятным, даже умиротворяющим. — Говорят, это дерево посадил первый император, — с восторженным выдохом поделилась Золотой Цветок. — Он принес его семена из далекой страны, закопал в землю, а когда появился первый росток, приказал выстроить вокруг императорский дворец. Шэн Ли внимательно слушал. В ту пору он еще не знал человеческую речь, но по какой-то причине понимал все, что говорит ему Золотой Цветок. — Еще говорят, первый император умер, так и не дождавшись ни окончания постройки дворца, ни цветения древа. — Золотой Цветок устроилась в корнях, которые выступали над землей и сплетались так, будто намеревались образовать постель. — И только его внуку довелось узнать, что цветет оно лишь раз в столетие. Позже потомки первого императора стали устраивать ко дню цветения Древа Цзиньхуа фестиваль, который с каждым разом становился лишь пышнее и богаче! Тигр покорно устроился рядом с девочкой. Она зарылась пальцами в его длинную шерсть. — А еще ветвь этого дерева изображена на флаге империи. Папа… ой, то есть Его Превосходительство Небесный Император… в общем, он считает Древо Цзиньхуа символом империи, поэтому и назвал меня в его честь. Девочка задумалась. Тигр приоткрыл один глаз. Она ни словом не обмолвилась о своих тревогах, но он почувствовал направление ее мыслей, удивительно взрослых для ребенка ее возраста. Носить имя символа империи — великая ответственность. Когда придет время, она должна быть достойна этого имени и истории, которая за ним стоит. — Мне будет уже двадцать девять, — добавила Золотой Цветок. — Когда Древо Цзиньхуа зацветет. Я буду уже совсем взрослая, так что обязательно пойду на фестиваль и велю принести своим сестрам любые сладости, о каких они попросят. Нам вообще-то нельзя сладости, но не станет ведь Его Превосходительство Небесный Император отказывать в такой день? О, и конечно, я обязательно позову тебя! Обещаю, Шэн Ли, мы посмотрим на цветение Древа Цзиньхуа вместе. Вместо ответа Шэн Ли положил голову ей на колени. Когда его усы защекотали кожу на ее руке, она засмеялась, и он отозвался рокотом, который поразительно напоминал мурчание. Он тоже пойдет. На фестиваль. К Древу Цзиньхуа. Куда угодно. Он последует за ней, потому что в день удара скверны не только он спас ее, укрыв своим телом от взора врагов. Она тоже его спасла. Его семья была малочисленна и, оказавшись прямиком в эпицентре заражения, не сумела вынести воздействия скверны. Вокруг бесновалось море черной грязи, а Шэн Ли в одиночестве прятался посреди корней, не решаясь покинуть укрытие. Боль потери снедала. Сила, дарованная магическими нефритами Чжэн, отгоняла скверну, но угасала с каждым часом. Наверное, он сгинул бы, не появись она. Маленькая девочка с серьезными глазами и наивными мечтами. Протянув руку, она бесстрашно положила ее тигру на спину, и он подвинулся, освобождая ей место среди корней. Из темноты они вышли уже плечом к плечу. После они не раз встречались у этого древа. Золотой Цветок стремительно становилась старше, и порой Шэн Ли казалось, что за год его жизни она успевает прожить с десяток. Под лишенной соцветий кроной они сходились и расходились, они говорили и молчали, смеялись и плакали. Она приходила к дереву всякой. Встревоженной. Сердитой. Пугающе спокойной. Влюбленной до смущенного румянца на извечно бледных щеках. Потерянной. Несчастной. Сломленной. Помнил Шэн Ли и то, как она пришла к дереву в самый последний раз. Она лежала среди корней, и кровь шлейфом тянулась по земле, отмечая путь, который она проделала от начала тропы до подножия древа. Шэн Ли одним могучим прыжком пересек внутренний двор, опустился рядом с ней, ткнулся носом в ее ослабевшую ладонь. Она ответила усталым взглядом. Искра ее жизни постепенно угасала, и взор темнел, но несмотря на это, каждая черточка ее исцарапанного лица лучилась теплотой и любовью. — Ты пришел, — шепнула она. Ее рука дрожала, и Шэн Ли сам подставил под нее голову, позволил Золотому Цветку с нежностью зарыться пальцами в его густую шерсть. — Смотри, — сказала она. Он не хотел ни на что смотреть. Он хотел уткнуться ей в бок и лежать неподвижно, пока ее раны не затянутся. Но он прожил немало лет и обладал чуткостью, врожденной для нефритовых тигров. Когда столько времени постоянно видишь смерть, начинаешь понемногу различать ее приближение. — Древо Цзиньхуа. — Ее осиплый голос был едва различим. — Расцвело. Шэн Ли со вздохом поднял взгляд. Среди вытянутых зеленых листьев, похожих на заостренные перья, золотились круглые цветки. Их сердцевины были наполнены мягким светом. На фоне серого неба, подернутого дождевой дымкой, казалось, будто над головами распустилась тысяча сияющих солнц. — Хах… По губам Золотого Цветка скользнула болезненная улыбка. — Я ведь говорила. Обещала, что мы посмотрим на цветение вместе. Горло раздирал болезненный спазм. В отличие от людей, нефритовые тигры не умеют плакать. Но они тоже знают, что такое скорбь. И тоже не хотят отпускать того, кого любят. — Жалко… — сказала Золотой Цветок. Ее глаза уже понемногу закрывались, но губы, потрескавшиеся на пороге угасания, по-прежнему шептали исполненные нежности слова. — …Ребята этого не видят. Терион очень хотел посмотреть. Все говорил… пускай императорский дворец давно в руинах… что я должна прийти сюда. Такое ведь бывает раз в сто лет. Еще он говорил что-то про цветы и про империю, но… Она обессиленно зажмурилась, и по ее щекам покатились слезы. Шэн Ли не смел шелохнуться. Его храбрая девочка редко плакала, и это окончательно дало ему понять, что они встретились под этим деревом в последний раз. — Я не помню, Шэн Ли, — выдохнула Золотой Цветок. — Я столько всего не помню. Как бы я хотела знать… как мы с тобой впервые встретились… «Золотой Цветок», — нежно отозвался он. Она не ответила. Он ткнулся носом в ее руку, но рука осталась неподвижна. Шэн Ли снова и снова касался ее, прижимаясь то шерстяной щекой, то лапой, но она больше не реагировала. Еще несколько минут, показавшихся Шэн Ли вечностью, она оставалась жива. Он лежал рядом, провожая ее в последний путь, и чувствовал, как ее омывают волны грусти по утраченному. По лицам, которые она больше не могла вспомнить. По словам, которые исчезли из ее истерзанной памяти навсегда. По людям, которых она любила — и которых она покидала. А затем связь, которая установилась между девочкой и тигром в день первого удара скверны, оборвалась вместе с нитью ее судьбы. Шэн Ли закрыл глаза. Все внутри затапливала пустота. Она распространялась стремительно, и он тонул в ней, зная, что открывать глаза и двигаться дальше попросту не имеет смысла. Без нее ничто не имело смысла. «Золотой Цветок, — звал он, хоть и понимал, что она не ответит. — Золотой Цветок…» Пустота подбиралась к сердцу. Не в силах вынести ее натиск, Шэн Ли вскочил на все четыре лапы, склонился над своей храброй девочкой, но не смог найти в себе смелость посмотреть на нее подольше. В порыве нестерпимой душевной агонии он вскинул голову к небесам, на фоне которых золотились похожие на солнце цветы, и взревел так, что его исполненный боли крик мог бы достичь границ Селестии. «Цзиньхуа!» Они были вместе восемнадцать лет, но чтобы перечеркнуть их, хватило всего одного рокового дня. Дня падения Шиу. Его измученное горем сердце остановилось всего через несколько минут после того, как перестало биться ее. Они ушли из этого мира так же, как жили — плечом к плечу. Но их дорогам так и не суждено было сойтись. Вместо того, чтобы отправиться навстречу заслуженному покою, она выбрала остаться и приглядывать за теми, кто придет после нее. А он обратил на себя божественный взор и стал Адептом, обретя бессмертие, которое не с кем было разделить. Шэн Ли не знал, почему этот юный Адепт стал для него так важен. За тысячи лет он был не первым, кто освоил старое наречие империи Цзинь и научился призывать нефритового тигра, но, пожалуй, он был первым, за кем Шэн Ли хотелось следовать даже без приказов. Так же, как когда-то ему хотелось следовать за Цзиньхуа. Они были похожи. Оба ходили по тонкой грани между желанием и долгом, между людьми и всесильными созданиями, на краю жизни, на пороге смерти. Они делили на двоих одинаковое бесстрашие и стремились защищать мир, даже несмотря на то, какие трудные и темные времена выпали на их долю. Разница заключалась лишь в том, что Цзиньхуа давно угасла, а маленький Адепт продолжал сиять. Шэн Ли не сумел сберечь свой Золотой Цветок. Поэтому ему хотелось приложить все возможные усилия, хоть слиться с небом и травой, только бы сберечь сияние маленького Адепта. И чтобы оно согревало других так, как согрело его давно равнодушное к теплу сердце. Шэн Ли повернулся к Творцу Гор и Владыке Лун. Ему навстречу неслась бушующая черная волна, но он смотрел на нее без страха и колебаний. Он понимал, что, оказавшись за чертой, не встретит там Цзиньхуа. Даже покинув этот мир, она продолжала исполнять свой долг. Но ему хотелось верить, что однажды ее бесконечной борьбе придет конец. И когда Цзиньхуа сбросит с себя тысячелетнее бремя, она отправится на свет — и в конце концов они встретятся у подножия золотого древа. Все они. Золотой Цветок. Ее семья, которую она не смогла уберечь даже силой своей безграничной любви. Другие оскверненные. И он сам. В этом вечном сиянии не будет ни тревог, ни горести, ни расставаний. Только золотые цветы, которые вспыхнут подобно тысяче сияющих солнц — и не угаснут до самого конца времен. «Беги, маленький Адепт, и ничего не бойся. Мы все появились из мирового древа и в нужный час вернемся туда, чтобы распуститься на его ветвях прекрасными цветами. Я знаю: однажды мы встретимся снова. И будем гореть в бескрайнем безвременье, чтобы в темный час осветить дорогу тем, кто придет после нас».               Чун Юнь бежал, а следом за ним бежала скверна. Он не оборачивался, не замедлял шаг, хотя тело уже не справлялось с нагрузкой. Но Чун Юнь не мог позволить скверне победить. Не после всего, что сделали ради этого остальные. Шэн Ли давно остался позади, но связь, протянутая между ними, не слабела на расстоянии. Чун Юнь ощущал волны его мягкой тоски. Его оберегающий свет, который обволакивал душу, препятствуя губительному воздействию скверны, и вел сквозь мрак путеводной звездой. А потом… Незримая нить, соединившая две души, вдруг лопнула — и чужой жизни пришел конец. Шэн Ли уходил без сожалений. Гордо подняв к небесам рогатую голову, он смотрел туда, где среди черных туч, сомкнувшихся над Заоблачным пределом, виднелся слабый просвет. «Я знаю: однажды мы встретимся снова», — донеслись до Чун Юня его последние слова. Ошарашенный потерей, которая обрушилась на него зверем не менее страшным, чем подчиненный скверной Творец Гор, Чун Юнь вскричал. Но вместо того, чтобы поддаться слабости, побежал быстрее и не останавливался до тех пор, пока не пересек границу между светом и тьмой. Только там он позволил себе замедлить шаг и, вжав обе руки в ноющее сердце, тяжело привалился к стволу песчаного дерева. Между гор показалась луна. Чун Юнь неотрывно смотрел на нее, молчаливую спутницу ужасной ночи, увенчанную серебристым ореолом. На мили вокруг никого не было. Только он и луна знали о последнем подвиге нефритового тигра, который до последнего хранил верность своей храброй девочке и ее наивным мечтам. Чун Юнь закрыл лицо руками и сполз по стволу. Глаза жгли слезы. Чун Юнь давно сдерживал их, все прятался за ледяным спокойствием, полагая, что Адепты не имеют права плакать. Особенно в такие времена. Он дал себе обещание стойко держаться до самого конца. Но вместе с уходом Шэн Ли ушла и надежда. Чун Юнь и прежде понимал, как опасна скверна. И все же где-то на задворках его души жила неокрепшая вера в лучшее будущее — для всей гавани и для них с Син Цю. Чун Юнь убедил себя, что до победы над скверной остался один шаг. Что после ритуала он сможет вернуться к Син Цю, а другие проблемы решатся сами собой, без его участия. Он так надеялся спрятаться в своем маленьком закрытом мирке, насладиться обществом человека, которого едва не потерял, побыть с ним еще немного, ведь они оба могли в любой момент стереться в результате чистки парадоксов. Но это так не работало. Можно сколько угодно прятаться, пока кто-то во внешнем мире борется вместо тебя. Вот только однажды не останется никого, кто мог бы взять на себя это бремя. Если беду не остановить, она придет и постучится в твои двери — а у тебя не будет времени даже на то, чтобы потянуться к клинку и встретить ее удар с достоинством. Он ведь знал это с самого начала. Просто отчаянно хотел обмануться. Слезы катились по щекам, падали на ханьфу, сплошь покрытое кровью, грязью и отпечатками скверны. Чун Юнь не мог остановиться. Он привык к присутствию Шэн Ли. Его глубокий голос всегда даровал спокойствие, помогал сохранять самообладание в трудные моменты. А теперь вместо этого голоса, вместо ощущения чужого присутствия, ненавязчивого, проникновенно теплого, образовалась пустота. Заполнить ее было нечем. В щеку ткнулось что-то мягкое. Ощутив тяжесть, которая монолитом легла на сердце Чун Юня, Хранитель Облаков попыталась утешить его прикосновением, слегка неуклюжим из-за ее крохотных размеров. Она потеряла память, она полностью утратила личность — но все равно была рядом, напоминая, что даже после потери трех Адептов Чун Юнь по-прежнему не один. Чун Юнь дрожащей рукой утер слезы, подставил ладонь, и Хранитель Облаков перепорхнула на нее, хрупкая, словно кристальная бабочка. — Пойдем в гавань, — сказал Чун Юнь. — Мы должны отнести лекарство. А потом… Он замолк, перевел взгляд на сапоги, ставшие после побега из Заоблачного предела черными. Он знал, что будет потом. Как бы он ни отворачивался в надежде выиграть для себя еще пару драгоценных дней, долг звал его в Разлом без права на отдых. Таков путь Адепта. Осталось только найти в себе силы принять это.

Конец музыкального фрагмента

* * *

В кухне царила тишина. Только изредка шуршали страницы да покашливал Антон. Все собравшиеся были погружены в чтение, но каждый занимался своим делом. Антон изучал папку по проекту «Одиннадцать». В этом ему помогали Тоня и господин Чжун Ли. Тоня не разбиралась в трудной научной терминологии, поэтому вооружилась словарем и порой почесывала ручкой в затылке. Когда осознавать написанное становилось совсем невмоготу, она тихо, не мешая работе остальных, обращалась к Антону. Тот поначалу отвечал охотно, в подробностях, но в какой-то момент зашелся в приступе кашля, стиснул дрожащей рукой воротник рубашки, и господин Чжун Ли, заметив это, взял Тоню под свою опеку. От беспокойства за брата Тоне хотелось кричать — именно по этой причине она с преувеличенным интересом листала документы, в которых почти ничего не понимала. Син Цю пару минут смотрел в блокнот, где стоило бы оставить пару записей — напоминаний о том, что нужно будет сделать, когда ситуация стабилизируется и придется спасать торговую гильдию от кризиса. Покрутив в пальцах, уже восстановивших прежнюю ловкость, ручку, Син Цю провел по странице длинную наклонную черту. — Это график? — полюбопытствовал Матвей. — Это крест, — ответил Син Цю, дорисовав вторую черту. Матвей не успел спросить, что это значит: Син Цю одарил его мимолетной улыбкой и, отложив блокнот на край стола, взялся за книгу. Таких книг господин Чжун Ли принес целую стопку. Все они были сказками и легендами древности, в которых уже не осталось практически ничего от правды. Тем не менее, именно там, посреди этих заполненных мелким текстом страниц, таился ключ к победе над скверной. По крайней мере, всем собравшимся хотелось в это верить. Матвей тоже штудировал книгу с легендами. Син Цю нравилось, как он работает: быстро, но при этом вдумчиво. Взгляд Матвея проскальзывал по странице, выхватывая крупицы ценной информации, а рука порхала над блокнотом, оставляя пометки. Матвей явно привык много и тщательно учиться. Син Цю уважал таких людей. — Ты ведь из Дома Очага, — сказал он негромко, чтобы не отвлекать от разговора Тоню и господина Чжун Ли. — Ты получал образование? Матвей кивнул. Он был немногословен, и Син Цю уже приготовился задавать новый вопрос, но тут Матвей скользнул взглядом к Тоне и все-таки добавил: — Полным его не назовешь, но этого было вполне достаточно, чтобы продолжить учиться самому. — Оу? — заинтересованно вскинул брови Син Цю. Поскольку Син Цю не сформулировал вопрос, Матвей ничего не сказал, но Син Цю и не нуждался в дополнительных пояснениях. Он уже успел поговорить с Тоней — та была словоохотлива и мельком упомянула, что у Матвея был младший брат, с рождения страдавший от неизвестной болезни. Сложить общую картину не составляло труда. Едва ли выходец из Дома Очага, мальчишка, которого с юного возраста использовали как оружие, был замотивирован учиться из желания стать умнее. Матвей хватался за любую возможность спасти своего брата, поэтому много читал — это чувствовалось по тому, как умело он обрабатывал большие объемы текста. Увы, знания не помогли Матвею уберечь дорогого человека. А после того, как брата не стало, вместо ручки и книги он взял в руки клинок и Глаз Порчи. Теперь и это осталось для Матвея в прошлом. Он сохранял по этому поводу удивительное самообладание, но всем, даже оптимистичной Тоне, было очевидно, что строить будущее Матвею будет тяжело. — Знаешь, в Департаменте по делам граждан нужны такие люди, — сказал Син Цю, раскрыв книгу сказок на странице с содержанием. — Тот, кто умеет быстро анализировать большое количество информации, ценится там на вес золота. И неплохо зарабатывает. Матвей оторвал взгляд от книги, посмотрел на Син Цю с очень странным выражением лица — будто Син Цю вдруг провернул трюк с переворачиванием котелка, о котором Тоня рассказывала вчера добрую половину вечера. — Предлагаешь работать с бумагами? — Не вечно же сражаться, — передернул плечами Син Цю. Матвей взглянул на клинок у дальней стены — он поставил его туда, чтобы не забыть заточить. — Битвы еще не окончены. Даже если допустить, что с Принцем Бездны мы скоро разберемся, остается еще Снежная. — Ты ведь оттуда ушел. — И что с того? Она по-прежнему остается моей родиной. И потом… — Матвей мельком посмотрел на Тоню, на то, как она посмеивается, смущенная собственным невежеством. — Тоня говорила, что хочет вернуться. Получить образование. В Снежной прекрасно обучают знахарей, но для начала ей нужно наверстать все, что она упустила из-за переезда в Ли Юэ. Син Цю внимательно слушал Матвея. В уголке губ обозначилась улыбка. Матвей умело скрывал эмоции, но глаза не могли лгать. Рассуждая о будущем Тони, Матвей был преисполнен решимости защищать его. Это напомнило Син Цю о Чун Юне. Он скользнул взглядом к окну, но увидел только пустующую улицу. — После истории с Аяксом путь в Снежную ей заказан, — продолжил тем временем Матвей. — И это не изменится, пока сохраняется режим Царицы. Даже если Тоня скроется в глухой деревне, рано или поздно ее найдут. Агенты Фатуи всегда находят тех, кого ищут. Матвей беспокойно постучал ручкой по блокноту. — Снежная нуждается в переменах. Но я не смогу изменить ее, сидя в Департаменте по делам граждан Ли Юэ. Син Цю качнул головой, коснулся блокнота на краю стола. Ради любимого человека Матвей готов был переписать законы целой страны. Бросить вызов той, кого страшились даже другие Архонты, обладательнице боевой мощи, равных которой не было во всем Тейвате. Син Цю же до сих пор не мог найти силы твердо выступить против отца. Недостаточно поставить крест на бумаге. За самое дорогое не сражаются на словах. Дело ведь не только в праве любить, кого хочешь. Отец давно ставил интересы торговой гильдии выше благополучия горожан — потому и открыл в Разломе злополучный рынок. Бессмысленный, абсурдный, с самого начала направленный лишь на получение наживы, построенной на лжи. Мириться с этим — предавать всех, включая самого себя. Как и Матвей, Син Цю долгие годы был оружием в чужих руках. Только если Матвей расплатился бы за выбор иного пути жизнью, Син Цю мог давным-давно все изменить. Ему попросту не хватило смелости. Он повернулся к Матвею, но тут разговор прервал резкий звук — это распахнулась дверь в дом. Тоня тут же вскочила, напряглась, но господин Чжун Ли сделал знак не переживать. На пороге кухни, тяжело дыша, объявился Чун Юнь. На короткий миг Син Цю утратил прежнее самообладание. Чун Юнь, всегда бледный после вознесения, теперь казался абсолютно белым. Длинные волосы, которые прежде искрились даже в отсутствии источника света, стали тусклыми, спутались грязными клочьями. В ткань ханьфу въелись черные пятна, смешанные с кровью. Вся левая рука Чун Юня была перебинтована, но бинты прохудились и нуждались в срочной замене. Казалось, стоит Чун Юню отойти от косяка, и он упадет. — Чун Юнь… — потрясенно проговорил Антон. Он взялся за костыли, надеясь подняться, но тут Чун Юнь наконец сумел взять над собой верх и прошел к кухонному столу. Помимо боли, его глаза таили страшное, какое-то мертвенное выражение. В абсолютной тишине, которую никто не решался нарушить, Чун Юнь выложил на стол колбы с лекарством. По тому, как переливалась, излучая приятную очищающую энергию, золотистая жидкость, Син Цю догадался, что ритуал Адептов оказался успешным. Тем не менее, Чун Юнь смотрел так, будто ради этого оставил в Заоблачном пределе собственное сердце. Он повернулся к господину Чжун Ли и отвесил поклон. Очевидно, за такой сдержанностью таилась буря, которая разрушала Чун Юня изнутри. — Простите, — наконец заговорил Чун Юнь. Он пытался, всеми силами пытался говорить отстраненно, но Син Цю слышал, как сквозь напускное равнодушие прорывается потаенная боль. — Простите, остальные Адепты… Он замолк. Остальные ждали продолжения, но и господин Чжун Ли, и Син Цю понимали — продолжения не будет. Молчание Чун Юня было весьма красноречиво. Господин Чжун Ли вздохнул. Прикрыл глаза. На короткий миг черты его лица, всегда полные сдержанного спокойствия, дрогнули. По такой реакции Син Цю сразу понял, почему Чун Юнь обратился именно к нему. Поверить в это было сложно, но в свете последних событий и с учетом извечной таинственности господина Чжун Ли в его истинной личности не было ничего удивительного. Куда сильнее беспокоило то, что господин Чжун Ли — Властелин Камня — только что узнал о горькой судьбе тех, с кем разделял многовековую историю. Такое непросто было принять. Даже столь древнему и могущественному созданию. Антон тоже вздохнул. Бросив взгляд на лекарство, он не стал сразу хвататься за колбы, а повернулся вместо этого к Тоне. — Принеси со второго этажа аптечку. Тоня кивнула и убежала. Пока ее не было, Антон кивком головы указал Чун Юню на стул. — Тебе нужно принять лекарство, — сказал Чун Юнь бесцветным тоном. — А тебе нужно не лишиться руки, — спокойно отвечал Антон. — Не волнуйся, моя жизнь вне опасности, пока тело сохраняет подвижность. — Он хотел закашляться, но сумел, обхватив дрожащими пальцами шею, сдержаться. — Я не знаю, в каком состоянии буду после принятия лекарства, так что давай разберемся с твоими ранами сейчас. Прямота Антона сумела пробиться сквозь охватившее Чун Юня оцепенение, и он все-таки согласился сесть. Тоня принесла аптечку. Хоть Антон пока еще мог двигаться, пальцы уже слушались его с неохотой, и мелкие движения давались нелегко. Син Цю знал это ощущение не понаслышке: на поздних стадиях заболевания он не мог написать даже пару букв. Тоня помогала брату, внимательно следуя его указаниям. Пока они занимались ранами Чун Юня, из-за скверны почерневшими по краям, тот коротко поведал о произошедшем в Заоблачном пределе. Творец Гор. Владыка Лун. Хранитель Облаков. Шэн Ли. Для Син Цю эти имена были просто… именами. Конечно, он всегда относился к Адептам с почтением, но все же они даже после рассказов Чун Юня так и остались для него далекими божествами. Чун Юнь же знал каждого из них. Он брал у них уроки, он пять лет искал у них утешения… А теперь они стали призраками прошлого. Даже Хранитель Облаков. Пускай ей удалось выжить, тот крохотный журавлик, который теперь с интересом взбирался по руке господина Чжун Ли, не имел с ее прежним «я» ничего общего. Пока Чун Юнь рассказывал о случившемся, его голос дрожал. Син Цю же сидел, скрестив руки на груди, и слушал с закрытыми глазами. Чун Юнь все равно на него не смотрел. И Син Цю уже понимал, почему. Он знал это с самого начала. Просто позволил себе ненадолго раствориться в прекрасной иллюзии. — Мы рады тебя видеть, — сказал господин Чжун Ли, когда рассказ Чун Юня наконец подошел к концу. — Спасибо за все, что ты сделал. «Мог бы и помочь», — раздраженно подумал Син Цю. Он знал, это не просто неуважительно — это можно смело считать богохульством. К тому же он, человек, пять лет назад разыгравший перед Чун Юнем целый спектакль, лишь бы не говорить правды, должен был хорошо понимать господина Чжун Ли. У того наверняка были причины убедить всю гавань в своей смерти, притворяться обычным консультантом, ничего не предпринимать в такое трудное время. Создание, прожившее столько лет, обладает мудростью, которую смертные постичь не в силах. Но Син Цю не хотелось думать ни о какой мудрости. Он был зол, потому что несмотря на присутствие рядом столь могущественного божества, Чун Юню приходилось в одиночку тянуть на себе неподъемное бремя. Еще Син Цю злился, потому что бездействие господина Чжун Ли напоминало ему о собственных прегрешениях. Чун Юнь поднял голову. Его губы приоткрылись. Син Цю с нетерпением ждал, что он скажет, но Чун Юнь так ничего и не произнес. Он напоминал ледяное изваяние и лишь изредка двигал рукой, подчиняясь коротким командам Антона. Казалось, это не закончится никогда: время тоже замерло, покрытое коркой льда, и навсегда запечатлело застывшую в глазах Чун Юня смерть. Но тут дверь в дом открылась снова. В этот раз никто не удивился, даже не вздрогнул — все до сих пор не могли прийти в себя после рассказа Чун Юня. На пороге возник Вэй Фэй. В последние дни брат сбивался с ног, улаживая проблемы в гавани: хотя большая часть зараженных ушла к Разлому, некоторые до сих пор слонялись по улицам. Не говоря уже о том, что количество жертв Пурпурной чумы неуклонно росло, и ряды зараженных беспрестанно пополнялись. Люди искали защиты. Миллелиты и Цисин, не ушедшие в Разлом, обустроили во дворце убежище для горожан, и Вэй Фэй взял на себя заботы по его обеспечению, задействуя безграничные ресурсы семьи. — Отец, наверное, меня ненавидит, — сообщил он с улыбкой, когда минувшим вечером отправлялся на очередную вылазку за город, к складам торговой гильдии. — Эх… Он был прав, когда считал меня бездарным наследником. Он-то надеялся приумножить свои богатства, а я взял и все разбазарил. Нет, ну что за сын! В его голосе не звучало даже намека на скрытую боль. Вэй Фэй больше не боялся отца и даже получал от противостояния с ним удовольствие. На взгляд Син Цю, наследника достойнее Вэй Фэя было не найти. Сейчас Вэй Фэй казался озабоченным. Завидев Чун Юня, он обрадовался, первым делом спросил про лекарство, а когда Антон доложил об успехе ритуала, тут же предложил, как будет лучше распространить его по гавани. — Не спеши, — осадил Антон. — Сначала мне нужно его испытать. Вэй Фэй устало вздохнул, приложил руку ко лбу, пробормотав что-то насчет того, что Антон однажды заставит его поседеть. Антон хранил прежнюю невозмутимость. По молчаливому согласию друзья решили не загружать и без того измотанного Вэй Фэя плохими новостями. — Пару часов назад я получил новости с передовой, — сказал Вэй Фэй, отказавшись от предложенного господином Чжун Ли чая. — Битва с зараженными, кажется, затягивается на неопределенный срок, так что нужно заняться перераспределением припасов. — Битва с зараженными? — уточнила Тоня. Вэй Фэй повернулся к ней. — Миллелиты пытаются удержать их в Разломе, не позволить выйти за пределы оскверненных территорий и разносить заразу дальше. Недавно из Сумеру прислали пустынников, но рук там все равно не хватает. Никто не знает, как победить скверну, так что… — Вэй Фэй вздохнул. — Все просто делают, что могут, пока Цисин ищут решение. В уголке губ господина Чжун Ли обозначилась жесткая складка. Вэй Фэй тем временем устало упер руки в бока и добавил: — Черная грязь ведь распространяется из артерий земли. Цисин опасаются, что с учетом слияния вероятностей подобный прорыв случится и в гавани. — Не случится, — сказал господин Чжун Ли. Остальные взглянули на него: Вэй Фэй с недоверием, а остальные — с пониманием. Син Цю же, напротив, опустил глаза. Он понял, что поспешил с выводами. Господин Чжун Ли никогда не бросал Ли Юэ на произвол судьбы. Просто его защита была невидимой. Пока другие размахивали оружием и бросались в самую гущу боя, господин Чжун Ли оставался в гавани и прикладывал все возможные усилия, чтобы не допустить в ней разрыва артерий земли. И правда. С начала слияния вероятностей прошло уже достаточно много времени, а гавань почти не пострадала. Пока по всему миру из разрывов между мирами сыпались сторонние предметы, здания и даже люди, гавань оставалась практически неизменной. Господин Чжун Ли великолепно скрывал свою усталость, но теперь, когда Син Цю знал правду, он начал понимать, откуда взялась эта мимолетная дрожь его рук и тяжелое выражение на дне глаз. — Да, — сказал Антон. — С гаванью все будет в порядке, — добавила Тоня. — Я бы на этот счет не беспокоился, — кивнул Син Цю. Вэй Фэй скрестил руки на груди, вздернул брови, не понимая, откуда взялась такая непоколебимая уверенность. — И почему у меня такое чувство, будто все знают что-то, чего не знаю я? — усмехнулся он. — Ну, ладно. Надежда сейчас не помешает. Ресурсов на то, чтобы защищать два фронта одновременно, у нас не хватит. Антон посмотрел на колбы с лекарством. — Если будешь отправлять на передовую припасы, нужно послать и лекарство. В Разломе риск заболеть Пурпурной чумой выше. Лекарство не сможет вернуть зараженных, но сумеет исцелить тех, кто пока не обратился. Исходя из произошедшего с Октябриной и остальными Фатуи, обращение может произойти не только в результате заболевания, так что зараженные продолжат появляться. Но хотя бы не в таком количестве. Он закашлялся, прикрыв рот платком. Когда же его рука снова опустилась, Син Цю заметил на платке кровь. — Это концентрат, — справившись с приступом, добавил Антон. — Я… или, может, кто-то сможет мне помочь… в общем, мы приложим к лекарству все необходимые указания. В Разломе есть хорошие врачи. Они разберутся, что делать дальше. В глазах Вэй Фэя промелькнула грусть. — Принято, босс. Шел бы ты, принял лекарство, пока сам не стал зараженным, а? Антону не хотелось уходить, пока не закончилось обсуждение грядущих дел, но господин Чжун Ли мягко обхватил его локоть, кивнул, дав понять, что Вэй Фэй прав. Антон поддался. Господин Чжун Ли помог ему подняться и увел в другую комнату, прихватив с собой одну из колб. Син Цю беззвучно выдохнул. Он боялся представить, что будет, если лекарство не сработает. На миг их с Чун Юнем взгляды пересеклись, но Чун Юнь тотчас опустил глаза, сделав вид, что заинтересован красной нитью, узлом повязанной на оборванном рукаве ханьфу. — Я доставлю припасы и лекарство в Разлом, — сказал он. Син Цю не удивился. С того самого момента, как Чун Юнь объявился на пороге, Син Цю все ждал, когда тот объявит о своем решении. — Чун Юнь… — скользнув взглядом по его перебинтованной руке, неуверенно начал Вэй Фэй. Чун Юнь не дал ему договорить: — Это мой долг. Для чего еще я стал Адептом? Он не сказал этого вслух, но Син Цю безошибочно разгадал его интонации. После жертвы Шэн Ли и Хранителя Облаков Чун Юнь считал, что нести их наследие — его обязанность. — Я тоже пойду, — сказал Матвей. Тоня, которая закончила собирать аптечку и уже намеревалась пойти за Антоном и господином Чжун Ли, невольно рухнула обратно. — Что? — только и смогла сказать она. — О, Моракс, — помассировал виски Вэй Фэй. Хорошо еще, он не знал, что Моракс только что покинул кухню. — С ума сойти. Да что у вас всех за обостренное стремление к самопожертвованию? Матвей виновато посмотрел на Тоню. — Прости. Я знаю, что обещал быть рядом, но… — Его рука, лежавшая на столе, сжалась в кулак. — Я могу уйти из Фатуи, но уйти от ответственности было бы неправильно. Происходящее в Разломе — в том числе и моя вина. Я приложил немало усилий, чтобы начать «Стремительный натиск». Теперь должен приложить не меньше усилий, чтобы его остановить. — Ты! — воскликнула Тоня. Ее голос сорвался на хрип, а на глазах выступили слезы. — Да что ты… Матвей, как ты… Она никак не могла сформулировать мысль, закрыла лицо руками, а потому не заметила, сколько теплоты и любви промелькнуло во взгляде Матвея. Склонившись над столом, он сказал тихо, едва ли не с нежностью: — Давай поговорим об этом наедине. Тоня смогла ответить только слабым кивком. — Думаю, нам тоже не помешал бы личный разговор, — заметил Син Цю, поскольку опасался, что Чун Юнь попытается сбежать в Разлом прямо сейчас. — Все равно вы не сможете отправиться, пока Антон не испытает лекарство, а Вэй Фэй не выделит припасы. — Именно, — подхватил Вэй Фэй. — Так что я пошел работать. А вы, ребятки, воспользуйтесь шансом и отдохните. Отдыхать никто не собирался. Никому не хотелось отправлять Чун Юня и Матвея на безнадежную битву, так что Син Цю намеревался безвылазно сидеть за книгами столько, сколько потребуется. Должен ведь хоть где-то укрываться намек на то, как в прошлом боги смогли запечатать скверну? Вэй Фэй убежал, пообещав заглянуть через пару часов. Матвей позвал Тоню на террасу, а Син Цю и Чун Юнь остались и в течение последующих минут пяти делили на двоих тягостное молчание.

Этот фрагмент можно читать под музыку: Homura Records — Jue Ai (From "Cang Lan Jue"). Ставьте на повтор

Они сидели за столом друг напротив друга, будто два памятника ушедшему детству. Если бы существовало на свете зеркало, способное показывать прошлое людей, они бы заглянули в свои отражения — и не смогли бы их узнать. Син Цю не знал, в какие мерцающие дали ушли двое мальчишек, искавших в горах выдуманных призраков. Он не успел заметить, когда им на смену пришли два взрослых человека, одного из которых и человеком-то теперь было не назвать. Детство ушло окончательно. Вместе с ним ушла и потребность следовать за мечтами, которым не суждено было сбыться. Син Цю поднял на Чун Юня взгляд, слегка улыбнулся. — Недолго мы были вместе. Чун Юнь со вздохом опустил голову, сложил руки на столе. Хранитель Облаков, которую господин Чжун Ли не стал брать с собой в соседнюю комнату, с готовностью вспорхнула ему на плечо. — Прости. Я бы правда хотел остаться. Но… — Но ты не можешь поступить иначе. Я понимаю, Чун Юнь. Правда. Понимаю. Я ведь с самого начала знал, что все так и будет. Чун Юнь поднял здоровую руку, стиснул переносицу. Терзаясь чувством вины, он по-прежнему избегал смотреть на Син Цю. Тогда Син Цю потянулся вперед, обхватил его запястье обеими руками, сжал, надеясь через это прикосновение передать все, на что не хватало красноречия. Лицо Чун Юня, сведенное скрытым напряжением, смягчилось. В голосе проскользнула дрожь: — Ты ведь и сам понимаешь, что так будет всегда. Как бы мне ни хотелось ставить нас с тобой превыше долга… — Ты не сможешь себя за это простить, — спокойно кивнул Син Цю. — Знаю. Именно поэтому ты и вознесся, Чун Юнь. Какой бы трудной ни была ноша, долг всегда будет стоять для тебя на первом месте. Это то, что делает тебя Чун Юнем, которого я знаю. И Хранителем Серебряного Лотоса, которым ты теперь являешься. Некоторое время они молчали. Син Цю протянул вторую ладонь, бережно обхватил израненную руку Чун Юня. — Прости за прямоту, Чун Юнь, но давай признаем: это с самого начала было провальной затеей. Ты бессмертный. А я… Я буду стареть, как обычный человек. — Он говорил с улыбкой, но сам едва сдерживал слезы. Даже думать об этом было горько. — Может, мы могли бы быть счастливы. Первые несколько лет. Но рано или поздно это стало бы бременем для нас обоих. Ты бы смотрел, как я становлюсь дряхлым стариком, и жил бы в вечном страхе перед днем, когда я тебя оставлю. А я бы смотрел, как ты терзаешься, и сожалел бы о том, что привязал тебя к себе. Чун Юнь наконец взглянул на него. Син Цю старался говорить шутливым тоном, но, разумеется, это не могло принести ни одному из них желанного облегчения. — Ты прав. — Эти слова потребовали от Чун Юня всей его выдержки. — Мне просто жаль, что все сложилось именно так. Я ведь даже не сказал тебе… Син Цю прикрыл глаза. Он знал, что намеревается произнести Чун Юнь. Те самые слова, которые он не озвучил вслух, когда собирался в Заоблачный предел. Тогда он предпочел свести серьезный разговор к шутке, и теперь им обоим мерещилась в этом насмешка судьбы. — И не надо, — прервал Син Цю прежде, чем Чун Юнь закончил мысль. — Если скажешь, отпускать друг друга будет только сложнее. Мы с тобой оба должны двигаться дальше. Потому что у нас у обоих есть долг перед гаванью. Признать ответственность непросто. Но даже если отрицать ее, это ничего не изменит, ведь так? Чун Юнь повернул голову, бросил за окно долгий взгляд. В приоткрытую створку, нежно покачивая занавеску, влетал ветер. Пересекая кухню, он перебирал пряди серебристых волос Чун Юня, путался в оставленной Тоней салфетке, касался лепестков глазурных лилий. — Я надеялся, что смогу стать мостом между Адептами и людьми, — сказал Чун Юнь. — Что смогу удержаться в двух мирах сразу… Высвободив руку из осторожной хватки Син Цю, он коснулся Глаза Бога. Даже став Адептом, Чун Юнь по-прежнему носил его на поясе вместе с узелком, подаренным Син Цю. — Но так я лишь продолжаю разрываться между ними и в конечном итоге не принадлежу ни одному из них. Син Цю кивнул. На его губах по-прежнему играла слабая улыбка. Они с Чун Юнем прошли долгий путь, но в результате все равно не могли быть вместе. От этого Син Цю хотелось возвести бесконечную лестницу и бежать по ней до тех пор, пока он не достигнет неба — и не расколет звездный свод в том месте, где боги высекли во вселенском мраке созвездия их судеб. Вот только ситуация разительно отличалась от событий пятилетней давности, разделившей их темным провалом. Теперь они знали друг о друге все — и выбирали поступки не из ложных убеждений. А самое главное, не порознь. Едва ли Син Цю мог быть за это благодарен, но по крайней мере, принимать горькое решение вместе легче, чем в одиночку. — Я тоже не могу быть мостом, — с тихим смешком признался Син Цю. — Да кто им вообще может стать? Кто может удерживаться на двух берегах сразу, пока все проходят по нему туда-сюда? — Син Цю, это ведь просто образное выражение… То, как Чун Юнь отстаивает свое право на художественное сравнение, искренне развеселило, и Син Цю засмеялся. Чун Юнь задержал на нем взгляд. На пару мгновений его глаза расширились, а затем, напротив, обрели умиротворенное выражение. Он не улыбнулся, но строгость и холодность, которые прежде таились в ожесточившихся чертах его лица, исчезли. — Таким образом, ни один из нас не может стать мостом, — сказал Син Цю. — Но мы можем построить его. Вместе. Каждый со своей стороны. Как Адепт и как человек. Чтобы потом, даже когда наши созвездия угаснут, он символизировал единение миров и сердец. Он протянул Чун Юню руку, улыбнулся, зажмурив глаза. — Что скажешь… Чун Юнь? Чун Юнь на миг обмер. Кончики его пальцев дрогнули в нерешительности. Он скользнул взглядом к Хранителю Облаков, к букету глазурных лилий, к окну, за которым далеко-далеко, на противоположном конце страны, лежал зараженный Заоблачный предел. Затем в уголках его губ наконец обозначилась легкая улыбка. Он обхватил ладонь Син Цю и сжал ее — осторожно, но с решимостью, без которой в строительстве мостов не обойтись. — Скажу, что нам нужно как следует постараться, чтобы сделать этот мост долговечным. Скрепленное рукопожатие означало, что контракт, заключенный на руинах двух вероятностей, вступил в силу: с настоящего момента и до самых границ вечности.

Конец музыкального фрагмента

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: HARU — Call of Silence. Ставьте на повтор

Тоня вышла на террасу первой — и сразу же, не глядя на Матвея, облокотилась на перила, вперила затуманенный взгляд в старое песчаное дерево, с которого ветер бережно собирал пожухлые листья. Матвей остановился у дверей. Некоторое время он стоял неподвижно, спрятав руки глубоко в карманы, а затем подошел и положил обе ладони на плечи Тони. — Я не понимаю, — едва слышно сказала она. — Почему ты так хочешь уйти? Матвей, неужели ты… — Ее пальцы, непослушные от напряжения, стиснули перила. — Ты идешь в Разлом, потому что до сих пор не веришь в свое право жить дальше? Он вздохнул. Тоня не хотела оборачиваться, поэтому он заключил ее в объятия со спины, ощутил дрожь, волнами пробегавшую по ее телу. Тоня не сопротивлялась. Напротив, прижалась щекой к его руке. — Нет, — сказал он. — Наоборот. — Я не понимаю, — повторила она, и на этот раз слезы все же покатились по ее щекам. Матвей ощутил, как они закапали на рукав рубашки, просочились сквозь тонкую ткань. — Что ты пытаешься сказать? «Что я совсем не умею ничего объяснять, — невольно усмехнулся он. — Болван. Разговаривать с девушкой — это не зачитывать рапорт». — Тоня… — Он уткнулся носом в ее волосы, привычно пахнувшие травами и специями. Такой запах мог бы стоять в кухне, где посреди теплого осеннего дня пекут яблочный пирог и заваривают мятный чай. — Проблема скверны слишком глобальна. Если она распространится по миру, ты… У тебя не останется места, куда бы ты могла вернуться и где могла бы закончить обучение, как хотела. Вот поэтому я… Она рывком развернулась, обеими руками ухватила его за плечи и взглянула ему в глаза едва ли не с яростью. — Ты идешь в Разлом, чтобы я могла быть счастлива?! — Да. Она не ожидала такого прямого и спокойного ответа. Матвей ощутил, как пальцы Тони крепче обхватили его плечи. Она так разозлилась, что зубы скрипнули, а в глазах заплясали гневные огоньки. — Ты думаешь, я смогу быть счастлива, если ты погибнешь? Он улыбнулся. — Ты сильная девушка. Если что-то случится, я знаю, ты найдешь в себе силы двигаться дальше. — Может, эти слова звучали жестоко, но Матвею хотелось быть с ней честным. — Послушай. Долга Адепта, как у Чун Юня, у меня нет, а долга Фатуи уже не осталось. Поэтому теперь есть только долг человека. — Отдавать свою жизнь в безнадежной войне? — вскричала она, отчего с ветви дерева вспорхнула потревоженная птица. Матвей проводил ее взглядом. — Отвечать за содеянное и защищать то, что дорого. Ты просила, чтобы я определил свой дальнейший путь. — Он опустил голову. Глаз Бога покоился в кармане, но даже так Матвей ощущал исходившую от него силу. — Я больше не хочу быть мальчиком, который побоится пройти через огонь и своим бездействием позволит другим умереть. Она ударила его. Несильно. Просто ткнула кулаком в грудь, выражая тем самым свое отчаяние — и свое смирение. Он обхватил обеими руками ее запястье, ласково провел по ее разгоряченной коже большими пальцами. — У меня есть веская причина вернуться, Тоня. Тоня вскинула голову. Склонившись, Матвей коснулся губами ее щеки, тут же ощутив солоноватый привкус ее слез. — Я люблю тебя. И хочу еще раз увидеть, как ты улыбаешься. Даже не так. Я хочу видеть, как ты улыбаешься. Снова и снова. Потому что одного раза будет недостаточно. — Матвей, — выдохнула Тоня. Она крепко обхватила его руками, вжалась в грудь, и Матвей приобнял ее в ответ, позволяя вволю наплакаться. — Я пойду с тобой, — прошептала она, совладав с голосом. Матвей качнул головой. — Останься. Даже если лекарство сработает, Антону понадобится время на восстановление. И потом, что насчет Аякса? Если Тевкр вдруг придет и попросит о помощи? Тоня молчала. По тому, как она сжалась, Матвей понимал, что она пытается спрятаться от его слов, да только это ведь ничего не меняло. — Если Аякса получится спасти, ему придется пройти непростой путь, — сказал Матвей. — Не только восстановиться физически, насколько это возможно. Ему нужно будет принять все, что он сделал, и научиться жить с этим дальше. Ему нужны будете вы. Вы все. Потому что вы для него самые близкие люди, и никакая Бездна не в силах это изменить. Он положил руку Тоне на голову, легонько взъерошил ее и без того растрепанные после многочисленных прикосновений волосы. Матвей рассуждал об Аяксе, а сам вспоминал Ростика. Мальчишку, который с гордостью демонстрировал семье тетради с первыми прописями. Мальчишку, который всегда нуждался в защите брата — но при этом никогда не позволял другим его обижать. Мальчишку, который даже перед днем своей смерти продолжал улыбаться и все твердил: «Ты обязательно справишься!» — Всегда кажется, что старшие должны защищать младших, — тихо добавил Матвей. — Но на самом деле старшие нуждаются в младших не меньше. Она протяжно вздохнула. Затем, сглотнув слезы, отстранилась, утерла мокрое лицо рукавом. Когда она снова подняла голову, ее взгляд пылал решимостью — той самой, которая в свое время вывела Матвея на свет. Тоня больше не была безответственной девчонкой, которая, не думая о последствиях, проникла в Заполярный Дворец. Но в то же время она осталась прежней. Той Тоней, которая прикладывала целебные травы не к ранам, а к сердцам. — Тогда я останусь с братьями, — твердо сказала она, вызвав на лице Матвея слабую улыбку. — А ты… Ты отправляйся в Разлом. И возвращайся живым. Потому что я тоже хочу видеть, как ты улыбаешься. В дом они вернулись, взявшись за руки. Попросив Матвея остаться в коридоре, Тоня решительно толкнула дверь в комнату, куда увел Антона господин Чжун Ли. Антон лежал на кровати. Его лицо казалось серым, и Тоня, охваченная испепеляющим ужасом, бросилась через комнату, едва не сбиваясь с ног. Господин Чжун Ли подвинулся. Тоня успела заметить, что на его побледневших щеках до сих пор блестят слезы, но особого значения этому не придала: все ее мысли вращались вокруг состояния брата. — Тошенька! — Жив, — сказал господин Чжун Ли. Такая краткость была ему несвойственна, и Тоня, обернувшись, наконец поняла, как сильно испугался господин Чжун Ли. Он пытался скрыть это, целиком сосредоточив внимание на пустом шприце из-под лекарства, но отрицать очевидное было довольно глупо. Осознав это, господин Чжун Ли одарил Тоню едва ли не виноватой улыбкой. — Я уж боялся, не справится. Он сцепил руки в замок, все еще пытаясь взять эмоции под контроль. Тоня обратила внимание, что рукав его изысканного одеяния покрыт кровью — разумеется, та принадлежала Антону. — Лекарство работает, но боюсь, принять его сможет не каждый, — добавил господин Чжун Ли. — Болезнь вызвана скверной. Селестиальная энергия вычищает скверну из организма, но и цену для этого приходится заплатить немалую. Антон всеми силами пытался сделать лекарство безопасным, но каким бы великим талантом он ни обладал, даже он не может переписать незыблемые законы вселенной. Тоня взглянула на Антона, который после борьбы с болезнью провалился в изможденное небытие. — Это разобьет ему сердце, — прошептала она. — Он столько всего сделал, но в конце концов так и не смог спасти всех. И если кто-то погибнет, не сумев пережить исцеления… Вину за это он тоже взвалит на свои плечи. Господин Чжун Ли кивнул. Несмотря на попытки сохранять самообладание, он все же не сумел сдержать тяжелого вздоха. Вчера во время разговора с Тоней и Тевкром Антон признался, что после стольких лет стал считать господина Чжун Ли отцом. Отчасти он стыдился своих чувств, поскольку считал их своеобразным предательством родителей. Но Тоня подумала, что на самом деле это очень хорошо. Каждый из них в конце концов обрел человека, который помог им примириться с потерями. Теперь она знала, что и для господина Чжун Ли Антон был сыном не только на словах. Некоторое время они молчали. Тоня неотрывно смотрела на брата, на его исхудавшее лицо. Пурпурные отметины выцвели, оставив после себя лишь едва заметные темные полосы. Тоня гладила Антона по волосам, мокрым из-за пережитого, и была просто рада тому, что может сидеть рядом с ним и слышать, как бьется его ослабевшее сердце. — Вот, — нарушил молчание господин Чжун Ли. Тоня обернулась и обнаружила, что господин Чжун Ли протягивает ей лист бумаги. На таких Антон обычно записывал рецепты лекарств для больных. Продолжая одной рукой перебирать волосы брата, второй Тоня взялась за предложенный лист и пробежалась по нему глазами. — Перед принятием лекарства ему стало хуже, и он не успел дать подробных указаний, — объяснил господин Чжун Ли. — Я записал, что смог. А насчет всего остального… Он задержал на Антоне взгляд — все еще встревоженный, но полный невыразимой теплоты. — Он сказал, ты сумеешь дописать остальное. Тоня опустила голову, и на несколько мгновений ее лицо скрылось за вуалью пламенных волос. Пальцы сжимали край бумаги. Тоня еще многого не знала, но Антон доверил ей такое важное дело, поскольку считал: она справится. В этом был весь Антон. Пока другие сомневались, он молча делал то, что должен — и хотя бы по этой причине Тоня не могла его подвести. — Сумею, — решительно сказала она. — Но мне нужно взглянуть в его записи. Простите, господин Чжун Ли. Я зайду позже. Она склонилась над кроватью, одарила Антона поцелуем в лоб, а после умчалась, даже не закрыв за собой дверь. Чжун Ли проводил ее со слабой улыбкой. И когда только все эти дети успели так сильно повзрослеть? Он опустился на край постели, взял с прикроватного столика книгу, на миг задержал ее в руках. Книга была очень старой. О ней Чжун Ли узнал от Гуй Чжун — та однажды несколько часов безостановочно рассуждала о сюжетных премудростях, чем едва не довела Хранителя Облаков до белого каления. Творец Гор дал торжественное обещание разделить с Гуй Чжун «восхищение сим прекрасным творением». Владыка Лун украдкой зевнул и шепотом признался Чжун Ли, что потерял нить повествования еще в самом начале. Рогатый тигр по имени Шэн Ли, заслышав эти слова, ответил раскатистым рокотом. Владыка Лун был уверен, что на его обитель совершили нападение — и не сдержал ругани, узнав, что его всего-навсего перепугал другой Адепт. В те времена все было иначе. У Чжун Ли не было желания читать чужие истории. Он был занят построением своей собственной. В те дни казалось, что впереди его ждет все время мира, а встречи с Адептами будут случаться снова и снова — вот почему он так никогда и не прикоснулся к этой книге. И вот Адепты исчезли один за другим. Они ушли. Но истории, которые они рассказывали, сохранились. И одна из них теперь покоилась в руках Чжун Ли, скрытая за истрепанной годами обложкой. Время будет неустанно шагать вперед. Но истории останутся — и будут всегда служить проводником между прошлым и будущим. Чжун Ли раскрыл книгу на первой странице. Антон как-то обмолвился, что хотел бы после завершения работы над лекарством прочесть хоть одну художественную книгу. Чжун Ли не знал, какие книги могли бы ему понравиться, но он доверял выбору Гуй Чжун — она всегда знала толк в хороших историях. Бросив быстрый взгляд на Антона, Чжун Ли одной рукой сжал его ослабевшую ладонь, а второй заскользил пальцем по строкам. Мужчина, облаченный в длинное черное одеяние, остановился на границе бамбуковой рощи, там, где за полосой ночной темноты разливался серебряный свет звезд. Вскинув голову к небу, он поискал взглядом луну. Впрочем, этот поступок был скорее делом привычки. Мужчина знал: чтобы звездный свет был хорошо виден, луне должно покинуть небосвод. Бамбуковые стволы ударились друг о друга с характерным перестуком, и из рощи в долину ступила высокая женщина. Она прошла вперед, встала бок о бок с мужчиной, и он внезапно, следуя за одному ему ведомым смыслом, спросил: — Как ты думаешь… Почему птицы умеют летать?

Конец музыкального фрагмента

* * *

Кевин брел по выжженной земле, не замечая ни дороги под ногами, ни тяжести Пламенного Правосудия в крепко стиснутой руке. По обе стороны от него пылали шатры. Когда Кевин проходил мимо, за его спиной прямо поверх огня распускались ледяные цветы. Они обнимали пламя, и то наконец успокаивалось, не позволяя странствующему театру сгореть дотла. Эта битва далась труднее остальных. Слишком много чужих эмоций. Кэйа. Тевкр. Аято. Скарамучча. Цзиньхуа. Екатерина. Тэмари. Терион. Кевин шел вперед и вместе с собственным телом нес их боль, их страх, их отчаяние. Они все сражались храбро, но под маской этой храбрости таили измученные души. Наследник Арея не мог об этом не знать. Знал он и о том, что случилось на берегу. «Как… ты справлялся?» Единственной, кто сохранял самообладание и омывал душу Кевина успокаивающими волнами, была Элизия. Может, София тоже была такой. Одного ее присутствия хватало, чтобы придать сил двигаться дальше. И именно по этой причине Арей смог протянуть семь лет — ровно до момента, когда София покинула его. На руинах странствующего театра Кевин встретил Иден. Она стояла на выжженной полосе земли, глядя на то, как пламя покрывается ледяной коркой, и стискивала руки в кулаки. Ее лицо хранило пугающее спокойствие, а в глазах плясали искры гнева — и бессилия. Кевин не знал, скольким актерам не удалось пережить нападение Бездны. Он боялся спрашивать. Приблизившись, он остановился рядом. Иден не поднимала глаз. Сначала Кевин решил, что она винит его в случившейся трагедии — в конце концов, ничего этого не произошло бы, не останься Венни в театре. Сам Кевин предпочитал заглушать подобные мысли: у него уже не осталось сил тянуть на себе все возможные грехи. Никто не мог предсказать, что Принц Бездны пошлет за Венни половину Ордена. Кевин еще с битвы у Алькасар-сарая не питал на этот счет никаких иллюзий, но даже он не мог предположить, что Принц Бездны решится действовать… так. Так подло. Пятьсот лет назад вместе с Каэнри’ах для Итэра умер и окружающий мир. Он поступал подобным образом не из злых побуждений. Просто все, кроме выдуманной им Люмин, были для него ненастоящими. Сердце Кевина давно лишилось жалости. Он понимал, какая боль ведет Итэра. Понимал он и то, что никакая боль не может служить оправданием для таких катастроф. Он не сочувствовал, не сопереживал. Принц Бездны стал для него просто целью, которую необходимо было устранить. Иден протянула руку, обхватила Кевина над локтем. Он замер, потрясенный ее жестом, наконец оторвал от пылающих руин оцепенелый взгляд — и обнаружил, что в глазах Иден стоят слезы. — Обещай… — Ее голос на мгновение прервался. Она сглотнула, крепче сжала пальцы. — Обещай, что он за это ответит. — Иден… — Обещай, — твердо повторила она. — Кто-то должен расплатиться за всю причиненную миру боль. «Какой расплаты ты ждешь?» Вопрос застыл на губах. Иден долго держалась. Она не показывала страха даже тогда, когда узнала о слиянии вероятностей — и это притом, что они с актерами странствующего театра оказались в чужом, абсолютно противоположном мире. Но прямо сейчас она стояла, глотая слезы, и дрожала всем телом, а с ее губ снова и снова срывалось тихое, безнадежное: «Обещай». Он сжал ее руку в ответ. — …Хорошо. По какой-то причине это короткое слово вынудило Иден расплакаться пуще прежнего. Вздохнув, Кевин прижал ее к себе и не отпускал до тех пор, пока по выгоревшей траве не зазвучали шаги — это приблизился измотанный боем Кадзуха. Он уже успел очистить клинок от крови, но по-прежнему сжимал его в руке, опасаясь очередного внезапного нападения. — Кевин. Тот кивнул в знак приветствия. Заслышав голос, Иден отстранилась, торопливо утерла лицо руками, одарила Кадзуху слабой улыбкой. Ей было непросто вернуть самообладание, но она все же возглавляла странствующий театр и была нужна своим людям. Поэтому она, отвесив легкий поклон, спешно удалилась. Вскоре Кадзуха увидел, как они вместе с Люсьеном направились через догорающие руины к шатру с ранеными — тот удалось сохранить благодаря помощи секретаря Валериана и четким командам Габриэля. Кадзуха набрал в грудь побольше воздуха. Он едва не сошел с ума, когда Кевин, никого не дожидаясь, вдруг прыгнул в портал. Кадзуха понимал, что Кевин был охвачен беспокойством за Элизию и Венни, но все-таки считал необходимым прочитать другу долгую поучающую тираду на тему борьбы в одиночестве. Впрочем, заглянув Кевину в глаза, он передумал. Кевин и прежде выглядел уставшим, но сейчас будто омертвел. Казалось, он пропадает между двумя мирами, не зная, на какой из них обратить внимание в первую очередь. Тогда Кадзуха в несколько широких шагов сократил дистанцию и заключил Кевина в объятия. — Малой… — Все нормально, Кевин. Сегодня мы победили. Кевин не слышал. Кадзуха понял это по тому, как напряжена его спина. Отстранившись, он заметил, что в глазах Кевина теснится лед. — Малой, Барбара… Она мертва. Он говорил спокойно, но сквозь эту холодную твердость пробивалась печаль, такая глубокая, словно Кевин видел смерть Барбары собственными глазами. Кадзуха судорожно выдохнул. Он почти не знал Барбару, но все равно до последнего хранил надежду, что исчезнувших получится спасти. Они все заслуживали вернуться домой и обрести отнятое у них Бездной счастье. — Она решила покончить с собой, — продолжил Кевин. — Не хотела, чтобы ее вторая личность кому-то навредила. Кадзуха не знал, что на такое ответить. Он сжал плечо Кевина, но тот даже не заметил — его застывший взгляд был прикован к горизонту, там, где за осенней рощей разбивались об утес воды темного моря. — Пойдем, найдем остальных, — предложил Кадзуха. — Надо узнать, все ли в порядке. — … Кевин промолчал, но все же наконец сдвинулся с места, и они плечом к плечу зашагали через руины. Взгляд Кадзухи скользил по обочине дороги. Среди пепла и раскаленных головешек изредка попадались остатки реквизита, обугленные страницы сценариев, обожженные лохмотья, в которых едва угадывались очертания бывших костюмов. Театра, воплощающего на сцене прекрасные истории, больше не было. Словно Принц Бездны пытался уничтожить не только саму жизнь, но и даже малейшее стремление к ней. Кевин долго пропадал в мыслях. Кадзуха надеялся, что он поделится хотя бы частью из них, но вместо этого Кевин сказал: — Я видел во время битвы Кли. Твоя работа? Кадзуха кивнул. — Молодец. — Кевин слегка улыбнулся, хотя это больше напоминало нервное подергивание губ. — Скоро, наверное, сможешь пересечь всю вселенную. Найдешь путешествующий среди звезд поезд… — Такой есть? — удивился Кадзуха. Кевин ухмыльнулся. — Чего только нет на свете, малой. Кадзуха был рад, что он смог заговорить хотя бы на отвлеченную тему, и хотел разузнать о межзвездном поезде побольше. Но тут они добрались до остатков шатров, где недавно закончилась битва между Тевкром и Аяксом. Зрелище было поистине ужасным. В бою Аякс лишился руки, а Тевкр — рога. Аякс лежал среди травы, пропитанной кровью и скверной. Тимми сидел, подперев спиной дуб, и нервно поглаживал оставшийся на шее багровый след. Тевкр склонился над Аяксом. Его припухшие глаза хранили следы недавно пролитых слез, но лицо казалось неестественно равнодушным, пустым. Заметив приближение Кевина и Кадзухи, Тевкр поднялся, отдал честь на манер рыцарей Ордо Фавониус. Кадзуха понятия не имел, почему он прибег к такому странному жесту в столь неподходящих для этого обстоятельствах, но Кевин, кажется, понял. Он выпрямился, словно принимал от Тевкра доклад, и Тевкр бесстрастным тоном отчитался о произошедшем. За это время к месту битвы подтянулись и остальные. Элизия пришла со стороны озера. Она выглядела уставшей, и вдобавок у нее была перебинтована голова, но несмотря на это, она с улыбкой махнула Кадзухе. Венни вышла из шатра в сопровождении Терезы. Первым делом она хотела кинуться к Кевину, но заметив, что он занят, передумала, прижалась к Терезе. Та ласково погладила ее по макушке — и повернулась к секретарю Валериану. Тот приближался, припадая на раненую ногу. Вместо трости ему служил зонтик, который он умудрился не потерять даже во время ожесточенной битвы. Настоящий секретарь всегда находит время позаботиться о мелочах. — Я оставил Габриэля с ранеными, — сказал он первым делом. — После таких повреждений в поле ему уже не сражаться, но думаю, с его мозгами быстро станет главнокомандующим. Секретарь Валериан говорил по обыкновению грубо, но Кадзуха не обманывался его интонациями. Большую часть битвы они провели порознь, но Кадзуха видел, с какой решимостью секретарь Валериан отгоняет силы Бездны от шатра раненых. Ему помогали рыцари королевской стражи из Сен-Аньера, но численное преимущество им даже и не снилось. Если бы не руководство Габриэля, шатер не получилось бы спасти. — Я пойду, помогу Люсьену, — сказала Тереза. — Не знаю, когда теперь свидимся. Берегите себя и не влезайте в драки почем зря. Тимми усмехнулся с таким выражением, будто ему выдали красочное приглашение на похороны. Всем было очевидно, что драк впереди предстоит еще немало. — Секретарь Валериан, вас это тоже касается, — уперев руки в бока, заявила Тереза. — Пойдемте. Нужно осмотреть ваши раны. — Позже, позже, — отмахнулся секретарь Валериан. Перед скомканным прощанием он попросил передать Моне наилучшие пожелания, а после, помогая себе зонтом, отправился на поиски Иден. — Для человека, заменяющего стране Архонта, вы на редкость безответственны! — крикнула ему вслед Тереза. Секретарь Валериан проигнорировал ее выпад. Тереза закатила глаза, вслух досчитала до пяти, а затем, одарив Венни поцелуем в макушку, умчалась в сторону шатра с ранеными. — Мне нужно связаться с Антоном, — между тем закончил свой рассказ Тевкр. — И хорошо было бы найти талантливого механика. — Механика? — удивился Кадзуха. Быстрый взгляд, брошенный Тевкром в сторону брата, выдал тревогу, которую он так умело скрывал. Затем Тевкр повернул голову вбок, будто выслушивал кого-то невидимого, и наконец кивнул. — Механика. Часть скверны сосредоточена в обычном теле Аякса, а часть обеспечивается встроенными механизмами и протезами. — Он задумчиво провел пальцем вдоль длинной раны на запястье. Края раны уже понемногу подтягивались друг к другу. — Я кое-что умею, но никогда не обучался. Не хочу по незнанию ему навредить. Здесь нужен кто-то умелый. Вроде Дотторе, да только я скорее убью его, чем позволю прикоснуться к Аяксу. То, с каким бесстрастным выражением он рассуждал об убийстве Дотторе, заставило Тимми поежиться. — Я знаю одного человека, — внезапно подала голос Элизия. Кадзуха обернулся. Она выглядела глубоко задумчивой и отчего-то виноватой. Словно в том, чтобы знать талантливых механиков, было нечто постыдное. — Он… Он живет в столице, — добавила Элизия. — Держит там мастерскую. Сложные механизмы — его конек. У него есть и знания, и инструменты. Наверняка сможет помочь. А если его пока нет в этой вероятности, мы все еще можем перейти по Воображаемому Древу в мою родную, так? — В таком случае мне нужно к нему, — решил Тевкр. — Ну, «мне» — это ты загнул. — Тимми говорил нарочито сердито. — В одиночку ты туда не пойдешь. Элизия согласно кивнула. — Не думаю, что мой знакомый откажет. Он не такой человек. Но если ты объявишься на пороге чужой мастерской и скажешь, что твой брат — наполовину механизм, который нужно очистить от скверны, будет немного… мм… неловко. Тевкр вздохнул, но спорить не стал. Кевин сделал несколько шагов в сторону Аякса, намереваясь взять того на руки, но тут Кадзуха спросил: — А что насчет ребят на утесе? — Битва закончилась, — отозвался Кевин. — Сейчас придут. Стоило ему это сказать, как в нескольких шагах от озерной кромки распахнулось два портала. Один был бледно-розовым, а второй — синим, с вкраплениями темных пятен и серебряных звезд. Кадзуха невольно потянулся к оружию, но переживать было не о чем: портал в Бездну открыла Люмин, которая привела с собой оставшихся на берегу ребят. — Все живы? — первым делом спросила она. Кадзуха не знал, как на это отвечать. Им повезло уцелеть, но не все актеры театра и рыцари могли похвастаться подобной удачей. Элизия сказала, что все в порядке, но Люмин не услышала. Едва ступив на траву, поникшую от количества недавно бушевавшей здесь энергии Крио, она заметила под дубом Аякса. — А… Аякс… Кадзуха ожидал, что она бросится к нему, но вместо этого Люмин, напротив, внезапно развернулась и кинулась обратно к порталу. Кадзуха не знал, куда она собирается. Потрясенные ее реакцией, порожденной глубоко засевшим ужасом, друзья застыли, и никто даже не сумел окликнуть Люмин по имени — она вдруг стала воплощением их собственных страхов и скорби. Уйти у Люмин так и не получилось: она угодила в объятия Сяо, который тут же успокаивающе прижал ее к себе. Люмин не пыталась вырваться. Ее трясло. Казалось, она с трудом удерживается в вертикальном положении, и Кевин, заметив это, опустил глаза. Следом за Люмин из портала вышли и остальные. Итэр нес на руках Рэйзора: пережив очищение от скверны, он тотчас лишился сознания. Кэйа держался рядом, не спускал с Рэйзора взгляда, словно опасался, что без должного присмотра тот снова может исчезнуть в Бездне. — Ребята! — окликнул друзей подоспевший Беннет. — Это… Рэйзор? Позабыв об израненной ноге, он в несколько широких прыжков оказался рядом с Итэром, забрал Рэйзора себе на руки, вгляделся в его исчерченное шрамами лицо. Шесть лет назад они были близкими друзьями. А теперь Рэйзор стал одичавшим волком, и ни у кого не было уверенности, что с ним станет, когда он наконец откроет глаза. За Беннетом следовала Фишль. Заметив заплаканное лицо Моны, она первым делом заключила подругу в крепкие объятия, и Мона осталась стоять, прикрывая ладонью сверкающие глаза. Скарамучча бросил в их сторону обеспокоенный взгляд, но приближаться не стал: он был занят тем, что придерживал впавшего в забытье Аято. Паймон косилась на них с опаской. Она не знала, за что переживать больше: за Скарамуччу, который в любой момент мог выкинуть какой-нибудь опасный фокус, или за состояние Аято. Над руинами странствующего театра разлилась тишина, такая тягостная, что казалось, обгоревшие головешки вот-вот рассыплются от нее в труху. — На берегу… — начал Итэр. Замолк, закусив губу. Потер плечо, уставшее после трудной битвы. — Барбара… Прежде, чем он закончил мысль, к компании у шатра присоединились Кли и Клод. Клод с трудом держался на ногах, но Кли придерживала его и беспрестанно подбадривала. Кажется, он даже растерялся от такой заботы. Тем не менее, именно звучание ее голоса помогало Клоду оставаться в сознании. Завидев Тевкра и Тимми, Кли выдохнула. Скользнула взглядом к Аяксу, к Рэйзору, которого Беннет прижимал к себе с таким видом, словно не собирался отпускать до конца времен. На ее лице друг за другом отразилось несколько сложных, нечитаемых эмоций. Казалось, Кли разрывает между облегчением и ужасом одновременно. Пускай Рэйзора с Аяксом еще нельзя было однозначно считать спасенными, по крайней мере, им наконец удалось вырваться из-под контроля Принца Бездны. Всем хотелось считать это маленькой победой. Впрочем, о поражениях тоже никто не забывал. — …Барбара умерла, ребята, — закончил мысль Итэр. — Простите. Глаза Кли расширились. Несколько мгновений она стояла, пытаясь осознать новости. Буквы складывались в знакомые слова, но Кли еще долго не могла понять их значение. Барбара… умерла? — Как это случилось? — спросил Беннет. Его голос дрожал, и в попытках найти силы он крепче прижимал к себе Рэйзора. Фишль же уткнулась Моне в плечо. — Она стала собой, — прошептал Кэйа. Он говорил едва различимо, но остальные услышали его и повернули головы. Руки Кэйи взметнулись, принялись нервно перебирать пряди волос. — В свои последние мгновения она не только очистилась от Крови Текутли. Она стала той Барбарой, которую мы знали, и приняла решение уйти, чтобы защитить любимых людей. Сказав так, он отвернулся, и Кли успела заметить, как сверкнул его прищуренный от сожаления глаз. Кли потрясенно молчала. Наверное, она должна была найти в себе силы улыбнуться, подбодрить друзей. Сказать, что Барбара ушла героем. Пообещать, что они приложат все усилия, чтобы ее жертва не оказалась напрасной. Но все эти слова казались пустыми. Она еще помнила Барбару, которая читала молитвы под сводами собора и пела в радужных переливах витражей. Барбару, которая всегда одаривала любого встречного искренней улыбкой. Барбару, которая заботилась о ранах Беннета, когда Кли едва ли не силком затаскивала его в собор. Барбару, которая суетилась, планируя день рождения сестры, и порой садилась по ночам прямо на мостовой, провожая взглядом падающие звезды. — Это нечестно, — сквозь стиснутые зубы процедила Кли. Она говорила совсем тихо, и потому остальные ее не услышали: пришлось отложить траур, чтобы принять решение о дальнейших действиях. Единственным человеком, разделившим с Кли эти брошенные в порыве безнадежности слова, стал Клод. — Смерть никогда не бывает честной, — заметил он. Кли взглянула на него. Клод, кажется, тотчас пожалел о сказанном, покачал головой, будто молча просил прощения за то, что не способен никого утешить. — Это правда, — тихо отозвалась Кли. — Но все же… Нечестно. Барбара умерла из-за Принца Бездны. Если бы не он… Клод прикрыл глаза. — Знаешь, я думаю, Итэр тоже умер. — Его губы тронула слабая усмешка. — Пятьсот лет назад в руинах Каэнри’ах не осталось живых людей. Итэр стал королем мертвецов в короне из костей. И теперь хочет увлечь в свое мертвое царство всех остальных — лишь бы не тонуть в его темных долинах в одиночестве. Кли зажмурилась. «Тогда скажи, можно ли вывести из этого мертвого царства моего брата?» — хотела спросить она, но передумала, опасаясь услышать отрицательный ответ. — Давайте разделимся, — предложил, выслушав всех попеременно, Кевин. — Вам следует вернуться в Мондштадт. — А ты не пойдешь, дядя Кевин? — деловито осведомилась Венни. Кевин положил руку ей на голову. — Мы с Тевкром, Тимми и Элизией отправимся к тому самому механику. Нужно вернуть Тевкру брата, согласна? Венни активно закивала, и Элизия, заметив это, не сдержала тихого смешка. Даже Тевкр, и тот позволил себе скупую улыбку — хоть она и была похожа на выражение, с каким обычно рассуждают о грядущем урагане. — Я тоже пойду, — вызвалась Кли. — Куда Тевкр с Тимми, туда и я. Мы ведь все-таки одна команда. — Не обсуждается, — согласился Тевкр. — Тогда и меня возьмите, — внезапно заявил Клод. От такого предложения глаза Паймон стали квадратными, а Итэр до того переполошился, что нечаянно дернул себя за косу. — Я кое-что знаю о скверне, может, сумею помочь, — объяснил Клод. Кевин прищурился, размышляя о его словах. Затем его лицо вдруг просветлело, а на губах даже обозначилась едва различимая улыбка. — Не вопрос, — сказал он с какой-то нарочитой простотой. Кли показалось, что сказанные вслух слова совсем не соответствовали тому, что пытались донести Клод и Кевин на самом деле. — Я… — проронила Люмин. Все повернулись к ней. Люмин не заметила встревоженных взглядов. Она стояла, низко опустив голову, и прижимала руки к груди. Она казалась тусклой, опустевшей. Будто кто-то до дна испил солнечный свет ее сердца. Люмин боялась за Аякса. Всем было очевидно, сколь малы шансы на успех. Люмин металась между желанием разделить с Аяксом его последние мгновения и скрыться как можно дальше, там, где даже новости о его смерти не сумеют до нее дойти. — Пойдем вместе, — предложил Сяо. Его рука мягко обхватила плечо Люмин, и она наконец решилась поднять взгляд — опечаленный, испуганный, совсем не соответствующий привычному образу Путешественницы. — Да… — проронила она слабо. — Да. Кли успела заметить, как поджались губы Сяо и как опустились от бесшумного вздоха его плечи. Паймон прижалась к Люмин с другой стороны, и та с благодарностью привлекла их обоих к себе. — Мне, наверное, тоже стоит пойти? — уточнил Кэйа. Кевин склонился, чтобы взять Аякса на руки. На его плаще тут же расползлись кроваво-черные пятна — кровь, смешанная со скверной. Кевин не заметил. Он опять провалился глубоко в свои мысли. — Иди в Мондштадт, — сказал он наконец. — Присмотри за Венни. Или я, или Люмин придем за тобой, если понадобишься. — Эй! — уперла руки в бока Венни. — Даже не думай спорить, малая, — предупредил Кевин. — Ты ведь и сама знаешь, Принц Бездны будет тебя искать. В Мондштадте ты хотя бы будешь рядом с родителями. Разумеется, ни Дилюк, ни Джинн не были для Венни гарантией безопасности. Куда бы она ни отправилась, она везде окажется в опасности — и всюду подвергнет опасности других. Но все же война понемногу подходила к концу. У Принца Бездны почти не осталось союзников — значительная их часть полегла в минувшей битве. Кевин знал: с Люмин, Небесными ключами и истинными владельцами он получил огромное преимущество. Несмотря на потери и жертвы, Принц Бездны терпел одно поражение за другим. Даже если он отправит силы Бездны за Венни, ему придется снова разделить их. И уж половине от уцелевших врагов в Мондштадте смогут дать отпор. — Думаю, вам всем стоит вернуться в Мондштадт, — обратился Сяо к остальным. — Мы разберемся с Аяксом и присоединимся. Теперь, когда на стороне Принца Бездны остались только Альбедо и Архив Бодхи, мы не только должны быть готовы к решительным действиям. Мы должны понимать, как отражать последний удар Принца Бездны. — А он наверняка вложит в него все свое отчаяние, — мрачно добавил Тимми. — От этого ведь зависит, встретит он свою «Люмин» или нет. Друзья обменялись встревоженными взглядами. Больше обсуждать было нечего. Ребята, которые отправлялись в Мондштадт, решили ненадолго задержаться в странствующем театре: Мона хотела попрощаться с друзьями, а Кэйа — придумать, как рассказать новости о смерти Барбары Джинн. — Держись поближе к маме, — шепнула Элизия Венни перед тем, как войти в открытый Люмин портал. — Ей будет нужна твоя поддержка. Венни кивнула. Она помнила Барбару только по жутким стычкам, в которых ей невольно довелось принять участие — а потому не до конца понимала, что именно случилось и почему все так тоскуют. Но Барбара ведь была маминой сестрой, которую мама сильно любила. «Она не всегда была такой, крошка», — сказала мама в Спрингвейле, когда они вышли перед сном посидеть на крыльце и просто поболтать. «Она как дядя Кэйа? — догадалась Венни. — Тоже делает плохое не потому, что хочет, а потому что ей так сказали?» Мама почему-то печально улыбнулась, и в глазах ее заблестели слезы. Она протянула руку и ласково погладила Венни по волосам. «Да, крошка. Именно… именно так. И однажды мы непременно вернем ее домой». Когда мама узнает, что ее мечта не сбудется, ей будет очень грустно. — Я обязательно буду рядом, — клятвенно пообещала она. Элизия ответила ласковой улыбкой. Кевин задержал на Венни долгий взгляд — а затем, удобнее перехватив Аякса, направился следом за Люмин на другую сторону портала.

* * *

Этот фрагмент можно читать под музыку: Evan Call — Fractured Heart (Though Seasons Change Ver.). Ставьте на повтор до конца главы

Сквозь окно над столом падали косые лучи солнца. В их золотистом свете было видно, как мерцают в воздухе пылинки, похожие на россыпь магических искр. Ветер, влетавший в форточку, раскачивал макушки белых цветов. Он всегда держал их на столе, рядом с рабочим местом, чтобы в трудные моменты смотреть на них — и находить утерянное вдохновение. — Спасибо! Спасибо вам огромное. Вы мне прямо жизнь спасли. Даже и не знаю, как могу вас отблагодарить! Пожилой мужчина в поношенном берете не переставал кланяться. На его взгляд, в том, чтобы починить робота, не было ничего особенного. Ремонт оказался сложноват, но лишь потому, что не хватало запчастей: недавно целая коробка с деталями сгинула в разрыве между мирами. Не было ничего абсурднее, чем продолжать делать свою работу в разгар катастрофы. Но в то же время это приносило желанное спокойствие. — Вы меня уже отблагодарили, — ответил он, привычно мягким тоном. — Вы ведь уже заплатили за работу. — Да разве этого достаточно? — воскликнул пожилой мужчина. — Я ведь и сам когда-то ремонтом машин занимался, пока глаза не подвели. Знаю, как это сложно. А ведь я без преувеличения без этого робота никуда, он мне и с урожаем помогает, и дорогу покажет, когда зрение становится совсем ни к черту. И вы утверждаете, что этих грошей вам хватит? Его рука легла на небольшой блокнот, шершавая обложка которого была согрета солнцем. — Да. Что-то в его интонациях заставило пожилого мужчину ослабить натиск. Стиснув берет, чтобы не слетел с головы, он отвесил еще один поклон, полный признательности, а затем многословно попрощался и наконец закрыл за собой дверь мастерской. Наверное, торопился собрать урожай. Бедняга, да понял ли он вообще, что оказался в чужой вероятности? Он откинулся на спинку стула, пропустил сквозь пальцы прядь длинных светлых волос. Усталость подкралась незаметно. Некоторое время он сидел, наслаждаясь тишиной и теплом солнечного света, а затем раскрыл блокнот на одной из последних страниц. Блокнот от корки до корки был исписан двумя столбцами. При этом левый был длиннее правого и, казалось, был оставлен намного раньше. Особенно это было заметно на последних страницах: слова в правом столбце были совсем свежими, и чернила еще не успели потускнеть, отливая на свету глянцем. Этот блокнот хранил имена. Задумчиво постучав ручкой по странице, он наконец вписал в правый столбец имя пожилого мужчины — прямо напротив имени в левом. Еще несколько имен. Еще немного — и он наконец доберется до последнего имени. А там… Забывшись, он сам не заметил, как впечатал кончик ручки в страницу и оставил на тонкой бумаге большую расплывшуюся точку. Он не знал, какое имя сумеет вписать в правый столбец напротив того, что было написано в левом. Он страшился этого момента несколько лет, потому что не знал, сумеет ли вообще когда-нибудь закончить свои записи. Казалось, в мире попросту нет того, что могло бы занять место напротив последнего имени. От этого ведь не откупишься ремонтом роботов, благотворительной ярмаркой или помощью соседу через дорогу. Последнее имя навсегда останется его бременем. Что бы там ни утверждала Элизия, он не верил, что хоть когда-нибудь заслужит право поставить в своем блокноте точку. Никакие добрые дела не могут компенсировать того, что случилось. В дверь постучали. Он вздрогнул, закрыл блокнот, провел рукой по волосам, пытаясь прогнать этим жестом усталость. Отодвинулся с привычным поскрипыванием стул — этот скрип был для него другом, свидетелем долгих ночей, проведенных за работой. За смешными попытками переписать чужими именами собственную судьбу. Он прошел к двери, толкнул ее, одновременно с этим пытаясь посчитать, сколько деталей у него осталось и каким нужно поискать замену. Если заказ окажется сложным или потребует особых материалов… Он вышел на порог, чтобы встретить гостя мастерской. И обмер, напрочь лишившись дара речи. У подножия лестницы неловко топталась Элизия. А за ее спиной… Он сделал шаг назад поневоле, будто надеялся, что полумрак у порога мастерской сможет спрятать его от этого леденящего взгляда. Он опасался этого с тех самых пор, как оказался в чужой вероятности, и все равно оказался не готов. Невозможно приготовиться к встрече с человеком, которого ты убил собственными руками.               В тот момент, когда дверь открылась, Кевин силой вытащил себя из тягостных мыслей, своих и чужих, и вскинул голову. А затем застыл, не в силах оторвать взгляд от человека, который вышел на порог мастерской. Того самого «знакомого Элизии», механика, способного помочь прооперировать Аякса. Его длинные светлые волосы спадали до самого пояса. Зеленые глаза с желтым отблеском смотрели поначалу устало — а затем вдруг наполнились выражением неподдельного ужаса, как если бы в мастерскую постучалось порождение скверны. На побледневшем лице отчетливо различался глубокий шрам, который тянулся от подбородка до скулы и явно был оставлен ударом ножа — резким и яростным. Он выглядел иначе. Не таким, каким Кевин помнил его по обычной версии Тейвата. И не таким, каким он держал его на руках умирающим в самый первый раз, в том мире, которого больше не существовало. Но все же это был он. Кевин узнал бы его отражение в каждом мире, как бы сильно он ни менялся и какую личину бы ни носил. — Блядь, — невольно сорвалось с губ. На границе между солнечным светом и тьмой, которая сгустилась у дверей в мастерскую, стоял человек, которого Кевин хорошо знал. И которого он поклялся никогда больше не искать. Его личное проклятие. Отто.