Night lights that I saw in your eyes

Хенджин все еще находится один дома.    Один дома и болеет.   Нехотя разлепив все еще сонные глаза, юноша растягивается всем телом на кровати и скомканном одеяле молочного цвета. Кровать и вправду выглядит разрушенной. Зевнув, он нехотя поворачивается на другую сторону, чувствуя, как неприятная боль пронзает все тело, и видит, как около прикроватной тумбочки валяются его вещи, а уже на самой тумбе находятся три кружки чая с пакетиками внутри, недоеденные фрукты, градусник, стакан с так и недопитой водой, жаропонижающие таблетки и ненавистный сироп от кашля.     Надо бы попробовать встать со своего места и привести комнату в порядок, пока не поднялась температура.    Хенджин не ленится и действительно все делает без каких-либо проблем. Остается только лишь во второй раз прийти в комнату и забрать третью чашку, следом подобрать вещи с пола и закинуть их в стиральную машину. С этим юноша тоже справляется на ура.    – Бля-я-ять… – он неосознанно матерится совсем тихо себе под нос, как только в животе предательски урчит. Надо бы поесть.    Хенджин не обращает на это абсолютно никакого внимания и только лишь продолжает ранее начатое. Стиралка уже шумит, а Хенджин, оглядываясь, пытается найти еще что-то в уже полностью чистой комнате.    – Неет, ну только не это, – у Хенджина понемногу, но все же, начинает подниматься температура. Так бесит все это. Ненавидит он болеть. Юноша, достаточно шумно выдохнув, ложится обратно в уже холодную постель. Решает уже лечь спать… так ничего и не поев.    Родителей нет.    Диалог с мамой закончился не на очень хорошей ноте. Вот именно из-за этого он и не хочет звонить ей. Да и почему сама-то не позвонила? Хотя бы поинтересоваться состоянием здоровья собственного сына.    Хочется позвонить Минхо-хену.    Узнать, где он.    Спросить, как дела.   Да просто, черт возьми, услышать чужой и одновременно уже такой родной голос. Мелодичный голос и безмятежный тон успокаивали. Минхо дарил ласку и был так добр. Хенджин все еще неосознанно, но искал подвох в чужих действиях.    – Но… он бы точно пришел, если бы уже все закончил, – после того, что произошло между ними, он не смог бы не прийти. По крайней мере, Хенджин думал именно так.    Хотел так думать.    Голова уже начинает кружиться то ли от температуры, то ли от боли, то ли от бесконечного потока мыслей. Страшно становится почему-то и очень жарко.    Хенджин дома совершенно один. Больной, беззащитный, голодный.    Лучше действительно поспать и все пройдет, наверное. Сон всегда будет хорошим решением. Не думать ни о чем, но… те страшные сны…   Хенджин терялся каждый раз и не хотел возвращаться в тот мир, в другой мир, и видеть другого себя. Там был только он. Как и в качестве главного героя, так и в качестве самого главного злодея. Становилось все больнее и больнее. Страшно было спать.    Хенджин боялся попросту закрыть глаза.    Неосознанно перед глазами появляются воспоминания, щеки краснеют, а длинные пальцы очерчивают контур пухлых губ. Недавно так делал хен. Касался его, делал это так осторожно и аккуратно, так плавно и ласково. Пальцы тряслись от этого всего безумия. Хенджин и не знал, смеяться ему или же начать рыдать.    Теперь он знает, как губы хена ощущаются на его собственных. Знает, какие они на вкус. Знает, как он слаб перед Минхо-хеном, перед его словами, перед губами, взглядом. Стал теперь еще слабее.    Они поцеловались…   Минхо неуверенно чмокнул в губы, следом робко отстранился, следя за реакцией Хенджина. Хенджин смотрел на него неверяще и только и смог из себя выдавить: – Это был мой первый поцелуй, хен. Ты его украл… ты украл мой первый поцелуй только что.    – Можно я украду и твой второй поцелуй, Хван?   Хенджин краснеет как самый настоящий румяный персик, но кивает. Так и не смотрит в карамельные глаза Минхо. Он целуется неуверенно и неопытно. Минхо ничего не говорит.     Слова и не нужны.    Они не нужны, когда Минхо может подвинуться еще ближе и без какого-либо страха положить свободную руку на мягкую кожу его щеки, нежно погладить большим пальцем левую сторону прекрасного лица без какого-либо изъяна и наконец-то поцеловать именно так, как хочется.    Минхо целовал его так… так тягуче медленно, смакуя абсолютно каждое мгновение. Ли старался взять от этого поцелуя все, от их второго поцелуя, полностью все, что накопилось за все это время у него в душе.   Хенджин не отталкивал.    Юноша отвечал взаимностью. Минхо не верил всему происходящему. Казалось, все это просто очередной дурной сон. Воображение. Хенджин даже не пытался как-то отстраниться, скрываться, прятать себя или же отвернуться.    Хенджин пока еще совсем неумело, но целовал своего хена в ответ. Двигал губами, а у Минхо чуть сердце не остановилось.    Минхо самозабвенно сминал чертовски вкусные, пухлые, мокрые, сладкие и теплые губы своими, просто уже пылающими от пламени страсти. Минхо кусался, не в силах отпускать Хенджина, его губы.    Минхо потерял связь с реальностью, когда Хенджин промычал ему прямо в губы, заставив проглотить недостон. Минхо медленно облизывал своим юрким, умелым и невероятно горячим языком сначала верхнюю, а потом нижнюю губу. Хенджин дрожал в его руках, цепляясь за шею.    – Хен, я, – первым нехотя отстранился Хенджин, – я чуть не задохнулся.   – Хван, как, блять, это все понимать? – Минхо все смотрит на уже чутка опухшие и блестящие губы Хенджина.    Хочется еще.    Поцеловать еще разок, потом еще и еще.    Пока губы не начнут болеть.    Но нельзя.    – Дай мне время, хен, я отвечу на все твои вопросы в новогоднюю ночь, – Хенджин облизывает свои губы, неосознанно перемешав слюну Минхо со своей. У Ли голова идет кругом.    Не хочет он просыпаться.    Лишь бы это все не было сном.    – Дай мне время до нового года.    – Хорошо, Хенджин.   Они лежат вместе на кровати и смотрят ролик на телефоне младшего. Минхо действительно ничего не говорит больше, да и не успевает. Минхо неожиданно кто-то звонит. Так ничего и не объяснив толком, он уходит к себе в квартиру и готовится к новому рабочему дню.    – Я приду к тебе, как только закончу работу, прям сразу, Хван, – обещает старший.    – Напиши мне, как будешь свободен.    – Как скажешь.    Хенджин сам не понимает, как погружается в царство Морфея, пока прокручивает в голове все недавние события.   

 

  

***

 

 

 

Хотел бы он быть эгоистом. 

 

Хотел бы тянуть приятное и дарящее тепло одеяло на себя и думать только о себе. 

 

Держать чертов зонтик над своей головой, а не пытаться все время защищать и помогать другим.    

 

Сейчас он совершенно один. 

 

И кто же в этом виноват? 

 

Да никто не виноват, и именно в этом и вся суть и главная проблема    

 

Свободен он?  

 

Ты свободен, Кристофер Бан Чан?

 

Нет!   

 

Кто-то думает о том, как ты и что с тобой?    

 

Нет!   

 

Больно?

 

Ох, как же больно… медленно умирать… да?

 

Но ты сам не даешь возможности.

 

Не дал им позаботиться и тебе, быть рядом, знать, в конце концов. 

 

А зачем?

 

Выхода нет, финал только один…

 

Страшно умереть?

 

А ничего ты уже не в состоянии делать. 

 

Слишком поздно. 

 

 

***

 

 

 

– Минхо, я… – Чанбин плачет. Минхо аж теряется при виде такого. Никогда, да даже в мыслях юноша представить не смог бы, что увидит Чанбина в таком виде.    Он был сломлен.    – Ч-что случилось? – совсем тихо спрашивает Ли. – С вами все в порядке? – настораживает абсолютно все.   – Я… почему так, почему, блять, – накаченные плечи в очередной раз крупно вздрагивают, а с глаз, скрытых длинноватой челкой, с новой силой капают соленые капельки. – Почему все так сложилось? – Чанбин сам не свой.    – Я не могу понять, что случилось, вы… ты меня пугаешь, – Минхо не знал, что происходит. Зачем Чанбин вообще позвал его к себе, если он в таком состоянии?   Минхо ничего не может понять.   – Крис… – шепчет Со, глубоко вдыхая. Собирается с мыслями.    – Чан-хен? – неуверенно, но все же решается уточнить Минхо. Тело перестает двигаться вообще при упоминании любимого хена.    – Да, – видно прекрасно, что нехотя, но все же, Чанбин кивает, пока неожиданно не бьет себя по лбу. Минхо уже не до шуток. Ничего не может понять он.    – Что случилось? – Чан-хен в беде, возможно. Или… что-то случилось. Возможно, не очень хорошее что-то.     – Он… он умер, Минхо, – Чанбин не может больше говорить. Слезы не дают посмотреть даже на Минхо.    – Ч…что? – шепчет Ли. В ушах все повторяется последнее слово как злобное эхо. – Что ты только что сказал? – да, блять, Чанбин просто шутит над ним, прикалывается. – Повтори, – но… Чанбин не смеется. Он рыдает как самый настоящий ребенок. Нет… – Это шутка? – глаза щиплет, и только в это мгновение Минхо осознает, как он сам плачет.    Нет…   – Он не был в Австралии, – все бьет рукой Со, но уже по столу. – Все это время находился в больнице в Германии, только я знал об этом.    – Не… не смешно, – хватается за голову Ли. – Это, блять, не смешно. Ты шутишь или что!   – У него была лейкемия, последняя стадия, Минхо, – Чанбин не хочет говорить это все.    – Нет, нет, нет, нет… быть такого не может, – мотает головой в истерике Минхо. – Чан-хен…   

 

 

***

 

 

С самого детства он всегда старался быть хорошим человеком и оказывать помощь тем, кто в ней нуждался. Кристофер, на самом деле, сам так и не смог понять, откуда именно у него это все было внутри.    Это безграничное желание видеть улыбку, но… не свою.    Всегда было само собой разумеющимся делом для него быть поддержкой и опорой для других. Крис ведь никогда даже не жаловался. Чан только лишь без капли жалости в своих действиях делился своими знаниями, умениями и добротой. Делал все это, действительно стремясь сделать мир немного лучше.   – Я… я пытался, – шепчет в бреду дежурному медбрату.  Однако, получив страшный диагноз – смертельную болезнь, которая медленно, но неумолимо отнимала у совсем молодого Кристофера жизненные силы, он смирился.     – Прошу, сохраните мое состояние в тайне от окружающих. Я решил не говорить никому о своей болезни, – хриплым голосом просит у Чонина. А медбрат что? Кому и что он скажет?   Никто, ни близкие, ни друзья, ни просто знакомые так и не догадывались, что происходит у Кристофера под кожей. Как он медленно умирает. Захватывающий страх смерти теснился в сердце, но Кристофер действительно не сдавался и старался не позволить ему найти выход.    Не отпускал руки пока…       

***

      – Господин Бан, у вас четвертая стадия, – врач говорила со слезами на глазах. Чан пока ничего и не знал.    – Это… это значит, – надежды не было. – Я умираю?   – Лечение невозможно, – отвечает женщина в белом халате, протягивая какие-то вообще ненужные листочки. – Количество опухолей у вас все возрастает, а они в свою очередь активно развиваются. Мы могли бы вам помочь, если бы все не было так запущено.   Чан ведь ничего не знал. Не понимал, что происходит внутри его организма. Думал, просто нехватка витаминов… и именно поэтому у него не было аппетита, появлялись синяки на теле даже после совершенно незначительных травм, его рвало несколько дней, и именно по этой причине он и отправился в больницу.    Четвертая стадия…    – Ничего нельзя сделать? – Кристофер говорит, но голос будто и не звучит вовсе.    – Увы, – опускает плечи врач. – Вероятность выжить имеется лишь на начальной стадии, когда органы еще не заражены, а клетки только начинают мутировать. Могу предложить вам пройти курс химиотерапии в Германии.       

***

 

 

 

– Я улетаю через два дня, – как только парни оказываются в коридоре, без всяких ненужных фраз напрямую сообщает Кристофер.      – Ч-через два дня? – не веря, переспрашивает Хван.      Чан соврал. Всем.  Как самый настоящий трус.      Как красиво 😍 Вааау  Хееен  Тебе так идут эти волосы 👍🏻👍🏻👍🏻 Очень красиво 💕     

Спасибо большое ☺️

Честно, я сам не понял, как вообще решился на это окрашивание 😅

Но… мне показалось, что фиолетовый цвет не так сильно выделяется и выглядит довольно-таки неплохо 🤷🏻‍♂️

 

    Чан на следующей неделе уже должен был пойти и подстричься на лысо. С юного возраста он всегда мечтал о ярком образе. Хотелось покрасить волосы в фиолетовый цвет, но… он так и не решался.   – Чонин, пожалуйста, покрась мне волосы, – а Чонин что? Совсем юный мальчик, еле слезы сдерживает. Надо же было ему влюбиться безвозвратно в Кристофера и страдать вместе с ним каждый день? – Я так хочу в последний раз увидеть себя с фиолетовыми волосами, потом буду ведь без волос. – Я попробую принести краску для волос, но ты будешь ходить в шапке, хорошо, хен? – Как скажешь, – улыбается Чан. Чонин уже разворачивается, лишь бы выйти из палаты и нормально заплакать. Чан останавливает его, подавая голос. Совсем уже осевший голос. – И еще, можешь принести мне ручку и бумаги?   – Зачем тебе?   – Хочу написать письмо.