Бамбук, склонившийся под тяжестью снега

Ноги, уши — самые привлекательные части в людских телах. Сохо в первую очередь обращала внимание на них, а уже потом — лицо, глаза, прическа и одежда; градация по значимости. Образ создавался по вырванным кускам. Большой вертел. Кожа, обволакивающая мышцы, как натянутое полотно на изогнутый, старый холст. Козелок, противозавиток, долька. Фрагменты уха — как собранные в кучу чищенные кожуры от яблока. Плавность, мягкость, простота — детализированность, выбитые горные породы. Сохо скучно. Она смотрит в одну точку, и мысли уносятся вслед за дымом сигареты — в весеннее никуда. Раскрытое пособие по анатомии только лишь раскрыто, поверхностно просмотрено и нисколько не прочитано. Рядом с ним на учительском столе лежат журналы, подарочный набор с конфетами, китайскими масками для лица, скрабами для тела с матчей и крапивой и цветы без лент и флористической сетки. Белые колокольчики слишком хрупкие и покорно дергаются под влиянием ветра; такое ощущение, что скоро лопнут. — Сохо-сенсей, — подзывает ее сидящий напротив Сугуру, но она не оборачивается, лишь стряхивает пепел в кружку из-под чая, — мы уже все с доски переписали. Сохо зарисовала схему в начале занятия — с того момента прошло двадцать минут. Конечно, чтобы перенести ее на тетрадь не требовалось столько времени, и потому ученики вскоре начали заниматься своими делами: Сатору сначала рисовал, затем заснул, а Сёко перешептывалась с Сугуру, читающим учебник. Было даже слишком мирно и тихо, будто бы в совершенно обычной токийской школе, — будто бы еще один подарок Сохо на день рождения. — Тогда идите, — быстро сказала Сохо и скинула бычок в кружку к остальным ошметкам. — Не забудьте про Сатору. — Эй, вставай. — Сёко тряхнула одноклассника за плечо. — Постигаешь основы пубертата вместо основ структур оккультного сообщества и поэтому не высыпаешься, Сатору-чан? — спросила Сохо, сложив руки на поверхности стола, и вызывающе посмотрела в глаза — на толщу льда, который ей никак не пробить и не устроить охоту на рыб. Проснувшийся Сатору вернул на нос черные очки и закрыл свой рот, изобразив рукой, что тянет за язычок молнии, — то есть он продолжает бунтовать и молчать. С самого утра, как зашел в класс, тянет свое маленькое комичное представление, непонятно для чего поставленное и когда завершится. Вероятно, ожидал, когда у наставника кончится терпение, когда покажется недовольство или раздражение, то редкое, что можно было увидеть, и снизойдет до молитв и прошений. — Не обращайте внимание, — сочувствующе посоветовал вставший Сугуру, думая, что Сохо могло оскорбить, что молчаливый Сатору никак — ни словесно, ни подарком — ее не поздравил. На самом же деле она давно перестала вкладывать смысл хоть в какие-либо даты: свои собственные, государственные, народные или религиозные праздники; день рождения это — или Рождество, все пройдет одинаково быстро, и так же быстро прокрутиться год. — Не обращать внимание на что? — с наигранным интересом спросила наставница. — А-а-а, ты про это. — Пальцем указала на Сатору, который все еще сидел и хмурил брови. — Благодаря родительскому опыту меня такие капризы мало волнуют. Пусть лучше молчит, чем орет и просит взять на руки. — Так у вас действительно есть дети? — Конечно, у меня же есть вы. — Сохо-сенсей, а сколько вам исполнилось? — Ученицу это больше всех интересовало. Она ровно встала, почти что в боевую стойку, улыбнулась и ждала правдивого ответа. — Не переживай, у тебя хороший потенциал, Сёко, и ты даже переживешь меня. Сатору цокнул, чтобы вновь вернуть на себя фокус, и закатил глаза — уклончивые и ложные ответы утомляли. Если бы не молчанка, он, конечно же, попытался бы вынудить хоть крупицы истины, поигравшись на нервах, надоев колкими словесными выпадами, устроив очередную игру, и у него бы получилось в отличие от одноклассников. Они слишком быстро сдаются. — У нас будет еще время поболтать. Не со всеми, конечно, но тем не менее, — так Сохо намекала, чтоб они оставили ее одну и разошлись. — Перед обедом побегаем и поиграем в футбол. Через пару часов встречаемся на тренировочном поле. Тетради сдали на стол. Годжо последний. — Сатору-чан, — держала подаренные конфеты со сливочными начинками, — возьми. Я не ем сладкое. Мальчик очень театрально со сложенными руками — ладошка к ладошке, пальцы к пальцам — низко поклонился в знак благодарности. Забрал. Дверь задвинулась со всхлипом, и Сохо вздохнула, закрыла пособие и расчистила стол: вся макулатура в шкафчики, ручки в сетчатую подставку. Хотела еще раз покурить, но зазвонил телефон. Раскрывая Nokia, она уже понимала от кого входящий и какой ждет разговор — хлопочущий, развеселенный. — Слушаю вас, мама. К обеду ушел прохладный ветер, солнце грело сильно, на поле было громко. Сохо подтвердила свои догадки, что Сатору не разговаривает только в ее присутствии, и была также уверена: он почувствовал ее энергию, но демонстративно не затыкался и продолжал спорить с Сугуру. Как занимательно. — Ребята! — Сохо позвала их, спускаясь по лестнице и помахивая рукой. — Бежим трусцой десять минут. Пока они поднимали пыль и разжигали мышцы, Сохо присела на шестой ступени. Сначала внимательно поглядывала за техникой исполнения, затем — расслабленно разглядывала небо, насвистывая мелодию. Совсем обычный день. Когда она была значительно меньше — ровесницей своих учеников — день рождения всегда ждала, мечтательно отсчитывала, сколько осталось до совершеннолетия, и наивно полагала, что получит что-то большее, значимое и волшебное, что на короткий срок погода, время и люди будут полностью ей подчинены. Но — все обычно. Заранее планы не строила, на поздравления не напрашивалась. Если получалось с родным человеком сходить поесть и выпить в недорогой ресторан — уже хорошо и совсем не печально, этого было достаточно. Поздравил директор, студенты, которым он проговорился, и мама — достаточно. — Сохо-сенсей, осторожно! — предупредительно крикнула Сёко. Сохо отпустила голову — в нее летел футбольный мяч, кинутый Сатору. Поймала и положила рядом с собой, удерживая, чтоб не скатился по лестнице. — Он так хотел сказать, что мы уже закончили бежать, — пояснил Сугуру, надувая в футболку прохладу через круглый вырез. — Отлично. — Сохо вышла на поле вместе с мячом. Стала набивать его ногами, коленями, под конец, когда он задержался в воздухе, — с силой пнула в Сатору. Вернула — поймал. — Все как обычно: я с Сёко, два на два. Они играли ради потехи, темп как у плавного ручья — без пробегов и выпадов. Сёко старалась держаться ближе к воротам и каждый раз жаловалась на сильные подачи Сатору; она не была развита физически или одарена этим с рождения, оттого быстро выдыхалась и не проявляла инициативу в зале или на поле, но рассказывала, что посещала кружок по теннису в средней школе. По уговорам подруги и просто-напросто потому, что другие кружки были забиты или усиленно нагружали. Мальчики — другое дело. И высокие, и крепкие они иногда воспринимали игру слишком серьезно, вручая нервозность и проблемы. Что утром, что сейчас — спокойно. На удивление. Единственный эксцентричный выпад был от Сатору, и то — забавный. Из-за того, что Сохо забила в ворота, он открыл было рот и захотел выругаться с напоминанием о том, что в футболе есть ряд правил, которые нарушать даже в таком формате нечестно. Ему очень хотелось оспорить полученное чужой командой очко, но, вспомнив про молчалку, только топнул ногой. Сохо специально то нарушала правила, то мешалась, то подстрекала, — и каждый раз удивлялась, что у мальчика, избалованного силой и утяжеленного играющимися гормонами, есть понимание о выдержке. — Ура! Мы выиграли, — объявила Сёко, показывая жест «Виктории». Сатору убрал обиду и изобразил беспечность. Повторил жест. Сохо попросила Сёко и Сатору вернуть мяч в кладовку со спортивным инвентарем и подождать в холле с автоматами напитков. Сугуру она оставила, чтобы поговорить о проблеме. — Не ври сейчас и скажи мне честно: почему он со мной не разговаривает? Я его как-то обидела на прошлом задании? — прямо начала наставница, оставив руки у бедер. — Ничего такого вспомнить не могу, все проходило как обычно, включая занятия в классе. — Я-то думал, вы предпочли не обращать на это внимание, — улыбнулся. — Ничего серьезного, Сохо-сенсей, просто очередная шалость. — Я могу не переживать? — Можете не переживать. Надолго его не хватит, это не бесконечное молчание. Вместе зашли в накаленное здание. Кондиционеры еще пару недель назад все переломались, но их пока никто не починил: местные работники попусту не знали как, а вызывной мастер застрял по дороге в их глушь. Пользовались шумными, старыми вентиляторами — их было немного, стояло парочку в общежитии, в студенческом и преподавательском. Сохо планировала перенести свой в один из кабинетов и сделать его основным в период лета и утомляющей жары. Когда Сохо и Сугуру зашли в холл, Сатору — уже по обыкновению — замолчал, отвернулся, а Сёко приветливо помахала рукой, сидя на скамейке с газировкой. — Такая погода хорошая, может, съездим в город и погуляем? — спросила лениво Сёко, поставив газировку на кафельный пол, рядом с кроссовками и сложив руки под подбородок. — Я хотела вас сегодня сводить в мою любимую закусочную с лапшой, — наконец-то озвучила предложение Сохо, скинув пару монеток в отверстие и выбрав содовую с лимоном. Сатору стоял рядом, упершись спиной об автомат. Смотрел — в раскрытое окно, на мерцающие листья. — Вы отпразднуете с нами? — Сугуру продолжал улыбаться. — Да, — просто и честно ответила. — После того, как вы помоетесь и переоденетесь. Я за вами зайду. — Достала банку и покинула холл. Техникум, хоть и имел множество зданий — старых, ветхих и новых, внешне ничем не отличающихся по архитектуре от других, — баловал пустотой в помещениях, пылью в углах и покоем у сада камней. Мало учеников, мало преподавателей, мало сотрудников — всего очень мало, если сравнивать с классическими государственными или частными учреждениями, не имеющих магическую специфику. Сохо объясняла себе это тем, что шаманов в принципе было немного, и некоторое их число выбирали быть под покровительством храмов или отдельного специалиста. Также тем, что кто-то — жили и живут в другой среде, в преступной или в секте. За всеми детьми не уследишь, всех не выковыряешь, техникум — обязаловка только для выходцев из трех семей. Когда же ей предложили — вернее: заставили — отправиться на учительский стул и предоставили анкеты учеников, которые попадут под ее ответственность, Сохо показалось, что три подростка — это уже очень много, год будет сложным и душным, особенно в месте, будто бы переведенном на беззвучный режим. Сохо сама давным-давно училась в техникуме и была рада, что все осталось прежним. Стабильность — верная слуга старейшин. Адаптировалась к роле преподавателя быстро: отсчитывала дни до начала летних каникул, курила в кабинетах, проверяла домашние задания в комнате перед пузатым телевизором с антенной и ездила с учениками в город, чтобы не забыть, как пахнут выхлопные газы и шумит скопище гражданских. Отсчитываться старейшинам приходилось раз в неделю — Сохо большую часть доклада выдумывала и специально не придерживалась делового стиля — письма были увесисты эпитетами, метафорами и отяжелены мелким почерком. На удивление, такая макулатура их успокаивала. Преподаватель из Сохо ужасный, как писатель — чудесный. Если студенческие общежития делились на два корпуса — мужской и женский, разделенные садом камней и одиноким кленом — и имели общие душевые, туалеты, гостиные и столовые с кухней, то преподавательские представляли собой самодостаточные мини-квартиры. Сохо радовалась. Вернувшись в квартиру, помылась, переоделась и включила телевизор. Антенна ловила лишь три канала: новостной, музыкальный и сериальный. В дверь постучались, когда только прошла реклама шампуня и должна была продолжиться серия, закончившаяся на самом интересном — герой признался в любви: оцепенение, молчание — и Сохо с тяжестью встала. — Добрый день, — местный работник и по совместительству служивый в храме низко поклонился, передавая увесистый букет, завернутый в флористический пергамент. — От старейшин. — Сохо приняла прохладно-сладкие цветы, и тогда старик вытащил письмо с прямоугольной красной печатью. — И также письмо. — Обе руки теперь были заняты. — Хорошего и продуктивного вечера. — Дверь закрыл сам. Белые розы и немофилы. Можно трактовать так: «Не забывай нас и храни верность». Распечатывать письмо Сохо не стала — кинула на стол. Поставила букет в графин с водой и в спешке покинула квартиру, выключив телевизор и схватив сумку. Сбежала, будто бы аромат цветов был отравой, а бумага — обжигала. Теперь еще есть поздравления от старейшин — достаточно. Сугуру и Сёко сидели в общей гостиной общежития. Шутили и играли в карты на кофейном столике, сидя на полу. — Э-э-эй, можешь призовешь какое-нибудь умное проклятье, будет веселее играть втроем, — попросила Сёко, грустно уложив свою колоду на стол и видимо проиграв уже не в первый раз. — О, Сохо-сенсей, присоединитесь? — Зная, какая наставница неудачная в карточных и настольных играх, предложила ученица, как только заметила вошедшую. — А что такое, Годжо теперь и вас игнорирует? — Скрестила руки и кивнула в дверной проем, пройдя через который можно оказаться в мужском коридоре. — Нет, он собирается, — ответил Сугуру, перетасовывая карты. — Слишком долго он собирается, — пожаловалась Сёко, спиной врезавшись в диван и потянувшись. — А играть одной с Сугуру невозможно. — Я его потороплю, — Сохо деловито поправила пиджак и прошла далее. Сатору жил в шестой комнате. Дверь была потертая, а кто-то ради смеха наклеил желто-блевотное предупреждение: «Осторожно, злая собака!», которое мальчик старательно соскабливал поначалу, затем же оставил в покое. Постучалась — не открыл, еще раз постучалась — не открыл, и Сохо стала отстукивать по дереву без перерывов. Тут — оп! — дверь резко распахнулась, и кулак застрял в воздухе. Сатору стоял не в школьной форме, а в толстовке и джинсах, на фоне краснеющего солнца, в пучках пыли, без очков — два чистых водоема. Оглядел, тяжело вздохнул, не дал Сохо ничего сказать — и с хлопком закрыл. Теперь все больше походил на обиженного мальчика, всеми своими действиями требуя за что-то извиниться. Сохо не стала больше стучаться — уверенно открыла сама и шагнула в мужскую комнату. Ужасающий беспорядок, и Годжо, успевший отойти и подобрать букет. Еще одни протянутые цветы — гвоздики, которые принято дарить на День матери. Не такой помпезный подарок, как от старейшин с их тайными подтекстами, но и не такой скромный и хлипкий, как от директора с колокольчиками. — Очень смешно, — одобрительно, с раздражением кивнула Сохо, не спеша забирать. — Ты уже собрался, дорогой? Сатору изобразил невинность: широко улыбнулся и потряс цветами. — Ладно. — Взяла. — Приберись. И ушла, возвращаясь в гостиную. — Вы вроде к Сатору собирались, а успели еще и в оранжерею заскочить. — Сёко вновь отбросила свои карты: ей все больше и больше не везло. Каждый раз сдавалась, когда в руках в конце игры скапливался веер. Сохо лишь пожала плечами, держа букет небрежно головками вниз, и оправдательно ответила: — Кто-то продолжает клоунадничать. — Да, он куда-то там бегал, поэтому мы его так долго ждем, — кивнула задумчиво ученица. — Он хоть оделся там? — Да оделся. Я оставлю это у вас. Сохо не хотелось вновь петлять в свою квартиру, поэтому решительно направилась в сторону кухни. Сугуру встал и предложил помощь: сам сходил за вазой и сам же все соорудил на кофейном столике, пока Сёко прятала карты в упаковку. Тем временем присоединился Сатору, поправляя очки. Почему-то это забава — самая невинная и приятная от Сатору — выбила Сохо из привычного равновесия, и она начала потирать кольцо на безымянном пальце, как делала всегда, когда начинала волноваться или раздражаться. — Сохо-сенсей, мы пойдем? — учтиво спросил Сугуру. — Мы что, пойдем? — уточняющее переспросила Сёко, подкрашивая губы с помощью маленького карманного зеркала. — Конечно же поедем. В своей драгоценной, отечественного производства машине с вонючкой в форме черного кота пришла в себя, сидя за рулем уверенно и спокойно. Сатору даже не стал спорить насчет ремней безопасностей — вероятно, потому что молчанка — и послушно пристегнулся на переднем сиденье, дергая ногами; Сёко играла в тетрис на кнопочном телефоне со шумным звуком, а Сугуру поглядывал в окно, так как его быстро укачивало. Дорога была однотипна, пестрел частный сектор и храмы, затем — разнообразие: многоэтажки, больше знаков и светофоров. Погода расстроилась, и покапал дождь. Сохо, включив дворники и открыв окно, закурила под лужей красного цвета. Сатору стал зевать. Поддавшись скуке, он опустил козырек и, когда достаточно покрасовался перед самим собой, набрался наглости, начиная рыться в бардачке. — Эй! — очень громко и резко воскликнула Сохо, шлепая мальчика по руке. Пепел упал на штаны и скатился в салон. В бардачке было множество бумаг — потрепанные, в файлах, забытые, но важные и личные. Он смотрел на Сохо через черные зеркала обидчиво, с вызовом, она — уверенно, строго, холодно держа за запястье. Салон наполнился лиственным зеленным светом, и послышались гудки задних соседей-водителей. — Сохо-сенсей! — громко позвал Сугуру. Она отпустила Сатору, который театрально изобразил, как ему больно от шлепка, выбросила недокуренную сигарету, закрыла бардачок и обеими руками схватилась за руль, будто бы стараясь его подальше от себя отодвинуть. — Кстати, за ужин расплачивается Годжо, — нейтрально сказала Сохо, когда они уже подъезжали к заведению, — правда, Сатору-чан? Мальчик помотал головой. — Возражений не слышу.