На земле не будет солнца.

Так им ведает Лэйн.

               Where’s my Love — SYML.    Снежинки кружатся в воздухе, плавно опускаясь на землю в мягком, невесомом танце, как хрупкие звёзды, рождающиеся прямо из морозного неба. Они подхватываются лёгким зимним ветром, дрожат, касаясь друг друга, и ложатся на землю тонким, искрящимся покрывалом. Площадь наполняется этим тихим, почти сказочным снежным сиянием, в котором кажется, можно услышать звук падающих снежинок, их едва уловимый шёпот, растворяющийся в тишине. Зимняя площадь погружена в мягкий свет гирлянд, словно снежное покрывало вздрогнуло и вспыхнуло сотнями огней.    Но тишина рвется из-за быстрых шагов Лэйн. Она бежит, пробираясь сквозь толпу, и её шаги едва касаются земли, но каждый след оставляет на снегу лёгкие, тронутые теплом отпечатки. Только что мягкий белоснежный ковёр под её ногами превращается в хрупкую карту мгновений, в которой живёт каждое движение, каждый порыв. Снежинки, только что упавшие и почти невесомые, превращаются в крохотные искры, которые тают, сливаясь с её следами, словно исчезающие обещания.     Снег хрустит под ногами, смешиваясь с ритмом её учащённого дыхания. Лэйн с трудом пробирается сквозь толпу, глаза ищут, ловят, снова теряют знакомый силуэт, едва различимый в этом движущемся потоке рождественской ярмарки. Окружающие её люди смеются, огоньки гирлянд светятся радостным светом, воздух наполнен ароматами еловых веток и пряников, но всё это отступает на задний план, становится приглушённым шумом — всё, кроме этого туманного силуэта впереди, похожего на её мать. Она ускоряет шаг, ощущая, как что-то внутри неё натягивается и болезненно рвётся от отчаянной, невыносимой надежды.    Лэйн стоит посреди заснеженной площади, в холодной тишине, под тусклыми, дрожащими огоньками гирлянд. Её глаза, наполненные отчаянным поиском, метаются от одной тени к другой, выискивая знакомый силуэт, словно единственный якорь в этом бесконечном, ледяном просторе, окружённая бесконечным хороводом снежных огоньков, которые кружатся вокруг неё, словно дразнят. Она медленно вращается, тревожно всматриваясь в толпу, сердце стучит глухо и резко, и каждый оборот усиливает напряжение внутри, как будто она на грани обрыва.    Она ищет знакомый силуэт — родную тень, давно ушедшую из её жизни, но словно призрачно присутствующую здесь. Чем дольше она всматривается, тем больнее становится в груди, словно что-то рвётся, цепляясь за едва сросшиеся края старой раны. В каждом взгляде — тревога и холод, и всё же её взгляд снова и снова возвращается, ищет. Лэйн знает: если найдёт этот силуэт, то глубоко, до самой сути разорвёт себя вновь, заставив старую боль вспыхнуть с невыносимой силой.     Но разве у неё есть выбор? Лэйн продолжает искать, понимая, что лишь более глубокий надрез может когда-то дать ей покой. Она знает, что настоящие раны заживают только тогда, когда в них нет больше ни капли тайны, ни доли недосказанности, и она жаждет найти её, как жаждут дождя посреди засухи. И Лэйн давит на раны, давит со всей силы, чтобы швы разошлись наконец-то.    Среди толпы, укутанной в серые зимние пальто и шали, героиня мечется, скользя взглядом по каждому лицу. Снежинки, кружащиеся в воздухе, оседают на её ресницах и щеках, словно слёзы, давно запекшиеся и сковавшие душу льдом. Её глаза ищут, жадно ловят силуэты, но всё — мимо, не то, чужое, туманное, как в забытом сне. Лица мелькают, шум разговоров и шагов сливается в белый шум, а она — снова та маленькая девочка, одинокая и потерянная. Маленькие её руки, кажется, и сейчас тянутся вперёд, но в пустоту.    И вот Лэйн видит её — или, может, это всего лишь игра памяти. Фигура, едва заметная, в углу её глаза, — точь-в-точь её мать, её облик, те же волосы, та же походка. Она идёт, как когда-то — легко и плавно, но бесконечно далеко. Героиня срывается с места, как ребенок, которого снова оставили одного, бросается к этому призраку прошлого, боясь, что вот-вот и всё исчезнет. Внутри её кричит пустота, отзывается в каждом шаге, каждой снежинке, каждой тени — но она не сдаётся.    Силуэт исчезает, словно тает на её глазах, рассыпается снежной пылью, ускользая между пальцев    «Нет. Только не снова»    Она снова поворачивается, и вдруг взгляд её застывает: из толпы на неё смотрят глаза. Яркие, почти нереальные, зеленые, словно тёплые, мерцающие орбиты посреди зимнего холода. Лэйн смотрит и чувствует, как её дыхание сбивается, а сердце бьётся, как когда-то в детстве. Это еёглаза, это её мать — и в то же время ничто, мираж, только отголосок того, что однажды было реальным.    Лэйн знает, что всё это — лишь игра воображения, тени прошлого, созданные её тоской. Но разум бессилен перед тем всепоглощающим желанием вновь почувствовать её рядом, ощутить ту давнюю любовь, которая согревала ей детство. Она бросается к женщине, стиснув её в объятиях, крепко, как когда-то в далёком детстве. Её лицо зарывается в чужое плечо, дыхание сбивается, руки жмутся сильнее, будто боятся упустить этот последний шанс.    Но холод струится от женщины, как от зимнего ветра, как от застывшей стали. Лишь пустота и металлический привкус тоски — никаких теплых ладоней, никакой ответной нежности. Вместо запаха материнских духов — только ледяное, неуловимое что-то, почти призрачное. Лэйн держит её крепче, сильнее, закрыв глаза, будто так можно будет вернуть прошлое. Но чувствует только пустоту. И вдруг её охватывает то самое холодное знание: её здесь нет.    Она отстраняется, медленно отпуская мать, и внезапно её пальцы натыкаются на что-то липкое и холодное, будто покрытое росой. Лэйн поднимает руки, и с ужасом замечает черные пятна на своих ладонях. Внезапно воздух вокруг будто сгущается, и она смотрит на того, кого обняла секунду назад. Но это не знакомое лицо, не тёплая улыбка — перед ней мертвое, разлагающееся тело с пустыми, бездонными глазами, в которых застыли тени боли.    Её дыхание становится прерывистым; мертвец пытается что-то сказать, но слова застревают в горле, превращаясь в хриплый стон. К горлу подступает тошнота, взгляд её мутится. Ноги подкашиваются, и тело оседает на колени. Кровь срывается с губ мертвого, окрашивая бледный снег, капля за каплей, как последнее прощание. Лэйн чувствует, как жизнь ускользает, скользя сквозь пальцы вместе с чужой кровью.    — Runárri, — лишь тихое, едва различимое, рычание, последнее, что слышит Лэйн от мертвеца.    Она стоит над телом, и перед глазами всё плывёт — обрывки чужих воспоминаний, смутные образы, словно чужие тени, и губы её шевелятся, как будто что-то пытаются сказать, но слов нет, есть только шум, беспощадный, пронизывающий. Её мысли застревают в этом оглушающем гуле, а сквозь него пробивается шепот — тонкий, обволакивающий и неизбежный. Он нашёптывает ей уезжать, оставлять всё и бежать прочь, бежать как можно дальше, пока ещё можно дышать, пока ещё есть шанс вырваться из этой липкой бездны. Лэйн ощущает жжение в глазах и вдруг замечает, что её руки обхватывают горло мертвеца, сжимаются, как будто в их силе — неосознанное желание заткнуть его, унять тот самый шепот, который заполнил ей голову. Его лицо уже не похоже на человеческое, оно тлеет, расползается перед ней, и липкая, гнилостная вонь обволакивает её, заглушая все чувства. Её пальцы сжаты слишком сильно, словно без её воли, но она не может заставить себя разжать их — что-то сильнее её удерживает их в этой судорожной хватке.    Её сознание дрожит, размывается, как тень, и что-то холодное, безжалостное пробирается внутрь. Ей кажется, что она кричит, но звук уходит в пустоту, как будто её голос больше не принадлежит ей. Её глаза словно плавятся, разрываются от боли, жгутся огнём, но тело не подчиняется — будто каждый мускул, каждая клетка её принадлежит чему-то чужому и холодному. Её собственный ум, отстранённый, безжалостный, наблюдает за происходящим, как если бы это был театр марионеток, а не её жизнь. Лэйн слышит каждый вздох, каждый испуганный шёпот вокруг, охи и ахи людей, суженные глаза, будто прожигающие её насквозь. Что-то тёмное просыпается внутри, настойчивое и хищное, словно голодный зверь, пробирающийся к самому её сердцу.    И тут её сознание заполняет единственная мысль: убить. Она чувствует, как это желание, непреодолимое и обволакивающее, растекается по ней, заполняет её до кончиков пальцев. Руки чешутся, пальцы невольно начинают сжиматься, как когти, готовые разорвать эту толпу, разорвать каждого, кто смеет смотреть на неё. Но в последний миг она вырывает себя из этого темного плена. Стиснув зубы, заставляя себя, она вцепляется ногтями в свои ладони, вонзая их до боли, пытаясь унять дрожь, вернуть контроль. Её руки, скрюченные и напряжённые, сжимаются в кулаки, Лэйн не поворачивается и уходит, сдерживая ту бурю, что рвётся изнутри, чувствуя, как каждое её движение отдаётся болью и железной волей.    — Лэйн, — эхом отдается в её голове. Она снова думает, что это настойчивый, чужой шепот. Сжимает ладони до боли, что унять дрожь.    Она спешит прочь с площади, ноги едва держат её, будто тонут в снежной каше. Жар внутри разрастается, невыносимая волна накрывает её, словно кто-то облил горячей водой, и всё вокруг начинает кружиться. Тошнота накатывает с новой силой, поднимается из глубины, готовая вырваться наружу. Лэйн едва сдерживается, стараясь не смотреть по сторонам, её сознание затуманено, и в голове бьётся один лишь вопрос: как выбраться отсюда.     Сквозь серые зимние многоэтажки, замёрзшие от времени и серости, она шагает, стараясь не думать о том, как остужает её ветер. Но одновременно внутри неё пылает жар, раскалённый и нестерпимый, который заставляет её потеть в этом холоде. Лэйн чувствует, как сердце колотится в груди, как будто пытается вырваться на свободу, и каждый вдох становится тяжелее. Внезапно за её спиной раздаётся голос Каина — тот, кто не перестаёт кричать её имя. Его крики громкие, настойчивые, но сейчас ей нет до него дела. Вся её концентрация уходит на борьбу с собой, с состоянием, которое накрывает, как плотное одеяло. Она ускоряет шаг, стараясь игнорировать его, будто это всего лишь эхо, которое она оставляет позади. В её ушах — только шум: тиканье сердца, гудение разума и невыносимое желание отстраниться от всего.    Каждый шаг в этом сером мире становится борьбой, и она всё больше погружается в свои мысли, отстраняясь от реальности, стремясь вернуться домой, в безопасное место, где её не сдавливает ни жара, ни холод, ни призрачные воспоминания, а только тихая тишина.    Лэйн почти добралась до двери своего дома, когда почувствовала, как кто-то хватает её за локоть. В сердце мгновенно вспыхнуло тревожное напряжение — испуг сжался в комок, будто холодная рука вонзилась в её желудок. Она обернулась, и её взгляд встретился с темными глазами Каин, полными настойчивости и беспокойства.    —…Что происходит?    Её первое ощущение — это ужас, как будто она наткнулась на тень, вырвавшуюся из ночи. Но быстро, как волна, это чувство сменяется другим — напряжённым узлом, который завязывается в её животе. Почему-то он смотрел на неё так, будто знал, что творится у неё в голове, и эта мысль вызывала у неё невыносимое волнение.    Сердце колотилось в груди, перебивая ритм, и в груди разгоралась странная смесь страха и какого-то неясного ожидания. Словно они были связаны невидимой нитью, которую ни одна из них не могла разорвать. Её ум метался между желанием убежать и нуждой немедленно вырваться.    — База «Адам». Я говорила, что мне нужно уехать через несколько дней, но планы поменялись. Мне необходимо уехать завтра. Немедленно.    — Вот так внезапно? — выдыхает Каин.    — Я должна отсчитываться? — так говорит Лэйн, покрывая голос сталью, что покрывает её саму внутри.    Каин лишь вертит головой, явно не веря ей.     — Хорошо, я спрошу по другому: что произошло на площади? Лэйн, твои руки по локоть в чьей-то крови. Ты напугала весь городок, и теперь они думают, что ты самая настоящая убийца. Что произошло, после того, как ты отошла от лавки?    Внутри неё разразилась настоящая буря. Одна часть, эта охваченная страхом и паникой, бездумно кричала: «Беги немедленно» Она могла просто развернуться и уйти, раствориться в ночи, оставить всё позади. Но другая часть, та, что боролась с растерянностью, уже стремилась открыть ему душу, объяснить, рассказать всю правду, в надежде на понимание и поддержку. Она знала, что это может быть последней попыткой спастись, но и осознание того, что именно произошло, пугало её до глубины души.    Её горло сжалось, и на мгновение слова застряли в нём, как кристаллы льда. Лэйн, так и не ответив на его вопрос, лишь тяжело вздыхает, чувствует, как жар все ещё ютиться в ней.    Она медленно развернулась, не в силах больше выдерживать его пристальный взгляд. Внутри неё бурлили противоречивые чувства, как если бы тысячи эмоций одновременно сжимали её сердце в тиски. Снег под ногами хрустел, когда она сделала шаг в сторону своего дома, оставляя за собой этого человека, его вопросы и заботу. Он мог оставить их себе. Ей все равно не чем платить.    Каждый шаг давался тяжело, как будто она погружалась в вязкую массу, которая тянула её обратно, но Лэйн заставила себя идти вперёд. Холодный воздух проникал в лёгкие, обжигая горло, но ей было всё равно — она чувствовала лишь пустоту, которая постепенно заполняла её. В голове всё ещё вертелись его слова, его беспокойство, но она не могла позволить этому овладеть ею.    Дом был впереди, его тёмные контуры просматривались сквозь падающий снег, и она ускорила шаг. Её руки дрожали, и она сжимала кулаки, чтобы не выдать того, что творится внутри. Лэйн боялась, что кто-то может увидеть, как она ломается, как ей не хватает сил держаться.    Её шаги были ровными, почти бесшумными, но каждый шаг давался с неимоверным усилием. Она чувствовала его присутствие за спиной — каждый взгляд, каждый вдох, его молчаливое ожидание, словно он знал больше, чем ей хотелось бы. Словно он видел ту трещину, что разрасталась в её душе, и молча наблюдал, как она сражается с этим надломом. Она знала, что стоит ей позволить себе ослабеть, расслабиться хотя бы на мгновение — и она рухнет, и всё, что она так старательно прятала, выплеснется наружу.    Но она не могла себе этого позволить. Её тело словно застыло, мышцы напряжены, пальцы холодны от сдерживаемого страха и боли. Она упорно держала голову высоко, стараясь не выдать того хаоса, что творился внутри. И хотя каждый шаг отзывался болью в сердце, она продолжала идти к двери. Казалось, что стены дома, к которому она приближалась, всё видят, знают, готовы принять её такой, как она есть, но она сама — не готова.    Секунда на то, чтобы остановиться, обернуться и рассказать ему обо всем. Нет, это не правильно. Она справится сама.    Сдерживать себя стоило невероятных усилий, и порой ей казалось, что её собственное тело больше ей не принадлежит, будто каждое движение подчинено не ей, а её воле остаться целой — хотя бы внешне.    Лэйн подошла к двери и прижалась к холодному металлу ключа, замерзшего на морозе. Ноги стали ватными, но в тот момент, когда она открыла дверь и оказалась в уютном, защищённом пространстве, её охватило чувство безысходности. Она была дома, но не могла избавиться от того, что случилось на улице, от того, что навсегда изменило её. Закрыв за собой дверь, она ощутила, как мир за пределами исчезает, но тень её поступка осталась, навсегда застрявшая в её сердце.                                   • • •    Машина грохочет по дороге, её кузов покачивается на каждой кочке, и холодный утренний воздух пронзает салон. За окнами мир медленно оживает под первым светом рассвета: небо начинает светлеть, окрашиваясь в холодные, нежные тона, и в этом робком свете силуэты людей и зданий кажутся размытыми, как воспоминания из давно забытой жизни. Лица прохожих — едва различимые пятна, тени, которые всё больше растворяются в утренней дымке.    Лэйн смотрит на эти исчезающие образы, и её сердце сжимается: они напоминают ей что-то драгоценное, утерянное. На ум невольно приходят рассветы её детства, когда мама будила её тихим шёпотом, и они вместе встречали первые лучи солнца, стоя у окна с чашкой горячего чая, или когда они выбирались рано утром в ближайший лес, на озера, дают посмотреть как оно красиво передает краски неба. Эти моменты — наполненные теплом, уютом, ласковым светом — так давно остались в прошлом, что кажется, это было не с ней. Но сейчас, пока за окнами медленно разгорается день, воспоминание оживает, болью пронзая сердце.    Она вдруг вспоминает ещё один рассвет, когда рядом был Каин, что остался где-то там, позади. В тот день они впервые встретили утро вместе: в тишине они стояли, глядя, как огненный свет пробивается через туман. Это был хрупкий, незабываемый момент, когда её сердце было открыто, а будущее казалось бесконечным.    И теперь, когда солнце вновь поднимается над горизонтом, её внезапно пробивает до глубины души. Воспоминания рассыпаются в мыслях, как пепел, и в ней образуется трещина — неотвратимая, невидимая, раскалывающая её изнутри. Лэйн смотрит в окно на пейзажи, которые проносятся мимо, и понимает, что оставляет слишком многое. Слишком родной город медленно исчезает вдали, будто она смотрит на него в последний раз, и ощущение прощания заполняет её горькой смесью утраты и тоски.     Она знает, что впереди её ждёт неизвестность, что, возможно, прежняя жизнь останется в прошлом. Но пока машина удаляется от города, она не может оторвать взгляда от ускользающего пейзажа, чувствуя, как память, словно неугомонный призрак, тихо касается её, оставляя долгий след.    Её сердце сжимается, когда в памяти всплывают обрывки прошлой ночи — сцены, как вспышки огня в темноте. Лэйн помнит, как холодный воздух разрывался её хриплым дыханием, как вокруг всё растворялось, оставляя лишь один-единственный всепоглощающий импульс, от которого никуда не сбежать. Жажда, неистовая, неуправляемая, пронизала её до костей, как лихорадка. Казалось, что в венах течёт не кровь, а раскалённая лава, разжигая её тело изнутри.     — С вами все в порядке? — раздается рядом. Мужчина в темной военное, с оружием в руках смотрит на неё украдкой. Вероятно заметил слишком яркую перемену эмоций.    — Да.     Ей становится невыносимо стыдно, больно, словно эти воспоминания разрывают её на части. Она закрывает глаза, но это не помогает — жар, как страшный, мучительный след, остаётся внутри, напоминая о том, что она не сможет просто так забыть прошлую ночь.                                   • • •       empires — ruelle.    За окнами машины, за мутным стеклом, всё, что некогда было знакомо и привычно, теперь превращалось в чужой, опустошённый мир. Поля лежали чёрными, выжженными дотла, словно земля сама отреклась от жизни. Повсюду, куда ни глянь, ошмётки гнили, обугленные остатки, будто земля с трудом пыталась удержать в себе следы некогда существовавшего здесь тепла. В некоторых местах зияли дыры, глубокие, будто пустые глаза, и они разрывали почву, уходя в неизвестную тьму под ними.      Вдали виднелись руины города. Разрушенные, дымящиеся останки зданий тянулись к небу обугленными костями, нависали над горизонтом, как упрёк. Здесь когда-то кипела жизнь, но теперь всё было покрыто пеплом и камнем, как после страшного сна, от которого не пробудиться.    Небо тяжёлое и серое, как ржавое железо, висело над землёй, не пропуская солнечного света — лишь едва различимое, мрачное свечение проступало сквозь плотные тучи, похожее на блеклые угли в угасающем костре. Окружающий мир казался застывшим, словно сам воздух загустел от пепла и гари, обволакивая руины плотной, удушливой дымкой. Тишина повисла над землёй, и она была настолько абсолютной, что казалась почти болезненной. Лишь иногда, прерываемая далеким эхом грохота — может быть, падающих зданий или невидимых громов, — эта тишина на миг оживала, а затем снова сгущалась.    Земля выглядела израненной, как живое существо, содранное до костей, покрытое язвами и чёрными шрамами обугленных пустошей. Мертвые деревья, их ветви застыли, как скрученные пальцы, указывающие в пустоту, а под ними сухие русла рек, пересохшие, словно даже вода отвернулась от этого проклятого места. Из земли то там, то здесь торчали обломки металла, уродливые осколки прошлого, одинокие остатки машин, которые ржавели, словно выброшенные трупы, оставленные гнить на виду у всех.     Здесь не было ни птиц, ни животных — ничто живое не нарушало этого мёртвого безмолвия. В этом выжженном, разорённом мире не осталось места для жизни, лишь память о ней, затерянная среди разрушенных городов и обугленных пустошей. Будущее здесь исчезло, растворилось, и даже время, казалось, замерло, оставляя этот мир в вечном состоянии разрушения и запустения, словно это был последний миг, продлившийся бесконечно.    Она повернулась к военному, сидящему напротив неё. Его лицо было каменным, отрешённым, а глаза пустыми, словно он привык смотреть на эту картину каждый день. Как будто руины и пепел стали для него нормой. Она почти ненавидела эту отстранённость — он видел то же, что и она, но казалось, это не касалось его так, как её.     — Что происходит? — вырвалось у неё, и голос звучал хрипло, слабо, но с холодным оттенком. Признаться честно, Лэйн и понятия не имела, что за пределами её городка может твориться настоящий Ад.    — Апокалипсис.    — Что? — истерично выдала Лэйн.    Она не знала, чего ожидала услышать, но молчание военного лишь усиливало ощущение пустоты вокруг.  • • •    Ночной воздух был густым и прохладным, словно вода в глубоком озере, а вокруг царила напряжённая тишина. Машина остановилась с лёгким рывком, и один из солдат, не поднимая глаз, сообщил Лэйн, что они прибыли. Она сделала глубокий вдох, как перед прыжком в незнакомую тьму, и шагнула на землю.     Первое, что она заметила, — тусклые огни по периметру базы, очертания которых расплывались в сумраке. Это место дышало силой и тайной. Серые, будто выточенные из камня, здания возвышались вокруг, угрюмые и непреклонные, как молчаливые стражи. В воздухе висела странная тишина, нарушаемая лишь редкими отголосками шагов и звяканьем металла где-то вдалеке.     Атмосфера этого места давила на главную героиню, словно невидимый тяжёлый покров. Каждое её дыхание становилось всё труднее, а сердце колотилось в груди, как если бы от влечения к этому месту, чему Лэйн неосознанно удивилась.    Тёмные силуэты военных, бегущих в различных направлениях, казались ей марионетками в спектакле, в котором она сама не играла, а лишь наблюдала, замирая на месте. Свет фонарей, пробиваясь сквозь тьму, подчеркивал каждый шаг, каждый поворот. База, когда-то казавшаяся лишь бесцветным фоном, внезапно наполнилась живым, но пугающим резким движением. Гулкие шаги и короткие разговоры пересекались с ощущением настороженности, что-то мрачное и неопределённое витало в воздухе, и ей стало ясно, что что-то важное и опасное происходит именно здесь и сейчас.    Огромные бетонные блоки ограждали территорию «Адам», опутанную колючей проволокой, ржавой и острой, как старые раны. По периметру базы тускло мерцали прожекторы, но их свет казался слабым и бессильным перед густым мраком. Лёгкий ветер качал проволоку, заставляя её поскрипывать, будто чей-то шёпот доносился из темноты. В самом центре возвышалось командное здание — массивный, угловатый блок, от которого исходил едва уловимый холод. Говорили, что где-то в его подвалах скрыты комнаты без окон и двери, ведущие всё глубже в недра, туда, куда не доходят ни свет, ни звук. На дверях по-прежнему висел герб, выцветший и почти стёршийся, но его очертания всё ещё вселяли страх.    Каждое здание казалось неподвижным, но живым, как будто скрывало в своих тёмных глубинах что-то, готовое пробудиться. Ветер пробежался по пустым коридорам, бросая в лицо Лэйн лёгкий запах пыли и старой стали, перемешанный с чем-то едва уловимым, словно запах давних воспоминаний.    Густой туман струился по улицам, завуаливая свет фонарей, и в этом призрачном свете Лэйн заметила силуэт колокольни. Она возвышалась на фоне мрачного неба, её остроконечная крыша будто пронзала тьму, а старые кирпичные стены казались покрытыми инеем, искрящимся, как драгоценные камни. Странное чувство охватило её, когда взгляд упал на это здание. Лэйн застыла, словно парализованная, и её сердце забилось быстрее. Что-то в этой колокольне вызывало в ней смутные воспоминания — ощущение дежавю, которое было одновременно знакомым и тревожным. Она словно слышала звон колоколов, который доносился из глубины времени, хотя на самом деле вокруг царила тишина.     Внезапно всё вокруг неё изменилось. Лэйн ощутила, как её тело приподнимается, и мир вокруг начинает расплываться, как нечеткая картина, которую вдруг смахнули с холста. В этот момент оглушающий звон колоколов раздался в её голове, словно тысячи металлов столкнулись в ужасной симфонии. Звук был таким мощным, что его эхо пронизывало каждую клеточку её существа, заставляя её замирать в ужасе. Небеса над ней трещали, как старые бревна, разламывающиеся под тяжестью бурной стихии. Она увидела, как луна на горизонте разрывается на части, словно хрупкий стеклянный шар, осыпая мир сверкающими осколками. Вдали солнце и луна столкнулись, и это столкновение породило яркое свечение, заливающее всё вокруг огненным светом, который отражался в её испуганных глазах.     На земле царил хаос. Здания рушились, словно карточные домики, люди метались в панике, их крики и стоны сливались в единое бури звуков. Земля под ногами дрожала, в то время как вокруг разрывались небеса, и в воздухе витал запах разрушения — горький и едкий, словно запах горящего металла.    Каждое биение сердца отзывалось в унисон с треском небес, а звон колоколов, казалось, был предвестником конца. Её мысли метались, словно птицы в клетке, сбиваясь в кучу, но не находя выхода. Внутри неё клокотали сомнения и страхи, создавая шум, который заглушал всё остальное. Ощущение дежавю, преследовавшее её с тех пор, как она оказалась здесь, становилось всё более удушающим, как туман, который медленно заполнял каждую щель в её разуме.    А затем всё прекратилось слишком резко. Звук металла вдали вырвал Лэйн из мыслей, заставляя ту осознать где она находится. Казалось, что время замедлилось, а каждая секунда тянулась вечно. Она глубоко вдыхала, стараясь успокоить дрожащие губы, но беспокойство не оставляло её. Колокольня казалась живой, словно наблюдала за ней своими невидимыми глазами. Снежные хлопья медленно падали с неба, и каждый из них казался ей предвестником чего-то зловещего, чем-то давно забытого, что вновь пробудилось в её душе. Её мысли метались, словно ослеплённые метели, пытаясь поймать ускользающую мысль. Почему это место казалось таким знакомым?    Военный стоял в тени старого дерева, его фигура неразличима на фоне мрачного пейзажа, но глаза зорко следили за Лэйн, стоящей неподалёку. Она была поглощена своим созерцанием, взгляд устремлён на вершину колокольни, которая возвышалась на фоне угрюмого неба. У неё на лице читалась смесь удивления и тревоги, что только подогревало его интерес. Военный медленно двигался, стараясь не привлечь её внимания, каждый шаг был выверен и осторожен, как будто он пробирался по минному полю.    Постепенно он подошёл ближе, стараясь оставаться незамеченным, но его глаза не отрывались от неё. Она, казалось, не замечала его приближения, погружённая в свои мысли, и это добавляло ситуации ещё большее напряжение. Военный невольно подумал о том, что в её взгляде скрыто что-то большее, чем просто интерес — нечто, что могло изменить всё вокруг.    — Если однажды вы услышите звон колоколов, знайте, что этот день или ночь будет вашей последней, — грубый баритон мужского голоса даже не заставил Лэйн шелохнуться, чего предполагал военный, весьма удивившись.    — Она стоит здесь, чтобы предупредить о людской кончине? — она резко перевела взгляд, не моргая, от чего военный едва ли шелохнулся.    — Да, — выдохнул тот, — нам стоит поторопиться. Вас ждут внутри.