Glaube an Liebe_Том II

             – Что? – очнувшись от наваждения, Лосев озадаченно взглянул на заговорившего.       Рабэнхерц с выражением вздохнул, потёр переносицу.       – Вы сами не свои были только что! – негромко ответила за того Софья Викторовна. – Пришибленные какие-то, растерянные. Что случилось-то?       Учёному остро захотелось соврать либо уклониться от ответа. Однако его снова опередили.       – Та песня недавно,.. – хрипло заговорил Винтерфельд. – Чья она?       – Насколько мне известно, её исполняет некий ВИА СМШ, – проявил свои знания музыкальной эстрады Рабэнхерц. – Сравнительно новый ансамбль, они где-то с год на сцене. Редко где выступают, хотя есть некоторые известные шлягеры. Песню "Однажды" они явно недавно записали: раньше я не слышал её, а вот голос исполнителя уже доводилось слыхать. Она ведь понравилась вам?       – Не то слово! – предупредительно схватив супруга под столом за колено, выпалил Лосев. – Сейчас хотим домой сходить и поискать в сети её запись.       – Так уж понравилась?! – прищурился Карпатьев, многозначительно взирая на них.       – Да! – идеально в унисон на два голоса.       – Нам пора, – уже сам дополнил Лосев, крепко стискивая локоть Винтерфельда. – Увидимся завтра.       Он вперёд коллеги спешно уволок того в коридор. Впрочем, инженер торопился не меньше, будучи ещё под впечатлением от песни. Оба едва не забыли забрать военное снаряжение, торопясь уйти в ночь.       И молчали весь путь, поневоле ускоряя шаг. В относительной темноте: света редких звёзд и убывающей луны вполне хватало, чтобы ориентироваться в октябрьских лесах. О возможной слежке было забыто, как и обо всём на свете. В обоих сердцах стучало адреналином небывалое волнение. Сильнее всего отражающееся на состоянии немца, вскоре перешедшего на бег.       – Пим! – вырвалось у Лосева, понявшего, что сильно отстаёт от супруга. Прибавил скорости, но бежать во мраке ночи за фигурой, почти скрывшейся из виду, сложно. Как минимум, травмоопасно, ибо учёный всего через четыре шага обо что-то запнулся носком кроссовка и с глухим вскриком рухнул носом в пожухлую траву.       Однако нет худа без добра. Услышав его крик, Винтерфельд замер на мгновение, метнулся назад.       – Цел? – коротко бросил инженер, за плечи приподняв ошеломлённого падением Лосева.       – Да, – тот отбросил с лица непослушные волосы, второй рукой вцепился в рукав супруга: – Но давай не будем бежать!       Звук понимания. Помогли подняться и потом всю дорогу держались рядом. Вспомнили наконец про осторожность, то и дело зорко вглядывались через линзу "супернуля" в окрестности, сокрытые ночным пологом. Однако до дома повезло добраться без затруднений.       Быка за рога Лосев взял сразу, едва ввалился следом за супругом в спасительные стены коридора.       – Дьявол! – вырвалось у него во время передышки сидя на одном колене. – Ну и эффект!       – М-м? – едва глянули на учёного, привалившись к стене в аналогичном стремлении перевести дух.       – Песня та! – вырвалось в сердцах. – Тебя-то она чем очаровала?       Молчание. Задрав голову, Лосев по лицу супруга видел: высказать желают многое, да слов не находится. Впрочем, как и у него. Понять, что разбередила та песня, было крайне сложно. Интуиция до сих пор вопила, что затронуто нечто глубоко личное, касающееся напрямую их обоих, то, о чём излишне говорить, ибо главное уже сказано. Но почему так колотится сердце, а тело охватывает дрожь от звучащих поныне в памяти строф? И так неловко смотреть друг на друга, чего не было уже давно!       – Алекс, – спустя звенящую вечность раздался хриплый голос Винтерфельда. – Я... не могу дать точный ответ. Извини.       – Не извиняйся, – пробормотал учёный, с силой проведя ладонью по лицу, помассировал уголки глаз. – У меня самого слов нет. Просто... чувствую, что... дрожит всё внутри. Как вспомню эту мелодию... Бр-р!       Его передёрнуло, благо забыть пресловутую музыку реально не было никаких возможностей. Эффект навязчивой песни во всей красе. И это слово – "однажды" – задевало именно те струны в сердце и душе, которые бередили память о пережитых полгода и более назад событиях.       – Я к компьютеру, – обронил Винтерфельд тихим тоном, зная, что его услышат, наскоро избавился от обуви и двинулся в кабинет.       Учёный не сразу отправился следом. После выброса адреналина привычно охватило желание перекусить. Вняв сему порыву, он тоже разулся, наскоро сходил вымыть руки, прежде чем заняться приготовлением бутербродов. Стандартный перекус, которого наверняка хватит, ведь ранее неплохо довелось насытиться разносолами в гостях у Рабэнхерца. Но когда Лосев вошёл с заполненным подносом в кабинет, то мигом понял: дозваться коллеги можно не пытаться. Сидя в наушниках перед монитором, Винтерфельд ничего не слышал и наверняка не видел. Пришлось поставить поднос со снедью на тумбу у дивана и на время сесть, ожидая любой реакции со стороны.       Минуло почти с четверть часа, прежде чем Лосев понял: пора вытряхивать супруга из музыкального ада, который тот себе устроил. Сперва потянуло проделать это грубо, но потом он вспомнил о раннем желании потанцевать, еле подавил злорадную усмешку. И решительно шагнул к немцу, дабы сорвать с ушей того наушники.       – Алекс! – тотчас обратили на него раздосадованный взгляд.       – Если ты так хочешь пресытиться этой песней, то приглашаю потанцевать под неё! – прямо заявил Лосев, протянув ладонь супругу. – Как у Карла ранее. Ну?       На него сперва взирали как на восьмое чудо света, но спустя несколько секунд заминки резко встали с кресла, взяли за протянутую руку.       – Вальс? – в своей привычной манере уточнил Винтерфельд, второй рукой успев переключить звук с наушников на динамик.       – Как пожелаешь, – не менее сдержанный ответ.       Ещё пара кликов мышкой, потом рывком притиснули одно пылающее сердце к другому.       Как выяснилось в следующую минуту, двигаться в ритме вальса Лосев умел, пусть и неуклюже. И то поначалу. Поймав ритм мелодии, он сам рискнул повести в танце, но сдержанная просьба во взгляде Винтерфельда убедила пока не пытаться. Сдавшись на милость супруга, учёный заодно улыбнулся, оценив происходящее в несколько комичном ключе, плотнее прижал левую ладонь к лопатке того.       – Не думал, что ты опять меня удивишь,.. друг мой упорный! – подметил он негромко.       – Разве не наоборот? – приподняли на это одну бровь.       Лосев громче фыркнул, прижал любимого плотнее к себе.       – Мы оба хороши! – признал он.       Ненадолго прижались поцелуем к губам, потом, продолжая неспешно двигаться под закольцованную песню, предложили:       – Мне хочется петь. Не против?       – Почему бы нет?! – учёный враз насторожился всем телом. Просто потому, что лишь один раз когда-то довелось случайно услышать пение Винтерфельда. Поразившее тем, что у того оказался на удивление приятный голос, да и слух имеется. Лосев тогда списал всё на общие гены – всё же племянник Рабэнхерца, у коего вовсе имелся абсолютный слух, – но с той поры лелеял надежду ещё разок услышать пение супруга. И вот – напрямую предложили сие. Пусть и подпевая в такт песне, сперва нерешительно, но потом голос инженера окреп. Двигаясь в одном ритме с ним, грудь к груди, ощущая родное тепло, не отрывая глаз друг от друга, Алексей сознавал, что уже никогда не забудет ни этот вечер, ни медленный танец, ни хрипловатый баритон прямо в лицо, напевающий:       –... ставшее важным.       И станет на сердце так сладко,       Как только однажды, однажды, однажды       Это поймёт дух твой...       Если бы не призрачное сияние над рабочим столом, чёрта с два бы Лосев рискнул прервать пение супруга. Но сияние будто становилось ярче, вот и пришлось позвать:       – Пилимунд!       Враз умолкнув, Винтерфельд обратил взгляд, куда ему указали кивком. Недоумённо нахмурился, оценив состояние эрзоскопа, парящего над столом. Прибор не просто сиял изнутри – некоторые пластины отделились и на голубовато-белых световых нитях парили близ корпуса.       – Чего это он? – вырвалось у Лосева, сам он плавно высвободился из родных объятий, шагнул к эрзоскопу. Вытянул руку к тому, но её неожиданно перехватили. Повернув голову, он встретился с предостерегающим взглядом Винтерфельда, где выражалось желание рискнуть самому. Помедлив, учёный кивнул, не понимая пока, как оптимальнее действовать.       – Эрзоскоп, – обратился его коллега к прибору. – Указать причину своего... текущего процесса.       Одна из парящих дуговых пластин сдвинулась левее, на её месте же образовалась голографическая надпись: "Запрос принят". А секунды три спустя другая пластина, более крупная, подлетела к мужчинам и замерла в полуметре от них.       – Глазам не верю! – Лосев мигом её перехватил, удерживая внешней стороной вверх. – Это же!..       У инженера тоже перехватило дыхание: над пластиной мелкими, но читабельными буквами высветилась невероятная надпись. Невероятная во всех смыслах.       – "Однажды о смерти скажи и надежду вновь обрети", – вслух прочитал её Лосев, ощутил, как по спине забегали ледяные мурашки нервного беспокойства. – Что это значит?       – Может, то, что... со мной ранее случилось? – тихо произнесли близ его уха.       Учёный враз поднял испуганный взгляд на коллегу, стиснув в пальцах злосчастную пластину. Та даже не треснула.       – Не поздновато ли? – вырвалось у него. – Пим, это уже было! Не знаю, в чём дело, но если эта вещь о чём-то предупреждает...       – Сбой в программе? – предположил Винтерфельд, однако уверенности в голосе толком не было.       – Эрзоскоп, обозначить причину данной надписи! – вместо ответа обратился Лосев к прибору.       Над тем высветилась знакомая надпись: "Конфиденциальная информация. Доступ запрещен."       – Попробуй ты, – требовательно кивнул на прибор учёный, обращаясь к супругу.       Кашлянув, Винтерфельд чуть переиначил запрос:       – Эрзоскоп, выявить и предоставить все доступные данные, связанные с фразой: "Однажды о смерти скажи и надежду вновь обрети".       Прибор помигал огнями пару секунд, но повторил тот же запрет о доступе.       – Алекс, на это я запрет не ставил! – спешно выпалил Винтерфельд под выразительным взглядом супруга. – Я закрыл доступ к другим данным.       – Ладно, я верю, – кивнули ему, глянули на злосчастную пластину, надпись над которой успела погаснуть, нервно потёрли шею сзади. – Знать бы, что та надпись означает?       – Возможно, два варианта, – уверенно предположил инженер. – Предупреждение либо кодовая фраза.       – Или и то, и другое, – с выражением посмотрели на него.       Они обменялись понимающими взглядами.       – Если Сашка с этим как-то связан,.. – начал было Лосев, но его тотчас перебили.       – Домыслы не нужны, – Винтерфельд смотрел на него как никогда серьёзно. – Алекс, пообещай, что будешь осторожен.       – Ты тоже.       Обещание мигом стало скреплено пылким чувственным поцелуем. После коего из уст учёного закономерно прозвучало шёпотом:       – Теперь я хочу тебя.       – Как скажешь, mein Liebe, – с готовностью ответили ему.