country house.

19.06.1896 один день из лета. из счастья, любви и доверия.

— • —

10:26 am.

Птицы звучат щебетанием утра; губы — ранней свежестью их поцелуя. Майкрофт одаривает тактильной щедростью: обнимает греющую под боком осиную талию, скользит пальцем в ямку белоснежных лопаток. Надавливает легонько, мажет под линией челюсти. Альберт — излишне чувствительный — мурлыкает мягко на ушко, щекочет кончиками путающихся патл улыбчивое личико. И эта улыбка, добрая и нежная, принадлежит исключительно Альберту (к слову, как и её обладатель). — Я бы тебя съел вместо завтрака, — Альберт приподнимается на локтях, сдувает со лба прилипшие от пота пряди. Его целеустремлённый взгляд не внушает доверия, но Майкрофт стойко выдерживает. Нахально сгибает ногу в колене, упирается им между подтянутых ляжек, отчего выхватывает изумлённое «ах». — А кто тебе тогда будет готовить обед? — парирует Майкрофт, приподнимая брови в шутливо-надменной победе. Альберт цокает. Возвращается в колею: распрямляется величаво, откидывается на подставленное, словно специально ему, бедро, как на спинку собственного трона. Руки элегантно выводит вперёд, не сжимая расправленных плеч. Пальчиками изящно едва касается малость выше паха. Совсем ненароком большими задевает тёмные волоски, чуть-чуть выглядывающие из-под тонкого покрывала. — Ты сомневаешься в моих кулинарных способностях? — Да. Альберт распахивает свои наполняющиеся имитированными слезами глаза, раскрывает рот в немом «о» и театрально прикладывает ладонь к груди. Он медленно скатывается расстроенной кляксой по ноге и собирается в комочек брошенного котёнка у стены. Представляет себя в мокрой коробочке, под лондонским дождём, где-то на улице. Совсем один. И Майкрофт почти верит. Даже готов смахнуть с ресниц влажность. Но этот ежедневный спектакль всегда кончается славно: Майкрофт подбирается ближе, стекает по постеле вниз, чтобы не удариться о снижающийся из-за угловатости крыши потолок. Его руки тянут клубочек печали в свои тёплые объятия, губы мнутся по загорелому плечу, и Альберт, конечно же, тает. — Но знай, — он оборачивается и тут же перебивается наглым чмоком в его — безусловно! — недосягаемые губы. — Ну что ты такой разбалованный?! Где Ваша солидность, Правительство?! — Мой муж её из меня вытряс. Альберт закатывает глаза. Нарочито. Ведь следом сам перекатывается насколько возможно ближе, совершенно случайно и искренне желанно попадая своими в уголок чужих губ. — Ну так вот, — деловито продолжает Альберт, как будто не на его ягодицу сейчас открыто покушаются чужие пальцы, которые так невзначай кружат от крестца и до середины позвоночника, — искупить вину окончательно ты можешь только блинами. — Всё, чего пожелает милорд, — усмехается Майкрофт и всё же напоследок сжимает оголённый зад под возмущённое «ой». Альберт протестующе такому безобразию хмурится, однако следом тут же сдерживается, чтобы противоречиво не захныкать от отсутствия тесноты, которую так компенсировал сейчас поднимающийся с кровати Майкрофт. Ему удаётся насладиться картиной заднего вида, прежде чем на тех точках комнаты, где, щеголяя, соблазнительно наклонялся Майкрофт за своей раскиданной по полу (это всё ветер, а не порыв вчерашней страсти) одеждой, не образовывается неумолимая пустота, а из-за сквозняка особенно громко не хлопает дверь. Альберт, разочарованно поджимая губы, направляет свой отсутствующий взгляд в окно. Без Майкрофта одиноко, даже если он уходит весьма недалеко. Это навевает совершенно недавние воспоминания из покинутого ими на весь июнь Лондона. Когда заботливый Майки не будит мужа, на прощание невесомо целует в щёчку, а Альберт потом просыпается в этой огромной кровати в одной из спален поместья Холмс-Мориарти и едва ли не меланхолично вяжет перед окошком в томительном ожидании супруга. Альберт встряхивает тяжёлой от мыслей головой. В конце концов, у него нет абсолютно никакого желания возвращаться в рефлексию. Сколько бы лет ни прошло, самобичевание, сковывающее получше железных оков, — ненавистно всей душой до сих пор. Он отбрасывает в сторону одеяло. Не может ни умилиться в очередной раз стоящим на тумбочке в рамочке маленьким Холмсам. Дело в том, что этот дом принадлежит не Майкрофту, а его родителям, которые уже очень давно не покидают свой особняк в пригороде Лондона из-за возраста и подходящих с ним болезней. А снести эту скромную избушку-старушку рука не поднимется. И Альберт чувствует всей своей эмпатией, как что-то Майкрофта с этим домишкой связывает. Надо видеть, как слезливо Майкрофт заглядывает в их с Шерлоком бывшую комнату. Ей, скрипучей со всех сторон лачуге, далеко до хором, к которым привык Альберт. У неё непокрытые обоями деревянные стены, где-то между брёвнами застыла смола, а в маленькие дырочки пробираются назойливые вредители, которых мужчинам доводится найти под кроватью. Шерлока, между прочим. Видимо, там местный клуб. Противных букашек очевидно привлекают крошки печенек, какие-то обёртки, гнилые куски. Майкрофт вслух бранится на брата за то, что не убирался в труднодоступных местах. Но всю мелкую нечисть им, слава Богу, удаётся вытравить. Правда, они умудряются во время перестановки сломать придвинутый к окну противоположной от входа стены стол. Левые ножки оказываются слишком хлипкими и старыми для смены локации. Приходится выбрасывать. Майкрофт с исключительной заботой достаёт из ящиков какие-то камушки. Как выясняется, Шерли их коллекционировал. Забавная составляющая комнаты: посередине зелёной краской расчерчена линия. Майкрофт делится историей её появления: в свои восемь Шерлок решает, что уже взрослый, а Майкрофт под боком ему непременно мешает. И таким образом они делают себе «отдельные» спальные. Вот только пятнадцатилетнему подростку, которому тестостерон в голову ударяет, это особо не помогает: хочется пространства, где можно взаправду уединяться и не терпеть сказки о монстрах младшего, ими же его потом припугивая. Какая половина кому принадлежит — догадаться элементарно. Та, что выглядит, словно никто там и не жил — Майкрофта, даже из мебели в наличии только проеденное молью кресло. А Шерлок, видимо, забирать свои вещи не желает: его часть завалена всем, что остаётся из детско-подросткового бунтарства: сигареты в коробке с солдатиками, привезёнными отцом из Германской империи, рисунок на стене неприличного содержания прямо у изголовья кровати. Майкрофт злился, но растрогался из-за брошенного на накренившийся шкаф пыльного серого зайца без одного уха. Альберт обещает подлатать. У них на пороге в детскую даже зашёл душещипательный разговор о ребёнке, которого они оба желают воспитывать. Но, увы. В их время это невозможно, и это осознание невыносимо. Спальная, которую они тут бессовестно оскверняют, принадлежит родителям Майки. И Альберта первое время её размеры смущали. Из-за того, что эта комната находится на самом верху, стены здесь стоят домиком, отчего и без того маленькое пространство значительно сужается. Его занимает низкая двуспальная кровать. Визгливая (а под Альбертом и Майкрофтом тем более). Рядом прикроватная тумбочка. Напротив в крышу торчит постоянно открытое в безуспешных попытках избежать жары окно, выходящее на пейзаж сплошного неба. Альберту необыкновенно нравится смотреть через него на дождь и, если повезёт застать, молнию, разрезающую серое полотно. Альберт соскальзывает босыми ногами на деревянный пол, подбирает свою сиротливую белую сорочку. Он лениво юркает руками в рукава, поднимает их вверх и, распрямляясь в потягиваниях, упирается подушечками пальцев в потолок. Чувствует, как его тело облегает приятная лёгкая ткань нижнего белья. Он задерживается в этом сладком утреннем моменте, не отказывая себе в удовольствии до звёздочек перед глазами зажмуриться и блаженно зевнуть. Растянутый момент пробуждения обрывается, когда Альберт наконец встаёт. Выглядывает в оккупированный солнечными лучами пирамидный коридор и, прежде чем его ослепят, выбегает на носочках на лестницу. Ловко перепрыгивая ступеньки, спускается сначала на второй этаж, где как раз таки расположены детская и ванная (которую Альберт недолюбливает из-за непривычной ему страшной жестяной ванны-чаши), а потом и на первый — самый просторный. Здесь, после узкой спальной, словно дышаться начинает полной грудью. Может, из-за того, что окна тут выходят не на солнечную сторону, отчего не так душно. Альберт пересекает небольшую гостиную с двумя уютными креслицами и одним маленьким диванчиком, где ещё вчера он и Майкрофт попивали привезённое из города вино, празднующее свою шестилетнюю выдержку. В их первый день зал казался пустующим, но уже на второй Альберт накидал самодельных подушек и пледов, передвинул мебель поближе и перенёс из их спальной то ли длинную табуретку, то ли банкетку с оторванной подушкой, но, в общем, сделал столик. А что главное — в центре противоположной стены стоит чарующий своим зажиточным видом камин, который ярко контрастирует со всей остальной небогатой обстановкой. Майкрофт накалывает дров, и теперь они каждый романтик проводят перед завораживающим огнём. Альберт входит на кухню. Оглядывает её с неслыханным трепетом. А ведь есть в этой комнатке что-то по-семейному манящее. Даже эти странные нежно-розовые шторы с голубыми цветочками, которые до ужаса воняют маслом, и оторванная дверца шкафа с крупами имеют свою историю. Допустим, ваза, стоящая на столе, в которую Альберт уже поставил собранные полевые цветы, везде треснутая. Майкрофт рассказывает, что она была маминой любимой, а он и Шерлок её в перепалке разбили. Потом весь вечер вместе старательно заклеивали. Пускай Альберт и не хранит в уголке своего сердца детские воспоминания из этого домика, однако чувствует, как в своё время тут кипела жизнь. — За каким стулом ты сидел? — с нескрываемым воодушевлением спрашивает Альберт. Майкрофт, старательно взбалтывая тесто для блинов, хмыкает то ли любопытству Альберта, то ли всплывающим «приветам» прошлого. — До десяти лет по центру, — Альберт тут же устремляет свой взгляд на небольшой столик посередине кухни с пятью местами вокруг него. То, которое горделивым стулом одиноко стоит по центру с узкой стороны и принадлежит юному Майкрофту. — Но потом Шерлок обнаружил непонятное наличие у себя прав на это место и отобрал его у меня. Я сопротивлялся, как мог, но матушка была не на моей стороне, потому прогнала сидеть сбоку. — Почему ты не сел напротив? Мог просто стул пододвинуть. — Потому что так делал отец. Ему нравилось сидеть по центру, отстраненно курить трубку и читать газету. Он специально вслух проговаривал какой-то заумный заголовок, чтобы мы думали, что он занимается важными вещами. Однако я, не исполнилось мне и пяти, понял, что на самом деле он притворяется и читает там анекдоты. Помню, как маленький Шерлок однажды ел очень кремовый торт и, рассмеявшись своим детским глупостям, плюнул в отца. Альберт хихикает в подставленную ладонь, подходя аккуратно с порога, словно старается окунуться в рассказ и обрисовать в своей фантазии этот момент ровно так, как он происходил. — А он что? Накричал? — Да ну, — отмахивается Майкрофт. — Орать — это к матушке. Отец же, пускай и кажется всем злым и угрюмым, абсолютно не такой. На работе он, безусловно, был строгим и непоколебимым. Дома — добрым и чутким. В той ситуации он сначала удивился, потом огорчился. Весь оставшийся вечер сидел почему-то грустный, пока Шерлок не повис у него на шее, обнимая. Альберт проглатывает умилительное «о-о-о». Нежная улыбка не сходит к концу, а только расцветает под домиком из бровей. Он подбирается ближе, прикладывается к широкой спине головой и скрещивает впереди ладони. — Ты похож на своего отца. — Хочешь сказать, что я чувствительный? Враньё! — возражает Майкрофт и делает резвый шаг в сторону к плите. Альберт почти валится вбок, но объятия не разжимает, лишь сильнее в них стискивает. — Майки, я не видел человека чувствительнее тебя. Он, кажется, ощущает, как на пару секунд Майкрофт перестаёт дышать. Вдумчиво молчит до зарождения тревоги. Отмирает, когда первый блин требует своей румяностью, чтобы его перевернули. — И это не плохо, — не дожидается Альберт. — А мне особенно ценно, что ты не стесняешься быть таким при мне. Твоё доверие — мой подарок. — Ал, — Майкрофт замолкает, так и не договаривая. Да и как будто не надо. Альберт расслабленно поднимает уголки рта вверх, сам, как блинчик, растекаясь по спине Майкрофта. Откладывает это мгновение в свой альбом излюбленных. Его ладони ненавязчиво забираются под сорочку, гладят живот, поднимаются выше по рёбрам, останавливаются. Альберт обнимает крепче, перехватывая себя за локти. — Хочешь приготовлю для тебя твою страшную ванну? — Ванну? — Майкрофт задумчиво мычит. Он перекладывает блин на подготовленную рядом с плитой тарелку и наполняет сковороду новым тестом. — Я думаю, мы могли бы сходить на речку? — На речку? Альберт отстраняется и ослабляет хватку, позволяя Майкрофту в этих полуобъятиях повернуться. — Ну да. — Ты же знаешь, что я не умею плавать. — Я помогу. Альберт вздыхает. Всё же, ему больше по душе развлечения на суше. Вот покормить деревенских лошадок, а потом выгулять верхом — чудесное времяпрепровождение. А терять остатки своей аристократичной бледности и купаться голышом в предположительно грязной воде — такое себе. Но что не сделаешь ради этих щенячьих глаз? — Хорошо, — сокрушается Альберт. Майкрофт улыбается ребячливо, оттого смотреть на его собирающиеся в уголках глаз морщинки комично. Альберт накрывает щёку своей ладонью, на которую Майкрофт тут же легонько прикладывается головой. — Только не брызгайся, — нарекает Альберт. — Буду, — злодейски оспаривает Майкрофт, коварно перехватывает запястье Альберта и неугомонно рассыпается по нему поцелуями. — Ну тихо-тихо! — смеётся Альберт, пытаясь вырваться и самому уже заняться губами мужа. Они прерывисто целуются, едва не забывая про подгорающий блин. Он напоминает о себе характерным запахом. Майкрофт, пугаясь, отрывается от Альберта и отворачивается обратно к плите. Ему даже удаётся реанимировать слегка почерневший кулинарный шедевр. Впрочем, Альберту неважно: он блины Майкрофта проглотит любыми. Ну, разве что уж совсем горелые пропустит. — Ты сегодня помогаешь местным? — Никто не просил вроде. А ты? — Меня тоже. — А как же помочь дамам справить одиночество? — усмехается Майкрофт, припоминая, как в первые дни со всех сторон Альберта облепили деревенские женщины. — О боже! — отмахивается Альберт на шуточки Майкрофта. — Мне кажется, они уже поняли, кто мы друг другу. — Тогда почему на нас не идут с факелами? Альберт отходит к столу, усаживается и запоздало грустно хмыкает. Да уж, в Лондоне, если узнают о его с Майкрофтом связи, — с ними обойдутся точно не очень, и это ещё с учётом того, что Майкрофт — уважаемая персона. Здесь же всё иначе. Люди, может, и не до конца понимают их любовь, но, к большому удивлению, принимают. Практически все тут даже не представляют большой город. И живут они свободно, хоть и бедно. Это не плохо и не хорошо, однако прелесть в том, что их не колышет, кто с кем спит. Человек неугодный, если он жадный и не помогает в сельской работе, а не тот, кого привлекает свой пол. И Альберту такое отношение больше всего откликается как «жертве» традиционных ценностей. — Они добрые. Майкрофт появляется перед ним с тарелкой блинов, оставляет на столе и тянется за благодарственным поцелуем. Альберт с предвкушением потирает ладошки и одухотворено чмокает любимого в губы. — Какие румяные! — Прямо как ты. — Глупости! — Приятного аппетита. Майкрофт ещё раз целует его в щёчку и отходит к плите, чтобы приготовить свою порцию. Это тоже, кстати, небольшое достижение Альберта. Когда по выходе из заперти они начали жить вместе на постоянной основе, обнаружилось, что у Майкрофта какие-то проблемы с едой: в один день он мог съесть только краешек хлеба, а в другой впихнуть в себя за раз три приёма пищи. И такие срывы отчего-то сильно его выбивали из колеи. Он очень долго не мог прийти в себя, как после травмирующего события. Затем записывался на тренировки, но зачастую их пропускал, объясняя это тем, что сегодня он уже поел «запрещённую» еду, как сладкое, к примеру, и спорт не возымеет смысла. А ведь и правда, к чему утруждаться, когда здоровый образ жизни всегда можно начать с таинственного _завтра_? И так по кругу. Альберт, сталкивающийся с таким поведением впервые, сильно волновался, но принял роль наблюдателя. Нет, конечно же, он сразу попытался поговорить с Майкрофтом, однако, как и ожидалось, это ничего не дало. Когда такое повторилось несколько раз, Альберт догадался, что Майкрофт по какой-то причине старался максимально уменьшить потребление еды, но не мог контролировать это из-за потребностей своего организма. Вследствие такого дисбаланса он потерял свою норму, поэтому во время своих импульсивных приёмов пищи переедал. Вот только до Альберта долго не могло дойти, что всё дело заключается в непринятии себя. Ибо фигура Майкрофта — идеальная по всем идиотским стандартам: стройная, подтянутая, широкоплечая, с плоским животом и сильными ногами. Он узнал о комплексах по поводу неё только спустя год, когда Майкрофт наконец решился на разговор. Оказывается, в детстве он был пухлым мальчиком, за что ему часто доставалось от родственников и сверстников. Но в четырнадцать он неожиданно сильно похудел, что, возможно, было связано с гормональным сбоем при переходном возрасте. И с тех пор его главный страх — вернуться в прежнее тело. Альберт слушал с полным ужаса лицом. Но самое страшное наступило тогда, когда он понял, что ничего не может с этим сделать. Он наведался на Бейкер-стрит. Повезло, что застал доктора Ватсона. Сохраняя анонимность Майкрофта, вкратце рассказал, в чём дело у его, якобы, приятеля. Но Ватсон сказал, что такие симптомы ему и его коллегам незнакомы. Шерлок, сидевший рядом, заметно напрягся. Напоследок посоветовал Альберту помочь «приятелю» структурировать рацион питания и побольше на эту тему с ним разговаривать. И это практически помогает. Майкрофт принимает своё тело, даже немного верит во все те комплименты, которыми его усыпает Альберт. По графику ест и сопротивляется желанию переборщить. И даже если срывается, уже себя не винит, а пытается анализировать. — Майки, я горжусь тобой, — неожиданно говорит Альберт, выходя из своих мыслей. Майкрофт с недоумением оборачивается, приподнимает брови. Он косится на откушенный второй блин. Видимо, не совсем понимает. — Вкусно? Альберт не вдаётся в объяснения. Мягко улыбается, честно отвечает: — Очень. Следующие полчаса завтрака они проводят за сплетнями, которые из Лондона приносит от Уилла любимчик Альберта Чарли. Они обсуждают, словно расфуфыренные на балу дамы, самые откровенные светские тайны. Точнее, Альберт. Майкрофт просто со всем соглашается и иногда вставляет: «Не зря мне его морда тогда не нравилась». И после завтрака они собираются на речку. Альберт даже умудряется принарядиться и сделать укладку, пока Майкрофт единственное — снимает сорочку. — Ты пойдёшь так? — смотря на полуголого Майкрофта, изумляется Альберт. — Ну так мы всё равно будем раздеваться. А ты в этом ещё и зажаришься, я тебе обещаю. Он очень выразительно смотрит на Альберта в этих не вызывающих доверия тёмных брюках, белой рубашке и зелёном приталенном жилете. — Но там же люди по пути смотреть будут… — Стесняешься? Или прячешь меня от пожирающих взглядов? — Ой-ой-ой! — закатывает глаза Альберт, скрещивая руки на груди и опираясь плечом на косяк двери в ванную. — Как тебя такого красивого не прятать? Майкрофт на такое кривовато улыбается и повторяет позу Альберта, облокачиваясь на выступающий угол стены. — Может наденем на тебя нательный комбинезон? — Только не это! — пугается Альберт. Этот писк моды нижнего белья сводит его в могилу, ей-богу. Настолько неудобная и некрасивая вещь, что лучше вовсе ходить с голой задницей! — И вообще, неприлично расхаживать по улицам в такой деликатной одежде. — Скажи это всем, кто сейчас работает под солнцем. Альберт, пускай и неохотно, но свой проигрыш принимает, — стягивает жилетку и возвращает вместо парадной рубашки нижнюю, но вот с брюками очень долго расставаться отказывается. Однако хватает им один раз выйти на улицу, как они уже возвращаются, чтобы Альберт переоделся. — А я говорил. — Я тебе сейчас нос откушу, — фыркает Альберт, неуютно оставаясь в одних кальсонах. — Пошли уже.

11:57 am.

До середины дня ещё далеко, но солнце взаправду не хило так греет. Кажется, что через некоторое время начинаешь ощущать, как оно своими лучами давит на голову, заставляя распластаться по земле. Под таким пеклом тяжело даже дышать, чего уж там говорить о беседах. Потому до речки доходят молча, лишь несколько раз здороваются с местными старушками, которые отважно идут с коромыслом к вырытому перед холмом колодцу. Альберт рад, что он догадался набрать воды вчерашним вечером и им не пришлось делать это утром. Сегодняшний день, пожалуй, самый жаркий за неделю их пребывания в этой деревне. Майкрофт приводит их в уединенное место, непременно, восполняющее все те силы, которые они спустили на дорогу. Альберт честно восторгается представшему им пейзажу. Его великолепие кроется в простоте, от коей Альберта социум отучает с рождения. _Аристократ_ любит исключительно изысканную неповторимость. Желательно ту, которая поблескивает дорогими камнями. И Альберт в этих правилах явно-не-этикета белая ворона, не угодившая алчным сорокам. Ему не прельщает золото в узорах на стенах, не радует глаз настоящий бриллиант в «слезах» люстры, и не восторгают единственные в своём роде дорогие фужеры на новом старом тщеславном приёме. Ему нравится так, когда повсюду зелень: низкая трава для покрывал, кусты, прикрывающие их от случайных глаз, деревья — купол от солнца. Альберт с увлечённостью разглядывает соседний берег. Там открывается невероятно сказочная картина, будто и впрямь сошедшая со страниц детских книг: старые столбы дубов изогнуты в подобие переплетенного забора, а перед ним раскидывается полянка, где на тоненьких стебельках держатся очаровательные крохотные цветы, и над ними порхают милые бабочки, божьи коровки и жужжащие пчёлки. — Какое мифическое место! — восклицает Альберт, а Майкрофт искренне удивляется его невинной наивности. — Ты никогда не выезжал на природу? — Я не видел чего-то подобного. Однако в юные годы Майкрофта такое было в порядке вещей. И Альберт поражается, когда он рассказывает, что ему всегда казалось неинтересным ходить на речку, да и в целом возвращаться на каникулы в деревню, где ему не хватало ровесников. — Вы приезжали сюда только на лето? Они скидывают с себя одежду. Майкрофт накрывает её тяжёлым камнем от редких порывов ветра. — На Рождество тоже. Это было ещё скучнее. И в разы холоднее. — А как же камин? — Он не особо грел верхние этажи, — мямлит Майкрофт. — Но не будем о зябком. Лучше пойдём искупаемся. Альберт с сомнением оборачивается через плечо на спокойную водную гладь. И Майкрофт, оставаясь немножко позади, внимательно смотрит, как происходит этот экспириенс. Альберт, нагой телом перед обнажающей его боязнь голубой рекой, подходит на носочках к самому краю. Ставит пятки, наклоняет к своему отражению голову. Майкрофт приближается аккуратно со спины, в поддержку бережно кладёт свои руки на вздрогнувшие плечи. — Ты волнуешься? — А вдруг я захлебнусь? Майкрофту эти страхи кажутся абсурдными, но он ни за что не упрекнёт и не высмеет. Ведь помнит, как ужасно давно он так учил заходить в речку Шерлока, ещё дальше — как отец учил его самого. — Я же рядом. Мне тоже первый раз было страшно. И это пройдёт. Давай вместе. Альберт касается пальцами прохладной воды. Делает робкий шаг вперёд и внезапно поскальзывается. Майкрофт тут же подхватывает его под мышки, прижимает одной рукой к своей груди. — Держу! Заходи смелее. И Альберт с надёжной опорой, кажется, расслабляется. Входит уже намного увереннее. Речка не широкая, до следующего берега — рукой подать, поэтому они быстро оказываются на неожиданно глубокой середине. Майкрофт спокойно продолжает стоять на пятках, но Альберт, который ещё опасается оставаться в воде по шею, просто цепляется и виснет на Майкрофте. А он и не против: нежно обнимает за талию. Температура воды приятно на жаре освежает, а интимная обстановка вокруг добавляет романтики. — Можем считать это нашим свиданием? — хихикает Альберт, заглядываясь на притягательно стекающие по кадыку Майкрофта капельки. — Сто лет на них не ходили. — Все наши предыдущие ограничивались твоим кабинетом. — Мы едва не ломали стол. — Какой ужас! — но Альберт, кажется, не особо смущается. — О чём мы только думали? — О друг друге, очевидно. Альберт вздыхает. Нет, он ещё не теряет своих игривости и азартной любви к риску, однако хорошо понимает разницу между «потрахаться» и «заняться любовью» — последнее в приоритете, но о каких нежных чувствах может идти речь, когда надо всё успеть за две минуты перед собранием? Лучше дождаться его с этого самого собрания и не отпускать долгую сладостную ночь. А если им в жизни вдруг будет не хватать экстрима, то они скорее займутся громким сексом за стенкой комнаты Льюиса, чем на троне королевы. К слову, в первом варианте шанс быть убитым немного выше. — О чём замечтался? Альберт вырывается из своих мыслей, снова устанавливая зрительный контакт с волнующим его, словно штормовое море, взглядом. И в этих глазах он видит глубину. Уверен, что знает её лучше всех, но всё ещё не до конца. Зато подмечает, что под ними практически нет синяков: Майкрофт наконец начинает высыпаться, а не подрывается в четыре утра, думая, что его Англию без него на рабочем месте безжалостно сжигают. — О нас. — И что намечтал? — Милые мы. — О как. — Ты считаешь иначе? — Ни в коем случае. Майкрофт сцепляет под водой руки за спиной Альберта, подтягивает его к себе ближе. Они целуются совершенно непорочно. Первое время, пока Альберт не подключает со всей пронырливостью свой умелый язык. Майкрофт принимает роль ведомого, чувствует, как на него, того не замечая, наваливаются всем своим телом: Альберт укладывает ладони на его щёки, подтягивается выше, наполовину вылезая из воды. — Ал, — отрывается Майкрофт на мгновение, — если ты продолжишь целоваться так, то… — Неужели у Правительства такая плохая выдержка? — Альберт шутливо брызгает на него водой. — Эй! Это была моя задача! От той минутной страсти не остаётся и следа, когда они оказываются поближе к берегу, плескаются, пока в конце концов не падают на поверхность воды. Майкрофт учит Альберта держаться на спине. И на смену ребячливости уже приходит умиротворение. — Мои родители не были такими, — неожиданно говорит Альберт. — Какими? — Такими, как мы. Они не любили друг друга. Моя мать с отцом была из-за денег, а отец… он просто был. И до того, как я встретил Уильяма, я думал, что меня ждёт такая же участь: встретить нелюбимую мне женщину, на которой мне придётся жениться для продолжения моего аристократического рода. И эта мысль была мне ненавистна. Тогда, когда я хотел себя… Альберт чувствует, как это слово застревает у него в горле. Он теряет концентрацию, погружаясь в воду. Ненадолго. Майкрофт тут же подхватывает его обратно на руки, не давая успеть даже испугаться. Он тычется губами в его щёку, своей поддержкой пытаясь помочь Альберту договорить. — Тогда, когда я пытался перестать существовать в ненавистном мне мире… У него в голове всплывает, как маленький он, обманутый и вытянутый серой реальностью из своих надежд, запирается в тёмной комнате один на один с револьвером в ящичке. — …я думал, как жаль, что никогда не увижу любовь. Даже рядом, — Альберт грустно усмехается. — Видимо, я уже тогда был сопливым романтиком. — Я обожаю в тебе эту черту, — тут же торопится перебить его Майкрофт, пугаясь, что Альберт корит себя за это. — Есть черта, которую ты во мне не обожаешь? — отшучивается он в ответ, хотя по лицу кажется, что он вот-вот заплачет. С Майкрофтом, честно, только от счастья. Альберт набирает в лёгкие побольше воздуха и продолжает: — А потом я встретил тебя. И я влюбился. Я думал, что мои чувства абсурдны. Они сумасшедшие. И я правда не мог поверить в то, что богатому человеку с таким статусом, как твой, вообще нужен кто-то, если у него и так всё есть. Вот что я тебе мог предложить? Деньги, которых у тебя полно? Три особняка к твоим четырём? Себя? Но я мужчина. Я думал, что болен. Решил, что если поделюсь этим со всеми, кому доверяю, они отвернутся от меня. Я сомневался в своих братьях. И я остался совсем один и снова наедине с миром, который не принимает «не таких». Но ты изначально знал о моих чувствах. Подгадал момент, когда можно ответить взаимностью. Я подумал, что тебе просто понравилось иметь моё тело. Тем более твоё положение отрезает беспорядочную половую жизнь, да и юные леди, побывавшие у тебя в кровати, могли всё растрепать, что погубило бы твою репутацию. Так я считал, но потом ты вызвался меня проводить, затем пригласил к себе на ужин. Мне сначала показалось, что это не твоё поместье: ты сам был там как гость. Однако ты поведал мне, что приходишь туда только поспать. Помнишь, как я предложил освежить твои пустые стены парочкой картин? Мой следующий визит — и они уже слепят глаза своей пестротой. Это было ужасно, но ты старался. Я обрадовался, что ты прислушался ко мне. Это… приятно. А помнишь, как я в тот же вечер подарил тебе цветы? Изменяя своим любимым красным розам, принёс те, на которые у тебя аллергия. Мне было безумно стыдно. Альберт не сдерживает улыбку. Он прикладывается Майкрофту головой на плечо, осязая, как тот невесомо под водой подхватывает его под колени. Они мимолётно переглядываются. И это ощущается так по-родному. — Моё первое откровение тебе — я разрыдался и был уверен, что ты бросишь меня. Я с детства ранимый плакса. Мать всегда говорила, что так не подобает мальчику, да ещё и будущему представителю рода. Но ты сказал, что я могу плакать, когда пожелаю. Я в слезах взял с тебя обещание, что ты тоже не испугаешься плакать при мне. Целый месяц думал, что это было ужасно глупо и ты посчитал меня инфантильным. Но потом ты и впрямь расплакался. Мне кажется, тогда я уже не просто был влюблён, а по-настоящему полюбил. Я помню, как ты швырял вещи, побил всё, что только можно. Кричал на работу, на Шерлока, на себя. — Мне казалось, что я беззащитен и слаб. Когда ты обнял меня, я почувствовал щит, — тихо дополняет Майкрофт. — Ты показал мне, что значит искренность и не прятаться за масками с натянутыми улыбками любезности и дружелюбия. — Ты дал мне понять, что любовь — не слабость, а самая настоящая сила. Они снова ловят взгляды друг друга. Альберт ласково гладит щёку Майкрофта, приподнимается, чтобы чмокнуть его в губы. — Я тебя люблю. — И я тебя люблю. Они выбираются из воды только спустя двадцать минут. Альберт, изнеженный под лучами пробивающегося сквозь листву солнца, лежит на животе на расстеленном ими покрывале. Он чувствует рядом шевеление и слышит отчётливое шуршание. Открывает глаза и видит, что Майкрофт достаёт ранее им незамеченную книгу. Видимо, тащил её с собой в покрывалах. Альберт оживлённо приподнимается на локтях. — Что у тебя там? — Взял с собой первое попавшееся чтиво. Альберт с любопытством заглядывает Майкрофту в руки. На потрёпанной и по углам изношенной обложке красивыми завитушками выведено «Ромео и Джульетта». — Ах! — мечтательно вздыхает Альберт. — Я так любил, когда Уилл цитировал мне её наизусть. Прочитай, пожалуйста, вслух. Альберт меняет своё положение: накрывая все неприлично открытые места Майкрофта частью покрывала, перекладывается ему головой на мокрое бедро. В его влажных прядях привычно образуется чужая рука. Другой Майкрофт открывает первую страницу. Альберт, не успевший ещё прикрыть веки, определяет, как изменяется физиономия Майкрофта. От по-доброму усмехающейся до выразительно поражённой. Он, словно сбрасывая какой-то груз, резко вздыхает. А на его лице появляется обнадёживающая улыбка. — Это эротический роман. — Что? — изумляется Альберт, явно не припоминая таких картин в библиографии Шекспира. — Шерлок прилепил обложку от «Ромео и Джульетты» на эротический роман. Чтобы, видимо, вот так брать на речку и читать с родителями. Я, наверное, не заметил, потому что пубертат Шерлока толком не застал. Альберт хихикает, переворачиваясь обратно на живот. Он берёт себе книгу, шелестит страницами. — Тут есть пометки, — замечает загнутые листы Альберт. Разворачивает на одной из закладок, бегло глазами скользит по строчкам. И к концу откровенно хохочет. — Ну что там? — не выдерживает Майкрофт, выхватывая книгу себе обратно. — «Он щекочет острым, как его собственный «меч», кончиком проворного языка её крохотные, словно ягода голубики, бусинки сосочков. Залезает…» О, ужас! Теперь понятно, почему Шерлок такой на голову больной: читал в детстве всякие страшилки. — «Острый меч», — смеётся Альберт. — У автора больная фантазия. «Ягода голубики»… А ведь это кто-то читает. — Допустим, ты сейчас. — Это случайность! — Случайности неслучайны! — На что ты вообще намекаешь? Альберт заливается. И в порывах он ненавязчиво касается рёбер Майкрофта, смахивает стекающие по ним капли. Вовлечено ловит на палец каждую и, отвлекаясь, утихает. — С тобой река не такая страшная, — тихо проговаривает Альберт и дарит Майкрофту воздушный поцелуй, который он тут же ему возвращает. — Хочешь поваляться или пойдём? — Мы недавно пришли. Лучше расскажи мне ещё что-нибудь про себя из детства. — История, как я топил Шерлока? — Слишком жестоко. — История, как Шерлок топил меня? — Майкрофт Холмс! — Ну ладно, расскажу, как нам отец смастерил кораблик, а мы его пускали по воде… Альберт слушает не всегда внимательно: возможно, засматривается на роскошный вид снизу, но задушевно умиляется маленьким Холмсам, падающим носом в реку. За рассказами стремительно летит время. День начинает ощущаться, словно в жерле вулкана. И тогда они и впрямь начинают собираться, чтобы уж окончательно не расплавиться под солнцем.

1:37 pm.

Путь назад при такой температуре кажется особенно неблизким, зато дом — желанным и любимым. — Что тебе приготовить на обед? — спрашивает Майкрофт, стоит им только переступить порог. Альберт измученно вздыхает, обнимает Майкрофта за вспотевшую шею и почти виснет. — Честно, солнышко меня сморило, поэтому я пошёл бы прилечь. — Могу за это время испечь пирог? — С клубникой? — Ты её вчера всю съел, — напоминает с шутливым укором. — Может, с яблоками? — Договорились. Альберт чмокает Майкрофта в щёчку и, не чувствуя ног, устало ступает на лестницу. До кровати практически доползает и обессилено на неё падает.

4:40 pm.

Просыпается только через три часа. Разлепляет глаза и с удовольствием отмечает, что их не слепит солнце. Оно скрывается за нагрянувшими тучами. Если пойдёт дождь — этот день удастся. Он перекатывается от стены к краю, потягивается, прижимая руками к стене подушки, подобно грациозной кошке. Он стекает вниз, медленно распрямляется. Игнорируя беспорядок на кровати, спускается на первый этаж, где вдруг обнаруживает только пирог в печи. Альберт, хмуря брови, шаркает ногами ко входной двери. Осторожно тянет за ручку и тут же на крыльце встречается со спиной Майкрофта, которая очень уютно устраивается на покрытом пледом деревянном стуле. Перед ним развёрнута газета, на страницах одна ненавистная Альберту политика. В губах он зажимает сигарету. Судя по окуркам в пепельнице — третью за день. Альберт приподнимается на носочках, словно это может уберечь его от заноз. Дверь за ним хлопает; он подходит ближе, со спины обвивает шею. Майкрофт укладывает газету себе на колени, отнимает одну руку и ей забирает изо рта сигарету, наклоняет подбородок, целует невесомо ладони. — Выспался? — С тобой это получается лучше. Альберт подаётся вперёд и, невольно опускаясь на пятки, укладывается головой на чужое плечо. Они вместе смотрят вдаль: на хлипкий заборчик, высокую траву; впереди сосновый лес под небом, откуда, кажется, спускается облачко. Альберт прищуривается. От осознания радостно распахивает глаза. Он отрывается от Майкрофта и, опираясь на спинку стула, тычет вверх пальцем. — Чарли летит! — его силуэт становится чётче. — Быстрый… — Мне кажется, он в меня целится. — Не дури. Он тебя любит. — Поэтому клюнул меня в прошлый раз? — Ты его слишком грубо погладил! — Какой же он неженка! Чарли замедляется, расправляя перед крыльцом свои крылья. Он мягко снижается, приземляется в подставленные Альбертом ладошки, как в своё любимое гнёздышко. — Здравствуй, — с нежностью приветствует голубя Альберт. — Как долетел? Чарли радостно раскрывает клюв и в ответ воркует. Письмо выпадает Альберту на предплечье и скатывается в сгиб локтя. — Ой! Майки, возьми, пожалуйста. Он делает шаг вперёд и чуть присаживается, чтобы Майкрофту было удобнее брать. Но Чарли неожиданно меняет локацию — перебирается хозяину на плечо и забавно расправляет крылья, ими избивая несчастные ухо и щёку. — Птица! — злится Майкрофт, но ему, увы, остаётся только смириться. Альберт хихикает, сам забирает в свободные руки послание. — Ух ты… — Чего там? От Уильяма? — Нет, — тихо произносит Альберт. — От Шерли. Тебе. Майкрофт давится своей затяжкой, кашляет едким дымом. — Ну и… что пишет? — от изумления басит Майкрофт. — Мне прочитать? Альберт косится на Майкрофта, думая, что, может, для него подобные письма от брата — нечто особенное, которое он оставит себе секретом. — Читай, — просит Майкрофт, кажется, задерживая дыхание. Альберт, тоже волнуясь, вскрывает конверт, аккуратно достаёт само письмо. — «Привет, Майки. Как там наш домик? Не загнивает ещё? Смотрите, вы там поаккуратней, а то кровать-то уже шаткая. Я и Лиам думаем пойти на какой-нибудь лайнер. У нас же скоро какая-то годовщина. А может и нет, не помню, но без разницы. Пиши там. Пока. P.S. Я твою птицу задушу: он требовал у меня еды, пока Лиам его не накормил, но даже так всё равно укусил меня за палец!» Чарли деловито топчется у Майкрофта на плече, пока тот пытается переварить услышанное. — Это очень мило, — тихо комментирует Альберт, пытаясь избежать неловкого молчания. — Что? — невпопад спрашивает Майкрофт. — Он попытался поговорить с тобой. Ты должен написать ему в ответ. — Что? — О боже, Майкрофт Холмс! Соберитесь! — Пирог готов. Майкрофт встаёт чересчур резко, тревожа бедного Чарли — он снова перебирается к Альберту на ручки. — Майки… Но тот уже заходит в дом. И Альберту ничего не остаётся, кроме как, тяжело вздыхая, пойти следом. Отношения братьев Холмсов — пропасть, через которую они оба пытаются переступить, но не позволяет чёртова гордость. И если компания друг друга уже перестаёт вызывать прежнее напряжение, соперничество и они могут долго рядом находиться, то это всё равно ещё далеко до идеала. Такие внезапные, ни к чему не привязанные инициативы, до сих пор поражают. Альберт искренне надеется, что ещё один рывок, — и они наконец сумеют открыться друг другу и наладить отношения. Уже ведь давно не дети: Майкрофту сорок восемь, а Шерлоку сорок один. Но, кажется, сами братья в это не верят. На кухне Майкрофт сосредоточенно хлопочет: достаёт румяный пирог, ставит на плиту чайник, расставляет тарелки, столовые приборы, но растерянно посматривает на письмо в чужих руках. — Я принесу перо, бумагу. Альберт оставляет Майкрофта с Чарли. Возвращается уже с обещанными вещами. Кладёт на стол и не оставляет выбора. Вздыхая, Майкрофт садится. — Что писать? — Просто хоть какой-нибудь ответ. Посоветуй Шерлоку, что подарить Уильяму на годовщину. — А он сам не знает? — Конечно же нет, у вас же одно воспитание. — Вообще-то я всегда знаю, что тебе подарить. — Поэтому каждый год одни и те же духи? — Я думал, тебе нравится… Альберт, поджимая губы, скрещивает руки. — Ну вообще-то мне и правда нравится. Но… О боже, Майкрофт, скажи ему, чтоб уделял побольше внимания! — Да что я буду лезть в чужую жизнь? Они уже не маленькие. — Ну не лезь! Просто скажи, что ты за них счастлив. Майкрофт, словно провинившийся ученик, конфузно сводит вперёд плечи, склоняется над листом. Едва не разливая чернила, заносит перо. Чайник закипает. Альберт, не отвлекая, достаёт из верхнего шкафа две кружки, заполняет наполовину кипятком и подливает в него заварку ароматного чая от Льюиса — он дал им в дорогу (а ещё вкусные пирожные, но Альберт слопал их, как только от платформы отошёл поезд). Скрежет пера обрывается, слышится шелест бумаги. Альберт подходит сзади, но тактично не читает. Ставит без блюдца — не по этикету — чашки, усаживается на своё место и, подпирая щёку кулаком, дожидается Майкрофта. Он заканчивает, видимо, проверку, аккуратно сгибает послание и складывает в заранее подготовленный конверт. Под рукой по привычке ищет сургуч, но, не обнаруживая, берёт горящую свечку и капает на конверт воском. Он протягивает Чарли письмо, а тот лишь удивлённо наклоняет голову вбок. — Ну что тебе? — Майки, он не ел. — Ему плоти Шерлока не хватило? Альберт нарочито закатывает глаза и небрежно отламывает небольшой кусочек от краешка пирога. Чарли, игнорируя своего хозяина, радостно подскакивает к протянутой кормушке, а Майкрофт отчего-то чересчур громко вздыхает, роняя свою голову на ладони. — Ты чего? Альберт несколько теряется. Незанятой рукой заботливо впутывается в непослушные пряди Майкрофта, поглаживает. — Устраиваю детский сад, — бубнит он. — Майки, твоя реакция нормальная. Ты привык, что Шерлок всячески пытается от тебя отстраниться. Конечно, подобные жесты будут тебя пугать, но потом это станет обыденностью. Всё обязательно получится. Майкрофт слабо улыбается, поднимается с места, берёт нож в руки, возвращается обратно и отрезает два кусочка пирога. — А ты? — вдруг спрашивает Майкрофт. — Что? — Что насчёт отношений с твоим братом? — С Уиллом или Лу? — не понимает Альбертом. — С твоим настоящим братом. Альберт заметно меняется в лице. Они никогда не задевают эту тему так прямо. Не потому, что она для Альберта является неприемлемой, до её обсуждения просто никогда не доходит. И та ложь, что Уильям — истинный средний брат, настолько въедлива под кожу, что, кажется, они уже сами в неё верят, словно и не было никогда Вильяма. — Я убил его, — холодно отзывается Альберт. — Несложно предположить, что я его ненавидел. — Однако, — Майкрофт накрывает его невольно сжавшуюся в кулак руку своей ладонью, — ты бы хотел с ним поговорить? — Это было бы бессмысленно, — отрезает Альберт. — Так что ты не прав. Мне это не нужно. Я мечтал почувствовать братскую любовь, но и моя мечта сбылась благодаря Уиллу и Лу-Лу. — Я понял. Извини, что спросил. — Всё в порядке. Мы никогда не говорили об этом. И давай уже есть твой шикарный пирог, иначе он остынет. Чарли, ты наелся? Голубь жалобно гулькнул, видимо, не желая снова отправляться в путь. Но, увы и ах, Альберт уже подаёт конверт, а ему Чарли отказать не может. Майкрофт встаёт, чтобы открыть окно. И, шепча прощание несчастному, выпускает его на волю с курсом на Лондон (ну или уже на лайнер (разберётся)). — Чем займёмся дальше? — с набитым ртом спрашивает Альберт. Майкрофт гомерчиски смеётся, видя эту картину: когда-то статный аристократ откровенно пожирает пирог, пачкая руки, рот, губы, щёки и всё вокруг, абсолютно неприлично разговаривает и одновременно жует, а потом ещё и облизывает поочередно каждый палец. — Я на тебя плохо влияю. — Ты только понял? — усмехается Альберт и, видимо, для баланса вселенной тянется за салфеткой (но, опять же, некультурно через весь стол). — Сыграем в шахматы? — предлагает Майкрофт и надкусывает пирог. — Чтобы я как всегда проиграл? — Можем открыть шампанское? — А потом напиться и уснуть, как в нашу первую брачную ночь? — И всё же мне кажется, что у нас что-то было. — Майкрофт, я тебя умоляю, я знаю и тебя, и себя пьяными, мы, я боюсь, ключ в замочную скважину не могли вставить. — Но у нас всё же было счастье! — Поженились неофициально, — подначивает Альберт. — Ты настоял. — Я предложил случайно, а тебя потом эта идея не отпускала. — Но в итоге же я устроил нам настоящее венчание! Пускай и тайное. — Да, — мечтательно вздыхает Альберт, предаваясь воспоминаниям. — Как там наш священник, кстати? — Он был уже стар. Не думаю, что о нём есть свежие новости. — Печально… Альберт делает глоток чая. Повисает тишина, но между ними словно невербальный диалог: думают они об одном. Вспоминают, как лет тринадцать назад шли под венец на рассвете, боялись, что их заметят. Майкрофта долго на работе поздравляли с приобретением жены из скрываемой от них невесты, и только самые близкие, разделяющие их счастье в тот день под куполом церкви, знают правду. Ну, возможно, ещё те сто человек из деревни, но об этом уже упоминалось. — В Лондоне всё же больше развлечений, — подводит итог Майкрофт. — Да, но ты не развлекаешься из-за работы. — Подожди, но мы же сходили тогда в театр. — Восемь месяцев назад и после ты расстроился, что мы вернулись домой позже десяти. — Я просто не люблю в такой час находиться вне дома. — До меня ты едва ли не спал на работе. — Возможно, работа и была моим домом. — А сейчас твой сиротливый особняк возымел значимость, и ты нашёл в нём дом? — Мой дом — это ты. И я люблю в десять находиться в твоих объятиях. Да и в девять, и в одиннадцать, и вообще всегда, — Майкрофт, словно влюблённый мальчик, отводит в сторону смущенный взгляд. — Боюсь, мы бы в том театре стали спектаклем и поводом достать из сумок помидоры, если бы я неожиданно тебя обнял. Альберт чуть наклоняет голову, с умилением и признательностью смотрит на Майкрофта. Теперь он из них — крохотный котёнок, который в коробочке, но в уголке тёплого и любящего его дома. — Я придумал нам занятие, — Альберт наклоняет голову. — М-м? — Пообниматься, — Альберт внимательно следит за отражающейся на лице Майкрофта гамме эмоций и, прежде чем тот успевает открыть рот, перебивает: — ты сейчас скажешь, что мы обнимаемся каждый день. Да, но ты только что признался, как тебе нравится. Так почему бы нам не сделать это целенаправленно? Придать этому значение. Это ведь хорошо.

5:21 pm.

И Майкрофт отчего-то хочет начать сопротивляться: до сих пор ищет причины, почему он не заслуживает нежности, но вот уже минут через пятнадцать валится на грудь располагающегося на диване Альберта. Руки Майкрофта крепко обвивают стройную талию, пока в его копну буйных (особенно высохших после воды) волос приятной щекотливостью впутываются утонченные пальцы. Майкрофт укладывает голову набок, слышит и ощущает, как под ним бешено колотится сердце. — Ты волнуешься, что ли? — Ты меня волнуешь. Майкрофт приподнимает подбородок. Он смотрит в глаза Альберта — всякий раз, словно оказывается в малахитовом лесу, чем дальше заходит, тем всё больше не хочет возвращаться. Он потеряется, навсегда заблудится, — но, кажется, только рад. Майкрофт подтягивается чуть выше, утыкается носом в шею, вдыхает аромат тех самых — на все годовщины — духов. Альберт скатывается ладонями ниже, чуть надавливает и прикладывается своей щекой к макушке Майкрофта; их ноги переплетаются. — Я тебя так люблю. До сих пор не верю, что столько лет ты — моё счастье. Альберт рассыпается на признания, но даже так ощущается, что этого мало. Он зажмуривает глаза, чуть-чуть сгибает ноги в коленях, словно это может помочь ему передать все те чувства, которые он безгранично испытывает к любимому. Майкрофт не умелец толкать проникновенные речи, потому отвечает прикосновениями. Они ослабляют объятия только ради поцелуя. Альберт снова зарывается руками в волосы Майкрофта, непроизвольно легонько накручивает их себе на кулак. Майкрофт с талии ладонями перемещается ниже, заползает под сорочку, обжигая и без того горячее тело своими тёплыми ладонями, забирается выше и останавливается на лопатках. Их губы отстраняются на пару мгновений, чтобы дать возможность поиграться языками, и обратно. Они едва могут оторваться друг от друга, но всё же через некоторое время делают это. И, словно оказываясь в прохладной воде после потока лавы, окунаются в негу. Майкрофт вновь укладывается Альберту на грудь, чувствует, как не унимаются уже не только его, но и собственное сердца. — Хочешь, я тебя усыплю? — предлагает Альберт, отделяя одну прядь от другой. — Ну ты же знаешь, как я не люблю спать так поздно днём, — отнекивается Майкрофт. — Я же потом ночью не усну. — А мы собираемся ночью спать? — невинно улыбается Альберт. Майкрофт глубокомысленно приподнимает брови. — Ну раз у нас грандиозные планы, — Майкрофт ёрзает, устраиваясь поудобнее, — то давай. — Прими удобную позу, — начинает Альберт умиротворенным голосом. — Сделай глубокий вдох… и выдох… Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Почувствуй, как тяжелеет твоё тело: ты расслабляешь стопы… икры… бёдра. Твои ноги полностью в покое. Теперь расслабь живот, спину, руки; почувствуй, как напряжение снимается с каждой мышцы. Удели внимание плечам, почувствуй, как они опускаются, обретают вес. Твоя грудь продолжает вздыматься, и ты ощущаешь каждый вдох изнутри. Дыши спокойно и размеренно. Расслабь шею, мышцы лица. Ощути, как приподнимаются твои хмурые брови, распрямляется между ними складка кожи; почувствуй тяжесть своих век. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Ты можешь слышать меня, но не слушать. Сконцентрируйся на своих внутренних ощущениях. Почувствуй пустоту в голове, насладись свободой от мыслей. Альберт всем своим телом начинает ощущать, как Майкрофт окончательно проваливается в дрёму. Этим способом убаюкивания Альберт пользуется достаточно давно: ещё Льюис и Уильям были маленькими. У обоих братьев присутствовали проблемы со сном (у одного сохраняются и во взрослом возрасте, но, как думает Альберт, один любезный детектив наверняка активно справляется с этим), тогда-то Альберт и решил использовать свой, как выяснилось, успокаивающий и поистине волшебный голос, чтобы помогать младшим засыпать. Поначалу он читал сказки, но в итоге понял, что из-за интонации звучал слишком театрально, поэтому отказался от этой идеи. Провёл небольшое исследование и выяснил, что сам засыпал, когда ощущал полную релаксацию, и придумал со временем устоявшийся текст «для сна», который заставлял буквально обмякнуть. Льюис делится, что до сих пор пользуется методом Альберта, просто представляя в голове его голос. И ему, однако, повезло, что он может делать это без вмешательства. Майкрофт же сам расслабиться не способен: ему обязательно надо, чтобы его просил об этом Альберт; в ином случае у него просто не получается избавиться от навязчиво шуршащих в голове своим вихрем мыслей.

7:33 pm.

Проходит часа два. Может, чуть больше. Альберт не следит за временем, увлечённый Майкрофтом. Таким беззащитным, в его объятиях, которого ничего не гложет. Честно, Альберт редко застаёт мужа спящим: обычно он погружается в сон раньше, а утром Майкрофта, бывает, даже дома не находит. Потому такие моменты хранит как зеницу ока. За окнами всё же стучит по крышам дождь. От такой резкой смены погоды у Альберта побаливает голова. Но, благо, несильно. Самый метеозависимый из них — Майкрофт. Но сейчас он спит. Хотя, вот уже просыпается. — Доброе утро, — улыбается Альберт, чувствуя, как от его груди отлипает помятая красная щека. — Ты так и лежал тут всё это время? — удивляется Майкрофт, озираясь в поиске часов. — Не исчез, как видишь. — Тебе нескучно было? — Майки, я три года просидел, ничего не делая. Для меня эти, если хочешь знать, два часа пролетели незаметно. — И ты даже не вздремнул? — Возможно, немного. Майкрофт потихоньку встаёт на колени, продолжает упираться локтями по обе стороны от Альберта. Их лица находятся совсем близко. Майкрофт целует, между шепчет: — Скучал по тебе. Альберт хихикает, принимает поцелуй, пытается забрать инициативу — на пару секунд получается. Майкрофт расцеловывает ему щёки, в этот момент Альберт отвечает: — Ты просто уснул! — Это было томительное ожидание. И снова соприкосновение губ. Они переворачиваются; Альберт едва не падает с дивана; его подхватывает надёжные руки за талию. Теперь они поменялись позициями: Альберт сверху, целует под собой Майкрофта. — Давай, я приготовлю нам ужин? — отвлекается Альберт. — Может, лучше я? — с некоторой опаской спрашивает Майкрофт, заправляя за ухо каштановую прядь. — То есть тебе не нравится моя еда? — оскорбляется Альберт и, обиженно надувая губки, отодвигается. Майкрофт поднимается вслед за ним, любовно улыбается. — Мы можем приготовить вместе. — Будешь командовать? — Направлять. — Пошли. Альберт сползает с коленей Майкрофта, утягивает его за руку за собою следом. Он не сдерживает улыбку при виде лохматой гривы. Альберт и сам не особо лучше, но привести его послушные волосы в порядок — раз плюнуть, Майкрофту же потребуется, дай Бог, чуть меньше часа. — Я тебе дам ободок. — Чего? Но Альберт уже испаряется. Возвращается с кружевным дамским головным убором из мягкой приятной ткани. Он по-хозяйски натягивает её на растерянного Майкрофта. — В целом, как твоя укладка! — смеётся Альберт на плод своих трудов. Майкрофт выходит в коридор к зеркалу. Смотрит неподвижно долго. А ведь и впрямь, зачёсано так же, вот только обычно он ходит без розового бантика и белого кружева. — Мило, — произносит Майкрофт, видимо, смиряясь. — А я о чём! Вздыхая, Майкрофт ступает на кухню; Альберт семенит за ним. Слышатся громкие удары грома, там же бьёт вспышкой молния. Альберт взволнованно смотрит за стекло. — Как думаешь, с Чарли всё в порядке? — обеспокоено спрашивает он. — Конечно, — беспечно отвечает Майкрофт. — Это же Чарли. Он живёт со мной двадцать лет, так чего ему вдруг помирать? — Ну а вдруг его ударит молния? — Тогда на следующий ужин у нас будет голубиное филе, — Альберт тут же недобро на него смотрит; Майкрофт поднимает руки: — шучу-шучу. Прости, глупо. Ничего с ним не случится. Он — умная птица. Лучше скажи, что мы сегодня приготовим? Альберт встряхивает головой, отбивая навязчивые мысли. — Тушёную капусту с беконом? — Ал, это готовить два часа! — Не будь таким нудным! Майкрофт вздыхает, но не выдерживает умоляющий взгляд Альберта — под ним сразу же ломается. — Ищи три луковицы и савойскую капусту и мелко-мелко кроши, — просит Майкрофт. Альберт, радостно хлопая в ладоши, оказывается у корзины с овощами. Майкрофт достаёт три фунта бекона, шесть гвоздик, пригоршню зёрен перца, четыре лавровых листа и берёт одно ведро воды из угла. Забрасывает всё в один горшок, разогревает печь. Альберт начинает свою болтовню, в ней же забывается: обсуждая людей из высшего общества, начинает жестикулировать, перемещаться. Майкрофт, ожидая такой поворот, немедля занимает место Альберта. Дорезает капусту и лук и, поддакивая и целуя мужа в щёчку, забрасывает всё в горшок. — Ой, я, кажется, отвлёкся, — охает Альберт. — Ничего, дорогой, — он снова чмокает, только в висок, и нежно приобнимает. — Ты очень помогаешь мне своими разговорами. — Врушка! За окном бабахает гром, и на место хихиканьям приходят оханья: Альберт испуганно теснится ближе. Осознавая, выдыхает. — Ты боишься грома? — Майкрофт приподнимает брови. — О, нет, — опровергает Альберт, — просто это было внезапно. Он отстраняется от Майкрофта и, беря его за руку, ведёт, сажает и сам садится за стол. — Ты как-то говорил, что Шерлок боится? — Сейчас — не знаю, но раньше — точно. Маленьким он просился либо ко мне, либо к родителям в кровать во время грозы. Когда мне было лет тринадцать и Шерлоку шесть, я сидел с родителями на кухне, а его мы отправили спать: было уже недетское время. Мы пили чай, и вдруг началась сильная гроза. У нас тогда уже были небольшие люстры, но из-за того, что окна ветром открывались, они постоянно тухли. Нам, впрочем, было всё равно — мы продолжали разговаривать, периодически ругались на дождь. Всё это время мне казалось, что я слышу детский плач. Сначала я думал, что это просто завывания ветра, но потом до меня дошло, что это Шерлок. Я подорвался с места, побежал наверх. Шерлок прятался у себя под одеялом, у него давно началась истерика. Окно было распахнуто, за ним вспыхивали молнии. Ему, конечно же, было страшно. Думаю, он не пошёл к нам вниз, потому что боялся ступить на пол. Я очень долго его успокаивал — не спал почти всю ночь. Родители сначала хотели его наругать за слёзы и страх, но я вовремя прогнал их. Сам помню, как мне было подобное обидно слышать. Но с тех пор во время грозы я его одного не оставлял. — Это так мило, — Альберт ладонью накрывает предплечье Майкрофта, одаривая его взглядом гордости и одобрения. — А ты, говоришь, чего боялся? — Темноты, — тут же отвечает Майкрофт и словно невзначай добавляет: — Я не переставал, кстати. Альберт удивлённо хлопает глазками. — Тринадцать лет мы женаты, а я только узнал! — охает он. — Почему ты скрывал? — С тобой я и не боялся. Ты же ночью всегда под боком. — А как ты тогда без меня? — Сплю со свечой, — признаётся Майкрофт. Альберт от этого откровения неизбежно тает. — Спасибо, что доверяешь мне. А чего ты боишься в темноте? — Не знаю. Мне просто начинает казаться, что я теряю контроль, когда не вижу мелких деталей, — Майкрофт поджимает губы, но потом всё-таки дополняет: — маленьким я боялся монстров. — Излишний контроль — тоже своего рода твой монстр. — Меня этот монстр не тревожит, — бубнит Майкрофт. — Зато тревожит всё остальное по его вине, — в противовес отвечает Альберт и нахмуривает брови. — Ты просто привык видеть во всём свою обязанность. Но это далеко не нормально. Майкрофт поддерживает свою голову двумя пальцами, устало прикрывая веки. — Ты же знаешь, что я пытаюсь справляться с этим. — Знаю, Майки, — Альберт подаётся вперёд и обхватывает его щёки руками, чмокая лоб, а потом вновь откидывается на спинку своего стула. — Ты молодец. Ты всегда большой молодец. Майкрофт не сдерживает простодушной улыбки, да и в целом все чувства, которые теплом скапливаются в его груди от каждого слова Альберта. Его обезоруживает заботливость, такая чистая и бескорыстная любовь. Он подскакивает с места и наклоняется к Альберту за объятиями, забавно сплющивая его круглые щёки. — И я тебя люблю, — посмеиваясь, с лаской произносит Альберт и обхватывает Майкрофта под мышками. Они расцепляют объятия, переплетают пальцы и мягко касаются губ друг друга. И, не разъединяя ладоней, Майкрофт пододвигает за ножку свой стул ближе, садится. — У тебя взгляд с возрастом добрее, — любовно замечает Альберт. — Только для тебя. Они соприкасаются лбами и кончиками носов. За окнами в очередной раз звучит гром.

9:16 pm.

Совсем скоро в комнате становится пасмурно: света практически не хватает, когда, пускай и темнеет поздно, но Лондонская — как её называют Альберт и Майкрофт — погода оставляет желать лучшего. Впрочем, они делают из этого следующий за день романтик. Альберт открывает недопитую бутылку вина; Майкрофт зажигает свечи и сервирует стол. Они специально садятся на разные края, чтобы придать вечеру официальности, пускай и в неприлично перепутанных тысячу раз между собой сорочек. Майкрофт разделяет готовую еду по тарелкам. Он берёт под донышко пятью пальцами и подобно официанту подносит к Альберту. — Ваше… Как мы это назовём? — Бекон по-Майкрофтски? — подсказывает Альберт. — Ваш бекон по-Майкрофтски готов. Они приступают к еде, Альберт как всегда её нахваливает, а Майкрофт лишь скромно улыбается.

9:41 pm.

Трапеза заканчивается, но их вечер продолжается. Не выпуская из рук свои вторые бокалы, они стоят перед окном в гостиной, наблюдают за молниями. Альберт выпутывается из полуобъятий и под растерянный взгляд Майкрофта сначала испаряется за углом, а через несколько минут появляется уже с пластинкой. Намёк понят — Майкрофт усмехается, убирает вино на выступ камина. Альберт залпом опустошает сосуд, ставит его туда же. Они вместе передвигают поближе граммофон, кладут под иглу пластинку. По комнате разливаются первые ноты вальса, приятно ласкают слух. Альберт почтительно кланяется Майкрофту, томно спрашивает: — Могу ли я надеяться, что Вы удостоите меня танцевать с Вами вальс? — Погодите, я только загляну в свой агенд кавалеров… — шутливо отзывается Майкрофт. — У Вас поразительный этикет. Альберт протягивает свою ладонь и Майкрофт тут же накрывает её своей. Мелодия становится громче, едва прослеживаемые колокольчики отбивают обратный отсчёт перед началом. Альберт опускает руку Майкрофту чуть ниже лопатки, а тот укладывает свою ему на плечо; другие они складывают лодочками и вытягивают в сторону. Привычная музыка вальса оглашает начало танца своей основной частью. Альберт делает первый шаг вперёд левой ногой, правую оставляет в сторону, первой приближается ко второй и смещает вес, отступает одной назад, другой — влево, вновь подтягивается. Его взгляд по привычке становится, словно любезность в стекле. Но он тут же раскалывается, стоит Майкрофту неуклюже наступить ему на босые пальцы, путаясь в шагах. — Прости. — В Ваших извинениях мало раскаяния. Майкрофт прищуривает взгляд, уже открывает рот, чтобы ответить, но его внезапно утягивают в поворот — он едва не валится. Альберт смеётся. Ему нравится танцевать с Майкрофтом. Так просто и без изысков. Он знает, что тот не обучен этому с детства, а только в молодости ради парочки приёмов, на которые он боле предпочитает не ходить. Познавшему во всех прелестях танец Альберту проще вести, и в этом деле он направляет. А ещё всегда сам решает, когда приходит время нарушить этикет. Он прижимает Майкрофта неблагопристойно к своей груди и спускается ладонью на талию. Вальс перестаёт для них существовать после первого во время него поцелуя. И вот, от него остаётся лишь такт, в который они покачивают бёдрами, увлекаясь друг другом. Майкрофт отстраняется ради глотка вина, который с его губ тут же сцеловывает Альберт. — Это полусладкое вкуснее с твоего языка. Альберт возвращает на лицо плутовскую улыбку, чуть подаётся вперёд и, наклоняя голову, прижимается к загорелой после работ на солнце коже Майкрофта под линией челюсти, он обхватывает её ртом, втягивает, для убедительности прикусывает зубами и отстраняется, тут же довольствуется картиной своих трудов. — Ты вкуснее даже вина. Майкрофт такому заявлению ухмыляется, спешно опустошает бокал и вновь оставляет его на камине, а потом снова целует Альберта в губы. Уже в разы напористее, их языки сходятся в противостоянии за инициативу, но в итоге роль ведомого занимает Альберт. Майкрофт по-хозяйски укладывает руки на чужие ягодицы. Альберт чуть отклоняется, затейливо стреляет глазками. Вновь подаётся вперёд и шепчет прямо на ухо: — Нам мало. Он выбирается из хватки Майкрофта и, виляя бёдрами, двигается в сторону лестницы. На пару секунд жантильно оборачивается, кокетливо хлопает глазками, а Майкрофт, как завороженный, шагает следом. Они поднимаются на третий этаж. Альберт в проходе их спальной подхватывает под полы свою сорочку и стягивает её, выворачивая наизнанку, откидывает в сторону. Майкрофт различает бегающие в складках кожи тени и любуется тем, как сводятся лопатки. Не желает бездействовать: хочет не видеть, а ощущать в рёбрах своих ладоней изгибы. Подходит со спины и рассыпается поцелуями по веснушчатым от дней на солнце плечам. Его руки касаются запястей, кольцами пальцев обводит от обоих до сгибов локтей. Альберт реагирует на каждое касание, специально подставляет участки тела: наклоняет голову влево, когда чувствует губы за правым ухом. Они продвигаются вперёд. Альберт оказывается вжатым ласками в стену. Он запрокидывает голову, когда Майкрофт целует его чувствительную шею. Перед его плывущим взглядом по стеклу бегут дорожки капель. — Как мы сегодня хотим? — спрашивает Майкрофт между своим безграничным вниманием. — Сегодня ты главный, — отдаёт доминирование Альберт и проводит рукой по волосам, стягивая забавный ободок. И нежный поцелуй, с инициативой Майкрофта, является ответом на его собственный вопрос — сегодня со всей любовью и трепетом. Его движения становятся размереннее, он обводит руками ключицы, спускается по нагому телу ниже, заползает пальцами под резинку белья, трогает подвздошные кости. Альберт ловит момент, когда Майкрофт наклоняется к его груди — закидывает руки на спину, приятно массажирует шейную трапецию. Его губы касаются эрогенных сосков. Он обводит их ореол языком, заставляя Альберта шумно вдохнуть и надавить на позвонок. Майкрофт разгибается, целует в подбородок. Чуть присаживается и выпрямляется, уже подхватывая Альберта под колени. Он не упускает момента увлечь его во французский, обрамляя руками лицо. Майкрофт мягко опускает Альберта на кровать. Подставляя под затылок ладонь, тут же укладывает, чтобы он случайно не задел головой снижающийся потолок. Он нависает сверху. Альберт цепляется за воротник его сорочки и тянет наверх. Майкрофт юркает назад, выныривая из одежды, а после снова опускается над Альбертом, руки которого тут же образуются на обнажённом животе. Он спускается вниз и сам чуть сползает по простыням, ослабляет завязки кальсонов и возвращается обратно на подушки. Но Майкрофт не торопится их снимать: выделяет ещё несколько минут на смакование губ, касания пальцами застывших белыми полосами на руках прошлого шрамы. Вспышки молнии освещают комнату. Добавляют антураж обстановке. Альберт невольно вспоминает, как недавно Майкрофт признавался в своей боязни мрака. Но сейчас его движения уверенные. Альберт не чувствует и доли напряжения. Как и во все те разы, в которые у них был секс в темноте. Майкрофт не подавляет свой страх, а теряет его, если рядом Альберт. Он ощущает губы, руки, нежные касания. Успокаивает всеми своими чувствами. Майкрофт вновь играючи водит пальцем под резинкой белья. Пока не стягивает их до конца. Он пробирается ниже, исследует осязанием обманчиво хрустальные ноги. Приподнимает левую, забрасывает себе на плечо, целует икру, щекочет внутреннюю сторону бедра. Перехватывает рукой место, где тает на коже поцелуй. Задирает ногу выше; сам наклоняется ближе. Он понимает, в каком предвкушении Альберт по тому, как периодически в его кулаках сминается простынь. Он задерживает дыхание, но каждый раз оказывается обманутым. Вот только внезапно щека Майкрофта касается головки. Альберт не сдерживает рваный стон от неожиданности. Он ёрзает на подушке и пытается нащупать волосы Майкрофта, чтобы направить его чуть выше. Но это, судя по всему, не входит в планы. Майкрофт не дразнится, но хочет растянуть прелюдию — он целует всю область паха, обходя, но словно специально всё равно задевая. Альберт качает тазом навстречу, выгибается в спине. — У тебя безупречная растяжка, — отмечает Майкрофт, будто впервые пробует Альберта наощупь. — Для тебя стараюсь, — и словно в подтверждение Альберт сильнее вытягивает ногу, практически укладывая её рядом со своей головой. — О как, — Майкрофт словно (словно?) специально выдыхает воздух на чувствительную головку. — Полагаю, мне следует тебя похвалить? Альберт невнятно бурчит. Майкрофт перестаёт издеваться, но полностью отстраняется; сложно сказать — хорошо это или плохо. Нога Альберта падает обратно на простыни. Он поворачивает голову, смотрит на перегибающийся через него силуэт Майкрофта. Он наклоняется к тумбочке, звонко открывает ящичек, роется в вещах. Альберт пока не различает, что тот наконец достаёт, но когда слышит, как чиркает спичка, и видит разлетающиеся во тьме искорки, а потом и сам огонёк, понимает, что Майкрофт, подлец, всего лишь хочет поджечь стоящую на столе рядом с маленькими Холмсами свечку. — Нежность заключается в пытках? — с долей горести вопрошает Альберт. — С чего такие суждения? Майкрофт, видимо, опровергая слова Альберта, возвращается к нему и чмокает в губы, абсолютно ненароком большим пальцем задевает сосок. Он берёт подсвечник, направляет свет в ящик. — Какие масла сегодня предпочтёт мой дорогой муж? — На выбор моего дражайшего супруга. — Японское? — Хочешь, чтобы я пах сакурой? Майкрофт усмехается. Оставляет свечу на тумбочке и достаёт бутылёк. Он подсаживается ближе к Альберту, раздвигает свои ноги и бережно кладёт чужие икры себе на бёдра. Майкрофт откупоривает смазку и выливает себе на пальцы ароматное масло, подставляет руку и легко касается мягких стенок ягодиц. Альберт втягивает воздух, с нетерпением съезжает с подушек вниз и для удобства забрасывает обе ноги на широкие плечи, отчего палец Майкрофта непроизвольно слегка входит внутрь податливого — особенно после вчерашних утех — тела. Не собираясь больше тянуть, Майкрофт вводит палец на три фаланги. По комнате вмиг разносятся стенания. — Майки… Майкрофт оказывается моментально рядом: он нависает над Альбертом, касается его желанных губ, не прекращая движение руки, добавляет второй, потом третий пальцы. Альберт хватается за его плечи, тянет к себе, будто можно ближе; его ноги скатываются и соединяются на талии. За окном дождь; на стенах — тени интимности. Разделяют любовь в каждых фрикциях. Майкрофт отбрасывает ненужное бельё. Смазывает свой член маслом, делает свой первый толчок, находясь по-прежнему близко. Они дышат друг другу в губы, шепчут и выкрикивают комплименты. Майкрофт не набирает темп: им некуда торопиться. Он плавно двигает бёдрами, ударяя точно в цель. Выбивает из Альберта ахи, сам лихорадочно тараторит на губах не остывающее имя. — Я на исходе, — дрожащим голосом проговаривает Альберт, хватаясь за потную шею. Их члены соприкасаются, образуя дополнительную стимуляцию. Альберт не выдерживает первым, — изгибаясь, изливается. Майкрофт, — выходя, за ним следом. Они нуждаются в паре мгновений и глубоких вздохах, чтобы восстановить себя от крышесносной истомы. Майкрофт устало опускается на вздымающуюся грудь Альберта, который тут же принимает его в свои объятия, без сил оторваться, смотря в окно. — Уже только на один раз хватает? — ехидничает он, хотя сам едва может пошевелиться. — Стареешь. — Кто бы говорил! — Майкрофт приподнимается, чтобы удариться губами и сползти в сторону. С уст срываются смешки, превращающиеся в бархатный смех. Они распускают руки. Кажется, Альберт впервые за всё это время замечает над дверью очертания вроде иконы. — Он смотрит на нас, — прерываясь, шепчет Альберт. — Кто? — _Он._ — Ну пусть подр… Альберт затыкает богохульство грешным поцелуем. Отстраняется, подскакивает с кровати. — Налью нам ванну. Поменяй простыни. — Да, мой милорд.

10:26 pm.

После ванны приятно ложатся в свежую постель. Альберт укладывается поближе к стенке, кладёт голову Майкрофту на плечо и закидывает ногу на тело. Дождь звучит каплями ночи; губы — в прощальном до завтра «спокойной».