Русская сирень

01.09.1927 год, г. Мюррена, Швейцария: Мюррена встретила Михаила старыми знакомыми, которым парень в свое время был очень благодарен. Но, что логично, они его не узнали. Николаус Адлер, Пруссия, нынешний учитель немецкого языка в школе.

***

Ещё до освобождения в Купабле: — Что ты хочешь? — обомлел Пруссия, услышав это от брата. — Я да что бы преподавал, ты помнишь мои оценки в школе? Я вывозил только немецкий и искусство. — Рейх был недоволен словами брата. — Да, Николаус, ты. Больше некому преподавать немецкий. — А как же Швейцария? — У него что, по-твоему, дел своих нет?

***

Через два месяца: Какая-то часть в Михаил ликовала. Это был шанс. Но сидя на уроках немецкого (Который Рябинин и так знал), он почему-то не мог подойти к немцу и сказать: «Клаус, это я — Виктор. Виктор Воскресенский». Во время да и после урока ноги РСФСР как будто сами уводили его стремительно шагом из кабинета. Судьба не дает вторых шансов. Если Иван нашёл его один раз, то найдёт и во второй. Михаил шёл по коридору школы, держа в руках учебник по арифметике. РСФСР зевнул, сзади его догнал его одноклассник — Македония или Борче Милевский. Михаил улыбнулся ему — РСФСР, — начал парень. — Ты готов к контрольной? Рябинин кивнул.

***

— Что.? — обомлел РСФСР, видя «неудовлетворительно» в тетради по арифметике. Михаил сильно расстроился, а после урока не мог успокоить слезы. Михаил вернулся в комнату, скидывая свой красный форменный пиджак. Взгляд парня опусташенный и немой. Сосед по комнате ещё не вернулся. РСФСР откинул портфель в сторону, ложась на кровать. Глаза всё также не выражали чувств, безвольно пуская слезы. Это была его первая отрицательная отметка за пару месяцев учёбы. Это расстраивало. Так ещё и Македония над ним посмеялся, он-то получил «Отлично».

***

      И так. Приятно познакомиться, моё имя Молдова. Меня считают немного странной, но знаете, кто в самом деле ненормальный? Рябинин. Замкнутый, шуганный фрик. Строптивая девочка с смоляными волосами и карими глазами тоже Михаилу не нравилась. Сама же Джаелл считала себя особенной, той, кто должен будет пойти против системы. Стать независимой. Девушка шла, насвистывая себе под нос. Она заметила Михаила в их совместной комнате. РСФСР казался разбитым. — А кто-то понизился в рейтинге оценок. — усмехнулась она, проходя к своей постели Михаил проигнорировал её, а в голове Молдовы лишь всплыла мысль: «Зубрила».

Табель успеваемости:

1) Фин Корхонен (Финляндия)

2) Михаил Рябинин (РСФСР)

3) Фарангис Омархиль (Афганистан)

4)Джаелл Радулеско (Молдова)

5) Августин Янкаускас (Литва)

6) Августина Янкаусайте (Латвия)

7) Борче Милевский (Македония)

8) Айно Корхонен (Эстония)

А ведь Михаил был на первом. Очень обидно. Дурацкая арифметика! РСФСР же готовился! Михаил даже домашку сегодня не сделал, ложась спать не раздеваюсь и не посещая ванную.

***

На следующий день: Михаил сидел на завтраке в столовой, рядом сидели что-то обсуждающие Македония и Молдова. С Молдовой Михаил помнил, что они были родственниками через какое-то колено, вообще хрен знает как, если Рябинин не ошибался то и с Македонией они были родственниками, то-ли братьями, то-ли кто-то кому-то являлся племянником или дядей. Раздавали почту. Удивительно. Михаил пришло письмо из Горького. Кто ему мог написать Оттуда? Вскрыв письмо, Миша понял. Иван. Недовольный неуспеваемостью «сына». Михаил скомкал письмо, вновь чуть не начиная биться в истерике, он выкинул го в ближайшее мусорку. Взгляд упал на тушенный картофель в тарелке, есть перехотелось.

***

Михаил сидел на сегодняшнем первом уроке — немецкий язык. РСФСР боялся даже вхдохнуть, слыша как лаконично говорил Пруссия, на его каллиграфический почерк на доске. Адлер даже не пришлось завоёвывать уважение учеников, уж так завораживающе говорил он. С таким учителем любой дурак научится немецкому языку.

***

01.11.1927 год, г. Горький, СССР: — КПСС, куда мы? — фыркнул Иван, идя следом за партией по арбату города. — Не велено говорить. — ответила девушка. Они прошли около Академического театра драмы, заходя на улицы. Жёлтое здание сильно отличались внешне от привычный для СССР Большого Московского или Мариинского Ленинградского театров. Горький чем-то похож на Ленинград, только в уменьшеной версии. Иван даже как будто бы и забыл, что он вообще не знает, зачем его привезли в город. — Мне задать мой вопрос ещё раз, чтобы ты наконец ответила? — хмурился Иван. КПСС улыбнулась, посмотрев наверх, в небо. — Если бы не Екатерина II, Горький не был бы так красив. — протянул она. — А ты здесь затем… СССР остолбенел, когда к ним подошёл мужчина (русский, преверженец партии) под руку с маленьким мальчиком нерусской внешности. — Это ещё чт. — Рябинин не смог договорить. — Казахстарская Советская Социалистическая республика. Его зовут Дияр. — ответила Надежда.

***

Вечером того же дня: Виктор, да, именно Виктор, мог часами слушать под дверью кабинета музыки, как Пруссия играет на фортепиано, а если очень повезёт, то немец ещё мог и петь. Настоящий оперный певец не иначе. Разум сковывало это пение. Это пение являлось Виктору в ночной тиши. Настоящий призрак оперы! Леру явно не тому посвятил свою книгу! Когда стихал шум, и меркнул свет, начиналось самое интересное — акапелла в исполнение Николауса.

— В тишине сумерк

Я вновь думаю

Всё вновь и вновь -

О тебя, любимая,

Твою лёгкую поступь

Ловит мой слух

В каждом приятном звуке.

Виктор мечтал об этом мужчине.

— И ты приходишь! Всегда приходишь!

И всё же тебя здесь нет.

И ожидание — благодать для души. Моя любовь тоска нежна

И всемогуща, как голубой свет, Струящийся из твоих глаз

Слово звучащее сокровище Скрытое под плащом ночи.

«Он здесь, он близко» — думал РСФСР, желая дотянуться до ручки, открыть. Пой дальше. Пой. Виктор заново открывал для себя блаженство много цветного мира, как дальтоник внезапно излечившийся от своего недуга, или как бывший зверь, которому сама природа определила зрение, способное видеть мир лишь в различных оттенках серого. Странное это было чувство — вдруг снова ощутить в себе тихую радость детства, бесшумно, словно ниоткуда, выплывающую из потустороннего, без края и конца, подводного царства, озаряемого хищными всполохами молний, однако совершенно недоступного, не подверженного им, оставшегося таким же загадочным и манящим, как прежде, сбереженного оберегаемого словно по волшебству, не поблекшего, не постродавшего, не запятнанного болью и кровью всего пережитого. Виктор был влюблен, влюблен совсем также как Королевство Пруссия в Российскую Империю, также как жена любит мужа, также как Мери любила Печорина в «Герой нашего времени». Виктор это понимал и, совершенно точно, не знал, что ему делать. Но знал он одно; он пропал.

***

Полтавская Битва

1709 год.

      Влада глядел перед собой. Швеция вступил на окраинскую землю, он не нашёл ни жилищ, ни хлеба, ни фуража. Жители не были благословны к захватчикам. Объединились в отряды, население упорно защищал даже слабо укрепленные местечки. Империя здесь за Мазепой, тот знал о существовании стран, он был угрозой закона о Non-divulgation — Je ne me souviens pas d’un instant, monsieur, où je vous ai permis d’entrer dans ma patrie. — Ich interessiere mich für dich, Imperium. Wie man es auch dreht und wendet, man hat eine große Zukunft, wenn auch doppelt so schwierig wie meines oder andere europäische Imperien. — Und es kommt mir einfach so vor, als hättet ihr noch nicht genug von der Schlacht auf dem Eis. — произнесла Российская Империя, повернувшись и расхохотавшись. — Sie sind ein lächerlicher Possenreißer, Herr Preußen. — жмво смеялась дама, разглядывая парик немца. Ну и умора.

***

«Diese Perücke wurde zu meiner größten Sünde. Ich hasste französische Mode…» — Вильгельм Шикельгруберв, Королевство Пруссия, дневник, 1723 год. «Es ist möglich… Ich wollte einfach nur interessant für sie sein. Ich mochte ihre Menschlichkeit. Es war das Große Reich, das Schweden besiegte. Ich war verliebt… Un génie de la beauté pure!»

***

12.02.1933 год. Г. Мюнхен, Веймарская Республика:       — Даже не сомневался, что ты здесь будешь. — заметил НРП. Лучший друг вновь был у Рейна, но в этот раз без холстов. Тот вообще как будто перестал рисовать. Что же случилось?       Рейх же и не замечал друга вовсе, сидя за барной стойкой и попивая шнапс. Клаус подумывал над завершением своих планов в лице страны. Настолько он сам казался себе никчёмный. Дурак, который не смог бы терпеть от девушки отказа! Какие ему баллотироваться?! Некогда нахальные глаза теперь были в дрызг пьяны. Как же это не было похоже на Адлера.

***

02.01.1928 год, г. Москва, СССР: Михаил приехал домой, в Москву, по причине зимних каникул. Он уже с неделю был дома и мог сделать некие выводы.       Дияр оказался тихим мальчиком. Он сидел на месте, старался не мешать. УССР теперь вечно ходила недовольной. За чуть меньше, чем за три года в доме появилось ещё три ребёнка помимо нее: Михаил, Наташа и Дияр. Наташа была громче всех, ведь она ещё маленький ребенок. Миша же часто командовал, когда СССР не было дома. Дияр чаще всего ходил за РСФСР хвостиком, но молча. Михаил не был против УССР ему никак не мешал. РСФСР готовил в кухне, СССР как всегда не дома. — Ты что-то хотел? — тихо уточнил он, обернувшись на брата. — Иә, мен…. Ничего. — вздохнув, ответил КССР, отводя от РСФСР взор. Дияр плохо говорил по-русски. Михаилу было его жаль. — Всё будет хорошо. — нежно улыбнулся Виктор, потрепав нового члена семьи по густым тёмным волосам.

***

Вечер февраля 33-го года где-то в Мюнхене:       В пьяном угаре Николаус вновь взялся за кисть хоть и обещал того больше никогда не делать. В голове Рейха настойчиво крутился образ Раубаль, который так и манил к себе. Там мазок, сям мазок. Подарок Вильгельма на Рождество, который Адлер поклялся не открывать, всё же был вскрыть и использован по назначению.       Клаус не смог понять, что он, собственно, нарисовал на куске холста. Черты сильно были размазаны, но общая картина напоминала… В волосах человека красовалась веточка сирени. Рейх подписал смазано сзади холста: «Michail Rjabinin? Warum?. Mit russisch Flieder. Was?»

***

24.03.1933 год, г. Берлин, .:       День Клауса не задался с самого утра. Ведь сегодня его день рождения, если бы он был человеком — ему бы было 32 года. Но он страна. Точнее её часть. Но Адлер почему-то чувствовал себя на годик старше, не на 19 лет. Возможно это было из-за того, что сегодня должно будет случиться, а возможно он в самом деле повзрослел.       Клаус надел свою форму СД, приводят свой внешний вид в порядок. Перед зеркалом, вздохнув, надел фуражку. Так вышло, что здание Рейхстага с два месяца назад горело, поэтому сейчас они жили в другом месте в Берлине — Принц-Хайнрих-Палэ. Место нагоняло определённую атмосферу изнутри. В Рейхстаге его план не имел такого бы… атмосферного аспекта что-ли? Клаус с ноги открыл дверь, идя по величественным коридорам дворца. Повсюду ходила прислуга (её, конечно, стало меньше после Великой войны, но она имелась в количестве нескольких сотен человек). — Выше знамёна! — крикнул им Клаус. Всё было обговоренно изначально. Появились красные полотна, это добавил уверенности Рейху. Он усмехнулся. — Сомкните ряды! Постопью чеканной идут штурмовики. — недобро скалился Рейх, всё вело к временному кабинету Веймарской Республики. Всё умирает на земле и в море, Но человек суровей осуждён: Он должен знать о смертном приговоре, Подписанном, когда он был рождён.

***

— Веймар, — начал довольно негромко Клаус, беря в руки какую-то вазу с цветами с кофейного столика. — давно мы с тобой не болтали с глазу на глаз. — заметил младший. Веймар стоял в полностью черной одежде, он отвернулся от окна. Глаз давно зажил, но после травы выглядел менее естественно, чем прежде. В зелёных глазах читался страх. Итоги выборов совсем не утешали. — Поздравляю с победой… и с днем рождения, брат. — неуверенно и жалко выговорил Веймар, вновь посмотрев на сегодняшнее светлое небо. Щелчок. Пистолет сняли с предохранителя. Выстрел. Падение тела. Николаус вытащил цветы из вазы. Красные розы — нелюбимые цветы Рейха. Он положил их рядом с бездыханым телом. — Meine verhaßten Blumen für deine Ruhe, Bruder. — бросил Рейх, теперь уже на самом деле Рейх. На щеке расцвела кроваво-красный флаг. Он ушёл, поправив фуражку. В глазах не пропал блик.

***

Через час у Бранденбургских ворот в Берлине: — Николаус, ты молодец! Путь страны страшен и тернист, но ты смог его преодолеть. На пути 1000-летнего рейха будет много неприятностей и бед, но ты выдержишь. — преободряюще говорила Бавария. В руках была чужая власть. Клаус не был тому рад. Почему? Разве это не была его цель? Была. Но радости не было. Ничего уже не было. Странно. Адлер не понимал как это описать словами. Нет, нет, нет… Нет Больше Николауса Адлера. К чему эти пустые человеческие имена? Теперь есть только один народ, один вождь и одна страна. Brunnen, Deutschland, erwache! — Моё имя Третий Рейх. К чёрту людей! — Николаус Адлер теперь не существовал один, всегда по пятам шёл злой рок Третьего Рейха. — У меня собрание. собрание стран. Точно. — Клаус ударил себя по лицу. Нужно было собраться, морально настроиться. Сегодня, да, прямо на день рождение Николауса — погиб Веймар и проходит собрание стран. Хорошо, что в Лихтенштейне и Клаусу ехать недалеко.

***

      НСДАП молчал, наблюдая за сборами Рейха. Сегодня был странный, дикий для них обоих день. В их победу было сложно поверить, а то что Веймарская республика убит и подавно. Да, люди говорят о смерти, знают, что она наступит, однако поверить в неё не в состоянии, ибо это нечто по ту сторону жизни и жизнью отграничено, вот и получается, что непостижимо. Рейх бросил на партию свой взор холодно-ледчных глаз. Что-то было не так. Холодок пробежал по позвоночнику НСДАП, потихоньку выкручивая каждый позвонок, замораживая во льдах и причиняю самую ужасную боль, которую забыть будет уже невозможно. Это были мгновение их тех, когда имена и названия, которыми мы, люди, как бы взаймы наделяем вещи и явления, вдруг слетают, и они смотрят на нас в упор, враждебно, во всей своей исконно чуждости, обычно-то прикрытоц флёром наших иллюзий. НСДАП терял дар речи, а ведь он изначально хотел что-то сказать, но Рейх убивал своим взглядом. Человек-убийца. Теперь легко можно было понять, как таких людей находит полиция.

***

Лихтенштейн встретил холодной погодой. Рейх шёл, в кармане бумага, удостоверяющая его как единственного наследника, да, в статусе «Enemy Heir», «нежелательного наследника», но всё же не настолько нежелательного, чтобы прятать его обратно в Купабль; Рейх шёл навстречу всем ветрам его небесславного будущего, — искорка жизни, которая упорно не желает гаснуть, чужак, что дышит полной грудью и даже что-то насвистывает, живая крохотка мироздания под земным именем Адлер.

***

      Англия сразу вспомнил того наглеца, которого встретил ещё на Парижской Мирной конференции. — What are you doing here? — негодавал Эдерлли. Рейх стянул с головы фуражку, прикладывая её к груди, делая максимально грустный вид. — Веймарская республика погиб. — пролепетал на французском бедный наследник мёртвой республики. Повисла мертвая тишина. — И поскольку он мёртв… — продолжил Рейх, доставая документы и с ударом кладя их на стол. Он злорадно оскалился, делая акцент на своих острых как у пираньи зубах. — Я думаю, что смогу нести его бремя! — Il est immortel?! — вскрикнул Франция, видя зубы Рейха. Так вышло, что… у Рейха были зубы как у пираньи — то прямой признак бессмертия. Неужели он.?.!

***

      Рейх починил себе Германию без малейшего труда, но перед ним ещё стояли нерешённые проблемы. Главным проблем было пять: как предотвратить вторую революцию; как уладить напряжённые отношения между СА и армией; как вытянуть из трясины экономику страны и обеспечить работой шесть миллионов человек; как добиться на Женевской конференции права на паритет Германии в области вооружений и ускорить тайное перевооружение рейха, начатое в последние годы существования республики; кто будет президентом страны, когда умрёт Гинденбург.       НСДАП, (который по собственной воли сменил фамилию на «Рем») первым употребил выражение «вторая революция» и призвал приступать к её свершений. «В народе все говорят о неизбежной второй революции. Это значит, что революция не кончилась. Нам надо ещё разделаться с реакцией. Революцию надо продолжать повсеместно.»       Левых нацисты уничтожили, зато сохранили правых: крупный промышленный и финансовый капитал, аристократию, юнкеров-землевладельцев и прусских генералов, прочно державших армию в своих руках. НСДАП хотел и их ликвидировать. Рем, чьи отряты СД насчитывали теперь около двух миллионов (в двадцать раз больше, чем солдат регулярной армии), так прямо и заявил однажды Рейху: Первая победа на пути германской революции одержена… СА и СС, на которых возложена великая миссия продолжателей германской революции, не допустят, чтобы её предали, остановив на пол пути… Если филистеры полагают, что национальная революция слишком затянулась… и в самом деле настало время закончить её, превратил в национал-социалистическую… Мы должны продолжить борьбу с ними или без них а если потребуется — и против них… Мы — неподкупные гарант окончательной победы германской революции. Но Рейх рассуждал иначе. Он рассматривал социалистические лозунг и нацистов лишь как средство пропаганды, завоевания масс на свою сторону в период продвижения к власти. Теперь, когда он уже оказался у власти, эти лозунг больше не интересовали — Чего сегодня не хватает Германии, — начал Рейх. — так это порядка… Я буду беспощадно пресекать любые посягательства на существующий порядок и всякие разговоры о второй революции, которая приведёт только к хаосу. История будет судить о нас не по тому, много ли экономистов мы отстранили или посадили в тюрьмы, а по тому, сумел ли мы обеспечить людей работой... Идеи, залоденные в нашей программе, заключаются не в том, чтобы действовать по-глупому и создавать вселенский хаос, а в том, чтобы вести дело разумно и правильно. В конечном счёте наша политическая власть будет тем прочнее, чем больше мы преуспеем в поведении под нашу экономику твёрдого фундамента. Такого никогда не было в истории. Страна пришла к власти. Страна - президент, а её посредники бессмертие части страны. Кёльн назначили министром экономики. Фон Рим не терял времени даром: принял все меры к тому, чтобы воспрепятствовать замыслам тех национал-социолистов, которые по наивность всерьёз восприняли программу нацистской партии. С точки зрения НСДАП, СА являлся не только ведущкй силой нацистской революции, но и костякос будущей армии, которая для Адлера была бы тем же, чем для Наполеона - армия, созданная после Французской революции на основе воинской повинности. Он считал, что пора избавляться от реакционных русских генералов. Совсем иначе думал Рейх. Он лучше Рема и лучше любого другого нациста понимал, что не смог бы прийти к власти без поддержки или хотя бы терпимого отношения к нему армейских генералов и что в данный момент отчасти от них зависит его дальнейшее пребывание у кормила власти, поскольку они, располагая реальными средствами, могли убрать его, если бы захотели. Рейх предвидел, что личное расположение к нему военных будет особенно необходимо в тот критический момент - и его не так уж долго ждать, - когда главнокомандующий, 86-летрий Гинденбург, покинет сей мир. Взгляды Адлера и Рема на этот счёт оказались непримиримыми, и в период с лета 1933 года по 30 июня 1934 года между этими ветеранами нацистского движения, к тому же близкими друзьями, шла в буквальном смысле смертельная борьба. Чтобы воодушевить военную верхушку, Рейх объявил 4 апреля о создании Совета Обороны Рейха, призванного разработать новую секретную программу перевооружения. Желая задобрить партию, Рейх ввёл его 1 декабря в состав кабинета, а в канун Нового года послал ему тёплое дружеское письмо. В нем подчёркивалось, что "армия должна гарантировать безопасность нации от внешнего мира", в то время как задача СА - обеспечить победу нацистской революции и блюсти национал-социалистическое государство, что своими успехами СА всецело обязаны ему, Рему. Письмо закончилось словами: "Считаю своим долгом в годовщину национал- социалистической Революции поблагодарить тебя, мой дорогой друг Вильгельм Рем. За неоценимые услуги, оказываемые национал-социалистическому движению и немецкому народу, и заверить, что я благодарен судьбе, давшей мне возможность называть людей, подобных тебе, своими друзьями и соратниками. С искренним чувством дружбы и признательности твой Николаус Адлер."