Petrichor

      Семнадцатое убежище находилось от окраины города, как оказалось, намного дальше, чем Тэхен изначально рассчитывал. Первые три километра дались легко, но каждую последующую сотню метров не привыкшее к нагрузкам тело принималось все чаще и чаще посылать сигналы в мозг, а мозг, в свою очередь, запускал реакцию раздражения. И тогда холодное утреннее солнце вдруг начинало обжигать, злило то, как шаркают подошвы по земле, и то, как жилет впивается в плечи. А больше всего выводила из себя очевидная для всех, но тщательно отрицаемая самим Тэхеном слабость.       В голове нарочито всплывали все издевки и подшучивания Намджуна насчет его бесполезности, которые раньше воспринимались как необоснованные придирки. Мужчина думал, что способен на большее. Безусловно, боялся, что однажды придется это доказывать, но все же питал надежды. А теперь выходило, что полковник всегда был прав и все слова в адрес непутевого солдата имели нехилый такой вес. Ну а Тэхен... Тэхен просто глупец. Раньше об этом знали все, кроме того, чье мнение было действительно важно, а теперь узнает и Чимин. Чимин, которого он вызвался защищать. От кого же? От самого себя?       За спиной осталось больше десяти километров. Пустые дороги, не облагороженные асфальтом, становились все менее ухабистыми. На горизонте виднелся город. Мертвый и глухой, впрочем выглядящий так же, как обычно. И если бы Тэхен не знал, что где-то там, щелкая пастями и выискивая плоть, все еще бродят горбатые твари, принял бы возникшую картину за обычное утро выходного дня, когда каждый уважающий себя работяга бы непременно отсыпался после алкогольного забытья.       Тэхен подавил желание ругнуться, когда встопорщившийся кусок асфальта, видимо, решив добавить масла в огонь, неожиданно возник на пути и едва не сбил с ног. Злость на себя к тому моменту приближалась к критической стадии. К той, что обычно сопровождается попытками рвать на голове волосы. Но мужчина держался, пока надежда не опозориться перед Чимином все еще цеплялась за остатки самообладания. Пускай и казалась все более и более призрачной.       Чуть впереди, справа и слева, бодро шагали двое неизвестных, но хорошо сложенных солдат. На таком же расстоянии, но позади, с хмурыми минами шли еще двое. Замыкал их отряд Намджун, которого по обе стороны тоже теснили чужие плечи, а самыми первыми мужчина наблюдал Чимина и Чонгука, изредка тихо переговаривающихся между собой, и мальчишку, вечно плетущегося медленнее остальных и поставленного в начало явно для того, чтобы генерал время от времени успевал поддергивать того к себе (Намджун за подобное считание ворон уже дал бы юноше по голове). Тэхен заслужил центр. То ли как самое ценное звено, то ли как главная угроза жизням остальных. Охраняли его или от него? Ответ был предсказуем, но получать его не хотелось. — Чонгук, — окликнул полковник, и генерал, в это время что-то увлеченно рассказывающий Чимину, нехотя оглянулся. — Через пару километров первая «S-Oil», забежим?       — Если тварей по пути не встретим, можно. Только, как в прошлый раз, все подряд не греби, — предупредил мужчина. — Иначе на своем горбу потащишь, понял?       — Да когда я жадничал? — Намджун беззлобно фыркнул. — Я должен тебе сигареты, забыл? Близ домов я их хер достану, а тут, может, и перепадет. Сюда еще, слава богу, не так активно суются.       Чонгук промолчал. Довод Намджуна был более чем разумным. Людям, ошивающимся в подвалах, давно стало известно, когда тварей много и нос лучше не высовывать, а когда на улицах относительно безопасно. Объединяясь в группы, некоторые частенько выносили оставшиеся на полках продукты и алкоголь. Несмотря на ежемесячную поставку из-за границы и регулярную помощь с продовольствием военных из пятого, седьмого и восьмого убежища (находящихся непосредственно в городах), человек все еще порывался наглеть. Так, например, особо ушлые обносили магазины с техникой, загребая за раз по дюжине телефонов, колонок и различного рода оборудования. Совсем отчаянные тащили плазменные телевизоры. Для чего и зачем? Вероятно, надеясь навариться после того, как с чудовищами будет покончено. Глупо. Чонгук, сколько ни пытался, никак не мог понять, каким образом фантазии о светлом будущем оказываются достаточно ослепляющими, чтобы рискнуть этим будущим. Какими самонадеянными индюками нужно быть, чтобы ставить жизнь на кон из-за гребаного телика? Неужели розовые пони нашептали на ушко, будто 65-дюймовый экран обеспечит выживание? Твари, раздрабливая кости, эти наивные амбиции с радостью бы оспорили.       — Забежим, — выразил генерал согласие и, обращаясь к остальным, удостоверился: — Кому-то еще что-то нужно? — солдаты, не зная, рассматривать ли этот вопрос как подвох, замедлив шаг, переглянулись между собой. Молчание затянулось на несколько долгих секунд, но наглеть так никто и не осмелился. Все как один отрицательно помотали головами. — Отлично, — Чонгук облегченно выдохнул. — Значит, только сигареты.       Мужчина отвернулся, и тишина возобновилась. Теперь даже их диалог с Чимином, не выдержав минутного отвлечения, угас. Лица больше не поворачивались друг к другу, взгляды не пересекались, и Тэхен, к своему стыду, понимал, что радуется. И вовсе не потому, что боялся рано или поздно услышать среди прочих фраз собственное имя. И не потому, что немногословный разговор мог нести в себе что-то личное. Просто солдат вдруг понял, что было истинной причиной его раздражения. И это отнюдь оказалось не солнце, не шаркающие шаги, не натирающий жилет и даже не усталость. А ни к чему не обязывающий переброс словами, который так глупо поднимал изнутри гадкое чувство. Вот, что доканывало. Зависть.       Юноша, чей затылок Тэхен вынужден был наблюдать, похоже действительно не понимал, какой ураган противоречий поднимал в нем. Как не понимал и то, что Тэхену недостаточно одного отказа, чтобы забыть. Что эта дистанция и попытка сделать вид, будто ничего их не связывает, только заставляет еще больше хотеть доказать обратное. И сколько бы Чимин ни возводил стены, игнорируя его, как назойливую муху, мужчина только сильнее желал доказать обратное. Что стены на самом деле не из кирпича, а из картона, что Чимину рядом с ним может быть спокойно, и что та злосчастная ночь, случайно соединившая их судьбы, не была ошибкой, но стала травмой, которая требовала немедленного наложения шины. И Тэхен хотел верить, что может стать для юноши исцелением, а тот, в свою очередь, сможет стать для него сывороткой жизни. Потому что иначе не останется ничего, ради чего бы стоило бороться.       Но Чимин молчал с той самой встречи под покровом ночи, удостоил максимум парой предупреждающих взглядов. И мужчина старался относиться к этому с пониманием, раз за разом прокручивая в голове высказанные опасения солдата насчет Чонгука. Верил в то, что Чимин побаивается генерала. До сегодняшнего дня. Вплоть до своего появления в коридоре. До того, как заметил направленный на «угрозу во плоти» взгляд. Никакого страха в этом взгляде не водилось, лишь благодарность. А за что и почему — приходилось догадываться. И догадки эти отнюдь не имели под собой никакого основания. Догадки эти были ревностью, такой колючей, что мышцы сами собой наливались сталью, а голова становилась тяжелой и по-тупому восприимчивой к каждому оказанному Чимину и Чимином вниманию.       Тэхен себя не узнавал. Действительно не узнавал. Запутывался в страхах и, кто бы мог вообразить, даже не перед чудовищами. Перед тем, кого потерял (или теряет прямо сейчас?), не успев обрести. Зеленые глаза имели над ним власть. Слишком большую для того промежутка времени, которое мужчина был с ними знаком.       Чонгук определенно презрительно фыркнул, если бы узнал, о каких глупостях на самом деле думал солдат, столько времени просиживающий брюки на скамейке запасных. Ох, он бы явно не обрадовался, выяснив причину подобного риска. Может, в кои-то веки он понадеялся, что в Тэхене начал появляться стержень? Может, поэтому, вопреки ожиданиям, допустил на вылазку? И, как назло, порадовать было нечем. Спроси генерал о мотивах, мужчина навряд ли бы смог убедительно соврать.       В поле зрения показались очертания заправочной станции. Зеленым, покрытым слоем грязи пятном виднелась большая буква «S», такими же мутными выглядели когда-то ярко-желтые участки здания. Щит с расценками на топливо, точно так же как и свет внутри, не горел.       Тэхен машинально сглотнул и, в отличие от Намджуна, оживившегося при виде знакомых очертаний, никакого восторга не испытал. Пожеванный временем силуэт заправки выглядел больше пугающим, нежели обнадеживающим.       — Я быстро, — полковник вышел вперед и, обогнав отряд, обернулся к солдатам, выбирая жертву. — Кто-то хочет со мной? — Намджун было кинул взгляд на Чимина, но быстро понял, что его разговорить не получится. Просить присоединиться Чонгука — все равно, что оставить детей в клетке с тигром и молиться, чтобы он оказался достаточно сытым. А вот развязать язык Тэхену показалось хорошей идеей. — Ты, — мужчина хитро улыбнулся, — пошли со мной, герой песочницы.       «Герой песочницы». Вот как. Трое из солдат на этот примитивный выпад рассмеялись. Но их реакция мужчину мало волновала. Важнее было то, как отреагирует Чимин. А его лицо осталось таким же непроницаемым. Ни насмешки, ни злобы Тэхен в его взгляде не обнаружил, и вместе с этим осознанием решимости в нем ощутимо прибавилось. Если в темноте заправки и пряталось чудовище, то пусть порвет. Пусть. Не жалко.       Солдат сделал несколько шагов вперед, и глаза полковника в удивлении округлились. Он явно готовился выслушивать оправдания. Любой глупый и очень глупый аргумент, чтобы не соваться в пустующее здание. И эти аргументы на деле были. Звучали как «хочу, чтобы он думал обо мне лучше, чем я есть» и «боюсь, что он посчитает меня жалким, если увидит, что меня легко напугать».        Вскоре прозрачная дверца заправки распахнулась. Ни один из мужчин не обернулся, прежде чем утонуть в темной пасти здания. Но если бы Тэхен хоть на секунду дал слабину, если бы хоть на мгновение засомневался, нашел любой повод, чтобы одарить вниманием зеленые глаза, может быть, сумбурные мысли в его голове упорядочились. Потому что Чимин, как только ручка двери скрипнула, машинально дернулся вперед. Потому что Чонгук, обхватив чужое запястье, еле слышно пробормотал: «Не нужно, это его унизит».

***

      Внутри застала тьма. Солнечные лучи, едва доходя до выгоревшего по центру коврика с надписью «Welcome», обрывались и терялись в пыльном ворсе. Намджун несколько раз щелкнул кнопкой маленького карманного фонарика, прибавляя яркости. Свет, направляемый рукой, облизал полупустые стеллажи.       Тэхен прошел вперед и нырнул куда-то вглубь помещения так, что полковник потерял его из виду на долгие две минуты. Намджун не двигался с места, пока чужая макушка не появилась в поле зрения снова. Торопиться ему было некуда. Он уже успел заприметить сломанный сигаретный диспенсер, к неисправности которого сам когда-то давно приложил силы. Солдат сжимал в кулаке что-то крошечное и, похоже, надеялся, что мужчина не придаст этому значения. Но прозрачная упаковка, блеснувшая в свете фонарика, не могла остаться незамеченной.       — Что у тебя там? — полковник поинтересовался бесстрастно, больше от нечего делать, чем из желания поймать за руку, но Тэхен все равно заметно напрягся и сильнее сжал кулак. Тогда Намджун продолжил строже: — Не помню, чтобы ты говорил, будто в чем-то нуждаешься. Покажи.       — Безделушка. Ничего важного.       — Тогда зачем взял? Куклу нечем принарядить? — ожидаемая колкость, но в данный момент ставшая максимально неуместной, разозлила. Взгляд Тэхена потяжелел. — Брось это дело, — полковник глубоко вздохнул. Тактика «бей» оказалась провальной, и теперь следовало попробовать стратегию помягче, если он действительно хотел что-то выяснить: — Чонгук не будет в восторге, если узнает.       — А ему и необязательно. Вам, кстати, — мужчина выдержал паузу прежде чем продолжить, — это тоже ни к чему.       — Ни к чему? Хотя бы в целях безопасности мне стоит знать, что ты планируешь протащить, Тэхен. Либо покажешь, либо я заставлю. Выбор за тобой.       Условие с одной стороны имело смысл, с другой — черт был совсем не так страшен, каким Намджун его малевал. Если в руке солдата не прятался нож, вещица не представляла никакой угрозы. А нож в кулаке уж точно никак бы не поместился.       Тэхен тяжело вздохнул. Злился он или был так сильно огорчен необходимостью раскрыть ладонь, полковник не понимал. Но, так или иначе, мужчина сомневался до последнего и тянул резину, как мог, пока его пальцы неохотно разгибались, а зажатая в них прозрачная упаковка, поскрипывая, расправлялась.       — Зачем тебе это понадобилось? — Намджун едва не подавился воздухом. — Господи. Я даже не знал, что подобное барахло продается на заправках.       В ладони солдата лежала подвеска. Что-то из разряда бижутерии для маленьких принцесс. Намджун последний раз видел такую безвкусицу, когда выбирал племяннице подарок на день рождения. И даже тогда эти уродливые подобия украшений, облепленные дешево поблескивающими стразами, заставили его скорчиться. Какого только дерьма не делают для детей.       — Для кого это? Или... не дай бог, ты сам планировал такое носить, — полковник недоверчиво взглянул в чужие глаза, и Тэхен тут же разорвал зрительный контакт. Так быстро, будто в проблесках зрачков Намджун мог прочитать его мысли. — Слушай, не в обиду, правда... Но зачем? — солдат пожал плечами, и это ввело в еще больший ступор. За ерунду не хватаются и тем более не прячут, если не знают причин. Причины были. Вернее, была. Одна единственная.       Полковник осторожно вытянул ладонь и поддел цепочку пальцами, а Тэхен поджал губы так, что было очевидно — не сжать кулак стоило ему выдержки. Невероятных усилий над собой.       — Нда уж, — Намджун покрутил упаковку в пальцах. Серебристый силуэт подвески просвечивал, но разглядеть до конца его не удавалось, пока толстый слой пыли не остался на ладонях. Нечаянно вдохнув ее, мужчина закашлялся и повторно смахнул остатки. — «J», — озвучил он вслух букву, болтающуюся на цепочке, и поначалу не придал ей никакого значения.       Подобной безвкусицы было полно по всей стране. Дети обожали, вынуждая родителей покупать новые и новые бусины, чтобы прицепить их на браслет или цепочку. Шармы. Кажется, так это называлось. Намджун не раз видел девчонок, обвешанных этой ерундой, как рождественская елка. Тэхен выбрал что-то из той же оперы, но не одну из разноцветных бусин с совой, черепашкой или котенком. Он выбрал подвеску с буквой, и внутренний полицейский теперь требовал явки с повинной. Что для солдата значила эта долбаная «J», раз он так хотел ее спрятать?       Реакция Тэхена расставила все на свои места. Едва буква сорвалась с чужих губ, мужчина поспешил выхватить украшение. Полковник машинально отшатнулся, заведя руку за спину, и вдруг замер. Осознание резким ударом молотка отдало в виски.       — «J»... Это Чимин? — брови сами собой поползли вверх. Тэхен, даже если бы сильно захотел, не смог оставить озвученное имя без внимания. И его пальцы, снова сжавшиеся в кулак, окончательно смели все сомнения. Намджун улыбнулся. — Бог мой... Ты же... Боже, — захотелось треснуть себя по лбу. Ну конечно! Вот почему солдат, не желающий покидать убежища годами, вдруг осмелел. Вот, почему Чонгук так завуалированно ответил на вопрос об этих двоих. Пытался не лезть в чужое дело. Как благородно, надо же!       — Все выяснили? Теперь верните назад, — Тэхен попросил об этом таким взволнованным тоном, словно боялся, что Намджун бросит цепочку на пол и в ту же секунду растопчет ногами. — Верните. Пожалуйста. И пойдемте. Нас ведь ждут, забыли?       — Я смогу убедительно объяснить Чонгуку, почему так долго искал сигареты. Но а ты? Ничего не хочешь мне рассказать?       — Вас это разве касается? Я не собираюсь отчитываться.       — Никто и не просит, Тэхен. Меня не волнует, с кем ты спишь, — полковник старался звучать как можно собраннее, но информация, открывшаяся ему вдруг так неожиданно, сбивала с толку. Намджун умело игнорировал тот факт, что сам стремился ее узнать. — Вопрос в том, почему ты решил рискнуть своей жизнью из-за интрижки.       — Это не интрижка. И мы не спим, — голос солдата прозвучал презрительно. В порыве раздражения он даже не успел понять, что попытка оправдаться стала подтверждением.       Формулировка полковника задела за живое. Действительно задела. Тэхен не позволял себе видеть в Чимине объект для удовлетворения похоти. Мужчина не смотрел на него, как на мясо. Даже если его тянуло к юноше магнитом, даже если сны, приходившие к нему ночью, раз за разом рисовали чужие губы и зелень глаз — чувства, крепнущие в груди, были далеки от низменных. Тэхен видел в Чимине больше. Намного больше, чем просто красивое тело, намного больше, чем сладость голоса. Он видел в юноше смысл, лелеял в груди воспоминания о том, как, разрываясь на атомы, билось сердце в его присутствии. Разве это можно было назвать интрижкой? Разве можно было свести к животному желанию? Если Чимин был иконой, то Тэхен перед ней — навечно преклонивший колени верующий. Что такой, как Намджун, мог понимать в этом?       Мужчина снова попытался выхватить цепочку, будто эта уродливая «J» в чужих руках могла стать решающим жизнь компроматом. Полковник нашел это забавным. Пазлы в его голове начинали складываться.       — Слушай, — думая, как лучше выразиться, он прокашлялся. — Может быть, ты правда считаешь, что эта дурацкая подвеска — единственная улика. Но поразмысли. Говорят, бывает, полезно. С чего ради Чонгук, не доверивший бы тебе и сковородку, одобрил твою кандидатуру? На вылазку со всеми солдатами, которые проходили подготовку. Не догадываешься почему?       — Может, просто я не настолько безнадежен, как вы говорите, — Тэхен нервно усмехнулся. Он сам не поверил в то, что сказал, но Намджуну об этом знать не следовало. Казалось, мужчину еще можно было сбить с толку. Смести все неозвученные мысли с той же легкостью, с какой можно раскрошить сухарик.       — Ну да, — уголки губ то ли насмешливо, то ли виновато подскочили вверх. — Чонгук, допускающий солдат на вылазку только в случае полной уверенности, что им это под силу, вдруг подумал: «Чего это я придираюсь? Пора бы уже отправлять бедолаг на верную смерть». Так? Тэхен, он взял тебя, заранее зная, что это решение накладывает на него огромную ответственность. Взял, зная, что придется оберегать тебя, как дите малое.       — Мысли его прочитали? Откуда такая уверенность?       — Это лишнее, — Намджун пожал плечами. — Он сам рассказал. Все еще не догадываешься? — в глазах солдата по-прежнему не отражалось понимания, хоть полковник и был уверен, что достаточно разжевал ситуацию. — Открой глаза, боже. Чонгук все знает, разве не очевидно?       — Знает что? — Тэхен не понял. А может, просто побоялся признать и потому перебрал в голове с десяток глупых причин, способных повлиять на решение генерала. Намджун терпеливо сверлил взглядом, дожидаясь озарения. И наконец оно пришло. Так же неожиданно, как пару минут назад заглянуло в гости к полковнику. — Это плохо, что он знает? Он же не... не собирается вредить Чимину?       — Если ты здесь — маловероятно. Часто видел, чтобы Чонгук молчал, когда его что-то не устраивает? — солдат отрицательно покачал головой. — Вот именно. Рыпаться не надо. Достаточно просто иметь в виду, что его знание может в будущем сыграть против вас обоих. Мой тебе совет, не строй из себя героя, не суйся, куда не надо. И смотри, чтобы пацан тоже не наделал глупостей. Не вмешивайте личное в военные дела. Это плохо закончится.       Тэхен заинтересованно посмотрел в чужие глаза. Они в кои-то веки не выглядели насмешливо. Серьезный и сожалеющий взгляд полковника сам подводил к вопросу о том, какая боль стояла за озвученным выводом («Техника безопасности написана кровью», так ведь говорят?). Но солдат не осмелился спрашивать. Что-то откликнулось внутри и заставило прикусить язык. А Намджун тем временем отошел и, будто никакого разговора между ними не водилось, зачерпнул из сигаретного диспенсера две пачки.       — Однажды придется курить траву, — заметил мужчина, слегка улыбнувшись. — Ты только посмотри, уже и сюда добрались. Одна дешмань осталась, — пробормотал полковник, с неудовольствием разглядывая обчищенный диспенсер. И, обернувшись, почему-то пожелал уточнить: — Когда мы отсюда выйдем, сделай одолжение, сотри из памяти все, что я сказал. Чонгук не должен узнать, что я тоже в курсе. И тем более не должен узнать про раздаваемые мной советы. Ты понял? — Тэхен кивнул. — Неубедительно.       — Я понял Вас и ничего не скажу.       — Замечательно, — раздалось больше саркастично, чем искренне. И, выдавив улыбку, пока во взгляде томился океан непонятной, но с лихвой ощутимой печали, Намджун добавил: — Только, пожалуйста, умудрись не облажаться. Видишь ли... не у одного тебя есть то, что страшно потерять.       Губы Тэхена тронула машинальная, едва уловимая улыбка, в которой, даже если очень сильно постараться, нельзя было найти радости. Полковнику хватило нескольких слов, чтобы поселить внутри мужчины зерно сожаления. Пререкаться не хотелось, вытягивать ответ на замерший в голове вопрос — тоже. Солдат лишь молча наблюдал за тем, как чужие увесистые ботинки, оставляя следы поверх пыли, добирались до грязного коврика. Большая ладонь оперлась на ручку, прежде чем Намджун снова обернулся.       — Особое приглашение нужно? — брови недовольно взметнулись вверх, и Тэхен наконец отмер. Торопливо пряча упаковку с цепочкой под бронежилет, он направился к двери. Вскоре пластиковая ручка щелкнула, а звуки в мини-маркете парковки стихли. Диалог, случайно соединивший две сердечные раны, потонул во встрепенувшейся от порыва ветра пыли.

***

      Военные достигли города к 11:02. И в следующие минуты, с непривычки оказавшись среди пошарпанных домов и опустевших улиц, Чимин то и дело задерживал дыхание. Черные глазницы зданий, пятна крови, налипшей поверх кирпичей, и тишина окружили капканом. Но, какими бы молчаливыми ни были улицы, солдат никак не мог избавиться от ощущения, будто за ним кто-то наблюдает. И это сводило с ума. Вынуждало озираться по сторонам и искать угрозу. Единственной причиной, почему Чимин все еще держал себя в руках, пока воспоминания и недоброе предчувствие били под дых, — был Чонгук. По напряженности его мышц и лица, казалось, ориентировались и все остальные. Если генерал шел в темпе и позволял взгляду смягчаться — опасности не предвиделось, если напрягал челюсти и притормаживал, вслушиваясь, — следовало начинать молиться.       Тянущиеся по растрескавшемуся асфальту темно-коричневые дорожки постоянно возникали под ногами. Чимин с трудом узнавал пыльные витрины, закутки подъездов. Без мельтешащих взад-вперед людей они выглядели инородно, будто находились вне времени и пространства. Так же странно смотрелось и все остальное. Бордюры, перепачканные кровью, сломанные рекламные щиты с россыпью серых пикселей, и тела. Вездесущие, размозженные в кашу и гниющие под лучами солнца. Таким дружелюбным и ласковым солнцем в давно потерявшем всякое спокойствие городе.       Чимин не знал точно, куда они держали путь. Намджун предупреждал, но как-то вскользь. Мол, первая вылазка будет тренировочной и сильно геройствовать на ней не нужно. Чонгук будет оценивать другое, а именно — способность контролировать страх и справляться со стрессом, а также — кто и сколько раз промахивается в ситуации, когда действовать нужно немедленно. Исходя из этого, генерал должен был сделать выбор в чью-то пользу, и те, кто заслужит доверие, будут автоматически утверждены на следующую вылазку. Показавших же худший результат ждет неделя особо интенсивной подготовки, после которой все повторится заново.       Спина Чонгука мелькала впереди, и, глядя на то, как напряжены мышцы рук мужчины, Чимин мог только догадываться, каким стеклянным взглядом тот сейчас одаривает каждый встретившийся на пути дом. Медовые глаза, вероятно, изучали обстановку так же внимательно, как бы это делал ястреб перед тем, как наброситься на суетливого грызуна. Разница была только в том, что в городе, среди когда-то любимых пейзажей, грызунами были они. А «ястребы», где бы они ни оказались, могли в любой момент перегрызть горло.       Нет. Так размышлять не стоило. Поводов для беспокойства еще будет предостаточно. Слишком рано бить тревогу. Слишком рано. Чимин столько тренировался не для того, чтобы вот так просто позволить страху завладеть разумом. Чимин ведь пришел за Минги? Значит, только с ним и уйдет. Не иначе. Все должно получиться, никто не пострадает. Кроме того, пока генерал и полковник рядом, разве что-то может пойти не так?       «Может, — отвечал внутренний голос, — но если это случится, ты не успеешь даже пикнуть, не то что о чем-то пожалеть».       Чонгук бесконечно, будто пытаясь поймать радиосигнал, вертел рукой из стороны в сторону. Если его слух улавливал малейшее шевеление — ладонь останавливалась, тем самым приказывая замереть всем остальным. И тогда генерал, вслушиваясь, стоял истуканом до тех пор, пока не определит источник звука, а затем молчаливо высчитывал секунды, пока шорох либо стихнет, либо станет громче. В первом случае солдаты продолжали движение. Во втором же…       Чонгук в очередной раз остановился, ладонь взметнулась и замерла. Мужчина заозирался.       — Слева тварь, — раздалось после минутных манипуляций. — Свернем направо, пойдем в обход.       Чимин не слышал ничего. Ни скрежета когтей, ни дыхания, ни чавканья пасти. Но, несмотря на это, вопросы по типу «Откуда Вы знаете?» и «Можно ли доверять Вашему чутью?» были последними, которые хотелось задавать. Плевать, каким образом генерал вычленял звуки чудовищ в тишине, казавшейся абсолютной. Не хотелось ни шутить, ни ухмыляться. Даже если потом окажется, что интуиция Чонгука — бесстыдный фарс, юноша не расстроится. Пока солдаты оставались целы, генерал мог делать что угодно — стоять на руках или гадать на кофейной гуще — лишь бы все так и осталось. Лишь бы все десять человек продолжили путь.       Чья-то ладонь неожиданно коснулась локтя. Чимин вздрогнул, но не успел ни вскрикнуть, ни обрушить на виновника бранную речь.       — Быстрее давай. Тебе скоро на пятки начнут наступать, — буркнул Намджун, на что юноша одарил его сдержанным «угу» и, отвернувшись, послушно ускорил шаг. Однако полковник не вернулся назад. Теперь Чимин слышал его шаги совсем рядом, а вскоре к ним присоединился топот и остальных пар солдатских ботинок.       Они пробирались, утопая в переулках и дворах. Одни безликие здания сменяли другие, точно такие же. Разница состояла лишь в том, что горы мусора образовывались не у каждого. Если отходов много — почти наверняка подвал дома, возле которого они скапливались, заселен особенно сильно. Там же, где почти никого из живых не оставалось, было практически идеально чисто. Впрочем, навряд ли обилие засохших на асфальте луж крови и ошметков внутренних органов стоило приравнивать к чистоте.       Чимин для личного спокойствия время от времени оглядывался назад. Чтобы, если вдруг Намджун снова посчитает его шаг недостаточно быстрым, быть готовым к претензии до того, как придется снова испуганно вздрогнуть. Но дело было не только в нежелании злить мужчину, не только в нежелании терять лицо перед остальными солдатами. Юноша чувствовал, как ноги, утомленные беспрерывной ходьбой, начинали гудеть. И, подглядывая, успокаивал себя тем, что остальные выглядят не менее уставшими. Это знание, несмотря на его абсурдность, подбадривало. Чимин не ощущал себя таким одиноким в измотанности, а, следовательно, не позволял мозгу генерировать уничижительные комментарии о собственной слабости.       Намджун о чем-то тихо переговаривался с солдатами. Обрывки фраз то и дело достигали слуха, но недостаточно, чтобы запомниться. Да и Чимин слишком плохо был с остальными знаком, чтобы придавать значение ничуть не касающимся его чужих диалогов. Единственный поданный голос, который мог заинтересовать, как назло, молчал. Как не срывалось с чужих уст и принадлежащее ему имя.       Постепенно стихло и это немногословие. Намджун, похоже, окончательно утомился. Что было неудивительно для человека, не спавшего сутки из-за нарисовавшейся по вине генерала тренировки. И то, что усталость на его настроении и ворчливости начала отражаться только сейчас — говорило о достойной выдержке. Чимин мог только догадываться, сколько представителей обсценной лексики вспомнил его мозг после того, как Чонгук сообщил о необходимости обхода. Стоило радоваться, что в его сторону мужчина ограничился только замечанием.       Чонгук, сильно вырвавшись вперед, вдруг снова остановился. Его ботинки, затормозив и угодив в ухаб, утонули в грязи, а плечи, ранее напряженные, опали. Даже ладони, которыми мужчина все время размахивал, будто обескровленные повисли вдоль туловища.       Чимин замер. В голове промелькнула самая опасная из всех возможных мысль: Чонгук увидел чудовище. Если это так, то сейчас он должен развернуться к ним и предупредить — на открытой территории, в окружении «зелени», которая собралась вместе с генералом и полковником, допускать рискованную ситуацию было бессмысленно. Может, Чонгук справится с чудовищем, может, Намджун смог бы, но остальные? Каков шанс, что их не разорвут в клочья? Каков шанс, что чудовище, учуяв плоть, не поднимет рев, который призовет еще несколько особей?       Но Чонгук не обернулся. Чонгук по-прежнему стоял истуканом, и Чимин не знал, о чем думать и чего бояться, пока главная движимая сила их отряда не подавала признаков жизни. Юноше впервые действительно хотелось, чтобы причиной подобного поведения стала тварь, чтобы генерал повернулся и уведомил, что ситуация критическая. Неизвестность пугала гораздо больше.       Чимин сглотнул скопившуюся в горле вязкую слюну и, ища объяснений в глазах Намджуна, обернулся. Слишком резко, едва не столкнувшись носами с солдатом, следовавшим за ним по пятам. Емкое ругательство сорвалось с чужих губ, но юноша не придал ему значения. Сейчас волновало только то, что скажет полковник.       Взгляды пересеклись. Чимина — встревоженный, Намджуна — замученный. Судя по тому, с каким недоумением мужчина посмотрел, он не замечал одеревеневшего Чонгука вплоть до этого момента. Раздался тяжелый вздох. Не нервный, не испуганный, а какой-то... удрученный. Навряд ли подобная эмоция могла быть уместна в случае, если бы на горизонте маячила тварь. Значит, все спокойно. Значит, ничья жизнь не оборвется в следующие несколько минут. Но тогда что? Что им угрожало?       На расстоянии пары десятков метров от Чонгука виднелась очередная облезлая и утопающая в лучах солнца многоэтажка. Такая же, как все остальные. Пустая и зловещая сама по себе, глазеющая чернотой выбитых кое-где окон. Но обычным, видимо, здание казалось кому угодно, кроме генерала. Потому что мужчина смотрел на него так, будто стены вот-вот должны были дернуться, исказиться до неузнаваемости и выпустить жаждущие крови когти. Что, черт подери, происходило?       — Челюсть не оброни, — рядом раздался раздраженный голос Намджуна. Мужчина, подойдя ближе, сравнялся с Чимином плечами и продолжил строже: — И не вздумай лезть к нему с вопросами.       — Почему он...       Нелепая попытка добраться до истины закончилась долгим и пронзительным, укоризненным настолько, насколько это возможно, взглядом. Намджун не терял терпение. Его в нем попросту давно не осталось.       — И ко мне тоже лезть не надо. Достаточно того, что я уже сказал. Понял?       Чимин нехотя кивнул. Но теперь, после столь выраженной негативной реакции, интерес к происходящему в нем только усилился. Солдат толкнулся языком в щеку, но доставать не стал. Не осмелился. Тон полковника не располагал к переговорам, как не располагал и к тому, чтобы отнестись к тому же генералу с пониманием. Похоже, то, за чем теперь солдаты, шушукаясь между собой, наблюдали, было неожиданно для всех.       Намджун несколькими быстрыми шагами преодолел разделяющее их с Чонгуком расстояние. Мужчины, окружающие Чимина, в непонятках заозирались. Никто не понимал, идти следом или оставаться на месте. Что из этих вариантов вызовет недовольство?       Не было слышно, о чем отошедшие разговаривали, но после того, как губы полковника несколько раз приоткрылись, генерал повернул голову. Хотя бы шевельнулся. Большего просить не следовало. Еще несколько безликих фраз сорвалось с уст, прежде чем Чонгук кивнул и, развернувшись полубоком, одарил собравшихся стеклянным взглядом.       Что-то и правда было не так. Сомневаться в этом не имело никакого смысла. Однако Намджун, видимо, был достаточно убедителен, чтобы, если не свести проблему на нет, то хотя бы сделать вид, будто ее не существует.       — Все чисто, — обратился полковник к греющим уши. — Можем идти дальше, — его увесистая ладонь быстро хлопнула мужчину по спине и так же быстро опустилась назад.       Непонятно чем вызванная заминка вновь потерялась в шорохе шагов. Намджун вернулся в конец строя, Чонгук остался впереди, и где-то между ними, почти физически ощущая, как спина генерала полыхает от пристального взгляда полковника, продолжили путь остальные.       Чимин внимательно вглядывался в стены и окна дома, вызвавшего у Чонгука оцепенение. Среди кирпичей, грязи, выбитых стекол и все тех же уже привычных глазу пятен крови не могло ничего не оказаться. И, проходя мимо, солдат выискивал это что-то, способное так сильно повлиять на человека, казавшегося устойчивее всякого из присутствующих. В черноте, прячущейся за решетками нижнего этажа, в потертостях домофонных кнопок, даже в том, как слабо и лениво колышутся оставшиеся кое-где занавески, Чимин искал. Но ничего из ряда вон обнаружить не смог. И разочарование, сопровождающее неуемное любопытство, становилось все мучительнее.       Что вообще Чимин знал о Чонгуке, кроме того, что его многие в убежище невзлюбили? Кроме того, что он отчего-то пожелал уделить юноше внимание и проявить доброту, когда на нее совершенно напрасно было рассчитывать. Кроме этого... кроме строгости, короткого диалога сегодня и той дурацкой перепалки в самом начале, что из себя представлял мужчина, чье бесстрашие обычно столь велико, сколько безумно? Мужчина, тем не менее потерявший дар речи перед стенами обычного запустелого дома.       Кусочки обрывистых воспоминаний с того дня, когда Чимин обнаружил растерзанные тела матери и отца, всплыли в памяти сами собой. Сердце кольнуло. То ли боль от неизлечимой потери, всячески заглушаемая внутри, то ли догадка. О том, что самая яростная из всех сил, самый придирчивый и оценивающий взгляд, обида и разочарование обернулись пониманием и объятиями на плечах. Лично для него. Только для него. Солдат вновь ощутил прошедшую иглами сквозь тело дрожь этим утром. Когда, ожидая удар, получил утешение. Если Чонгук вправду был тем, кто презирает слабость, если был тем, кто мог ответить болью на боль, то почему не сделал этого? Почему не сделал?       Злополучный дом, приведший к стольким размышлениям, уже как семь многоэтажек спустя остался позади, но выкинуть его из головы отчего-то становилось только сложнее. Домофон, кирпичи, занавески... Где-то там. Ответ скрывался где-то там, у всех на виду. Однако приходить отказывался.       Заплутав в мыслях, Чимин не сразу заметил, как отряд свернул во двор. Такое же серое здание, как и десятки до него, открылось взору десяти прибывших. От остальных его отличало, пожалуй, разве что наличие на одной из стен синих облупившихся цифр, складывающихся в уже привычное число «17». Что-то вроде тренировочного корпуса?        Магнитный замок, когда-то служивший верой и правдой, не работал. Чонгук потянул ручку, и дверь с легкостью распахнулась. Пока генерал удерживал ее, солдаты один за другим прошли внутрь, и сумерки подъезда вместе с сыростью, осевшей в воздухе, окружили со всех сторон. Дверь с грохотом захлопнулась.       Чонгук снова вышел вперед, первым преодолел мрак тамбура и, облокачиваясь о скрипучие перила, шагнул на лестницу. Намджун достал карманный фонарик. Его свет ореолом окружил несколько ступеней, раскинувшихся под ногами генерала, и, ориентируясь по этому желтому следу, мужчины направились наверх.       Спертый воздух раздражал слизистую. Чимин то и дело шмыгал носом и, стараясь игнорировать запах гниения, по большей части дышал ртом. Позади, к тому моменту, как стекло под ботинками перестало хрустеть, остались четыре лестничных площадки и с десяток утомленных вздохов со всех сторон. Теперь, когда приходилось подниматься, без того ноющие мышцы сопротивлялись каждому новому усилию. Будь проклят тот день, когда Чимин, чересчур в себя поверив, решил, что физически готов ко всему.       — Вот же, блять, — мужчина впереди, сделав шаг на пятую по счету лестничную площадку, скривился и, подавляя тошноту, отвернул голову. Из крошечного окошка с торчащей наружу трухой разломанных костей свисал обрубок руки, а сразу под ним виднелись коричневые пятна крови. Тела не было.       — Свежачок, — саркастично хмыкнул подоспевший Намджун. — Кому-то, видимо, усраться как нужно было забрать какую-то херь из своей квартиры. Что ж, надеюсь, оно того стоило, — полковник цокнул, ненадолго задержавшись взглядом на окровавленной кисти, и на этом его речь прервалась. В подъезде, на пару мгновений подавшем признаки жизни, снова стало мертвецки тихо. Пока не раздался голос Чонгука, добравшегося до седьмого этажа:       — Я бы на твоем месте не веселился. Если тварь залезла в подъезд один раз, то может оказаться в нем снова.       — Только если бы мы привели ее с собой, — Намджун усмехнулся. — Иначе на такой высоте нас не учуять.       — Неужели? — тон Чонгука прозвучал заметно строже и уколол понятным одному лишь полковнику напоминанием: — Терять бдительность — плохая идея. Тебе ли об этом не знать?       На это мужчина ни сарказмировать, ни язвить уже не решился. Пропустив вперед вместе с Тэхеном трех идущих за ним солдат, он остановился на одной из последних ступеней возле начинающейся межквартирной площадки. Генерал открыл дверь и на этот раз вошел первым, тут же навострив уши.       В квартире было светло, но, как и везде, ужасно пыльно. Оказавшись внутри, Чимин прижал ладонь ко рту. Вместе с облаком пыли, уже в коридоре накрыл кислый запах. Юноша огляделся и поморщился, выискивая источник, и спустя несколько шагов понял, что так воняет.       На столе, обдавая ароматом, стояла пустая банка из-под консервов, а рядом тошнотно зеленый и сгнивший красовался апельсин. Симфония запахов невероятная, сложно отрицать. Чонгук раздраженно фыркнул.       — Видимо, мне стоит однажды этим дерьмом накормить, чтобы больше не возникало желания везде срать, — генерал сгреб тухлятину в ладонь и, еле справившись с так некстати заевшим механизмом оконной рамы, выкинул в форточку. — Чего застыли? — обратился он к солдатам. — Не к вам же относится. Но так, на будущее, если на следующей вылазке я найду подобное, имейте в виду — всех запомнил. Не поленюсь принести ваше дерьмо в убежище точно так же, как не поленюсь и напихать его за шиворот.       Мужчина прокашлялся. Зловонный запах, пускай и чуть смягченный свежим воздухом, заползающим через приоткрытое окно, все еще щеголял по квартире, мешая мыслям собраться в кучу. Чонгук оценивающе обвел взглядом собравшуюся в комнате мебель и тяжело вздохнул, заметив, что солдаты по-прежнему стоят на пороге неловко переглядывающейся кучкой. Как школьники на линейке, ей-богу.       — Сядьте уже, — генерал кивнул на пыльный диван, дождался, пока все расположатся, и, облокотившись ладонями о стол, продолжил: — Сегодня добрались раньше обычного. Что даже удивительно, учитывая, как долго некоторые из вас корпели над выбором сигарет. Ну да ладно. У нас остается часа два-три, прежде чем первые твари появятся в количестве, достаточном для того, чтобы каждый из вас успел посносить им бошки, но в недостаточном, чтобы пришлось менять штаны, — Чонгук предвкушающе усмехнулся, но решил вовремя остановиться с остротами и добавил уже серьезно: — Пока у вас есть возможность перевести дух, предлагаю ей воспользоваться. Потом же, чтобы этих унылых мин я не видел.       — А зачем мы вышли так рано, если чудовища появятся только через два часа? — самый младший из них, двадцатилетний солдат, впервые за всю дорогу подал голос.       Вопрос глупый. Откровенно глупый. Чонгук тяжело вздохнул, как если бы взрослый лоб поинтересовался у него, почему небо голубое или почему огонь горячий. На губах расползлась недобрая улыбка. Язвительность, пустившая корни с подачи усталости, укрепившаяся самонадеянностью Намджуна и, наконец, окрасившаяся раздражением из-за вони в квартире, раскрутилась до максимума.       — Рано? Неужели... Может, в следующий раз мне стоит отправить вас в вечерний обход? А лучше сразу ночью, чтоб как следует прочувствовали, чего может стоить растраченное попросту время. Вы ведь тут все дохера опытные, да?       Мальчишка притих. Может, осознал, в чем был неправ. Может, испугался, что, если не замолчит, все тумаки будут отныне доставаться только ему. Смешок же наблюдающего за ситуацией Намджуна заставил солдата смутиться еще больше.       — Такие все смелые, пока в безопасности, — буркнул Намджун. — Ранний выход не обусловлен ничем, кроме желания сохранить вам жизнь и познакомить с тварью в единственных разумных условиях, пригодных для вашего нынешнего опыта. На вашем месте я бы радовался, что такая возможность сейчас имеется, — полковник хитро зыркнул на генерала: — Может, рассказать им, Чонгук, как тренировали солдат в первые месяцы? — ответом стали равнодушно пожатые плечи, и мужчина продолжил: — Два дня подготовки и вперед, в город. А там уже крутись, как хочешь. Выстрелишь себе в голову — значит, выстрелишь себе в голову. Убьют, значит, убьют. И плевать было всем с высокой колокольни на эту потерю, поверьте. Указ есть — дальше следует только его исполнение.       — Передохли тысячи, прежде чем до некоторых дошло, что такими темпами мужчин, способных воевать, не останется совсем, — добавил Чонгук. — Хотя, буду честен, меня бы мало удивило, если б спустя полгода такого расточительства на поле боя начали отправлять женщин и детей. Затея вполне в духе правительства, — генерал презрительно цокнул и сразу после толкнул языком в щеку. На лицах собравшихся солдат отразилось сочувствие. Может, хоть теперь Чонгук, выживший на пару с Намджуном, заимел чуть больше уважения и доверия.       — Короче говоря, ныть, что вам не дают как следует отоспаться, — последнее, что мы должны слышать. У вас уже есть больше, чем могли похвастаться...       — Погоди, — перебив полковника, генерал выставил вперед указательный палец, требуя замолчать. — Слышишь?       Что-то заскрипело. Где-то совсем рядом. Звук, одновременно похожий на скрежетание зубов и на царапанье ногтями по стеклу. Такой тихий, что его едва получалось уловить. Но прошла секунда, прошло еще десять, и он, усиливаясь, стал отчетливее. Достиг слуха всех собравшихся.       — Наверху, — Намджун не спрашивал. Утверждал. И, будто в награду за его догадливость, с потолка посыпалась штукатурка, а оконная рама зазвенела от ударов, раздающихся сверху все тяжелее и злее. Нечто, дремлющее этажом выше, набирало силы. Просыпалось и, кажется, уже чувствовало живую плоть. Точно так же, как солдаты, рыскало носом, выискивая источник.       Послышался грохот. Вслед за ним раздалось нервное и злое рычание, в очередной раз подтвердившее реальность происходящего. Тварь была здесь, в здании, прямо над их головами. И навряд ли ее сон прервал состоявшийся разговор. Куда вероятнее, что причиной раннего пробуждения стал запах. Неожиданно сильное и многочисленное скопление запахов, выпорхнувших вместе с вонью консервов на улицу и достигнувших угловатой, жадной до крови морды.       Взгляд Чонгука, а затем и остальных, взметнулся к потолку. С него все еще сыпалась штукатурка. Чудовище без устали царапало пол в квартире выше, все увереннее ударяло когтистыми лапами, целеустремленно рыло туннель к своему излюбленному лакомству. К обилию плоти, бешено раздразнившей аппетит.       Желваки на скулах генерала зашевелились. Мужчина едва удержался, чтобы ехидно не поинтересоваться у недавно озадачившегося вопросом солдата, доволен ли он теперь тем, что лишнего времени у них не осталось. И времени в целом тоже.       Стены квартиры под яростными ударами твари вздрогнули.       — На выход! — рявкнул Чонгук так, чтобы на застывших в непонимании, что следует делать, лицах хоть немного отразилось осознание неизбежного. — Быстро все на выход!       Солдаты с трудом приходили в себя. Читающийся между строк ужас, охвативший внезапно одеревеневшие тела, мешал двигаться. Мышцы коченели от предчувствия смерти, скребущейся наверху. Смерти, которая не планировала оставаться ни с чем. Голодной твари, что рано или поздно разберется с отделяющим ее от наисытнейшего лакомства препятствием.       — Быстрее! — торопил генерал, буквально выталкивая заторможенные тела наружу. Коридор пустел, эхо звонко ударяющихся по ступеням ботинок уже разносилось по подъезду. Ругань Намджуна, подгоняющего солдат насколько это возможно, сливалась с клокотанием чудовища.       Раздался последний оглушительный рев, после которого, стоило Чонгуку покинуть порог злополучной квартиры и захлопнуть дверь, потолок, сдавшись под натиском твари, обвалился.