Колыбель на судный день

Блондинистая, почти белая, голова девушки была погружена в пуховую подушку так, как будто она собиралась остаться там навсегда, а сама она была окутана сновидениями. ...Погруженное во мрак пространство, сквозь которое пробивался тонкий лучик зеленого света. Тишина. Казалось, даже природа застыла: деревья были абсолютно неподвижны, а ветер, как будто, не существовал вовсе. Девушка застыла вслед за природой и боялась даже вздохнуть. Вдруг эту тишину и, казалось бы, умиротворение пронзил резкий крик — высокий, душераздирающий и протяжный. В нос ударил запах крови и сожаления... Любой, кто посмотрел бы на девушку сейчас, с большой вероятностью либо позавидовал бы, либо пожалел бы нарушать её покой. И Лили тоже почти поддалась её безмятежному виду. Не будь она Лили Эванс, она бы просто легла рядом, кровать так и манила— мягкое, теплое одеяло, красный, в цвет их факультета, плед, и, конечно, эта манящая подушка. Лили практически могла услышать, как шуршат и легонько скрипят пуховые нежные перья, когда на них опускают голову. Сама того не зная, Лили спасла подругу от одного из очередных кошмаров, преследовавших её каждую ночь, в тот момент, когда ударила её своей подушкой по голове, той самой мягкой и уютной. Морриган, вырванная из сна, не сразу очнулась, и потому пыталась отмахнуться от соседки. — Мерлин, Эванс, я тут меньше месяца, а ты уже достала больше любого будильника, — слегка раздраженно произнесла девушка заспанным голосом, протирая глаза в попытках их открыть. Лили только рассмеялась. Да, она познакомилась с Морриган совсем недавно, но успела понять её и то, как примерно она поведет себя в той или иной ситуации. Иногда рыжеволосой ведьме казалось, что у неё какой-то особенный дар — так чувствовать и понимать людей, а на деле она просто была эмпатом, выросшим в полной семье, имея возможность выражать свои чувства и мысли честно, а также видеть полный спектр эмоций, выражаемых другими членами своей семьи: от любящей и понимающей матери, ответственного, но тщательно скрывающего свою заботу отца, до завистливой сестры. Однако такой она была не всегда. Раньше, до заветного письма из Хогвартса, Лили и Петунья были практически неразлучны. ... — Лили, Лили, пойдем, я хочу тебе что-то показать! — смеясь и немного подпрыгивая от нетерпения, маленькая девочка с русыми кудрявыми волосами сжимала свои маленькие кулачки в предвкушении. Она нашла что-то, чем хотела поскорее поделиться со своей сестрой. Раньше они много времени проводили на небольшом холме недалеко от их дома, часами разглядывая различные цветы и деревья на опушке, наблюдая за насекомыми. Однажды они нашли муравейник и молча, затаив дыхание, наблюдали за этими чудесными существами — такими маленькими и такими работящими. Ну и, конечно, вид, открывавшийся с холма, был по-настоящему волшебным: все домики, как на ладони, а речка, пролегавшая между ними, маняще блестела в лучах летнего солнца. В один день их маленький мир рухнул, как карточный домик. Лето, июль, солнце настолько яркое, что могло ослепить, и до невозможности жаркое — девочки почти не выходили из дома в эти дни, за редкими вылазками к речке в поисках прохлады. Когда жара спала, сестры опять отправились на холм, но вместо привычной зеленеющей шапки вдали они увидели только выжженную землю. Вылазки пришлось прекратить на какое-то время, но вот момент настал. Петунья случайно наткнулась на небольшую полянку и теперь не терпелось обрадовать сестру. Когда девочки, наконец, вышли на поляну, они первое время не могли произнести ни слова, завороженные красотой: бесчисленное количество цветов распластались прямо у их ног, как будто какой-то художник уронил палитру, расплескав все краски по траве — зеленый, красный, фиолетовый, желтый, нежно-розовый. Глаза разбегались. Лили, спустя несколько долгих секунд, как-будто отошла от гипноза. Девочка резво развернулась и обняла сестру, они еще долго просто стояли в тишине, обе плакали от счастья, завороженные красотой этого места и наслаждаясь компанией друг друга. — Петти, ты настоящая волшебница, это чудесно! Я уже и не надеялась найти что-то, что могло бы нам заменить наш холм, — с присущей её возрасту детской наивностью и радостью произнесла девочка... Но волшебницей в семье оказалась не Петунья. Отношения между сестрами разладились, и теперь они практически не общались. Зато теперь Лили понимала любые эмоции близких. Хотя, возможно, дело не только в её способности понимать людей без слов. Девушки действительно много общались с самого появления Морриган. Они познакомились, а затем говорили, говорили и говорили, как будто не замолчат никогда. Первая ночь после их встречи была и вовсе знаменательна — ночь, когда сама Лили Эванс уснула лишь спустя несколько часов после отбоя, и, нет, она не сидела за книжками, готовясь к очередному тесту, она говорила с Морриган. Так, за несколько часов, слово за слово, они сами не заметили, как уже делились друг с другом самым сокровенным. За то время, пока Морриган здесь, они довольно сильно сблизились и были практически неразлучны, что даже вызывало в Джеймсе некоторую ревность и подстегивало его к общению с «новенькой» — «его», как он кричал на всю школу, хоть это и не так. «Пока что не так», — отвечал всем Джеймс. Лили никогда не ошибалась в людях, и теперь ему было интересно, кто же такая Морриган. В общем, Лили и не подумала обижаться на брошенную новообретенной подругой, казалось бы, грубую фразу, а лишь фыркнула и рассмеялась. — Может, я и самый надоедливый будильник в твоей жизни, но и самый эффективный. — Давай, подруга, осталось двадцать минут до завтрака, так что поднимай свою тощую задницу быстрее, пока Марлин опять не заперлась в ванной, — подхватила другая соседка Морриган — Мэри Макдональд. Как только Морриган увидела её в первый раз, она поняла, что это её человек, хотя бы по внешности: её вечно непоседливые мелкие кудри опускались немного ниже плеч. Про таких обычно говорят «человек-солнце»: её видишь, и хочется быть к ней ближе — ярко светит и греет. И это правда. Мэри была безумно энергична, за две недели пребывания в этом времени Морриган ни разу не видела её с лицом, выражавшим усталость или, тем более, раздражение или грусть. В её речи часто можно было услышать нотки сарказма; она всегда была весела и добра, и Морриган это было по душе. Двадцать минут. Марлин. Ванная. Морриган подорвалась с кровати, кивком поблагодарила подруг и успела залететь в ванную, закрыв дверь прямо перед носом Марлин. Марлин. Эта девушка казалась Морриган противоречивой. Русые волосы, её лицо было красиво и гармонично, несмотря на то что её черты казались противоречили друг другу: у Марлин были скулы, но при этом щеки; острый, но короткий нос; вытянутые, пухлые, но бледные губы; круглое лицо. Морриган казалось, будто они похожи, нет, не внешностью, а характером. Хоть ей и не довелось убедиться или опровергнуть эту теорию — они общались мало, но Морриган как будто тянуло к ней. Каждый раз, когда их взгляды пересекались, девушке хотелось что-то сказать, начать диалог, узнать её получше, но она не спешила, лишь медленно наблюдала за её поведением, как если бы это был театр: Марлин на сцене, а Морриган зритель, но этот театр принадлежал только им двоим. Как-будто сердце говорило ей: "Ещё не время". И Морриган ждала. Ждала и наблюдала. Закрывшись в ванной, девушка облокотилась на раковину, позволила себе выдохнуть — после резкого подъёма голова кружилась, в глазах темнело, — и взглянула в зеркало. Оттуда на неё уставились два горящих янтарём глаза. По острым углам её худой, но всё ещё красивой фигуры, не до конца утратившей женственных изгибов, волнами струились белые, как снег, немного волнистые волосы, общая длина которых достигала поясницы. На ней была только безрармерная и, уже отжившая своё, футболка и украшения, с которыми она никогда не расставалась: шея была увешана многочисленнными цепочками разных размеров и стилей, единственное что их объединяло - материал: все они были выполненны из серебра, по такому же принципу на её тонких пальцах красовались кольца, а дополняли все это браслеты, а так же серьги, на каждом сантиметре её ушей был прокол и из каждого блестели украшения. Казалось, украшения были абсолютно хаотичны, но каждое из них дополняло остальные. "Гармония в хаосе". Полные, пухлые губы, налитые красным и искусанные их обладательницей от бесконечного стресса, загнулись в усмешке — и всё-таки она была красива и знала об этом. Бледная, настолько тонкая, как будто стеклянная кожа, присущая аристократам; скулы. Яркие, практически жёлтые, глаза, длинные и пушистые ресницы и чёткий овал лица. После смерти матери Морриган досталась её квартира в центре Лондона, покупка которой была долгим предметом обсуждения в её семье — они давно перебрались во Францию, а от английского осталось только фамилия, за которую так держался весь её род. Аристократы. Древнейший чистокровный род, вот уже несколько веков пребывающий во Франции, считавшийся там самым знатным, а тут её мать — Анна Габриэль — позор рода Каллахан, покупает квартиру в Лондоне. ...Ну-ну, что же ты плачешь, ты должна радоваться — она умерла, так даже лучше — больше некому тебя портить; под моей опекой ты станешь идеальной наследницей рода Каллахан... От воспоминания о родственниках Морриган только поморщилась. После поступления в Хогвартс девушка много времени проводила в этой квартире и в самом Лондоне. Ей нравилось представлять, что она не волшебница, а простая девочка; от абсурда этой мысли у неё кружилась голова и хотелось смеяться. Она бродила по многочисленным улицам города, изучая каждый закоулок, запомнив каждый кирпичик мощёной дороги, заглядывая в каждый магазин, как будто в ожидании чуда. Она часто покупала всякие магловские вещички, и, надо сказать, они не просто пылились — она их использовала и довольно часто. Так, в очередной раз, она достала из косметички чёрный каял и подвела им глаза, а после немного размазала его пальцем и нанесла тушь и блеск для губ. Девушка посмотрела на себя в зеркало, заставила себя улыбнуться и вышла из ванной. В Большом зале было душно. Как только их компания зашла через большие дубовые двери, на них уставились сотни заинтересованных взглядов. Быть новенькой всегда сложно, особенно если ты ещё и красивая. Последние две недели Морриган была объектом внимания всех, кому не лень, однако тот, кто интересовал её, казалось бы, не обращал на неё никакого внимания, а сейчас его и вовсе не было. Девушки сели за стол Гриффиндора, расположившись около мародёров. Шумно. Как только она села, пара жёлтых глаз устремились через весь зал на стол Слизерина в поисках конкретного человека, но безуспешно. Это начинает раздражать. Не может же он реально никуда не ходить. ...-Ахахахах, да, брат у меня есть и это Джеймс. - как бы отмахиваясь от вопроса произнес тот. -Бродяга я ценю твою преданность, но мне кажется она спрашивает серьезно. - Смеясь, говорит Джеймс. -Да, да, есть брат, но он бы тебе не понравился, он моя полная противоположность. - Играя бровями произнес тот, - Он трус, никуда не выходит, с людьми почти не общается, я сомневаюсь что ты его вообще увидишь хоть раз, он все прячется в своих подвалах, так что забей.... Это не может быть правдой. Он что-угодно, но не трус, если мое путешествие и дает мне какую-то привелегию так это знание, и я точно знаю, что волшебник пожертвовавший своей жизнью в восемнадцать лет не может считаться трусом.