А ты не ангел

В чёрной, хоть-выколи-глаз темноте огонёк окурка похож на комету, сброшенную на Землю. Маленькую, с ярким хвостом рассыпающихся в падении искр. Он сплёвывает горькую слюну. Мысли мечутся голодными чайками, хрипло кашляют, заглушая вопящую вокруг тишину, бросаются вниз и вырывают куски мозга. Заглатывают — как не давятся, суки! — и снова взлетают, оставляя в голове кровоточа́щие дыры. Губы тут же сжимают следующий фильтр — единственное, что помогает остановить их безудержную дрожь. Такую, что стук не попадающих друг на друга зубов эхом отдаётся под черепом. Какая это по счёту? Шестая? Десятая? Fuck! Он же не курит! Ослабевшие пальцы никак не могут набраться сил для щелчка, и сигарета безвольно висит, зацепившись за уголок рта. Хер с ней! Его и так тошнит. Шелест листьев насквозь продувает рубашку, выбивая из тела крупный озноб. Блядский ветер! Но он слегка приглушает пожар, что бушует в крови. Шаг — и руки упираются в мрамор, пряди взмокших волос падают на лицо, взгляд утыкается в линии узоров на сером полу. Только не закрывай глаза! Только. Не. Закрывай. И тут же свинцовой тяжестью наливаются веки, и едва ресницы касаются кожи, каждая молекула вокруг взрывается криком… Нет! Пожалуйста! Не надо! Умоляю! Crucio! Не наааааа!..... Страх штопором ввинчивается в нервы, закручивает в тугой комок и выдирает рывком на тихом бессильном шёпоте. Больно! Он мажущим движением убирает холодные капли с бровей, втирает их в кожу так, словно хочет вытравить из памяти болезненно яркую голубизну вытаращенных глаз, искажённую судорогой линию губ и скрюченные в немыслимом вывороте тонкие пальцы. Fuck! Fuck! Fuck! Кулак с размаху влетает в колонну. Боль врывается в мозг, разгоняя живые картинки. Ещё удар! Ещё! И тёплые капли рисуют дорожки на коже. Похер! Только не видеть! Не слышать этот вопль! Не смотреть в ухмыляющееся лицо, так похожее на собственное. Не вздрагивать от нового взмаха руки — вверх!... И вдребезги разлетается и пылью оседает пьедестал. Вершина, куда он его вознёс, поставил и молился. Двадцать с лишним лет. Crucio! Пожааааааа… Нет, отец! Не трогай её! Не смей мне мешать! Убирайся отсюда! Пошёл вон, щенок! Вон, я сказал! Призрачный удар о стену снова вышибает весь воздух. Он судорожно ловит его ртом. Звук другого упавшего тела грохотом прокатывает по перепонкам, крик проникает в каждую клетку, растягивает до боли, наполняет чем-то знакомо новым. Страшным. Мощным. Сокрушительным. Таким, что чувствует часто к другим, но к нему — никогда. А тело бьётся, извивается, как червь, придавленный пальцем к асфальту. Долго. Бесконечно. До пустоты в глазах. До безжизненно повисших по бокам рук. До суеты санитаров в пышной гостиной. Вот только она — не червь! Она — моя мать, ублюдок! Она! Моя! Мать! Fuck you! Злость наполняет пальцы силой, а на алом кончике сигареты легко фокусировать взгляд. Он успокаивает. Запачканный дымом вдох приносит мышцам заветное расслабление. Не надолго. Всего на десяток затяжек. Он щелчком отправляет недокуренную сигарету в воздух. Следит за дугой её полёта. Ловит забытое ощущение. В пальцах, в подрагивающих губах, в прищуренных глазах, в до скрипа стиснутых челюстях. Холодное. Неумолимое. Оно вливается по капле. Медленно пропитывает сверху до низу. Выстраивает мысли. Остужает кровь. Выпрямляет спину. Разжимает кулаки. Ненависть! Я. Его. Ненавижу. Вот так быстро. Вот так просто. И хочется лезвием вырезать второе имя. С фамильного дерева. С пергамента. Из клеток. Из памяти. Из жизни. Добро пожаловать в свой персональный ад! Драко Люциус Малфой. Я вырежу. Клянусь, мама.