Самое настоящее проклятие

— Ты шмыгаешь носом потому что замёрзла или потому что плакала? И где твой шарф? Несмотря на последний вопрос я склонялся ко второму варианту — что Лили плакала... Профессору МакГонагалл и Поттеру было, по всей видимости, плевать на меня, шагающего позади. Поэтому они молча зашли в замок, а я, потоптавшись на ступеньках, остался на улице. Холод меня не беспокоил. Не так сильно, как... Я уже пару минут неподвижно сидел на одной из ступенек и не заметил, как на тропинке появилась Лили. Я не видел даже собственной мантии. Уперев локти в колени, обхватил ладонями голову, гудящую, словно колокол, и пытался справиться с сумбуром в мыслях. Перед глазами вживе вставали кулак Поттера, поднесённый к моему лицу, смеющийся до слёз и встряхивающий башкой Блэк, он же, но бледный, испуганный, как щенок в грозу, с хлещущей из ноздрей кровью. Дохлая птица на красном снегу... И снова Блэк. Тот, который старше, из дурацкого ничего не значащего сна. Лили, приблизившись, что-то сказала мне, но я не расслышал и не понял её слов, уйдя глубоко в себя, точно в кроличью нору или чёрный омут. Когда, наконец, очнулся и отнял закоченевшие руки от головы, Лили уже сидела рядом на холодной лестнице, не обращая внимание на снег, тёрла ладони и часто-часто шмыгала носом. Спросив, с чего она это делает, я теперь пристально всматривался ей в лицо, пока она не заёрзала на ступеньке от неловкости и не посмотрела на меня в ответ. Почти сердито. — А ты снова сцепился с Поттером? Сказав это, Лили закусила губу. Я вдруг осознал, что машинально поглаживаю место на животе, куда Поттер ударил меня коленом. Отдёрнул пальцы, сжал руку в кулак на колене и буркнул: — И что? Лили, слава Мерлину, не стала изливать на меня свою жалость или — немногим лучше — упрёки в том, что мне самому не следовало приближаться к мародёрской компании и... Что вовсе не стыдно вовремя развернуться и уйти. Вместо этого Лили произнесла с ненатуральным удивлением: — Что? Я думала, мы говорим очевидные вещи, Сев. Я видела его и профессора Макгонагалл ещё когда была вон там, далеко — указала куда-то за хижину Лесничего, в сторону Дракучей Ивы. — А ты похож на взъерошенного воробья, и у тебя вся одежда в снегу. Не трудно догадаться. Она потёрла холодный нос, слабо улыбнулась, хотя ничего весёлого я в её словах не увидел. Я снова настойчиво спросил: — Почему ты плакала? Лили перестала улыбаться, отвернулась и пожала плечами. Задумчиво провела ботинком по ступеньке. Мне показалось, что она вовсе не ответит. — Лили? И я уже хотел предложить ей вернуться в тепло, в замок, когда она негромко проговорила: — Ничего особенного. Вспомнила то время, когда ещё пыталась наладить отношения с Туни. Ну, нормальные отношения, а не как сейчас — две первые попавшиеся открытки в год на Рождество и на Пасху... Я смотрел, как длинные тени ложились на окрестности Хогвартса. Закат походил на кровавую рану. Тишину нарушали неясные звуки голосов. — Нашла что вспоминать, — с искренним удивлением сказал я, поглядел на безжизненно лежащую руку подруги, — Твоя сестра настоящая... ладно. — я стушевался под быстрым взглядом Лили и поджал губы, — Думаю, достаточно и того, что я терпеть её не могу и не боюсь ей об этом сказать! Она не обижается на свою сестру, она любит свою сестру — так говорит Лили, стискивая кулаки и улыбаясь сквозь слёзы. Что ж... А я был готов круглые сутки поливать драконьим дерьмом Петунию Эванс и её бессердечное поведение, если самой Лили не хватало на это духу! Пусть бросает на меня укоризненные взгляды! Я знал, даже когда Лили требует не оскорблять Петунию, в душе она со мной согласна: старшая Эванс — жалкая и завистливая маггла, в которой нет и капли волшебства. — Ага, и это взаимно, не сомневайся! — воскликнула Лили тоном записной ябеды и повернулась ко мне с видом внезапного оживления, — Туни тебя просто не выносит, Сев! Делает такое лицо, что кажется, будто она ест лимон всякий раз, когда сталкивается с тобой. Очень недовольное! Я саркастично фыркнул, — разве волшебнику не должно быть плевать, как к нему относится дурацкая белобрысая маггла? — а Лили неожиданно рассмеялась. Вероятно, её обрадовал и утешил тот факт, что она была не единственным предметом ненависти и презрения старшей Эванс. Я наклонил голову, как если бы мне нужно было рассмотреть рукав мантии, и внимательно слушал смех Лили. От него тепло распространялось по телу, словно внезапно вернулось и окатило лучами летнее солнце. Не обжигающее, а мягкое, как свежая трава. — Тебе не нужно думать ни о чём таком, — наконец, тихо произнёс я, неловко надеясь, что упавшие на лицо волосы скрывали потеплевшие щёки. Слишком... Слишком красивая, чтобы страдать. — Уже не думаю, — быстро ответила Лили, улыбнулась мне, посмотрела вперёд и слегка нахмурилась. — Он, наверное, не в восторге, — пробормотала она и встала. Я потянулся за ней. — Кто не в восторге? О ком ты? — О Боунсе, конечно. Когда к лестнице подошла толпа младшекурсников, Лили смахнула снег с мантии, набрала в грудь воздуха и спросила у всех скопом: — Ну что, все довольны прогулкой к Озеру? Послышалась разноголосица. Кто-то жаловался, что они толком и не покатались, другие — наоборот, ныли о замёрзших носах и разбитых коленках. Лили, не особо вслушиваясь в сумбур детских голосов, повернулась к шедшему впереди старосте с Когтеврана и проговорила, сложив руки на груди в извиняющемся жесте: — Прости, я тебя бросила одного. Мне жаль. Они не сильно тебя утомили? — Нет, ну что ты, нисколько, — проговорил Боунс, глядя на Лили снизу вверх, и его вкрадчивый тон заставил меня напрячься, хотя он смотрел не на меня, — Всего лишь десяток младшекурсников, Эванс, которых ты, между прочим, сама предложила отвести к Озеру. И свалила на меня. Очень ответственно! — Боунс хмыкнул и быстро начал подниматься по лестнице, намереваясь с порывом ветра пройти мимо Лили, — Больше я помогать тебе не буду. Чем я только думал, связываясь со старостой Гриффиндора? — добавил он на ходу. — Я отлучилась за несколько минут до того, как вы отправились обратно! — возразила Лили и, покраснев, спросила — И что... Что ты имеешь против старост Гриффиндора? Лили, уперев руки в бока, буравила когтевранца яростным взглядом. Боунс остановился, поправил галстук, с неудовольствием посмотрел на притихших младшекурсников, и всё же ответил: — Ну, знаешь, говорят, что пуффендуйцы любят своих старост, когевранцы — уважают их, слизеринцы — боятся, а вот гриффиндорцы своих старост ни во что не ставят. Сама подумай, Эванс, что вы за старосты такие? Когда в последний раз кто-то с Гриффиндора становился старостой школы? Ха! То-то и оно! Я торопливо глянул на неподвижную, но шумно задышавшую Лили, нащупал волшебную палочку под мантией. Вот... Странное чувство, будто я видел уже что-то такое... Так же двое стояли против одного, и этот один говорил спокойным, ядовитым голосом... Мне было плевать на префектские разборки. И я, разумеется, не питал никакой любви к Гриффиндору. Если б на месте Лили оказался, к примеру, Люпин я не пошевелил бы и пальцем. Я бы злорадствовал и сочувственно кивал словам Боунса. Я бы добавил что-нибудь от себя. Но рядом со мной стояла Лили, и во мне кипела злость — я хорошо помнил, как она пожимала плечами и шмыгала красным от мороза носом. — Эй, ты, ублюдок... Я сделал шаг вперёд, однако не успел сделать второй и оказаться прямо напротив когтевранца, не успел вытащить палочку, как Лили вдруг схватила меня за руку — сдавившие ладонь холодные пальцы заставили дёрнуться. — Что ты делаешь?! Хватит на сегодня дуэлей! — шепнула она и с лицом, на котором явно отразилась борьба, потянула меня ко входу в замок. Разумеется, Лили терпеть не могла следовать своим собственным советам: «Просто игнорируй их! Сделай вид, что говорят не про тебя! Просто развернись и уйди!». Ей вовсе не хотелось уходить просто так, не стерев с лица когтевранца надменное выражение. Влепить Боунсу заклятием — о, ей было бы очень приятно увидеть, как отчитывавший её когтевранец, согнувшись, блюёт слизняками. Однако она не хотела вмешивать меня. — Вы даже со своим факультетом не можете справиться! — буркнул Боунс Лили вслед. В дверях она отпустила мою руку, обернулась и спокойно и твёрдо (даже не поверишь, что полторы минуты назад жалостливо шмыгала носом) проговорила: — На твоём месте я не была бы столь заносчивой, Боунс. Даже интересно, что ты скажешь через пару лет, когда я стану старостой школы?

***

За спиной послышались быстрые шаги — кто-то во весь дух бежал по коридору. Предчувствие? Когда смотришь на стопку свитков и наяву видишь, как они разлетаются по всей комнате от громкого хлопка двери. Я осёкся на полуслове и повернул голову по направлению к шуму. — Лилз, подожди! Голос Блэка донёсся на секунды две раньше, чем он выскочил из-за поворота. Я уже был вооружён и не собирался во второй раз так бездарно терять палочку. — Фурункулюс! — со злостью выкрикнул я, едва мелькнул перед глазами его размытый силуэт. Блэк шагнул в сторону, машинально поддёрнув мантию, чтобы не запнуться, и заклинание, пролетев в нескольких дюймах от него, с шипением врезалось в стену. — Возвращаю тебе шарф, — громко сказал Блэк. Я не понял, что он имеет в виду. Не хотел понимать, не хотел его слушать. Торопливо вскинул палочку ещё раз, но сообразил, что между мной и Блэком стоит Лили, точно преграда. Одарив меня через плечо странным взглядом, она без всякого сомнения подошла к Блэку. Её шаги отчётливо отдавались в тишине коридора. От напряжения у меня сводило пальцы. С нарастающим недоумением я следил за ними, не убирая волшебной палочки. Блэк с непроницаемым выражением лица скользнул по мне глазами, но быстро их отвёл, словно от яркого источника света, и вернулся к Лили. Действительно сдёрнул с шеи красный шарф и протянул его ей. — Очень мило с твоей стороны, — отозвалась Лили невозмутимым тоном, забирая шарф. Блэк вскинул брови, будто его чем-то насмешила эта вежливая до последнего звука фраза. Лили комкала шарф в руках. Я опустил волшебную палочку, совсем немного (они стояли слишком близко, чтобы я мог с уверенностью сказать, что не задену Лили), пытался заставить себя открыть рот и поинтересоваться, какого хрена здесь вообще происходит. Но губы слиплись, точно склеились, а из горла выходило еле слышное сипение. — Кх... — Ну, ещё увидимся, Лилз, — протянул в своей расслабленной манере Блэк, быстро коснувшись плеча Лили, и, запихнув руки в карманы, отошёл от неё. Очень удачный момент, чтобы запустить в него заклятие. Я прицелился и тут же поймал на себе расширенный взгляд Лили — у неё на шее теперь висел тот шарф, который отдал ей Блэк. Палочка в руке дрогнула — кажется, у меня задёргалось веко. Как, чёрт побери, её шарф оказался у него? Пока я осмысливал это, Блэк прошёл мимо, не ускоряя и не замедляя шаг, словно он просто прогуливался, и ему никогда не грозила моя волшебная палочка. Даже головы не повернул. Я мог бы принять это за очередную его демонстрацию пренебрежения ко мне — но он даже не соизволил усмехнуться. Честно говоря, он вообще никак не показал, что я тоже нахожусь здесь. Было похоже, что он просто проигнорировал меня. Это... сбивало с толку. Через пару мучительно долгих мгновений Блэк без всяких препятствий исчез в арке, ведущей к лестницам — только тогда я опустил волшебную палочку, чувствуя, как болят глаза — я, кажется, совсем не моргал — и прилипает одежда к потной спине. Потерев веки, я услышал в стороне лёгкий шорох мантии и, резко развернувшись, уставился на Лили. — Ты должна мне всё объяснить!

***

«Я не ненавижу Туни. Я просто...» — Тебе не стоило лезть к нему, когда я ушёл, — вырвалось у меня. Я покрутил в руках волшебную палочку. Джеймс обернулся, но не успел мне ответить, хотя было видно, что ему очень хочется что-то сказать. Или подойти и дать мне хорошенькой затрещины. На моё счастье, МакГонагалл открыла свои покои и не терпящим возражений тоном приказала Джеймсу войти. А я остался стоять перед плотно закрытыми дверями, задумчиво потирая затылок. Подошёл к высокому окну и от нечего делать пальцем прожёг дырку в замороженном белом стекле, словно... «Я уверена, что поступила правильно». Если наклониться, через эту дырку можно было увидеть часть тёмной улицы и случайно разглядеть кого-нибудь знакомого, прямо как я, возвращаясь в замок случайно наткнулся на Эванс и Снейпа. ...словно чёртов семейный гобелен. Почему-то мысли о семье не вызвали острого раздражения — я не захлебнулся тут же горечью и изжогой. «Мы выбрали разные дороги». Без всякой мысли рисовал на холодном окне в ожидании когда Сохатого выпустят. Кончики пальцев уже перестали чувствоваться, а из головы не выходили слова рыжеволосой старосты, что она сказала, когда рассказывала о своей сестре. Что это значит? Как? Как это? Поступить... правильно?