Уникальный

Он убрал ладонь с чужих губ, позволив Генри выпустить из лёгких воздух. У того задрожали руки, моментально спёрло дыхание. Эмили кожей ощущал острый конец наточенного лезвия, со слабым напором прижимавшийся к шее. Мозг не соображал, ему было ясно лишь то, что на полу в аниматрониках находятся гниющие тела, что кровь настоящая, такая, какая должна быть, что всё пахнет. А происходившего за спиной как будто и не было. Не было того, что сзади, не было того, кто стоял за плечом. Десять секунд обернулись для Генри вечностью, тревоги за Джен и детей начали просачиваться сквозь пелену страха, медлительно и неохотно. Без них он бы не пришёл в чувства. Желудок вывернуло наизнанку, ибо знакомый голос нараспев протянул: — Дышать разучился? У тебя безграничное количество кислорода? Возьми себя в руки, Хен. Его называли так только Дженнифер и Уильям, второй и то делал это редко, глумясь и подшучивая. Колени у Генри задрожали, не считая их, вес нижней части тела отсутствовал, спало напряжение, точно кости, мышцы, плоть превратились в обмякшую вату. Он заставил пальцы собственной руки согнуться, вынудил себя продраться сквозь туман, сковывающий в панике, чтобы без всякого желания воспринять мороз под кожей, застоявшуюся тошноту, боль в висках. Чтобы задышать ровно, глубоко и боковым зрением рассмотреть человека рядом. — Не стоит. То, что требуется увидеть, находится перед тобой. — Уильям...– сглотнув, Эмили передёрнулся от ледяного лезвия, повёрнутого чужой кистью под другим углом. Остриё неприятно кольнуло щеку. Но скоро нож был любезно убран. Генри в облегчении согнулся, утыкаясь лбом в пол, пытаясь не выплюнуть содержимое желудка. Афтон прошёлся мимо него, закрыв дверь комнаты. Пока он был повёрнут к аниматроникам, Генри отполз подальше, не имея сил здраво прокрутить варианты выхода из положения. Как во сне. А вдруг это сон? Кошмарный сон? Не более... Он упёрся в угол помещения, словно намереваясь пролезть через стену и испариться. Глаза не знали, на чём задержать взор, метались то к захлопнутой двери, то к столу, где валялись инструменты, что подошли бы для самообороны, то к трупам. Возле тех на корточки присел Уильям. Уильям, с которым Генри дружил больше двадцати треклятых лет. Уильям, с которым он снова и снова творил невероятные вещи, совершенствовался и рос в личном опыте. Уильям, который был тем парнем, кого Эмили хотелось беречь, подбадривать, утешать, с кем хотелось быть ближе, чем к другим людям; он был тем парнем, кем Генри мечтал восхищаться. И Генри Эмили бесконечно любил и уважал Уильяма Афтона. А Уильям Афтон минуту назад угрожал Генри Эмили ножом. Подтащив к себе с пола специальный инструмент, безумец принялся потихоньку разбирать на части Фокси, у которого торчала наружу детская ладонь. Генри таращился на эту кровавую картину, замерев. Афтон снял голову робота, и Генри затрясло – он взглянул на мальчика, помещённого во внутрь. Один из четырёх пропавших; мальчик и его раскрытые глаза, его разодранный ножом рот, засохшая и потемневшая кровь, гниль. Они все бились в агонии, умирая. Четверо ребят – четверо зверят. — Ты... с ними в-всеми. П-пос-смел с-сотворить. Уильям...? – хрипло и несвязно пролепетал Генри. Джен, Сэмми и Шарлотта ждут его дома. — Дэйв, – миролюбиво поправили его. — Что?..– у Генри надломился голос. Уилл Афтон наклонил голову, из-за плеча косясь на него, и сделал такое, отчего Эмили едва не потерял сознание – подхватил тонкую бледную ручонку и приветливо махнул ей дважды влево-вправо: — Дэвид Миллер. Можно Дэйв. Генри молча пялился на старого знакомого и был готов сорваться на испуганный вопль. Уильям-Дэйв тем временем оставил на аниматронике Фокси один только каркас туловища, а штыри, запчасти скелета, из которых состояли механические руки, уже были сложены на полу. То самое копошение, услышанное Генри там, за дверью. А как теперь попасть за дверь? Как спрятаться, убежать, спастись? Если он попробует улизнуть, его убьют. Убьют и всё. Конец. Смерть. Он беспомощен. Что делать? Куда деваться? Умолять, звать на помощь, рыдать, забиться, как ребёнок, в углу и ждать рокового часа? Безнадёжный. Быть преданным и убитым, что может быть хуже? — Я не понимаю. – просипел полушёпотом Эмили. В ужасе всхлипнул и повторил: – Я не понимаю... За что?  Ч-что за чертовщину ты с-сделал? Что ты твор-ришь здесь, Уилл?.. — ...Разве тебе не ясно объясняют? – после долгой паузы, замаянно вздыхая, спросил Дэйв. – Я терпел это унижение всю свою жизнь. Уильям то, Уильям сё... Уилли, Билли. Афтон, блять. Я же сказал: Дэйв. Просто Дэйв. Не переношу, если меня не слушают, Генри. — Д-да что за херня? О чём ты тут говоришь? – закричал Генри. – Я не... Х-хватит, Уильям! Прекрати! Прекрати это. Молю тебя. Нет. Нет-нет-нет-нет... Мне снится. Эта дурь мне всего-навсего снится, да? Сущее безумие, его не существует. Я поехал крышей, скажи? Я в-вижу, что ты возишься с трупами и несёшь бред сумасшедшего. Абсурдно, х-хах, не бывает такого дерьма, это не по-настоящему!! Генри прятал лицо в поджатых коленях и воротил вслух сбивчивые мысли, но внезапно его схватили за волосы и хорошенько ударили об пол. Он повалился на плитку всем телом. — Заткни наконец свой рот. – расслышал Генри и не смог вздохнуть, потому что человек, посветлевшие серые глаза которого взирали на него, сдавил горло, обездвиживая. Держал и душил Эмили до тех пор, пока тот не обессилил и не перестал брыкаться и сопротивляться. Раздались хрипы задыхавшегося, и хватка чуть ослабла. – Я рассчитывал, что ты вышел поумней... многих. Но мало того, что ты суёшься, куда не просят, так ещё и себя губишь. Идиот. Я был о тебе лучшего мнения, – до Генри донёсся задорный шутливый смешок, и перед ним вновь что-то блеснуло. – Я утрирую. Ты был тем ещё придурком. И в молодости, и до нынешнего своего положения. Ну да ладно. Я умею учить людей. Через пару минут ты вполне будешь способен запомнить, как меня зовут. После этого Дэйв, держа нож у чужого горла, проворным движением расстегнул первые две пуговицы на рубахе Генри. Лезвие прислонилось к груди. — Эй, перестань!! Хватит. Х-хватит! Прекрати! — Тихо. Не визжи. Девчонка, что ли? Хотя по своему опыту скажу, что от страха не только они так кричат. – псих хихикнул, и у Генри всё внутри сжалось в омерзении. — Убери это. Я тебя прошу. Убери! Сейчас... — Тссс. Будет больней, если не захлопнешься. Пронзила жгучая боль, ударившая в голову, наполнившая тяжестью внутренности, как жидкость, ибо лезвие резануло кожу. И вот тогда-то Генри и осознал в полной мере, что с ним происходит. В какую дрянь он угодил. Губы старого-доброго друга расплылись в улыбке, и эта улыбка помутнела. Мир вокруг пошатнулся. Эмили что есть мочи заорал. — Сколько ж проблем от тебя... – цокнул языком Дэйв. Нож в его руке изменил угол, грубо вывел лезвием на груди глубокую полосу. Отчаянный крик Генри заглушил смех. – Ты для кого стараешься? Тебя никто не услышит, Хен. Уймись. Давай. Не теряй самообладания. Не весели меня. Вырезанная в итоге буква "Д" была крива и безобразна, ведь Генри то и дело дёргало из стороны в сторону, неконтролируемо трясло. Он слепо верил в свои никчёмные силы, пытался вырваться, не вынося ноющего острого чувства, резь ножа, кровь, что сочилась из ран, обжигала кожу. Было больно. Мучительно больно. Не выходило и слова разумного вымолвить, придумать что-нибудь. Он был как червь. Глупое создание, которое не составит труда взять и раздавить. Он ничего не мог. Человек, что был теперь так чужд и противен, без утруждений хватал его за плечи, монотонно приказывая не шевелиться, раздирал плоть, периодически пронзая ножом глубже, медленней. Издевался. Посмеивался. Когда Генри предпринял попытку вмазать ему по глазу кулаком, он ополоснул его щеку так, что на на ней появилась кровоточащая полоса. Генри ощущал, как уродливые порезы кровоточат, и как же это было паршиво. Одно из самых паршивых чувств. В конце концов Эмили не смог продолжить безрассудно противостоять и в изнеможении скорчился в гримасе боли. На нём вырезали и вторую букву. "М", которая была гораздо ровней и аккуратней. — Вот так бы и сразу, – усмехнулся Дэйв. Стоило ему приподняться, и Генри на подгибающихся локтях оттащил себя назад, дрожа и путаясь в потоке мыслей. Больно, страшно, невыносимо. Он зажал раны тканью рубахи, бездумно прощупывая что-то на поверхности стены, чтобы найти... Что найти? Генри знать не знал. Разгульной походкой Дэйв двинулся на него и, не заморачиваясь, подсел к нему справа, на что Эмили по стене съехал в полулежачее положение, ладонь выставив вперёд. — Не трогай. Н-нет, не смей. Не приближайся! — Ох, матерь божья, с каких пор Генри Эмили обращается ко мне в таком тоне? Тебе уже безразличен твой приятель? – Дэйв указал себе на висок и нехорошо улыбнулся. – Ну-ка. Теперь выдай что-нибудь стоящее. Как меня зовут? – он поглядел на Генри, который тесней вжался в стену и скрыл порезы Д.М испачканным рукавом. – Недоумок, что ль? Оглох? Я прошу назвать меня по имени. Ну? Пикни нечто нравственно уважительное. — Т-ты совсем уже сб-брендил?! Что ты натворил, к-как ты м-мог?! Делаешь... Ты в-в-всё это время...? — Дошло? Верно. Уникальный подход, чтоб запугать сброд городишки Харрикейна, не так ли? Да и всей чёртовой Юты. Двадцать четыре года прошло. Частые исчезновения и жестокие расправы, регулярное затишье. Никаких зацепок. Я уникален, чёрт возьми! — Эти дети. – окружение потемнело. Пропал ориентир в пространстве. Слова стали твёрдыми густыми комьями и обрывались всхлипами. Слезились глаза. – Дети, к-которые пропадали, которых уб-бивали. Взрослые, молодые. С-совсем к-кр-рохи...Это был ты? Как же так?..Нет. Быть того не может! Не верю! — Не переживай. Нет нужды, Генри. Для тебя всё скоро закончится, не будет больше поводов, чтобы бояться и ненавидеть. Ужас, вмиг отразившийся в карих очах, только заводил. Генри уставился на дверь, та была незаперта. Её легко открыть. Подойти и...Но ситуация не была таковой. Лёгкой. И с места нельзя сдвинуться, и шок, ошеломление, страх выбивали из равновесия и изгоняли здравый смысл. Невольно выступили слёзы, и слабость внутри не давала рассудить, что да как. Она пронизывала каждую клетку организма. Сердце колотилось, однако никакой адреналин не спасал. Тело-то было умней. Тело отдавало отчёт в действиях, а мозг – нет. Если Генри попробует отвлечь или сбежать, у него нихера не получится. В данную минуту уж сто пудов. Оттого Эмили испытывал безысходность, что, в свою очередь, была его душе ненавистней любой боли. Безысходность и потому, что на него издевательски взирал Уильям. Или не Уильям, в любом случае, это был человек, который находился с ним большую часть его сознательной жизни. Который был примером подражания в некоторых случаях. Хорошим другом. Исключительным предметом обожания. Во что же это вылилось?.. — Кака-ая печаль. Наш Генри вот-вот умрё-о-от, – звонко пропел Дэйв без доли сочувствия и разумности. – Твои последние слова, дружище? Боже милосердный... Нет, нет, нет... Жизнь не должна оборваться так. Не должно было произойти этого. Это кретинизм! Кошмар наяву. То, что имеет смысл лишь в личных тревогах. Уилл. Его подрагивающие руки. Его несчастные уставшие взгляды исподлобья. Его голос, не звучавший насмешливо и едко. Чем он являлся? Ложью? Фальшем? Обманом чувств? Такого Уилла не было? И был ли вообще человек, которого зовут Уильям Афтон? Дэйв. Дэйв Миллер, вашу ж мать. — У вас это дружеское, да? Ломаться по любой причине, слёзы лить? Чего ты ноешь, как малое дитятко, а? И в самом деле. Безнадёжный случай. Так неинтересно, Эмили. Смотри, – призвали Генри вздёрнуть подбородок. – Есть предложение, – Дэйв ухватил того за плечо и переменился. Стал похож на любезного и доброжелательного друга. Временами он бывал именно таковым. Поняв это, Генри скривился. – Ты, думаю, знаешь, что всё случилось неожиданно. Это случайность, истинное недоразумение. Ты сам сюда пришёл, в другом раскладе событий я бы и не собирался до тебя добираться. Мне это не особо выгодно, потому предложу сделку: ты, Генри, помогаешь избавиться от них, а я тебя отпускаю. Мы стираем с лица земли тела, и ты уходишь. Живым и здоровеньким. В знак благодарности за мою милость я бы желал получить твой рот на замке. Идёт? — Откуда...– Генри стёр с щеки кровь и слёзы, восстанавливая дыхание. Думай. Какова вероятность, что этот психопат не смухлюет? Смилуется над Генри, поверит, что тот будет молчать насчёт произошедшего. Разве не чушь? Он убьёт его. Иначе и быть не может. Генри не выйдет отсюда живым, если не придумает какой-либо план действий, не выберет правильное решение...– Откуда мне знать, что я останусь ж-жив? И что моя семья тоже будет в безопасности?! — Придётся поверить наслово, – проговорил Дэйв с поднятыми плечами. – Хочешь – соглашайся, не хочешь – отказывайся. Тогда я буду вынужден с тобой поквитаться. Не гарантирую, что решу не угробить твою родню ради благополучия. Ведь чем меньше Эмили будет – тем лучше для меня. Хочешь такого? — Нет. Пожалуйста. – взмолил Генри и проклял себя за слёзы. – Х-хорошо. Хорошо, ради всего святого, не тронь н-никого. Я помогу, ладно? Я согласен. Я сделаю это. — Замечательно. – одобрительно кивнул безумец. – Поднимайся. Он шагнул к столу, и у Генри на секунду отлегло от сердца. Эмили покорно встал, опираясь о стену, проковылял на ватных ногах до сидящих на полу аниматроников и медленно опустился на колени. Действительно согласился на соучастие? Генри в самом деле способен на такое?? Кто бы мог подумать, что он осознанно приступит возиться с экзоскелетом робота трясущимися руками, чтобы достать и уничтожить труп. Труп ребёнка. Сейчас вырвет. Сейчас он не выдержит и отключится. Вероятнее всего это будет значить то, что Генри Эмили никогда отныне не проснётся. Человек с ножом стоял за ним, наблюдая сверху, как Генри не без труда стаскивает костюм с эндоскелета и убито склоняется потом над коленями, грозясь блевануть и свихнуться на месте. Труп, изрезанный, исколотый, сжатый металлическими частями аниматроника. Когда-то это был жизнерадостный ребёнок. Генри отказывался лицезреть такую картину. Сжимая в вспотевшей ладони измазанный мех валяющейся поблизости головы Фокси, он подавил в себе беспомощный скулёж и, вдыхая ртом, начал осторожно разбирать на штыри, провода и прочую составляющую скелет механического лиса, не забывая сверлить взглядом пол. Никаких резких движений. Никакой открытой паники, воплей, надо проделать всё с искусной аккуратностью. Генри почувствовал, что хрупкое тельце покачнулось, чуть не рухнув к его ногам. Чёрт, чёрт-чёрт-чёрт-чёрт... Так, спокойно. Не нужно криков, нет. Глубокое дыхание. Вдох, выдох. Выдох, вдох. Он покосился на одну из поблёскивающих деталек, сравнил такой блеск с блеском ножа и задохнулся в ужасе. Нет. Нет, спокойствие, дышать глубже. Да. Глубоко и ровно. Всё нормально. Всё проходит более-менее. Покончив с первым аниматроником, свистом выплёвывая порциями кислород, Эмили уложил мальчика на плитку животом – уродство трупа с глаз долой – и подвинулся к кролику Бонни. Металлический стержень, лежавший у колена, он сжал в левой ладони. Пока Генри горбился над роботом, его слух улавливал мельчайшее движение. Шуршание, жужжание лампы, шарканье ботинками об пол. О да, это оно – концентрация внимания на чём-то ином. Размышления не о грёбаной мертвечине. Наконец, его руки шевелились без дрожи, плавно и знающе. Тело умней. Обманутый мозг не тревожит его, и тело действует умело и спокойно. Не думать об ужасном. Не думать. И прислушиваться. Вот сейчас. Когда позади ничего не слышно, когда зверь сосредоточен на правой руке Эмили, которая вполне себе уверенно копается в устройстве экзоскелета, чтобы снять его и взяться за содержимое внутренностей. Зверь тоже отвлёкся в данный момент. Генри нельзя медлить. Это либо шанс, либо самоубийство. Он с размаху зарядил по голени стоявшему позади. Тот потерял равновесие, промахнулся, намереваясь ударить ножом в живот. А Генри подскочил на ноги и стержнем, толком не целясь, угодил Дэйву по скуле, едва ли не в глаз. Он пошатнулся и рухнул, приложившись головой об пол, ударился кистью о край стола. Нож выпал. Эмили, прилагая все усилия, чтобы не упасть на онемевших конечностях, подхватил холодное оружие и, выровнявшись, боком похромал к двери, не сводя глаз со своего знакомого. — Даже не смей вставать, – дребезжащим голосом велел он, слабо дёргая ручку. – Не смей. Убью. Д-даже не...– он тотчас охрип. Распахнул дверь и, направляя лезвие на лежавшего без сознания человека, позволил себе дать слабину. Слёзы хлынули рекой. – Больной ублюдок! К-как ты посмел...??! Уходить. Уходить немедленно. Это чудовище не встанет. Нужно звонить в полицию, звать на помощь, что угодно делать!!! Раз есть время. Всё хорошо. Всё хорошо. Он справился. Раздался стон. Генри стиснул рукоять ножа в пальцах обеих рук, не решаясь отвернуться от психопата, который вдруг зашевелился. Уходить, уходить, уходить, уходить!!! Почему он не может просто уйти, удрать? Тело не двигается совсем... Эмили с раскрытым пересохшим ртом наблюдал за "товарищем". Тот сперва только страдальчески мычал и подёргивался, морщась и жмурясь. А потом кое-как перевернулся влево и, хватаясь за ножку стола, подтянулся и сел, опирая вес на поставленные по бокам ладони.  — Блять... Уилл поглядел с минуту на аниматроников и следом, не сразу образумевший после недолгой отключки, подорвался с места. Генри вздрогнул, услышав приглушённый ладонью крик, и приблизился к комнате, обороняясь ножом. Что за херь? Он выглянул из-за угла, созерцая, что Уильям, буквально как Генри мгновениями ранее, забивается в страхе в угол, сипло дышит и с искренним негодованием пялится на трупы. Завидев Эмили и кровь, пятна которой украсили его рубашку, Афтон отпрянул в сторону, обхватывая колени. С губ сорвалось невнятное бормотание. Словно это не он только что наносил другу увечия, угрожал, насмехался, планировал убить. Он испугался, потому что безоружен? Или Генри сейчас был похож на потрошителя, что запросто вскроет бывшему приятелю брюхо? Ну, с кровью и ножом – наверняка да. — Генри? Что ты... Что з-здесь... — Не двигайся! – прикрикнул Генри, одновременно и опасаясь подходить ближе, и желая вмазать этому ублюдку по роже. – Не смей подниматься, услышал? Н-не шевелись... — Генри, что п-происходит? — Что происходит?! Тебе в конец крышу снесло?!! Больной кретин, чёртов умалишённый! – он приподнял правую руку, в которой оставил нож, и пригрозил: – Попробуй хоть пальцем сейчас пошевелить. К-клянусь, я твою морду н-нап-пополам резану, если будешь рыпаться, услышал меня...? Мне нужен телефон. – Генри бегло прошёлся взором по всем объектам, его окружавшим. – Телефон, с-срочно. Прикончу к чёртовой матери. Мне нужен какой-нибудь телефон. Я не м-мог-гу уйти отсюда... Это рискованно. Глаза Уильяма походили на монеты. Тот не двигался с места, то ли по приказу, то ли в окоченении, и выглядел так, словно в голове бешено метались заученные им молитвы, прощения и мольбы. Афтон держал Эмили за какого-то сумасшедшего, а Генри между тем решительно сцепил одеревеневшие пальцы на грудках его рубахи и прямо-таки поднял с пола. Хорошенько встряхнул, отчего Уилл съёжился и укрыл взгляд, уткнувшись в ткань на приподнятом плече. — Ты убил их! Ты убил этих детей!! Ты убил других людей!!! Ты хотел убить меня! – заорал Генри, не прекращая всхлипывать. – Чего не п-понимаешь здесь, мерзкий ты... Н-ненавижу. Ты врал всем своим близким людям множество лет! Ты скрывал такое. Я не выношу... это. Это дрянь. Жар ярости пылал в нём. Единственный момент, когда он был и душой и сердцем готов кого-нибудь зарезать. Не за то, что монстр, притворяющийся теперь напуганным, собирался его прикончить, а за то, что двадцать четыре года – целую бесконечность – Генри являлся дураком, обманутым идиотом, наивным глупцом. У которого все зверства происходили перед носом, а он не замечал. Гадко, очень гадко, блять. Противно. — П-послушай. – еле слышно вымолвил Уильям. Генри даже не с первого раза отреагировал. –...послушай, что я скажу. Пожалуйста. Пож-жалуйста!.. – сознание как будто перекосило. Генри ударил его. Не ножом. Кулаком в грудь, затем ещё раз и ещё. Чтобы замолк. Чтобы не был таким жалостливым. Он приложил локоть к горлу Афтона и что есть силы надавил, стискивая зубы. Солёная вода жгла веки, кровоточащую полосу на щеке, была, казалось, везде: в лёгких и во рту. Три четверти его организма – это слёзы. — Ну, давай, оправдайся! Скажи что-нибудь. Как ты выкручиваться собираешься?! Ты сделал это, – Эмили продемонстрировал ему порезы на груди и в истерике занемог. – Ты говорил страшные вещи. Ты голову потерял, мразота... П-почему? За что? Я не думал... М-мы же были друзьями. Мы были товарищами и коллегами, а ты творил за моей спиной...Отнимал у людей их жизни. Да кто тебе дал такое право??! Почему?! Ответь, как бы тебя, подонка, не звали. Почему ты это сделал?! Давай же! — Ум-молкни! – он, шатаясь, отстранился. Осознав, что как хищник пытается расцарапать человеку перед собой лицо, а ножом чуть ли не на артерию давит, Генри, подобравшись, отступил. Уильям без сил пал, пряча голову. С его уст срывались бесконечные проклятия и маты. Афтон трусливо покосился на отчуждённого шарахающегося приятеля, который всегда заботился о нём, помогал, а теперь готовился к тому, чтобы в случае чего нанести удар. – Позволь. Р-разреши. Мне. Дай ш-шанс объяснить, прошу. Меня сейчас стошнит, успок-койся, молю, з-зам-мол-лчи... Генри презрительно поморщился: – Ты устраиваешь ёбаный театр. Не притворяйся, ради бога. Я должен найти телефон. Я должен...– не договорив, он рванулся вон из комнаты. — Подожди! – воскликнул Уилл. – Нет! Не уходи! Останься, умоляю, Генри! Я всё расскажу тебе! Честное слово, расскажу!! П-помоги мне. Помоги мне! Помоги мне, пожалуйста!!! Он не распознал дальнейших криков и плача. Не запомнил, каким чудом вытащил себя из подвала. Вместо того чтобы незамедлительно ринуться в кабинет и набрать номер экстренной службы на телефоне, Генри доплёлся до общественного туалета, где облокотился на раковину не в состоянии стоять. Его всё-таки вырвало. Было до того дерьмово, что чёрные точки заволокли взор. Эмили безрезультатно постарался выровняться. Кости стали вязкой жижей, не получалось выдержать тяжесть непригодных ног. Осязание, звуки, прежде видимый свет – всё исчезло, кроме сплошного повтора в подсознании пережитых кадров. Ему казалось, что он неподвижно свернулся на боку, что он ничего не чувствовал, никого не слышал, вовсе был в бессознании, однако это не совсем так. Генри не контролировал самочувствие, Генри бился в выплеснувшейся потоком истерике, забыл напрочь, где находится, какой телефон необходимо было отыскать. Генри не забыл смрад, трупы, свои же крики, гниение детских тел, оскал чужака, что с упоением занимался привычной любимой рутиной – уничтожал. Уничтожал и жизнь, и останки, и власть людей над их судьбами.

***

— Мистер Эмили?  — Господи боже, что с Вами стряслось, мистер Эмили?  Кто звал...? Чей это был трепещавший голос?  Генри не ощущал тело. Точно парализованный, Эмили не распахивал век, ибо те сделались для него изумительно тяжёлыми. Жжение оставленных ножевых ран, образующих инициалы Д.М, верно вытягивало из пучины беспамятства. Его звали. Возвращали. Что было до...? Этот голос заглушал второй, вернее, заглушал призыв, мольбу, что раздавалась раньше. Кто-то разговаривал с Генри ещё тогда, когда тот находился в отрубе.                                            — Мистер Эмили,  — Г-Генри!                                         —...Генри, Вы слышите меня?                   Мист- — Я тебя прошу! Открой глаза, Генри,  -ер Эмили.                                эй!                                           — Вз-                   — Боже мой...                                            -глянит-е                       — П-посмотри на меня!  — Взгляните...  — Взгляните на меня.                                   — Ну же!! Я...  ...я найду помощь              Я-я приведу кого-нибудь. Мигом.             Подожди, хорошо?.. Генри? Генри...  Грёбаное дерьмо! Катись к чёрту, дьявол! За что его... Что за блядство, н-нахуй...                              — С-сволочь...    Он очнулся. И всё пошло своим чередом. Рядом с собой Генри обнаружил ночного охранника, что судорожно перебирал содержимое аптечки, путался с бинтами, средствами дезинфекции. Снаружи, в коридорах, было шумно. Команды, приказы, повеления, обсуждения чего-то. Полиция. Чёртова полиция... Спустя мгновение в уборную зашли люди. Генри мученическим стоном подал признаки жизни, и охранник облегчённо выдохнул.  — Слава Богу, Вы пришли в себя...  — Г-где... Кого...? – произносить слова было больно. Эмили попробовал сглотнуть. Рвота. Его вырвало, и он кричал. Много кричал. Надорвалось горло. Боль. – Что происходит?  — Помощь на месте, мистер Эмили. – успокоил его мужчина. – Кто-то звонил в полицию. К тому моменту, как я нашёл Вас здесь, она была уже в пути. Всё будет в норме.  — Вы ранены? – к Генри наклонился офицер.  — У него открытые раны на груди. – ответил за него охранник. – Вот напасть какая... На Вас напали?  — Кто это был? Вы запомнили внешние черты?  — Т-тише, пожалуйста, – попросил Эмили, щурясь. – Я не могу. Мне д-дурно. Чёрт возьми...  — Вызовите скорую, – скомандовала фигура, которая возвышалась над лежавшим Генри. Мутным взглядом не выяснить было, что это за человек. Другой офицер, следователь, шеф, лейтенант. Силуэты плавали и двоились. – Соберитесь, сэр. Вы – жертва маньяка Юты. Возьмите себя в руки и постарайтесь вспомнить, как это случилось.  Генри полуприкрытыми глазами уставился в потолок. Губы сомкнулись и не собирались шевелиться. Он не понимал, что его трясут за плечи, что приподнимают, что потом слепит яркий свет, и это вынуждает отвернуться и зажмуриться. Его латают, как порвавшуюся игрушку, у здания, куда примчалась машина скорой помощи. Его, пострадавшего, закутывают в одеяла. С ним беспрерывно говорят, говорят и говорят. А он не понимает, о чём с ним говорят. Сосредоточен он на боли и на воспоминаниях. Пробирает дрожь, когда на глазах простых жителей Харрикейна, вышедших узнать, что тут за кипиш, выносят скрытые тканями трупы. Трупы. Мёртвые дети, находившиеся всё это время в пиццерии, пропавшие без вести. Генри впал в какое-то состояние транса и отошёл лишь через сорок минут после пробуждения. Потому что Джен приехала. И с ней не было Чарли, не было Сэма. Эмили не успел осознать это в полной мере, а Дженнифер уже приблизилась к машине почти бегом. Крепко стиснула на его спине руки и прижала к себе всем телом.  Она плакала.  — Ещё раз ты намылишься... Я тебе эти бумажки в задницу запихну, дорогой.  Он лишь молча согласился на объятия, кладя на её плечо свою макушку.  И в следующую минуту к ним подошёл тот самый офицер и задал тот самый вопрос, который задавал в уборной:  — Как это случилось? Постарайтесь вспомнить.  Если б он сумел хоть сообразить. Он помнил все подробности. Произошедшее не забылось, но муторно передавать последовательность событий голова отказывалась. Не хотела. Генри обнял жену дрожащими руками в ответ.  — ...Сначала я хочу услышать более конкретно, как меня нашли и. Что было. В целом.  — Мистер Торран, охранник, нашёл Вас без сознания, – доложил полицейский. – Вы были ранены, он делал всё возможное, чтобы привести Вас в чувства, но вскоре подъехали мы. По словам мистера Торрана, в службу спасения он не звонил. Это сделал кто-то другой. Как уже выяснилось, камеры не вели запись примерно с пяти часов вечера, то есть весьма долгий промежуток времени. Потому узнать личность человека, сообщившего о Вашем состоянии, в данный момент не представляется реальным в рамках технологий. Только Вы являетесь свидетелем, и только Вы можете рассказать нам то, что Вам известно.  В висках затрещала боль. Джен утешающе похлопала мужа по спине, твердя полицейскому что-то насчёт того, что Генри определённо не в том духе, чтобы давать показания. Генри же копотливо раздумывал об услышанном. Ненавистные слёзы опять драли изнутри. Как такое могло случиться? Каким боком повернулась к нему жизнь, раз он вынужден вспоминать о том, что сотворилось? И кто это...  "Помоги мне! Помоги мне, пожалуйста!"  — Вы же помните что-нибудь?  Лучше б забыл, ей-богу. Генри до сих пор не верил, что эта заваруха вышла между ним и его старым лучшим другом. Или... Это бывший лучший друг? Кто это вообще был?  — Не пом-... Нет, помню. Всё помню.  — Вы запомнили человека, который напал на Вас?  — Да.  — Как он выглядел?  Генри продрогнул. И умолк. На кой... После того, что он пережил, он смел не договаривать?! Почему он не продолжает? Почему молчит?!  Ах да. Ему в сердце всадили не один нож. Так бы было, если бы Уильям оставался просто другом. Просто друг, предательство которого ранило, и это бы полностью ожесточило Генри. Однако Уильям был не другом. Уильям был любовью, несмотря на жёсткость, которую Эмили проявил, угрожая ему, он отказывался думать об Афтоне в таком негативном ключе сейчас. Прямо здесь, после отключки. Может, мозг всего-то не возобновил работу как положено, поэтому подобное безумие застилает здравый смысл? А может, Генри Эмили свихнулся? Всё померещилось? Бред. Самовнушение. Но оно воздействовало на него, так или иначе. Ощущение, что всадили нож в сердце не единожды и не дважды. Огромное количество раз. Предал, а потом умолял о помощи. Его любимый человек.  — Он назвал имя, – сипло выдал Генри. – Дэйв Миллер. В-внешне он... я плохо р-разглядел или просто не могу припомнить. Толковые внешние признаки не назову. Но имя его я запомнил.  Офицер что-то записал себе в блокнот. Проницательно осмотрел сидевшего Генри и спросил:  — Это вся информация, какую Вы можете предоставить?  — Пока да. К сожалению, я правда не способен нормально рассудить, сэр.  — Я понял Вас, мистер Эмили. Больше не тревожу, Вам следует прийти в себя и успокоиться, верно? Спасибо за хоть какие-то зацепки. – Он уважительно кивнул и направился к зданию пиццерии, исчезая позже из поля зрения.  — Дэйв – чертовски отстойное имя для серийного убийцы, – высказала Джен. – Скажи, Хен?  — Ага. – выплюнул Генри. Вдруг он, от себя не ожидая, икнул, прерывисто вздохнул и открыто зарыдал, склоняясь над коленями.  — Ну-ну-ну, тише, милый. Не переживай. – жена подбадривающе приулыбнулась, со всей теплотой его обнимая. Осторожно чмокнула в лоб и принялась перебирать пальцами спутавшиеся рыжие волосы. – Домой поедем и ляжем спать, да? Утро вечера мудренее. Станет полегче, Генри. Всё в порядке, дорогой. Всё хорошо.                     Всё закончилось. Не бойся.