Уникальный

— Майк? Слышишь меня, Майк?.. Что за тьма? Что за пустота? — Эван?.. Где ты?! — Майк, помоги мне! Пожалуйста, Майки! Я боюсь, это место пугает меня. Я правда пытался быть смелым, как ты. Но не получалось. — Боже, откуда я слышу твой голос?! Как это возможно?! Прошу, покажись мне! Я хочу увидеть тебя! Попросить прощения!! Эван! Мне тебя так не хватает, чёрт подери...                         Скорбь — Ты не виноват. Ты не хотел этого с самого начала, я уверен! Тебе было страшно... Притворство завидно Зависть "Майк, Эван совсем маленький и глупый, проявляй терпение и заботу, будь добр."       "Скоро у тебя появится младший братик! Ты рад, дорогой?"              Внимание — Да... Да, ещё как!! Мне было страшно. Я такой же трус! Я заслуживаю презрения. Найдись, вернись ко мне, пожалуйста! Я так виноват перед тобой. Я не извинился как надо, я не успел. Эван, прошу тебя, ты не познал... чего-то красочного в этой жизни, в этом Богом забытом городе, в нашей дрянной семейке. Ты не должен был умереть!!!                             Вина — Вытащи меня, Майки! Тут темно и холодно. Жутко, одиноко! Забери меня домой, Майк... Майки, я соскучился по тебе и по Лиззи. Я давно не обнимал Фредбера... Папа не выкинул его, Майк? Майк, Майк, Майк!!.. — Будь ты проклят, Майк! Элизабет в блузке и с туго заплетёнными косами, что бестолково трясла брата минуту, наконец, отвесила ему затрещину. Щека Майкла вспыхнула. Он глухо простонал, распахнув в приступе боли глаза, уставился на девочку. — Н-неадекватная...? Эй!!! – воскликнул парень и подпрыгнул на кровати, отмахиваясь от сестры, щипавшей его. – Отвали, живо! В чём дело?! — Ох, вот оно как! Просил разбудить тебя в полвосьмого. Сейчас почти восемь. Я несколько раз подходила и пихала твою тушку развалившуюся. Тебе на почту надо, разве нет? — Какую, нахрен, почту? Бога ради...– выдохнул Майк и присел спиной к изголовью кровати. – Я больше не работаю там. Лиз недоверчиво приподняла брови. Походу, собиралась зарядить для профилактики по второй щеке. — Не работаю, правда! – защитился ладонями Майкл. – Я ушёл на прошлой неделе. Меня график не устраивал... — Сколько раз тебя что-то не устраивало? – цокнула сестрица языком. – И сколько это будет продолжаться? — Тебе ли не плевать? – огрызнулся юноша и укутал себя в тонкое одеяло, которым укрывался по ночам. – Насчёт моего восемнадцатилетия – у меня целый год в запасе. А до того момента отец в любом случае меня не вышвырнет из дома... И, зевая, он завалился на левый бок – Элизабет с глаз долой. Та возмущённо скривилась и сложила руки на груди: – Ну и для чего ты велел тебя будить, если уж не работаешь? — Чтоб побесить родненькую сестрицу лишний раз. — Дурак треклятый! Тоже мне, шутник. Сладких снов! — И тебе не хворать, – бросил ей в ответ Майк, но Элизабет не услыхала, шустро выйдя из спальни и хлопнув дверью. Парень полежал недолго вплотную к стене, поёживаясь спросонья в ознобе, и лёг на спину. Мученически кряхтя, он разлепил веки, привычно началу любого нового дня узревая свой белый потолок. Как всегда, белый-белый потолок. "Эта спальня. Я начинаю её не переносить." Сегодня. Вот и новый день. У себя под подушкой Майк нащупал потрёпанную жизнью фотографию. Эта вещь была с ним беспрерывно с 83-го года. Он вытащил изображение и, как он делал каждое одинаковое и похожее на предыдущее такое же утро, обвёл пальцем ухмыляющегося себя, сияющую крошку Элизабет, дорогую маму и младшего братишку Эвана. Единственное фото без отца, самое лучшее и удачное. Оно было дороже богатств. На ней семья, потерянная навсегда. — Новый день. – произнёс Майк. – Ещё один гнусный тошнотворный новый день, – юноша оторвался от запечатлённых Афтонов и запихнул обрывок гармоничного воспоминания под наволочку мягкой подушки. – Знали бы вы, как я мечтаю быть там, с вами.

***

Спустившись в подвал из интереса, Лиз наткнулась на занятого папу, вовсю хлопотавшего над каркасом своего робота. Тот был создан полноценным уже несколько лет назад, но вот в последнее время Афтон-старший тратил силы на то, чтобы всячески его усовершенствовать. Однажды девочке довелось лицезреть аниматроника во всей красе: красивая, высокая и стройная девица, в причудливом наряде, кучей деталей внутри, что выглядели как мышцы или что-то подобное. Отец назвал её тогда Цирковой малышкой, был на пике гордости и совершенства, восхвалял собственные труды, но не отменял строгости, запрещая дочери даже рассматривать чудотворение. Маленькой Элизабет и прочим членам семьи было запрещено спускаться в подвал, пока Уильяма снизу не было. Обосновывалось это правило тем, что дети могут пораниться или сломать отключённого аниматроника. А теперь всё должно быть иначе, да? Элизабет уже взрослая, скоро она станет не просто девчонкой, а девушкой-подростком. Отец разговаривает с ней сейчас куда более уважительно, чем когда она была совсем мелкой. Он твердит о взрослой жизни, о хороших результатах, какие обязаны демонстрировать хорошие девочки, чтобы не разочаровывать старших. Папа отныне бесконечно о чём-то говорит. И делает это в такой спешке, с таким оценочным акцентом, что Лиз подумывает на тему, а не слетела ли у него крыша окончательно? Со смерти Эвана год с чем-то прошёл, и ему хватило этого, чтоб просто забыть о младшем сыне. Отец ходил по дому, смеялся, часто нёс чепуху, к которой Элизабет якобы прислушивалась, шутил по поводу ломающихся без конца аниматроников, по поводу матери. А ещё Афтон-старший пил и ежедневно отсутствовал дома до полуночи. Предыдущие дней шесть так и проходили. Он отправлялся на работу и возвращался так поздно, что даже Майкл умудрялся уже в торопях добраться до дома и не нарваться на отца, как бывало всегда, если парень ошивался до ночи в одиночестве. И если Уильям находился в доме вместе с детьми, он скрывался в мастерской подвала, куда и спустилась девочка. Раскрыв рот, она глядела издалека на прелестную робо-девушку, которую старший Афтон, спустя несколько бессонных ночей усовершенствования, наконец собрал по частям. У Элизабет от восхищения глаза на лоб полезли. Уильям приметил дочку и, согнувшись над грудой металла, валяющегося на полу, спросил: — Она чудесна, не правда ли? Слов для ответа не находилось, Лиззи пришлось лишь сдавленно угукнуть. Отец принялся перебирать различные механизмы, созданные его же умелыми руками. Те были настолько странными... впрочем, девочка привыкла видеть или слышать от папы про нечто такое, неправильное в чужом восприятии. Это были механизмы с острыми зубчиками, клешнями, уродливыми лицами, что формировались из кучи проводов. Жутко, но в то же время интересно. Жаль, что папа никогда не учил Элизабет делать хотя бы лёгкие детальки, не показывал точное строение аниматроников на чертежах, не просил помочь с его трудами. Лиз очень завидовала Чарли, так как та присутствовала с отцом в часы творения когда хотела, и никто ей этого не запрещал. — Я создал её в своём сознании ещё во времена учёбы, – мечтательно растягивал Уильям каждое сказанное слово, не поднимая головы на девочку. – И, спустя грёбаные десятилетия тягостных событий, могу сказать, что она полностью готова, – Он торжественно хлопнул руками и тихо просмеялся, встал и подошёл к Элизабет вплотную. – Ты не должна заходить сюда без моего ведома, – монотонно сказал Афтон. – Ни ты, ни Майкл. Ноги вашей чтоб я здесь не видел. Ясно ли я выразился? — Да. – кивнула Лиз, спиной отходя к лестнице. – А для чего она тебе нужна будет, пап? — Возможно, мне удастся поговорить с Генри... Да боже, конечно мне это удастся! Договориться с ним легче лёгкого. Эта малышка станет новым маскотом нашего заведения! И если он скажет хоть что-то против, пусть считает, что я более не его деловой партнёр. – папа нехорошо улыбнулся. – В ином случае я создам новый ресторан, новых любимчиков будущего Харрикейна. Это торжество запомнится им всем на до-о-олгие-долгие годы... Элизабет чутка наклонила макушку в сторону, заглядывая за высокую фигуру отца. На столе с чертежами, помимо этих самых чертежей, лежала бутылка и банка из-под спиртного. М-да, то-то он такой весёлый. — Здорово, – надтреснуто улыбнулась девочка. – Твои аниматроники самые замечательные, вот уж точно, папа. Отец победливо усмехнулся и, обхватив Элизабет за плечи, повёл её на выход из подвала. – Разумеется, милая. Скажи, тебе не кажется, что порой вся слава и лесть уходит далеко не тому, кому следует? Что я, заслуживающий больших восхвалений, по несправедливости торчу в тени? — Э-э, ну, да, наверное... Это к чему? — Подумай на досуге, – папа необычайно весело чмокнул дочку в лоб и, подняв стоявшую у стены сумку с вещами, направился в прихожую. – Ты помнишь правило... — Никаких подвалов и кабинетов в твоё отсутствие, – скучающе отчеканила Элизабет. – Чтоб ноги моей там не было. — Именно. Не поверишь, но сегодня мне тоже придётся задержаться! Столько дел, ума не приложу, как успеть поквитаться с ними. И да, по возможности у Фредди не появляйтесь, – прозвучала от него неожиданная просьба. – Сейчас ресторан довольно... шумный. — Как скажешь. – по привычке буркнула Лиз и глубоко вздохнула, как только хлопнула входная дверь. Никаких подвалов. Никаких кабинетов. Никаких у Фредди. Потрясающе.

***

Полицейские бродили вдоль пустующей сцены, излишне подозрительно косясь на Генри. Некоторые переговаривались на дальнем расстоянии, записывали что-то в блокноты. Потерянные молодые сотрудники шарахались офицеров и ежеминутно испарялись по очереди в уборную или на улицу. Эмили не полагалось уходить. Он оставался на виду у полиции и нервно озирался в поисках опаздывающего Афтона. Тот, особо не заморачиваясь, подъехал спустя полчаса после обговорённого времени. Генри поприветствовал его с максимально расслабленным лицом, какое мог состроить. Делался собранным и уверенным, но вот желудок у него противно мутило и скручивало узлами. То и дело Генри подавлял тошноту. — Какого чёрта ты опаздываешь? – яростно прошипел он, притащившийся с Уильямом в туалет для персонала. – Я, что ли, один обязан выдерживать всё это?! — Я застрял в пробке на соседней улице, – спокойно изрёк Афтон без капли сожаления или стыда. – потому давай без нравоучений, ладно? Не для них денёк, как видишь. — Ладно. – отступил Генри, согласный со сказанным. Денёк определённо неподходящий...– Извини, нервы. Я как на иголках эти двое суток. — Заметно. В тебе и сна-то не видать, – характерно хмыкнул Уилл. – Как тут дела обстоят? Они нашли что-нибудь? Эмили помотал головой и растерянно пожал плечами: – Я в душе не чаю, что они хотят узнать. Если нас решат допросить? У меня самого уже тик начинается. Я получил за сегодняшнее утро около двадцати презрительных и сомнительных взглядов и начинаю думать, что полиция реально может что-то выведать, о чём я не догадываюсь. — Хм, заниматься этим гуманно они, видно, пока не планируют. Какая-то поверхностная разведка, полиция не имеет доказательств касаемо того, что мы причастны. Соответственно, тебе нечего переживать. — Уилл, я не верю. Не верю. А это творится на самом деле. – Генри прерывисто перевёл дух. – Дети бесследно исчезли невесть где и как, а нас подозревают только потому, что их встречали недалеко от пиццерии. Я знать не знаю, что думать по этому поводу. — Главное, не психуй, договорились? – попросил Уильям, закатывая глаза. – Четверо детей – и разом... Конечно, жуткий случай, но обвинять, не аргументируя, никто не станет. И ты же знаешь, Генри: мы абсолютно чисты, верно? — Верно. Эмили наклонился к зеркалу, приводя в порядок непослушные волосы. Отражение его выглядело тускло и отчуждённо. Особенных изменений не было, это всё такой же Генри в аккуратной рубашке с галстуком с миловидной внешностью. Однако теперь любая попытка убедить себя в благополучии и растянуть на губах фальшивую улыбку оценивалась им как жалкое поведение. Он чувствовал, что случилось кое-что нехорошее. Пропажи людей в отдельные периоды жизни Харрикейна не были в новинку. Шестидесятый, середина семидесятых – прямо эпопея этакого рода инцидентов. Недавно, после длительного затишья, пропало сразу четверо. Четверо маленьких детей. Бывало, что тела жертв неизвестного потрошителя находили, а бывало – и нет. Непонятно, что ждёт несчастных крох, исчезнувших без свидетелей. — Что насчёт камер? – осведомился Уильям, также поворачиваясь к зеркалу. — Нет записей, – приглушённо отозвался Генри и спрятал взгляд в ладони. – Всё было стёрто. — Может, это обычное недоразумение? Совпадение? — Чёрт его знает. Я более ни в чём не уверен. И бьюсь об заклад, стражи закона глаза на это не закроют. — То же мне стражи. – ухмыльнулся Афтон, затем вмиг сменив эмоции. – Если будут требовать главного, пойду я. — Они сожрут тебя с надуманными подозрениями. — Будь что будет. – отмахнулся Уильям. Его рука легла товарищу на плечо и легонько того встряхнула. – Не угнетайся попусту. Ты любишь это делать, и такая черта характера тебя портит. — Моё просвещение в этом откровении исчерпало бессмысленные страхи, ох, как я благодарен тебе за твой дар подбирать подходящие слова. – съязвил Генри с умеренным раздражением. — Ты явно переволновался, Эмили. – Афтон расслабленно почесал затылок. Почему-то спокойствие Уилла выводило из себя, Генри в открытую не озвучивал причины нервозности и агрессии, хоть и жаждал брякнуть что-нибудь грубоватое, чтобы выпустить пар. Уильям между тем выпроводил его из уборной, таща на выход. – Давай-ка ты проведёшь день с семьёй, а я тут со всем управлюсь самостоятельно. — Я не собираюсь оставлять ресторан на тебе в непростой ситуации. И кстати, напомню, что я терпеть не могу, когда ты начинаешь строить из себя сильного и неутомимого главаря и лидера. Если ты не понял, что они серьёзно настроены, Уильям, ты... Короче, сегодня воздержись лучше от страсти к показухе. Я тебя умоляю. — Разве это показуха? – поинтересовался непреклонный Афтон. – Это моя забота. Я же сказал: с тебя хватит, Генри. Ты такой уставший и нервный, что ведёшь себя поистине безрассудно и глупо. Давай ты прекратишь во мне сомневаться, а? Будто я человек безответственный и дурной, не справляюсь с обязанностями. Это что, так и есть? — Да боже, нет, не в этом дело! – замялся Генри и замолк, немея и поражаясь тому, что слов и сил на споры с Уильямом у него нет. Он уже был готов покорно уйти и отдохнуть. Пришлось выкинуть последний не менее дурацкий козырь: – Я буду думать, что просто-напросто тебя кинул. — Вот будь добр так не думать. – проговорил Уилл каким-то чужим ледяным тоном. Генри хотел посмотреть на него напоследок, пожелать удачи, попрощаться, но Афтон, ударив друга нехило по спине, развернулся, взял и пошёл прочь, даже не оборачиваясь. Генри в недоумении уставился вслед. "Надоело человеку моё нытьё. – понял он. – Справедливо, вполне себе. Вполне себе... Хорошо, будь по-твоему, Уильям. Я весь на взводе. Уилл прав, впервые за много лет я с ним действительно солидарен. Всё, что мне нужно – ленивое времяпрепровождение дома, с Джен и детьми. Или в парке. Тоже вариант. Холодно на улице, но гулять можно. Ты давненько не делал этого, Генри." Он напоролся на одного из офицеров, количество которых в здании значительно поуменьшилось, и, выходя на улицу, тревожно сжал ладони в кулаки. Хорошее решение. Желанное и прелестное. Оно не внушало умиротворения. Сердце ныло, и внутри бушевала и пылала каждая клеточка организма. Произойдёт что-то плохое. Пока его не будет или, допустим, как только он появится завтра в пиццерии, вскроется ужасная тайна. Генри казалось предельно ясным, что вот-вот всё полетит в пропасть к чертям. Он знал это из ниоткуда.

***

Ему удалось привести мысли в порядок на прогулке с женой и детьми. Сколько же всего Генри упускал, работая сутками напролёт, забываясь в нескончаемых делах. Эмили позабыл атмосферную и комфортную прелесть в совместных прогулках с семьёй. Шарлотта и Сэмми выросли, а родные, безмятежные и мечтательные разговоры не утратили актуальности. Кажется, именно эта изюминка в нынешних Эмили была одной из немногих, что по-прежнему напоминала тот маленький осколочек прошлого и не создавала впечатление детского, забытого. Того, что пора перерасти. Нет. Генри и Джен, как когда-то, пьют горячий шоколад, держутся за руки, ища в этом волшебство и сближение. Чарли болтает без передышки обо всём и ни о чём, а Сэм посмеивается, слушает и изредка вбрасывает колкости, чтобы заставить сестру побеситься. Листья опали и засохли, ветер дул и морозил шею. Небо над всем миром, где для Генри в такие сказочные эпизоды существовали лишь Дженнифер, неугомонные дочка и сын, пряталось за серыми мрачными тучами. Несмотря на это, всё было хорошо. На Генри Эмили отыгрались сполна. Сначала двухчасовая прогулка по парку и главным улицам, следом шли магазины, много магазинов. Чарли выбирала себе новые наряды, Джен забавы ради примеряла ковбойские шляпы, заявив, что пока не найдёт нечто не модное, но потешное, домой не возвратится. Многочисленные переодевания закончились, и Сэму приспичило зайти в библиотеку, куда он, как выяснилось позже, не занёс вовремя книгу. Различная семейная суматоха продолжалась до семи вечера и оторвала Генри от былых проблем и забот. Совместные посиделки за настольными играми, час шахматных соревнований, совместная готовка ужина и его поедание. Уже за просмотром какого-то фильма Генри размышлял, как же прекрасно быть с родными людьми, а не с изводящей рутиной. Хотелось бы побольше таких семейных посиделок, занятий и прогулок. Этого ему и не хватало для совершенного удовольствия. Известий из пиццерии не было. Уильям не звонил. Удивительно, но Эмили не думал о нём в тоске весь прошедший день. Было не до самобичеваний. Лишь ближе к восьми, когда он собрался приниматься за подписание новых документов, заявок и возражений, Генри вернулся сознанием в ресторан, который скоро закроют (вряд ли, конечно, сегодня там вообще были посетители); в пустующие коридоры (сцена и сегодня, и вчера, и позавчера пустовала. Афтон говорил, что перенастраивал аниматроников в связи с проявившими себя неполадками); в личный кабинет, где он оставил проклятые бумаги. С визитом некоторых представителей полиции и отдыхом в кругу семьи Генри позабыл о них. Они нужны были позарез, боже правый...

***

— Поздновато ты собрался, уважаемый, – твердила Джен, провожая мужа к выходу. – Эти ценные бумаги не подождут до завтрашнего дня? — Никак нет. – сказал Эмили наигранно деловитым голосом. – В бумагах те сведения, что я также обязан внести и отметить. Знаю, Джен, дурная моя голова. Забита прочей ересью, нахрен не надобной. Так вышло. Я должен съездить и забрать, задерживаться в пиццерии я не планирую, не переживай. — Я и не волнуюсь. Ты уже двадцать лет взрослый и самостоятельный мальчик. За тобой не требуется контроль, так ведь? — Не требуется. – приулыбнулся Генри. – Одна нога здесь, другая там. Я скоро вернусь. — Было бы славно, Хен, я предполагала, что мы с тобой поговорим на кое-какую тему, как ты приедешь. А засиживаться и ждать допоздна я не готова. — А какую тему ты планировала обсудить? – Генри, уже открывавший дверь, тут же закрыл её, обращаясь к жене. Дженнифер махнула на это рукой и характерным жестом указала, что в любом случае не так важно, чтобы Эмили задерживал в такое время поездку. — Как вернёшься, обсудим. Сейчас поезжай скорее, потому что в другом случае ты завалишь меня каверзными вопросами и так и не доберёшься до драгоценнейших сапфировых бумаг. — Без шуток, хорошо? Я-то не задержусь, даю тебе слово, но зачем тянуть? – задал вопрос Эмили. – Можешь поделиться тем, что интересует, и я буду иметь хотя бы малое представление. — Да ну, особо не важно... Я с тётей поделилась новостями. Что, мол, в Харрикейн чертовщина нагрянула. Дети не пойми куда деваются. Ляпнула, позабывшись, а она человек зацикленный, ты же в курсе. Твердит без устали, и всё одно: Чарли и Сэмми бы поберечь. Увезти ненадолго. — И так внезапно? – Генри сложил брови домиком. – Официально не объявляли, что ребят тех только Бог спасёт. Упорные поиски будут продолжаться. Я не уверен в необходимости ссылать детей куда-либо. И у Шарлотты, и у Сэма друзья здесь, к тому же школа. И мы с тобой не можем взять и уехать, сама понимаешь. — Разумеется, Генри. Тем более, что нам, взрослым, не привыкать слушать эти нагнетающие новости об исчезновениях. Проблема в том, что годы идут, а ситуация в городе для наших детей не меняется. Они под угрозой. Вечное наблюдение за ними невозможно. Я думала над этим, понимаешь, тётка моя в Токервилле. Он не так уж далеко. Можно было б переждать несчастный месяц, до Рождества, к примеру, и если уляжется всё, мы вернёмся. Ребята взрослые, рассудительные, но под удар психа или целой шайки сумасшедших садистов попадают и юноши с девушками, и женщины с мужчинами. Мы сейчас никак не ручаемся за их поимку. Во взгляде жены было столько душевнотревожных сомнений, что Генри и не подумал об оспорении её высказываний. Он боялся за детей не меньше. Разум посещало воспоминание, как однажды вечером, год или два назад, Эмили валялся на диване и смутно прислушивался к новостям, в которых примерно в девять часов сообщили об обнаружении пропавшего на пять дней парня пятнадцати лет. Он был убит и зарыт под землю в прилесной местности. Следы удушения, вспоротый живот, сломанное запястье, ножевые ранения на изрезанной груди, словно образующие корявые буквы. В новостях докладывали, что у причастного к убийствам было что-то вроде потешной задумки. Убийца начал вырезать слова, чаще, правда – инициалы. Это была, на тот момент, самая жестокая расправа, какую удалось выявить.                            Д.М. Генри вспомнил обо всём этом, и у него голова пошла кругом. — Я подумаю. Честно, Джен, дай мне неделю, и я скажу тебе, что решил. Через неделю окончательно прояснится, насколько похищение или убийство очевидно и ужасно, и тогда мы обговорить это с твоей тётей. Возможно, отправим Чарли с Сэмми в Токервилл. Договорились? Дженнифер вздохнула: – Договорились. Хорошо... Договорились, Хен. Спасибо, что выслушал. И да, – подняла женщина вверх указательный палец. – То, что мы уже пришли к выводу, не значит, что тебе полагается засиживаться с делами в ресторане. Я всё ещё попрошу тебя не задерживаться, забрать чёртовы бумаги и ехать домой. — Так точно, мэм. – она рассмеялась, поцеловала его напоследок, и Генри вышел во двор. – Заскучать не успеешь. Я буду нестись как ветер.

***

Все места, кроме двух, где Генри и Уилл привыкли ставить свои автомобили, были свободны. Ни машин, ни взрослых, ни непоседливой ребятни. Ни души поблизости. В девять часов вечера редко доводилось сталкиваться с одинокой парковкой, по которой не носятся туда-сюда развеселённые дети; у входа в пиццерию не стоят и группы подростков, родители не зовут малышню собираться домой... Как правило, окончательно посетители расходились к одиннадцати и не раньше. Сегодняшний день отличался от предыдущих. Ночь давно опустилась на город. Люди на улицах есть, их немало, но вокруг пиццерии у Фредди царила умиротворяющая тишина, нарушаемая звуком неспешных шагов. Генри поднял взгляд на вывеску, на которую взирал утром, приходя работать, и вечером, прощаясь ненадолго с родным ему местом. В этот день она не воспринималась торжественно и грандиозно. Краски потускнели – здешнее настроение создают те, кто приходит сюда с нетерпением и обожанием. Но сегодня тут не нашлось времени для радостей и праздников. Одиночество и печаль, они не уйдут. Приглушённый свет озарял сцену, а зал был окутан мраком. Длинные столы не укрывали разноцветные пёстрые скатерти, колпаки и стаканчики для напитков. Их убрали утром, видимо, некому было потом вернуть всё в обратное состояние. Сотрудников разогнали, может, по инициативе Уильяма. Он же руководил порядком с утра. Ночного охранника в офисе нет, тот приходит в полночь. Генри чувствовал себя так странно, застыв посреди главного зала в полутьме. Пиццерии Фредди Фазбера не свойственно быть абсолютно пустой. На виду у Эмили нет даже любимых всеми аниматроников, это вводило в какую-то обречённость и тоску. Вот недавно всё будто бы наладилось, и сейчас вновь пошло коту под хвост. Что для себя решила полиция? Оставит ли она теперь ресторан в покое? Генри был осведомлён о случае с четырьмя детьми, с горечью сожалел, а как иначе? Иной реакции такой человек, любящий любого возраста юнцов, выдать не мог. Он ожидал всякого развития событий, но не такого, чтобы рано по утру в его заведение вдруг наведались полицейские, вынужденные по приказу шефа обговорить детали исчезновения, завуалированно изрекая истинные намерения. Генри знал, что ему нечего бояться. Генри Эмили не поднимет руку на детей, наивных и жизнерадостных созданий. Он не сомневался ни в ком из сотрудников и работников. До тех пор, пока полиция не начала доносить преждевременные подозрения прямо в лицо. Это давление со стороны представителей закона оставило в подкорке разума чёткий отпечаток. Творить зверство в Харрикейне способен был кто угодно. Поэтому и миролюбивый, добродушный для других людей Генри сам начал сомневаться во всех без исключения. Почти во всех. почему ему так страшно за грядущее будущее? что-то плохое произойдёт. Что-то плохое вот-вот произойдёт. Точно как луч прожектора, в голове Генри прояснилась ясная обнадёживающая мысль: он не один здесь. Машина Уильяма припаркована снаружи, значит, Афтон не успел покинуть пиццерию. Сердце заколотилось как бешеное. Ноги потащили Эмили не к кабинету, куда он собирался сходить за бумагами, а в противоположную сторону. В длинный-длинный коридор, покрытый непроглядной пеленой. Дальше от всего привычного. Свет со сцены совсем перестал взывать ко вниманию, остался позади. Эмили застопорился у входа в мастерскую. Распахнутая дверь вела в просторное помещение для запчастей, на полках аккуратно стояли головы костюмов аниматроников и эндоскелетов, открывался обзор на рабочее место, где проходила регулярная проверка чертежей и роботов перед выступлением на сцене. Видны были ящики с инструментами, схемы и листы для отчётов о соблюдаемом расписании, висевшие на специальной доске. Одновременно всё и ничего, потому что мастерская была брошенной более чем на сутки. Сюда не приходил Генри. Сюда почему-то не поместили неисправных Фредди, Бонни, Чику и Фокси. Нет того, что должно было бы быть. Куда аниматроников запрятали, если те не здесь? — Уилл? – сорвалось у Генри. Шёпот отразили холодные стены, он пронёсся по бесконечным проёмам, залам, помещениям, дошёл до уголков самых потаённых комнатушек здания. Эмили ответило завывание ветра снаружи. Он покинул мастерскую и вместо того, чтобы вернуться к тёплому свечению прожектора в главном зале, двинулся в недры тьмы. В пиццерии существует три места, где, не изменяя принципам, торчит Уильям: его кабинет, самые тихие коридоры и подвал. В коридорах ни единого звука, не считая шагов Генри. Кабинет Уильяма... возможно, но прежде чем пойти туда, Эмили собрался проверить последний вариант. Пришёл за документами, но какого чёрта... Ах, разумеется, излишняя тревога. И, пожалуй, капля пустого любопытства. Генри Эмили по привычке наврал себе и Джен. Генри Эмили задержится опять, не так ли? Подвал ресторана представлял собой что-то типа той же мастерской. В нём существовало отдельное помещение, но туда складывали чаще не роботов, а ненужный хлам, который потом вывезут. Хлопотали за механизмами там разве что ради спокойной обстановки и одиночества. Когда становилось слишком шумно и людно, пребывание в мастерской превращалось в пытку. А подвал спасал от работников и посетителей. Всегда сохранял покой. Генри и Уильям редко спускались. Чаще всего вниз совались сотрудники, если им поручали принести или отнести составляющие эндоскелетов, лишние шурупы, гайки, аптечку – имелось и такое в парочке экземпляров, мало ли. Тем не менее сейчас сотрудников в пиццерии не было, а в подвале горела лампочка. Её холодное свечение приманивало спуститься, вниз, ниже, ещё ниже. Преодолеть высокие ступеньки и из детской пиццерии с сохранившимся лёгким ароматом выпечки и искусственного меха попасть прямиком в неблагоприятное местечко в окружении обшарпанных стен, затхлого запаха и непонятной сырости. — Уилл? Ты здесь? – громко позвал Эмили. Изначально он не слышал снизу вообще ничего, но потом слух его уловил возню и скрежет металлических запчастей. Он там. Генри не понял, что ему довелось испытать в этот момент осмысления. Чувство комфорта или наоборот? Чуть не споткнувшись на первых верхних ступеньках, отвыкнув от спусков в подвал для чего-либо, Генри сглотнул и снова заговорил: – Так-то поздно. Сегодня не было нужды задерживаться, а ты торчишь здесь, хотя на улице и холодно, и мрачно. Что ты забыл в подвале? Чем занят таким важным, что меня игнорируешь? А, Уилл?? Эмили не откликнулись, но и копошение в дальней комнате не утихло. Он спустился по лестнице, сощурившись из-за лампочки – источника света, которого не было в мастерской и коридоре. М-да, Генри давно не заглядывал сюда. Уж точно. Правда, тут мало что поменялось. Хлама стало побольше, а стены, потолок, по-прежнему служащая лампа, под ним висевшая – всё то, нет как таковых перемен. Генри вяло огляделся и полной грудью вдохнул, убедившись, что память ему в самом деле не изменяет. О да, сырость и запах; такая же морозная ночь. Если он и засиживался когда-то в подвале, то по ночам, атмосфера была уютной и необычной. Хоть присутствовала сырость. И запах... Он принюхался, не понимая зачем, скривился и только через минуту определил, что запах отличался. Именно. Это оно – главное отличие. Не влага и не затхлость; что-то не то. — Чёрт возьми, – поморщился Генри и выругался вслух. – Что за дрянь? Тухлятина, как на скотобойне! Эй!!! – в возмущении окликнул он. – Какого хрена тут такая вонь?.. – в дальней комнатушке виднелся блик яркого света. Кто-то был там. Джен ждёт дома, мысль, неожиданно пронзившая тогда сознание, пошатнула его. Шарлотта. Сэм. Они ждут дома. Пора домой. "Зачем я припёрся? Долбанные бумаги, Генри!" — Уильям! Дурное самочувствие. Вонь вызывала головокружение. Она давно уже распространяется по помещению, верно? Прошло много времени, за которое поверхность бетонных стен успела впитать в себя запах. Надо забрать бумаги и идти домой. "Естественно в пиццерии холодно по утрам, а ты как думал? – как-то раз обронил Афтон при разговоре с Генри. Эмили возмущался другу на то, что каждое утро ресторан как будто в ледышку помещали. – Я экономлю на отоплении. И так дохера средств уходит на содержание здания. Не раздувай из мухи слона." "С чего я вспомнил об этом?" знакомый запах знакомый "Мне пора домой. Не хочу гадать, где довелось ощутить этот смрад. К чёрту." Домой. Смрад. Надо вернуться. — Хей. Уилли, слушай, я просто хотел спросить...– начал было Генри, приоткрыв дверцу в комнату. Приблизившись к ней, он почувствовал, что смрад усилился, и страдальчески зажал пальцами нос. Уже в будущем, через год, два, через целое десятилетие он будет неумолимо мечтать о том, чтобы возможность стереть себе память, сотворить чудо или вернуться в прошлое на считанную секундочку предоставилась возможной для него в тот роковой вечер. Чтобы силы свыше сжалились бы над ним и обратили в неразумного дурака, который не понял бы. Не понял бы и не осознал того, что произойдёт дальше. Он будет размышлять о невозможности такого волшебства перед сном, каждый божий раз вспомниная. Он не забудет. И не потеряет рассудок. Здесь и сейчас Генри всё прекрасно понимал. Не пришлось гадать. Воспоминание пришло само. Девятнадцатилетний Генри Эмили, два старших брата Дженнифер, Стэнли и Дэн Ливз, Томас, друг погибшего при неизвестных обстоятельствах студента Джона Боннара. Джон. Его облезшие пальцы, волдыри, не лицо, а месиво, засохшая на одежде кровь. Смрад от гниющего трупа. Холод, цепко ухвативший Генри за горло и лишивший способности говорить и дышать. Вопли и крики троицы от ужаса увиденной картины. То, что произошло с ним, когда он был ещё юношей. То, что он практически позабыл, от чего избавился. Оно вернулось. Оно не уйдёт уже никогда. Перед ним у стены валялись аниматроники. Сперва приметились лишь их громадные тела, никакой жути. Но затем Эмили увидел Фредди, голова которого лежала на железном столе. Внутри робота находилось тело, а бурый по оттенку мех слипся весь в засохшей потемневшей крови. Привкус железа. Он не был мягким, он был липким, он отвратно пах. Капли крови – кляксы на стене за спинами роботов. Трое этих махин тоже "кровоточили". У Фокси отсутствовал причудливый пиратский крюк на лапе, из её внутренней части же торчала тощая бледная ручонка. Генри уставился на неё, переставая удерживать себя на ногах. Чудесный сегодняшний ужин, приготовленный его семьёй, грозил выйти наружу, сердце ухнуло в пятки, и скрутило живот. Вся одежда теперь пахла этим. Запах показался таким едким, что заслезились глаза, и тошнота подступила к горлу. Эмили с трудом подавил рвоту. Четверо ребят – четверо зверят. — Б-боже. Что за... Его на ватных ногах швырнуло к столу. Внутренности вывернуло наизнанку, Генри, задыхаясь и не соображая мутной головой, свернулся пополам и сдавленно захрипел, не сводя глаз с аниматроников. В приоткрытых участках каркаса, в которых просматривался эндоскелет, были заметны части тел. Человеческих тел. — Я так и думал, что полиция не будет обыскивать здание. Вряд ли у этих придурков и ордер-то был. Генри услышал сиплый беспомощный скулёж и даже не подозревал о том, что он и издавал эти звуки. Собственный крик вызвал крупную дрожь во всём онемевшем теле, но оборвался, снизошёл до всхлипа, когда к шее прижали конец чего-то очень острого, а рот слегка зажали рукой. — Потише. Большое количество людей – это не всегда хорошо. Чем больше неразумных и своенравных ублюдков, тем меньше интереса представляет собой культурный разговор. Верно, Генри?