В паутине чувств

Июль 2021

«в ванной.

собираешься с силами,

обнимая живот.

тебя ранили, милая?

ничего.

заживёт.

столько боли и жалоб

спрятать в кафеле ванн.

я ведь тоже немало

на себе носил ран.

ничего нет под кожей.

я — заброшенный дом.

ты устала? я тоже.

жду сегодня.

с вином.

ошибаясь мерилами,

ценят лишь переплёт.

тебя ранили, милая?

ничего.

заживёт»

      Следующий месяц проходит как в тумане. Я помню, что мне было безумно больно — знать, что ты рядом, но так далеко от меня.       Холодная плитка в ванной стала моим лучшим другом — я проводила вечера, задыхаясь от слез и подступивших эмоций, и моя сестра решила переехать ко мне на какое-то время. Она старалась развлекать меня, не дать снова провалиться в пропасть, однако получалось у неё это с трудом. Создавалось ощущение, что я балансирую над этой самой пропастью и ещё чуть-чуть — и я сорвусь вниз.       Я ненавидела тебя. Ненавидела всей душой. Я не могла понять, как ты смог снова предать меня, когда обещал, что больше никогда не сделаешь этого.       Моя жизнь с бешеной скоростью скатывалась в тартарары, потому что единственное, что могло хоть как-то облегчить мою боль — это адреналин и алкоголь. Сестра контролировала меня, запрещая рисковать жизнью, выбирая меньшее из двух зол — позволяла глушить боль алкоголем.       Так что каждый вечер, напившись, я писала тебе длинные сообщения, напоминая, как сильно ненавижу тебя. Правда, на следующее утро я удаляла их, прекрасно зная, что ты уже все прочитал.       Так продолжалось две недели, ровно до того момента, пока я не поняла, что если остановлюсь — потеряю все, как я потеряла тебя. Только в следующий раз будет больнее в миллион раз.       Прошло несколько дней, и я установила табу на алкоголь и, как следствие, перестала писать тебе, узнавая о твоих делах из разговоров друзей. Никита продолжал общаться с тобой, и каждый вечер докладывал — на себя ты похож все меньше и меньше. Мы все понимали с того самого дня, что ничего хорошего из ваших отношений не выйдет.       Переломный момент во всей этой ужасающей истории случается именно в тот день, когда я уже и думать забыла о всех своих несчастьях.       Дождь льет будто из ведра, не щадя абсолютно никого. Я десять минут сижу в машине, прежде чем набраться смелости и добежать до подъезда. Мой маршрут меняется, когда я замечаю тебя, прислонившегося к заборчику, служащему преградой между клумбой и людьми.       Ты промок до нитки — видимо, стоишь здесь достаточно долго для того, чтобы простудиться и заболеть. Твое лицо поднято к небу, а глаза закрыты. Ты не шевелишься, позволяя дождю заползать под одежду.       — Свят! — Я останавливаюсь в пяти метрах от тебя, стараясь привлечь к себе внимание.       Ты не реагируешь. Даже ухом не ведешь. И хотя я все ещё уверена, что прежних отношений между нами не будет, злость уже не клокочет внутри моей грудной клетки, и я решаю помочь тебе. Даже если моя помощь не требуется.       Подхожу ближе, поднимая руку с зонтиком вверх, чтобы он накрыл и тебя тоже. Ты переводишь на меня удивлённый взгляд, когда замечаешь цветастую ткань над своей головой.       — У тебя все хорошо? — Ты удивлённо хлопаешь ресницами, смотря на меня.       — Что?       — Что случилось? — Повторяю чуть громче, приблизившись.       — Ничего, все нормально, — шум дождя слегка глушит слова, однако мне не нравится твоя интонация — я прекрасно понимаю, что что-то у тебя все-таки случилось.       — Идем, — я дергаю тебя за футболку, и ты поддаешься, словно марионетка.       В лифте я снова спрашиваю причину твоих переживаний, и ты говоришь мне, что вышел проветриться после ссоры с Викой.       В моей груди почему-то зарождается новый ком злости, но не на тебя — на Вику. Вчера Никита сказал мне, что она решительно настроена переехать в твою квартиру и жить вместе, что не слишком тебя радует.       Я врываюсь к тебе домой словно фурия, практически выбив дверь ногой. Ты заходишь следом, так что я не могу видеть выражения твоего лица. Вика появляется из спальни, облаченная лишь в один ярко-розовый халатик, едва прикрывающий бёдра. Она уже собирается закатить тебе очередной скандал, решая продолжить ссору, однако видит меня и замирает.       Она принимается визжать что-то о том, что вызовет полицию и напишет на меня заявление о проникновении, на что я лишь рявкаю:       — У тебя есть две минуты, чтобы собрать манатки и убраться отсюда, пока я сама на тебя заявление не написала!       — Это ты ворвалась в мою квартиру! — Визжит она, смотря за мою спину, видимо, пытаясь получить от тебя хоть какую-то поддержку, однако ты, судя по всему, молчишь.       — Это моя квартира! — Снова повышаю голос, делая к ней шаг. — Которую у меня снимает мой лучший друг! А теперь убирайся из неё. Немедленно.       Она хлопает ресницами, впитывая информацию, и я снова рявкаю на неё, думая, что в этот момент выгляжу совсем не женственно.       Твоя подружка тратит две отведенные мной минуты на то, чтобы собрать свои скромные пожитки и вылететь за дверь, словно пробка из бутылки.       — Это не твоя квартира, — произносишь ты, когда я направляюсь к двери, чтобы запереть её изнутри.       — Нет, — подтверждаю я, проходя мимо тебя и направляясь на кухню.       — И я снимаю её не у тебя, — направляешься за мной с видом побитого котенка.       — Нет, — кидаю на тебя серьезный взгляд, — ты снимаешь её у Марии Ивановны, и она не обрадуется, если ты затопишь соседей снизу водой, капающей с твоей одежды. В душ, быстро.       Ты не споришь. Устало плетешься в ванную, а через минуту я слышу шум воды. Наполняю чайник водой, включаю его, а потом достаю телефон из сумки, открывая чат с друзьями.       «Какого черта вы не помешали этой мымре отхапать квартиру? Саня, где тебя носит?!»       Ответ приходит незамедлительно — Саша сообщает, что с того момента, как Вика появилась в жизни его младшего брата, находиться с ними в одном помещении стало выше его сил.       «Можешь возвращаться»       «Неужели ты видела, как Свят спустил её с лестницы?» — пишет Никита, и я отвлекаюсь от заваривания чая, чтобы ответить ему.       «Я сделала это сама»       «Ты же была на свидании!» — Алина сопровождает свое сообщение миллионом разных смайликов, которые совсем не вяжутся друг с другом.       «Вернулась со свидания, нашла промокшего Свята около подъезда, поднялась наверх, выбросила мымру из окна» — ответом служат сразу три разные реакции: сестра отправляет видео-кружочек со смешной гримасой (видимо представила Вику, летящую с восьмого этажа), Ник записывает голосовое сообщение, в котором поет только что сочиненную песню победителя, а Саша капсом пишет «УРА» и отправляет сообщение, сопровождая его сотней восклицательных знаков и смайликов, которые обычно отправляют на день рождения. Шум воды стихает, и я блокирую телефон, откладывая его в сторону.       Выходишь из ванной, облаченный в одни лишь спортивные штаны, вытирая короткие волосы полотенцем. Я залипаю, наблюдая за тобой, и даже не замечаю, как кипяток, который я наливала в чашку, начинает переливаться за её края.       Чертыхаюсь, метнувшись за полотенцем, а ты лишь усмехаешься, опускаясь на стул.       — Не стоит так сильно увлекаться мной, — поднимаю на тебя глаза, вытирая воду со стола.       — Не льсти себе, — кидаю влажную тряпку в тебя, однако ты успеваешь перехватить её в полете. — Мне есть, на кого обратить свое внимание.       — Ты все ещё с Феликсом?       — Не твое дело, — ставлю перед тобой кружку с чаем.       Смотришь на меня, откинувшись на спинку стула, и я не могу разобрать ни одной эмоции, но знаю точно — ты расстроен.       — Серьезно, Свят, — убираю передние пряди волос с лица, вдруг осознавая, что они влажные от дождя, — тебя это не касается. Больше нет.       — Извини, — ставишь локти на стол, обхватывая чашку руками, — спасибо, что не бросила меня.       — Я здесь только из-за того, что очень уважаю Марию Ивановну и не хочу, чтобы её квартиру занимали всякие мымры, — прислоняюсь поясницей к тумбочке, — как вообще так получилось, что ты оказался под дождем?       Я ожидаю, что ты скажешь, что меня это не касается, передразнивая меня, однако ты лишь вздыхаешь, взглядом гипнотизируя кружку.       — Я просто не мог больше выносить её истерик и решил, что проще будет уйти.       — Почему ты не расстался с ней, раз было так сложно?       — Я влюблен в неё, — пожимаешь плечами, поднимая на меня глаза, — был.       Я усмехаюсь, отходя от столешницы.       — Дурак ты, Степанов.       Ты хмыкаешь, улыбаясь, признавая, что я права. Просишь меня остаться, когда я собираюсь уходить, и смиренно принимаешь тот факт, что я направляюсь домой.       — Никакого покоя с тобой, — отмечаю я, встречая тебя на лестничной площадке часом позднее.       Ты усмехаешься, делая затяжку, и следишь за мной взглядом. Я закуриваю сигарету, вставая напротив тебя и прислоняясь спиной к стене.       — Мне никогда не заслужить твоего прощения, — произносишь ты, выдыхая дым, и приходит моя очередь усмехаться.       — Не в прощении дело, — соскальзываю по стене вниз, садясь на корточки и стряхивая пепел в пепельницу, — а в доверии. Доверять тебе я уже не смогу. Твои слова ничего не значат для меня теперь.       Ты смиренно опускаешь голову и тушишь сигарету, кидая её в пепельницу. Переводишь взгляд в окно, где дождь барабанит по козырьку.       — А там под дождем было неплохо, — я поднимаю голову, смотря на тебя снизу вверх, — если бы не мысли в голове.       Тушу сигарету и поднимаюсь на ноги.       — Напиши об этом песню, — предлагаю я, пожимая плечами.       На следующий день я отменяю свидание, потому что тебе нездоровится. Это не похоже на простуду или грипп, скорее смахивает на депрессию и самобичевание, и твой брат уверен, что я — единственный человек во всей Вселенной, кто сможет спасти тебя.       Алина ворчит, говоря, что братья Степановы нагло используют меня в своих целях, а я, дурочка, ведусь на это. Я лишь пожимаю плечами, не в силах объяснить, почему так стремлюсь помочь тебе. Уже второй раз за сутки.       Дубликат ключей, который когда-то давно дала мне хозяйка квартиры напротив на случай непредвиденных обстоятельств, оказывается потерян в недрах квартиры, так что я трачу добрых полчаса на его поиски.       — Свят! — Я решаю быть как можно более громкой, чтобы хоть как-то растормошить тебя. — Святослав! Ты где?       Захожу в квартиру, скидывая кроксы и оставляя их у входной двери. Ни в кухне, ни в гостиной тебя нет, так что я делаю вывод о том, что ты обнимаешься с одеялом в полумрачной спальне.       На часах два часа дня, а ты, видимо, ещё не вылезал из кровати. Я расшториваю окна, впуская в комнату солнечный свет, и слегка стаскиваю с тебя одеяло.       — Какого черта? — Сонно мямлишь ты, пытаясь распахнуть глаза, что выходит с трудом.       — Просыпайся, уже полдня прошло!       — Ты как сюда попала? — Садишься на кровати, и одеяло сползает вниз, обнажая грудь.       Мысленно даю себе пощечину и запрещаю пялиться.       — Через окно залезла, — довольно улыбаюсь я.       Ты ворчишь что-то нечленораздельное, а потом снова ложишься и накрываешься одеялом с головой, так что торчит только белобрысая макушка.       — Можешь лезть обратно, потому что я никуда не пойду.       Я пытаюсь придумать, как же мне привести тебя в чувство. Зловеще улыбаюсь — ты этого не видишь — и, нарочито громко вздыхая, направляюсь к окну, театрально чертыхаясь пока залезаю на подоконник.       Ты оборачиваешься через плечо, смотря на меня, а потом поднимаешься на локтях, скидывая одеяло.       — Ты что делаешь?       — А на что это похоже? Лезу обратно.       Едва я хватаюсь за ручку окна, чтобы открыть его — или сделать вид — ты вскакиваешь с постели, по дороге запутавшись в одеяле, и за секунду сокращаешь расстояние между нами, стаскивая меня с подоконника.       Я совершенно не театрально визжу — не ожидала такого развития событий — а потом хватаюсь за твою шею, утыкаясь носом в плечо.       Твой запах сводит меня с ума, и я только сейчас осознаю, как же сильно по тебе скучала. На глаза едва ли не наворачиваются слезы, но я отгоняю их, запрещая себе плакать.       — Совсем больная? — Ругаешься, ставя меня на пол, а потом залезаешь обратно под одеяло. — Иди домой через дверь.       Я фыркаю, забираясь на твою постель поверх одеяла и садясь рядом.       — И что ты делаешь? — Скептически поднимаешь бровь, поворачивая ко мне голову.       Пожимаю плечами.       — Я потратила вечность на то, чтобы найти ключи, которые мне дали ещё в прошлом веке, так что теперь я проведу здесь как минимум час, прежде чем уйду.       Ты решаешь смириться с таким вариантом развития событий, ложась ко мне лицом и закрывая глаза. Я смотрю на тебя, и мне вдруг кажется, что я вижу тебя впервые. Впервые отмечаю следы от складочек на твоем лбу, отросшие слегка больше положенного волосы, розовый цвет твоих губ.       Даю себе мысленную пощечину уже второй раз, запрещая себе думать о тебе — влюбленность в тебя не входит в список моих планов — а потом незаметно подвигаюсь к тебе вплотную, надеясь, что тебе это не понравится.       Я оказываюсь права, и ты действительно отодвигаешься от меня. Вытягиваю шею, чтобы посмотреть, сколько места осталось до края кровати, а потом принимаюсь воплощать в жизнь свой коварный план.       Через минуту ты ожидаемо падаешь с кровати, громко ругаясь.       — Видимо придется купить кровать побольше, — я принимаюсь смеяться, а потом в ужасе визжу, когда понимаю, что ты намерен отомстить мне.       Пока ты поднимаешься с пола, я успеваю вскочить на ноги прямо на кровати, а потом принимаюсь удирать от тебя, наворачивая круги по квартире.       Я бегаю быстро, но ты оказываешься быстрее, так что через минуту мы вдвоем падаем на диван в гостиной. Смеемся до коликов в животе, откинувшись на спинку дивана.       — Дура, — беззлобно кидаешь ты мне, повернув голову, но не поднимая её со спинки дивана.       — Зато со мной весело, — пожимаю плечами, подтягивая к себе ноги и ставя стопы на диван.       — Спасибо, — это звучит так искренне, что я не могу не улыбнуться. — Мне нужна была встряска.       — Тебе нужна порка, а не встряска, — я закатываю глаза, а потом подхватываю твой смех.       Мы смеемся до тех пор, пока я не осознаю, что ты целуешь меня. И хотя бабочки в животе — предатели — наворачивают сто сальто в секунду, здравый смысл кричит мне, что это неправильно.       Именно поэтому я отскакиваю от тебя, словно от прокаженного.       — Прости, — ты отодвигаешься от меня, оставляя между нами довольно приличное расстояние, а я стараюсь успокоить свое бешено стучащее сердце.       — Забудь, — мотаю головой, — не усложняй все ещё больше, пожалуйста.       Ты киваешь, вдруг предлагая сыграть мне припев к новой песне, который ты вчера написал.       Я слушаю с радостью — вот что-что, а твоя музыка — это то, что поднимает мне настроение в самые сложные моменты жизни.       Ты играешь грустную мелодию и поешь не менее грустный текст, и я не знаю, стоит ли мне проецировать его на наши отношения.       — Немного печально, — говорю я, когда ты просишь моего мнения.       — Ну, подстать настроению.