Демоны

      Западно-Азиатский материк. Республика Падокия. Провинция Дентора. Главная резиденция семьи Золдик на вершине потухшего вулкана Кукуру. Ночь 8 на 9 апреля 2000 года.       Она проснулась среди ночи, едва не заорав. Крик застрял в горле, челюсть свело. При попытке просто вдохнуть всю левую часть лица и висок прострелило сильной болью. Кикио с трудом сдержала стон и осталась неподвижной. На соседней кровати похрапывал Миллуки, однако, стоит издать лишь маленький стон, и он проснется. Рефлексы, чтоб их…       В этот раз кошмар оставил не только липкую испарину на теле, но сковывающий тело ужас. Кикио казалось, что жар пламени опять лизал лицо. Помнила, как на зубах скрипел песок, а горло болело от надрывных криков... Она чувствовала сильные руки здоровяка Буми, друга опекуна, Орлана Тима, который прижимал ее изо всех сил к земле и не пускал в горящий дом. Ей чудился треск огня и крик сгораемой заживо жены Орлана… и лица мужчин, которые смогли уйти живыми из Города-свалки. В память о родных у Кикио осталось лишь фото… и винтовка с пятью крестниками на прикладе.       Постепенно боль отступила. Кикио осторожно вдохнула и тихо выдохнула. За окном темно, небо опять затянуло тучами. Буйный ветер пытался ворваться в окна, предвещая сильный дождь. По ощущениям был примерно час ночи.       Госпожа Золдик опустила ноги с кровати, надела мягкие домашние туфли на плоской подошве и тихо вышла из палаты. Она направилась в спальню младшего сына. Кикио знала, что Сильва не запретит ей проводить Каллуто до взлетной площадки, но после произошедшего с Киллуа ей хотелось провести больше времени с ребенком. Ведь времени у нее осталось мало…       Холод, поселившийся внутри, усилился.       Выйдя в коридор второго этажа, Кикио чуть не сбила сына с ног.       – Каллуто? – удивилась она. В голове замелькали разнообразные мысли, подогрев волнение. – Что ты здесь делаешь?       – К тебе шел, – ответил мальчик и, посмотрев на лицо матери, невольно приоткрыл рот.       С удивлением Каллуто справился достаточно быстро. Его лицо застыло бледной фарфоровой маской, оставив лишь лишенный эмоций покой в глазах. По меркам Золдиков младший сын четы в свои десять лет был полноправным членом семьи, хотя и выполнял заказы только под присмотром старших. Он был умен, наблюдателен и неконфликтен, предпочитая избегать ненужных склок и многое не замечать… до поры до времени.       Мальчик не стал задавать никаких вопросов, проявляя какую-либо неучтивость, и просто сделал вид, будто ничего во внешности матери не изменилось.       – А я к тебе, – Кикио мягко улыбнулась и погладила сына по черным волосам. – Пойдем в спальню.       Женщина взяла младшего ребенка за руку и повела в его комнату.       Руки сына еще маленькие, но уже не по-детски грубые. Мозоли, сбитые костяшки, мелкие царапины от боевого веера, которым ребенок захотел овладеть. Кикио спрятала улыбку, невольно сравнив ее веер – простую игрушку с острой каймой – и то произведение искусства, которое подарил дедуля Маха младшему внуку.       Они поднялись на этаж и подошли к спальне Каллуто. Мальчик оставил дверь приоткрытой. Госпожа Золдик распахнула ее перед собой и, войдя, огляделась. Обстановка почти не изменилась за несколько лет. Все тот же ночник рядом с кроватью, все те же фарфоровые куклы, маски и веера на полках и стенах… Ее младший сын был увлечен тематикой венецианского карнавала.       Порядок в спальне нарушала лишь одна деталь – теплое пуховое одеяло на полу.       – Я побуду с тобой, – Кикио отпустила руку сына и, подняв одеяло, подошла к кровати. – Ты не против?       Изумление вновь преобразило лицо Каллуто. Он моргнул и, недоверчиво нахмурив брови, кивнул.        «Ну, да… У нас в семье не принято желать спокойной ночи, целуя в лоб или читая сказку», – подумала госпожа Золдик, грустно улыбнувшись.       По мнению Сильвы излишняя нежность могла испортить бойца и убийцу. Что ж… Кикио с ним была солидарна: с ней тоже никто не нежничал в детстве. Однако, это не значит, что женщина не мечтала холить и лелеять своих детей. Мечтала…       Она положила одеяло на постель и подошла к деревянному ночнику, который глава семьи вырезал своими руками. В выражении ее лица появилась мягкость. Подобный ночник есть и у Киллуа: Сильва в свое время наказал младшим сыновьям включать его на ночь в качестве тренировки. Враки, конечно, ни к какой тренировке это не относилось – это было молчаливое разрешение мужа приходить к сыновьям по ночам. Свет ночника перебивал свет из коридора, который так или иначе прорывался в темные спальни, когда она входила, и грозил разбудить юных наемников.       Кикио прикрыла глаза и широко улыбнулась, вспомнив, как бешено билось сердце от волнения, когда она тихо проскальзывала в их комнаты. Сыновья ни разу не застали ее у своих кроватей. Они крепко спали, измотанные тяжелыми тренировками, и молчаливо позволяли ей напевать незатейливые мелодии колыбельных.       Как же давно это было…       Тогда госпожа Золдик боялась быть пойманной: по правилам семьи такое не поощрялось, а у нее и так натянутые отношения со свекром… но сейчас…       «В пекло все, – решила она и, повернувшись к сыну, поманила к себе. – Я и так многое не увижу».       – Иди сюда, малыш, – позвала она, сев на кровать.       Мальчик, напряженно хмуря тонкие брови, подошел и послушно сел на краешек кровати. Хотелось прикоснуться к нему, но Кикио побоялась… Побоялась, что и он ее оттолкнет.       Тишина затянулась.       Кикио облизала сухие губы и втянула спертый воздух. В комнате стояла духота. Женщина откинула неплотно заплетенную косу за плечо и поднялась..       – У тебя слишком душно и воздух сухой. Это мешает крепко спать, – сказала она.       Кикио подошла к окну и отодвинула тяжелые шторы. На улице пошел дождь. Крупные капли барабанили в окно и стекали вниз, оставляя после себя потеки на стекле.       «И даже вода, призванная очищать все вокруг, оставляет после себя следы… – хмыкнула про себя женщина и распахнула створки. – Что же говорить о людях?... Уж эти грязнули так наследят, что держись».       Ветер ворвался в комнату и, всколыхнув шторы, брызнул холодными каплями в лицо и шею. Кикио подпрыгнула от неожиданности.       – Мам? – взволнованно позвал Каллуто.       – Все в порядке. Просто дождем обрызгало, – заверила его женщина, отходя от окна. – Забирайся под одеяло, а то просквозит еще.       Каллуто чуть дернул бровью, едва сдерживая удивление от подобной заботы, и забрался в постель. Кикио проследила за тем, чтобы сын укутался и, скинув туфли, легла поверх одеяла.       Непогода бушевала за окном, но в спальне было удивительно спокойно. Свежесть, принесенная ветром, коснулась голых ступней. Госпожа Золдик с наслаждением вдохнула и прикрыла глаза.       – Говорят, во время дождя хорошо спится из-за особого ритмичного шума, который он производит, – нарушил тишину Каллуто. – Я это в научном журнале прочитал.       Кикио мягко улыбнулась и повернулась лицом к сыну.       – Ерунда в твоем журнале написана, – сказала она, убрав с лица мальчика прядь. – Все дело в том, что во время дождя не охотятся крупные хищники и наши доисторические предки были в безопасности в это время. Так действует биологическая память, а не вся эта романтика звуков и настроений.       – Циничное мнение, – он дернул уголком губ, сдерживая улыбку. – Мне нравится.       Хозяйка поместья пожала плечом, не зная как реагировать на слова сына.       – Расскажи мне еще что-нибудь, – попросил он.       – Что?       – Что-нибудь полезное. Как про дождь.       Глаза сына были широко распахнуты. Легкое любопытство, интерес, участие… любовь и обожание. Такой взгляд сложно описать словами: так смотрят маленькие дети на своих матерей, когда мир для них еще необъятно велик и родители в нем – самая главная опора. Удивительно, что Каллуто сохранил его.       Кикио резко отвернулась от сына, чувствуя, как слезы собираются в уголках глаз.       – Не уверена, что эти знания тебе где-нибудь пригодятся… Так, перед девушкой эрудицией блеснуть, – грубовато ответила Кикио. Щемящее чувство вины перед сыном, которого она напоказ игнорировала долгие годы, встало в горле невыплаканными слезами.       Она судорожно вздохнула, решая, что бы такого рассказать. Осенило ее неожиданно даже для самой себя:       – Малыш, ты знаешь, что такое аура?       Кикио повернулась к сыну и успела заметить, как в его глазах мелькнуло удивление и интерес. Мальчик немного нахмурился, чувствуя подвох в вопросе.       – Это внутренняя энергия, – ответил он. – Дедуля Маха говорит, что став старше я смогу использовать ее в бою. Правда, я не понимаю как.       – Это надо почувствовать, – улыбнулась Кикио, ощущая, что комок, перекрывший дыхание, потихоньку исчезает и позволяет ей говорить свободней.       – Аура – это отражение нашего духа, та часть нас, которую мы можем вложить в нашу волю…       Кикио прервалась, понимая, что только больше путает ребенка. Женщина почесала подбородок, неосознанно скопировав жест свекра, роль которого столь неожиданно для себя примерила, и продолжила:       – Есть такое выражение: «вложить душу в свое творение». Насчет души не знаю, но скульпторы, художники, кузнецы, ювелиры, писатели – все они делятся своей энергетикой, когда творят. Они делятся своей аурой. Картина или скульптура цепляет взгляд, музыка и текст задевает что-то внутри, вызывая эмоции. Все это благодаря ауре творца. Если привести еще более понятный пример, вспомни Милену. Мы часто говорим, что она готовит с душой. Наша повар, не владея никакими боевыми искусствами, умеет делиться своей аурой во время готовки. Для нее это занятие сродни медитации: она испытывает покой, умиротворение и счастье.       Каллуто кивнул, показывая, что понимает о чем говорит мать, и заметил:       – Я однажды видел, как она мясо отбивала после ссоры с Кралли. Она была так зла, что я не стал ее отвлекать, – мальчик улыбнулся, отчего на щеках появились ямочки. – Почему же мясо все равно получилось вкусным?       – Если продолжать аллегорию, то потому что она все равно вложила в него ауру, – Кикио, успокоившись легким течением беседы, вновь повернулась к сыну. – В зависимости от испытываемых эмоций меняется излучение ауры. Аура Милены от злости стала сильнее, а мясо – мягче.       Кикио, не задумываясь над своими действиями, провела кончиками пальцев по мягкой щеке сына. Ямочки тут же пропали. Женщина одернула руку и села.       – Прости, – сказала она. – Я не хотела нарушать твое личное пространство: знаю, что это в большинстве случаев неприятно…       Каллуто откинул одеяло и крепко ее обнял, уткнувшись лицом в бок.       – Я не против, – голос мальчика приглушила ткань одежды. – Мне приятны твои прикосновения.       Кикио замерла, не веря, что все это реально. Она списала бы все происходящее на бред воспаленного сознания, если бы тепло детского дыхания не согревало ее кожу. Слезы, скопившиеся в уголках глаз, сорвались и впитались в бинты. Несмело прикоснувшись к мягким волосам сына, госпожа Золдик едва ощутимо провела по его голове.       – Хочешь послушать, что еще можно сделать при помощи ауры? – спросила она, наслаждаясь теплом, которым щедро делился мальчик. На ее бледных губах расцвела улыбка.       – Хочу, – едва слышно ответил он.       – Тогда нам надо удобнее лечь.       Ребенок кивнул и выпустил мать из объятий. Он старался опустить голову ниже, чтобы скрыть предательский румянец на щеках.       Кикио постаралась подавить улыбку, увидев в движениях сына свой жест. Не удалось. Уголки губ дрогнули и поползли вверх.       «Хорошо, что он не смотрит, – подумала она, вытаскивая одеяло из-под себя. – Не дай Боги решил бы, что я над ним смеюсь».       Женщина устроилась на подушке и жестом позвала сына к себе. Ребенок неловко лег на бок, несмело прижавшись к ней. Кикио заметила это, и обняла Каллуто, буквально укладывая его голову на свое плечо.       От непривычного чувства смущения оба напряглись.       – Так вот, – она чуть откашлялась, вспоминая, на чем остановилась. – Эмоции – это неосознанное усиление ауры. Есть еще и осознанное. Эту методику называют по-разному: «сила воли», «сила желания», «идея», «намерение»… но самое популярное название – это «нэн».       – Этот иероглиф так и расшифровывается, – заметил Каллуто, подняв на мать глаза.       Она улыбнулась в ответ и кивнула. Разговор об ауре постепенно прогонял неловкость между ними.       – Все верно. Люди, которые ввели это понятие, были не слишком-то оригинальны, – со смешком сказала она.       – Но в этом есть логика, – добавил Каллуто.       – О-о-о, название – это почти единственная логичная вещь, касающаяся нэн, – с воодушевлением заявила Кикио. – Остальное – мистика и нарушение законов математики, физики, химии, биологии и остальных фундаментальных и прикладных наук.       Мальчик задрал голову и посмотрел на мать. Тема, поднятая случайно, не на шутку заинтересовала его.       – Первое, что надо сделать для того, чтобы овладеть аурой – это открыть сёко. Их еще называют поры, но не физиологические, через которые выходит пот, а энергетические, через которые излучается аура, – продолжила объяснения Кикио. – Какое-то количество ауры сёко пропускает всегда. Собственно, именно поэтому каждое существо и излучает ауру. Вторым этапом постижения нэн является контроль потока выходящей ауры. Есть два способа: простой и опасный.       Каллуто чуть слышно фыркнул, заставив Кикио насмешливо улыбнуться.       – Да, ты верно догадался: Золдики всегда пользовались опасным методом, – цокнула женщина, на мгновение обняв крепче. – Но я изучала нэн по простому пути и потратила на это порядка трех лет. Я очень много медитировала и старалась уловить движение своей ауры, – Кикио нахмурилась и оборвала себя, не желая рассказывать сыну про то, как засыпала при медитации. – Опасный метод заключается в том, что опытный нэн-пользователь насильственно открывает все сёко ученика с помощью воздействия своей ауры. Человек, ранее не использующий ауру, начинает видеть и чувствовать ее, но быстро устает, так как его собственная энергия стремительно покидает тело. Главная задача ученика – взять под контроль поток ауры до того момента, как умрет.       – Умрет? – Каллуто широко раскрыл глаза, потрясенно глядя на мать.       – Конечно, – она скупо улыбнулась ему и отвела взгляд. – Человек без энергии ауры иссыхает и умирает.       – И через это проходят все Золдики? – уточнил он. – И Иллуми с Миллуки? И Киллуа?       – Иллуми и Миллуки – да, – кивнула Кикио. – А вот Киллуа мы еще не рассказывали об ауре.       – Почему? – удивился он. – Мне же ты рассказала.       – Да, рассказала, – хитро прищурив глаза, ответила она. – И я надеюсь – это останется между нами.       Мальчик быстро закивал.       Кикио потрепала его свободной рукой по волосам.       – Этот разговор должен был состояться между тобой и отцом, не раньше, чем тебе исполнилось бы двенадцать лет.       – Еще два года? – скривился мальчик. – А у Киллуа день рождения совсем скоро...       – Да, после него он все и узнает, – подтвердила мысли сына Кикио. Она уткнулась в макушку ребенка и, вдохнув запах трав, исходящий от его волос, заверила его: – Еще ни один Золдик не умирал от потери энергии. Вы росли в особых условиях и часто находились под воздействием ауры.       – Да?       – Да, – подтвердила она. – Когда тебе не по себе под взглядом Иллуми или отца, когда вокруг меня в периоды сильной злости начинает дрожать воздух, когда во время тренировки с дедулей тебя будто что-то касается со спины… Примеров множество. Вы не видели проявления ауры, но она постоянно оказывала на вас влияние, – Кикио глубоко вздохнула и немного сменила тему. – Нэн-пользователь – это супергерой из комиксов. Он может поднимать невиданные тяжести, крушить голыми руками стены, быстро бегать и высоко прыгать. Аура усиливает тело активного пользователя и замедляет процесс старения.       Мальчик, хмурясь, кивнул. Кикио видела, что ему трудно принять на веру рассказ о какой-то невидимой силе. Каллуто старался найти в памяти подтверждение ее слов.       – В такое сложно поверить, – нежно сказала она, стараясь оказать поддержку.       – Я никогда не слышал о таком, – произнес он. – И в книгах не встречал.       – И много ты книг прочитал, умник? – съязвила Кикио.       Каллуто упрямо поджал губы.       – Для своих лет я начитанный парень, – буркнул он. – Могла бы и похвалить.       Кикио с трудом подавила смешок под напряженным взглядом сына и кивнула:       – Хвалю.       Каллуто картинно изогнул бровь.       – Сильно хвалю, – заверила его Кикио и все же, не сдержавшись, широко улыбнулась.       – По тебе и не скажешь, – старательно пряча улыбку, съязвил он.       – Молодец, быстро учишься плохому, – шутливо похвалила она сына и вздохнула. – А внешность – крайне обманчива. Меня, к слову, в детстве с мальчиком путали.       – А меня с девочкой, – хмуро добавил Каллуто, поморщившись.       В этот раз Кикио не позволила себе улыбнуться.       Потому что Каллуто и правда был похож на девочку: худой и обманчиво хрупкий, он обладал очень нежными чертами лица, пухлыми губами и большими выразительными глазами с густыми ресницами. И, ко всему прочему, предпочитал носить каре с густой челкой и кимоно нейтральной расцветки.       – Малыш, поверь мне – это временно, – сказала она, пробежавшись пальцами по его волосам. – Иллуми в детстве тоже казался хрупким и женственным, но сейчас, даже несмотря на длинные волосы, никто не спутает его с девушкой.       – Хорошо бы, – протянул ребенок и поджал губы. Кикио внутренне напряглась. Она точно так же поджимала губы, когда была чем-то недовольна. – Я давно уже не малыш!       Возмущение ребенка прозвучало столь нелепо для Кикио, что она открыла рот. Первым порывом было подшутить над сыном, но женщина успела одернуть себя. Такая насмешка вполне могла поселить в мальчике – будущем мужчине – чувство неуверенности. Для убийцы эта черта характера немыслима…       Кикио закусила губу и, осторожно подбирая слова, сказала:       – Ты прав. Порой я забываю, что вы уже выросли, – женщина потерла занывшую шею и слабо улыбнулась. – Может, раз ты уже не малыш, подберем тебе домашнее имя?       – Какое? – мальчик поддался чуть вперед. – Оно тоже будет сокращением?       – Конечно, – Кикио расслабилась, заметив искренний интерес сына. – Может Луто? Или Кали? На мой вкус, Кали больше подошло бы девочке.       – А Луто – собаке, – поморщился ребенок. – Звучит как кличка.       – Значит Кали?       Мальчик вздохнул.       – Нет. Кали мне тоже не нравится, – он убрал выпавшие пряди за ухо. Кикио не мешала задумавшемуся мальчику перебирать в уме варианты. – Может, Уто? – неуверенно предложил он.       – Уто, – проговорила госпожа Золдик, будто пробуя имя на вкус, и, поймав напряженный взгляд сына, ответила: – Мне нравится.       – И больше никаких «малышей»? – прищурив глаза, уточнил он.       – Никаких «малышей», – заверила она его.       Каллуто кивнул и лег обратно в объятия матери. Кикио крепче прижала ребенка к себе.       Воцарилась тишина. Дождь барабанил по подоконнику. Чуть влажные занавески слабо колыхались на ветру.       Кикио коснулась губами макушки сына.       – Мне кажется, что ты тоже от меня сбежишь, – шепотом сказала она, не прекращая легко поглаживать ребенка по голове. – Все вы сбежите. Почему вы бежите?...       Женщина знала, что не имеет право задавать такие вопросы. Не после тех суровых уроков, которые давала им, не после смертельных опасностей, которые собственными руками подготовила… Не после того, как отворачивалась от них столько раз.       – Глупый вопрос, – хмыкнула она, не дав Каллуто сказать и слова.       Мальчик выпутался из ее объятий и сел, посмотрев прямо в глаза. Глядя в хмурое лицо сына, она скупо улыбнулась и тоже села, не желая смотреть на ребенка снизу вверх.       – Прости. Я опять сболтнула лишнего… Засыпай. Завтра я приду тебя проводить.       Мальчик схватил ее за руку, когда она была готова подняться на ноги.       – Я не сбегу, – твердо сказал Каллуто, поджав губы: – А Киллуа обязательно вернется домой.       Кикио сглотнула горькую слюну и кивнула. Ее глаза повлажнели. Она резко дернула мальчика за руку и прижала к себе. Каллуто, несмотря на неудобную позу, не сопротивлялся. Тихое, спокойное дитя… Кикио всегда поражалась, что у них с Сильвой родился такой ребенок.       Слезы снова потекли из глаз.       – Что-то я совсем расклеилась, – сипло сказала она, отпуская сына. – Нам обоим уже давно пора спать. Ты не против, если я останусь у тебя? Не хочу возвращаться в палату… Там так неприятно пахнет!       Каллуто неуверенно улыбнулся на искреннее возмущение матери и кивнул.       – Укладывайся, – она погладила его по щеке. – Я закрою окно. Незачем улицу отапливать.       Мальчик снова кивнул и послушно лег, накрывшись одеялом.       Кикио поднялась и, бесшумно ступая по ковру, подошла к подоконнику. За окном продолжала бушевать непогода. Гремел гром, сверкали молнии, порой освещая площадку перед домом. На мгновение ей показалось, что она увидела Сильву у входа в поместье, но, присмотревшись, поняла, что ей просто почудилось. Кикио с улыбкой покачала головой, закрыла окно и вернулась в постель.       Каллуто ненавязчиво прижался к ней спиной. Спина у ребенка узкая, в вороте юкаты, которую мальчик использует как пижаму, видны шрамы. Женщина поджала губы, поправила полы своей юкаты и обняла сына.       Тепло.       Пригревшись, ребенок быстро уснул.       Кикио прикрыла глаза и, прижимая мальчика к себе, прислушивалась к его тихому дыханию. Она почти бездумно перебирала гладкие мягкие волосы Каллуто и вдыхала приятный запах трав. Госпожа Золдик любила ненавязчивые природные запахи, которым пронизана гора Кукуру и ее обитатели. Хвоя, трава, редкие цветы и морозная свежесть на вершине… Она обожала то, как пахнет ее дом, но больше всего она обожала то, как пахнут ее дети. Когда они были маленькими, женщина часами держала их на руках, с упоением вдыхая молочный аромат.       Госпожа Золдик почувствовала, что слезы опять навернулись на глаза. Ее дети давно выросли… От них больше не пахнет молоком – теперь лесной запах поместья Золдик пропитал их. Больно, что только побег Киллуа заставил ее задуматься об этом.       Кикио вздохнула и, едва слышно шмыгнув носом, мягко отвела прядь волос с лица Каллуто.       У нее четверо сыновей… Четверо взрослых, самостоятельных и сильных сыновей. С этим давно пора смириться. Переломить себя и отпустить – признать, что больше не нужна им. Что уже сыграла свою роль в их жизни.       Но… это не так просто.       С Иллуми было легче: старший сын будто родился маленьким взрослым. Они с Сильвой возлагали большие надежды на Луни. Сила, талант, гибкий характер и пытливый ум – у него есть все, чтобы быть лидером и главой семьи. Было все, чтобы стать лидером… В какой-то момент они перегнули. Как мать Кикио отчетливо видела, что они с Сильвой сами сломали своего ребенка. Она не знала, что стало последней каплей – внутренние конфликты семьи, большой спрос или слишком рано возложенная ответственность за младших… Госпожа Золдик могла лишь теряться в догадках. Права наследования его лишили, ведь Луни стал несдержан, не уступчив, не принципиален… Он не сможет стать главой семьи убийц.       Второй по старшинству ребенок умен и талантлив, но в желании доказать свою исключительность гробит достижения. Погоня за химерами… Миллуки не глава семьи и, как не прискорбно, никогда им не станет. Не тот склад ума, не те стремления, не та подготовка. Ему планировали дать ту роль, которую исполняет сама Кикио, обеспечивая поместье всем необходимым. Провальная идея… Миллуки это совершенно не интересно. Однако это не страшно – сын нашел занятие, что подходило ему и полезно семье. Он уже занял свою нишу в иерархии, хоть и не понимал этого.       Кикио вздохнула и открыла глаза. Ночник мешал. Женщина недовольно уставилась на слабый свет огонька и погладила сына сквозь одеяло. Сейчас она начала понимать то, что Сильва просчитал сразу…       Младшие сыновья не станут искать себя в рамках семьи – им тесно. Они, явно пойдя в сумасшедших предков мужа, решили, что мир намного безобидней заботливых родственников... И – вот непослушные мальчишки! – совершенно не понимали, что это не так.       Волнение не оставляло сердце. Каллуто уйдет, вдохновившись примером старшего брата. Однако младший ребенок милостив к матери: он дал ей возможность попрощаться. Киллуа же более жесток…       «Боги, прошу, берегите их!» – взмолилась она, чувствуя, как слезы потекли с новой силой.       Кикио прижалась носом к макушке сына, избегая света ночника, и улыбнулась. Она покрепче прижала мальчика к себе и поцеловала в волосы.       Ребенок завозился. Во сне Каллуто закинул на нее руки и ноги и крепко обнял. Худенькое тельце мальчика будто искало ее ласки и защиты. Искало того, чего она не могла дать… Женщина вновь тихо шмыгнула носом, не в силах остановить слезы. Она не могла в полной мере подарить ни материнской нежности, ни ласки.       Но, как и все матери, она желала своим детям одного – чтобы они жили.       Жили долго и счастливо.