Я помогу!

      Стрекот кузнечиков и тихий шелест листвы за окном вселяли умиротворение на творческой душе нациста. Сегодняшний день был чересчур сложен, но он того стоил. Как говорится, цель оправдывает любые средства.       Однако спать вместе с больным Рейх напрочь отказался, аргументировав это тем, что он всё ещё не стремится заболеть по новой. Союз же молча проводил взглядом немца, давно уже ожидая подобный ответ. Может, ему и было обидно, но только самую малость. За такой промежуток времени он неосознанно стал привыкать к этой нацисткой морде и всем его выкрутасам.       Перед сном Рейх немножко прибрался на прикроватной тумбочке Союза, забрав наполовину пустую тарелку супа и кружку остывшего чая. Заменив напиток и убедившись, что теперь коммунист не сможет умереть ночью от обезвоживания, нацист со спокойной душой ушёл в другую комнату, что находилась немногим дальше по коридору.       Той спальней когда-то пользовался Рейх, ещё до того, как они вступили в отношения. Боже, как же много времени прошло с тех самых слов. Рейх уже и позабыл, что когда-то тогда он смог дать слабину и признать, что ему нужна… Любовь… Тц, от этого слова нацист был явно далёк, но рядом с Союзом всегда происходят странности. Видимо, он дурно на него влияет. Что ж, тогда уж лучше отвлечься. Чем он там занимался? Ах да! Постель.       Постельного белья здесь не было. Союз всё убрал и постирал, так что придётся застилать кровать как-то самому. И если с наволочкой всё просто, с пододеяльником ещё можно как-то справиться, хоть и с трудом, то простынь натянуть на матрас, сидя в кресле, будет тяжело. С горем пополам, перебрав все знакомые маты, он справился с этой задачей. Пусть и не идеально, как любил, но на одну ночку сойдёт, а завтра, может, и Союзу уже получше станет, по крайней мере, немец на это очень надеялся, ведь в одиночку справляться с домашними делами оказалось трудно.       Выключив во всём доме свет, Рейх наконец залез в постель и расслабился. Он ужасно устал за эти сутки. Руки жалобно ныли. Голова гудела. Но немец не мог заснуть, сделать это ему не давали его собственные мысли. В голове прокручивается прошедший день, а от этих воспоминаний вдруг стали появляться вопросы, которые, собственно, и не давали арийцу спать.       Он искренне не понимал, почему Союз его любит, ведь нацист, судя по прошедшему дню, не в состоянии даже чай с лимоном нормально заварить, не говоря уже о том «шедевре кулинарии», который он посмел назвать супом. А ведь коммунист его даже поблагодарил за это. За что вообще?! За кипяток с кучей лимона? Или за переваренные овощи в воде?       Рейх перевернулся и с головой накрылся одеялом, будто пытаясь спрятаться от навязчивых мыслей и того неприятного чувства в груди, которое всё твердило, что он сделал что-то не так. Но мозг продолжал генерировать глупые вопросы на зло своему хозяину.       Почему Союз столько о нём заботился? Он ведь явно этого не заслуживает. Даже сам нацист это понимает. Он ведь лицемерный, эгоистичный, лживый, наглый, агрессивный, злопамятный… Да этот список можно продолжать бесконечно! Какого чёрта русский ещё не сбежал к кому-нибудь поприятнее?! Немец даже не может нормально позаботиться о больном. Буквально только что он взял и просто ушёл, оставив бедного человека наедине с температурой и кашлем.       И как назло память его из раза в раз возвращала в тот злополучный день, заставляя вновь и вновь проживать все те смешанные чувства от сказанных слов. Когда они приняли решение стать чем-то большим, чем просто друзья или соседи. И было в этом столько волнительных моментов, что хотелось проораться во весь голос от негодования. Он бросил того, кто готов его на руках носить в буквальном смысле. Он всегда был рядом, а нацист, как последняя свинья, не удосужился даже лечь с ним в одну постель и поддержать, хотя Союз выполнял всё нужное и не очень для его комфорта.       Не выдержав напора собственных мыслей, Рейх приподнялся и включил свет в комнате, благо выключатель находился недалеко от кровати. Он посмотрел на настенные часы. Уже 4 часа утра! А он даже на секунду глаз не сомкнул. И это его очень бесило. Ариец время от времени страдал бессонницей. Она бывала у него по двум причинам: или сбитый режим сна, или какая-то проблема с такими же надоедливыми мыслями, как сейчас. И во втором случае можно было заснуть, если хоть что-то сделать с волнующим вопросом. Вот только… А что его волнует в данный момент? Явно же не то, что он такой эгоист и лицемер… Всю жизнь его это не волновало, а тут вдруг начнёт?! Немец глубоко задумался, пытаясь проанализировать собственные чувства.       А может всё-таки это?.. Точнее, то, что он так поступил с Союзом… То, что оставил его одного в трудном состоянии… Да, именно от этой мысли в душе что-то неприятно ныло. Непривычное чувство и крайне противное. Рейху буквально было тошно от собственных чувств. Да что с ним стало в последнее время? Пытается помочь, хотя не умеет. Ещё и это чувство, судя по всему, стыда за простое желание не заразиться! Это коммунист так на него влияет?       Сейчас не так важно, почему возникли эти эмоции. Лучше сейчас подумать над тем, как избавиться от этого. «Как он там?» — совесть неприятно грызла его изнутри. Да, он тиран. Да, он не уважает советский народ. Да, когда-то он принимал их только за рабов, но… Это они, а это — Союз.       Что бы кто ни говорил, но даже и у истинного монстра глубоко внутри есть живое сердце. И капелька сострадания. Этого нет разве что только у трупов и русских свиней. А Рейх себя не может назвать ни ходячим трупом, ни свиньёй. Вот только… А что тогда делать? «Пойти, извиниться и не отпускать ни под каким предлогом», — услужливо шептал разум, но Рейх упорно и до последнего не хотел его слушать. Вот только это было не предложение, а самый настоящий приказ, которому пришлось подчиниться.       С сомненьем на душе Рейх двинулся в соседнюю комнату, где беспокойно спал больной. От одного взгляда на него немцу становилось не по себе. Неужто это правда он оставил единственного дорогого человека на произвол судьбы?       В тишине только встающего солнца нацист наблюдал за возлюбленным. Ни единого слова он не мог сказать, всматриваясь в привычные черты лица. На языке крутились самые разные слова, которые постоянно казались не к месту.       Тяжёлые думы быстро прервались, когда больной, сонно моргая, взглянул на него рассеянным взглядом. Между ними было множество чувств и бесконечная пропасть одновременно. И виноват в этом Рейх. Ему надо извиниться. — Прости меня. Я могу лечь с тобой?