Я помогу!

— Зачем это? — Хочу, чтобы Россия удивился, когда приедет, — Союз помогал немцу встать возле ограждения дома.       Коммунист ясно помнил о заключённом споре между ним и его сыном, поэтому хотел прям «с порога» показать, что справляется с обещанным. Вчера вечером даже провёл небольшой тест, ещё раз предложил немцу встать, результат был лучше, чем в прошлую такую попытку. — И долго мне придётся так стоять? — Пока они не приедут. Россия звонил мне недавно, сказал, что они будут минут через пять. — Они? — Рейх в недоумении уставился на собеседника.       Совет даже не заметил, как совершил ошибку. Это должен был быть сюрприз для арийца… — Они… — в некой растерянности повторил он, но обстоятельства сложились вполне удачно, вдали показался автомобиль. — Вон! Едет. — Так кто ещё? — Увидишь.       Вскоре машина приблизилась и проехала мимо к месту, где теперь парковалась. В тот момент, когда авто проехало рядом, нацист успел разглядеть пассажиров… В том числе и того, кто считался «сюрпризом». Кажется, столько лет прошло, но он узнал его. Немец соскользнул вниз, но Союз придержал его, не давая коснуться земли. — Ты чего? Нормально же стоял… — В чужих глазах он увидел растерянность и какое-то беспокойство. — Не машины же испугался… — Чуть усмехнулся коммунист, на что последовала незамедлительная реакция. — Замолчи! — сквозь зубы прошипел Рейх, поднимаясь обратно и выпрямляясь настолько, насколько это возможно сделать, опираясь спиной о ограду.       Из машины вышли оба гостя, Россия и Германия. Младший немец слегка улыбнулся, отвечая тем самым на улыбку Совета. — Здравствуйте, — поздоровался он на слегка ломаном русском, подойдя ближе. Он поглядывал на отца, кажется, стесняясь подойти к нему ближе. Нацист тоже не предпринимал попыток взаимодействия.        Россия подошёл к отцу, глядя на Рейха, и, не желая, чтобы его услышали посторонние, тихо сказал: — Не ожидал… — Он имел в виду то, что ариец стоял. — Я выиграл спор, — коммунист говорил тоже довольно тихо. Если Рейх поймёт, что он невольно стал объектом спора, он, как минимум, будет недоволен. — Ничего ты не выиграл. Ты обещал, что он ходить будет. Этого я пока не увидел. — И не увидишь, к сожалению… — Он поглядел на немцев. — Ну вы хоть подойдите друг к другу, как неродные стоите. Обнимитесь, что ли…       Германия подошёл к отцу и, чуть улыбнувшись, обнял его. Нацист ответил на объятья, немного погладил сына по спине. Контакт продлился недолго. Такая их отстранённость друг от друга была вызвана не ненавистью или чем-то подобным. Германия просто старался вести себя сдержанно, они всё-таки были здесь не одни, и какое-либо проявление эмоций казалось ему неприличным. Рейх же не хотел, чтобы сын видел его калекой, отчего и не особо был рад приезду Германии. Отец — это человек, который кажется ребёнку самым сильным. И немец хотел оставаться в глазах сына именно таким, но он не мог ощущать себя таковым с травмой. — Ну ладно, пойдёмте в дом, — сказал Союз, подкатывая коляску ближе к арийцу, чтобы усадить его на место.       Дома они пили чай с купленным утром тортиком и обсуждали всякое. В основном говорили Союз и Россия. Германия время от времени тоже что-то говорил, но по большей части всё же молчал. Рейх же совсем ничего не говорил, он находился в своих мыслях.       Спустя какое-то время старшему немцу надоело здесь сидеть. Он покинул помещение, позвав за собой сына. Они пришли в комнату к арийцу. — Wie geht es dir? — поинтересовался нацист, когда они остались наедине. Вопрос он задал больше для того, чтобы хоть как-то начать разговор. — Mir geht's gut… Und wie geht's dir? — Младший поглядывал на ноги отца. Кажется, он хочет знать об этом. — Es hätte schlimmer kommen können… — Разговор шёл не очень хорошо. Как-то лениво… — Doch ich fühle mich schon besser. — В какой-то степени ему действительно было лучше, он всё-таки уже на ногах стоять может, хоть и только с опорой, но психологически принять факт инвалидности он всё ещё не мог. Говорить сыну он об этом не стал.       Настала тишина, они не находили, что можно сказать… — Vater… — Призвал обратить на себя внимание младший. — Ich habe dich vermisst… — Он немного смущённо улыбался.       Нацист внимательно рассмотрел сына. — Ich habe dich auch vermisst, — он сделал небольшую паузу. — Bist du immer so schüchtern?       Германия сразу понял, что имел в виду отец. Его интересовало то, как ведёт себя сын в политике, ведь с таким характером среди других стран было бы тяжко. — Nein… Darin verhalte ich mich anders. — Многие страны в жизни и на работе вели себя по-разному.       К примеру, тот же Союз. Было бы столько жертв репрессий, если бы он и в политике ухаживал так за всеми, как сейчас за немцем? Сам Рейх и в личной жизни, и на официальных встречах старался держать один и тот же образ. Идеальный, как ему кажется, образ строгости и дисциплины. Конечно, и он немного больше себе позволял дома, например, если на публике он старался быть сдержанным, то дома он мог позволить себе в порыве злости и ударить кулаком по столу, и бросить какой-нибудь предмет в стену… Особого отношения заслуживает его сын. С ним он был гораздо мягче, старался не грубить ему и не распускать руки, правда… Не всегда это получалось. Из-за вспыльчивого характера было несколько моментов, когда он мог ударить его. Серьёзных травм никогда не было, максимум — синяки. Но после таких случаев арийцу приходилось переступить через свою гордость и идти извиняться. Несмотря на редкие «вспышки», Германия доверял отцу, именно к нему он в детстве приходил, когда было страшно, и именно у него просил помощи, если было нужно.       Сейчас же, встретив отца спустя столько лет, он… Смущался? Боялся? Непонятно… Он беспокоился, что отец мог измениться, или что детские воспоминания окажутся ложными, но ведь пока всё хорошо… Рейх же просто не знал, как себя вести с уже взрослым сыном. — Vater, — снова позвал он, намереваясь что-то сказать. — Möchtest du nach Hause fliegen? Ich denke, Russland wird es zulassen… — Разрешение русского нужно было, так как фактически Рейх всё ещё преступник, заключённый здесь.       Старший очень хотел домой. Он хотел увидеть, как выглядит его родина сейчас, и как его сын справляется с работой. Но он не мог позволить себе находиться там в его текущем состоянии. Он всё ещё не принимал травму. Но говорить об этом он не стал, он уже наслушался нравоучительных лекций от Союза, ещё и от сына он такое слушать не хочет. — Ich möchte es jetzt nicht. Vielleicht möchte ich es später, — в ответ послышалось только «Okay». Он не стал расспрашивать отца о причине нежелания. — Komm zu mir.       До этого младший стоял чуть ли не у самой двери, сейчас же он подошёл ближе к отцу, тот протянул к нему руку, притягивая сына ближе к себе. Он обнял его, младшему оставалось только обнять в ответ. Было не очень удобно из-за сидячего положения старшего, но приятно и тепло. — Du bist so groß geworden… — Младший на это лишь усмехнулся.       Они ещё какое-то время так обнимались. Их даже в сон клонить начало. — Das reicht. Ich werde ins Bett gehen. — Brauchst du Hilfe?       Старший вздохнул. Больше, чем то, когда ему предлагают помощь, он не любил только сам просить её. — Ich schaffe es selbst. — Okay. Süße Träume, — Германия вышел из комнаты, аккуратно прикрывая дверь.       Он вернулся к русским и сел за стол. — А Рейх где? — спросил Союз. — Он лёг спать, — с акцентом ответил немец. Он хорошо знал русский, но из-за редких практик акцент был слышен, намного лучше он говорил по-английски. — Опять? Только и делает, что спит… — Почему вы помогаете ему? — спросил немец. Он не понимал, почему русские помогают тому, кто натворил столько бед. Даже Германия, будучи воспитан этим человеком, понимал весь ужас деяний его отца. Немец всё детство слушал убеждения об исключительности своей нации и о том, чего заслуживают остальные. И тем не менее он знал, насколько это было ужасно.       Коммунист пожал плечами. — Жалко как-то его… Худющий, бледный весь, ещё и инвалид теперь. И это только физические проблемы, а в голове у него что! Ничего делать не хочет, спит да ест, видите ли, «нет смысла что-то делать на инвалидном кресле». Пытаюсь его переубедить, а всё бестолку! Я, конечно, всё ещё зол на него. Иногда, как вспомню, что он натворил, так его оставить одного без помощи взаперти захочется, чтоб он тут сгнил. А потом всё равно понимаю, что сделать я этого не смогу. Совесть не позволяет… Хотя он определённо этого заслужил.       Кажется, момента, когда можно будет вот так выговориться, рассказать о внутренней дилемме, Совет ждал долго… — Может, всё-таки нанять кого-нибудь? А то у тебя тут крыша скоро поедет, — предложил Россия, глядя на отца немного обеспокоенно. — Не надо мне никого сюда. Пока он не пойдёт, я не уеду отсюда. — А ты почему помогаешь? — спросил Германия. — Я? Не знаю… Просто… Ну да, он не по-человечески поступал, просто отвратительно, но мы же… — Он не мог подобрать подходящего слова. — Не как он… Странно было бы просто оставить его там помирать. Я надеюсь, он хоть немного будет благодарен…