Mistake

«Я всего лишь хотела поступать правильно. Не доставлять неудобств мужу, притворяться с ним невинной и ничего не видящей овцой, да наслаждаться жизнью за пределами нашего дома»

      Вот только Ева и не думала, что это будет настолько тяжело. Мужчина, ради которого она была создана, возомнил себя пупом земли и отказывался идти на какой-либо компромисс. Всегда унижал ее, ржал как конь, вел себя настолько отвратительно, что, находясь рядом с ним, девушке, действительно, становилось порой просто ужасно стыдно. Настолько, что хотелось скрыться от чужих взглядов или же соврать, что она в душе не знает, что это за дрянной человек!       Но она просто не могла так с ним поступить. Не потому, что было его жалко или даже сильно боязно. Наверно, не было в их городе душ, что ни разу не слышали таких имен, как Адам или Ева, считающихся прародителями всего человечества. Разумеется, это давало свои плюсы и, в то же время, вместе с ними приходила ответственность за собственные действия. Каково же было молодым верующим людям узнать то, каким ублюдком был первый человек, коего они еще при жизни восхваляли?       На самом деле, об этом ей и думать не хотелось до сих пор. Она понимала, что ее муж далек от идеала, нет, даже от ангела. Он не нарушает правил, но живет как хочет сам, наплевав на мораль и какие-либо принципы. Борется с перенаселением в аду, занимаясь той грязной работой, об которую серафимам просто не хотелось даже марать руки. Но Адам не был против такой работенки, ведь этому придурку всегда нравилась подобная хуйня, связанная с истреблением... иначе же, убийством людей, что хоть и косвенно, но произошли, так-то, от него самого. Да и так он хоть где-то может оторваться, вдоволь удовлетворив свое «великое сучье я».       Но сейчас Еве было просто не до этого. Она знала, что вернуться домой — худшее, что она может сейчас сделать. Ведь там, вероятнее всего, совсем скоро она снова встретится с ним. И уже не сможет так же громко послать на хуй, как-то было в кафе, хотя бы только потому, что там… они будут одни? И за репутацию Адаму просто незачем будет волноваться. Захочет — снова замахнется. Захочет — оттрахает ее морально и физически, да так грубо, что после она наверняка будет чувствовать себя ужасно. Настолько, что не сможет встать с постели. Настолько, что опять будет смотреть пустыми, можно сказать, мертвыми глазами в потолок, да размышлять на тему того, зачем же она все еще живет.       — Ева? Что ты здесь делаешь? Тебе нельзя здесь… — Эмили, что вот-вот собиралась аккуратно выпроводить ее куда-подальше, замерла в ужасе, закрыв свой рот ладошками, стоило только взглянуть на покрасневшее от слез лицо ангела. — Ч-Что с тобой случилось? — еще секунда и она подлетела прямо к ней, обеспокоенно смотря на девушку и просто даже не понимая, что ей нужно теперь делать.       — Ничего, Эмми, — едва слышно прошептала Ева, чуть мотнув головой. — Прошу… позволь мне хотя бы ненадолго… — из-за собственных слез говорить было чертовски тяжело, а с вниманием маленькой девочки к себе становилось только хуже.       Она не хотела, чтобы ее жалели, ведь из-за этого было только сложнее себя сдерживать, а успокоиться надо было в кротчайшие же сроки. Ева прилетела именно сюда в надежде на то, что здесь никого не будет… в эдемском саду возле дерева познания, у которого в далеком прошлом она когда-то познакомилась с Лилит. Когда-то… когда была еще просто человеком.       — Ты знаешь, что нельзя. Ева, в прошлый раз… — но продолжить серафим так и не смогла, опуская взгляд. Ей, как и другим, было запрещено даже говорить о том, что же случилось тогда, когда девушка в последний раз приходила к этому древу. Когда Лилит и Люцифер подтолкнули ее нарушить запрет, когда они с трудом избежали своей смерти и были изгнаны из Рая, а Ева…       «Адам тогда чуть не сошел с ума», — маленькая девочка опустила взгляд, вспоминая только из рассказов то, что же именно тогда произошло. Как виноватыми в итоге оказались серафим и его возлюбленная, как Еву с огромным трудом оправдали и дали второй шанс, стерев последние воспоминания из жизни, да запретив и приближаться к тому месту, где еще когда-то она пыталась скрыться от своего мужа. И ведь именно он настоял на том, что его жена не виновата. Этот человек, что, казалось, заботился лишь о себе, встал на защиту возлюбленной, моля небеса о пощаде, что и тронуло когда-то их сердца.       — Только… ненадолго, — совсем тихо ответила малышка, плотно поджимая губы из-за собственного бессилия перед чужими слезами, коих в жизни своей, так-то, и не видела. Точнее… нет, конечно же, были души, что ужасно тосковали по своим семьям или же плакали от радости, когда попали на небеса и поняли, насколько у них все чудесно. Но здесь все совершенно было по-другому. — Если расскажешь мне, что произошло, — чуть более решительно дополнила Эмили, искренне желая помочь девушке, на что та лишь погладила ее по голове, как совсем маленького и ничего не смыслящего ребенка.       — Нет уж, так я с тобой ни за что не поступлю, — натянутая улыбка появилась сама собой, когда Ева было только подумала о том, что Сэра с нее три шкуры спустит лишь за то, что она посмела прикоснуться к розовым очкам наивного ребенка, что и знать не знал о том, что происходит на самом деле вокруг. — Как подрастешь… может быть, но не сейчас, — в ее синих глазах она видела лишь ярое желание помочь, но Ева просто не хотела, чтобы дите лезло в их с Адамом проблемы или пыталось их как-либо помирить.       Да и, в конце концов, Эмили — серафим. И впутывать ее во что-либо было вдвойне опасно в силу того, что у нее куда больше обязательств, чем у любого другого ангела, а наказания за непослушание поистине суровы. Малышка, приближенная к Богу, разумеется, имела куда большую власть и влияние, чем у других, но вот обратная сторона этой монеты была такова, что любая ошибка для этой милой леди могла стать критической. Что говорить, если Люцифера попросили держаться в стороне лишь из-за того, что он горел бесчисленным множеством самых разных идей? Просто за то, что у него была богатая фантазия, серафима сделали изгоем, а после — так вообще сослали в ад по неизвестной ей причине.       Девушка подошла к огромному ветвистому древу, чей столб в темноте светился рубиновым цветом. Спелые плоды все так же манили к себе, как и раньше, а огромные листья будто прятали ее от внешнего мира, и ангел почувствовала, как постепенно начинает приходить в себя. Взгляд непроизвольно поднимается выше к толстой ветви, на которой еще когда-то сидела Лилит. Перед глазами буквально возник ее размытый полупрозрачный образ, когда она погрузилась в себя, вспоминая тот самый день. Почему же она не пришла к ней следующей ночью? Почему побоялась? Зачем же Ева решила остаться с этим ублюдком?       «Если бы только я могла вернуться в прошлое…» — сейчас она сожалела лишь о том, что не воспользовалась тогда предложением и не ушла за ней. Быть может, в аду было бы не так уж плохо? По крайней мере, Ева находилась бы в приятной ей компании, а не с эгоистом, что травил ее день ото дня. По крайней мере… тогда бы она, возможно, вкусила плод свободы и узнала, каково же это.       — Прости, что не поверила тебе тогда, — горестно прошептала Ева, прекрасно понимая, что, возможно, поступи она иначе — и ее жизнь изменилась бы до неузнаваемости.       Она опустила голову, когда воспоминания вновь нахлынули с головой, и приложила ладонь к столбу, прекрасно понимая то, что приходит сюда, скорее всего, в свой последний раз. Больше она не вернется. Не увидит его цветения и чарующих плодов, способных изменить саму ее судьбу. Последние слезы падают на корни древа познания и внезапная вспышка золотистой магии осветила собой все вокруг. В самом ее центре слышался душераздирающий крик Евы, когда небо затянуло тучами и сверкнувшая молния ударила прямо по сгустку света, что померк лишь спустя несколько мгновений.       — Ева! Очнись, Ева! — кричит маленькая девочка, пытаясь привести в чувства девушку, что более не подавала никаких признаков жизни…

***

      Чувство вины терзало ее изнутри, но как бы Эмили не пыталась улыбнуться или показать другим, что все в порядке и волноваться не о чем — внутри нее постепенно скапливался страх, что едва ли теперь не выходил наружу, когда она стояла перед Адамом в попытке извиниться.       Не то, чтобы это было ей прямо уж-таки тяжело, совсем нет. Она переживала. Понимала, что ей нельзя было подпускать Еву к древу, но сама малышка даже и не знала, почему. Что уж говорить… никто не знал. После нарушения запрета было выдвинуто решение, в следствии с которым девушке простят ее грех, но она должна забыть об этом древе, как и всем том, что тогда произошло.       — Прости… — совсем тихо, почти что шепотом произнес ребенок, поднимая глазки на недовольного мужчину, что буквально места себе не находил после того, как Еву доставили сюда. Как ее пытались привести в чувства, как он буквально бросился скорее к резиденции, которую так сильно ненавидел, лишь бы только узнать, что с ней все будет хорошо.       И прямо сейчас… он был крайне недоволен. Что таить? Да Адам в бешенстве! Но, тем не менее, выплеснуть злость в невинное дите он просто не мог, прекрасно понимая, что старшая сестрица-серафим потом ему так просто с рук того не спустит. Экзорцист тяжело вздыхает, заводя руки за спину, да сцепляя их с такой силой, будто пытаясь в одно лишь это действие вложить всю свою злость, чтобы заговорить с ней более-менее спокойно и без лишних обвинений.       — Прости? — переспросил он, наклоняясь к мелочи, что прямо сейчас выдавила из себя одно лишь жалкое словечко. — И это все, что ты хотела мне сейчас сказать?       — Я не знала. Думала, что нельзя только из-за плодов, ведь их запрещено есть.       — Эмили, дорогуша. А правила, по-твоему, для кого были созданы? — процедил первый человек, едва ли теперь сдерживался от того, чтобы как следует не протоптаться по чувствам малышки, хотя и понимал, что вина за случившееся лежит только лишь на самой Еве. — Блять, черным по белому написано же, Эмми! Так какого хера? Я думал, что раз ты серафим, то будешь хоть чуточку умнее! Ебнула бы ее чем-нибудь, да мне бы рассказала! А там, разобрались бы. Нет же, ты подняла на уши всю верхушку, — он покрутил пальцем по воздуху, образуя круг, после чего уже только закрыл лицо маски ладонью, тяжело вздохнув. — И как прикажешь теперь с ними разбираться? Нам же пизда… полная пизда, Эмили!       — Я поговорю с сестрой. Адам… обещаю, я помогу, как только смогу, — тихо произнес ребенок, отчаянно цепляясь своими маленькими ручками за край его рукава.       — Ага… если это вообще имеет теперь смысл, — отстраненно произнес мужчина, понимая, что его сучка может уже и не очнуться…