Грани темноты

Утром Фёдор понял, что глаза он почти не может открыть то ли из-за опухшего после похмелья лица, то ли из-за слёз, то ли из-за распухшей щеки, это было не столь важно, поскольку факт был, как говорится, на лице — смотреть ему действительно было тяжело. Минут десять он сидел на постели, пытаясь понять, что делать дальше. В итоге решил умыться и посмотреть что будет. Помогло не сильно, но видеть стало легче. Чуть-чуть. Правда цепочки на одежде надавили кожу и теперь почти всё его тело ныло. Но Фёдор и не ждал, что всё будет хорошо. Дазай с некоторым трудом заставил себя встать, зато после прохладного душа почувствовал себя куда лучше и собирался уже быстрее. В этот раз ближе к нужному времени он решил не ждать Фёдора в коридоре и всё же постучался к нему. — Войдите, — прохрипел Фёдор из ванной и тихонько пробормотал себе под нос: — Если это ты, Дазай, то приготовься к худшему. Альфа чуть улыбнулся и зашёл, тихо закрыв за собой дверь. — К худшему? Всё так ужасно? — спросил он, подойдя к двери, ведущей в ванную. Фёдор вздохнул и высунулся, демонстрируя своё опухшее лицо. — Я почти не вижу ничего, — сказал он. Дазай, оценив масштабы, тяжело вздохнул. Выглядел Фёдор и впрямь непрезентабельно, синяк был знатный. И было непонятно, это у него кожа была такой чувствительной, или Киёхару и впрямь такой сильный? — Болит? — Болит, — вздохнул Фёдор, — и я не представляю, как это скрыть. — Давай для начала намажем твой синяк, — сказал Дазай, затем на секунду задумался и добавил: — Может быть, за медицинской маской будет не так заметно? А учителю скажешь, что слегка простыл. — Давай, — покорно согласился Достоевский, — хуже всё равно уже не будет. — Я по, крайней мере, надеюсь. На этом Дазай вытащил аптечку и подыскал подходящую мазь. Подумал, что ему можно было бы пойти получать второе образование — медицинское — с такой-то жизнью. — Если не получится, может сможем отпроситься? На пару дней... — Что скажем в оправдание? — Дазай сел на стул у стола и жестом подозвал к себе Фёдора. Достоевский подошёл к нему и наклонился, чтобы Осаму было удобнее. — Э-э... например, что у меня гон? — М? В прошлый раз сработало только потому, что у тебя не было таблеток, — Дазай подвинул второй стул и посадив Фёдора напротив, начал аккуратно мазать синяк на его лице. Достоевский вздохнул и прикрыл глаза. — Но мы же не можем показать им это... — Может быть, сказать, что ты вчера очень сильно перебрал? Хотя нет, тогда тебя, скорее всего, отругают. И меня заодно. — Да, это плохой вариант. — Может, сказать, что ты отравился? — А синяк успеет пройти? Да и они могут вызвать врача. — Если это не вирус, то не обязательно вызовут. Или можно сказать, что ты случайно выпил апельсиновый сок в клубе, пошла аллергическая реакция, но таблетки пока не подействовали, — Дазай закончил и закрыл тюбик с мазью. — Синяк станет поменьше, и его будет легче замазать. Ты же с руками тогда справился. — На руках такого не было, — вздохнул Фёдор, — надеюсь ему хотя бы чуть-чуть за это стыдно... — Сильно переживаешь об этом? — осторожно поинтересовался Дазай. — О чём? — спросил Фёдор, аккуратно щупая синяк. — Из-за Киёхару, — Дазай на автомате мягко убрал его руку от лица. — Не знаю... Это было неприятно, но я привык к тому, что он меня ненавидит, — Фёдор прикусил ноготок, — правда раньше он был не таким... Ненавидел меня, но дальше упрёков не заходило. — Может быть, он такой из-за алкоголя? — Дазай уже решил ничего не делать с тем, что Фёдор снова потянул руки к лицу. — И ему просто нужно было выпустить пар, а ты под руку попался как раз. — Я не знаю и не хочу знать. И видеть его, желательно, тоже не хочу. Скажи про аллергию, пожалуйста. Я что-нибудь придумаю. Дазай кивнул и немного помолчал, однако потом всё равно сказал: — Тебя не за что ненавидеть, не забывай об этом, даже если люди делают ужасно глупые вещи, — он мягко погладил Фёдора по плечу и поднялся, доставая телефон. — Я позвоню твоему учителю и схожу на кухню, попрошу принести завтрак в комнату. Хорошо? — Хорошо, — согласился Достоевский, — спасибо за это. — Ах, пока ещё не за что, — Дазай положил свободную руку на сердце, — надеюсь, твой учитель не сожрёт меня через телефонную трубку. У него уже аллергия на мой голос! — У меня на него тоже. Дазай слегка улыбнулся и вышел из комнаты, набирая номер учителя. Всю дорогу до кухни он рассказывал тому, какая ужасная у Фёдора аллергия на апельсины и как сильно тому не повезло по незнанию выпить не тот сок. Под конец учитель сам хотел поскорее закончить этот разговор, заверяя, что не имеет ничего против и даст Фёдору все пропущенные задания. Оказавшись на кухне, Дазай распорядился по поводу завтрака и сделал себе кофе. Оставалось найти себе дела до конца дня. Фёдор же, дождавшись завтрака, не смог его съесть, хоть и попытался. В итоге, он выпил чай, а еду отдал коту, понимая, что может и неправильно делает, но и иначе никак. Есть ведь действительно не хотелось. Да и губа болела так, что максимум что он мог себе позволить —это чай. И не слишком-то и лучше, чем ничего. Идеально. Разобравшись с завтраком, Фёдор позвонил Оде. Он не рассказал ему что произошло, соврал, что вечеринка прошла замечательно, и он бы хотел повторить это снова. Хотелось, конечно, поделиться случившимся, но он понимал, что Оду лишний раз волновать не стоит. *** Перекусив, Дазай вернулся к себе и сел за написание отчётов за последние дни. Было ужасно скучно. Он бы лучше порылся в кабинетах, но искать там уже было нечего — все образцы отпечатков он собрал, документы с подписями тоже заснял, как и погреб с таблетками. Больше никаких важных встреч после последней у Мацумото тоже не намечалось. Дазай даже вспомнил о Коё, но звонить ей точно не собирался. *** Остальное время дня Достоевский посвятил учёбе, насколько он смог это сделать и переводу очередного текста. Как-никак, работу он уже начал, то не бросать же было, однако, продуктивности его хватило ненадолго и хоть он и почти закончил, в итоге всё равно завалился в постель, глядя в потолок. Возвращение такого состояния ему не нравилось. *** День прошёл ужасно лениво, и отчёты тоже писались лениво, потому что их накопилось немало. В большинстве Дазай просто менял даты, оставляя содержание нетронутым. Вечером, чуть позже ужина, Дазай всё же заглянул к Фёдору, чтобы убедиться, что у того всё в относительном порядке. Достоевский, довольный тем, что ему не таскали еду и не заставляли есть, сидел и рисовал какие-то абстрактные брызги. Так он успокаивался. При виде Дазая он просиял и быстро отложил кисть и краску, поворачиваясь к гостю. — Всё в порядке? — поинтересовался альфа, садясь у его рабочего места. — Как видишь, всё замечательно, — улыбнулся, насколько это было возможно, Фёдор, — а что насчёт тебя? Как твой день? — Ужасно уныло и скучно. Покажешь, что нарисовал? — Смотри, — пожал плечами Фёдор, кивая на мольберт, — тут никакого смысла, просто абстракция. — Это... — Дазай склонил голову, рассматривая изображение, — необычно. Почему ты выбираешь что-то подобное? Я имею в виду... не изображаешь пейзажи, например. — Потому что пейзаж не отражает того, что я чувствую. А пятна можно будет превратить во что-то другое и получится необычная картина. — Тебя это успокаивает? — спросил Осаму, продолжая рассматривать картину и пытаясь понять, какие чувства она отображает. — Да, — кивнул Достоевский, — и тебе советую. — Я более чем спокоен, — заверил Дазай, положив руку на сердце. — Как хочешь, — пожал плечами Достоевский. Всё это время он старался сидеть к Дазаю боком, где не было синяка. Дазай всё же решил сдаться, пока пытался понять смысл картины. Она была слишком хаотичной на его взгляд и, возможно, в этом и была суть. — Тебе руководство ничего не говорило? Плохого, хорошего... — Всё в порядке, — Осаму перевёл взгляд на Фёдора, — меня даже не вызывали, значит, всё идёт хорошо. Конечно, прошлый разговор про Огая Мори до сих пор вызывал у Дазая не слишком приятные чувства, но нельзя было сказать, что разговор был плохим. Тем более, что после того раза Фукудзава молчал. — Как думаешь, то что я сказал Киёхару про Мори нам не навредит? Я, конечно, был пьян, но всё же... — Надеюсь, Киёхару понимает, что это неправда. Само по себе внимание Мори может только сыграть нам на руку, если быть осторожными. Когда ты ответишь Мисиме? — Через пару дней, чтобы не казалось, что я только этого и жду. Внимание Мори, кстати, действительно может помочь мне получить доступ к файлам. — Мори совершенно неглупый человек, поэтому тебе нужно быть максимально осторожным. — Я и сам не глуп. Но мне интересно, связано ли предложение Мисимы с тем, что мне дали больше свободы? — Почему ты об этом подумал? — Дазай подпёр голову рукой, с интересом слушая его. — Сам подумай. Разве мог он предложить это раньше? Я бы не мог выполнять работу хорошо в таком случае. — Я согласен с тем, что решение Мацумото было странным, и теперь, когда Мисима предложил работу... Но Мацумото не стал бы давать тебе эту свободу, зная, что ты будешь торговать наркотиками. — Тоже верно, ведь есть вероятность, что я начну принимать, а им это не нужно. — Только если... если Мори не надавил на него. Ты ему понравился, а такой человек, как он, не стал бы так просто позволять тебе соскользнуть с крючка. Вряд ли Юкио по доброте душевной всё это начал. — Он неплохой человек, но сам по себе едва ли имеет такую власть, — вздохнул Фёдор. — В любом случае, его задача лишь в том, чтобы контролировать тебя. Как бы там ни сложилось, главное, чтобы они не узнали о том, что ты знаешь. — Не волнуйся, я буду осторожен, — пообещал Фёдор. — Точно-точно? — Дазай сощурился. — Точно, — улыбнулся Фёдор, — не волнуйся. — Я всё равно буду волноваться. — Ну перестань, — Фёдор погладил его по волосам, — я буду себя беречь, обещаю. Не бойся. Взгляд Осаму стал жалобно-просящим. — Я тебе верю, но всё же... — Эй, — Фёдор обнял его за шею, — всё будет хорошо. — Твой магнит на неприятности работает очень странно, — Дазай вздохнул, с радостью позволяя Фёдору себя обнимать, и в принципе был более чем доволен. — Эй, не говори такое! — возмутился Фёдор. — Прости, прости, — Дазай слегка виновато улыбнулся. Фёдор ничего не ответил, лишь прижался к Дазаю покрепче и прикрыл глаза. Рядом со своим любимым альфой было хорошо и спокойно. Осаму осторожно положил руку на его спину и мягко погладил. — Я уверен, что с тобой всё будет в порядке. Ты ведь сильный. — Угу, — кивнул Достоевский, — ты тоже сильный. — Тогда наше положение не так уж и плохо. Фёдор хихикнул и чмокнул его в шею, рядом со своей меткой. — Ты действительно очень хороший. — Что? Только я? — наигранно поразился Дазай. — А как же ты? — Ну, я само собой, — как индюк, надулся Фёдор. Осаму тихо хихикнул и ткнулся носом в его нос. — В таком случае я могу быть спокоен! Ты даже лучше, чем просто хороший. Фёдор тихо айкнул оттого, что этот жест отдался болью у него в щеке, а после улыбнулся: — Не лучше тебя. — Прости, я не подумал, что сделаю больно, — тихо шепнул Дазай, а потом нормальным голосом заметил: — Разве же? — Абсолютно точно, — кивнул Фёдор. — А вот и нет, — важно ответил Дазай, — ты не можешь быть не лучше меня. — М-м... Наравне? — предложил Фёдор. — Ладно, уговорил! — Я — король дипломатии! — гордо хмыкнул Фёдор. — Вчера тебе это не помогло, — Дазай чуть склонил голову набок, рассматривая его щёку, пока есть возможность. — Вчера я был не дипломатом, а пьяным дебоширом, — хихикнул тот, — и не пялься на него, он стеснительный. — Стеснительный? Синяк? — Да, — серьёзно ответил Достоевский. — И что будет, если я продолжу на него смотреть? — Он застесняется и уйдёт, — нарочито важно сказал Фёдор. — Тогда передай ему, что он ничуть не портит тебя, — Дазай мягко коснулся его больной щеки, стараясь не сделать больно и слегка погладить. — К тому же, отёк стал заметно меньше. — Значит, завтра смогу замазать и пойти учиться, — улыбнулся Фёдор. Было почти не больно от этого прикосновения. — Это замечательно, — альфа заправил за ухо прядь его волос, — но ведь тебе дадут ещё больше заданий завтра... — Не переживай, я со всем справлюсь. Это не сложно для меня, — ответил Достоевский. — Я надеюсь... будет плохо, если прошлая ситуация повторится. — Я сделаю всё, чтобы этого не случилось, — заверил его Достоевский, внутри холодея. Неужели Дазай понял, что ему снова не слишком хорошо? — Прикладывай мазь, но аккуратно. Главное, чтобы с тобой всё было хорошо, — Дазай опустил руку на его плечо. — Не переживай обо мне, — через боль краешком губ улыбнулся Достоевский, — я в полном порядке. Дазай слегка обиженно надул губы и, словно кот, уткнулся лбом в плечо своего любимого дельты. Ну как вообще о нём можно не переживать, если с ним постоянно что-то происходит? — Ну же, Дазай, не будь букой, — Фёдор ткнул его в плечо, — я в порядке и со мной ничего не случится. Пускай мне и неприятно знать, что у Киёхару есть любовница, но на меня это никоим образом не влияет. — Я понимаю, — тихо выдохнул Дазай, всё же обнимая его. — И я... не бука. — Тебя так задело, что я назвал тебя букой? — хихикнул Фёдор. — Конечно, потому что я не бука! — Ладно, ты котёнок, — закатил глаза Достоевский. — Ты только что закатил глаза? — спросил Дазай, так как не видел его лица, но зато чувствовал. — Нет, — быстренько соврал Фёдор. — Да, — упёрся Дазай, даже не улыбаясь при этом. — Откуда ты знаешь? — Фёдор погладил его по кудряшкам. — Я бы на твоём месте закатил глаза. И по интонации было заметно, — детектив довольно наклонил голову навстречу его руке, а потом всё же нашёл в себе силы отпустить его и отстраниться. — Ой, ну закатил и закатил, — цокнул языком Фёдор. — Всё в порядке, — Дазай чуть улыбнулся, — я тебя заболтал. — Пора спать, да? — поинтересовался Фёдор, бросив взгляд на часы. — Ещё не слишком поздно, поэтому как хочешь, если не устал. — Я и сам не знаю, — вздохнул Достоевский, — но ты обещай, что ляжешь не слишком поздно. — Обещаю. Я всё равно уже все дела сделал и мне нечем заняться. — Вот и умница, — похвалил Фёдор. — Гав! Фёдор на это заливисто рассмеялся. Вроде и старше него, но такой иногда ребёнок! Осаму удивлённо на него посмотрел, хлопая глазами и пытаясь понять, что же его так рассмешило. Разве это было настолько смешно? Дазай сам тепло улыбнулся. Всё же, Фёдор редко смеялся вот так. — Ты действительно очень милый, — поделился Фёдор впечатлениями. — Спасибо. Но могу быть очень грозным, — важно ответил Дазай. — Я уже понял. Ты так круто поставил Киёхару на место! — Ещё бы, с учётом моей профессии. Но тебя я не трону. — Ещё позавчера утром я в этом был не уверен. Альфа вскинул руки. — Но было же не больно, — он тихо усмехнулся. — Но немножко страшновато, — признался Фёдор, — хоть и возбуждающе. — Я уже давно догадывался о твоих моральных мазохистских наклонностях, — Дазай опустил руки — Эй! Разве я похож на мазохиста?— воскликнул Фёдор. — Страх — это именно то чувство, к которому нужно прислушиваться, а ты делаешь это далеко не всегда, что наводит на мысли... — важно пояснил Дазай, а потом серьёзно добавил, улыбаясь: — Но ты не воспринимай серьёзно, про мазохиста это больше шутка. И я в любом случае ничего тебе не сделаю во всех... смыслах. — Я знал это, поэтому и не сопротивлялся, — ответил Достоевский. — Значит, разуму доверяешь больше, чем чувствам? — В основном, — кивнул Фёдор, — да и чувств этих у меня не так чтобы много. — Я тебя понимаю. Чаще всего разум надёжнее. — Именно, — кивнул Достоевский. Ему было интересно, понял ли Дазай, что насчёт количества чувств он врёт? Их было много, самых разных. Они путались в клубки, словно змеи во время брачных игрищ, и это раздражало. Порой, клубки становились слишком большими для одного Фёдора, и тогда происходило то, что вот сейчас — он не ел, не спал и почти не мог заставить себя что-либо делать. Хорошо, что сейчас обошлось без увечий. — Какой же ты всё-таки хитрый, мне надо быть осторожнее, — Дазай усмехнулся, а потом, наконец, поднялся с места. — Уже уходишь? — спросил Достоевский, и его сердце болезненно сжалось. — Да, а то я тебя отвлёк... — он задумчиво потёр затылок, а потом о чём-то вспомнив, сказал: — Ты же наверняка ничего не ел сегодня. Может, спустишься со мной на кухню? — Я ел, — возразил Фёдор, — да и сейчас не голоден. Так что, спасибо, но не хочу. — Уверен? — Дазай сощурился. — Да, — кивнул Достоевский. Ломать комедию в присутствии Осаму не хотелось. — Даже за компанию не пойдёшь? — Нет, потому что ты попробуешь меня накормить, — вздохнул Достоевский. Дазай не удержался от лёгкой улыбки, но драматично заявил: — Ах, ты хочешь бросить меня... — Ты не ту себе профессию выбрал, — едва удержался от того, чтобы не закатить глаза Фёдор. — А какую надо было? — Актёра. Из тебя вышел бы отличный драматический актёр, — ехидно улыбнулся тот. — Между прочим, я реализовываю свой талант в работе под прикрытием, — Дазай подмигнул ему, но после наклонился к нему и поцеловав в макушку, серьёзно сказал: — Если что-то случится или будет нужно, заходи ко мне в любое время, отвлекать не будешь. — Хорошо, — кивнул Фёдор. Ему казалось, что подобным поведением он расстраивает Дазая, но на то, чтобы куда-то идти и что-то делать, и правда не было никаких сил. — Доброй ночи, — Дазай отстранился от него и, когда они попрощались, вышел из комнаты, сразу направившись вниз. *** Ацуши как раз собирался ехать домой, поэтому идя через холл, столкнулся с Дазаем. Этому событию он был не слишком рад, так как после того случая опасался Осаму, поэтому постарался как можно быстрее уйти. Дазай слегка не ожидал его увидеть, но понял, что это неплохой шанс поговорить с ним. Жаль только, что тот не выглядел настроенным на разговор. Тем не менее попытаться стоило. — Накаджима-сан, простите за беспокойство, — Дазай нагнал его и пошёл рядом. — Я могу украсть у вас немного времени? — Конечно, — ответил Ацуши, немного притормозив и мысленно ударяя себя ладонью по лбу, — что вы хотели обсудить? — Кое-что очень важное, — ответил с лёгкой улыбкой Дазай, — думаю, за чашкой кофе как раз можно будет это сделать. Несмотря на то, что он собирался обсудить, Дазай выглядел спокойным и даже излучал лишь лёгкий феромон шоколада. Конечно, он слегка мешался с запахами Фёдора, но зато резкой корицы не было совсем. Ацуши согласно кивнул и сменил маршрут. Если Дазай хочет поговорить, значит это важно. Пусть Ацуши и не испытывал к нему тёплых чувств, но и негативных тоже. Когда они зашли в кухню, Дазай тут же выцепил там одного из работников, который занимался уборкой после ужина, и попросил его сделать чай для господина Достоевского. А пока тот занимался этим, сам занялся приготовлением кофе. Ацуши присел за стол и внимательно наблюдал за его действиями, раздумывая, к чему это приведёт. Когда они остались одни, Дазай поставил перед ним кофе и сел со своей кружкой напротив. — Накаджима-сан, я понимаю, что не вызываю у вас доверия, но нам необходимо поговорить о происходящем сейчас, пока у нас есть время на это. — Хорошо, — согласно кивнул Ацуши, — что вы конкретно хотите обсудить? Дазай отпил немного кофе, а потом спокойно ответил: — Ваше положение. Это не допрос ни в коем случае... но мне хотелось бы знать, насколько сильно вы, как правая рука Мацумото, втянуты в его незаконные дела. — Я знаю довольно много, — ответил Ацуши, делая глоток кофе, — и о тех, с кем сотрудничает господин, и способы перевозки грузов, и то, почему недавно Мацумото меняли условия договора с Мори, — Накаджима решил для себя, что не будет ничего скрывать. Дазай задумался над этим, механически постукивая пальцем по столу. Информация, которую знал Ацуши, была весомой, что делало его полезным для полиции, но в то же время ставило под угрозу. Рассказать всё — всё равно что написать чистосердечное. Это, конечно, смягчит наказание, но полностью его не отменит. — Я не должен вам этого говорить, но... Накаджима-сан, я советую вам постараться избавиться от всех документов, на которых есть ваша подпись. Может быть, это будут и не все, но чем больше, тем лучше. — Я прислушаюсь, — кивнул Ацуши. Ему не хотелось попасть в тюрьму, так что он предпочитал прислушиваться к Осаму. — А что делать с информацией... решайте сами, я не буду давить на вас ни в коем случае, — добавил Дазай. — Но она вам не помешает, не так ли? — уточнил Ацуши, наклоняясь к нему. — Вероятно, не помешает, — Дазай согласно кивнул. — Вы можете помочь мне, если захотите, а можете потом помочь полиции, выступая в качестве свидетеля. — Я подумаю над этим, — пообещал Ацуши. Разговор вышел неприятным для него, но он понимал, что это необходимо. — Спасибо, и... — Дазай помедлил, но потом всё же сказал: — Я понимаю, что не вызываю у вас доверия, но хочу заверить, что вам не стоит меня бояться. — Почему вы решили, что я могу бояться вас? — удивился Ацуши. — Я вижу, что вам не слишком комфортно рядом со мной после того случая, и вы меня избегаете. — Это нормальная реакция, — ответил Накаджима. — Не спорю с этим. Я понимаю, тем не менее... — Я понял вас, — он быстро допил свой кофе, — я тороплюсь домой, это всё? — Да. Не смею вас задерживать. Спасибо за разговор. — До свидания, — Ацуши поднялся и вышел из кухни, мысленно прокручивая их разговор и понимая, что влип он серьёзно. Посидев ещё немного и подумав надо всем этим, Дазай поднялся и убрал посуду. Потом, наконец, вернулся к себе. Ему оставалось только ожидать, какое решение примет Ацуши, и даже слегка сожалел о том, что такой как он оказался втянут в это грязное дело. *** Фёдор плохо спал этой ночью. Даже снотворное не помогло. Видимо, произошедшее на него действительно повлияло. Однако, утром он был бодр и даже немного доволен собой. Всё же, кажется, всё было не так плохо. Дазай, как и обычно, встретился с ним утром, а после завтрака проводил на занятия, как раз было по пути. Однако, поскольку после занятий он Фёдора не должен был встречать, Киёхару воспользовался этим. Ему не хотелось видеть Фёдора, он вообще смутно помнил, о чём они ругались, но зато помнил, что ударил жениха. Оставлять всё вот так было нельзя, всё же нельзя было, чтобы обо всём узнали посторонние, особенно отец. К концу учебного дня Фёдор, помимо усталости, ощущал ещё и странную неприязнь ко всему живому. Если синяк он смог скрыть тоналкой, которая, к тому же, до конца дня не продержалась и Фёдору пришлось прятать щёку за волосами, то вот разбитую губу он скрыть не смог. Благо, учитель это никак не прокомментировал. Встретить Киёхару после всего этого было, мягко говоря, неприятно. Фёдор понимал, что тот пришёл именно к нему, но всё равно попытался уйти, когда увидел этого человека. Неизвестно, что он ещё может вытворить. Киёхару сразу заметил синяк и подумал, что иного ожидать не стоило, ведь Фёдор всегда казался ему слабаком, так что даже от такого, вроде несильного, удара получился такой синяк. — Господин Достоевский, — Киёхару тут же пошёл за ним, — я должен извиниться перед вами за произошедшее. — Нет нужды, — фыркнул Фёдор, прибавляя шагу, — оставьте меня в покое. — Мне жаль, что так вышло, — не успокаивался Киёхару, а потом схватил его за запястье, вынуждая остановиться. Хотя на самом деле ему было не жаль. Он считал, что Фёдор сам был виноват. Достоевский взглянул на него так, будто хотел уничтожить взглядом. — Отпустите меня добровольно или я буду вынужден вызвать охрану, — сказал он твёрдо. — Давайте решим всё мирно, — настаивал Киёхару и тут же добавил: — Охрана нам вообще ни к чему. — Я не хочу иметь с вами никаких дел, — ответил на его предложение Фёдор, пытаясь выдернуть руку, — я никому ничего не рассказал, что вам ещё нужно от меня? — Рад, что наше нежелание взаимно, — Киёхару отпустил наконец-то его руку, — в таком случае, я тоже ни слова не скажу о вашем недостойном поведении. И о поведении вашего телохранителя. — Я не стану спорить с кем-то вроде вас кто именно в той ситуации повёл себя недостойно, — Фёдор спрятал руки в карманы, — просто оставьте меня в покое. — В таком случае, советую вам не слушать кого-то вроде Мисимы, — уже спокойнее сказал Киёхару, намекая на информацию о любовнице, — не будьте дураком, и я с радостью оставлю вас в покое. — Если уж мы заговорили о глупости, — Достоевский вздёрнул подбородок, — по-настоящему глупо обвинять кого-то в чём-либо, основываясь лишь на собственных догадках и делать поступки, за которые потом придётся просить прощения. — Удивительно, что вы понимаете это, но сами этому не следуете. — Беру пример с вас, — фыркнул Фёдор, — и если вы продолжите свои попытки унизить меня, я ведь и расстроиться могу. А когда я расстроен, у меня появляется желание нарыть побольше доказательств того, что вы регулярно спите с какой-то женщиной и предоставить их вашему отцу. Так что советую меня не нервировать. — Угрожать я тоже умею, господин Достоевский, — Киёхару усмехнулся и развернулся, чтобы уйти, но напоследок бросил ядовитое: — Очаровательный синяк! Вам очень идёт... — Не переживайте, поженимся, я вас таким же украшу, — пообещал Достоевский и пошёл прочь, мысленно желая Киёхару упасть с лестницы. Киёхару проигнорировал это замечание, хотя оно ему вообще не понравилось. В целом, он был удовлетворён разговором, хотя они снова жирно полили друг друга грязью. После этой неприятной встречи Достоевский заперся в комнате и около часа пытался найти в интернете способ закрепить тональник на лице, чтобы завтра не пришлось прятаться под волосами. Этот случай заставил его ещё больше ненавидеть своё тело за то, что на нём так легко появляются синяки, и Киёхару за то, что так себя ведёт. Договорились ведь просто игнорировать друг друга, что ж ему неймётся?! Достоевского не утешал даже тот факт, что Киёхару действительно испугался, что Фёдор может всё рассказать. Теперь Достоевский опасался, что Киёхару может снова его ударить, и уж причину он при желании найдёт.