Грани темноты

Фёдор улыбался, как и положено, будто у него всё отлично, тоже стараясь не отходить от Киёхару, который любезно держал его подле себя всем напоказ. Когда они вошли в огромный роскошный особняк, Киёхару даже помог Фёдору снять верхнюю одежду, а потом под руку повёл в главный зал. Оставалось лишь терпеть его до тех пор, пока люди не разбредутся по особняку, чтобы ему удалось затеряться. Фёдора немного напрягало то, что будущий супруг не подпускал к нему Дазая. С Осаму поблизости всё же было спокойнее. Пока они шли до особняка, охранник следовал за ними, но потом пропал из поля зрения. Только задумываться об этом надолго Фёдору не дали. — Господин Достоевский, я бы очень хотел познакомить вас с одним весьма влиятельным человеком, — произнёс Киёхару, пока они всё ещё были рядом. — Раз вы так хотите, я был бы не против познакомиться с ним, — улыбнулся Достоевский чуть качнув головой, отчего серёжка начала соблазнительно покачиваться, — он уже здесь? — Он хозяин этого дома, — сдержанно ответил Киёхару, хотя серьга невольно приковала к себе его взгляд. — Оу, в таком случае я тем более хотел бы познакомиться с ним, — так же сдержанно ответил Достоевский. — Замечательно, — едва заметно улыбнулся уголком губ альфа, — найдём его, когда он освободится. — Хорошо, — Достоевский кивнул, — может быть, пока что познакомите меня с кем-то менее влиятельным? Киёхару одобрил это предложение, и уже через минуту они стояли рядом с незнакомым Фёдору альфой — главой одной из влиятельных семей. Конечно, Киёхару с ним был знаком и тут же познакомил их, представив Фёдора как своего будущего супруга. Тот оказался даже дружелюбным, хотя не сводил с Фёдора взгляда всё то время, что они разговаривали о семье и бизнесе. Ясунари Кавабата — очередной хороший знакомый господина Мацумото: такой же высокомерный, напыщенный, неприятный и, скорее всего, не брезгующий заниматься тёмными делами. Достоевский немного напрягся от его взгляда. Он улыбался, но по спине бегали мурашки. Захотелось уйти, но предлогов не было. Ещё и Дазай куда-то исчез. Фёдор огляделся только мельком, чтобы ни Киёхару, ни его собеседник не поняли, но не увидел знакомых лиц. Приходилось виснуть на руке будущего супруга, как красивое дополнение к нему и слушать разговор. Правда, в какой-то момент ему надоело и он, как истинный альфа, несмотря на немного другую сущность, вступил в разговор, показывая свои знания и то, насколько он разбирается в этом деле. А разбирался он весьма неплохо. Новоиспечённому знакомому весьма понравился такой подход, и он уже особо не обращал внимания на Киёхару. Спустя какое-то время к ним подтянулись и другие лица, среди которых были и омеги. Мори Огай, урождённый аристократ и основатель сего празднования, вплыл в зал медленно и величественно, и одно лишь его появление заставило разговоры утихнуть. Он произнёс красивую речь о книге своей дочери — девочка, которой едва исполнилось шестнадцать, воспитывалась только отцом, и об этом ходило множество слухов, однако никто не мог укорить её в том, что она пользуется именем своего отца. Многие без лести признавали, что талант у неё есть. Сама она стояла подле Мори Огая и даже не скрывала своей радости. Светловолосая девушка словно сияла изнутри, но в ней явно проглядывалась аристократичная капризность, которая слегка отталкивала от себя. Её речь была не столь длинной, но гости подарили ей бурные аплодисменты, и уже совсем скоро она оказалась посреди них. Фёдор напрягся, когда Мори Огай направился в их сторону. При его появлении Киёхару оживился, но это можно было понять только по изменившемуся взгляду. Дождавшись, когда Мори останется один, он попрощался с другими собеседниками и повёл Фёдора к нему. В первую очередь он, конечно же, поздоровался с ним. На самом деле они с Мори практически не разговаривали никогда без присутствия отца, но Киёхару всё равно держался очень уверенно. Мори улыбнулся ему, как и полагается, но сам окинул взглядом Достоевского. Юноша был элегантен, красив и изящен. Всё, как ему нравилось. Он взял шампанское с подноса проходящего мимо официанта и спросил: — Осваиваете семейный бизнес, Киёхару-сан? — Вникаю в некоторые подробности, — Киёхару чуть улыбнулся, держа голову прямо, а после скользнул рукой вниз, элегантно и даже с чувством беря Фёдора за руку, — это Фёдор Достоевский, мой будущий супруг. Фёдор, — он взглянул на него, — это Мори Огай, бизнес-партнёр нашей семьи. Фёдор тоже улыбнулся, приветственно склонив голову и слегка сжал пальцами чужую руку. Было не совсем приятно, но чувствовать поддержку было лучше, чем просто стоять столбом, поэтому он принял этот жест, не забывая, что это, скорее всего, показуха. Мори, глядя на это, хищно улыбнулся и тоже кивнул Достоевскому. — Очень приятно, Фёдор, — он приподнял бокал, — за вас, — и отпил, не отводя взгляда от лица нового знакомого. Странная смесь — мяты, корицы и совсем немного сирени, заинтересовала Огая. Сам он не пах ни одним из этих запахов, значит то, что он слышит три аромата либо означает, что один из них принадлежит другому альфе, либо, что в природе произошёл какой-то сбой. В любом случае, Огаю было всё равно, какой из них верный. Он лишь сверкал рубиновыми глазами, немного усиливая свой аромат сливы так, чтобы его услышал только Достоевский. Киёхару одновременно льстил, и раздражал взгляд Мори, направленный на Фёдора, но он сам продолжал сохранять благородное спокойствие. — Будет прекрасно, если вы посетите официальную вечеринку в честь нашей помолвки. Фёдор почувствовал, как от этих слов начали дрожать колени. Если Киёхару говорит о помолвке, значит она должна быть скоро. Однако Фёдору об этом никто не говорил. Всё уже решено? Он сжал чужую руку сильнее, скорее от нервов, и сглотнул, стараясь сделать это почти незаметно. Мори только хмыкнул. — Уже известна дата? — В субботу, четырнадцатого, — Киёхару почувствовал, что его руку сжимают, но ничего не сделал, только взглянул на Фёдора краем глаза. — В таком случае… — Мори прищурился, переводя взгляд с наследника Мацумото на его спутника, — я обязательно прибуду. Фёдор посмотрел ему прямо в глаза. Тем временем Киёхару, получив от Мори согласие, всё же улыбнулся. — Будем вам рады. Тогда я вышлю вам подробности письменно, — он мельком мазнул взглядом по Фёдору и поинтересовался у Мори: — У вас какие-то вопросы? — Вовсе нет, — Огай качнул головой и, подняв бокал снова, распрощался с ними, будто действительно куда-то спешил. Достоевский неодобрительно покосился на Киёхару и тихо произнёс: — И как давно вы определили дату помолвки? — запах мяты при этом стал едва-едва сильнее. Киёхару холодно посмотрел на Достоевского и спокойно ответил: — Я принял это решение вчера. Не думал, что для вас это станет неожиданностью, учитывая наше положение. Несмотря на то, что Мори уже ушёл, Киёхару всё ещё продолжал держать Фёдора за руку, даже чуть наклонился к нему, пока говорил. Так что со стороны их разговор был похож на воркование парочки. — Разве в этом была необходимость? — поинтересовался Фёдор, осторожно перебирая пальцами, чтобы было незаметно, как он высвобождает руку, — мне едва ли семнадцать будет скоро. — Вот именно, что вам скоро семнадцать, — Киёхару перехватил его руку. — Нам нужно поддерживать наше влияние. Свадьбу мы сдвигать не собираемся, об этом вам можно не переживать. — Что, акции падают? — прошипел Достоевский, прекращая попытки освободиться. Нужно было не привлекать к себе внимания. — Ведите себя прилично, господин Достоевский, — глаза Киёхару блеснули, и он посильнее сжал руку Фёдора, — у меня есть причины для этого.

***

С появлением Мори, Дазай посматривал на него, но практически незаметно, как и многие присутствующие. Хозяин дома был интересной личностью, Дазай слышал о нём, однако у него не было возможности подобраться к нему. К тому же, его новый собеседник в лице другого охранника оказался куда болтливее, и Дазаю удалось отлучиться под предлогом, что ему нужно в уборную, в чём новый знакомый с радостью ему помог, ещё и рассказал немного о Мори. Конечно, улучив момент, Дазай проскользнул в сад, куда тоже шли люди, однако в поисках уединения, отчего многие из них и казались подозрительными. Парень-омега, который являлся известной моделью и который и привлёк внимание Дазая, действительно пошёл в сад. Он вёл неспешную беседу с другим омегой, улыбаясь и не подавая виду, что что-то не так. Только руку держал в кармане. На самом деле, он просто выжидал, когда никого рядом не будет. — Не волнуйся, эти таблетки полностью безопасны, — произнёс он, когда они добрались до беседки. Второй омега выглядел слегка обеспокоенным, но когда они точно остались наедине, успокоился и кивнул. — Иначе и быть не может, — чуть улыбнулся он, незаметно принимая от собеседника блистер. Дазай держался на расстоянии от них, и ему пришлось на какое-то время упустить их из виду. Найти двоих омег оказалось не так легко — первый практически никак не пах, его запах казался не просто слабым, но словно разбавленным, зато второй явно сидел на подавителях, его запах был лишь немного ярче, но разница между ними ощущалась. Дазай предпочёл встать так, чтобы их не видеть, достаточно было слышать голоса. Отдавший блистер омега-модель только улыбнулся словам спутника: — В таком случае, как принимать ты знаешь. Пиши, если нужно будет ещё. И останься здесь минут на десять, пока я не уйду, чтобы нас не видели вместе, — он подмигнул и не спеша вышел из беседки, неторопливо направляясь по садовой аллее в сторону особняка. Омега кивнул и устроился в беседке, пока второй не удалился, а Дазай тут же ушёл с того места, где стоял. Благо, никого другого поблизости не было. С одной стороны, хотелось подойти к оставшемуся омеге, но он, немного поразмыслив, передумал. Омега-модель же по дороге набрал номер того, кто его сюда отправил. Судя по обращению, говорил он со своим продюсером и тон его голоса был беспечным и развязным. Омега поправил светлую чёлку, ниспадающую на лицо, затем ухмыльнулся и завершил разговор — он отчитался и этого было достаточно. Чтобы точно не попасться, Дазай так же незаметно вернулся в зал. Хорошо, что охранники часто переговаривались по рации, и у него была возможность обходить их. Он сразу заметил Фёдора и Киёхару, хотя последний и ухом не повёл. Фёдор ощутил присутствие Дазая, но не обернулся, только скосил взгляд в сторону, пытаясь понять, где он. — Мне даже интересно, чем вы оправдаете это, — Фёдор впился ногтями в чужую руку, пытаясь ослабить хватку, — впрочем, я ведь веду себя лучше, чем человек, который устраивает подобное в толпе, чтобы все смотрели на его неприличное поведение. — Заметьте, это вы сейчас проявляете агрессию. Могли бы потерпеть, чтобы не предстать в глазах других капризным ребёнком, — Киёхару чуть нахмурился, но хватку ослабил. — Мы можем обсудить этот вопрос, но не здесь. — Вы так часто сравниваете меня с ребёнком, что я не понимаю, почему вы вместо того, чтобы оттягивать свадьбу с «капризным ребёнком», наоборот торопите события, — Фёдор твёрдо смотрел в его глаза, — если у вас есть место получше — предлагайте. Я открыт к общению. — Однако вы лишь ведёте себя как ребёнок, хотя в остальном вы уже взрослый. Вам только надо поработать над своим поведением, вот и всё, — сказал он это без сарказма, как будто констатируя очевидное. Киёхару не нравилось, что иногда на них косятся, поэтому он снова взял Фёдора за руку и повёл его в сторону выхода из зала, к коридору. Достоевский шёл за ним так, словно и не волновался, хотя ему страшно хотелось прекратить всё это, но только он оглянулся, пытаясь найти глазами телохранителя. Он не считал, что сейчас повёл себя слишком уж по-детски, ведь не кричал и наоборот старался не привлекать внимания. А поговорить с Киёхару позже возможность вряд ли представилась бы. Почему-то подумалось, что шоколад, который обычно успокаивал, сейчас прекрасно помог бы. Как только Киёхару решил, что они оказались в безлюдном месте, когда они покинули зал и прошли в коридор, ведущий к каким-то служебным помещениям, он остановился и сжал руку Фёдора сильнее, а его запах имбиря стал более резким и горьким. Однако внешне Киёхару был спокоен, как удав. — Позвольте мне объяснить вам одну вещь, раз уж вы достигли зрелого возраста, — процедил он высокомерно. — Никто не должен ставить под сомнение тот факт, что вы принадлежите мне, а чем старше вы становитесь, тем больше нарисуется желающих присвоить вас себе. Фёдор, сжав зубы, смотрел прямо на него, не отводя взгляда от зелёных глаз будущего мужа. — Этим вечером это было прекрасно заметно, — холодно произнёс он, — но разве я давал повод для таких сомнений именно вам? — Предостаточно, — Киёхару наклонился к его уху и положил свободную руку на его поясницу, а после заговорил более тихим голосом: — Я не буду удивлён, если сегодня кто-нибудь, находясь рядом с вами, уловил третий запах, который явно принадлежит не вам. И не мне, к сожалению. Пока что я не собираюсь открыто вас в чём-либо обвинять, но вам следует вести себя осторожнее. Достоевский почувствовал, как от этого тона и прикосновения по его спине побежали мурашки. Он впервые оказался в такой ситуации, впервые какой-то альфа касался его так и впервые он не мог запретить ему это делать, потому что этот человек — его будущий муж. Он упёрся свободной рукой в локоть парня, и постарался максимально отстраниться. — Я не виноват в том, что этот запах цепляется ко мне. Я и без того стараюсь быть осторожным, — он слегка нахмурил брови. Киёхару прекрасно знал, что подобные вещи происходят при близком контакте, да и ненадолго, однако другое дело, если речь шла об истинных — им было достаточно побыть в одном помещении. И ни одна из этих версий Киёхару не устраивала. К тому же, он понимал, что у него нет оснований обвинять Фёдора в чём-то, а если тот всё-таки говорит сейчас правду, то вообще едва ли сможет что-то сделать — отцу всё равно, кто является истинным Фёдора, а сам Фёдор, возможно, не имеет понятия о том, что происходит. — По вам не слишком заметно, — всё же с лёгким ядом заметил Киёхару, за что мысленно отругал себя. Он всё ещё не собирался отпускать Фёдора, несмотря на то, что тот упирался довольно больно. Возможно, если позволить себе большее, получится на какое-то время оставить на нём запах имбиря? Дазай, последовавший за ними из зала, сначала держался на приличном расстоянии, но подслушать их разговор было интересно, да и он всё же был личным телохранителем Фёдора. Всё-таки охранять Фёдора от членов семьи и в особенности, от Киёхару, ему не приказывали, но и обратных указаний не было. Влезать в их разборки тем более было крайне рискованно, а лишиться работы из-за личных тёрок не хотелось совсем. Однако Киёхару и так наговорил лишнего, поэтому позволять ему болтать дальше не хотелось. Дазай едва слышно выдохнул, отошёл подальше, а затем вернулся снова, уже быстрыми взволнованными шагами, и Киёхару, заслышав его, тут же отпустил Фёдора, не успев продолжить свою реплику. Фёдор выдохнул, незаметно принюхиваясь к своим волосам и понял, что на них начали смешиваться запахи корицы и имбиря. Имбирь был очень слабым, вероятно, корица его вскоре вытеснит, но Достоевскому было в принципе неприятно, что он вообще там был. Он снова сглотнул, стараясь унять злость от последних слов Киёхару и взглянул на пришедшего Осаму. Сейчас услышать успокаивающий его шоколадный запах было бы совершенно лучше, чем имбирь или мёд. Дазай выглядел так, будто очень торопился их найти, и оказавшись рядом, резко остановился. — Прошу прощения, что прерываю вашу беседу, — он виновато склонил голову, — Мацумото-сан, мне только что сообщили, что на вашей машине сработала сигнализация. Охрана просит подойти вас, чтобы выключить её. Киёхару едва мог скрыть во взгляде раздражение и не мог понять, как вообще так вышло, что Дазай появился именно сейчас. Однако, и не верить он ему не мог: всё же машину предпочитал водить сам, и ключи были у него. К тому же, с улицы едва слышно раздавался вой сигнализации, который и помог Дазаю на ходу придумать байку. Конечно, машина принадлежит не Киёхару, но ведь охрана могла и ошибиться. — Благодарю вас, — наконец сказал он. Киёхару коротко взглянул на Фёдора и пошёл на выход из особняка, а Дазай изо всех сил старался сохранить свой обеспокоенный вид, не выдавая раздражения, чтобы из-за запаха феромонов не спровоцировать младшего Мацумото. Только когда тот исчез из виду, Дазай позволил себе нахмуриться. Фёдор, проводив его взглядом, обессиленно прислонился к стене. Внезапно в голову пришла мысль, что Дазай нарочно пытается заставить его пахнуть собой. Только зачем? Он поправил серёжку, скорее рефлекторно, и осторожно снял перчатку с руки, которую сжимал до этого его почти жених. Сбитые костяшки, как он и предполагал, начали кровить и Фёдор стал шарить по карманам в поисках платка. Убедившись, что никого поблизости нет, Дазай подошёл к нему. По Фёдору было видно, что он не в себе, да и его руки… В голове возникло неожиданно много мыслей. Но в первую очередь, он подумал о том, что Киёхару может скоро вернуться. — Давайте лучше зайдём в уборную, — Дазай осторожно коснулся его локтя, — вам лучше помыть руки. Фёдор нервно выдохнул, кивнул и уткнулся носом в чужой пиджак. От того едва слышно пахло шоколадом, это немного помогало привести чувства в порядок. На секунду Дазай растерялся и застыл, не зная, как ему следует поступать в данной ситуации. Очень хотелось откинуть к чёрту весь профессионализм, но это было рискованно. В итоге Дазай аккуратно коснулся его волос, успокаивающе провёл по ним, и положил руку на плечо, чтобы плавно увести за собой в одно из служебных помещений. Он старался не давать волю феромонам, направляя все усилия на ненавязчивый оттенок шоколада. Фёдор позволил ему это, но всё равно, как только они скрылись за дверью, он упёрся рукой Дазаю в грудь и взглянул на него. В глазах его не было ни слёз, ни злости, ни печали. Он просто взглянул на Осаму и спросил: — Ты нарочно делаешь это? — Что именно? — Дазай недоумённо склонил голову набок и убрал от Фёдора руки. — Мне не стоило вмешиваться? — На мне постоянно остаётся твой запах, ты специально делаешь так, чтобы он оставался? — Фёдор ещё не дорос до своего полного роста, поэтому приходилось немного поднимать голову, чтобы смотреть Дазаю в глаза. — Меня из-за этого подозревают в измене. — Киёхару только что пытался пометить тебя своим запахом, зажимая посреди коридора, — немного отстранённо произнёс Дазай, отводя взгляд в сторону, — в то время как я едва коснулся твоих волос вчера. И ты думаешь, что это я нарочно действую? — Но почему-то же он остаётся, — Фёдор нервно закусил губу. — Я каждый день мою голову, но он всё равно есть. А насчёт Киёхару… — он выдохнул, — он имеет право ставить свои метки. Почему-то Фёдор подумал о том, что его жених может зайти в этом стремлении дальше и, например, укусить его в день помолвки, оставляя метку. От этой мысли Достоевского передёрнуло. Всё это время Киёхару вёл себя с ним холодно, Фёдор думал, что он ненавидит его, но такое поведение не было характерным для человека, который кого-то ненавидит. Но Киёхару ведь не может его любить, да?.. — Имеет, я не ставлю это под сомнение. Сомневаюсь лишь в том, что у него получится, — Дазай отошёл на несколько шагов назад и включил воду над раковиной. — Если решит перейти к более решительным мерам — получится, — вздохнул Достоевский, прокручивая серёжку-гвоздик в ухе. — Я понимаю, почему ему захотелось сделать это. На меня сегодня пялились все, с кем он меня знакомил. Я бы тоже разозлился, что кто-то посягает на моё. — Ему придётся смириться с этим, потому что никого не будет останавливать факт о вашем браке. Нельзя запретить людям пялиться, — ответил Осаму спокойно, а после добавил: — Иди сюда, пока не запачкал одежду кровью. Достоевский фыркнул презрительно и, сделав стервозное лицо, подошёл к Осаму, протягивая руку. — Он не тот человек, который станет мириться. — А что станет? Устраивать каждый раз сцены на людях? — Дазай взял его руку и поднёс под прохладную струю воды. — Не переживайте, когда меня не будет рядом, он успокоится. — Что он будет делать, вас всё равно вряд ли заинтересует, — Фёдор немного скривился от того, насколько вода была холодная. — Вы мне чужой человек, и я понимаю, что и так слишком много говорю о своих проблемах. Вам не стоит забивать голову лишней информацией. Если запах не ваших рук дело, то нам не стоит обсуждать это. — Как раз таки нет, — Дазай осторожно обмыл его руки, — пока это касается и меня, мы должны об этом поговорить. Хотя бы решить, что с этим делать, чтобы не нажить ещё проблем. Мне они не нужны, да и вам вроде бы тоже. — Можно купить духи под наши запахи, чтобы как-нибудь блокировать это, — предложил Достоевский, аккуратно промакивая руку полотенцем. Делиться своими переживаниями по поводу временной метки он не стал. Хотелось попросить, чтобы его успокоили, но в то же время и не хотелось. Мысли о побеге снова возникли в его сознании, но Фёдор вспомнил просьбу Оды и постарался не думать о побеге. Так он сделает только хуже, он понимал. Альфа задумался над этим предложением. Вполне можно было найти специальные средства для подавления или маскировки запахов. Только раньше Дазаю не доводилось иметь с ними дело. — Можно, — сделал он наконец вывод. — Или мы можем держать дистанцию и не находиться долго вместе в одном помещении. — Или так, — кивнул Фёдор, хотя этот вариант ему совсем не нравился. С Дазаем он чувствовал себя не так одиноко. Правда, он не знал, имеет ли он право отнимать у Осаму время расследования на себя. Всё же, этот человек здесь не для того, чтобы нянчиться с ним. Если так, то такое предложение звучит вполне логично и удобно для Дазая. И не нужно мучить себя мыслями о возможности подружиться. Не нужны ему друзья. Достаточно Оды, который может выслушать, когда Фёдору плохо. — Сделаем так, как ты решишь, — заключил Дазай, а после протянул ему руку и кивнул на его кисть: — Я могу взглянуть? — Он просто случайно повредил корочку на ранках, — сказал Достоевский, протягивая Дазаю руку, — ничего серьёзного. Альфа аккуратно взял его кисть и взглянул, убеждаясь. Вряд ли тут можно было найти что-то из медикаментов, а надевать назад перчатку, пока раны оголены и могут в любой момент закровоточить, точно было нельзя. — Наверное, стоило отвлечь его немного раньше… — Не стоит думать о том, что могли сделать, но не сделали. Всё случилось так, как случилось и изменить это никак нельзя. — Да, и не поспоришь, — Дазай нехотя отпустил его руку, чувствуя напряжение от этого разговора и тона Фёдора, однако, он понимал ход его мыслей, да и сам был вынужден поступать рационально, хотя это стало трудно с недавних пор. — Исчезать надолго нельзя, — Фёдор спрятал руку в карман, — мысли, которые высказал мой будущий супруг, могут только укрепиться от этого. — Тогда сейчас возвращайся в зал и сам найди его, я буду сохранять дистанцию, — Дазай выключил воду. — Хорошо, — кивнул Фёдор и покинул помещение. Он так и не ответил, что предпочтёт выбрать, чтобы справиться с посторонним запахом. А Дазай, как и сказал, следовал за ним, но в этот раз на более приличном расстоянии, чем обычно. Сейчас уже сложно было думать о чём-то по делу, а ещё было трудно постоянно не цепляться взглядом за Фёдора. И что с того, что они истинные? Дазай ведь не для того сюда устроился, а Фёдора вряд ли устроит новость о том, что его истинный — малознакомый человек, с которым он и дружить-то не особенно тянется. Остаток вечера Фёдор ходил за младшим Мацумото, как красивое дополнение к влиятельному альфе. Он ловил на себе взгляды многих мужчин и женщин, но в памяти всплывали только слова: «По вам не слишком заметно, что вы стараетесь!». В сознании Фёдора это заявление приравнивалось к тому, как если бы его обозвали шлюхой. Возможно, Киёхару совсем не это имел в виду, но Фёдор воспринял это именно так. И сейчас было от этого обидно. Мало того, что он вынужден жить как узник, зная, что никогда не будет иметь права выбора, так ещё и общаться ни с кем нельзя, потому что может прицепиться запах. Фёдор понимал, что после его поступка в коридоре и мытья рук, от него стало только сильнее пахнуть Дазаем, но он не собирался сейчас с этим разбираться.

***

Ближе к полуночи многие уже начали разъезжаться, обсудив все необходимые дела, однако Киёхару пока не слишком торопился уезжать домой. Фёдор почти засыпал, стоя рядом с ним, но уходить одному было нельзя. Он уже даже не скрываясь, повис на альфе, мысленно ругая себя за то, что выпил несколько бокалов шампанского. От алкоголя он быстро опьянел и захотел высказаться, но нужно было держаться. Никому не надо знать, что по пьяни мог наговорить жених наследника семьи Мацумото. Киёхару видел его состояние и старался поддерживать, однако в итоге оповестил охрану о том, что Фёдор поедет в машине вместе с ним, и повёл его на улицу. Фёдор, пока его вели, прижался щекой к чужому плечу и слегка прикрыл глаза. Сейчас корица почти выветрилась, и от него соблазнительно пахло сиренью, но он не очень хотел контролировать это. Даже не возмутился, что его хотят посадить не в ту машину. Просто шёл, почти ни о чём не думая. Киёхару вёл себя сдержанно, и даже посадил Фёдора вперёд, поближе к себе, хотя от его близости альфу начинало немного вести. Он и сам выпил, но совсем немного, и мог спокойно водить машину. Однако когда завёл мотор, немного приоткрыл окна. Фёдор, как только они поехали, прислонился к дверце и шмыгнул носом то ли от холода, то ли от алкоголя. — Почему ты меня так ненавидишь? — спросил он тихо. — Из-за тебя я в полном дерьме, а ты ещё и поучать меня лезешь. Тебе самому не противно от себя? Он не знал, вспомнит ли наутро что говорил, но если и вспомнит, то ему не будет стыдно за эти слова. — Я вас не ненавижу, — сухо отозвался Киёхару, глядя на дорогу, — и советую прислушиваться к тому, что я говорю. Вы ведь знаете, что выбора нет не только у вас, но и у меня, так что почему бы не постараться найти в этом плюсы и выгоду? — Тебя только выгода и волнует, — фыркнул Достоевский, — у тебя выбор как раз есть, просто ты использовать его боишься. — Я могу то же самое сказать и про вас, но вы не согласитесь. Поэтому не лезьте в то, о чём не знаете. А в поиске выгоды нет ничего плохого. — И какой же у меня, по-твоему, выбор? — дельта даже взглянул на собеседника, хотя в таком состоянии это было тяжело. Фёдор не помнил, можно ли подавители мешать с алкоголем, но надеялся, что можно. — Выбор изображать из себя мученика или с ответственностью принять возложенную на вас роль, — легко отбил его выпад Мацумото, бросив на Фёдора мимолётный взгляд. — А-а, вот как ты на это смотришь, — дельта отвернулся, кутаясь в своё пальто и пробормотал по-русски, — делать нечерта, ещё мне прислушиваться к чмошникам вроде тебя! Так как Киёхару не знал русского, он только нахмурился, но ничего не сказал. — Вы ведёте себя совсем безответственно. От вашего настроя и подхода к делу зависит многое. Не будь вы таким капризным, к вам бы и в доме относились иначе. С бóльшим почтением. — Да нахуй надо мне твоё почтение, — фыркнул Достоевский, уже не стесняясь в выражениях и на японском, — а ты себя как куколд ведёшь, но я ж тебе ничего не говорю. Киёхару не злился, скорее просто немного поражался его поведению под действием алкоголя. Хотя обычно Фёдор и так частенько бывал дерзок. — А что вам тогда надо? — Не быть красивой куклой возле такого кукловода как ты, — он зябко передёрнул плечами, — я не хочу, чтобы на меня пялились твои партнёры, а ты молча наблюдал за этим. На охранника гнать ты можешь, а вот кому-то повлиятельнее возразить — нихуя! Да ты просто трус, Мацумото Киёхару! Не удивлюсь, если после замужества ты продашь меня кому-то из них, потому что это будет «выгодно», — Фёдор передразнил на последнем слове манеру речи альфы. — Возразить в чём? — Киёхару немного удивился, пропуская нелестные высказывания в свой адрес. — И не говорите глупостей, я не собираюсь вас никому продавать, что за глупые предположения? Вы, в конце концов, не вещь, чтобы передавать вас из рук в руки. — Если я не вещь, то какого хуя я всё ещё должен делать только то, что захочет твой папаша? — Фёдор снова посмотрел на него. — Разве, если бы было так, мои родители не продали бы меня твоей богатенькой семейке? Ты сам пытался меня пометить, как свою вещь, а сейчас говоришь это? Ты действительно просто трус, Киёхару! — он снова отвернулся к окну. — В чём же проявляется моя трусость? Киёхару не считал себя трусом, однако и не видел ничего такого в стремлении пометить Фёдора. Всё же, они будущие супруги, да и вещью в таком случае, он назвать Фёдора не мог — супруги ведь и так принадлежат друг другу, то что он хочет его присвоить, совершенно оправданно. — А какого члена я тебе ещё объяснять должен?! — вскинулся Фёдор. — Сам думай, раз такой взрослый и умный! Киёхару не удержался от усмешки. — Я-то как раз понимаю, что не являюсь трусом и никогда им не был. Но, видимо, ваши аргументы окажутся слабыми, так что, да, можете не объяснять. Однако надеюсь, вы всё же прислушаетесь к моим словам — нам с вами лучше дружить. — Мои аргументы слишком хороши, так что ты не достоин их услышать, — он ухмыльнулся, — а дружить в детском садике будешь, там как раз люди соо… со… соответств… сооьсепвлачующие твоему уровню развития. Мацумото тяжело вздохнул, но тут же пожалел об этом, и открыл окно пошире. — С вами бесполезно сейчас разговаривать. — Тебе со мной вообще лучше не разговаривать. Киёхару предпочёл проигнорировать это. Не хотелось ругаться с Фёдором, тем более что тот явно уже не контролировал себя и мало соображал, что говорит. Поэтому Киёхару сосредоточился на дороге и до самого дома не произнёс ни слова. Фёдор, понявший, что его решили игнорировать, прокомментировал это коротким «трус», и вырубился. Проснулся уже только когда машина затормозила у ворот. Смерил Киёхару презрительным взглядом, и снова закрыл глаза, не желая смотреть на него. После того, как припарковался, Киёхару вышел и открыл дверцу Фёдору. Честно говоря, он не рассчитывал, что этот упрямый ребёнок отреагирует нормально, но приличные манеры пока ещё никто не отменял. — Как ваше самочувствие? — Нормально, — буркнул Достоевский и кое-как выбрался из машины. Ему казалось, что алкоголь уже почти выветрился, но стыдно за свои слова всё ещё не было. Однако, нормально встать на ноги тоже не вышло. Фёдор едва не упал, в последний момент ухватившись за дверцу машины и не упав только чудом. А затем смачно выметирился на русском, радуясь, что этого языка тут никто не знал. Несмотря на ответ Фёдора, альфа не слишком поверил ему, а после взял его под руку, чтобы дельта снова в ногах не запутался, и повёл его в дом. В следующий раз нужно будет проследить за тем, сколько он выпьет. — Не лапай меня, — Фёдор попытался вырваться, — с тебя и того, что в коридоре получил, хватит. — Не упрямьтесь, я хочу помочь, — Киёхару всё же отпустил его, но пошёл рядом. — Ты не настолько человек, чтобы хотеть помочь, — Фёдор нервно оглянулся, пытаясь найти машину, на которой они с Дазаем уехали. Сейчас Дазай ему был нужен как никогда. Киёхару быстро догадался, что к чему, поэтому слегка ядовито заметил: — Вы теперь без своего телохранителя и шагу ступить не можете? — Ну, по крайней мере, это лучше, чем производить в два раза больше углекислого газа одними только словами, да так, чтобы все хотели проветрить, — фыркнул Достоевский. — Но вообще, не тебе меня спать укладывать, так что сгинь и не порти воздух рядом со мной. Киёхару поджал губы, и бросил быстрый взгляд на две машины охраны, которые их сопровождали и немного задержались на посту из-за формальностей. — Надеюсь, завтра ваше состояние улучшится, и вы примете мои слова к сведению. Всё остальное Киёхару пропустил мимо ушей. Помогать он и впрямь не очень хотел, ещё и поведение Фёдора раздражало. Только показывать этого не хотелось, и он просто ушёл. Припарковав машину, Дазай обошёл её, а после заметил удаляющегося в одиночестве Киёхару и немного удивился тому, что тот всё-таки решил не сопровождать Фёдора до самого конца. Достоевский только рассмеялся ему вслед, бросив напоследок, что он всё же трус и повернулся к машинам. Стоять было трудно, он даже подумал, что сесть на гравий это хорошая идея. Но думал он так, благо, недолго. Дазай подошёл к нему и остановился в нескольких шагах, оценивая взглядом его состояние. Похоже, за время поездки ничего толком не изменилось. — Мы можем идти? — Не можем, а нужем, — Достоевский, немного путаясь в ногах, сам подошёл к нему и чуть не повис на чужом плече. — Понеси меня, а? — Настолько плохо? — тот аккуратно придержал его за плечи, немного отстраняя от себя, но позволяя сохранить равновесие. Понести он мог вполне, только разве это не будет перебор? — Угу, — кивнул Фёдор, — я подумал, кстати — пусть лучше будут духи. Дазай даже выдохнул с неким облегчением, хотя был не уверен, что Фёдор утром не передумает. — Мы ещё обсудим это, — он всё же осторожно подхватил Достоевского под коленями на руки, отмечая, что тот немного тяжелее, чем кажется со стороны, но в этом не было ничего страшного. Достоевский спокойно расслабился на его руках, укладывая голову на плечо и, похоже, собираясь снова уснуть. Запах шоколада и корицы, исходящий от чужого плаща, казался уже таким родным и уютным, что рядом с ним Достоевскому было спокойно и хорошо. Дазай молча направился в нужное крыло, осторожно прижимая Достоевского к себе — конечно, для удобства и надёжности, а не из-за того, что его просто хотелось обнять покрепче. Ещё и лёгкий запах сирени был очень приятным. Поднявшись на этаж и подойдя к двери, он взглянул на сонное лицо русского. Комнату ещё нужно было открыть, и поэтому перед Дазаем стоял выбор, как поступить. — Мы на месте, — негромко позвал его охранник, но пока не торопился ставить парня на пол. Фёдор пробормотал что-то по-русски, зашевелился, пытаясь выбраться из объятий, затем взглянул мутным взглядом на Осаму и вздохнул: — Не уходи, а? Телохранитель помог ему осторожно встать на ноги и достал ключ от комнаты. — Тебе ещё в чём-то нужна помощь? — он открыл комнату, пропуская Фёдора вперёд. — Да, — кивнул Достоевский, — мне нужно раздеться и лечь. Дазай быстро закрыл за ними дверь, пока котёнок не улизнул, а после помог Фёдору снять верхнюю одежду, а вместе с ней, поколебавшись, и сковывающие рубашку с брюками, оставляя пьяненького дельту в одних трусах. Фёдор, снова почувствовал себя как тогда, в первый день гона. Он глубоко вдохнул, выдохнул и обхватил Дазая руками за шею, а ногами за талию. — Я же просил не уходить. То что он неодет, Фёдора не смущало. Дазай мягко улыбнулся, немного напрягаясь от подобного поведения, и постарался его отлепить от себя, чтобы посадить на кровать. — Я никуда и не ухожу, но тебе нужно переодеться… — Ты потом уйдёшь, — Фёдор неосознанно отпустил третий запах и посильнее обхватил Дазая. Он его так просто не отпустит. Острые клыки дельты потянулись к шее. Как раз к месту, где омегам ставят метки. Близость Фёдора начинала кружить голову, и Дазай едва не упустил тот момент, когда тот потянулся к его шее. Он упёрся коленом в постель и приложил усилия, чтобы всё же отцепить от себя парня, и уложить его на спину, нависая сверху. Мысли в голове тут же превратились в хаос, и Дазай не сразу зацепился за нужную. А нужно ему было найти ту самую футболку, хотя уже казалось, что стоит прямо так завернуть Фёдора в одеяло. — А когда мне тогда можно уйти? — спросил альфа тихо, на выдохе, глядя на него. — Утром, — ответил Достоевский, поёрзав под ним, — или как тогда… — Я тебя понял, — Дазай отстранился и всё-таки отыскал его футболку, которую даже помог надеть, — только если не будешь пытаться меня покусать. — А почему-у? — обиженно протянул парень, стараясь утянуть Дазая на себя. — Ты приятно па-ахнешь. — Спасибо, конечно, но это не причина, — Дазай упёрся и остался сидеть, а после накрыл Достоевского одеялом. — Тебе жалко что ли? — дельта постарался выпутаться из одеяла и снова утянуть Осаму к себе. — Я хочу, чтобы твой запах был моим. Всё же альфа сдался ему, попутно придумывая, как потом будет избавляться от запаха мяты. Однако сначала, вместо того, чтобы лечь, вернул ему одеяло и только потом лёг рядом, обнимая так, чтобы парень не распускал руки. — Это ещё зачем? Чтобы получить очередные обвинения? — Да он всё равно меня шлюхой считает, — Достоевский потянулся носом к чужой шее: — Ну дай, она всё равно быстро сойдёт. Даже и не заметит никто. — Какая же из тебя шлюха? — тихо усмехнулся Дазай, а потом строго заметил: — Фёдор, не домогайся меня. — Это не домогательства! — возмутился Достоевский. — Я просто укушу и всё. Это же не секс. — Вам не приходит в голову, что кусать альфу в то время когда у вас гон, а подавители ослабли из-за алкоголя, такая себе идея? — Дазай мягко погладил его по волосам, чтобы тот не возмущался сильно. — Ну не Киёхару же мне кусать, — вздохнул Фёдор но лезть к Дазаю перестал. Всё же, кусать его не стоило. Альфа облегчённо выдохнул, но гладить его по волосам не перестал. — Наверное, он был бы не очень-то и против. — Зато я очень против, — дельта вздохнул, — он мне противен — Жаль, у вас это не взаимно. Хотя не скажешь, что ты нравишься ему не только физически… — Он помолвку на четырнадцатое назначил, — Фёдор шмыгнул носом, — специально почти сразу после моего дня рождения. Он меня ненавидит. — Скорее, просто боится, что ты куда-нибудь денешься или что кто-нибудь глаз на тебя положит. Свадьбу же он не сдвинул? — произнёс Осаму тихо и спокойно, хотя эта новость ему не слишком нравилась. — Не сдвинул, — вздохнул Достоевский, — но я волнуюсь, что он передумает. — Ты ещё несовершеннолетний, вряд ли передумает… Конечно, с его деньгами это не проблема, но всё равно геморрой. Да и люди начнут шептаться. — А если он меня укусит? — Фёдор снова шмыгнул носом и постарался вытереть наворачивающиеся на глаза слёзы. — Укусит и укусит, — Дазай мягко притянул его поближе к себе, приобнимая, — вы ведь не истинные, метка быстро сойдёт. — Я ещё не знаю истинные мы или нет, — он уткнулся в чужое плечо, — я не был рядом с ним, когда у него был гон. — Но ведь есть и другие признаки, проявление третьего запаха лишь один из, — альфа успокаивающе поглаживал его по волосам. — А какие ещё? — оживился Фёдор. — Метка, например, будет держаться достаточно долго, — ответил Дазай, как раз возвращаясь к прошлой теме. — И после сегодняшнего от тебя совсем не пахнет имбирём. — А должно? — Не должно, если вы не истинные. — То есть, если ко мне цепляется твой запах, то мы истинные? Дазай ответил не сразу, раздумывая над ответом. Почему-то отвечать честно было немного боязно, но с другой стороны Фёдор наверняка узнает об этом рано или поздно, и тогда наверняка будет не слишком доволен тем, что Дазай молчал. — Возможно, — альфа решил не давать прямого ответа. — Или мы просто часто вместе. — А ты его слышишь? — вновь оживился Достоевский, спрашивая о третьем запахе. — А тебе бы хотелось? — ответил альфа вопросом на вопрос. — Не знаю, — парень немного сник, — с одной стороны было бы круто найти своего истинного, но с другой мы с ним всё равно не будем вместе, так что лучше не знать, чтобы и не расстраиваться. Дазай улыбнулся, тут же немного взлохматив его волосы, и уткнувшись в них носом. — Тогда я тебе не скажу, слышу я его или нет, — он прислушался к мягкому запаху сирени с лёгкими нотками бергамота. — Но я всё равно постараюсь тебе помочь. — Вот будет у тебя гон, и я сам услышу! — Буду ещё усерднее пить подавители, — хмыкнул альфа. — В таком случае, я их у тебя украду. — А не боишься? — Дазай продолжал усмехаться. — Я же тогда стану злым и ужасным. — Ну и что? — Ты слишком бесстрашный, — с наигранным осуждением покачал головой альфа. — Мне просто терять нечего, — дельта сказал это таким тоном, будто ему действительно нечего терять и посмотрел такими глазами, какими смотрит человек, прежде чем спрыгнуть с моста. Альфа положил палец на его нос. — Ну, что за взгляд такой? Не хорони себя раньше времени. — А вдруг, если меня изнасилуют, я стану ему противен и он скажет отцу, что не хочет со мной свадьбу? — с серьёзной миной заявил Достоевский. Видимо, как и в прошлый раз во время таких откровений, он не особо думал над тем, что говорил. — Спасибо, нет, я не стану тебя насиловать, — Дазай обиженно нахмурился. — Не положено, да? — Ты глупый? То, что не положено — не главная причина. У меня всё ещё есть некоторые моральные принципы, за кого ты меня принимаешь? — Ты меня жалеешь, что ли? — дельта окончательно спрятался в чужом плече, вздыхая. Ответ ему был не так уж важен. — Нет. Людей не насилуют не потому, что жалко, а потому что это неправильно и противозаконно, — альфа мягко зарылся носом в его волосы. — Не все это понимают, — Фёдор почувствовал, как от этого движения становится спокойно и легко, даже спать захотелось, — но я не верю, что ты мне поможешь. Ода не смог и у тебя не получится. — Я занимаюсь другим делом, которое тебя не касается и которое куда серьёзнее, — тихо начал Дазай, переходя на шёпот, — если мы всё сделаем правильно, Мацумото не откупится никакими деньгами и сядет. При таком раскладе всплывут и остальные его преступления. Ты можешь мне не верить, и я обещать ничего не стану, но постараюсь помочь так, как смогу. Фёдор, услышав всё это, только вздохнул, и посильнее зарылся носом в чужую рубашку. Ему всё равно не верилось, что он сможет отделаться от всего этого, а если и отделается, то не факт, что окончательно. Ему могут мстить, как минимум. Да и что ему делать потом? Родители могут и не принять его, он всё ещё будет несовершеннолетним, никто не возьмёт на себя обязанности по опеке. Дазай, вероятно, пропадёт из его жизни, а Ода… Он, скорее всего, просто такое не потянет. Дазай, и не подозревая о таких мыслях своего истинного, снова уткнулся носом в его макушку, а потом тихо выдохнул: — Спокойной ночи. — Мгм, — буркнул Фёдор засыпая. Его волосы источали едва слышный, но такой уютный запах бергамота. Сейчас он не был агрессивен, не вызывал желания, наоборот баюкал и успокаивал. Дазай вслушивался в его тихое дыхание, расслабляясь, хотя мысли обо всём происходящем были не слишком приятными. И то, что он сейчас позволяет себе лежать в обнимку с Фёдором, могло обернуться не очень хорошо, однако сейчас было куда важнее то, чего хочет сам Фёдор. Дазай даже не заметил, как и сам задремал. Фёдор вполне неплохо спал до самого утра. Ему было тепло и уютно рядом с другим человеком, поэтому даже сны плохие не снились. Только вот солнце, которое потом так нещадно его разбудило, не спрашивало никакого разрешения. Дазай проспал рядом с ним до самого утра и даже не заметил, как Фёдор проснулся, хотя под утро его сон стал более спокойным.