Неделимые

Трепеща от страха мелкой дрожью, нагой мокрый мужчина в панике попятился назад по скользкой и влажной плитке санузла. Беспорядочно отбрыкиваясь ошпаренными пятками, нечленораздельно запричитал, жалостливо подвывая безуспешные мольбы. Вдруг подперев поясницей стену, даже процитировал, коверкая, пару строк из Библии, которые, вероятно, никогда не разучивал и припоминал из фильмов в вольном пересказе. Однако, неминуемая участь настигла-таки. Человек с обваренными щеками и волдырями от ожогов на руках замолк быстро, когда, синея, сплошь покрылся инеем. В мгновенно замерзших светлых очах навеки застыл бескрайний ужас. На изваяние земной природы, сидящее, будто безвольная кукла на полу, облепленная мириадом неповторимо прекрасных снежинок искусного мастера, легла изящная женская тень. — Приятного аппетита, сестрица, – протерев влажные губы салфеткой с запахом клубники, завораживающим нежным голосом с твердыми нотками распорядилась левая часть очаровательной головушки. — Премного благодарна, – ощерилась правая сторона того же миловидного лица тем же ласкающим слух, распевным сильным тембром, облизнув лишь половину сочных вишневых губ. Похоже, когда говорил или двигался один бок, второй мог оставаться абсолютно неподвижным. Существо склонилось ниже, и длинные зеленые волосы свисали с точеных плеч замысловатым сплетением водорослей, едва прикрывая соблазнительно выделявшуюся ключицу и вздымающуюся упругую грудь с алым ореолом. Пружинисто вились, обволакивая манящие пластичные изгибы талии и спины и роняя тени на подтянутый живот. Концы разных оттенков ниспадали на уровне середины скульптурно взбитых и жилистых бедер. Пахло тиной и йодом, словно в одном чане смешали морскую и пресную воду. Правая часть рта приоткрылась и глубоко вдохнула, вытягивая морозным хрустящим вихрем из жертвы энергию. Когда с добычей было покончено, мужчина тут же треснул и рассыпался на миллионы осколков. Жемчужины сразу принялись плавиться, как лед под весенним солнцем, и наконец вовсе исчезли вместе с паром, взмытым вверх, будто их враз окатило кипятком из ведра. — Будешь знать, как изменять женушке, негодяй, – слаженно выплюнули напоследок обе стороны лица, как и полагалось любому организму с единым сознанием и телом. Свершив возмездие не столько во имя справедливости, сколько ради собственного выживания, чарующее чудище подошло к смесителю и постепенно целиком всосалось водной нитью обратно в трубы через излив. Что-то булькнуло на прощанье последний раз в кране, и гнетущей тишиной задушило в затхлой ванной комнате, пропитанной болью и смертью.

***

Жила некогда в темные давние времена посредственная дворянка. Хотя она была довольно богата, имение не отличалось роскошью, а доходы едва ли позволяли жить на широкую ногу. Тем не менее ее рано обременили супружеством по расчету. Причем на удивление счастливым браком, что являлось редчайшей удачей, — беднеющий муж знатной родословной, вырезанной на войне практически под чистую, получив приданое, искренне полюбил не только чужие финансы, подогревающие амбиции. Однако благоверный сеял пустые семена, которые не давали плодов. Женщина не знала об этом и винила себя. Впрочем, как и любой в тот мрачный период предрассудков из-за необразованности. Родители требовали наследника, считая единственную дочурку недостаточно старательной в исполнении их воли. Каждый норовил осудить и надавить на изнеженное создание, выставляя за спиной посмешищем. В отчаянии аристократка вознамерилась в стыде от неспособности продолжить род оборвать свою пустую грешную жизнь. Набравшись моральных сил, бросилась однажды в студеную безлунную ночь с моста в бушующую реку. Но на грани смерти, страшно утопая, люто пожалела о содеянном. Стенания благо были услышаны высшими силами. Водяной спас самоубийцу и приютил, дабы подлечить захворавшую. Возжелав юное тельце, жарко запылавшее жизнью спустя два полнолуния, взамен на услугу брал дворянку силой, пока не наскучило. Затем безразлично отпустил восвояси солнечным теплым утром, лишив памяти. Не помня себя, женщина оказалась дома, цела и невредима. И не было бы радости меньше в ее усадьбе, кабы муж не заподозрил измену. Ведь за три месяца до пропажи жены они не спали вместе по строжайшему наказу ведуна для лечения бесплодия, предписано принимая разные полынные настои. И тем более он не смел к ней притронуться до тех пор, пока та не придет окончательно в себя. Инстинктом побаивался изменившегося взгляда, полного сверхъестественной глубины. Будто блаженная, дворянка постоянно счастливо улыбалась, держась за живот. Слугам в первую очередь стало очевидно, что дама на сносях неизвестно от кого, кто повредил голову справедливой хозяйки. А что узнал ободранец, рано или поздно дойдет и до толстосума. Люди шушукались о чем только ни: начиная с благословенного непорочного зачатия и завершая дьявольскими проклятиями завистников семьи. Однако аристократка была рада пускай бы и дару злых чар, вознезших к небесам. Не против подобного исхода оказались и родственники. Мать с отцом да братьями были готовы пустить в народ легенду о том, какой у них именитый лекарь, способный сотворить невозможное. Якобы тот тайно от сглазу отправил сперва девушку одну в особое путешествие на секретное лечение. А после так же незаметно вернул, но не домой, а в скрытое логово уже поближе к имению, куда захаживал дворянин, специально держа рот на замке от любопытных ушей. Но ревнивого и жадного жениха подобный расклад не устраивал. Жажда наживы оказалась гораздо сильнее подостывших чувств. По древним обычаям тех дальних краев, канувших давно в лету, муж имел право в случае измены жены потребовать развод вместе с присуждением всего имущества. И по большей мере всегда перевешивала лишь правда из мужской чаши весов правосудия. Родные не могли позволить заговорить зятю прилюдно о позоре, даже если к словам скверного человека ни у кого не возникло бы веры. Они не раздумывая подослали к спесивому семьянину душегубца для скорейшего спасения репутации. Отравленный клинок сработал мгновенно. Несмотря ни на что дворянка по-прежнему боготворила некогда своего защитника, льнула мартовской кошкой, как бы грубо тот не отталкивал. Она понимала, почему так, печалилась, тоскуя по ушедшим отношениям. Но глупо упрямилась. Стерпелось — слюбилось. До мании. Так что почин кавалера стал непосильным ударом. Отвернувшись от опротивевших близких, на ком отныне видела личины демонов, в горе сбежала в лес. Заблудилась. Изнемогая, долго бродила козьими тропами, пока неожиданно объявившаяся из воздуха женщина не позвала в гости в самую глухую чащу. Аристократку не смутил ее внешний вид, выдавший в персонаже самую настоящую сказочную ведьму. Старуху с крючковатым носом в закрытом одеянии в пол со сгорбленной спиной и скрипучим голосом. Колдунья заботливо выходила девушку. Крепко поставила на ноги, расспрашивая о тяжкой судьбинушке. Но мукам конец черед не грянул. Длительные сложные роды дворянка не перенесла. Не потому, что не сработала реликтовая магия ведьмы — волшебница та обладала настоящей мощью именно по телесному превращению, а не ментальному. Аристократка сдалась морально, и ничто ее не удержало бы на земле. Ни одно заклинание не способно приковать к жизни разумное существо, если его дух действительно абсолютно не держится за нее ни одной частицей. В беспросветном отчаянии душа горазда на более невероятные поступки, чем при относительном спокойствии. Закалка предавших самое существование поистине ничем не уступает мощью изначально сильных духом. А то и вовсе переплевывает с лихвой. На то, чтобы отказаться от еще одного вдоха, нужна нечеловеческая храбрость. Смелость, которой наделяют могущественные силы за мгновение до окончательного решения уйти. То, что называют трусостью, — на самом деле противоречивый и тяжкий, но все же достойный подвиг. Колдунья сразу поняла, чьи отпрыски, как только почуяла запах вместе с их первым крикливым вздохом вне утробы матери. Раньше она лишь не то слышала от кого-то, не то читала где-то о таком — теперь же встретилась лицом к лицу. Уродливо сросшиеся девочки-близняшки в области живота спереди старушку тронули. Сердце екнуло, в груди кольнуло, когда она взяла неподъемную ношу на сухопарые руки со скрюченными пальцами. Ведьма подвергла детей метаморфозе, давая на будущее крохам малейший шанс изредка посещать деревню вместе с ней, а затем покинуть обитель, когда прозвенит неизбежный час взросления. Так сиамские близнецы превратились в одно прелестное чадо с двумя сознаниями и силами водяного пополам. Им предстоял изнурительный путь тренировок сознания, приводя его в единый для окружающих. По мере роста детей магичка прознала, что левая половина управляла водой лета. Девочка одной лишь силой мысли нагревала жидкость, текущую по венам, спасая в стужу замерзающих животных, без огня доводила до кипения котелок, ошпаривала фонтаном, когда злилась, оставаясь при этом ледяной внутри. А правой была подвластна вода зимы. Ребенок мог из озорства осыпать снегом поляну в июле, уничтожая молодые побеги, заморозить пруд из хотения срочно покататься, буквально заставить в жилах кровь стынуть, желая припугнуть обидчика, но сама она пылала пламенем. Поражало, что не глядя на заметные отличия в характерах и поведении, девчонки спорили редко, с пониманием потакая стремлениям друг друга. Жили дружно, души не чая между собой. В общем, нарекла старушка девочек из-за их особенности Лемой. Словом, образованным из половин «лета» и «зимы». А по отдельности так и звала порами года. Но самым важным спонтанным открытием стало совершенно иное. Колдунью ревущие от недоедания чада чуть было не попытались натурально выпить вместо целебного снадобья. Тогда старухе стало очевидно, чего не доставало растущему организму магической материи. Она принялась воровать чужих детей, чтобы не допустить гибели своих. Лето питалась пороками, Зима — страхами. Прокормить чертят было непросто. Нет, они кушали обычную пищу, особенно пристрастились к сладостям. Но сего не доставало, сколько не закидывай в глотку. Дети в прямом смысле таяли и испарялись на глазах без чужой жизненной энергии отрицательного толка. Становились от долгого голодания последней каплей воды, что вот-вот высохнет. Побрал бы леший водяного, уплывшего за тридевять земель, будто предчувствуя ответственность за содеянное! Однако, изнурительное бремя мачехи с обратной стороны медали являлось благословением для приемной матери. Магичка несла крест родительства с гордостью. Воспитала достойных личностей, насколько позволяла изоляция избежать безумия. Прикипела к ним, как к кровным, и чувства оказались взаимными, если не приумноженными на два. Девушки добровольно отказались покидать родной лес ради впечатлений от большой вселенной. Меж тем юные сердца тянуло к приключениям, но сорванцы умудрялись находить их и не шибко далеко отходя от пенатов. Долг перед дряхлой родительницей совестливо исполнялся от душ к душе. Годы шли. Десятилетия, века. Колдунья в принципиально новую эру ступить не успела. Ее родной лес — место силы — снесли бездушные машины. Вместе с гибелью его крайнего листа увядшая ведьма растворилась в эфире. Не единожды занявшийся пожар не был для леса той же трагически невыносимой болью, как безжалостное выдирание корней под ноль. Современная цивилизация оказывала влияние даже на самую ушлую, могущественную нечисть. Магия иссякала из любых источников по мере владычества науки. Верх над человечеством, увы, брало только потребление без должной отдачи природе. Вот и весь тонкий мир планеты изрывался и развеивался навсегда, никем не охраняемый и не подкрепляемый. Лишь самые стойкие потусторонние создания сумели влиться в новое мироустройство переделанного и ускоренными темпами изменяющегося окружения. И близняшки водяного находились в их числе. Смерть мачехи заставила оставить родной дом позади. Девушки не первый раз вышли в общество. Благо развитая до совершенства телепатия близнецов позволяла успешно притворяться одним человеком. Но дальше своей глухой округи никогда не выбирались. Они долго плыли вместе с водным течением через реки, моря и океаны, познавая новый для себя мир ближе страниц книг и получая полезные знания обо всем, собственной шкурой обтесываясь о любой новый опыт. Большие земли одновременно восхищали водяных и страшили. Красоты неуемно манили, но их непостижимые хозяева с гнильцой отталкивали, портили идеальные пейзажи. Девчонки-то, как никто другой, отлично представляли, сколько потаенной скверны в каждом, даже самом невинном, чистейшем индивиде. Что ж, лишь проще для нечисти. В крупных городах проблем с пищей не возникало. Что ни личность, то оплот пороков и страхов, от мала до велика. Тем не менее, девчонки жалели, щадили многих. Тщательно перебирали изыски, подобно капризному гурману. С бо́льшим снисхождением относились к детям и старикам. А вот лакомиться сплошь взрослыми разного толка не брезговали. Впрочем, и среди блюд основного меню находились предпочтительные и запасные. К последним относились те, кто подвергался мимолетным грешным увлечениям, но для баланса компенсировал хоть в чем-то хорошими поступками. А вот тем, кто потакал паршивым слабостям и не видел в этом проблемы, было несдобровать. Хищницы могли неделями охотиться, выслеживая самых ароматно пахнущих злодейскими помыслами. Близнецы преследовали добычу по пятам, внимательно мотая на ус каждый шаг и слово, незаметно подкрадываясь в водопроводе. Так их жертвами преимущественно становились моральные уроды, чьи заслуги не отличались положительными характеристиками. У них на гнусов развилась знатная чуйка. Чудища благодаря выработанному рефлексу заодно вершили по-своему великое правосудие. Так что Лема буднично поглощала деликатесы, не доступные ни в одном ресторане мира. С жильем приходилось сложнее. Не имея официальных документов и денег, нечисть была вынуждена либо основную часть жизни оставаться молекулами воды в отравленных реках и вонючих трубах. Либо ютится рядом с человеческим отребьем в грязных районах, выдумывая о себе небылицы. Либо обосноваться подальше от селений, что было, разумеется, предпочтительнее. Однако шибко далеко и надолго заныкаться не удавалось. Постепенно селы вымирали, и так или иначе приходилось занимать кем-то брошенные дома или строить хижины поближе к ненавистным, но вкусным людям. Девушки сокрушались, что не знали рецепта, как законсервировать людские пороки, дабы вдоволь наслаждаться привычной тишиной и надышаться травами. Тем более так завещала приемная мать: вернуться в оплот природы, что наделила сестер даром жизни. Зато одинокими водяные никогда не были. Плоть от плоти, сестры по-настоящему оставались счастливы в неизменном обществе друг друга и с облегчением не представляли, какого находиться в разлуке, если бы сие было технически возможно. Их мысли переплетались в нерушимый канат нервов. Их чувства перемешивались то в сладостный, то горький, то кислый, то соленый, то смешанный всеми оттенками вкусов махом, — словом, насыщенный, густой коктейль. Их тело чувственно откликалось на проявление инстинктов без тени стыда. Конечно, можно было попытаться завести подругу или любовника. Они пробовали. Провальный порыв. Им еще не повстречался достойный кандидат на то, чтобы раскрыть свою тайну. А иначе общаться они не помышляли, кроме как вторгнуться в потемки чужого разума, приоткрывая свой. Потому что не умели по-другому. Да и кто же разговаривает с пищей?

***

Никому не доверяя, сиамские близнецы так и жили вдвоем веками. Пока потусторонних сестер не пожрало ядерное пламя. Капля воды в эпицентре взрыва неизбежно испаряется. Люди снова все испоганили, доказав свою ущербность перед высшими силами. 12.12.2024, 12–00