Любовь двух святых узников (Альтернативная версия)

      В конце концов нашей героине настолько осточертели эти дышащие пороком поглаживания, что Консуэло сделала попытку смахнуть с себя эти противные, потные пальцы. Но начальник тюрьмы молниеносно схватил её ладонь и сжал с такой силой, что наша героиня негромко застонала и на глазах у неё выступили слёзы.       — Отпустите… — тут же инстинктивно прошептала наша героиня, от боли не в силах говорить голосом. — Вы не инквизитор, чтобы пытать меня! Вы не имеете права!       — Ты забыла, что ты сама не имеешь здесь никаких прав? С каких это пор дочь какой-то безвестной уличной потаскухи и государственная преступница указывает мне, что я должен делать?!       — Нет! Не смейте! Вы заплатите за это! Небо накажет вас! — вдруг послышался где-то за спиной владельца тюрьмы женский голос, в котором звучали одновременно слёзы и святой гнев. — И это не пустые слова! Не наши руки станут карающей десницей, но длань господня!       Владелец крепости, разозлённый ещё больше, почти доведённый до ярости этим неожиданным возгласом, прозвучавшим невесть откуда и отвлекшим его, резко обернулся и словно увидел двойника Консуэло, но только старше лет на десять.       — Слушай, а ты кто такая? Я тебя не помню. А-а… неужели из этих же — как они там называются… Ну да, конечно, как же я сразу не догадался — по твоим напыщенным, высокопарным речам, от которых аж тошнит! Они годятся для театра, для подмостков и понравились бы нашему досточтимому Фридриху, но совершенно неуместны здесь, в этом святом месте, взывающем к совести таких как вы! И прежде всего потому, что они полны лжи! Да, конечно же, ты из них — иначе ты бы не стала так яростно защищать какую-то незнакомую девку. Ещё раз скажешь что-нибудь подобное — клянусь — я придушу тебя как курицу, слышишь?! , — с этими словами он выпрямил пальцы левой руки так, что они торчали во все стороны, и, тряся руками, протянул её к камере узницы. Лицо его исказилось в гримасе дикой ярости. — Предупреждаю тебя в первый и в последний раз!       Консуэло, не переставая тихо плакать, уже почти одними губами повторив мольбу высвободить её руку, умоляющими глазами посмотрела на свою соратницу, но та не могла сдерживать праведного гнева:       — Вы не посмеете!.., — голос пленницы обрывался, молодую женщину душила праведная злость.       — Ну, что ж, я предупредил тебя, но ты не послушалась. Такая же безмозглая, как и все в этом вашем цирке. Теперь готовься отвечать за своё поведение. Вполне возможно, что следующий рассвет станет последним в твоей жизни. Но это уж как повезёт. Завтра утром за тобой придут. Но, в любом случае, мы дадим тебе понять, что бывает с теми, кто умудряется преступать букву закона, даже находясь за решёткой. Перечить представителю власти, да ещё в таком тоне — это ведь не шутки! Ну и народ вы, бабы. Сколько же вас на свете — таких дур — просто уму непостижимо. Никак не переведётесь. Не понимаете того, что вам говорят, а может быть, не воспринимаете всерьёз, считая какой-то игрой? Дай угадать — ты ведь тоже из этого презренного цыганского племени, а?       Но женщина хранила молчание, считая недостойным разговаривать с этим порождением преисподней.       — Отвечай же, когда тебя спрашивают!       Консуэло, из глаз которой продолжали литься слёзы, уже застилавшие ей глаза и прорвавшиеся в беспрестанный шёпот просьб вызволить свою ладонь — всеми силами пытаясь сделать это самостоятельно, но рука нашей героини словно находилась в железных тисках, и она не знала, сколько ещё выдержит, не потеряв сознания — нашла в себе силы на несколько мгновений забыть о боли и умоляюще посмотрела на свою союзницу, и та тихо начала:       — Нет, я отсюда, из Чехии, я бывшая служанка, я дочь…       Но начальник тюрьмы не дал узнице договорить.       — Прислуга, значит? Тогда всё ясно. Вы ещё глупее — и двух слов связать не можете, только научились повторять как попугаи за этим умалишённым фанатиком, начитавшимся всякой религиозной средневековой ереси. Да оно и понятно — ваше дело помалкивать да сор убирать. Ну, и ещё «подай-унеси-пошла отсюда». На этом ваши обязанности заканчиваются. Но я говорю ещё раз, что, быть может, завтра ты лишишься дара речи окончательно и бесповоротно.       Сквозь пелену непрестанно льющихся слёз Консуэло успела лишь бросить на свою сподвижницу краткий понимающий, полный печали, но вместе с тем благословляющий на вечную жизнь среди райских кущ прощальный взгляд, как начальник тюрьмы за руку потащил её дальше, причиняя ещё больше боли, отчего в глазах нашей героини уже начало темнеть. Стремясь хоть как-то отвлечься от нестерпимой муки, Консуэло обернулась назад — к каземату своей союзницы — во взгляде которой, как и ожидала, не увидела ни тени раскаяния — в них была лишь непоколебимая, не угасшая ни на одно мгновение готовность принять все муки, которые ей суждены во имя защиты чести смелой и правоверной супруги главного воина сердца за свободу, равенство и братство во всех землях этого мира.