Монолог грешной души

Шепотки и скрипы наново отстроенного особняка едва-едва пробивались сквозь кровавое марево, мельчайшими песчинками забившееся в горло, мысли и сердце. Лежа пластом там же, где тени выплюнули его, полумертвого, Аластор на этот раз не нашел сил даже одеться. Хорошенько приложившись о деревянный пол, когда мстительные мглистые слуги уронили с высоты почти двух метров, даже не понял толком, где он, прежде, чем обессиленно вырубиться. Сейчас же, спустя какое-то абстрактное количество времени, после двух или трех попыток организма подохнуть наконец, он так и не нашел весомой причины соскрести себя с пола. Лежал там, словно старая испорченная вещь, никому ненужная и мерзкая. По крайней мере, ощущалось именно так, но мысли путались, то и дело соскальзывая в травмирующие события. Он видел Еву так четко, как никогда наяву, склонившуюся над ним с высокомерной победной улыбкой, видел ее жутких детишек, любопытно скалящихся из тьмы в ожидании, когда же мамочка разрешит сожрать ослушавшегося слугу. Являлся в бредовых кошмарах и Владыка всея ада, трогал его, водил своими отвратительными когтями по телу, пока Аластор, парализованный, не мог пошевелить и пальцем. Ужасные, тошнотворные сны, к сожалению были лишь слегка преувеличенным воплощением реальности, в которой приходилось существовать. Попав в Ад, Аластор никогда не ощущал себя слишком уж угнетенным. Он заполучил власть и силу практически мгновенно, не приложив никаких существенных усилий, кроме претенциозного запугивания, но теперь действительно ощущал себя плавающим в кипящем котле, как самый стереотипный грешник. Демон всегда мнил себя умником, помыслить не мог, что та ошибка станет не просто роковой — фатальной. Неудивительно, первая женщина не только гораздо старше и опытнее глупого оленя, но хитрее в разы. Он пролежал на полу почти сутки, игнорируя стуки в дверь, вереницу настырных посетителей, начиная с Ниффти и заканчивая, что удивительно Люцифером. Едва заслышав его голос, вежливо просящий Аластора открыть «ебаную дверь», он замер, испуганный, испытывая острое желание слиться с полом, потому как дверь для Адского босса вообще не была преградой. К тому же, он явно знал, что грешник засел в комнате, но, как ни странно, после нескольких попыток взываний к совести и гордости, Морнингстар грязно выругался, вздохнул, но оставил в покое, не став ни вламываться, ни наказывать за неповиновение. Впрочем, думать о Люцифере дольше необходимого было почти физически больно, и Аластор решил избегать любой, даже самой мимолетной мысли о нем, потому как после десятков лет устрашающей ауры, которой он был окружен, словно непроницаемым куполом, в итоге кончил как самая обыкновенная подстилка Главного босса, а грешник не был готов признать себя шлюхой. Избегание — не самая лучшая тактика, в конце концов страшная правда все равно нагонит, и когда это случится, сознанию в компании с самоуважением придется пройти через такую мясорубку, что существующий Аластор просто исчезнет, растворится в небытие, оставив глупую сломанную оболочку. Впрочем, он всегда был хорош в том, чтобы запирать эмоции на замок, и хоть сейчас их накопилось слишком много, чтобы изолировать совсем, Аластор все равно настойчиво пытался. В конце концов, он не может прятаться в комнате вечно, это вызовет лишние вопросы, так что, сделав несколько глубоких вдохов и клятвенно пообещав себе пережить все, что угодно и даже немного больше, растянул на губах привычную улыбку, стоя перед зеркалом, и наконец покинул пропахшую страданиями берлогу. Сходил на охоту, разрывая неудачно оказавшихся под рукой грешников на части, и жрал души до тех пор, пока не почувствовал себя чуточку лучше. Совсем мелочь, но достаточно, чтобы глупое слабое тело перестало трястись. Отлично, с этим можно иметь дело. Что в его образе всегда играло на руку, так это абсолютнейшая загадочность. Даже выдумывать ничего не пришлось, просто отмахнулся, привычно скрываясь за помехами, что были дела, и все покивали с таким глубокомысленным видом, будто он судьбы вершил, не меньше. Впрочем, они и не могли узнать, где он пропадал и чем занимался, Аластор был весьма скрупулезен в том, чтобы не убивать грешников локально и массово, так что в новости его маленькие забавы не попадали. Он тонет, но не настолько, чтобы терять голову. Шанс выжить еще есть. Возможно, полной уверенности не было, потому как, едва появившись среди постояльцев, окруженный фальшивым сиянием самоуверенности, он ощутил тяжелый, выжидающий взгляд между лопаток, и смотрела отнюдь не Ева. Что ж, Аластор мог игнорировать абсолютно все, если хотел, а в этот раз хотел он сильно, так что Люцифер со всеми его взглядами и попытками подобраться ближе, провалился с треском. Оно и немудрено — грешник был на удивление коммуникативен последние несколько дней. То увязался с Чарли и Вэгги на шоппинг, саму суть которого так и не уловил, то составил компанию Ниффти в уборке, а ее поймать еще надо постараться, то завалился с Энджелом и Хаском в бар, почти сразу же оглохнув от гремящих прямо внутри черепной коробки басов. К концу сего весьма отдаленно развлекательного мероприятия у него разыгралась невыносимая мигрень, да и уши болели вполне себе по-настоящему, зато Люцифер, провожающий их в клуб ворчливыми вопросами о том, когда вернутся, уже не ждал в холле. Еще одна маленькая победа. Словом, в одиночестве Аластор не оставался никогда, даже ночью ускользал незаметно то на охоту, то хотя бы к Рози, что принимала без всяких вопросов и поила непревзойденным кровавым морсом. Конечно, времени на отдых при таком графике оставалось катастрофически мало, но он собирался продержаться какое-то время на энергии отобранных душ. Гробить себя, так полностью, оставалось надеяться, что ситуация разрешится скоро, и Люцифер определенно выглядел так, будто собирается взорваться. На самом деле, Аластору было до одури страшно. Он ведь не кого-нибудь решил продинамить, а самого Владыку ада. Тому рано или поздно надоест ожидание, наскучит наблюдать мрачно издалека и ворчать, тогда настанет время действий, а их грешник опасался. Избегать дурных мыслей получалось так себе — стоило остаться в тишине, как они затапливали бурным потоком, Аластор задыхался и бесполезно обнимал себя руками, умоляя дурной мозг прекратить мучения. Самая сложная битва — битва против себя самого, хотя бы потому, что ее невозможно выиграть силой, а очень бы хотелось. Фантомные страхи, звуки, заставляющие нервно дергаться и перманентный кипящий взгляд в спину — Аластор ощущал его даже, когда падшего поблизости не было, и это выматывало больше, чем давление Евы. Хотел бы он уйти, бросить все, сбежать и никогда больше не вспоминать о случившемся, но крылатая сука найдет сразу же, как только дверь отеля захлопнется, и в этот раз Аластор уже не вернется. Никуда он не денется, будет верным песиком Чарли и, если повезет, даже выйдет из заварушки живым, чего не сделаешь ради свободы. Сняв вычурный пижонский фрак, Аластор небрежно бросил его на спинку стула в спальне — он как раз собирался уходить на охоту, потом к Рози, а после, если повезет, вновь прицепится к кому-то из постояльцев, словно банный лист, и потратить весь день на что-то глупое и раздражающее. Отличный план. Послышался осторожный стук в дверь, но Аластор тут же замер, уставившись в ту сторону напряженным взглядом. У них вроде как не принято тревожить друг друга посреди ночи, а личностей, которые личные рамки ничуть не останавливали, поблизости обреталось лишь двое. Сбежать что ли в окно? — Эй, дорогуша, это я, Энджел. — Из коридора послышались быстрые перешептывания, а после раздраженный вздох. — И Хаск. Открывать или нет? Они не были особыми друзьями ни с Дастом, ни тем более с Хаском, и у них должны быть действительно весомые причины, чтобы прийти сюда ночью. — Что вам нужно? — Аластор, бесшумно подкравшись к двери, застыл, не спеша впускать незванных гостей. Тени охраняли его покой — никто не смог бы войти сюда и не потерять при этом пару-тройку конечностей. — Есть разговор. — Паук замолчал на секунду. — Важный. — С чего ты взял, что мне есть дело? — Впусти, дорогуша, узнаешь. — Да хрен с ним, Энджел. — Хаск по ту сторону двери презрительно фыркнул. — Я говорил, что он олень. Идем. — Вернись сюда, Хаски. — Ого, демон за своими проблемами как-то пропустил момент, когда Даст получил право безнаказанно приказывать демону-коту таким тоном. — Это важно, Аластор, пожалуйста. Грешник вздохнул. Общение — то, чего он никогда не понимал и не умел. Точнее, умел, но ощущал себя уверенно только тогда, когда находился морально выше собеседника. Он должен чувствовать контроль, а сейчас, когда в жизни и так все распадается на части, еще и внезапный Даст с его не менее внезапными беседами о важном посреди ночи. Все новое опасно — закон выживания. Тем не менее, рука сама потянулась открыть. Уж кто-кто, а паук в компании подневольного Хаска его и поцарапать не смогут. На пороге действительно только эти двое и обнаружились. Никакого подвоха на первый взгляд, никаких скрытых смыслов, только сладкая парочка, бутылка и позвякивающие в лапках Энджела бокалы. Ох, так им нужен собутыльник, или что? — Спасибо. — Скользнув по плечу Аластора ладонью, Даст шагнул в комнату так, будто уже не раз здесь был, не удивляясь особо ни мрачному антуражу, ни наскоро починенной еще с прошлой истерики мебели. — Привет. — Буркнул Хаск, грузно топая за своей зазнобой и без единого возражения усаживаясь на пол возле кровати. Даже вино помог разлить по бокалам, когда невозмутимый Даст отдал ему бутылку. Все страннее и страннее. — Итак, чем обязан? Не считая нужным даже микрофон в руки брать, Аластор заложил ладони за спину, улыбаясь, словно сумасшедший, хотя от оскала за день начинало сводить скулы. Раньше такого не было. — Присаживайся, дорогой. — Энджел чуть сдвинулся, освобождая больше места между собой и Хаском и похлопывая по паркету. В любое другое время Оверлорд отказался бы, может, даже припугнул зарвавшегося паука чем-нибудь особенно жутким, это он умел, однако сейчас на стращание слабых не осталось ни сил, ни моральной энергии. Он просто очень устал. От всего. Быстрее дать визитерам выговориться и выставить вон. — Ну и? — Аластор чинно уселся между гостями, скрестив ноги и взяв предложенное Энджелом вино. — Тебе лучше высказаться побыстрее, Даст, я очень занят. — Ты всегда занят, дорогуша. Бегаешь по Аду, словно взбесившийся олень. — Грешник поджал губы. Вот сейчас бы точно дать Дасту по шее за неосторожную грубость, но силы по-прежнему тратить не хотелось. К тому же, положа руку на сердце, ему так глубоко плевать, что не описать словами. Душа будто совсем вымерзла. — Ходишь с нами по барам, убираешь отель, маешься какой-то хуйней. Что случилось? — Ха-ха, глупый Энджел Даст, я просто делаю то, чего ждет Чарли. Неужели не очевидно? — Аластор напустил в голос помех, как часто делал в последнее время, однако Энджел только хмыкнул и, совершенно никак не отреагировав, приложился к бокалу. Что-то не так. У всех здесь были определенные образы, следовать которым старались неотступно, каждую секунду на публике, и Энджел в их компании был легкомысленной шлюшкой-нимфоманкой, зависимой от членов и думающей только лишь о сексе. От него не ждали серьезности, глубины или же длинных рассуждений. Аластор предполагал как-то, размышляя, что при подобной работе Даст должен быть весьма и весьма эмпатичным, просто для того, чтобы выжить, однако он никогда не выказывал и толики этого. Сейчас он выглядел так, будто понимал все от и до, но такого даже в теории быть не могло. Чушь. — Знаешь, дорогой, я уже очень давно в этой… профессии. — Энджел сделал глоток из своего бокала, уставившись грустным взглядом в пол. — Ты пей-пей, не стесняйся. Аластор, сам не понимая зачем, послушался. Просто… не происходило пока ничего, что стоило бы сопротивления, а он так дико устал от всей этой беготни и дурацкой бессмысленной игры в прятки, что готов был, положа руку на сердце, слушать любые россказни Энджела хоть до утра, лишь бы не быть пойманным ни Люцифером, ни Евой. Хм, интересное осознание, надо позже обдумать. — Видел много разных грешников, таких же, как я. Некоторые ломались быстро, другие выкручивались, третьи от безысходности кидались ангелам на копья. — Паук вздохнул и взъерошил розовато-блондинистые волосы. — Я старше, чем кажусь, попал в Ад не намного позже тебя, к слову. — Даст дурашливо усмехнулся. Хаск с другой стороны фыркнул. Он вообще предпочитал в душеизлияния не влезать, сидел себе спокойно, обвив ноги хвостом, да потягивал принесенное с собой пойло. Уж не знал Аластор, что в бутылке, но точно не вино. — В порно-индустрии многие не выдерживают. Ломаются вот так. — Даст щелкнул пальцами. — Самое страшное здесь — насилие. Тебя может трахнуть кто угодно и как угодно, а потом просто бросить на тумбочку десятку и проблем нет. Вся эта хрень — не более, чем выгребная яма садистов. — Не думал, что ты знаешь такие слова, парниша. — Аластор механически рассмеялся, краем сознания заметив, что пальцы его отвратительно похолодели. Да и температура в комнате в целом будто бы понизилась так, что он был близок к тому, чтобы задрожать. — Я много чего знаю. — Энджел поставил бокал на колено, изящно придерживая за ножку, и посмотрел на собеседника долгим проницательным взглядом. Он все понял. — Например, как выглядят люди, которых… взяли силой. Тяжелая гнетущая пауза повисла между ними. Оверлорд, продолжая улыбаться по инерции, не сразу осознал только что сказанное, а когда дошло, сердце упало в пятки. Никто не должен был узнать об этом, никто, особенно легкомысленный словоохотливый Энджел, который наверняка растреплет о новом унизительном статусе Аластора теперь всему Аду, и тогда прости-прощай, жалкий остаток гордости. Такого нельзя допустить. Просто невозможно. Помехи усилились, завертелись вокруг вуду-символы, пока пальцы, ставшие за мгновение острейшими лезвиями, не разбили бокал прямо в ладони. Осколки брызнули в разные стороны с оглушительным хлопком, холодное, чуть сладковатое вино липкой влагой стекало по пальцам, как ни странно, отрезвив. Он собирался прикончить Даста? Чем не попытка самоубиться, потому как, стоит принцессе обо всем узнать, грешник погибнет тоже. Не от ее рук, нет, но весьма мучительно. Второй пришла запоздалая мысль, что он только что упустил отличный шанс солгать. Ничего, мол, не было, все Энджелу показалось, глупый паучок, но шанс этот безвозвратно и, надо сказать, очень бездарно потерян, так что Аластор, вынырнув из потока нерадужных мыслей, смотрел на Даста в ожидании чего-то ужасного. — Не волнуйся, дорогуша, это не уйдет дальше меня. — Энджел тепло улыбнулся, сделав жест, будто замыкает рот и выбрасывает ключ. — И Хаска тоже, правда, дорогой? — Ага. — Демон-кот с напускным равнодушием заглядывал в горлышко полупустой бутылки, будто и правда увидел там что-то интересное. — Но ты всегда можешь приказать мне, если не веришь. Аластор молчал. Улыбка сползала с его лица медленно и болезненно, будто ее сдирали силой, но вскоре он сидел, насупившись, не в силах выдавить ни слова. Даст, видимо, ожидал откровений, но грешник не был на них способен. Будто ком в горле. — Иногда. — Энджел взял чужие ледяные ладони в свои и чуть сжал. — Стоит выговориться. Звучит абсурдно, но тебе полегчает. Я могу поклясться всем, чем хочешь, что никому не скажу. — Не надо. — Сдавленно буркнул Аластор, начиная ощутимо дрожать от стылого холода, заполнившего комнату. Как остальные его не ощущали? — Все в порядке. — Хорошо. — Паук сжал его ладони еще раз прежде, чем впихнуть другой, совершенно целый бокал вина. — Я взял запасной на всякий случай. Мы уже открыли бутылку, будет жалко не допить ее, правда? — Да… Аластор кивнул и, привалившись спиной к кровати, сделал большой глоток. Терпкая, чуть кисловатая жидкость полилась в горло, вообще не согревая и не притупляя сознание. Иногда он очень жалел, что такое благо, как опьянение, ему недоступно. У всех свои изъяны. Молчание, казалось, никого совсем не тяготило. Энджел, задумавшись о своем, развалился под боком, Хаск так вообще всецело отдал внимание бутылке, и только Аластор, замерший посередине, почти физически ощущал сгущающиеся тучи. Хоть он и сказал, что в порядке, в порядке ничего не было. Он отрицал всеми силами, но как никто другой нуждался в поддержке. И дураку понятно, что парочка проблем не решит, однако призрачная, хрупкая надежда получить облегчение, скинуть с плеч хотя бы часть неподъемного груза заставляла задыхаться, оставаясь недостижимой и совершенно невозможной. Как он может просто взять и рассказать все? Они даже не друзья. Аластор только тем и занимался, что принижал и пугал Энджела всякими жуткими фокусами, дабы тот держал свои лапки подальше, а Хаск вообще в рабстве, тут ни о каких теплых чувствах и речи не идет. Но вот они сидят рядом, грея с двух сторон, пока он тонет в собственной беспомощности. Сил на борьбу больше не осталось. Грешник вздохнул, начиная хрипеть вновь, тени мглистыми волнами собрались вокруг поднятых рук, сгущались, словно живые, образовывая пустое черное пятно, пока наконец не выплюнули в подставленную ладонь маленький хрустальный шарик. Аластор покрутил его в руках, не вполне веря в то, что собирался сделать — в бликующих гранях чудилась скупая благодарность купленной когда-то души. Он еще пожалеет об этом. — На, держи. — Глядя в другую сторону, наугад протянул руку Хаску, и тишина тут же стала совершенно оглушительной. Демон-кот не то, что пить перестал, забыл, как дышать. — Не продавай ее больше кому попало, придурка кусок. Кот ничего не ответил. Взял шарик осторожно, как самую великую драгоценность и спустя всего лишь мгновение он лопнул в лапах, взвившись вихрем хрустальной пыльцы, закружившись, будто приветствуя владельца и впитавшись во вставшую дыбом шерсть. Тот выглядел будто взрывом оглушенным, сидел, пялясь в никуда широко открытыми глазами и держал перед собой уже пустые руки. — Смотри-ка, сладкий, ты больше не лузер. — С изрядной долей юмора протянул Энджел, поиграв бровями. Замечание заставило демона-кота очнуться. Медленно, все еще оправляясь от глубокого шока, он повернулся к внимательно наблюдающему Аластору, слишком неловко, чтобы промолчать. — Просто присмотри за Чарли, хорошо? Я… прошу. — Что ж, это не так унизительно, как быть подстилкой Главного босса, так что Аластор мог позволить некоторую слабость перед Хаском, с которым они уже сто лет друг друга знали. — Спасибо. — Рванувшись вперед, кот сгреб бывшего надсмотрщика в совсем не кошачьи объятия, сдавливая так, что грозили треснуть ребра. Он пах текилой и дымом кубинских сигар, однако все еще был теплым и пушистым, так что Аластор осмелился ткнуться лбом новообретенному приятелю в плечо и прикрыть глаза. Ком в горле стал практически невыносимым, мешал дышать. Тело дрожало от нестерпимого пробирающего до костей холода, а мысли попросту разбегались. Аластор не понимал, что происходит, он раньше никогда не испытывал подобного, будто аритмия смешалась вдруг с паранойей, заставляющей паниковать на ровном месте. Он часто и мелко задышал, всеми силами стараясь сделать свой внезапный приступ незаметным, и так сосредоточился на этом, что вздрогнул, когда мягкое пуховое тело Энджела прижалось к спине. — Давай, дорогуша. — Две пары паучьих рук обняли его, поглаживая по плечам так осторожно, будто Даст боялся причинить боль. Аластор вздрогнул еще раз, дернувшись, когда Хаск внезапно замурчал, выпростав большие алые крылья и смежив над их головами. Вокруг стало темно и как-то совсем тихо, только глубокий рокот, вырывающийся из груди кота, заставлял пространство уютно вибрировать. Ком будто увеличился, став совершенно невыносимым, разрывая чертово горло надвое. — Станет легче, я обещаю. Растерянный, потерявшийся, Аластор понятия не имел, как совладать с огромным валом внезапно накрывших эмоций. Рванулся было, но бежать из клубка рук и крыльев было некуда. В ловушке, зажатый между Энджелом и Хаском, сам не понял, как щеки опалили неожиданно горячие слезы.