Опасайся своих желаний, маленькая змейка

~

           Померкли покои, и угасло пламя камина. Тишина отступила резко, и звуки упали на них, как тропический ливень. Всё в миг потемнело и тут же зажглось, и уже через секунду лежали они на белой шкуре, брошенной на подушки и цветастые ковры.       В нос ударил совершенно дикий, ароматный, жаркий и влажный воздух. Такой воздух, который никогда не вдохнуть на юге Тедаса. Вскружили голову специи, близкая вода, цветы и табак. Упала на плечи тяжесть и роскошь тевинтерской ночи.       Просторный зал, не похожий ни на одну таверну и ни на один орлейский салон, тут же затянул их в водоворот красок. Пёстрые ткани балдахинами спускались здесь с потолка и расходились к стенам. Пурпурные, алые и изумрудные в золотых лепестках шторы увешивали огромные арки окон без стёкол. За ними горели огни, и силуэты быстро мелькали тенями, кружась в безудержных танцах. Плавали в воздухе свечи в лотосах цветного стекла, красные, синие, жёлтые парящие огни. Лоснилась и пухла по углам громада тропической зелени…            Тревельян сел, с большим интересом кинувшись разглядывать окружение. Странно было ему, что в зале совсем не было мебели, и люди кругом, много мужчин и несколько женщин, также как и они лежали на подушках и коврах, расстеленных на черном дощатом полу. Они говорили на чужом языке, смеялись, и постоянно подносили странные длинные трубки к губам, вдыхая из высоких колб рядом с ними бурлящую жидкость. Дым вырывался из их ртов потоками и клубился по полу кроваво-алыми вихрями.       — Что это? — спросил он тихо, наклонившись к уху Дориана.       — Кальян. Никогда не пробовал? Здесь его набивают табачными листьями, опиумом и лириумной крошкой… — Дориан попытался рассеять рукой густой дым, но вихри не шелохнулись. — Ты уже нашёл меня в этой толпе?       Тревельян прищурился, с упорством вглядываясь в окружающие их лица. Все люди были смуглыми и красивыми, в причудливых для южанина пёстрых одеждах. Даже лёжа на полу, они держались очень статно, точно все разом принадлежали к монаршьей крови. По-видимому, кругом них сейчас были лишь самые высокие аристократы.       — Посмотри правее, — шепнул ему Дориан, и сам взглянул в нужную сторону, самодовольно улыбаясь.       — Это… ты?.. Создатель сохрани… Сколько тебе здесь лет?..       — Около восемнадцати, я думаю… Да, где-то так. Усы у меня появились немного позднее.       Только сейчас заметил Тревельян площадку на возвышении, отделённую от остального зала громадными цветами в низеньких вазах. Там на горе подушек и шелка лежал прекрасный юноша, и пара огней парила рядом с ним в дымном воздухе, освещая его фигуру. У него ещё не было усов, и лицо его было гладким и чистым, как самый нежный безоблачный закат. Он лежал на боку, упираясь локтем, и в руке его была длинная трубка кальяна из чистого золота. Стройное тело было совсем открыто, и бархатистая, обласканная солнцем кожа блестела на свету, натёртая ароматным маслом. На шее его висела золотая цепочка, и большое колье из блестящих камней лежало на безволосой груди, спускаясь до самого живота. На бёдрах его были лёгкие и странные штаны, очень широкие, украшенные лентами и самоцветами. А у тонких, обнажённых ступней сидел на коленях широкоплечий, могучий мужчина, и руки его растирали юноше изящные щиколотки.       — А это ещё кто? — спросил Инквизитор, отчего-то нахмурившись.       — Демис, мой раб из Антивы… Он был воином, и возглавлял первый полк стражи нашего фамильного дворца. Мне показалось хорошей идеей забрать его к себе…       — Ты с ним спал? — спросил вдруг Тревельян, вглядываясь в мужчину. В очень высокого и очень красивого человека с короткими тёмными волосами и грозным лицом; его доспехи заменил теперь платок, обвязанный у него вокруг бёдер.       — Что за вопросы? Ты ревнуешь меня к рабу? — Дориан толкнул Инквизитора плечом и следом поцеловал его в колючую щеку. — Да, несколько раз. Но он был не самым умелым любовником, если тебя это утешит…       — Странное утешение, —бросил он и отвёл взгляд от рук Демиса, нежно гладивших юного господина. — Я буду думать, что ты его принуждал.       — Если тебе так угодно… — Дориан рассмеялся, украдкой покосившись на прежнего слугу.       И кроткая дрожь пробежала по телу его от щиколоток, объятых странным фантомным теплом.       Тихие, полуобнажённые слуги — тоже смуглые и красивые — изредка проходили по залу, держа в руках графины или широкие медные блюда. Разноцветные, аккуратные кусочки фруктов проплывали перед носом Тревельяна, и исчезали тут же с глаз, подносимые господам. Дориан опередил его предсказуемый вопрос, став выдавать странные названия, указывая на тарелки подбородком. Он улыбался и тихо посмеивался, когда Тревельян повторял за ним шёпотом, дико коверкая язык.       — А это! Что это? — вскрикнул вдруг Инквизитор, с широкой и любопытной улыбкой указав пальцем в сторону возвышения, — что ты сейчас ешь?       Дориан взглянул в нужную сторону. Там над ним стоял робкий и очень красивый мальчик лет шестнадцати. Темные кудри падали на его залитое краской лицо. Тонкими пальцами он брал с блюда рыжие мягкие ломти и кормил ими прекрасного господина, и пухлые губы каждый раз обсасывали с пальцев его сладкий стекающий сок.       — Думаю, чью-то девственность. Да, определенно. Жаль никогда не вспомню его имени… — Дориан широко улыбнулся, прижимаясь к Тревельяну. — А фрукт, это папайя. Па-па-йа. Называть её на тевине я даже не буду пытаться…       — Па-па-йя… Папайя… — Тревельян повторил, ломая язык, и вдруг нахмурился и повернулся к Павусу, — а что там с девственностью?..       — Что? Не всё ли равно? Моя роза, это тело ласкало столько мужчин, что тебе и не снилось… — Дориан пожал плечами и усмехнулся. — Секс это просто удовольствие. А секс без удовольствия просто возня. Неужели ты вспоминаешь об ужасном ужине годовалой давности? Ровно, как и прекрасном. Нисколько, я прав?..       И вдруг его оборвал внезапный и резкий поцелуй. Тревельян притянул его к себе, свободной рукой накрыв затылок. Атаковал порывисто, сминая и вытягивая. И тут же сдался, не встретив никакого отпора. Лишь мягкое и нежное касание языка, облизнувшего его тонкие губы. Он оторвался на мгновение, вздохнул сбивчиво, неровно. И кончиком языка коснулся следа от языка Павуса. Фруктовая сладость почти незаметным вкусом отпечаталась на его губах. Дориан улыбнулся, вновь коротко мазнув языком уголок чужого рта. «Па-па-йя» — прошептал он, прежде чем Тревельян поцеловал его вновь. И вновь. Прежде чем засаднили у обоих губы от прекрасной и долгой ласки. 

_____

      Померкли и потерялись уже шум улиц, смех и далёкая музыка. Тишиной стал этот несмолкаемый гул ночного Тевинтера. Перестал пахнуть воздух, и исчезли совсем и так незаметные слуги.       Оба они сейчас молчали. Оба поглаживали пальцами сцепленные ладони друг друга. И оба слегка улыбались. Первый — с неостывающим любопытством разглядывавший просторный зал — от радости и покоя не сердце. Второй же — не сводящий глаз с прелестного лица рядом с ним — от сладкой и несбыточной мечты. Время так и тянулось бы для них до рассвета. И не ускользнуло бы вновь это странное чувство.       И никогда не стало бы воспоминанием.       Воспоминанием о том, чего никогда не было.       — Здесь так жарко… — с выдохом бросил Тревельян, утирая взмокший горячий лоб, — просто невыносимо… Неудивительно, что ты почти голый…       — Раздевайся и ты, — с усмешкой шепнул ему Дориан и отдалился, когда Тревельян стал стягивать прилипшую к спине рубашку.       И тут же прильнул к нему вновь, вынуждая мужчину лечь. Одна рука его ушла Инквизитору под спину и перехватила там его ладонь. Вторая же скользнула вдруг вниз, к его животу, и кончики пальцев проникли под пояс штанов. Головой он устроился на золотистой груди, и ровное громкое сердце теперь стучало у него под самым ухом. Переплелись следом их ноги, и только жарче стало Тревельяну в этих цепких объятиях.            — Дориан, пожалуйста… — лишь простонал он, невольно противясь жару от Павуса, — я сейчас сварюсь заживо…            — Молчи и терпи, — буркнул Дориан в ответ, сжимая мужчину крепче, — от тебя так вкусно пахнет розовой водой… И я совсем не хочу тебя отпускать…            Последнее он прошептал. Как-то странно и робко.И так тихо, точно сам не должен был услышать этих печальных слов.            В зале вдруг началось движение. Из теней выскользнула смуглая девушка, и волнение мигом прокатилось по разомлелой публике. Девушка проплыла кругом, собирая глаза. В руках она несла длинную и причудливую лютню с великим множеством струн.       «Это ситар, — шепнул Дориан, глядя на инструмент, — тебе понравится, как он звучит…»       Остановившись в центре, девушка опустилась на колени, и смущённая улыбка вдруг тронула её губы, когда к ногам её со звоном прилетели горсти золотых монет. Она устроила инструмент, взмахнула руками. И голоса мигом затихли, и затаилось дыхание.        Первые звуки ситара пролились переливом звонкой росы. Рассыпчатые и высокие, ни на что не похожие, они наполнили всё пространство удивительно красивой мелодией. И тут же их подхватило что-то низкое и тягучее. Какой-то отзвук. Протяжный гул. Высокие звуки звенели, дрожали, как блестит солнце в сотнях утренних капель, как дрожат на ветру лепестки шелковистых петуний, как течёт и меняется горный ручей. Низкие звуки не отступали от них ни на шаг. Они тянулись и гремели, как собираются грозовые тучи, как надвигается песчаная буря, как откатывает далеко в море волна. Они дребезжали, предвещая беду. И погасли вдруг разом лампады и фонари. На мгновение всё погрузилось во тьму. И громкие барабаны ударили раскатом первого грома.       Огни зажглись, и из неоткуда возникли фигуры. Три силуэта замерли кругом в изящных молитвенных позах. Тревельян поднялся на локоть, с интересом разглядывая их.       Прямо перед ними стояла девушка в белом. Полупрозрачная перламутровая ткань лежала на её бёдрах длинной юбкой. Серебряные кольца-браслеты увешивали тонкие запястья. Серебряные лепестки были вплетены в кофейные волосы, лежащие вокруг её большой и упругой, обнажённой груди. Серебряная пыль блестела на её маленьких, натёртых маслом плечах.       Ситар отзвенел переливом — играющий, быстрым, как внезапный поток. И барабаны тут же подхватили его, и задали бешеный ритм. Браслеты взметнулись вверх, зазвенели. И девушка завилась всем телом, животом выписывая невообразимые узоры. Сверкали её плечи, дрожала грудь, изгибалась талия. И зарябило в глазах от серебряного блеска, похожего на морские блики белого солнца.       Тревельян подпёр голову ладонью, с улыбкой наблюдая за красавицей-танцовщицей. Её лицо скрывала перламутровая вуаль, и светлые глаза горели в обрамлении чёрных ресниц.       — Не спешите выбирать фаворитку, лорд Инквизитор, — усмехнулся Дориан, щекой припав к его горячему животу, — взгляни на ту, что сейчас займёт её место…       — Я уже сделал свой выбор, лорд Павус, — приподнявшись, ответил он и поцеловал его в макушку, — и теперь я закажу для тебя такие браслеты…            Танцовщица в белом закружилась, изогнулась и утекла серебристой, блестящей волной. Фигуры двинулись кругом, быстрыми шагами красивых ног меняясь друг с другом местами. И Тревельян вдруг тихо ахнул, приветствуя новую девушку. Сомкнув руки над головой и звеня восхитительными бёдрами, перед ними оказалась танцовщица в черном.            Кожа её была белее луны, и волосы белее горного снега. Чёрные сапфиры, сцепленные золотыми цепочками, покрывали её с ног до головы. Они звенели от каждого её изящного и быстрого движения. От каждого взмаха руками. От каждого витка прекрасными бёдрами. Они распадались от черного венца в белых прядях, поддерживая на белом лице полупрозрачную вуаль. Они обвивали тонкую шею, покрывали ключицы, плечи и изящные руки. Паутиной лежали на аккуратной, розоватой груди. Из них и из черного шелка была соткана её длинная юбка. Чёрные сапфиры на абсолютно белой танцовщице.            Монеты со звоном упали ей под ноги, и она засмеялась вдруг, взмахнув полами юбки и обнажив белые и красивые бедра. Она закружилась, и руки её завились как змеи, выписывая в воздухе черно-белые узоры.            — Её имя Safed, значит белая. Её рождение посчитали проклятием. Девочку изгнали, а семья её разорилась… — сказал Дориан, наблюдая за пленяющими движениями белого тела, — теперь же она живёт в их старом дворце, и ночь с ней стоит больше, чем дюжина таких же дворцов…            — И цена оправдана? — спросил Тревельян, не сводя с красавицы глаз.            — Вполне. Она великолепно поёт и знает тысячи секретов со всей Империи. А ещё она прекрасный друг и собеседник…            — Что ж… Ты, я уверен, стоишь куда больше, — бросил он, и усмехнулся беззвучно от того, что Дориан обнял его крепче.            — Тебе не надоело всё это?.. — спросил он вполголоса, и губы его касались горячей кожи, — только скажи и…            — Нет, что ты! Я уже влюблён в твою родину почти также сильно, как влюблён в тебя! — с жаром ответил Инквизитор, и крепче сжал ему руку, — это твой дом, твоё прошлое! А я обожаю всё, что связано с тобой…            Дориан усмехнулся его очаровательной браваде. Замолк. И только чуть сжалось его сердце, когда барабаны забили громче.            Когда низкий отзвук бурдонных струн настиг и пересилил звонкие мелодические. Когда Сафед в последний раз изогнулась, пустив по стройному телу звенящую черную волну. Когда взметнулись полы её юбки, и черно-белый вихрь исчез. Когда на месте её вспыхнувшим пожаром оказалась третья фигура.            Руки её взметнулись, и вслед им огненными крыльями заструился в воздухе багряного цвета шёлк. Пламенем он окутал фигуру. Скрыл, задрожал, перетёк. Ярким росчерком пронёсся книзу. И поразительной красоты юноша вынырнул из шквала лоснящегося огня.            Лицо его почти полностью скрывала плотная вуаль, но стройное тело было обнажено и прекрасно. Блестящая от масла и серебристого пота кожа его была восхитительно тёмной там, куда падало солнце, и совсем светлой там, где лучи её не касались. Непозволительно низко на бёдрах его лежал золотой пояс, и звенящие золотые лепестки были его повязкой. Два полотна по бокам уходили вдоль его длинных ног до щиколоток, и оттуда — размашистыми крыльями — к очень красивым и нежным рукам.            — Кто он?.. — заворожённо спросил Тревельян, глядя на юношу.            Его волосы были черными, как самая тёмная безлунная ночь. Длинные и блестящие, они ниспадали на его угловатые загорелые плечи, но тут же взметались вверх от резких движений танца. Он извивался телом, нырял и поднимался с глубоким прогибом. Он изображал огонь, и был огнём — диким, страстным, но бесконечно изящным.            — Он… Он великолепен… Ни в коем случае не лучше тебя, но… — Тревельян умолк, потеряв нить своего бессвязного лепета; не в силах оторвать глаз, он продолжил: — не удивлюсь, если он был твоим главным любовником...            Музыка вдруг ускорилась, высокие звуки ситара отзвенели безумным ритмом. И руки юноши ушли в стороны, расправив струящиеся крылья. Он закружился, вновь утонул в шёлковом пламени. И когда вынырнул — появившиеся из неоткуда камни горели на теле его россыпью звёзд. И на шее его, так ярко, пылал рубиновый полумесяц.            «Да… — прошептал Павус, зачарованный золотыми узорами живота, что вырисовывал пальцем, — он очень хороший танцор…»            И обрушились вдруг барабаны. Отгремев прощальным громом, внезапно затихли. Погас вновь свет. И ситар отзвенел последние аккорды, провожая поднявшуюся бурю. И когда огни зажглись вновь — три фигуры выросли недвижимыми статуями перед возвышением с юношей.            Тишина повисла на несколько долгих секунд. И не возникло за ней ни возгласов, ни оваций. Лишь оглушительный шум и звон золота, блестящим градом хлынувшим отовсюду. Деньги полетели под ноги танцоров — монеты и камни, жемчуг и драгоценности. И вдруг — в одно мгновение всё стихло.            Тревельян поднялся, нежно спустив голову Павуса себе на бёдра. С новым блеском загорелись его глаза. Там, на возвышении, юный господин что-то шепнул рабу. И через мгновение протянул ему роскошное бриллиантовое ожерелье с собственной шеи.            Танцоры не двигались, казалось, даже не дышали. Застыв в изумительных позах, все они показались вдруг мраморными статуэтками рядом с подошедшим к ним слугой. Он был выше их почти на две головы. Сильные руки опустили на шею тяжёлое колье. И скрылись горящие рубины под блеском огромных бриллиантов на золотой цепочке.            — Похоже, пришло время выбирать фаворита, — с улыбкой сказал Тревельян, и пальцы его вплелись в волосы Дориана. — Прости, я не надел никаких драгоценностей. Но если бы надел…            — Тоже бросил бы их под его ноги? — фыркнул внезапно Павус, не поднимая на Инквизитора глаз.            Тревельян усмехнулся, перебирая меж пальцами тёмные волосы. Он не смотрел на Дориана, увлечённый происходящим в зале, но без труда мог представить сейчас его лицо. Преувеличенно насупленные брови, горящие дерзостью глаза, возможно игривую улыбку, потерявшуюся в уголках губ. Да, он видел это лицо много раз. И совершенно точно знал, что следовало сейчас сказать.            — Ты слишком категоричен… Он, конечно, неплохой танцор, но едва ли столь же грациозен, как мой любимый. Он хорошо сложен, но мой любимый просто великолепен. Да, возможно, на него приятно смотреть…            — А от меня же невозможно оторвать глаз… — промурлыкал Павус, широким движением руки лаская низ его живота. — Какая же неприкрытая лесть…            — О нет, это чистая правда, моя милая лилия!.. Кто посмеет тягаться с тобой в любых достоинствах?.. Глупец, да и только!..            И он низко и тихо рассмеялся от того, что Дориан вдруг впился в его бок ногтями, зашипев ругательства. Потом, правда тут же отпустил и поцеловал его чуть выше пупка.            — Ты идиот… Полный и безоговорочный... И я идиот, раз ты мне так дорог… Инквизитор расчёсывал пальцами его шелковистые пряди и улыбался. Улыбался в ответ Дориану, что в мыслях его теперь просиял, и разгладились его брови и ярче заблестели глаза. И всё, наверное, так и было бы на самом деле. Если бы танцор с алыми крыльями не поднялся сейчас на возвышение.       Девушки удалились, синхронно и зеркально пройдя полукругом. Юноша же, прежде поклонившись так низко, что бриллианты звякнули о пол, стоял теперь в шаге от молодого господина. И, слава Создателю, что никто в этом зале так и не распознал их маленькой игры.            Быстрым движением изящных рук, он сорвал с себя вуаль, и тряхнул головой расправляя блестящие волосы. И господин перед ним, больше не скрывая рвущейся наружу улыбки, вдруг захлопал в ладоши, глядя на него снизу вверх. Лицо его засветилось, и он даже дёрнулся вдруг, точно желая взять юношу за руку. Но танцор что-то сказал, и тот что-то ответил, и Демис, оказавшийся совсем близко, задвинул вдруг ширму, скрывая их от посторонних глаз.            И внезапно видение поплыло. Смазались краски, и растянулись балдахины, подсвечники-лотосы, ковры и подушки. Двинулись стены, сузилось пространство. И три яркие свечи загорелись вдруг над их головами. И вспышка красного цвета возникла следом. Вспышка, принявшая очертания взметнувшихся крыльев танцора, оседлавшего юного господина.            И вдруг всё оборвалось.

~

           Потрескивал затухающий камин, ползали блеклые тени на потолке просторных покоев. Дориан, вдруг перекатившийся на живот меж ног Тревельяна, сверкнул яркими звёздами серых глаз. И очаровательная улыбка расплылась вслед за долгим поцелуем в низ золотистого живота.            — Если ты помнишь, мне было кое-что обещано, — проговорил он, медленно опуская голову ниже, — держите ли вы своё слово, лорд Тревельян?..