Опасайся своих желаний, маленькая змейка

* * *

      — Милорд, потерпите! Я почти закончила… — промычала целительница, — осталось совсем чуть-чуть… Теперь снова выдохните.       Он послушно выдохнул, и она, ловко перехватив бинт, с силой сдавила его живот.       — Знаете, леди Грин… Я начинаю разделять повальное недовольство корсетами… — закашлялся он, приподнимая руки.       Женщина тут же пропустила под ними бинт, и он вдруг дёрнулся, на вдохе зашипев сквозь зубы.       — Тише-тише… — запричитала она, ускоряясь, — сейчас станет легче…       И Инквизитор, лишь поморщившись, до побеления костяшек стиснул кулаки. Он сидел сейчас на узкой койке, уперевшись локтями в колени. Голова его была опущена, и растрёпанные, чуть вьющиеся волосы закрывали его сильно бледное лицо. Он был обнажён по пояс, и главная целительница замка леди Грин туго перебинтовывала его израненную спину.       — Насколько там всё плохо?.. — спросил он, когда боль чуть поутихла, — ужасно или ещё хуже? Хотя куда уж…       — Всегда есть куда хуже, милорд... Хоть ваши раны и прорезаются, стоит мне их заживить… — пропыхтела она, наклонившись и пропустив бинт по его груди, — но хорошего-то больше!.. Мне удалось полностью исцелить ожоги, да и примочки из эльфийского корня частично сняли воспаление…       Вдруг она осторожно положила свою мозолистую руку на его плечо и сочувственно улыбнулась. И какая-то странная и тёплая волна спокойствия расплылась по телу от этого касания. Каким-то убаюкивающим стало вдруг шумное дыхание этой толстой женщины, и какими-то лёгкими и оптимистичными почудились её слова. Словно и не было теперь никакой кошмарной, сочащейся кровью и чистой магией раны. Не было этой постоянной режущей боли. Не было этих бинтов и сильного запаха спирта. Словно всё растворилось и померкло под жёсткими руками — ни страха, ни ужаса, ни крови — лишь простая ссадина самой ужасающей формы.       — Воля Создателя на то, что вы выжили, милорд, — сказала она и убрала руку, продолжив забинтовывать его, — настоящее чудо… Подумать только! Вы же очутились в самом центре взрыва!.. Поразительная стойкость и крепость здоровья! Вы большой молодец и отлично держитесь!.. А что до ваших ранений…       Голос её на мгновение дрогнул, и вместе с ним замерли и её опытные руки. Усилием она продолжила, перейдя отчего-то на полушёпот:       — Я, признаться, впервые вижу подобное… Эти порезы… Столько крови… Ох, простите меня, милорд. У меня внутри всё выворачивает от этой магии… Ужасно, просто ужасно. Какой кровожадный безумец будет творить такие заклинания?..       — Не преувеличивайте, леди Грин, — ответил он, вдруг улыбнувшись, — это заклинание было самым скучным.       — Создатель, сохрани… Даже без Корифея вы найдёте способ себя искалечить...       Он сдавленно рассмеялся, от боли чуть дрогнув в плечах. Тревельян поднял голову и ловким движением откинул волосы назад. И случайная, чуть глуповатая, но такая прелестная улыбка сияла сейчас на его мертвецки-бледном лице. Словно нелепый, застывший на тонких губах смешок. И никто в замке не удивился бы этой его улыбке…       Ведь никто и никогда и не ждал от него ничего иного... Его желали видеть и видели человеком весёлым и исключительно лёгким, точно не тронутым в жизни собственными печалями и горькими сожалениями; его видели героем. Без страха и упрёка! Без боли и страданий… Он был живым олицетворением надежды и тепла. Он был защитником, был символом света. Точно солнце, не гаснущее под натиском тьмы. Не мрачнеющее, никогда не заходящее, всегда ослепительно яркое солнце.       И, о, Создатель, как ошиблись бы они, не удивившись…

~

      Лазарет Скайхолда представлял собой небольшой по ширине, но очень длинный зал с высоким сводчатым потолком. По голым и серым стенам его стояли деревянные койки, отделённые друг от друга шторками-простынями; большая часть из них пустовала. После окончания войны, слава Создателю, серьёзно раненых в замке не появлялось, и все обитатели его практически позабыли уже и вид крови, и страдания, и что-либо ужаснее утреннего похмелья…       Сквозь небольшие окна в полупустой зал просачивался сейчас тёплый и жёлтый, почти что золотой утренний свет, и в косых столбах его, пронзающих воздух, танцевала и кружилась блестящая пыль. Тревельян, рассматривавший что-то у дальней стены, вдруг вздрогнул то ли от боли, то ли от холода, окутавшего его обнажённый торс. Хоть поздний май цвёл и щебетал, но сегодняшнее утро после грозы, ушедшей глубоко в ночь, выдалось на удивление холодным.       — Сегодня прохладно, — заметил он от скуки и подавил зевок, — вам не холодно?       — С чего бы? — буркнула женщина. — Солнце скоро разыграется. Я не тепличный цветок, милорд… Да и это разве холод? — после мгновенной паузы продолжила она. — Вот помнится настоящий холод застал нас в холмах Эмприз-Дю-Лион, хо-хо! Тогда солдаты просто взвыли и я…       Она начала какой-то длинный рассказ, всё продолжая и продолжая бинтовать его. Тревельян же не услышал ни единого слова. Взгляд его отчего-то ушёл вдаль, рассеялся и потерялся. И странные мысли окутали его голову теплом воспоминаний.       «Тепличный цветок...» — сам того не заметив, повторил он полушёпотом.       И образ, отпечатком памяти, возник следом. В Оствике, далеко на юге, у них был зимний сад. Инквизитор вспомнил вдруг высокие тепличные своды и вспомнил стеклянные крыши с металлическими перекладинами. Вспомнил иней на окнах и морозный воздух, сочащийся из забитых щелей. Вспомнил узкие проходы меж горшками и клумбами, удивительно зелёные и живые листья, запах земли и аромат цветов…       Ярких, нежнейших бутонов, страдальчески цветущих под ледяным светом зимнего солнца. Идеальных орхидей, солнечных нарциссов, крупных шапок пионов, гортензий, сочных астр и поражающих своим изяществом лилий.       

Лилии были его любимыми.

Нежные, пьяняще сладкие, необъяснимо особенные, вечно вымерзающие и капризные лилии.

      Леди Грин всё говорила и говорила что-то. Холод покалывал кожу, и редкий сквозняк гулял в распущенных волосах. Май цвёл и щебетал. Но как же он скучал по тем замёрзшим лилиям.       Он прикажет посадить их. Непременно! Он прикажет засадить целый сад белыми лилиями! И они до боли в ногах будут гулять по нему, предаваясь его холодным воспоминаниям.       Они.       — Готово! — вдруг вырвала его из мыслей леди Грин.       Она закончила перевязку и заправила край бинта на боку. Женщина обошла кушетку и подошла к тумбочке, стоявшей здесь же.       — Избегайте физических нагрузок, пейте больше воды, — бросила она, стоя к мужчине спиной, — если боли вернутся, примите этот отвар… — она нависла над тумбочкой и что-то записала на бумажке. — Вот, держите. Покажете Дотти.       — Спасибо, леди Грин... — задумчиво ответил ей Тревельян, принимая записку.       — Ах! Я совсем забыла! — воскликнула она, вдруг бросив взгляд куда-то в сторону. — Вы всё равно пойдёте к Дотти, лорд Тревельян… Можете передать ей, чтобы она увеличила дозу медицинского лириума? Она поймёт… А то я совсем закрутилась с этими похмельными! Ужасно! Просто ужасно! Ничего не успеваю! Мне пора бежать!..       — Конечно, леди Грин, — ответил Инквизитор с милой улыбкой, — с радостью сменю бразды правления на работу посыльного.       — Вы просто чудо! — воскликнула она напоследок и тут же скрылась за шторками, так и не оценив всей его нелепой прелести.       Тревельян проводил её взглядом и, засунув рецепт в карман, медленно поднялся с кушетки. Ноги его чуть дрожали, и мышцы ужасно ломило, а непривычная сдавленность торса сильно ограничивала движения. Но отлёживаться и страдать было некогда. Перевязка была закончена, и теперь его ожидало быстрое совещание с Жозефиной и решение какого-то очередного срочного вопроса, но только после решения вопроса срочнейшего и квазисрочного перед всем этим. Стиснув зубы, он перекинул через плечо оставшиеся от рубашки лохмотья и направился искать Дотти.       Пройдя через весь зал, он приблизился к высоким стеллажам, стоящим коробкой. То были аптекарские шкафы. В центре этой импровизированной комнаты был длинный стол с обилием разномастных склянок, банок, колб и трубок; на полках склянок было в десятеро больше. Половина лекарств мира стояло в этих шкафах. Их сильный запах висел тут сладковатой и едкой пеленой спиртовых испарений, и голова уже начинала кружиться и подступала тошнота.       Тревельян украдкой заглянул внутрь, чуть улыбнувшись краешками губ. За столом стояла миловидная девушка в длинной и белой мантии, видимо — та самая Дотти. Он уже хотел было позвать её, как вдруг уха его коснулось тихое пение, похожее скорее на бессвязное мычание. Он невольно прислушался, отчего-то не желая прерывать её. Песня была самой обычной — что-то из многочисленных героических баллад. Интереснее была сама Дотти, которая, казалось, была столь увлечена своей работой, что вовсе не замечала не только Тревельяна, но и ничего вокруг. Она что-то то смешивала, со звоном стуча склянкой, то наблюдала за этим, поднимая пробирку на уровень глаз, то вдруг бросалась что-то писать, нависая над столом и чиркая пером по жёлтой бумаге. Её жидкие волосы лезли ей в глаза, и она то и дело сдувала их, на короткие мгновения открывая розоватое лицо. Все выдавало в ней исключительную увлечённость и любовь к своему странному и сложному делу.       Инквизитор замер, почувствовав какое-то странное и мимолётное тепло, разлившееся под сердцем. Что-то чарующе знакомое было в её виртуозных и местами рваных движениях, в её увлечённой улыбке, сквозь прикушенную губу, и в её богатейших знаниях, коими она сейчас так ловко оперировала.       — Уже бросаетесь на молоденьких медсестричек, лорд Тревельян? — неожиданно послышался голос из-за спины, — мне стоит начинать ревновать?       — А вы ещё не начали? — усмехнулся Инквизитор, узнав этот властный, слегка надменный тон.        Неуловимое тепло развеялось, и он мысленно одёрнул себя, не желая показывать то задумчивое состояние, в которое его так упрямо клонило все утро.       — Какое упущение, уважаемая герцогиня...       Она подошла со спины. Высоко и изящно держа подбородок, сложив ладони под грудью, она выглядела истинной аристократкой. В том, как она держала себя, не было ни единого изъяна, точно каждый жест свой и каждый шаг она делала в точности, как того требовал герцогский этикет. Но детали слишком бросались в глаза. Одета она была в тончайший вишнёвого цвета шёлк, чрезмерно оголявший тонкую шею, ключицы и линию изящной груди. У неё почти не было украшений, лишь рубиновые серьги в форме полумесяцев. И чёрные, красиво вьющиеся волосы её не были собраны в сложной причёске. На красивом и узком лице её держалась багрово-алая полуулыбка, и хитрые чуть прищуренные глаза отдавали каким-то глубоко карим, почти что чёрным блеском.       Да, она была красива. По-разбойничьи прекрасна. И, вероятно, она была самой свободной герцогиней из всех, позволяя себе выглядеть, как пиратка.       Инквизитор обернулся к ней, держа на лице приятную по всем параметрам улыбку, и приветственно склонил голову.       — Не считаю ревновать вас чем-то необходимым. Это же так мелочно. Плюс, от ревности бывают морщины, — улыбнувшись, сказала она и остановилась перед ним. — Доброе утро, лорд Тревельян. Если, конечно, вы сможете его таковым назвать. Всегда начинаете его со шпионажа? Нет, не отвечайте. Люблю загадочных мужчин…       Она протянула ему свою тонкую руку.       — Доброе. Шпионаж, увы, только по большим праздникам. Обычно предпочитаю сразу посылать убийц, — усмехнулся он, взяв её пальцы; он легко коснулся её нежной кожи губами, не сводя глаз с её лица. Аннели на мгновение улыбнулась чуть шире, но не опустилась до кокетства, безупречно отыграв холод и формальность. Тревельян также остался в рамках дозволенного. — Что привело Вас сюда? — наконец спросил он, отпустив её руку.       — Я здесь за лекарствами для отца, — почти сразу ответила она, — его всё ещё мучает болезнь. Врач обещал, что всё пройдет само собой, но герцог всюду видит убийц, заговоры, продажных слуг и прочее... — уголки её губ дрогнули, и черный взгляд на мгновение скользнул куда-то в сторону. — Поверьте мне, если бы его действительно хотели убить, то сделали бы это ещё очень давно.       — Передайте отцу, что я могу приставить к нему вооруженную охрану, и, если герцог пожелает, наша лучшая целительница вылечит его кашли.       — Отец не терпит всякого рода… магическое вмешательство… Но благодарю вас. Более того, было бы кощунством беспокоить ваших целителей. Им сейчас хватает работы… Как и по-настоящему раненных.       Аннели оглядела зал, цепляясь взглядом за больничные койки. Как бы ни старалась она сохранить внешнее спокойствие, но тень волнения всё же мелькнула в смоляно-черных глазах и теперь поджатых губах. Образ бесчувственной герцогини давался ей легко, но сохранять его долгое время, она пока что, увы, не умела.       — Как вы, лорд Тревельян? — неожиданно спросила она, бросив на него обеспокоенный взгляд. — При дворе ходят самые разные слухи… В основном все сводятся к тому, что вы сильно пострадали в результате… инцидента. Обещайте никому не говорить, но я волновалась о вас.       — Вы удивительно чувствительны… — улыбнулся он, — благодарю за беспокойство. Моё состояние стабильно улучшается, так что нет причин для…       Он запнулся, вдруг почувствовав на себе пытливый взгляд Аннели, которая медленно стала обходить его кругом, рассматривая все мелкие раны.       — Правда, всё не так ужасно, как оно может показаться на первый взгляд…       — Это уже не вам решать, — ответила она.       Её взгляд почти ощутимо скользил по его торсу, цепляясь за каждый намёк на царапину. Девушка шагнула ближе, теперь оказавшись совсем рядом. То ли она действительно была обеспокоена его состоянием, то ли просто идеально играла роль — Тревельяну всё равно было приятно. Даже какая-то внутренняя важность затеплилась в его груди, от неожиданного акта почти наверняка искреннего волнения.       — Как вы могли допустить это… — прошептала она себе под нос каким-то укоризненным тоном, заметив странный глубокий порез выше локтя.       — Не делайте трагедии на пустом месте, леди Аннели, — ответил он, улыбаясь уголками губ, — в боях бывало и гораздо, гораздо хуже. С магией такое случается. Никто не застрахован от ошибок и нелепых случайностей. Иногда они фатальны, но риски имеются в каждом вдохе — вдруг он окажется последним. Что теперь — не дышать?       — Одно дело подпалить брови, а другое исполосовать себя до потери сознания. Нелепые случайности не приводят к такого рода… ранениям, — продолжила она из-за его спины. — Вы уверены, что дела обстоят так, как вы говорите? В Неварре мы когда-то посещали старинный некрополь… Тевинтерский… Я могу ошибаться… — её голос перешёл на полушёпот, — кровь поступает сквозь бинты… простите, должно быть мне просто кажется. Он было хотел что-то ответить, но вдруг вздрогнул от болезненного укола — она мягко коснулась его где-то под лопаткой, но тут же одёрнула руку.       — Простите… — она замолчала на несколько долгих секунд, рассматривая тёмные пятна, — эти очертания так похожи на те руны, вырезанные на мумиях рабов… Все-таки я ошибаюсь. В голове не укладывается сила, сотворившая с вами такое…       — Я могу объяснить, если желаете…       — Легендарный Инквизитор, победитель Бреши, — продолжила она, словно бы говорила сама с собой, — Вестник Андрасте, если угодно, и заваливается в собственный замок, истекая кровью… — она медленно обошла его с другого бока, продолжая рассматривать мелкие раны. — Что, а главное кто способен на такое?       — Всего лишь последствия одной роковой ошибки, не будьте столь подозрительны…       — Но сами подумайте. Вы были там одни. Никто ничего не видел, никто ничего не знал. Не прошло и часа, как мы закончили совещание, и вдруг даже то, что вы дышите, целители называют чудом. Так что произошло?       Она остановилась напротив него. Её лицо приобрело серьёзное выражение, багровые губы поджались, а узкие брови напряженно скривились.       — Может вы пока не привыкли, но все же вы — народный герой; персона, жизнь которой по ценности стоит кряду с императорскими, — сказала она, глядя ему в глаза. — У всех есть враги, лорд Тревельян. И чаще всего они прячутся среди самых близких нам людей.       — Я уверен, что это была случайность... — ответил он; слова дались ему на удивление тяжело, словно бы застряв в горле вязкими комьями. — Вы не можете судить о произошедшем, не зная всех подробностей…       — Я знаю достаточно, и люди знают, — в её глазах блеснуло что-то нехорошее. — Когда вы выясните причину произошедшего, все будут на Вашей стороне... Я буду, милорд. Рассказать Вам, о чем шепчутся все от слуг до высших чинов? Больше похоже на покушение, чем на рядовое изучение заклинаний.       — Вы не правы… Излишняя гордость и самонадеянность — вот моя вина…       — Но ваша ли?       — Милорд Инквизитор! — раздался вдруг голос Дотти, заставив обоих обернуться, — простите, я, должно быть, вас не заметила… Простите… Что Вам угодно?       Тревельян шумно выдохнул, одновременно натягивая на лицо выдрессированную улыбку. Он разберётся со всем этим позже. Подозрения, слухи, заговоры. Почему он не любит возвращаться в Скайхолд? Вот почему.       Дотти, суетливо улыбаясь и неряшливо принимая из рук Инквизитора записку, удалилась вглубь коробки шкафов, ища нужный отвар. Герцогиня же, уточнив у неё что-то в расположении склянок, сама вызвалась найти нужное лекарство, оставив Тревельяна одного.       Тем, если честно, лучше для него. Аннели нравилась ему, но что-то странное теперь витало в мыслях при взгляде на неё. Что-то тяжёлое, оседающее где-то в груди и мешающее здраво рассуждать. Словно какая-то застывшая эмоция, которую никак не удавалось поймать и по-настоящему испытать, и пережить.       — Вот нашла! Эльфийский корень, рассветный лотос и эмбриум… На вкус отвратительно, но у крыс даже кости сращивает! Вы быстро поправитесь, не волнуйтесь, — протараторила Дотти.       Она подошла к нему и протянула темного цвета бутылек, закупоренный бурой пробкой. Инквизитор принял его, сдерживая себя от вопроса про крыс.       — Благодарю вас, леди… Дороти? — сказал он и заметил, как она вдруг смущённо опустила глаза, за мгновение покраснев. — Ах да! У меня для вас послание от леди Грин… Надеюсь, я правильно его запомнил... Она просила увеличить дозу лириума, обещала, что вы поймёте.       — Да-да, конечно, милорд, спасибо, — она часто закивала, — я поняла… Медицинский лириум… — она отошла к своему столу и стала что-то записывать. — Ох… бедный, бедный магистр… — прошептала она себе под нос.       Тревельян, обычно не заметивший бы этого, вдруг вздрогнул, словно всё тело его поразила молния. Неприятный холод тут же пробежал по затылку и хлынул вниз по спине. Странное напряжение вмиг сковало мышцы, и он сделал глубокий, почти судорожный вдох. И сердце его почти не билось.       — Простите… Вы что-то сказали? — выдавил он из себя, чувствуя странную металлическую тяжесть под языком.       — Ох ничего, лорд Тревельян! Мысли вслух! — воскликнула она, нависая над столом. — Просто… не каждый день случается такое, что приходится давать пациентам чистый лириум, — она отложила записку в сторону, не поднимая на Инквизитора глаз, — Леди Грин должно быть совсем отчаялась…       Мысли мужчины разом вспыхнули ярким вихрем и тут же пропали, оставив его в странной пустоте. Сердце зашлось чаще, теперь отдаваясь в ушах гулкой пульсацией. Он застыл в оцепенении. Тысячи слов вертелись на языке, но ни одно упорно не желало вылетать.       — Вы что-то знаете?.. — тихо спросил он, чувствуя, как начинает запинаться, — что-то о состоянии магистра?..       — Почти ничего, милорд, — также тихо ответила Дотти, — возможно, вам стоит поговорить об этом с леди Грин... Я лишь сделала выводы… прошу, только не говорите ей ничего!       — Хорошо… спасибо… — машинально ответил он, глядя в никуда.       Удушливый жар объял горло, и неприятная ледяная дрожь проползла по органам, скрутив живот. Он будто бы завис, чувствуя, как мысли рассеиваются и теряются, всё сильнее погружая его в пустоту. Тревельян не хотел об этом думать. Не мог. Не мог представить, чтобы с ним что-то было не так.       — Лорд Тревельян? — раздался голос Аннели.       Он до боли закусил внутреннюю часть щеки, переводя на неё взгляд. Держать лицо. Что бы он ни чувствовал.       — Мы можем идти. Проводите меня до тронного зала? — на её лице вновь взыграла улыбка, так дополняющая её извечный образ, — или до Южной башни… — чуть прищурившись, Аннели прошла мимо него, зажав в ладони небольшой пузырёк.       — Это… концентрат веретёнки… — прозвучал голос Дотти; девушка будто говорила сама с собой, глядя вслед герцогине сквозь упавшие на лоб волосы, — не больше пяти капель…       — Что, прости? — резко спросила Аннели, чуть обернув голову.       Какая-то властная сталь обожгла её голос, сделав его твёрдым и надменным.       — Ох простите! Я… Я лишь хотела предупредить о побочных эффектах… Нельзя превышать дозировку, иначе...       Не дослушав её, герцогиня кивнула, поджав губы, и двинулась дальше.       Они вышли из больничного крыла. Высокие двери вывели их в длинную галерею, тянущуюся вдоль восточной стены. Всё ещё косое рассветное солнце мгновенно ослепило их, но вскоре глаза привыкли, и сквозь широкие галерейные арки им открылся далекий горный пейзаж. Бледные и заснеженные верхушки мерцали золотым переливом, солнце висело прямо над ними, лаская ярким светом горбатые хребты. От вида захватывало дух. Холодный воздух струился сквозь открытые арки галереи и щекотал кожу, принося запах свежести и лишь немного сырости, напоминавшей о недавней грозе.       Они шли медленно. Общий звук их каблуков отлетал от стен и эхом отдавался в высоких сводах. Герцогиня держала Тревельяна под руку, аккуратно прижимаясь к его плечу. Оба молчали. Это была не гнетущая тишина, но наоборот необходимая. По крайней мере для Инквизитора, отрешённо рассматривавшего далёкие горные просторы.       Несмотря на внешне задумчивое и какое-то посмурневшее состояние, мысли совершенно покинули его голову, оставив какое-то странное, преломлённое ощущение пустоты. Ему было и странно, и одиноко, и грустно и как-то неимоверно скучно, но, в то же время, он не чувствовал абсолютно ничего.       Галерея всё тянулась и тянулась, однообразными колоннами и арками сопровождая их до своего конца. Она находилась на уровне второго или третьего этажа, и под ней уже стали вырисовываться знакомые очертания внутреннего двора со своими выдолбленными телегами колеями, блестящими лужами, кривыми и неказистыми строениями и сиреневыми кустами, цветущими как никогда обильно и пышно. Чуть поодаль начинался сад. Люди внизу — в основном слуги, солдаты и торговцы — суетились и бегали, что-то бесконечно передвигая, распаковывая и упаковывая обратно. Скайхолд наконец-то просыпался.       — Все-таки все замки одинаковы, — заметила Аннели, будто бы между делом решив озвучить свои мысли, — есть незначительные различия, но всё одно. Все бегают, суетятся, бесконечно шепчутся, пьянствуют и спят. Ничего интересного.       — Иногда, правда, кто-нибудь взрывается, новость прокатывается волной и плавно сходит на нет, — ответил Тревельян, — интересно, претенциозно и очень шокирующе.       — Уже готовы к купанию в лучах всеобщего обожания и сожаления? Все любят жертв обстоятельств, лорд Тревельян. А жертв покушений все просто боготворят… — она тихо рассмеялась, взглянув на него с каплей сочувствия. — Вам не обязательно появляться при всех. Вы могли бы переждать суматоху… Мы могли бы… Вид на водопад из моих покоев просто прекрасен, знаете ли.       — А вы хотели променять его на барельефы, — усмехнулся он, глядя на отдалённые верхушки гор. — Когда-нибудь я покажу его вам вблизи... Там чудесно. После маскарада возможно…       — Это приглашение, лорд Тревельян? — кокетливо спросила она, но тут же переменилась в голосе. — Призываю вас быть осторожнее в подобных замечаниях. Все местное общество из корсетов готово выпрыгнуть, лишь бы узнать кого вы выберете в спутницы.       — Правда? Им действительно так скучно? — буркнул он и обернулся к девушке, встретившись с ней взглядом.       Быть центром всеобщего внимания все ещё было достаточно необычно для него. Если во время войны он мог убедить себя в том, что его популярность среди народа напрямую связана с мольбой на спасение, то после её окончания, роль всеобщей потехи и объекта самых сальных слухов его ни капли не прельщала, но напрягала и тревожила. В частности, слухов о спутницах. Весь замок, да что там, весь Тедас обсуждал теперь, казалось, лишь одну единственную, никому не надоедающую тему. Хоть Жозефина и Леллиана отчаянно боролись с этим, но абсолютно каждый теперь думал над тем, как удачнее его женить.       — По правда сказать… — продолжил он, — я ещё не определился насчёт этого маскарада… Всё ещё отчаянно ищу повод его не посещать.       — Nur ein toter lehnt mich ab, — она усмехнулась, вздёрнув тонкие брови. Тревельян лишь улыбнулся и затем снова отвёл взгляд. Внутренний двор шумел, кричал и стучал, возможно там происходили самые интересные вещи в мире, но Инквизитору до того не было никакого дела. Тихий и безмолвный сад, малая часть которого виднелась с галереи, вдруг захватил его рассеянное внимание.       Розовый цвет пионов пестрел на фоне луж и грязи. Багрянец роз разгорался в отдалении тёмным пожаром. Мужчина вдруг почувствовал, как на мгновение сбилось его дыхание, и как что-то кольнуло в груди, мучительной тяжестью расползаясь в животе.       — Пойдёте внутрь? — голос Аннели заставил его обернуться.       Галерея закончилась, и они уперлись в тяжёлые двери. Тронный зал был за стенкой, и гул голосов просачивался сквозь мелкие щели. Они остановились.       — Не думаю, что у меня есть выбор... — шумно выдохнув, ответил он, бросая последний взгляд на опустевший далёкий сад.       Зал встретил их тихим скрипом тяжёлых дверей и резко воцарившимся безмолвием. Казалось, все пусть пока немногочисленные взгляды в один миг устремились на Тревельяна, навалившись на него тяжестью излишнего внимания. Затем пополз шёпот. Тихий, нескончаемый гул от которого невозможно было сбежать. Инквизитор прикусил внутреннюю сторону щеки, силой удерживая на лице необходимую улыбку.       Людей было немного, но каждый шептал о какой-то ужасной трагедии. Каждый намекал на кровавое покушение. Каждый пускал слухи о виновных. Каждый врал о нём.       Тревельян всеми силами старался не замечать голоса вокруг, старался избегать ненужных встреч, приветствий, он старался даже не смотреть на людей. Всё, чего ему хотелось — поскорее отсюда уйти. Сбежать и желательно никогда не возвращаться. Он хотел ни то раствориться сам, ни то растворить всех остальных, лишь бы хоть на секунду перестать чувствовать на себе тяжёлые взгляды. Несмотря на вымученную улыбку, внутри у него все неприятно сжималось и липло, и пустота в мыслях начинала разрастаться, вновь рассеивая его внимание.       Герцогиня вдруг сильнее вжалась в его плечо. Легче от её поддержки не стало, но хотя бы ощущения стали не такими противными.       Так они прошли до центра зала, когда Инквизитора неожиданно позвал знакомый щебечущий голос. Он обернулся, с пару секунд ища девушку глазами. Это была Жозефина, посол Инквизиции и его верная подруга, вечно тонущая в золотых рукавах собственного платья. При виде него она всегда улыбалась чуть шире необходимого, и Тревельяну хотелось улыбаться ей в ответ.       — Доброе утро, милорд Инквизитор, — подойдя ближе, сказала Жозефина и сделала протокольный реверанс. — Guten morgen, признанная герцогиня Сартори, — она улыбнулась девушке. — Милорд, вы и представить не можете, как я рада вас видеть… — добавила она вполголоса, — вы всех ужасно напугали…       — И вам, леди Жозефина, — улыбаясь, Тревельян приветственно склонил голову; он чуть наклонился к ней и одними губами прошептал: — уведи меня отсюда... Улыбка Жозефины чуть дрогнула, но удержалась на лице. Глядя Тревельяну в глаза, девушка незаметно кивнула и ловко сменила тему:       — За время вашего отсутствия накопилась масса дел, милорд, — она зашелестела бумажками на своем планшете, — у меня был список… должно быть остался в кабинете… не суть. Хорошо, что я вас встретила, сможем раньше начать, — заключила она, словно бы оживившись.       — Вы решили его добить, леди Монтилье? — возразила вдруг Аннели, изогнув тонкую бровь. — Лорд Тревельян нуждается в отдыхе…       — Вы предлагаете свою помощь, ваше высочество? — не теряя улыбки перебила её Жозефина, — если желаете помочь лорду Тревельяну, прошу вас, разберитесь с одной проблемой. Ваш отец с рассвета угрожает нам скандалом. Если позволите, с его слов: «wenn sie ihren knöchernen arsch nicht sofort in meine gemächer bringt!..» и что-то про предателей, убийц, виселицы… или удушье… Прошу прощения, я не запомнила всех угроз.       — На вашем месте, я бы скорее отнесла это к вежливым просьбам, — с неприятной улыбкой ответила она, — обычно герцог не разменивается словами.       На мгновение между ними повисло молчание. Обе смерили друг друга взглядами — испытывающим и раздражённым Аннели и победным и уверенным Жозефина. Уголки губ герцогини нервно дрогнули.        — Но отец прав, я действительно задержалась. Он уже давно должен был принять лекарство... — сказала она, и случайный взгляд её скользнул к дверям, — леди Монтилье.       На прощание кивнув Жозефине, она отпустила руку Тревельяна и повернулась к нему, заглянув в глаза. Герцогиня с пару секунд молчала, словно думая над чем-то, а затем тихо, но твёрдо сказала: «И Инквизитор… gehen sie nicht verrückt, er ist es nicht wert...»       Аннели вздёрнула подбородок и плавно обернулась. Прогарцевать через весь зал, она скрылась в высоких дверях, ни разу не обернувшись.       — Что она сказала? — вполголоса спросил Тревельян, глядя ей вслед.       — Пожелала вам скорейшего выздоровления… — ответила Жозефина и что-то записала кудрявым пером. — Она всё чаще появляется в вашем обществе, милорд, — продолжила она, посмотрев на Инквизитора. — Будьте предельно осторожны. И вы помните, что я говорила про её репутацию?       — Что она «сука-интриганка и разлучница», — он изобразил кавычки, — и нельзя проявлять при ней и малейший намёк на искренние чувства, потому что она снова цитата: «уничтожает всё к чему прикасается»? Я помню, — он усмехнулся. — Все-таки ты слишком много времени проводишь с Лелианой. Аннели не так плоха, как о ней говорят.       — Потом даже не плачьтесь мне, что я не уберегла вас от придворных интриг... — фыркнула девушка и уткнулась в бумаги, — и, кстати, у вас действительно запланирован ряд встреч… Графиня Шейтлен очень настаивала на личной аудиенции… Наверняка хочет выбиться в фаворитки.       — Куда выбиться? — его бровь подлетела.       (В вопросах касаемо собственного двора он в действительности был как Сэра — ничего особо не понимал, но всегда очень сильно смеялся)       — Ладно, потом расскажешь… А насчет встреч... — протянул он, — мне правда-правда нужно участвовать во всех делах? Я буду носить тебя на руках, если скажешь, что нужны лишь подписи…       — Думаете, я всерьёз допустила бы эту дипломатическую катастрофу? — вздёрнув бровь, она с усмешкой взглянула на него. — Несите меня уже в кабинет, лорд Тревельян...

~

      Они преодолели остальную половину зала, и попали в тёплый кабинет леди-посла. Наверное, одно из немногих «безопасных мест», где Инквизитору была необязательна вечная улыбка. Это была просторная комната между тронным залом и залом военного совета; здесь всегда трещал горящий камин, сильно пахло бумагой и чернилами, и витал едва уловимый аромат шоколадных конфет.       Тревельян любил это место, ровно так же как и ненавидел. Но если любил он его за тепло, уют и возможность обсудить с Жозефиной всё на свете; то ненавидел за извечные попытки той же Жозефины привить ему здесь что-либо кроме отвращения к политике и делам управления. Инквизитор, конечно, честно пытался принимать больше участия в дипломатической жизни Инквизиции, но также честно презирал это всей душой.       Сейчас он раскинулся на гостевом диване, подперев щеку ладонью. Порезы на спине терпимо взвыли, и Тревельян тихо прошипел сквозь зубы, откинувшись на подлокотник. Жозефина же устроилась за своим массивным столом, придвинув к себе стопку бумаг, и зажгла новую свечу. Она ловко перевернула высокую стопку и взяла теперь верхний лист.       — Ну что ж, приступим, — с ухмылкой сказала она, бросив взгляд на закатившего глаза Тревельяна. — Баронесса Фарнезе приглашает вас посетить смотрины её дочери… вежливый отказ. (Что-то отметив, она отложила этот и взяла следующий лист). Орзаммар все-таки высылает нам мастеров для ремонта разбитой люстры… давно пора, она мне нравилась. Так… дальше... Очередное письмо из Тевинтера… Странная гербовая печать, не находите? А, ну да… Уже третье за этот месяц, они удивительно настойчивы. Что ж, поступим также, как они поступали с нами. Отказ, не вскрывая. О! Каменщики прислали счёт за восстановление балкона в зале... Они перила из золота отлили?..       Она быстро пробегала листы глазами, озвучивая скучающему Тревельяну самую суть. Жозефина иногда обращалась к нему с вопросом, но спустя пару секунд сама давала ответ, подробно объясняя почему, например, Инквизиции невыгодно будет приглашать императрицу Селину на приём.       — И ты действительно занимаешься этим целый день? — спросил Инквизитор спустя большую часть стопки и сладко зевнул, — перебираешь письма? А как же «увлекательный мир интриг, слухов и сплетен…» — он покрутил кистью в воздухе в продолжение цитаты, — и ещё хочешь заставить меня заниматься тем же…       — Вы сами вызвались принять на себя часть обязанностей. И нет, я занимаюсь не только ответом на адресованные ВАМ письма, — Жозефина отложила очередной листок, — я знаю всё, о чем говорит и думает Скайхолд. И, между прочим, это правда очень увлекательно.       — Тогда… — начал Тревельян и вдруг замолчал, с пару секунд размышляя над словами, — тогда ты можешь узнать кое-что для меня? Бревна в камине тихо потрескивали, разбавляя скрип пера о бумагу, из общего зала доносились отдельные голоса, вырывавшиеся из общего гула. В кабинете повисло молчание. Жозефина подула на свежие чернила и затем сложила листок.       — Я сделаю всё, что смогу, милорд, — тихо сказала она, спрятав записку в карман платья, — но вы точно уверены? Даже с Вашей репутацией… Если это вскроется, скандала не миновать.       — Нет, я не уверен, — он напряженно потёр переносицу, — поэтому и прошу тебя сделать всё… деликатно.       Жозефина понимающе кивнула и опустила голову. Она продолжила перебирать письма, теперь быстро и молча пробегая их глазами и откладывая в сторону отказные. Тревельян же вытянулся на диване, разглядывая рыжие всплески пламени в камине, тепло от которого приятно окутало его тело, а жар разлился по лицу.       Ленивые мысли сами собой запорхали в голове, отбросив его в те красочные и немного тоскливые обрывки воспоминаний, сердце от которых трепетно сжималось, наполняясь приятной дрожью и лёгкостью. В основном это были яркие моменты из их героических походов, но не те, которые обычно принято рассказывать за кружкой чего-нибудь крепкого, — другие, более личные, отчего-то запомнившиеся, вероятно, только ему.       То ли дело в природной мечтательности и какой-то романтичности его характера, то ли в умении подмечать все необычное, но не легендарные битвы западали ему в душу. Невероятные пейзажи, картины которых он воплощал в жизнь, древние, преисполненные историей сооружения, задушевные ночные разговоры, случайно-прекрасные моменты, красочные растения и будто бы вымышленные животные — вот, что выносил для себя Инквизитор. Из скованных льдом холмов, и бескрайних пустынь, безграничных степей, тернистых северных лесов…        А раньше он ведь и представить не мог, что побывает где-либо кроме Вольной Марки. Лишь самые смелые и возвышенные мечты вели его за пределы Круга, но ничего не сулило их исполнение. Вряд ли он когда-либо расскажет кому-нибудь о бесконечной череде серых дней. О чёрных и длинных ночах, о мокрых щеках и красных от слёз глазах. Никому не расскажет о коротких записках, оставленных рядом с осколком стекла под матрасом. О храмовниках в кроваво-красных плащах. Никогда не расскажет о жёстких руках и криках в ладонь. Ни за что на свете не повторит хриплый, насмешливый голос.       Нет. Никому и никогда. Это не он. Не Инквизитор. Не глава маленького государства, не могучий, непобедимый воин. Он расскажет о красоте. О мире за пределами чародейских башен, о его пожающей вечности, о просторах и захватывающей дух свободе. Он расскажет о драконах, о великанах, о демонах. Он расскажет о павлинах…       О живых, огромных и смешных курицах. Лазурно-синих необыкновенных птицах с великолепными, изящными хвостами и изумрудными перьями. Необъяснимо, но отчего-то именно павлины запали ему в душу из позапрошлой экспедиции.       

Высокомерные, пышные, самовлюбленные, редкие, статные северные павлины.

      Вероятно, всё дело в перьях. Их днем с огнем не сыщешь у торговцев, настоящая ценность, почти королевская забава. Он тогда выцепил несколько — его личное сокровище.       Сжираемое яростным огнём полено снова щёлкнуло, выпустив столб раскалённых искр. Жар, расползающийся по комнате, окончательно объял Инквизитора и погрузил его в сладкое полусонное состояние. Тревельян запустил руку в растрёпанные волосы, перебирая и вытягивая мелкие прядки. Странная и тягучая тоска наполнила его, густым туманом осев в голове.       — Сегодня вы особенно молчаливы... — заметила Жозефина, держа очередное письмо перед глазами. — Что-то случилось?       Перебирая волосы, Тревельян ещё с несколько секунд смотрел, как огненные языки лизали обуглившуюся древесину. Затем, когда красивая полуулыбка, застывшая на его лице, произвольно стала шире, не оборачиваясь к девушке, он тихо прошептал.       — Просто задумался… о самом дорогом, что у меня есть.       Вдруг раздался стук в дверь. Короткий и звонкий, будто бы стучали чем-то металлическим. Жозефина крикнула, но дверь осталась на месте, и никто не вошёл.       Стук повторился — на этот раз чуть дольше и будто бы требовательнее. Тревельян фыркнул и, отпустив прядь волос, сложил пальцы в простом жесте. Дверь чуть приоткрылась, и в комнате раздалось несколько быстрых хлопков. Черная фигура вспорхнула с кольцевой ручки и в пару взмахов крыльями пролетела в кабинет, сев на спинку кресла.       Это был огромный ворон, теперь сложивший крылья и в два янтарно-желтых глаза рассматривавший комнату. Жозефина молчала, глядя то на ворона, то на Тревельяна, который, казалось, если и был удивлен, то вовсе не показывал этого, сохраняя свое положение на диване. В кабинете повисла недолгая тишина, прервавшаяся вдруг громким карканьем, тут же сменившимся каким-то шипением.       — Здравствуйте, Инквизитор, Жозефина, — наконец сказал ворон сдавленным голосом, отдающим гулким эхом, — простите, что без приглашения, надеюсь не мешаю. Мой способ коммуникации вас не сильно смущает?       — Доброе утро, поверьте нисколько, — ответил Тревельян птице, глядевшей на него с кресла. — Я так понимаю, у вас ко мне дело? Так ведь, леди Морриган?

__________

      Весенний сад благоухал. Буйство цветов и запахов было повсюду. Словно бескрайнее цветастое море, оно накрывало с головой, все дальше увлекая по каменной дорожке. Высокое дневное солнце, начавшее клониться к закату, ощутимо припекало, поднимая от сырой и жирной земли густую испарину. Майский воздух — горячий днём и холодный ночью — приятно щекотал кожу. Инквизитор шел вдоль розовых шапок пионов, иногда касаясь крупных и нежных цветов пальцами. Он непозволительно редко бывал здесь, и это было, пожалуй, его главным упущением.       Сад был роскошен, но необъяснимо пуст. В нём не было даже садовников, ни единой души; была лишь тишина, прерываемая редким холодным ветром, и колышущиеся цветы, исключительно для него одного. Ворон Морриган, дождавшийся Инквизитора из покоев, летел впереди, ведя его за собой вглубь сада; он то летел в паре шагов, то улетал на десятки метров, усаживаясь на какой-нибудь камень, или вовсе исчезал из-виду, ныряя в раскидистые кусты.       Инквизитор же послушно следовал за ним. Яркое солнце слепило глаза, заставляя его смешно щуриться сонным котом; золотой блеск гулял в чистых и собранных волосах, красивым переливом делая их ещё более светлыми. Он переоделся, сменил прожжённые лохмотья на темно-синюю просторную рубашку, отдающую цветом ночного зимнего неба; на груди у него блестела золотистая гербовая брошь.       Резная арка тёмного дерева изображала какой-то эльфийский сюжет — переход из одного мира в другой — она отделяла розарий от остальной части сада. Тревельян прошёл под ней, рассматривая потемневшую от времени резьбу; он оказался среди сотен роз. Самые разные, нежные и тёмные, пёстрые и сочные цветы выделялись на черной земле разноцветным пожаром. Ворон каркнул и пролетел вперёд, скрывшись под следующей аркой, Тревельян же отчего-то замедлился, рассматривая сад вокруг себя.       Розовый аромат висел в воздухе, возбуждая какие-то быстрые и лёгкие мысли, тут же рассеивающиеся и исчезающие, не успевая занять его голову. Он шёл медленно, цепляясь взглядом то за один, то за другой цветок, в каждом находя что-то необыкновенно прекрасное. Если бы художник вдруг решил изобразить каждый из них, то каждая картина неминуемо бы стала шедевром.       Вдруг под ногой раздался тихий треск. Он убрал сапог и посмотрел вниз — на дороге, среди размытой пыли лежала сломанная розовая ветвь. Её крупные персиковые бутоны с розовыми прожилками ещё держали свою жизнь и свежесть, словно она и вовсе не была оторвана от куста. Инквизитор поднял её. Нежный, с красноватыми подпалинами цветок отличался от всех остальных, будто выделяясь на их фоне. То ли бутоны были больше, то ли запах сильнее кружил голову, но Тревельян не мог от него оторваться. Прохладный аромат, которым невозможно было насытиться, щекотал в носу, расплываясь в голове сладкой дымкой.       Он поднёс розу к лицу, вдыхая пьянящий запах, а затем будто случайно сорвал небольшой полураспустившийся бутон. Шипы больно впивались в пальцы, и он аккуратно обломил их. Тревельян заправил цветочек за ухо и, отбросив остальную ветвь, продолжил идти, теперь с некоторой тоской рассматривая остальные не сломавшиеся в бурю цветы.       Дорожка подвела его к следующей высокой арке, наполовину заросшей плетьми бурого винограда. Красные листья опоясывали деревянные столбы и переходили в небольшой проход, разбитый здесь совершенно случайно. Тревельян вдруг замер. Ворон за аркой громко каркнул, но он будто не услышал птицу. Что-то необъяснимое тянуло его туда. Приподняв свисающие плети, Инквизитор вышел к поляне со статуями.       Внутри у него всё неприятно сжалось, и тяжёлый ком застыл в горле, раскалённым свинцом стекая вниз по гортани. Огромная, фигурная яблоня с уродливыми и черными от сажи ветвями одиноко и скрипуче качалась на ветру. Серый тлеющий пепел кружил в воздухе, оседая на выжженную землю. Пахло гарью. Тревельян невольно сглотнул и нахмурился, взглядом цепляясь за мраморные статуи, покрытые теперь слоем копоти, за обожжённые цветы и кусты, уныло клонящиеся вниз, за опустошение и одиночество, за тлеющее пепелище.       Вдруг сердце пропустило удар, а затем забилось чаще, быстрой волнительной пульсацией наполнив грудь. Под обгорелой яблоней на пустынной софе лежала неказистая и небольшая коробочка, промокшая и обгоревшая, с съехавшей набок жёлтой лентой.       Инквизитор быстрыми шагами подошёл ближе. Гарь резала лёгкие, а во рту чувствовался неприятный сухой привкус. Раскидистое дерево нависало сверху, тряся закоптелыми ветвями с прожжёнными, пепловыми листьями. В воздухе витало странное — что-то едва уловимое, но необычайно сильное и жаркое — энергетические отголоски огненного шторма. Тревельян чувствовал себя непонятно. Словно разбитым и воодушевлённым одновременно; сотни, тысячи мыслей лезли ему в голову, смешиваясь в единый бурлящий поток, но ни одна из них не представляла ничего серьёзного, будто бы вовсе не принадлежала ему. Инквизитор наклонился к софе и взял коробочку в руки. Гулкое сердцебиение отозвалось в ушах, а перед глазами вспыхнули яркие пятна. Он разгладил запузырившуюся бумагу большим пальцем.       — Что ты хочешь взамен?       Голос серьезный, а в глазах вопрос.       Где шутка, а где правда? Почему ты постоянно издеваешься надо мной? Постоянно играешь? Почему же я чувствую себя так глупо каждый раз, но каждый раз ведусь на твой проклятый бархатистый смех?..       Чего ещё я могу хотеть?..       Всё и ничего.       Вдалеке вдруг раздалось воронье карканье. Тревельян фыркнул и одёрнул себя, отгоняя густую и липкую пустоту, вновь мгновенно возникшую среди бурлящих мыслей; он засунул коробочку за пазуху и развернулся на пятках, ни на единую секунду больше не желая задерживаться здесь.       Каменная дорога уходила всё дальше и дальше, ведя его сквозь густые хвойные ряды. Ворон летел впереди, редко взмахивая широкими черными крыльями и не теряясь из виду. Тревельян шёл за ним в той части сада, в которой, возможно, он никогда и не бывал. Где-то поблизости слышался плеск воды, но сквозь массивные и раскидистые деревья, обступившие дорожку узким проходом, невозможно было разглядеть источник звука. Размашистые туи и колючие можжевельники окружили его, вытягивая вверх свои высокие верхушки и скрывая от него даже оранжевое солнце. Вдруг ворон вспорхнул выше, скрывшись в высоком столбе можжевельника. Тревельян проследил за ним, высоко изогнув бровь.       Оборачиваясь по сторонам, Инквизитор прошёл по дороге чуть дальше и наконец заметил очередной узкий проход. Тёмная и заросшая тропинка, проходившая между грядой серых камней, уходила куда-то в заросли. Тревельян помедлил, но громкое карканье из глубин вернуло его в чувства.       Пробравшись сквозь ветвистые и нестриженные кусты, он вышел на открытое пространство. Свет ударил по глазам, заставив его прищуриться, но уже спустя пару мгновений его взгляду предстало странное сооружение. Из металла и стекла посреди сада выросла громадная оранжерея.       Солнечные блики играли в её редких неразбитых окнах, медные прутья позеленели от времени, и всю её насквозь пронизывали вьющиеся одеревеневшие лозы. Тревельян замер, разглядывая высокое, тоскливое, но необъяснимо прекрасное строение. Тонкие и округлые линии, высокие фигурные окна, изящество и грация — всё было разрушено и разбито, но не утратило своей красоты. Вокруг оранжереи густыми кустарниками цвёл и осыпался белоснежный жасмин; его сладкий дурманящий аромат висел в воздухе густым облаком. За спиной послышались быстрые хлопки. Через мгновение ворон скользнул над головой и пролетел в оранжерею, скрывшись в её раскрытых громадных дверях.       Инквизитор поднялся по зарастающим ступеням и будто в нерешительности остановился, всматриваясь вглубь оранжереи. Солнечный свет проникал сквозь её сводчатую стеклянную крышу, жёлтыми столбами пронизывая воздух и пятнами играя на мозаичном полу. Старые разросшиеся клумбы самых разных форм стояли по стенам в два полукруга, бурная зелень била из них, уходя под самый потолок. Здесь же стояли кресла и шезлонги с низкими столиками, обвитые и окольцованные плющом. Всюду были разбросаны крупные осколки и облетевшие листья; царила атмосфера полной заброшенности. В глаза бросались будто бы разлетевшиеся повсюду статуи птиц; с длинными хвостами и размашистыми крыльями они были целиком выполнены из белого камня, и невозможно было бы отличить их от настоящих, если бы краска не выцвела от времени. Крупные попугаи сидели на металлических перекладинах, на углах клумб, казалось, некоторые даже свободно парили под потолком, подвешенные на мелкие цепочки. Но главным украшением были не они.       В центре находился изящный фонтан. В его круглом мраморным бассейне, в остатках зелёной дождевой воды плавали лепестки жасмина; короткие, когда-то серебряные трубки торчали на дне. Из воды, закручиваясь толстыми кольцами, поднималась огромная статуя змеи с раскрытой пастью. Она серпантином возвышалась над бассейном, замерев в убийственном прыжке; в её сверкающих глазницах находились два самоцвета, а из пасти торчал зелёный бородатый мох.       Тревельян ступил внутрь, осматриваясь по сторонам. Звук его шагов разрушил хрупкую тишину, все это время висевшую в пустынной оранжерее. Казалось, здесь он был единственной живой душой, единственным свидетелем незаслуженно забытого и потерянного места. Было так тихо, что он мог слышать собственное дыхание. Ворона также нигде не было.       «И что теперь?» — негромко сказал он, и голос эхом прокатился по месту. Никто не ответил. Он с минуту подождал, рассматривая заросшие клумбы; и только он хотел повторить, как вдруг раздались быстрые хлопки. Птица слетела откуда-то сверху и уселась на змеиную голову, в два янтарных глаза уставившись на Инквизитора. «Леди Морриган?..» — тихо спросил он, глядя на ворона, начавшего вычищать клювом смолистые перья.       — А вот и вы. Как раз вовремя... — раздался женский голос.       Он эхом прокатился по залу, словно бы исходил отовсюду.       — Согласитесь, замечательное место. Величественное. Эльфы обожали при каждом удобном случае напоминать всем о своей исключительной любви к прекрасному. Одни статуи чего стоят…       — И что им это дало кроме боли и разрушений… — тихо ответил он в пустоту. — Леди Морриган… Вы хотели поговорить?       — Скорее предостеречь, Инквизитор.       От стен отразился громкий и медленный стук каблуков. Морриган подошла со спины и, поравнявшись с ним, остановилась напротив фонтана. Она не улыбалась, но и враждебной не выглядела. Одета она была в своё привычное открытое платье, державшееся на плечах на тонких бретелях, черные волосы были небрежно собраны на затылке, а золотые глаза живо и проницательно сверкали. В руке она держала что-то обёрнутое красным бархатным платком.       — Я весь внимание, — сказал он, не оборачиваясь на девушку.       В воздухе витало странное напряжение. Нехорошее предчувствие закралось в груди Тревельяна, он будто заранее знал, что то, что собиралась сказать Морриган, было просто необходимо услышать.       — В последнем письме я писала про найденную мной книгу, — начала она, глядя строго перед собой, — перевод даётся мне все тяжелее, её практически невозможно читать. Но есть кое-что, что вы обязаны знать.       Её голос был низким, и сама она выглядела совершенно серьёзной. Морриган взяла паузу; она вытянула свободную руку, развернув её ладонью вверх. Ворон, сидевший на голове статуи, встрепенулся и послушно перелетел на неё, хлопая широкими крыльями.       — Предсказание? Наш мир в очередной опасности? Мы должны предупредить людей…       — Инквизитор, — вдруг твёрдо сказала она, — молчите и слушайте. Зная конец, легко поддаться панике. Вы же должны сохранять хладнокровие. Монета уже брошена, и первый ход сделан. Как продолжится игра зависит только от вас.       Тревельян молчал. Слова девушки звучали как плохая шутка, но ни один мускул не дрогнул на её лице. Морриган выглядела спокойной. Ворон на её руке вдруг сверкнул глазами, и громко каркая, захлопал крыльями, будто пытаясь улететь. Несколько перьев сорвалось с его крыльев, но стоило им оторваться, как они тут же вспыхнули пурпурным огнем. Птица забилась сильнее, но в ту же секунду пламя окутало её целиком. Вспыхнув, ворон вдруг замер, теряясь в танцующих языках огня. Но пламя утихло, и птица пропала, оставив на ладони девушки черное кольцо в форме вороньего черепа.       — Если Вы проиграете, наш мир останется невредим, но Ваш мир, Инквизитор. Он обратится в прах. Возьмите это, — она протянула ему раскрытую ладонь, — сделайте свой ход.       — Ваши слова… это абсолютное безумие... — тихо сказал он, глядя в воду фонтана и хмурясь. — Но я верю вам, леди Морриган. Хоть и не понимаю ни слова… Морриган вдруг обернулась к нему, заглянув в глаза. Она будто бы пыталась найти в них что-то спрятанное и потаённое, известное лишь ей одной. С пару секунд она молчала, но затем тихие слова сорвались с её губ, раскалённым клеймом отпечатавшись в голове Тревельяна.       — Грядет Lafnas, Инквизитор. Древняя месть, бурлящая кровь. Вы окажетесь в гуще событий. Будьте сильным. Как бы больно вам ни было, как бы ни жгло пламя Разикаля. Когда правитель станет рабом, а шепчущий север утонет в крови, держите данное в сердце обещание.       Она вдруг коснулась его руки и вложила в неё кольцо; её голос перешел на полушепот:       — Бойтесь рубинового полумесяца, опасность ближе, чем кажется! Яд лжи в горном хрустале, любой ценой не дайте губам коснуться!       Морриган замолчала, оставив Тревельяна в гулкой тишине. Её грудь часто вздымалась от сбившегося дыхания. Инквизитор тоже молчал.       — Возьмите это, — наконец сказала она и протянула ему бархатный свёрток, — я позволила себе переложить вашу закладку. Настоятельно рекомендую изучить это заклинание.       Инквизитор развернул красный платок, в руках оказалась книга. Облупившаяся обложка пачкалась сажей, а страницы пожелтели и обгорели. Он осторожно раскрыл книгу и перелистнул рассыпающиеся листы. Между ними был зажат конверт с красивой подписью в углу.       — Запомните мои слова, Инквизитор. Только Вы можете спасти Дориана Павуса.