Вечная весна

Фёдор что-то усердно записывал на край тетради, карандаш шумел, вырисовывая какие-то буквы, что складывались в знакомые слова, а те в свою очередь, становились предложениями, что должны спасти Гоголя прямо сейчас. До звонка осталось пять минут, а у него ещё впереди два открытых вопроса, на которых он ответа не помнил и вспомнить никак не мог. Благо сосед по парте, а с недавних пор вообще-то друг, выручал его, уже в который раз позволяя списать на экзамене, даже когда варианты были разными. Даже когда варианты были разными, он аккуратно подсматривал в листок Коли, писал ответы в самый край своего листка или тетради и затем незаметно, словно невзначай пододвигал ближе к другу, чтобы тот мог списать. С того самого дня, с той самой прогулки, их отношения изменились, стали теплее. Не сказать, что Достоевский растаял полностью, точнее будет сказать, что таяние его только началось и ещё нужно было поработать, чтобы этот процесс подошёл к концу. Хотя и нынешнее его взаимодействие с ним радовало, Федя не игнорирует, помогает, называет другом, пусть явно смущённо, неловко отвечал на объятья и старался поддерживать разговор, что иногда давалось ему с трудом. А всё потому – Николай мог предположить с уверенностью – что Фёдор очень далёк от социума, не только привычного ему самому. Достоевский рос в холодной и строгой семье, учился исключительно на дому, а друзей, как он позже признался, у него никогда не было. Был лишь ныне покойный брат. Трудно, несмотря на все их различия, не было. У его Феденьки, конечно, характер был тяжкий, временами очень капризный, со множеством границ, апатичный и местами нервный, хотя причин никогда не объяснял. Часто закрывался, теряя нить диалога, но когда подключался, становился очень внимательным и проницательным. А ещё старался быть вежливым и дружелюбным, что не особо вязалось с его крайне закрытым и игривым характером, но очень даже вязалось с его милым личиком и румянцем на щёчках, когда тот старался проявить привязанность. Ему явно было сложно, но тот старался и старания его были искренними. И Гоголь это ценил. Вот уже почти целую неделю они друзья. Настоящие друзья, и это не то, что себе напридумывал Николай, Достоевский сам позволяет обнимать себя в знак приветствия, сам лезет обниматься на прощание, переплетает пальцы, когда поверх его руки ложиться чужая и спрашивает как у него дела. Неловко, но зато очень трепетно, да так, что растроганному Коле постоянно хотелось пищать, и прижать Федю к себе, крепко-крепко, уж очень сильно попытки одноклассника вести себя как подобает не чужим людям его радовали. Такой интерес и тягу к человеку он не испытывал ещё никогда, хотя ему нравилось заводить новых друзей, заводить больше хороших знакомых с которыми он в первое время всегда переживал сброс различных ярких эмоции, но это только на первое время общения, после чувства чуть утихали, и Николай даже немного боялся, что с Фёдором будет также. Однако в общении с ним это никак не мешало, и Гоголь желал получить из дружбы с ним как можно больше, и дать столько же ему. Как раз говоря о "дать" и "большем"... – Ты говорил, что помнишь и даже видел в школе тех, кто избил тебя в тот день. - внезапно спросил Коля, спешно переписывая всё, что успел вычитать из тетради друга. Тот, совсем неожидавший подобного вопроса в столь неуместный момент, вздрогнул и случайно черкнул в свою идеально чистую тетрадь. Затем, конечно же, посетовал хмурый взгляд. – Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? - тихо, чтобы учитель не услышал их, прошептал Фёдор. Голос его выражал его недовольство в достаточной мере. – Я хочу знать кто они. Ты сказал, что они учатся у нас в школе. – Но не во время экзамена же об этом говорить! - уже раздражённо возразил он. Всё ещё шепча. Они продолжили писать молча. Достоевский вновь расслабился, и закончив писать, спокойно ожидал когда Николай закончить списывать, чтобы сдать тетрадь, а пока он делал вид, якобы проверял работу. – Расскажешь на перемене. - униматься Гоголь явно не желал, и под грозный учительский взгляд, и усталый вздох друга, он вновь замолчал. Закончилось. Федя отнёс работы за двоих, от последней фразы брошенной Николаем ему резко стало тревожно. Он слабо понимал зачем тому была нужна эта информация, неужто хотел настучать на них вместо него? Создавать шума он совсем не хотел, особенно в такие странные перемены в общении с родителями. К тому же это скорее всего бесполезно. Разговора об этом по-хорошему надо бы избежать, однако взгляд Коли, пронзительно наблюдающий за его действиями, так и говорит, что тот его ждёт. Он уже почти успел смириться со своей участью и сел обратно за парту, ожидая когда его опять спросят, но благо вовремя подходят другие друзья Гоголя и он даже мысленно благодарил их. — Как написали? - тут же он переключается на подошедших товарищей, к великому облегчению Достоевского. – Посмотрим. - как обычно, уклончиво ответил Иван. Он никогда не говорил о своих ощущениях не до, не после экзамена, иногда Коле даже было интересно, говорил ли он так от того, что боялся получить результат меньше чем он сболтнул, или это было от того, что ему в целом не нравилось делиться своими переживаниями об учёбе. Тургенев учился лучше, чем он с Сашей, получал много пятёрок, иногда даже выходил круглым отличником по четверти, хотя он не был уровня Фёдора, знающего едва ли не всё из школьной программы. Однако до плохих оценок старался себя не опускать, что как предполагал Гоголь, а точнее знал, давалось ему с трудом, хоть и сам он никогда не показывал своих стараний в учёбе. – Сложно, но я надеюсь, что справился. - оптимистично заявил Пушкин. – А сам как написал то? – Вот она моя сила! – Николай широко улыбнулся и похлопал сидящего рядом Федю по плечу. – Феденька сделал всё за меня. Дружеского похлопывания ему было мало, поэтому он в конце ещё и подмигнул соседу по парте, от чего тот даже смутился. Правда не столько от подмигивания, сколько ещё от выражения лица друзей его друга, что так странно смотрели на него. Казалось, что даже с каким-то лёгким недовольством. – Коль, а давай... - уже начал Саша, получив одобрительный кивок от Вани. По интонации товарища, Гоголь сразу понял, что ему хотят предложить что-то приятное, но краем глаза заметив движение Достоевского в сторону двери, он тут же поспешил прервать друга. – Никуда не уходи, Федь! - крикнул он, без промедления настигая неудавшегося беглеца и хватая того за руку. – Ребят, давайте потом. Мне нужно срочно что-то обговорить с Федей. - он двусмысленно взглянул на свою жертву и улыбнулся ему, правда глаза его смотрели хитро. А вот глаза друзей его, выражали совсем иные эмоции. Разочарованный – Саши, и хмурый Тургенева. Николай такой странной реакции немного удивился, но быстро вернул своего озорную улыбку на место. Они тоже будут участвовать, им он обязательно всё расскажет. Всё так держа в своей руке запястье Фёдора, он выскочил из класса, понимая, что Достоевскому скорее всего будет комфортнее говорить в более уединённом месте, а времени у них не так много. – Ну так, расскажешь? - спросил Гоголь, и по его тону было ясно, что это не совсем вопрос. А точнее совсем нет. От этого не то вопроса, не то утверждения Фёдор поджал губы. – А стой... покажешь? У нас есть ещё примерно семь минут. – Я... хорошо. - вздохнул он, уже собравшись поддаться, но тут же осёкся, когда он понял, что что-то тут не так. – Слушай... как ты собираешься их найти? Коля заговорчески хихикнул, и щёлкнул того по носу, поясняя: – Ты сейчас опишешь мне их, подметишь любые мелкие детали, в виде каких-то особенностей внешности, начиная от цвета волос и глаз, заканчивая отклонениями в виде промежутков в зубах, или возможно ты услышал их имена или какие-то клички, ну же, Федечка, ты же такой наблюдательный. Достоевский явно не нашёл, чего такого ответить, Николая даже испугался, что тот ничего примечательного не запомнил. Однако страх моментально прошёл, как только тот удосужился пошевелить своими пухлыми губами. – Зачем тебе это? - однако он сказал, а точнее спросил, совсем не то чего от него ожидалось. – Тебе точно некому пожаловаться, и что ты можешь сделать в таком случае? - несмотря на его слова, Фёдор явно не желал обидеть его, его голос звучал даже немножко грустным. – Ты собираешься побить их? Но их там было четверо, а тебя, с учётом твоих друзей, всего трое! Разница может и не большая, но вы же так ничего не добьётесь, это же уличные драки... Ты не просто сам– Он не смог договорить, так как кто-то очень одарённый и не совсем воспитанный, коснулся своим пальцем чужих губ, добавив туда своё змеиное "Тшш…", хотя змей из Гоголя такой себе. – Что?! - не выдержав такого издевательства, недовольно воскликнул Достоевский, убрав чужой палец со своих губ. Коля на подобный жест только усмехнулся. – Федя, Ваня и Саша это не единственные люди с кем я дружу, просто они мои лучшие. Помимо них у меня ещё есть хорошие друзья и знакомые. – Ты правда думаешь, что они пойдут бездумно размахивать руками только потому что ты им предложишь? - после этой, казалось бы разумной мысли, Николай искренне рассмеялся. Смех был искренним, громким, характерным ему. Правда причина смех совсем не понятна. Благо, как только Николай заметил недоумение на чужом лице, в купе с нахмуренными бровями, он соизволил остановиться. – Это уличные правила, Федь. Тут если домашку дашь списать пару раз, то за тебя сразу в драку полезут.– уже спокойно пояснил он, однако... – Что? – судя по невинному выражению лица Достоевского, он не понял ни слова, что ему сказали. – Это... У вас правда всё так работает? Как в тех глупых старых сериалах? Это... Это же так нелепо и нереалистично! – Но это – реальность. - он вновь усмехнулся над неосведомлённостью своего друга. Было забавно глядеть на него, такого похожего на его Ивана, но такого другого. На первый взгляд они словно из одних мест, но при общении всё становится ясно. Вот до чего доводит окружение. – Не бойся ничего, я просто своих позову и всё. Это частая практика здесь, возможно даже драться не будем. А вдруг там... друзья моих друзей? В таком случае обойдёмся и извинениями. Фёдор всё равно был в замешательстве. – Это правда так сработает? - он явно не понимал законов уличного мира. "Уличного мира" как такого и не было, просто он, не знал, как это всё проще объяснить. Николаю даже было грустно и завидно от того, насколько же Достоевский был далёк от грязи их города, но вместе с этим ему это нравилось, и ему хотелось уберечь друга от этого. Он активно кивнул на его неуверенный вопрос, хотя понимал, что даже так не сможет убедить. Фёдор только вздохнул, по-видимому, соглашаясь наконец сообщить информацию о своих обидчиках. – Что-то примечательное говоришь... Один из них Саня, он низкий и волосы его вроде тёмные. Тогда на улице тоже было темно, поэтому я не заметил много деталей, но у него был яркий капюшон красного цвета. – Молодец, один пошёл. - неожиданно похвалил его Коля, от чего тот сразу же бросил на него удивлённый взгляд. – Прости, продолжай. – Там был ещё какой-то Михаил, с дефектами речи и он почему-то был в лёгких кроссовках, это всё, что я запомнил. Они все одеты примерно одинаково, а все были примерно ростом как я или ты, только этот Саня низкий. Был Тёма, у него сильные дефекты речи, много мямлит. Был ещё кто-то прыщавый, но я не разобрался как его зовут, то ли ещё Миша, то ли это уже Митя. – Фёдор старательно пытался вспомнить все детали, чтобы облегчить другу жизнь. – Они забрали мой тёмный пиджак. Быть может кто-то из них его носит. – Ты такой молодец, Федя! - тут же накинулся, но на деле же мягко обнял Гоголь и потрепал по волосам. – Тебя побили ночью, в кромешной темноте, но ты всё равно разглядел и запомнил столько деталей! Ты же мой... Однако звонок оповестил о начале следующего урока.