Росянка

      Я резко остановилась в двух шагах от барьера, почувствовав чужое враждебное присутствие внутри — психическое воздействие ощущалось также четко как физическое. На голову словно опустили раскаленный обруч, и он вплавился в кожу и череп; от этого я испытывала смесь боли и ярости, прошитой тупой заржавевшей иглой безнадежности. Я не рассчитывала, что удастся отдохнуть, но ожидала хотя бы… Хотя бы небольшую передышку.       Антон предпочел не предупреждать о незваных гостях… Заставляет задуматься.       Что ему пообещали, если приведет меня обратно? Или он решил сдать от чистого сердца? Или, может быть, его запугали? Неважно. Стоит рассчитывать только на себя. В операционной нет друзей, здесь нет союзников. К этому надо бы уже привыкнуть. Поджала губы. — Наташа, — позвал Антон, ладонь застыла в нескольких миллиметрах от плеча; не рискнул уложить. Или побрезговал, нахмурилась вдруг, осознав. Не захотел марать руки. — Прости за вопрос: но что произошло с Думаном?       Пытается выбить чистосердечное? Против воли зафыркала и резко отправила в полет недокуренную сигарету. Заставила рассыпаться пеплом раньше, чем достигла земли — здесь, конечно, трудно намусорить существеннее, чем почившая Армия, но все же…       Это просто нелепо, — покачала головой, — что за идиотский вопрос? Все видели как я снесла Думаном дверь с петель, а теперь вернулась одна, невредимая и вся в чьей-то крови. Действительно интересно, куда он делся? Встретил друга в лесу, решил остаться там. Надолго? Да похоже, что навсегда.       Закрыла лицо рукой. Я вся пропиталась кровью и запахом смерти как пьяница — спиртом и нечистотами.       Хотя, почесав задергавшийся глаз, думается мне, что такое сравнение звучит, как минимум, довольно-таки преждевременно. Вот, когда крыша съедет окончательно, и я начну убивать людей вместо завтрака, как некоторые мои знакомые с похмелья, выпивающие банку пива — до всего остального, тогда, да. Кажется, Артема потом Аркаше пришлось уволить… Помню как на корпоративах он пил рюмку за рюмкой коньяка, а потом, когда бутылка заканчивалась — шел искать следующую.       Расхохоталась, представив себе такую картину: стою, окруженная горой трупов, вокруг мухи летают, цепни, жара лютая, катится пот по лбу, по спине, хочется воды, но еще больше — крови, но убивать уже некого. Что бы я тогда делала? Тряслись бы руки?       Меня мутит; желчь обжигает горло, и я сглатываю густую слюну. С чего вообще такие мысли? Я… Проморгалась. Я…       Не могу сформулироваться. Не убийца? Не сошла с ума?       Губы дрожат.       Не убийца? Не сошла с ума?       Меня всю затрясло; слез нет, истерика тихая, я смеюсь приглушенно, сдавленно; так отчаянно, что в какой-то момент стало трудно дышать от боли в груди. Антон мерно покачивался со мной из стороны в сторону, поглаживал по спине. — Прости, — крепко прижал к себе, обняв, — прости. Просто хотел, чтобы ты это сказала вслух, не держала в себе. — Что бы ты с ним не сделала, — шептал на ухо, — он заслужил. Ты ни в чем не виновата. Слышишь?       Дернула плечом, только лгать мне не нужно. Поддержка не означает одобрения всех моих действий, достаточно быть рядом, как это делал Саша, когда я совершала ошибки. Хотя, конечно, я не могу требовать от других полного принятия меня такой, какая я есть. Да и нет в этом необходимости. Я просто хочу честности.       Ничего себе «ошибки», — тихо хмыкаю, качнув головой. Думаю об этом так, будто наступила в толпе кому-то на ногу.       О, — хмыкаю, осознав, — это не для меня сказано. Антон пытается убедить себя в том, что я не чудовище. Становится смешно на мгновение, а затем…       Вижу его насквозь — как отводит взгляд от окровавленной одежды, не смотрит мне в глаза, глубоко дышит и повторяет мысленно — это-случайность-она-должна-была-она-не-виновата. А в глубине души, от сердца, исходит ужас; страх, для меня, всегда пах потом и затхлой влажностью, может, еще мышиным пометом в разогретой духовке; ужас же… Не пахнет, он колкий как снежинки, облепившие мертвое тело, как гной, скопившийся в полости, застарелый, почти застывший, такого мерзкого зеленовато-желтого цвета.       Боится, что убью его, если скажет, о чем думает на самом деле; это выглядит жалко. Будто я завишу от чьих-то оценок собственных действий. На секунду голова закружилась от концентрации эмоций. Мягко отталкиваю от себя. Такое утешение мне не нужно.       Я пока все еще отдаю отчет собственным действиям. И понимаю, что цель убийства, на которое мне пришлось пойти, не в пресловутых «заслужил» и «хотела поквитаться с врагом». Для ритуала нужна жертва, ритуал пришлось проводить, потому что война могла растянуться на годы, Земля этого не выдержала бы, как и остальные измерения. Иногда приходится принимать тяжелые решения, — пожала плечами, — если для достижения цели мне придется идти по головам, то эта цель будет оправдывать средства.       Глаз дернулся, глубоко вдохнула; в данном случае, я избавила мир от конченого мага и решила проблему с Армией Тьмы, не допустила появления третьей силы — ждущих возмездия фей. Я, можно сказать, спасла Вселенную от разрушения.       Да, — киваю себе, выдохнув, — главное не забывать повторять эту версию. Чтобы не забыть на допросе.       Губы пересохли, и кожа неприятно саднит, когда я сардонически улыбаюсь.              Им, кто бы там меня не ждал, нечего противопоставить моей силе, но не должна ли я сдаться самостоятельно? Я заслужила наказания? И кто определяет степень вины? Закон, написанный феями?       В целом, можно и сдаться — все равно приползут за помощью, когда узнают, что Аватар Феникса воскрес: или они попытаются мной воспользоваться, или он. А в итоге — я переиграю всех.       Постараюсь во всяком случае. Мне все равно нечего терять.       У меня была цель вернуться обратно домой, но теперь? Теперь, когда я убила нескольких человек? Обрела силу, способную — при большом желании — стереть этот мир и тысячи других в прах? Я думаю, Ваня справится и без меня, тем более, что ему помогает отец…       Конечно, то, что они пытаются прорваться в этот мир, доставляет хлопоты. Ну, ничего, я это исправлю. Закрою бреши. Никто больше не окажется не в своем мире.       Кстати об этом. — Антон, — повернулась к нему; склонив голову набок, внимательно рассматриваю сгорбленную фигуру, — скажи, почему ты не предупреждаешь о делегации из Магикса? Не поднимает глаз и молчит. Что ж, показательно. — Приятно знать, что некоторые люди не меняются, — сухо замечаю, — но держи в уме такую вещь: да, они начнут с меня, но закончат тобой, как бы ты верно им не служил. Не под теми знаменами ходим. — Я просто хотел… — запинается под моим внимательным взглядом, опускает голову и плечи. — Хотел вначале тебя утешить. Я же чувствую, что… — Что? — Тебе обязательно, — возмущается секундно он и затихает: от страха. — Прости. Прости, я просто… Как бы я тебе сказал о них? Столько всего произошло. Тебе нужно передохнуть и успокоиться.       У меня нет времени на это. Не понимаю, на что Антон рассчитывал, скрывая новости? Что гости из Магикса будут ждать, пока я посплю пару часов и придумаю хоть какое-нибудь алиби? Смешно. Хотя оно мне без надобности, наверное.       Вряд ли их интересует беглый преступник Думан. Ради чего они здесь? Хотят помочь в борьбе с Армией Тьмы? Вовремя появились, да, ничего не скажешь.              Но если нет? Зачем еще? Узнали про Печать? Поймали Трикс? Нет, сомнительно, они еще не потеряли всю силу. Так… Ни Печать, ни Трикс, ни Думан… Тогда с брешью это тоже никак не связано. Странно. Почему именно сейчас?       Появилась возможность? Ощутили мое вмешательство? Они знают обо мне? Откуда? Я не высовывалась. Ради чего они здесь? Голова болит. Думай. Что они могут знать? Про брешь? Или про Зенит? Нет, нет, это не то. Другое. Что еще? Кто еще?       Сомнительно, что их волнует будущее Земли. Но пропажа феи? Элдора докладывала о происходящем здесь? О. Кажется… Я поняла. Элдора была информатором? И скорее всего последнее сообщение, которое она передала, было о моем плане. Или не успела? Облизываю пересохшие губы. Успела или нет? Если да — в чем меня обвинять? Я предупреждала.       Нет. Нет, — качаю головой, — вряд ли. В тот момент, когда я брала со всех устное согласие, связи уже не было. Элдора говорила, что слабая фея. Ей бы не хватило сил. Вздыхаю. Надо было составить договор и заставить всех расписаться в нем. Было бы информированное согласие на руках. Издаю смешок.       Чувствовать вину за чужой выбор так тривиально и по-человечески. Да, они погибли, но зато тысячи спаслись. Разве этого недостаточно? Или, чтобы все было честно, и мне необходимо было с ними сгореть? Интересно, ощущают ли себя Антон и Селина виноватыми? Или в их парадигме я катализатор разрушений? А это вообще так?       Прохожу сквозь барьер — по коже проходятся неприятные колкие мурашки; в мою совершенную защиту вплели мерзкую крапиву, репейник, цепляющиеся за магический след.       Смешные, — думаю я, — рассчитывают на успех.       При желании — я сотру в порошок каждого, не моргнув глазом и развею над… Здесь есть какая-нибудь пафосная скала? Ну, на крайний случай, развею совершенно не пафосно над любой мало-мальской возвышенностью.       Не то чтобы я этого хочу?       Мысли буксуют. В чем моя вина? Почему я должна оправдываться? Разве они сами не так решают свои проблемы? Разве за убийство Аватара Феникса кто-то понес наказание? Или за притеснение ведьм? Блум, уничтожившая Даркара? Валтора? Заставившая отказаться от мести Земных Фей? Понесла наказание? Или светлому Аватару можно?       Нет, — качаю головой, — кажется, в мои суждения закралась ошибка. Но где она?       Мне так тяжело думать линейно… Все затуманилось. Это уже было или только будет? Сжимаю виски.       Меня уже ждут. Забавно. Сухая старуха стоит у входа в больницу. Седая, маленькая, носит очки. Выглядит лет на шестьдесят. Костюм давно вышел из моды, по крайней мере, в моем мире. Прическа прямиком из шестидесятых. Рядом с ней мнется фея; прям как Антон, идущий за мной в отсутствии других альтернатив, как собака на поводке.       Магии в них обеих… Плещется на дне глубокого колодца. И если молоденькая еще не раскрыла свой потенциал, то старуха — истратила.       Нет, — приглядываюсь, — там, внутри, нечто вроде опухоли — доброкачественной — не убивает, но силы отнимает. Кто ее так?       Склонила голову, — мир кренится вправо, — неужели Древние Ведьмы? Даркар? Плетение такое изящное… Хочется взять на вооружение. — Наташа? — скорее утверждает, чем спрашивает. Я киваю. — У нас есть пара вопросов. Ответите? — Вначале представьтесь, — требую. — Меня зовут Фарагонда, я член команды Света, директор школы для фей Алфеи. Это, — указывает на блондинку, — Стелла, принцесса Солярии. Она будет свидетелем нашего разговора.       Я киваю. Главное, не смотреть ей в глаза и не убегать, хихикаю про себя. Такие же правила, если встретишь на пути свору диких собак и этих, как их там, идейных лидеров?       Кажется, я точно не попаду в рай. — Хорошо, давайте поговорим. О чем? — А вы не догадываетесь? — спрашивает Фарагонда таким тоном, что любой мозгоправ бы позавидовал. Сразу чувствуешь себя и больным, и контуженным, и виноватым во всех грехах. Мне такое не нравится. — Не хотите рассказать о событиях прошедшей ночи?       Я фыркаю и скрещиваю руки на груди: — Предпочитаю конкретику пространным обсуждениям. В последнее время много чего происходит. Трудно удержать все в голове, — задумчиво постукиваю средним пальцем по губам. — У меня, в целом, тоже есть вопросы к Магиксу, как к измерению, разумеется. — Ты смеешь требовать ответов от феи Энчантикса? — возмущенно отзывается Стелла. — Такие как ты, фениксовы отродья, должны на колени падать и радоваться услужить…       Фарагонда едва заметно качает головой. Стелла вскидывается. — Что я не так сказала?       Преподать урок или нет? Я смотрю на ее тусклое сияние, которое так легко затушить одним дуновением ветерка. Слишком много спеси. С другой стороны, разве иного ожидаешь от принцессы?       Меня раздражает это?       Странное чувство, да? В моих руках находится столько жизней, и я могу решить жить им или умереть. Этично ли это?       Наверняка, нет. Стану ли я думать об этом, когда выйду из себя?       Должно ли мне быть страшно? Должна ли я бояться себя? — Простите прямолинейность Стеллы, — сглаживает углы Фарагонда, но не извиняется. Я приподнимаю бровь. — Вы, наверное, не знакомы с этикетом Магикса? Вы не имеете права задавать вопросы фее, достигшей уровня Энчантикса, вы можете только нижайше просить. — Носки туфель может еще поцеловать? — уточняю.       Они не понимают всей опасности ситуации, в которой оказались. Иначе бы не прыгали со слоновьей грацией на моих нервах. Они знают только о том, что Элдора пропала? Или Антон уже сообщил им все? Я оглядываюсь назад.       Антон мягко постукивает по плечам, пытается заземлить.       Точно, то печенье. Предупреждение же так и звучало, правда? «Оглядывайся назад». Обожаю предсказания — пока не окажешься в точке Б, не поймешь, что прочитал в точке А. И в чем смысл тогда?       Чувствую ярость. Не свою, но общую — информации много: она льется чернильными разводами по коже, отпечатывается отметинами на костях, воет хором загнобленных душ в ушах: я выпила чашу до дна, и теперь дно поднимается вверх.       Смысл предсказания был в том, чтобы я не откусывала от пирога больше, чем могу прожевать, а я вместо этого съела двухъярусный торт и попросила добавки. Какие у меня изящные метафоры… — Достаточно будет объяснить, что произошло с феей Элдорой, — твердо отвечает Фарагонда, игнорируя сарказм. — Со всеми подробностями. «Со всеми подробностями», — пискляво передразниваю у себя в голове, ни разу не похоже, но я и не комик. Про мучительные минуты агонии тоже во всех красках поведать? Грустно все-таки, что не взяла информированное согласие…       Зеваю, прикрыв рот рукой. Антон же им все рассказал. И Селина. И, кажется, местный выживший чиновник, который уже понял кому следует присягнуть, чтобы в новом мире вернуть себе власть. С него-то я и начну, потом. Или с Антона? Или не убивать никого?       А что такого? Мне это уже привычно, нет?       Сейчас надо громко всхлипнуть и подумать: как я дошла до мыслей таких? Но правда в том, что смерть я видела очень часто. Чаще, чем рождение новой жизни. И в смерти, — честно говоря, — мало сакрального. Чаще это просто миг, между бытием и небытием. Шальная пуля, взорвавшаяся мина, дрогнувшая рука Артема — вот ты был и вот сердце отказалось биться.       Мы наделяем это смыслом, но в этом его нет. Когда Саша погиб, я не почувствовала ничего — не было никаких предзнаменований: он не приходил попрощаться во сне, не звонил с того света, я не чувствовала себя в этот день иначе, чем в какой-то другой.       Или это я какая-то не такая? А? Ко всем приходят близкие, а меня окружает толпа призраков, на страдания которых мне плевать. — Она погибла, спасая землян от гибели, — ответила я спокойно. — С подробностями, — колко разбавила повисшую паузу Стелла. — Не стоит разговаривать со мной в таком тоне, — не скрывая раздражения, предупредила я. — Вы пришли сюда без приглашения. Вы оставили землян умирать от Армии Тьмы без помощи и даже без предупреждения о том, что надвигается угроза, и смеете требовать ответов на вопросы о жалкой фее, которая даже смогла предположить, что умрет, если согласится быть проводником моей энергии?! Вы думаете, меня волнует Магиксовый кодекс общения с феями, учитывая, что Земля вообще не подпадает под вашу юрисдикцию? Шагнула вперед — магия заклубилась волнами, обжигающими, острыми, запрещающими двигаться кому угодно, кроме меня: — Я не хочу причинять вам боль, но это не значит, что не стану, поэтому прикуси язык, принцесса Солярии, иначе твой папочка может не дождаться возвращения дочурки домой. — Ты не посмеешь, — ответила она, но голос дал петуха. — Я важная персона и… — И? — И ты… Тебя отправят в Омегу, или в Обливион… — Возможно, — закивала я, — но ты уже будешь мертва к тому времени, как меня поймают, посадят… Разве это не грустно?       Завязли как мухи в сиропе, — хмыкаю. — Фарагонда молчит. Видимо, оценивает по десятибалльной шкале уровень угрозы. Или какая у них там в Магиксе система оценки злодеев? Стелла стала бледнее на несколько тонов, сжимает в руках скипетр, скашивает взгляд влево, ожидая отмашки сматываться.       Интересно, на сколько маленьких Стелл и Фарагонд разнесет их при попытке телепортироваться? Надеюсь, количество будет четным, я люблю соблюдать традиции. — Кто ты? — спрашивает Фарагонда, внезапно охрипнув.       Наконец-то, правильные вопросы. — Предвестник.       От страха отступает назад — поранилась об острые пики энергии, из раны хлыщет кровь. Я морщусь: а потом мне еще припишут, кроме убийства феи энчантикса, еще и нападение на другую фею энчантикса.       С другой стороны, мою подмоченную репутацию уже не спасти. Значит, остался только один вариант — ухудшать по максимуму, может за это тоже дают ачивки? — Но… Но мы уничтожили Аватара, — пробормотала Фарагонда, прикрыв глаза рукой, — мы же сделали все, чтобы в ближайшее тысячелетие Феникс не смог воплотиться…       Я пожимаю плечами: — Перекос, получился, товарищ-фея.       Тишина вгрызается в уши как бормашинка в дентин — больно, но, в целом, наверное, терпимо. Наверное. Если до этого обезболили. Если не обезболили, то, может быть, и больно до шока. Стелла, кажется, проглотила язык. Что могу сказать — приятно спускать с небес на землю. — Отпусти нас, — требует Фарагонда, но я вижу ужас, застывший в теле, и в приказе нет самого приказа — жалкая просьба. — Мы… Нам нужно идти. В Магиксе продолжается битва.       Я могла бы позлорадствовать: надо же, битву за Магикс вспомнили, ха, вовремя. Но не буду — мне нужно, чтобы весть обо мне начала расходиться по измерениям. — Идите, — махнула рукой. — Еще увидимся. И, не оборачиваясь, вошла в покореженную дверь больницы.