Недоотчим

Чонгук плетётся с остановки, лениво переставляя ноги, и думает о завтрашних занятиях. Благо он подготовился по всем предметам заранее, потому что сил у него больше нет. Огромное желание упасть на холодную асфальтную дорожку возрастает с каждой секундой, но школьник пока что ему сопротивляется. До дома Чимина топать ещё добрых десять минут, даже если срезать через дворы. На город уже давно опустились сумерки, и зажглись уличные фонари, спасая от густеющей темноты. В голове проносятся последние моменты из разговора с Йерим и те чувства, что он испытывал тогда. Чонгук каждый раз злится и ругает себя за то, что так опромётчиво признался самому себе в чувствах к человеку, что те самые чувства ни во что не ставит. ― Да пошёл он, – больше устало, нежели действительно от всего сердца проговаривает Чон, пиная камушек на своём пути. Он поджимает губы, пытаясь не думать о том, чем сейчас может заниматься Юнги, и почти со всхлипом выдыхает от одного лишь предположения, что он может быть прямо сейчас с его матерью. Да плевать. Чонгук сильнее стискивает лямку спортивной сумки на плече и пихает в карман куртки свободную руку. Пусть этот хмырь развлекается с кем хочет, Чону плевать. ― Да, плевать, – школьник утвердительно кивает и снова пинает несчастный кусок щебени. – Пусть хоть каждый день проводит с новыми людьми. Мне-то что? Чонгук почти убеждает себя в этом, но, чувствуя, как сжимается каждый раз сердце, хочет расплакаться. Угораздило же его влюбиться в такого мудака. И, видимо, он слишком много думает о нём, раз его внимание привлекают сигнальные огни задних фар автомобиля, остановившегося перед ним, уж чересчур сильно кажущегося ему знакомым. Чонгук останавливается всего на мгновение, окидывая недовольным взглядом чёрный Chevrolet, а после возобновляет шаг. Мало ли, сколько этих спорткаров катается по Сеулу, машина ведь довольно популярная. Он снова возвращается к самокопанию, но когда со стороны водителя открывается дверь и его окликает до боли знакомый голос, то замирает на месте, не в силах пошевелить ни единым мускулом. Что это? ― Чонгук! Он бредит? Звуки шагов приближаются к нему слишком быстро, а после его хватают за локоть, разворачивая к себе лицом. Точно бредит. Он так много думал о Юнги, что его лицо мерещится ему прямо перед глазами. Но хватка на собственной руке слишком сильная, а голос чересчур проницательный, грубый – реальный. ― Чонгук, – Мин снова зовёт его по имени, чуть встряхивая. – Ты разучился пользоваться телефоном? ― Что? – он вздрагивает. Нет, это не может быть галлюцинацией. Чонгук распахивает глаза и вырывает руку из цепкой хватки длинных пальцев, отпрыгивая от мужчины, как ошпаренный. Он снова оглядывает его с ног до головы: распахнутое длинное чёрное пальто, открывающее вид на чёрный свитер и джинсы скинни ему в цвет; белые растрёпанные волосы и обеспокоенный взгляд лисьих глаз. Это точно Мин Юнги. Тот самый Мин, которого он проклинал последние несколько часов, сейчас стоит перед ним и строит страдальчески-недовольное лицо. И как у него только получается? Приглядевшись хорошенько, Чонгук приходит к выводу, что мужчина не столько волнуется за школьника, сколько злится на его детскую выходку. Какого чёрта? ― Какого чёрта? – он говорит это вслух, стискивает зубы и хмурит брови, напрягаясь всем телом. ― Это я должен спрашивать, – Юнги не отступает, снова делая шаг навстречу Чону, но тот выставляет руку перед ним. ― Стой на месте. ― Чем ты, мать твою, занимаешься? – он выглядит раздражённым, но мальчишке плевать, потому что ему и самому есть за что злиться на мужчину. ― Пошёл ты, – Чонгук плюётся ядом. – Как ты нашёл меня? ― Это не важно, – это действительно так. Самое важное в этом всём то, с какой целью Юнги искал его. – Давай поговорим. ― Нихуя! Я сказал: отъебись от меня, хён. ― Чонгук, – Мин делает голос строже, – не веди себя как ребёнок. ― От-ва-ли, – школьник разделяет по слогам, начиная пятиться и держа мужчину в поле зрения. – Я не хочу с тобой говорить. ― Я хочу извиниться. Может, ты хотя бы выслушаешь меня? ― Нет. ― Чонгук. Пожалуйста. То, каким молящим тоном в конце просит его Юнги, заставляет сердце Чона ёкнуть и на секунду задуматься. Но вместе с тем в памяти вспыхивает момент, когда Юнги действительно следовало извиниться, и Чонгук крепче сжимает челюсть. ― Мучаешься? Не ожидавший, что Чонгук может спросить что-нибудь в таком роде, Мин сперва теряется, но скоро кивает ему, опуская глаза в пол. ― Так тебе и надо. Едкая усмешка слетает с губ школьника, и он разворачивается на пятках, более энергично продолжая свой путь, пока сердце набатом шумит в ушах. Ему осталось всего ничего до нужного дома, и там он сможет выпустить все чувства наружу. Лишь бы дотерпеть и не расплакаться прямо на улице. Но не всем его планам суждено сбыться, потому что его снова хватают за руку и тащат в переулок, пихая в стену. Юнги отрезает ему пути отступления, ставя руки по обе стороны от его головы, и смотрит прямо в глаза. Чонгук пытается оттолкнуть его от себя, выкрикивая ему в лицо ругательства, и с ужасом осознаёт, что Мин сильнее. Чонгук по-настоящему пугается, когда не может дать отпор. Все его навыки в тхэквандо и уличных потасовках теряются, расплываются в памяти под чужим гнётом, и мальчишке остаётся только нервно сглотнуть и упереться в холодную стену спиной, лицом ощущая горячее дыхание Мина. Чужое лицо так близко к его собственному, что Чон может пересчитать едва заметные родинки на лице мужчины. Он зажмуривается и втягивает голову в плечи, когда тот поднимает руку, а после распахивает глаза, чувствуя мягкое прикосновение к своей щеке. ― Откуда это? – Юнги заговаривает к нему шёпотом, а когда Чон осознаёт, куда он смотрит и о чём говорит, то тут же шлёпает по чужому запястью, убирая от своего лица. ― Не твоё дело, – он огрызается, зло смотря в ответ, и раздражается больше, когда Мин приподнимает уголки губ. – Что тебе от меня нужно? ― Сказал же, – мужчина возвращает ладонь на синюшную скулу, невесомо поглаживая её большим пальцем. – Я хочу извиниться за то, как поступил с тобой. Я был не прав, Чонгук. ― И ты понял это только сейчас? – ему приятны чужие прикосновения, и сердце замирает от этой близости с Юнги. Он невольно втягивает носом терпкий парфюм вперемешку с едким запахом табака и прикрывает глаза, когда палец снова любовно проходится по травмированной коже. ― Прости меня за это, – шепчет он, и, когда осознаёт, что Чонгук больше не сопротивляется, сокращает расстояние между ними, едва касаясь своим носом чужого. – Мне следовало раньше найти тебя, следовало вообще не допускать этой ссоры. Мне не нужно было думать, чтобы дать тебе ответ. Прости, прости меня за это. ― На что ты надеешься, хён? – голос подводит его, поэтому жалобный шёпот срывается с его губ, мягким теплом оседая на чужих. Он сглатывает вязкую слюну и боится открыть глаза. Боится, что Юнги посмеётся над ним, скажет, что все его слова – шутка и что между ними ничего не может быть. Но когда тишина затягивается, а руки мужчины продолжают ласкать его лицо, Чонгук не выдерживает, приподнимая веки, чтобы столкнуться с чернотой глаз напротив. Юнги смотрит завораживающе, так тепло и желанно, что школьник на мгновение теряется. Его сердце в который раз за этот вечер сбивается с ритма и больно сжимается, ускоряя кровоток. ― На твоё прощение. ― А мама? ― Я расстанусь с ней. ― И что ты ей скажешь? ― Что полюбил её сына. Чонгук поджимает губы. Он опускает взгляд вниз и поднимает руки, упираясь ими в плечи Мина и надавливая, чтобы тот отступил. На этот раз Юнги слушается, делает шаг назад и освобождает школьника из плена. В голове и груди Чона смешиваются противоречивые чувства. Он этого хотел, так почему же сейчас не может принять чужое признание? Почему чувствует себя ещё паршивее? ― Как ты себе это представляешь? ― Легко. Его глаза поблёскивают в свете уличного фонаря, и Чонгук спешит проморгаться и потереть нос, чтобы позорно не расплакаться. Нет, всё снова не так. ― Чонгук, если тебе страшно и ты… ― Я… – школьник перебивает Мина. Голос подводит его, срываясь на всхлип. Он не видит, как наполняется тревогой взгляд мужчины, но чувствует это. – Я не хочу этого… ― О чём ты, Крольчонок? – Юнги тянет взволнованную улыбку, а руки – к чужим ладоням, но Чонгук снова отступает. ― Я ошибался, – от собственной лжи першит в горле и трещит под рёбрами. Возникает чувство, будто если Чон произнесёт ещё хоть одно слово, то его сердце остановится, прекратив функционировать. – Я неправильно расценил свои чувства к тебе, хён. Ты всё ещё… Ты раздражаешь. Не хочу видеть тебя… Чонгук упускает тот момент, когда из его глаз начинают литься слёзы, срываясь с подбородка и разбиваясь о мёрзлый асфальт. Он лишь сильнее кусает щёку изнутри, пытаясь заставить себя поддерживать склеенное состояние, но куски его души так и норовят отвалиться. Он уже ничего не контролирует. ― Зачем ты говоришь это? – в голосе Мина слышно улыбку, притянутую за уши. Он делает к нему шаг, снова оказываясь напротив, и берёт его лицо в свои большие ладони. Чонгук закрывает глаза, боясь посмотреть в ответ. – Не ври хотя бы самому себе, мой маленький, запутавшийся мальчик. Я не хочу, чтобы тебе было больно, Чонгук. ― Отпусти, – умоляет, но Юнги не слышит. Он продолжает держать его, боясь отпустить. Боясь снова потерять его. – Я прошу, оставь меня в покое, хён. Я больше не хочу… ― Чонгук, – мужчина прерывает его. – Почему? Но ответа не следует. Чонгук продолжает держать глаза закрытыми и, хватаясь за чужие запястья, не хочет, чтобы Мин отпускал. Пусть держит – держит так крепко и долго, чтобы у Чонгука иссякли силы и пропал голос умолять об обратном. ― Я скучал. Чон заходится в рыданиях по новой, уже в открытую скуля от терзающих чувств. И когда Юнги касается его солёных губ своими, мягко целуя, то сжимает те в тонкую полоску. Нет, им следует остановиться. Им нельзя больше продолжать это. Потому что выбирая между счастьем матери и собственным, Чонгук никогда не выберет себя. Он распахивает глаза и не может поверить, потому что Юнги целует его с блестящими дорожками на щеках. Целует его губы, скулы и нос. И плачет. Чонгуку нужно сделать всего один шаг к тому, чтобы Юнги отпустил его, но он медлит, наслаждается этой мазохистской болью, мучая себя и терзая разодранные душевные раны. Он хочет ещё немного побыть в крепких руках мужчины. Урвать ещё немного поцелуев для себя одного, прежде чем это закончится навсегда. Школьник говорит себе отпустить, сейчас. Оттолкнуть, чтобы больше не смел прикасаться. Но сердце продолжает молить об обратном. Чтобы не заканчивалось. Чтобы с ним одним и на века. И разрываясь между двумя решениями, Чонгук утопает в объятиях, в которые заключает его Мин, и не спешит вырываться. Он зарывается лицом в мягкую ткань пальто и руками цепляется за чужую спину, прижимаясь к Юнги, пока тот гладит его по голове, шепча слова утешения. Он не может. ― Нам нельзя… ― Помолчи, – Юнги шикает на школьника, когда тот снова заводит свою шарманку, намереваясь отстраниться, и притягивает обратно. – Мне плевать на всё это. Я ждал тебя слишком долго, Чонгук-и, чтобы сейчас так легко отпустить. Школьник упускает тот момент, когда мужчина вновь возвращает его под свет фонарного столба и тянет в сторону своей машины, усаживая на пассажирское сиденье. Он совсем немного удивляется тому, что никак не сопротивляется действиям с чужой стороны, и отдаётся течению с головой. Что ж, раз он стоит сейчас на распутье, то позволит Мину решать за них обоих, что дальше будет с их влюблёнными сердцами. Чонгук приходит в себя, когда Юнги заводит двигатель и выворачивает руль, выезжая на дорогу. ― Куда ты везёшь меня? ― К Чимину. ― Почему? Ответа долго не следует. Юнги напряжённым взглядом следит за дорогой, умело управляясь с автомобилем и петляя по дворам. Чонгук сканирует его профиль взглядом и всё же дожидается, когда мужчина посмотрит в ответ. ― А ты бы согласился сейчас поехать домой? ― Нет, – Чон кусает губу, когда Юнги ему улыбается и кивает, возвращаясь к вождению. Он утирает солёные дорожки с щёк, чувствуя, как те припекают и стягивают кожу. Желание умыться как можно скорее возрастает в геометрической прогрессии, а пока он управляется жёстким рукавом дутой куртки. ― Сколько времени мне дать тебе? ― Для чего? – Чонгук хмурится, разглядывая собственные пальцы. Он знает ответ, но хочет удостовериться, что они с Мином думают об одном и том же. ― Чтобы ты вернулся ко мне. ― С чего ты взял, что я собираюсь? На тихий вопрос школьника ответом служит красноречивый взгляд Юнги. Он окидывает его сжавшуюся фигуру с ног до головы и тихо хмыкает, утирая собственную щёку. Этот мальчишка доводит его так, как никому раньше не удавалось. ― У тебя нет выбора, – а когда Чонгук вопросительно выгибает бровь, поясняет: – Я не отдам тебя никому другому, запомни это. ― Как самонадеянно. ― Привыкай. ― А моё мнение уже ничего не сто‌ит, значит? ― Твоё мнение для меня всегда на первом месте, – Юнги серьёзен, говоря об этом, поэтому Чонгук поджимает губы, отворачиваясь к окну. Молчание длится до тех пор, пока машина Мина не останавливается перед подъездом Чимина. Школьник долго собирается с мыслями, жуёт губу и теребит лямку сумки, думая над тем, как изменилась его жизнь с появлением в ней маминого любовника. ― Три дня, – Чонгук говорит тихо, надеясь, что работающий двигатель заглушит его слова, и хватается за ручку на двери, но Мин слышит. ― Я могу общаться с тобой в это время? ― Нет, – школьник задумывается на мгновение, а после поворачивается к Юнги, смеряя его хмурым взглядом. – Больше не приближайся ко мне. Я сам приду, когда буду готов. Он совсем не ожидает получить от мужчины улыбку в ответ и лёгкий кивок. ― Хорошо. Но перед тем, как мы расстанемся на три дня, могу я… – он не договаривает, бросает короткий взгляд на губы мальчишки, и тот нервно проходится по ним языком. Чонгук заливается краской от смущения и, распахнув глаза, живо дёргает ручку, открывая дверь. ― Обнаглел? – он неловко вываливается из машины, смотря на Мина уже с улицы. – Даже не мечтай! Чон захлопывает дверцу с глухим стуком и бегом добирается до подъезда, непослушными пальцами вводя код и живо забегая внутрь, подальше от пронизывающего взгляда тёплых глаз. Чонгук перепрыгивает через несколько ступенек и торопится к лифту, ударяя по кнопке вызова бесчисленное количество раз, словно Юнги может догнать его в любой момент. Школьник успокаивается, когда дверцы лифта закрываются за ним, отрезая от внешнего мира, от мужчины и его чувств. ― Будь ты проклят! – в сердцах выплёвывает Чон, оборачиваясь к зеркалу и разглядывая своё взволнованное лицо. От увиденного его щёки заливаются новой порцией нежного румянца, и, сгорая от стыда, он прячется за собственными ладонями. – Ненавижу! Чонгук так и добирается до квартира Пака в смешанных чувствах, без сил нажимая на дверной звонок, дожидаясь короткого сигнала. Хозяин через мгновение оказывается перед ним, но школьник пропускает его обеспокоенный взгляд и проходит внутрь. Он стягивает с себя обувь и куртку, пока Чимин топчется рядом, разглядывая мальчишку с головы до пят, и, сбросив сумку, плетётся в комнату студента. Кровать встречает его свежим запахом кондиционера, и Чон с удовольствием падает в её объятия, даже не удосужившись избавиться от уличной одежды. ― Что стряслось? – Чимин оказывается в комнате совсем скоро, садясь рядом и гладя друга по расслабленной спине. ― Ничего, – Чонгук тихо буркает в пуховое одеяло и закрывает глаза, выдыхая. – Совсем ничего… ― Ладно, – старший замолкает на мгновение, задумчивым взглядом прожигая чёрную макушку и не останавливая свою руку. – Завтра расскажешь. Иди прими душ. ― Одну минутку… Минута Чонгука растягивается на десять, пока Чимин не обнаруживает его тихо сопящим и пускающим слюни на чистое покрывало. Он так и засыпает, и Пак ничего ему не говорит, помогая раздеться и укутаться в одеяло. Пусть отдыхает.

*

Первым, что видит Чонгук, когда открывает глаза, – лицо Чимина, слишком близко к его собственному. От столь пристального взгляда карих глаз друга школьник вздрагивает и едва не сваливается с края кровати, но Пак вовремя ловит его за руку, возвращая на место. ― Какого… – Чон еле ворочает языком, толком не придя в сознание, но его сердце уже заходится в диком танце, и о последующем сне не может быть и речи. – Что ты делал? ― Ничего, – Чимин, лёжа на боку и подпирая голову ладонью, продолжает смотреть на Чонгука – напуганного и растирающего помятое лицо. – Просто разбудил тебя. ― Который час? ― Начало седьмого. Чонгук хмурится ещё больше и с явным недовольством смотрит на студента. На языке крутится слишком много язвительных и возмущённых слов, но ни одно не хочет вязаться в полноценное предложение с остальными, потому он только шумно выдыхает и садится на кровати, свешивая ноги. ― Зачем так рано? – у него всё ещё нет сил на то, чтобы учинять скандал. Его сердце немного успокоилось, адреналин вышел вместе со скопившимся в лёгких воздухом, и Чонгук чувствует себя немного… Удручённо. – До первого урока ещё целых два часа. ― Чтобы ты успел принять душ и рассказать, что вчера стряслось, – Чон слышит, как шуршат простыни позади него, но не оборачивается. Он прикрывает на секунду глаза, пытаясь вспомнить, где оставил сумку со школьными вещами и рюкзак. Как только искомое находится, школьник сразу поднимается с кровати, не смущаясь щеголять перед другом в одной футболке и боксерах. ― Итак? Чонгук натыкается на пару любопытных глаз, когда выуживает из хозяйского шкафа банное полотенце и прихватывает с собой стопку аккуратно сложенных вещей. Он выгибает бровь, до сих пор не понимая, что именно хочет от него Пак, и разводит руки в стороны. ― Не знаю, о чём ты, но могу я сначала закончить с душем? ― Конечно, – Чимин легко соглашается, пожимая плечами, но Чонгуку всё равно отчего-то неловко. Неужели он что-то вытворял ночью? Школьник задумывается об этом, когда закрывает за собой дверь в ванную и, раздевшись, залезает в душевую кабину, регулируя температуру воды. Может, он разговаривал во сне? Он хмурится, становясь под приятно горячие струи, и, вспенив гель для душа, принимается смывать с себя остатки ночи. В голове моментами проносятся воспоминания со вчерашнего дня. Там разговор с Тэхёном, тренировка, признание Йерим и ещё Юнги. Он зацикливается на последнем, в деталях припоминая лицо старшего и сказанные им слова. Чонгук приятно улыбается, когда сознание почти в точности воспроизводит голос Мина и его силуэт под закрытыми веками. То, каким взвинченным и обеспокоенным он вчера выглядел, почему-то доставляет Чону удовольствие. От одной только мысли, что человек, которого он любит, также искал варианты их примирения, тёплым бальзамом ложится на душу, заставляя проснуться впавших в спячку бабочек. Те щекочут чувствительные стенки желудка и кое-что ещё, потому что на них реагирует не только сердце. Чонгук опускает взгляд вниз, смывая с тела пену, и тихо стонет, обнаруживая, как радостно на мужчину реагирует другой немаловажный орган. Его щёки, и без того красные от температуры воды, вспыхивают бордовым. Школьник ощущает разливающийся по телу стыд и тихо стонет, накрывая твёрдый член ладонью. Возможно, его утренний душ ненадолго затянется, но о причине никому знать не обязательно. ― Дрочил? – это первое, что спрашивает у него Пак, когда Чонгук появляется на пороге кухни с влажными волосами, но уже одетый в школьную форму. Ему не требуется ответ, так как щёки мальчишки предательски краснеют, заставляя студента самодовольно ухмыльнуться. – Хотя бы убрал за собой? ― Убрал… – Чонгук тихо буркает себе под нос и, опустив голову, спешит сесть за стол. Он молча наливает себе кофе и так же молча занимается приготовлением сэндвича, пока Пак с лукавым прищуром наблюдает за каждым его действием. У самого студента давно дымится кружка с горячим напитком, но он словно теряет к нему интерес, предпочитая сверлить взглядом нерадивого ловеласа. И это, между прочим, очень давит на Чонгука. Он терпит ещё буквально несколько минут, но когда ощущает, что кусок, как ни крути, не лезет в горло, встречается с кофейными глазами напротив. ― Ну что? – ему не то чтобы неприятно такое внимание со стороны студента, просто… Напрягает. ― Ничего, – Чимин только пожимает плечами и, наконец, вспоминает про свой кофе, делая глоток. – Просто жду. ― Ждёшь чего? ― Когда ты начнёшь свой занимательный рассказ. Чонгук на мгновение замирает, а после, понизив голос, с прищуром спрашивает: ― Только не говори, что хочешь знать, на кого я дрочил. ― Я и без этого знаю, что на Юнги, – Чимин кривит нос и прищёлкивает языком, смиряя Чона недовольным взглядом. – Я хочу знать про вчера. Почему ты пришёл таким выжатым? ― А, – Чонгук вскидывает брови и снова чувствует жар на щеках. Его взгляд больше не может задерживаться на старшем, поэтому он прячет его за кружкой. – Блять. ― Стыдно? ― Немного… ― И вчера? ― Нет… – Чонгук смотрит на откусанный сэндвич в своей руке и кружку с горячим напитком и тихо вздыхает, прикрывая глаза. – Вчера, если честно, был слишком уебанский день. Школьник начинает свой рассказ с момента, как вышел из квартиры Чимина прошлым вечером, упоминает про тренировку и стычку с одногруппниками и не забывает о встрече с Йерим, а когда история должна дойти до Юнги, то даёт себе небольшую передышку, в один укус справляясь с половиной завтрака. И почему говорить о нём так волнительно? Чонгук злится на себя, когда в голове один Мин, а слова никак не вяжутся между собой, вынуждая его брать слишком длительные паузы. Чимин, наблюдающий за этим со стороны, терпеливо ждёт, молчаливо поддерживая друга и давая ему возможность выговориться, потому что это нужно в первую очередь не Паку. Но когда Чон в очередной раз шумно выдыхает и цепляется пальцами за волосы, только растягивает губы в понимающей улыбке. ― Ты такой милый, когда пытаешься оскорбить Юнги, но глубоко внутри сопротивляешься этому желанию. ― Пожалуйста, заткнись, – Чонгук воет, откидываясь на спинку стула и смотря в потолок. – Это правда очень сложно! Он кретин и полный придурок! Я таких ебланов никогда в своей жизни не видел! Но мне плохо каждый раз, стоит подумать о том, что я мог бы обидеть его подобным. Потому что я… Я… ― Влюбился, – подсказывает ему Чимин. ― Да, – Чонгук быстро соглашается, сокрушённо опуская голову. – Я больше не хочу этой нервотрёпки. Но вчера я снова его оттолкнул, запретив подходить ко мне… ― Но ты же сказал, что сам придёшь, как только со всем разберёшься. ― Да, но… ― Боишься? – в ответ кивок. – Ладно. Сердечные дела всегда такие сложные, так что сильно не расстраивайся из-за этого. В любом случае помни, что ты ему не безразличен и он ждёт твоего возвращения. Поэтому не испытывай слишком долго вас обоих. Кто знает, к чему это может привести. ― С каких пор ты стал гуру в подобных ситуациях? – Чонгук строит страдальческое выражение лица и дует губы, наконец поднимаясь из-за стола. ― Как только ты влюбился по-настоящему, – Чимин подмигивает ему и поднимается следом. Он был одет, ещё когда Чонгук спал, поэтому только оглядывает себя, проверяя на наличие грязи, и, убедившись в её отсутствии, принимается убирать со стола. – Должен же быть хоть один здравомыслящий человек в нашей компании. ― Верно. А что насчёт Тэхёна? ― А что с ним? – Чимин стоит у раковины, полоская кружки, спиной к школьнику, поэтому тот не может видеть выражение его лица. – Всё ещё питаешь надежды на его адекватность? Забудь. ― Нет, я не об этом. Куда он ушёл? Вчера вечером его уже не было здесь, верно? ― Наверное, пошёл домой, – Пак жмёт плечами, убирая посуду в шкафчик и вытирая руки о полотенце. – Я не имею ни малейшего понятия, Чонгук-и. Ты же и сам знаешь, какой он непостоянный. ― Не знаешь? – Чон вскидывает бровь и первым выходит из кухни. Прихватив свой рюкзак с учебниками из спальни Чимина, он встречается с другом уже в прихожей. – Он же всегда говорит тебе, куда собирается. ― В этот раз не сказал… Чонгук было открывает рот, чтобы задать встречный вопрос, но, заметив холодный взгляд старшего, тут же его прикрывает, хватая свою куртку с вешалки и запрыгивая в ботинки. Он стоит у двери, дожидаясь, пока Пак наденет парку и затянет шнурки на берцах. Да, берцы – это то, что всегда должно стоять в гардеробе Чимина и Чонгука. Тэхён к этой тусне пока присоединяться не хочет. ― Готов? – Чимин выгибает бровь, оглядывая его, и Чонгук кивает. ― Ты пойдёшь так? – школьник хмурится, не одобряя выбор Пака. Куртка не застёгнута, шея открыта. Слишком легко для начала ноября. ― Да. ― Ёбнулся? – Чонгук закатывает глаза и, оставив рюкзак у порога, делает шаг к другу. – На улице такой дубарь. Ты собрался помереть от обморожения? Он ворчит под смех студента и, схватив с вешалки тёплый шарф, обматывает его вокруг тонкой шеи, после застёгивая куртку и убеждаясь, что друг действительно в тепле. ― Так лучше, – он одобрительно кивает себе и поднимает взгляд на Чимина. – Подбросишь меня до школы? ― Конечно, – Пак хмыкает, считая милой заботу со стороны Чона, и, хватая ключи от байка, выходит за ним следом. Он зарывается носом во вкусно пахнущую ткань шарфа и, вдохнув глубже одеколон его хозяина, улыбается самому себе. Неудивительно, что Тэхён всё же забыл вчера что-то у него. – Поехали.

*

Чёрный Suzuki GSX-R600 мягко тормозит напротив школьных ворот, приковывая к себе взгляды всей молодёжи. Чимин не глушит двигатель, только поднимает забрало, наблюдая за тем, как Чонгук слезает с байка и, снимая шлем, передаёт его студенту. Тот принимает вещь обратно, садясь прямо. ― Катаясь с тобой каждый чёртов раз, я думаю о том, что машина во многом уступает байку, – школьник морщит нос и, поправив лямку рюкзака, суёт руки в карманы куртки. – Только холодно немного. ― Прекрасно тебя понимаю, – шелестящий смех едва долетает до ушей Чона, когда Пак скрещивает руки на груди, глядя на друга снизу вверх. – Но у этих деток много своих недостатков. «Джиксер», например, довольно тяжёлый. Для первого раза лучше присматривать другую модель. ― Всё как с мужиками, – Чонгук снова кривится под смех Чимина. ― Верно подмечено, – он щёлкает пальцами, направляя указательный на школьника, но за счёт того, что руки в перчатках, щелчок выходит глухим. – Но среди людей намного больше подонков, нежели среди машин. Так что будь осторожен, Чонгук-и. ― Как мы от байков перешли к советам о личной жизни? – он демонстративно закатывает глаза. ― Ты это начал, – Пак фыркает и опускает визор, хватаясь за руль. – Ладно, малыш. Я уже опаздываю на пару, так что поеду. Увидимся вечером. ― Хорошо. Ты не заедешь за мной? ― Сам доберёшься, – Чимин бросает ему, уже отъезжая, и демонстративно приподнимает зад с сиденья, чуть покручивая им. Чонгук снова кривится. Почему в его жизни столько странных людей? Пока эта мысль гложет его, он разворачивается к школе и заходит во внутренний двор, там встречаясь со своими одноклассниками. Они стоят чуть в стороне от общей толпы школьников, чтобы Чон смог найти их без особых проблем. Так и получается. Несколько шагов, и он уже стоит рядом, обмениваясь приветствиями. ― Твой парень? – Ыну растягивает губы в улыбке и кивает подбородком в сторону выхода. ― Это Чимин-хён, – Чонгук слабо ударяет его в плечо и закатывает глаза. – Ты придурок, Донмин. ― Эй, просил же: не называй меня так больше! Я официально сменил имя, и теперь меня зовут Ча Ыну, запомни уже, Чонгук! Больше полугода прошло! ― Прости, – в его словах ни капли раскаяния. – Никак не могу привыкнуть. Привет, Дахён. ― Здравствуй, Чонгук-и, – девушка легко улыбается ему и, встряхнув волосами, указывает на школу. – Пойдёмте уже внутрь. Я замёрзла стоять тут и слушать вас. У меня столько слухов для вас двоих! ― Так говоришь, как будто мы не твои друзья, – буркает Ыну, но всё равно следует за Ким. – Тебе следует прекратить заниматься подобным. ― Что? Кто? – Дахён оборачивается на парней, чтобы смерить их удивлённым взглядом и состроить непонимающее лицо. – Не знаю, о чём вы. ― Жить надоело? – Ча замахивается на подругу, из-за чего та вскрикивает и сменяет шаг на бег, смеясь с возмущающегося Ыну. ― Осторожнее! – Чонгук остаётся единственным, кто не принимает в этом участия, спокойно добираясь до школьных дверей и уже внутри наблюдая за шуточной перепалкой одноклассников. Иногда ему кажется, что они вовсе не одногодки.

*

― Все в школе треплются об этом! – Дахён громким шёпотом делится с парнями последними новостями, при этом забавно округляя глаза. ― Что? Чушь, – Ыну отмахивается от неё и снова берётся за учебник. – Лучше подготовься к тесту. Математика никогда не была твоим коньком. ― Помереть захотел? – Ким замахивается тетрадкой, легко шлёпая одноклассника по макушке, и, не обращая внимания на его возмущения, оборачивается к Чонгуку. – А ты что думаешь? Как по мне, правда дико. Чонгук смотрит на то, как в отвращении кривится лицо одноклассницы, и натянуто улыбается ей, пока внутри тихо молится. ― Прекращай, – Ыну снова встревает в разговор, с шумом захлопывая книгу, и разворачивается боком, ставя локти на разные парты. – Ты даже не знаешь его имени. В чём вообще суть подобных слухов? ― А тебе разве не интересно? – девушка фыркает и не обращает внимания на закатившего глаза Ча. – Среди нас есть гей. Говорят, что он выпускник. Он даже может быть из нашего класса. ― Какая разница? ― Как какая? – Дахён вскидывает брови, искренне не понимая нейтралитета Ыну. – Конечно же, чтобы обходить его стороной! ― Ты нормальная? Думаешь, гомосексуальность передаётся по воздуху? ― А разве нет? Ыну долго смотрит на неё нечитаемым взглядом, прежде чем оставить щелбан на чужом лбу. ― Дурочка. Лучше займись, наконец, математикой, – Ыну улыбается, когда Дахён дует губы и идёт к своей парте, открывая учебник. Он наблюдает за ней некоторое время, после оборачиваясь на Чонгука. Тот мыслями где-то далеко, поэтому он сперва щёлкает перед ним пальцами, привлекая к себе внимание. – О чём задумался? ― Да так, – Чон неловко улыбается другу и, почесав затылок, хмурит брови. – Просто думал о том, что сказала Дахён. ― Только не говори, что тоже веришь в эту чушь. ― Нет, – он качает головой, смотря на руки, сложенные на парте. – Но мне интересно, откуда они берутся. ― Слухи? – Ыну выгибает бровь. – Да отовсюду! Тебе стоит всего лишь сделать одно неверное движение, и люди всё додумают за тебя, Чонгук. Так работает эта система. ― Это отвратительно, – в подтверждение своим словам Чонгук морщит нос. – Почему людям так нравится обсуждать чужую жизнь? ― Ты прав. Мне, если честно, искренне жаль того парня. Уверен, все эти слухи – ложь. Чон поднимает взгляд на друга, видя, с какой уверенностью он это говорит, и прикусывает губы. В их школе все слухи раздувались, как слон из мухи, но это значит, что «слон» пусть и преувеличен, но «муха»-то откуда-то взялась. Не выдумали же её из пустого места? ― На дворе двадцать первый век, и человек может делать, что ему вздумается. Почему остальные всё равно так опасливо относятся к другим ориентациям? – но на свой вопрос получает только неоднозначный взгляд. ― А ты? – Ыну кивает на него, и Чонгук сперва теряется, не понимая сути вопроса. – Ты как к этому относишься? ― Я считаю, что это не моё дело. Тот парень может встречаться хоть с собственным отражением. ― Ты прав, – одноклассник прячет смешок за кулаком. – Но ему всё равно будет не сладко, если выяснят его имя. Что думаешь? Чонгук хмурится. А что, если этот школьник – это он? Но кто мог узнать? Он ведь ни разу не обмолвился ни об одних своих отношениях или предпочтениях. Кто пустил эту нелепую сплетню? Кто виноват во всём этом? Взгляд невольно падает на пустующую парту Йерим. Чон чувствует резкий прилив тошноты и спазмы в желудке и, вскочив, срывается с места, скрываясь за дверьми класса. Несколько удивлённых взглядов провожают его, но только два взволнованных переглядываются между собой. ― Что это было? – Ыну спрашивает одними губами, получая в ответ приподнятые плечи Дахён. ― Может, ему нехорошо? Вопрос остаётся висеть без ответа.

*

Пробираясь сквозь снующих туда-сюда школьников, Чонгук выбегает на пустующий этаж и шумно дышит, втягивая в лёгкие столько воздуха, сколько возможно. Его лихорадочный взгляд бегает по пустому коридору, пытаясь зацепиться хотя бы за что-то, чтобы отвлечься от неприятных догадок. Неровным шагом он подбирается к окну и, оперевшись о подоконник, смотрит вниз. Перед ним открывается вид на задний двор и тренировочную площадку, которая будет пустовать в зимнее время. На улице тишина и покой, что не скажешь об этажах ниже. Там жизнь идёт куда бурнее и гуще. Все обсуждают высосанную из пальца новость и тычут в каждого второго пальцем, обвиняя в нетрадиционных предпочтениях. Чонгука от этого тошнит. Как люди, дети, могут быть такими злыми? Такими… ― Отвратительно, – слово само срывается с языка и редким паром отражается на холодном стекле. Чонгук ведёт по запотевшему пятну пальцем, деля то ровно на две половины, и хмыкает. Есть ли в школе действительно ещё такие же, как он? Чонгук не знает ответа, но хочет надеяться, что да, есть. Пару лет назад здесь был Чимин. И пусть он скрывал от всех свою ориентацию, но многие догадывались о ней, однако предпочитая также молчать. Потому что не могли тягаться с Паком – лучшим учеником, бывшим мастером боевых искусств и любимчиком девчонок. Да, пусть парни терпеть его не могли, но как только за его спиной появился Тэхён, игнорирование стало очевидным. Будет ли также с Чонгуком? Найдётся ли хоть один человек, который встанет на его сторону, если вдруг правда всплывёт? Он опускает голову, натыкаясь взглядом на свои руки, и вздыхает. Останутся ли с ним рядом Ыну и Дахён? Чонгук так глубоко погружается в собственные мысли, что пропускает мимо ушей звук приближающихся шагов, и, только когда тех становится слышно слишком близко, резко оборачивается, встречаясь с Ким Югёмом. Брови невольно сходятся на переносице, а всё тело напрягается. Он не знает, что от него можно ожидать, но он поражает, ухмыляясь уголком губ, и останавливается рядом, также смотря в окно. ― Привет, – Югём не смотрит на него, но Чонгук – да. У парня синяк на подбородке и небольшая ссадина. Наверняка болит. ― Привет, – Чон хрипит в ответ и не отводит взгляда, дожидаясь, пока Ким посмотрит в ответ. – Чего тебе? ― Ничего, – он фыркает и качает головой. – Не знал, что сюда ещё кто-то приходит. ― Ты зарезервировал это место? ― Эй, хватит быть таким, – Югём щёлкает языком и пихает его плечом, улыбаясь одним уголком губ. – Я ведь ничего плохого тебе не сказал. Будь проще. ― Не могу. Вчера ты более чем доходчиво высказал своё мнение обо мне. ― А, ты об этом, – он опускает взгляд и неловко чешет затылок. – Прости. Даже не знаю, что на меня нашло. В один момент ты так взбесил меня. Очень хотелось тебе вмазать. ― Доволен? – Чонгук фыркает, и Югём смотрит на него, чтобы полюбоваться синяком на его скуле, после растягивая губы в широкой улыбке. ― Да, вполне. И это всё. Им больше не о чем разговаривать: у них разные интересы, разные компании. Так что молчание затягивается, пока Югём не поворачивается к окну спиной и не опирается поясницей на подоконник. ― Слышал, о чём вся школа гудит? – Чонгук кивает. – Так и должно быть. ― О чём ты? ― Время копаться в чужом грязном белье. Так всегда происходит, когда предыдущая игрушка наскучивает. Они ищут человека, у которого есть какой-то более-менее неприятный секрет, и заставляют его страдать. ― Они? – школьник склоняет голову к плечу, с непониманием смотря на одногодку. ― Ага. Не слышал о буллинге? Часто его затевают одноклассники жертвы, которые более близки с ним, чем другие ученики. ― Слышал, но… То, что человек гей, разве делает его плохим?.. ― Конечно, – Чонгук хмурит брови на чужой ответ и получает смешок от Кима. – Быть геем более унизительно, чем нищим. ― Но что такого в том, что парню нравятся парни? Разве это не то же самое, если бы ему нравились девушки? ― Чонгук, – Югём вскидывает брови, смотря на него. – Ты совсем дурак? Мы живём в стране с консервативными взглядами. Да даже на Западе ещё не все смирились с тем, что люди могут свободно выбирать себе пару между двумя полами. То, как думаешь ты, не значит, что все будут так думать. ― Я знаю, но просто… ― Просто посочувствуй этому человеку, – Югём вздыхает и кладёт ему руку на плечо, легонько похлопывая. – Его уже ничто не спасёт. ― Ты знаешь его имя? ― Я? – школьник с параллели вскидывает брови, указывая на себя пальцем, и качает головой. – Нет, но я знаю, кто знает. ― И кто? ― Ким Йерим. Звенит звонок, но Чонгук не слышит его. Югём прощается с ним и первым идёт к лестнице, рекомендуя Чону не задерживаться тут, а то учитель вряд ли этому обрадуется. Чисто на автомате мальчишка кивает ему, сам думая только о том, как поговорить с Йерим и убедиться, что имя не будет раскрыто раньше. Он стоит возле окна без движения ещё несколько секунд, а после, будто по щелчку, приходит в себя, срываясь с места. Югём прав: ему может достаться от учителя за опоздание, так что стоит поспешить.