Недоотчим

― Хён, ты когда-нибудь занимался сексом с мужчиной? Осенние солнечные лучи проникают на кухню через открытые занавески и ласкают лица завтракающих людей. В комнате приятный аромат свежесваренного кофе и сладкой выпечки, купленной этим утром в пекарне на первом этаже. Приятная тишина окутывает сидящих за столом, всё ещё не отошедших после тёплых объятий с Морфеем. Прекрасное утро не давит своими обязанностями, не огорчает и не заставляет нервничать. По крайней мере, Юнги так думал до этого момента. Он спокойно пьёт кофе, листая ленту в Твиттере и проверяя последние новости, когда Джихё отлучается в гостиную, а её сын выпаливает свой вопрос. Тот звучит так неожиданно и не к месту, что горячий напиток вмиг оказывается выплюнутым на деревянную поверхность стола, пока сидящий напротив Чонгук смотрит чуть удивлённо, вскинув густые брови кверху. А у Мина на лице немой шок и лающий кашель из-за попавшего не в то горло кофе. Он хрипит, складывается пополам, стуча себе по груди, пока Чонгук спокойно за ним наблюдает, в конце лишь предлагая свою помощь. ― Не надо, – сипит покрасневший мужчина и переводит дыхание, запивая сухость и разодранное кашлем горло очередной порцией губительного кофе. ― Точно всё в порядке? – младший кажется взволнованным и протягивает Юнги бумажное полотенце, чтобы он вытер с лица испарину. Тот в ответ смотрит недоверчиво и, секунду помедлив, в итоге всё же принимает полотенце, промакивая им лоб, шею и испачканную столешницу. Чонгук молча смотрит, следит за каждым движением и, когда Мин заканчивает, весь подбирается и заглядывает в глаза. ― Ты так и не ответил, – нагнетает, напоминая. Он кажется заинтересованным, выглядя при этом слишком невинно. Юнги хмуро смотрит на него, пытаясь разглядеть в чужих чертах лица подвох. Но младший как открытая книга – смотрит ясно и хлопает густыми ресницами, готовый слушать мужчину. Ему, если честно, такие вопросы не нравятся. Особенно от мальчишки, что тот понял сразу же. ― Зачем тебе? – всё же выдавливает из себя Юнги, опасно суживая глаза, и скрещивает руки на груди. Чонгук хорошо обдумал этот вопрос ещё вчера вечером, учёл все тонкости, обозначил для себя всё наперёд. Поэтому дует губы и склоняет голову к плечу, принимая своё самое очаровательное выражение. ― Просто спросил. Не хочешь об этом говорить? Он сильно тебя расстроил? ― Что? ― Ваши отношения плохо закончились? ― Чонгук, о чём ты… ― Ты его бросил или он тебя? – но Чонгук его словно не слышит, игнорирует чужую растерянность, не даёт сказать и слова, всё продолжая засыпать вопросами. Чонгук видит, как Юнги под его гнётом теряется, нервничает, и это заставляет его отчего-то улыбнуться. – Но ты не переживай так, хён. Извини, если задел тебя. Я правда не хотел… ― Так, блять, – и, как оказывается, терпение – это то, чем Юнги обделён. Устав слушать трёп мальчишки, он резко затыкает его одним движением руки, и, хмурясь, вглядывается во всё такое же по-детски невинное лицо. – Прекрати нести хуйню. Что на тебя нашло? Откуда эти ёбнутые вопросы? ― Я же сказал… – Чонгук начинает было сначала, но Юнги ему не даёт, перебивает. ― Хватит, – Мин посылает мальчишке убийственный взгляд. У Чонгука от него мурашки по коже и ком в горле, но он не подаёт виду, только вскидывает брови и слушает дальше. А мужчина поднимается со своего места, берёт кружку и идёт в сторону выхода из кухни. – Больше ни слова. Чонгук ему кивает, провожая взглядом. Он так и сидит за столом, но, выгнув шею, вслед всё же бросает: ― Ты был снизу, да? Юнги не составляет труда вернуться и дать мальчишке подзатыльник, напомнив, что подобные темы они больше не обсуждают. ― А если я спрошу ещё раз? – Чонгук открыто нарывается, глядя на старшего снизу вверх. ― Будешь наказан, – Юнги отвечает, недолго думая. ― Выпорешь? – последующая улыбка на Юнги влияет как-то слишком сильно. Старший шарахается от неё, отступая от школьника на пару шагов назад, но, быстро взяв себя в руки, натягивает обратно маску невозмутимости. ― Мамочке твоей нажалуюсь, – он показывает Гуку язык. – Уж она-то с тобой куда охотнее обсудит все детали нетрадиционных отношений. И пока Чонгук ничего не ляпнул в ответ, Юнги спешит ретироваться, скоро скрываясь в спальне матери Чона, а оставленный неудовлетворённым ответом младший только недовольно супится и пинает под столом ножку стула. Всё идёт не так, как ему надо. После этого разговора Юнги начинает игнорировать мальчишку с новой силой, словно специально прячется от него, убегает, не желая находиться с ним в одной комнате. И Чонгук прекрасно понимает его чувства, ведь совсем недавно сам страдал из-за подобного. Но сейчас его мысли немного изменились, весь он так и горит желанием докопаться до старшего, вывести из себя и заставить смотреть. Потому что если Чонгук берётся за что-то, то всегда доводит до идеала, не бросает на полпути и не отмахивается пресловутым «и так сойдёт». Нет, он должен получить то, что хочет, и никак иначе. Об этом он рассуждает лёжа на кровати. Мягкий матрац прогибается под его телом, точно повторяя формы, а идеально натянутый белый потолок раздражает взгляд. Недавно с ним созванивался Чимин, предлагая затусить где-нибудь с Тэ и остальными, но у младшего, если честно, не то настроение. Не то чтобы он не хочет видеться с друзьями, просто ему так откровенно лень выходить на улицу, поэтому Пак предложил самолично его навестить. От этого Чонгук отказаться не смог. И вот уже вторую минуту он проводит за ожиданием, мысленно находясь далеко от Пака и веселья. Все его раздумья только об одном конкретном человеке, что непонятно – то ли раздражает, то ли… Чонгук не успевает додумать второе «то ли». Дверь в прихожей хлопает, оповещая о чьём-то приходе, и это заставляет мальчишку нахмуриться. Он резко садится на кровати и прислушивается к тишине. Дверь в его комнату открыта, поэтому различить какие-либо звуки для него не составляет особого труда, но человек, только что вошедший в квартиру, словно замер на месте, и Чона это напрягает. Он начинает думать о худшем и бросает взгляд на припрятанную в углу бейсбольную биту, когда-то подаренную отцом. Тот выявил желание отдать сына на бейсбол, так им любимый, но маленький Чонгук отцовских вкусов не разделял, потому подарок остался так и нетронутым лежать и пылиться в комнате, пригодившись только сейчас. Чонгук хмыкает, но снова хмурится, наконец заслышав шорохи. Мальчишка и сам группируется, тихо сползает с кровати и, в два шага преодолев расстояние до биты, удобно перехватывает её в руках. Та идеально умещается в ладони, потому, сделав замах, Гук приближается к двери. За шорохами следуют шаги, и они ни капли не похожи на материнские. Он думает о том, что это мог быть Юнги, но тот обычно не ведёт себя настолько тихо. Поэтому, уловив, как человек уходит в сторону кухни, школьник тихо выбирается из своей комнаты, ступая по тёмному коридору. Он удобнее перехватывает своё оружие и, вздохнув поглубже, делает шаг, оказываясь в дверном проёме. Его стук сердца закладывает уши, а колени дрожат так, словно после пятикилометрового забега. По шее и спине нещадно стекает пот, промакивая футболку, а рукоять биты норовит треснуть в стальном захвате тонких пальцев. Чонгук действует с эффектом неожиданности, резко выпрыгивая вперёд и собираясь нанести удар, но останавливается буквально сразу же, стоит ему встретиться с вопросительным взглядом отца. ― Чонгук? – тот выглядит не столько радостным встрече, сколько шокированным и напуганным. У него в руках стакан с водой и пиджак, висящий на предплечье. – Ты был дома? А Чонгук ничего. Совсем ничего. У него останавливается сердце, а после заново, с новыми силами начинает биться, пока кислород, наконец, поступает в изголодавшиеся лёгкие. И руки опускаются. Блядство, это всего лишь его папа. Стоп. ― Пап? – Чон при встрече с мужчиной только больше хмурится и биту хоть и опускает, но далеко не убирает, держа её наготове. – Что ты здесь делаешь? И откуда у тебя ключи? Мужчина мнётся секунду, выдавливает нервную улыбку и отводит взгляд. На нём привычный костюм-тройка, шикарная укладка с кучей геля и благородная седина на висках. На лице расползлись мелкой паутинкой морщинки, но это нисколько не портит чужой внешности, наоборот, добавляя особого шарма. И Чонгука смущает только его присутствие в квартире, которую он не навещал уже очень давно. Да и дороги ему сюда больше нет. По крайней мере, так Чонгук считает. ― Джихё ещё не пришла? – он увиливает от вопроса сына и, отставив стакан в сторону, полностью обращает на мальчишку всё своё внимание. ― Нет, – он окидывает отца недовольным взглядом и закидывает биту на плечо, отчего заставляет острый кадык на чужой шее нервно дрогнуть. – Ты не ответил на мой вопрос. Что ты здесь забыл? ― Ну, такое дело… – он нервно потирает шею и делает шаг по направлению к сыну. Тот не двигается с места, упрямо вскидывает подбородок и смотрит раздражённо. Мужчина выдыхает. – Послушай, мне нужно кое-что забрать. ― Что? Это твоя вещь? – школьник вскидывает бровь, не доверяя отцу. Тот мнётся секунду, а после кивает. ― Да, – он даже улыбается – фальшиво, но как может. – Если ты не против, я посмотрю в нашей спальне. ― Это больше не ваша спальня, – напоминает Чонгук, всё так же стоит стеной и не даёт отцу пройти мимо. – Скажи, что тебе нужно, и я сам принесу это. ― Чонгук. ― Что? ― Дай мне забрать вещь, и я уйду, хорошо? – старший Чон пытается вывести сына на компромисс, но тот продолжает упрямиться и мотает головой. У мужчины от упёртости собственного сына непроизвольно сжимаются кулаки и накатывает раздражение, что в процессе смешивается с его голосом, изо рта вытекая ядом. – Перестань так себя вести! Я твой отец, в конце концов. Ты должен меня слушаться! ― Ничего я тебе не должен, – Чонгук прижимает подбородок к груди и встаёт в более устойчивую позицию, смотря на отца исподлобья. – Говори, что тебе нужно, или проваливай. ― Айщ, этот ребёнок, – господин Чон недовольно щёлкает языком и упирается руками в бока, с вызовом смотря на уже и не ребёнка вовсе. – В конец от рук отбился! Твоя мать, что, совсем не занималась твоим воспитанием всё это время? Посмотри, каким зверёнышем ты вырос! Дай мне пройти, я сказал! ― Нет, – Чонгук стоит на своём, пропуская ругательства отца мимо ушей. Морщится только, когда внутри что-то неприятно щемит, но виду не подаёт, так и продолжая преграждать собой путь. – Здесь больше не твой дом. И если ты сейчас же не уйдёшь, я вызову полицию, ясно? ― Щенок, – мужчина не на шутку сердится. У него раздуваются ноздри и всё лицо багровеет от злости, но на Гука это не оказывает должного эффекта. Поэтому, устав терпеть, господин Чон замахивается на сына, решая проучить его старым дедовским способом. Чонгук морщится и рефлекторно закрывает глаза, готовый встретиться с пощёчиной, но проходит две секунды, три, пять… но чужая ладонь так и не достигает цели, поэтому несмело он приоткрывает один глаз, глядя на перекошенное лицо собственного отца. ― Какого хуя здесь творится? – чужой грубый голос звучит у самого уха, и Гук крупно вздрагивает, распахивая глаза. Юнги стоит рядом, с силой сжимая отцовское запястье и заставляя его шипеть от переносимой боли, пока растерянный Чонгук переводит взгляд с одного мужчины на другого. Только сейчас он понимает, что за всей этой потасовкой они не заметили, как в квартире появился третий, застукав их в самый подходящий момент. Чон тихо выдыхает и благодарит небеса, что Мин пришёл один, без матери, иначе бы это переросло в настоящий скандал. ― Что это за хмырь? – Юнги обращается к школьнику, с брезгливостью отталкивая от себя бранящегося мужчину, но мальчишка не успевает ответить, как бывший глава семьи налетает на Мина, толкая его в грудь. ― Сопляк! – взрывается мужчина, намереваясь вернуть болезненные ощущения незнакомцу, но тот ловко уворачивается. – Как ты смеешь вмешиваться?! Кто ты вообще такой?! Юнги в ответ хмурится и, отступая, рукой прячет Чонгука за спину, становясь лицом к лицу с мужчиной. У Чонгука от этого жеста неспокойно в груди, сердце бушует, кровь кипит и гормоны шалят. Он выше Мина на полголовы, но весь сжимается в комочек, прячется за широкой спиной и выглядывает из-за плеча. ― Чонгук-и, – Мин снова обращается к нему, игнорируя ругательства старшего, говорит тихо, но вкрадчиво. – Кто этот человек? Он навредил тебе? ― Нет, – Гук в ответ качает головой, пальцами цепляясь за ткань футболки на спине Мина. – Это мой отец, только я не знаю, зачем он пришёл. Я его спрашивал, а он ругаться начал, чуть меня не ударил, – Чонгук поднимает голову, цепляясь за профиль Юнги и его глаза. – Ты пришёл вовремя. ― Ясно, – мужчина в ответ мычит и снова смотрит на незваного гостя, кажется, ещё больше распалившегося и смотрящего на них ярым взглядом. – Слушай сюда, старик. Ты, блять, здесь нахуй не всрался, так что катись-ка, пока тебя скорая не увезла. ― Смеешь мне угрожать, ты!.. ― Ни в коем случае, – Юнги его не дослушивает, перебивает. Чонгук видит, как напрягается его спина и плечи, а руки сжимаются в кулаки, готовые к мордобою. – Пока только предупреждаю. Мне плевать, что ты чей-то там отец и при жизни застал пирамиды. Пока ты приносишь неприятности этой семье, я стоять в стороне не буду, уяснил? В твоих же интересах здесь больше не появляться. Юнги говорит с ним спокойно, буквально по полочкам раскладывает информацию, чтобы до господина Чона точно дошло, но тот в конце только ухмыляется и, дёрнув головой, с вызовом смотрит на Мина. ― Так это ты? – он окидывает его оценивающим взглядом, после насмехаясь прямо в лицо. – Любовник Джихё. Молоко-то на губах уже обсохло? Чонгук видит, как язык Юнги толкается в щёку, а рука потирает подбородок. Он медлит с ответом, словно бы не хочет грубить и нарываться на драку, но в тоже время борясь с самим собой, намереваясь съязвить. И его не лучшая сторона выигрывает, вызывая дерзкую ухмылку на бледном лице и твёрдый, но насмешливый взгляд. ― Это не молоко, старик, – он подносит кольцо из двух пальцев ко рту и толкается в него языком, после добавляя: – А эякулят твоей бывшей жены. Для старшего Чона это становится последней каплей, и, больше не в силах сдерживаться, он кидается на Мина, но не успевает толком достигнуть цели, как при помощи небольшой махинации рук вылетает в коридор, больно падая на пол. Он громко матерится, чертыхается, порывается подняться, но Юнги времени зря не теряет. Он просит Чонгука оставаться в кухне и не выходить, а сам надвигается на мужчину. Школьник успевает только увидеть, как мамин любовник рывком поднимает его отца на ноги, а после толкает в сторону двери. Дальше Чон слышит только возню, ругательства, щелчок замка и эхо из подъезда. По звукам он распознает, что Мин снова не побрезговал пихнуть мужчину старше него почти вдвое и буквально вышвырнуть его из квартиры. Он ещё что-то говорит старшему Чону, но школьник не распознаёт ни слова и выходит в коридор только когда хлопает входная дверь. В тёмном коридоре на пороге стоит Мин Юнги, зачёсывая высветленные пряди назад. У него играют желваки на острой линии нижней челюсти, и взгляд такой холодный, пугающий, но стоит ему встретиться с Чонгуковым, тут же теплеет. Он растягивает уголки губ в усталой улыбке и смотрит на чужое взволнованное лицо. ― Испугался? – смешок слетает с его розовых губ, и Чонгук невольно поджимает свои. В его глазах опасно блестят слёзы, и Юнги резко меняется в лице, тут же подрывается к мальчишке, заглядывая в глубину чужих зрачков, аккуратно умещая его лицо в своих ладонях. ― Ну, чего ты, Крольчонок? – мужчина бегает взволнованным взглядом по чужому лицу, большими пальцами утирая солёные дорожки, пока Гук цепляется за его руки, как за спасительный круг, продолжая беззвучно лить слёзы. – Чего плачешь? Из-за отца? Поговори со мной. А Чонгук не может. Чувствует, что если сейчас рот откроет, то истерики не избежать, захлебнётся собственными иканиями. Поэтому крепче обхватывает чужие запястья, выпуская с громким стуком биту из собственных рук. То, каким слабым и разбитым он предстаёт перед Мином, не кажется ему чем-то неправильным, постыдным. Он знает: хён его за это осуждать не будет, потому что прямо сейчас стоит так близко, оглаживает щёки и пытается успокоить. У него плохо получается, ведь Чонгук только сильнее распаляется, словно выплакивая всё, что так долго копил в себе. У него ноет сердце, и душа просится наружу, но присутствие Мина их немного успокаивает, не даёт расклеиться, уверяет, что хуже уже не будет. Будет. Но Юнги заключает Чонгука в тёплые объятия, позволяет ему марать футболку собственными соплями и нежно гладит по голове, всё нашёптывая слова успокоения на ухо. Но почему от них только сильнее плакать хочется? Почему его сердце так сильно сходит с ума от простой близости? Почему его руки так дрожат, сильнее сжимая в кулаках ткань на широких плечах? ― Хё-он, – Чонгук воет в Минову шею, сжимаясь в чужих объятиях до маленького комочка и расползаясь по швам. – Мне бо-больно. ― Где? – Мин не прерывает объятий и оглядывает школьника, насколько позволяет положение. – Что болит? Скажи хёну. ― В-внутри так б-больно, – младший кусает собственные губы, сильнее сжимая Юнги, пытаясь впечататься в него. – Так больно, хё-он… Юнги ему ничего не отвечает, только укладывает подбородок на макушку и спускает руки на подрагивающие плечи и спину, согревая в тёплых объятиях. Чонгуку этого не хватало очень давно – простого человеческого тепла, тихой искренней поддержки без излишних слов. Чонгуку хотелось любить и быть любимым. Но вот он любит, и любовь его неправильна, отвратительна. У мальчишки от неё горькие слёзы и шрамы на сердце, а человек, которому это всё предназначается, сейчас держит его в своих руках, как самое хрупкое, самое драгоценное. И плевать уже на грубых и жестоких отцов. Плевать и на мать, которой принадлежит этот человек. Чонгук уже полюбил его, отдал ему своё сердце, и в ответ не просит ничего. И пусть любимым ему быть не суждено, а чувства его пропускают через мясорубку, – того, как правильно его тело умещается в чужих руках, школьнику хватает. Даже если это одноразовая акция, доступная только единожды в тысячелетие. Гук своего не упустит, получит всё до последней капли, пока Мин сам его не оттолкнёт. Но проходит уже десятая минута, пятнадцатая, а они так и стоят. Чонгук уже давно не плачет, красными глазами смотрит на их тень и поджимает губы, невольно сильнее натягивая на плечах ткань чужой футболки. Но Юнги молчит, дышит тихо, всё так же поглаживает юношеские плечи и спину, и шепчет – тихо, едва различимо, но шепчет, что у Чонгука всё будет хорошо, что нет нужды лить слёзы. Что он всегда будет рядом. Чонгук на последних его словах больно закусывает губу и жмурится, потому что знает – не будет. Чонгук ему это прямо в лицо высказать собирается, но его планы нарушает громкий звонок в дверь, заставляя обоих буквально отпрыгнуть друг от друга. У обоих растерянность на лицах, но старший приходит в себя быстрее, отрывает от мальчишки взгляд и, направляясь к двери, заглядывает в глазок. ― Это, наверное, к тебе, – сипит, на Чона больше не смотрит. – Мальчишка какой-то. И больше ничего не говорит, проходит мимо, после хлопая дверью в материнскую спальню. Чонгука в реальность возвращает повторный звонок в дверь и пара уверенных стуков по металлической поверхности. Он вздрагивает и, всё ещё толком не оклемавшись от прошедшей минутки получаса слабости, открывает входную дверь, где перед ним топчется Пак. У него на лице извечная улыбка до щёлочек вместо глаз, в руках увесистый пакет, который он тут же демонстрирует Гуку, но улавливает что-то неладное. Улыбка мигом сползает с его лица, взволнованный взгляд мечется по фигуре друга, останавливаясь на опухших, всё ещё мокрых глазах и красном носе. Чимин быстро группируется, шагает внутрь квартиры и, захлопнув за собой дверь, тут же утягивает друга в объятия. ― Чонгук-и, – тихо начинает старший, взволнованным шёпотом обжигая ухо. – Что случилось? ― Ничего, – сипит школьник, не отвечая на объятия, и губу снова закусывает, лишь бы не разрыдаться по новой. – Всё в порядке. И то, как ломается его голос в конце, заставляет Пака только нахмуриться. Всё ещё прижимая Чона к себе, он мельком оглядывает прихожую, замечая небольшой беспорядок и валяющуюся в стороне биту, понимает – ничего не в порядке. Он отлепляет от себя друга и, перехватив его за руку, утаскивает его в комнату, намереваясь докопаться до правды. Потому что Чимин ответственный взрослый и лучший, на минуточку, друг, и Чонгуку так просто от него не избавиться. Чонгук и не против-то толком, послушно следует за Паком и мысленно уговаривает себя снова не разрыдаться. Они молча доходят до комнаты школьника, также молча Чимин усаживает его на кровать, для себя придвигая компьютерное кресло. Гук сидит, сложив руки на коленях и опустив голову, пальцами перебирает складки на растянутой футболке. И пока друг убирает пакет с вкусностями в сторону, медленно приводит себя в уравновешенное состояние. Он почти справляется самостоятельно, но стоит ему только поднять глаза на усевшегося напротив старшего, те тут же начинают слезиться, и он ничего не может с собой поделать. ― Рассказывай. Чимин не давит, не нагнетает, позволяет Чонгуку самостоятельно побороть новый приступ истерики. Мальчишка с ним справляется, проглатывает огромный ком и кусает губы до того сильно, что те болезненно припухают и начинают кровоточить. Пак на это спокойно смотреть не может, вздыхает тяжело, взгляд отводит, но младшего не ругает, не просит остановиться – знает, что так он себя лечит. Потому молчит, ждёт, когда друг соберётся с мыслями и будет готов действительно рассказать. А пока они просто сидят друг напротив друга. Чимин берёт чужие ладони в свои, перебирает пальчики и аккуратно массирует, пока Чонгук разбирается со сбившимся ритмом сердца. Оно у него в последнее время часто шалит: то биением в горле отзывается, то вовсе замирает, отказываясь гонять кровь по артериям. Чонгуку много времени не требуется – буквально пара минут. И что, что его голос всё ещё норовит сорваться? Плевать даже на так и не угомонившееся сердце. Главное, что язык его ворочается, а голова продолжает ясно соображать, и, чтобы воссоздать картины недавно минувшего прошлого, этих факторов достаточно. Так Чонгук решает, кивая себе и открывая рот. Он в подробностях рассказывает Чимину всё, начиная с сегодняшнего утра – про своё задумчивое настроение, про отца и про то, как вовремя успел Мин. О последнем школьник упоминает мельком, вызывая хмурую морщинку меж чужих бровей. И прежде чем продолжить, Чонгук даёт себе небольшую паузу, только после заговаривая вновь: ― Я не знаю, что со мной происходит, – он аккуратно выпутывает свои руки из маленьких ладоней хёна и упирается ими в колени, сжимая те до побеления фаланг пальцев. – После того, как мы решили воплотить задумку Тэхёна в жизнь, я стал ощущать себя странно. Сначала я спихивал всё это на стресс из-за учёбы и приближающихся экзаменов. Потом я начал раздражаться на людей и самого себя. Мне ничего не нравилось, ничего не было интересным. Я даже пропустил пару занятий по тхэквондо, хён! Я подумал, что это затянется надолго, потому начал хандрить. Но, несмотря на всё это, я исправно продолжал докапываться до Юнги: постоянно раздражал его своим присутствием и вопросами, часто касался и попадался на глаза, даже когда не должен был. Сперва это казалось странным, немного смущающим и раздражающим, а потом я словно свыкся, на чистых рефлексах отыскивал Юнги в квартире и первым начинал разговор, а когда наши интересы совпадали, я даже не замечал, как пролетало время. Я стал искать встреч с Юнги не для того, чтобы соблазнить из мести, а потому, что действительно хотел этого. И когда он сам случайно или намеренно касался меня, то по коже всегда мурашки бегали, а сердце стучало, как ненормальное! И мне от того так приятно было… Как и сегодня, когда он успокаивал меня, обнимая. Это всё начиналось как шутка, но, хён, мне больше не смешно. Чонгук даёт себе небольшую паузу собраться с мыслями. Губы пересохли и покрылись кровавой корочкой. Когда он проводит по ним кончиком языка, то улавливает характерный металлический привкус и шумно втягивает воздух через нос. Чимин смотрит на него. Чонгук не видит, но знает это точно, потому что с самого начала исповеди он даже не шелохнулся, не издал ни звука, чтобы заставить школьника в себе усомниться. И когда Чонгук всё же набирается смелости, он вскидывает голову, встречаясь с тревожным взглядом карих глаз, и уверенно выпаливает, чувствуя, как на щёки накладывается тёплый румянец: ― Кажется, мне по-настоящему нравится Юнги, хён. В комнате ненадолго повисает тишина. Чонгук в ожидании смотрит на друга, пока тот медленно хлопает ресницами и переваривает сказанное. Он приоткрывает рот и хмурится, медленно сменяя на лице эмоции с задумчивости до полного непонимания. ― А? – это всё, что удаётся выдавить из себя Чимину спустя несколько минут после прозвучавшего признания. Младший тяжело вздыхает и, опустив взгляд на собственные колени, более обречённо повторяет. ― Я сказал, что мне нравится Юнги и я не знаю, что с этим делать, – он всё же решается мельком взглянуть на Пака, наблюдая хмурую морщинку между сведённых к переносице бровей. ― Нравится, – зачем-то повторяет старший, пальцами потирая подбородок. Он разглядывает Чонгука перед собой так, словно видит его впервые и пытается с ходу дать ему определение. – Юнги. Я правильно понимаю? ― Да, я только что это сказал. ― Тот, что тебе без пяти минут отчим. ― Что? Нет, – Чонгук хмурится, в отвращении скривив лицо. – Он никогда не будет моим отчимом. ― Да? – Чимин же в ответ выгибает бровь и со скепсисом смотрит на парня перед собой. – И почему ты так решил? ― Потому что он будет просто моим, – Чонгук легко пожимает плечами, словно это самый очевидный ответ из всех. Чимин снова не находит, что сказать, поэтому просто кивает и поджимает губы, продолжая трогать свой подбородок. То, каким задумчивым сейчас выглядит старший, Чонгука раздражает, если честно. Он не может спокойно на него смотреть, поэтому просто пихает его ногой в кресло, заставляя откатиться назад на пару шагов. Когда между ними снова воссоздаётся зрительный контакт, Гук без слов даёт понять, что не рад подобной реакции, на что Чимин только вздыхает. ― Скажи мне, – Пак спускает ноги на пол и снова подъезжает ближе к школьнику, останавливаясь впритык к кровати. – Как давно ты гей? ― Я не гей, – Чонгук качает головой из стороны в сторону. – Мне нравится только Юнги. ― Но он мужчина. ― Да, – теперь Чонгук кивает и, сложив ноги по-турецки, невинными оленьими глазами смотрит на друга. – Но я не гей. ― Би? – предлагает Пак, но Чонгук снова качает головой. ― Нет, я же сказал… ― Ладно, я понял, – Чимин отмахивается от него, не дослушав, и откидывается на спинку кресла, снова смотря на школьника в упор. – И что собираешься теперь делать? После этого вопроса Чонгук весь сдувается, теряя свой пыл. Уголки его губ опускаются, как и голова, а голос становится до невозможного тихим и жалостливым. ― Я не знаю, – обречённо выдаёт он, принимаясь теребить подол футболки и по новой кусать губы. – Я хочу добиться взаимности, но не знаю, с чего начать. Юнги видит во мне только сына своей любовницы или, на крайний случай, младшего брата. Вообще не уверен, что могу интересовать его в романтическом плане… ― А в сексуальном? – вопрос Чимина звучит неожиданно, заставляя Чонгука вскинуть на него голову и распахнуть глаза. ― О, – он приоткрывает рот, вспоминая кое-что важное, а после растягивает губы в улыбке, при этом покрываясь румянцем. – Не уверен, но думаю, он хочет меня. ― Как ты это понял? – Чимин задумчиво кивает, продолжая оглядывать друга. ― Пару дней назад мы собирались смотреть фильм, – Чонгук чуть ли не прыгает на месте, отпуская безнадёжность, и поднимает руки на уровне груди, делая вид, будто держит что-то объёмное. – И я случайно упал на него. Юнги поймал меня и после, когда отпустил и извинился, я сказал ему, что мне понравились его руки на моём теле. Потом весь фильм он прятал от меня свой стояк. ― Ты такой жестокий, – Чимин морщится, прикладывая ладонь ко рту и мысленно жалея жертву мальчишки. – Почему не дал ему трахнуть себя? ― Хён! – Чонгук взвизгивает, весь заливаясь красной краской, и снова пихает старшего, заставляя его прилично откатиться. ― Что? – однако тот спокоен и возвращается на прежнее место, перебирая ногами по полу. – Тогда бы ты точно понял, чего ожидать от него. ― Хочешь сказать, чтобы получить Юнги, мне нужно с ним переспать? – Чонгук выгибает бровь, готовый внимать. Но Чимин только пожимает плечами. ― Как вариант, – а чуть позже добавляет: – Впрочем, как самый действенный вариант. Но он может разочаровать тебя. Чонгук от его слов поникает, думая о словах старшего, и от Пака это не укрывается. Он улыбается ему нежно и, протягивая к нему руку, тепло касается мягких волос. ― Тебе не нужно этим заниматься, если не хочешь, ты же в курсе? – Чимин на всякий случай уточняет, заглядывая в грустные глаза. Чонгук в ответ только кивает, выдыхая тёплый воздух. ― Если бы я хотел просто с ним переспать, я бы уже это сделал, – его плечи опускаются. Он чувствует, как замирает рука Чимина на его голове, и поднимает на него взгляд, видя растерянность на чужом лице. – Но я хочу, чтобы это был не просто секс. ― Чонгук. ― Я хочу заниматься с ним любовью. Я хочу целоваться с ним, прятаться от матери и обниматься в кровати, – он ломает брови, понимая, что просит о невозможном. – Я хочу, чтобы он любил меня. Чимин снова молчит, смотрит на него с улыбкой и ладонью спускается на щёку, нежно её оглаживая. Они настолько близки, что позволять нечто подобное друг для друга у них в порядке вещей. Потому младший не смущается, наоборот, с некой жадностью ластится под прикосновения. Он прикрывает глаза, наслаждаясь чужим теплом и поддержкой. За своей минутной слабостью он совсем забывает об открытой двери в свою спальню и о том, что Юнги всё ещё находится в квартире, так невовремя сейчас появившийся в коридоре. Чонгук не знает, что он наблюдает всего мгновение, что уже сделал для себя выводы, в плотную полоску сжав губы и ногтями раня кожу на внутренней стороне ладоней. Чонгук сейчас подпитывается чужой любовью, чужим светом. ― Всё в твоих руках, – тихо говорит ему Пак, после чего раздаётся хлопок входной двери. Оба вздрагивают, оборачиваясь на дверь в спальню, но в коридоре стоит тишина, не подавая каких-либо признаков жизни. Чонгук переглядывается с другом и, закусив губу, ломает брови в отчаянной гримасе. ― Юнги… – мальчишка не говорит, воет и, с трудом удерживая слёзы, валится на кровать, пряча лицо в подушке. ― Что? – Пак хмурится, от друга возвращаясь к темноте из коридора и обратно. – Что Юнги? ― Юнги был дома, – голос Чона приглушён плотной тканью, но Чимин всё же умудряется его понять. – Он наверняка всё слышал, хён! Что же мне теперь делать?.. Чимин молчит. Он опускает взгляд в пол, покручиваясь в компьютерном кресле, и пытается сообразить. В голове бардак, точно такой же, как и в душе младшего, но Пак не отчаивается, поджимает полные губы и, перебравшись на кровать, расталкивает друга. ― Всё, что угодно, но только не вешать нос! – он звучит решительно и, когда младший всё же отрывает красное то ли от смущения, то ли от недостатка воздуха лицо от подушки, то разглядывает эту решимость и на глубине чёрных зрачков. – Мало ли, что он там слышал. Это не повод убиваться и опускать руки раньше времени, ясно? Тебе нужен этот мужик? Чимин уверенно смотрит в чужие глаза, и Чонгук теряется под этим напором, только сжимается весь в комочек, так что старшему снова приходится его встряхнуть. ― Я повторяю ещё раз! – его мелодичный голос звучит угрожающе, доводя Чона до грани слёз и истерики. – Тебе нужен этот мужик, Чон Чонгук?! ― Да, – пищит мальчишка, одними губами умоляя друга, чтобы он перестал его так трясти. ― Я не слышу! – Пак кричит в самое ухо, вырывая первые хныканья с малиновых губ. ― Да! – Чонгук клянётся себе, что прямо сейчас расплачется, и плевать, каким он будет выглядеть в глазах Пака. – Хён, пожалуйста, меня уже тошнит! И только после этого Чимин его отпускает, давая младшему отдышаться. Когда же Чонгук снова встречается с ним взглядами, на лице студента играет гордая улыбка. Он показывает ему большой палец и протягивает руку, приводя волосы на голове в окончательный беспорядок. Такого издевательства никто не выдержит, но Гук смиряется, с очередным всхлипом прикрывая глаза. ― Так держать! – и пока школьник пытается мысленно провести суицид, Пак хвалит его, теперь спуская руку на настрадавшееся плечо. – И всё остальное неважно! Следуй за своей целью и помни, что хён всегда будет на твоей стороне! Договорились? Чимин заглядывает ему в лицо, и, почувствовав это, Чон приоткрывает один глаз. На что он только что подписался? ― Договорились, – школьник выдавливает из себя слова силой, пока студент скрепляет их сделку на мизинцах. Боже. Но долго ликование одного и нытьё другого не продолжаются. Входная дверь снова хлопает, вынуждая друзей переглянуться. ― Юнги? – тихо выдаёт Пак, поглядывая на притихшего младшего, не сводящего взгляда с дверного проёма. Он пожимает плечами, прислушиваясь к звукам из коридора. Там шумят обувью и верхней одеждой, действуют суетливо, и к мальчишке закрадывается мысль, что это вряд ли Юнги. Убеждается он в этом, когда раздаются быстрые, но лёгкие шаги, и вскоре в его комнате появляется встревоженная госпожа Пак. ― Чонгук-и! – у неё красное лицо, словно бы она решила проигнорировать лифт и пробежать все восемь этажей. Волосы растрёпаны, и тяжело вздымается грудь. Она оглядывает обоих парней и только после оказывается перед сыном, смещая Пака. – Ты в порядке? ― Да, я… ― Юнги позвонил мне и сказал, что приходил твой отец, – её глаза бегают по родному лицу, словно сканируя. Чонгуку немного некомфортно. – Это так? Что он хотел? ― Я не… ― Мне так жаль! Прости! – она хватается за его руки, ломая брови в виноватой гримасе. А после женщина оборачивается к Чимину. – И ты, Чимин-и. Тоже прости. ― Да не стоит, госпожа Пак, – Пак отмахивается, неловко улыбаясь. ― И спасибо, что остался с Чонгук-и. ― Да мне не в тягость… ― Нет, правда, – она теперь полностью переключается на него, беря и ладонь парня в свою свободную. – Ты так вовремя пришёл. Юнги срочно нужно было уходить по делам, и он боялся оставить Чонгука одного… ― Что? – Чонгук хмурится, влезая в чужую речь, но на него не обращают должного внимания. – Я уже не ребёнок. Почему он… ― Спасибо, что остался присмотреть за ним, – госпожа Пак игнорирует сына, продолжая вставлять непрекращающиеся благодарности. ― Да я не… ― Чимин не за этим приходил, – Чонгук говорит громче, чтобы его всё же заметили. – А Юнги твой ушёл совсем недавно. Что он тебе уже наплёл? ― Сказал только, что приходил твой отец, – женщина хлопает длинными ресницами. – И что ему срочно нужно уйти по работе. Я потому так рано пришла. Юнги предупредил, что ты остался с Чимин-и. ― Не понимаю… ― Брось, – Пак вовремя влезает в разговор, пихая друга в плечо. – Твоя мама просто переволновалась. Женщина кивает, обращаясь к сыну с нежной улыбкой. ― Это действительно так, – она отпускает руку Чимина и берёт обе Чонгуковы в свои, теперь смотря только на него. – Если честно, после слов про твоего отца я уже не особо вслушивалась, так что могла что-то не так понять. Прости меня за это. ― Тебе не нужно извиняться, – Чон хмурит брови и дует губы, смотря на мать с укором. – Ты ни в чём не виновата. ― Нет, – она качает головой, не соглашаясь, и, переведя взгляд в пол, опускает уголки губ вниз. – Это действительно моя вина. Твой отец звонил вчера, говорил, что собирается забрать какие-то документы. Но я не придала должного внимания. Даже и подумать не могла, что он явится сюда. Прости меня за это, Куки. Мне правда очень жаль… Чонгук на секунду замолкает. Он перебирает в голове шестерёнками, обдумывая слова матери, и, не найдя нужного объяснения, переводит взгляд на Чимина. Но тот только пожимает плечами, так и оставаясь стоять в стороне. ― Ну, – Гук прочищает горло. Госпожа Пак возвращает к нему внимание, заглядывая в родные глаза. – Ничего страшного. Я уже в порядке и не злюсь на тебя. Только если на отца. В любом случае, почему он не предупредил никого из нас, что придёт сюда? И откуда у него до сих пор ключи? Со стороны женщины слышится тяжёлый вздох, и она наконец отпускает руки сына, выпрямляясь. Она упирается ладонями в бока и переводит взгляд на окно, за которым начинают собираться тучи. Вопрос Чонгука так и остаётся висеть неотвеченным, когда Чимин меняет свою дислокацию, перемещаясь в сторону двери, чем тут же приковывает к себе два любопытных взгляда. ― Ты куда, хён? – Чонгук вскидывает брови и склоняет голову к плечу. ― О, я… – Пак мнётся, указывает себе за спину, а после неловко смеётся. – Я подумал, что сейчас лишний тут. У вас, вроде как, семейные темы, а я никак этого не касаюсь. Не хочу вам мешать. ― Чушь, – тут же отзывается Чон. ― Ты можешь остаться, Чимин-и, – женщина глядит на него с мягкой улыбкой и спешит подойти, чтобы уложить миниатюрную ладонь на его плечо. – Извини, что прервала ваш вечер. Я уже ухожу. ― Да, хён, – давит младший, поднимаясь с кровати. – Нам ещё есть что обсудить. И то, с каким напором и красноречивым взглядом школьник говорит это, вызывает на лице студента невольную улыбку. ― Славно, – госпожа Пак всё так же улыбается и, теперь перекрывая собой выход, подталкивает Чимина обратно в комнату. – А я пойду займусь ужином. Вам принести каких-нибудь закусок? ― Нет, мам, – Чонгук качает головой и чуть морщит нос. – Я сам займусь этим чуть позже. ― Ну, хорошо. И, напоследок оглядев двоих парней, госпожа Пак выходит из комнаты сына, сперва отправляясь в свою спальню. Чонгук и Чимин же наконец выдыхают. У Гука подкашиваются ноги, и он аккурат приземляется на мягкую постель, совсем не замечая, когда Пак появляется напротив него. ― Почему ты не спросил про Юнги? – от хмурого голоса школьник вздрагивает, тут же обращая на друга напуганный взгляд. ― С ума сошёл?! – он шипит и, подскакивая со своего места, закрывает Чимину ладонью рот. Взгляд то и дело в опасении возвращается к незакрытой двери. Чонгук спешит это исправить и, как только та наконец захлопывается, отделяя их от лишних ушей, возвращается к студенту, продолжая уже более спокойно: ― Это будет слишком подозрительно… – на его лицо падает тень отчаяния, что не остаётся незамеченным. – Она ведь знает, что мне он не нравится, поэтому моё неожиданное любопытство натолкнёт её на мысль об обратном. ― И? – Пак вскидывает бровь, с вызовом глядя на школьника. Тот тут же пытается убежать от этого взгляда, занимая себя стопкой учебников на столе. Но студент не так прост. Он складывает руки на груди и наседает с новой силой, тучей нависая по правую сторону от Чонгука. – Что собираешься делать? ― Я не знаю, – мальчишка поджимает в бессилии губы и наконец смотрит в ответ. – Не знаю. Не имею ни малейшего понятия, как теперь быть. То, что я чувствую, неправильно хотя бы по отношению к моей матери. И вся эта ситуация ни к чему хорошему не приведёт, даже если у меня что-то получится. В чём я очень сомневаюсь… Последнее Чонгук говорит так тихо, что грохот от книг полностью перекрывает его голос, Пака же заставляя только больше нахмуриться. ― Не говори так, – он наконец оттаивает и утешающе касается школьника. От его рук по всему телу разливается тепло, а мягкие поглаживания по спине выравнивают сердечный ритм. – Да, не спорю, ты попал не в самую лучшую ситуацию, но, Чонгук, ты всё ещё достоин того, чтобы быть счастливым. ― Но моя мама… – Чонгук оборачивается на него, встречаясь с твёрдым взглядом. ― Плевать, – Пак фыркает, не прекращая движений по крепкой спине. – В этом случае всё будет зависеть от Юнги. И даже если в итоге он выберет госпожу Пак, то не велика потеря – найдёшь себе ещё лучше! Главное – не отчаиваться и не думать о грустном! ― Но как?.. ― Легко! – Чимин широко улыбается, до щёлочек вместо глаз. – Всегда оставайся самим собой, делай, что считаешь нужным и главное – никогда, – слышишь, Чонгук? – студент вкрадчиво заглядывает в глаза напротив, пытаясь достучаться до друга. – Никогда не унижайся. Какая бы ни была ситуация, ни за что не ставь свою гордость прениже всего остального. Потому что сначала ты, потом твоя семья и только после всякие там Юнги. Ясно? Чонгук неуверенно кивает, серьёзно задумываясь над словами старшего, и упускает тот момент, когда тот меняет тему разговора, приседая на его уши с обновлениями по новой игре. Чонгук улыбается.