Недоотчим

С дня рождения Чонгука проходит неделя. Он не чувствует каких-то существенных изменений, разве что теперь цифра в паспорте позволяет законно покупать алкоголь. Одноклассники часто пользуются этим, так что иногда Чон задерживается вечерами в местных магазинах вместо того, чтобы готовиться к предстоящим экзаменам. Сегодняшний день выдаётся довольно пасмурным для начала осени, поэтому Чонгук вынужденно раскрывает свой прозрачный зонт, избегая холодных капель дождя. Рядом с ним семенит Чимин, спокойно уместившийся под второй половиной, и залипает в телефон. Они идут молча, не обсуждают учебную неделю, не делятся секретами или новыми событиями. Чонгук даже не спрашивает, куда подевался байк старшего, и так догадываясь о месте его нынешнего нахождения. Только в начале пути Пак обмолвился, что Тэхён крупно влип по какой-то причине, и его на неделю отстранили от занятий, и по этой же причине ему досталось от родителей, поэтому с ним не будет связи некоторое время. Вообще, то, что они сейчас вместе, было спонтанной идеей. Чимину было слишком скучно, чтобы торчать одному дома, а у Чонгука есть приставка, так что оба решили, что после занятий старший заскочит за Гуком в школу и оттуда они уже пойдут вместе. Вскоре дорога приводит их к спальному району, а ноги уверенно следуют по давно протоптанному маршруту. Они ни на секунду не останавливаются и даже не оглядываются по сторонам, следуя буквально с закрытыми глазами. Хотя Чонгук дорогу видит прекрасно и помогает Паку справиться с такими препятствиями, как столбы, ограждения и другие люди. Несмотря на то, что добирались они прогулочным шагом, дома у Чонгука они оказываются довольно быстро. Сегодня у его мамы выходной, поэтому она встречает их, но немного удивляется, видя в дверном проёме ещё и лучшего друга сына. ― Привет, мам, – Чонгук бесцветно здоровается с ней, вымученный долгими занятиями и нудными лекциями, и окидывает её взглядом. На госпоже Пак почему-то короткое коктейльное платье цвета серебра, из той же оперы длинные серьги и уложенные чёрные локоны на плечах. – Круто выглядишь. ― Добрый вечер, госпожа Пак, – Чимин в знак приветствия кланяется и спешит раздеться вслед за другом. – Вам очень идёт этот наряд. ― Здравствуй, Чимин-и, – она растерянно хлопает длинными ресницами, переводя взгляд с одного на другого, и вынужденно отступает в сторону, пропуская парней. – Спасибо большое. ― Мы с хёном немного поиграем, ладно? – Чонгук говорит, стоя в проёме своей спальни, пропустив сначала Чимина. – Точнее, он поиграет, а я займусь подготовкой к экзаменам. Мы недолго. ― Не беспокойтесь, госпожа Пак, я не буду его отвлекать! – раздаётся уже голос студента, приправленный улыбкой. Чонгук фыркает, бросая на него взгляд. Но он быстро снова переключается на женщину, внимательнее разглядывая её. Непривычный стиль парнишку немного напрягает, но он старается этого не показывать. ― Ты, кстати, куда-то собираешься? Для чего нарядилась? ― Об этом я и хотела с тобой поговорить, Кукки, – уже не такая растерянная, она подходит к сыну и поправляет его взмокшие от дождя кончики волос. Чонгук невольно напрягается от её тона, предчувствуя что-то неладное. – Я пригласила Юнги поужинать вместе с нами. Ты ведь не против? Челюсть Чона едва не встречается с полом. ― Да я не то чтобы… – он против! Ещё как! ― Вот и отлично! – не дослушав, женщина радостно хлопает в ладоши и улыбается губами в алой помаде. – Я давно это планировала и подумала, что сегодня хороший день! Вы уже виделись однажды, так что теперь я хочу, чтобы вы узнали друг друга получше. Поверь, Чонгук-и, он совсем неплохой человек! И я очень надеюсь, что вы поладите! В конце своей речи она подмигивает сыну и, оттянув его за бледную щёку, скрывается на кухне, а Чонгук так и продолжает стоять как вкопанный. В смысле, ужин с Юнги? У Чона, если честно, встречаться с ним, чтобы «узнать получше», желания никакого нет. Он с испугом смотрит на фантомные следы матери и порывается пройти следом, устраивая маленькую истерику. Ведь как так? Нельзя было предупредить раньше, чтобы Чонгук свалил из квартиры на это время? Но его вовремя останавливает голос Чимина: ― Чего замер? – Пак, по всему видимому, уже увлечён приставкой, однако отсутствие друга успел заметить. На секунду он отвлекается от экрана, чтобы проверить свою догадку, натыкаясь на фигуру Чона в проёме, но живо отворачивается, когда слышит из динамиков визг тормозов и скрежет металла. – Чёрт! Да как так-то?! Чонгук! Но Чонгук хоть на друга и смотрит отчего-то очень хмуро, но заходить в комнату не торопится. Пак уже сам успевает напрячься под удушающей аурой недовольства младшего, однако не успевает и рта открыть, как тот его перебивает: ― Пойду нам перекусить возьму. ― И даже не переоденешься? – Чимин выгибает бровь, но ему уже некому отвечать. – Эй! Чонгук твёрдым шагом идёт на кухню, там заставая свою мать за готовкой. Всё выглядит и пахнет очень вкусно и красиво. Обилие блюд, томящихся на медленном огне, заставляет скопиться слюну во рту, а желудок неприятно отозваться урчанием. Он немного смущается, но быстро вспоминает, зачем вообще сюда пришёл. ― Ты серьёзно? – женщина отвлекается от шинкования овощей, чтобы поднять на сына вопросительный взгляд. – Ты пригласила его? К нам? Пока я буду здесь? На все вопросы Чона та просто кивает, возвращаясь к прерванному занятию, и в конце окидывает довольным взглядом проделанную работу. ― Да, Кукки, – она возвращает внимание к сыну, ласково ему улыбаясь и умиляясь с его нахмуренного выражения лица. В два шага госпожа Пак преодолевает расстояние до Гука и, вытерев руки о фартук, тянется к его лицу, указательным пальцем разглаживая складку между бровей. – Цель этого вечера – познакомить вас с Юнги поближе. Мне бы хотелось, чтобы оба важных для меня человека поладили между собой. Иначе это разорвёт мне сердце. Ты же понимаешь, малыш? На грустную улыбку матери Чонгук поджимает губы и опускает взгляд, немного стыдясь своих эгоистичных желаний. На самом деле, они ведь с Юнги уже знакомы, но не скажет же он ей, при каких обстоятельствах. Потому смиренно кивает и тяжело вздыхает, словно перебарывая себя. ― Ладно, – он отстраняется от нежной материнской ладони и не перестаёт хмуриться. Идея ему до сих пор не нравится, но у него ещё есть время, чтобы смириться. – Так и быть, пусть он приходит. А сейчас что я могу взять для нас с Чимин-хёном? Он проходит к холодильнику, совсем не замечая тёплого выражения на лице матери, и копошится на полках, выискивая для себя и друга еду. Его мама подходит к нему сзади и кладёт ладонь на плечо, возвращая внимание сына к себе. ― Завари пока вам чай, а я принесу что-нибудь перекусить, – она улыбается и подталкивает Гука к плите, сама доставая блюдо с фруктами и несколько ингредиентов для сэндвичей. – Юнги сказал, что немного задержится, так что у вас есть ещё часик, чтобы позаниматься своими делами. И я очень надеюсь на твою совесть, Чон Чонгук, что ты будешь готовиться к экзаменам, а не ребячиться с Чимин-и. Друзья друзьями, малыш, а сдавать вступительные ты будешь самостоятельно. ― Да, я помню, мам, – Чонгук ворчит, заливая два фруктовых пакетика чая кипятком и добавляя сахар в обе кружки. – Я же обещал, что буду заниматься, так что я так и сделаю. Они обмениваются взглядами и в конце не удерживаются от мягких улыбок друг для друга. Чонгук возвращается в комнату с двумя дымящимися кружками спустя пару минут и ставит их на свой рабочий стол. Чимин, дождавшийся возвращения друга, ставит игру на паузу и поднимается с пола, подходя к тому. ― Я думал, ты потерялся, – он фыркает, беря чашку в руки, и, сдув поднимающийся кверху пар, делает небольшой глоток. – Где застрял? ― С мамой разговаривал, – Чонгук по-прежнему ворчит, цепляя рюкзак и вываливая его содержимое на стол. ― О чём? – Чимин с ухмылкой заглядывает в лицо друга, копчиком упираясь в край стола. – Выглядишь подавленным. ― О Мин Юнги. ― Мин Юнги? – Пак вскидывает бровь, ловя взглядом кивок Чона, и продолжает наблюдать за ним, когда он отходит к шкафу, чтобы переодеться. – Это который… ― Мамин любовник, – Гук любезно напоминает, пока расстёгивает пуговицы на школьной рубашке. – Она пригласила его на ужин. Сегодня, хён. И я в негодовании. ― Оу, – Чимин кажется удивлённым. Он опускает взгляд в чашку, для себя решая какие-то вопросы, но вскоре вновь возвращается к Чонгуку. – И что ты думаешь по этому поводу? ― Что это отстойно! – Гук вешает форму на плечики и резким движением убирает её в шкаф. Все движения тяжёлые, пропитанные недовольством и раздражением, так сильно раскрывающие в нём ребёнка. – Она ведь могла предупредить раньше! Тогда бы я не оказался в такой ужасной ситуации! Весь день коту под хвост… Наблюдающий за этой драмой одного актёра Чимин только тянет уголки губ в ленивой улыбке. ― А ты не думал, что она специально так сделала? – уставший от бесконечного бормотания ругательств со стороны младшего Пак, наконец, отвлекает его от своих мыслей, приковывая всё внимание к себе. ― Чего? – Чонгук вскидывает аккуратную бровь вверх, одаривая друга непонимающим взглядом, и в ответ ловит очередную усмешку. – Какого чёрта ты лыбишься? ― Просто ты идиот, – Пак уже в открытую смеётся над ним, подначивая, и продолжает спокойно пить свой чай. – Если бы ты изначально знал, что он придёт на ужин, то сам бы вряд ли явился, согласись. И это звучит вполне разумно. Чонгук задумывается, уже мысленно соглашаясь со словами старшего. Да, вне сомнений, так бы и случилось. Раздражённое прищёлкивание отскакивает от кончика его языка. Госпожа Пак слишком хорошо знает своего сына, и Чонгуку отчего-то это не нравится. Удручённый новыми мыслями, он натягивает домашнюю футболку и с тяжёлой головой садится за свой рабочий стол. Ему бы сейчас думать о математических формулах и фонетике родного языка, однако перед глазами только возможные события предстоящего вечера. Как ему быть в такой ситуации? Что ему делать? Он мог бы попросить помощи у Чимина – Чонгук уверен, тот бы не отказал. Но какой в этом прок? Пак всё равно скажет что-то наподобие: «Пойми. Прости. Прими». Чону такое не подходит. Он ни разу не рассматривает такой вариант, как принятие Мин Юнги в качестве возможного родственника. Чего уж скрывать: всё его естество просто кричит о том, что весь этот спектакль – затянувшаяся комедия, которая, он надеется, скоро надоест его матери, и она переключится на кого-то более ей подходящего. За тяжёлыми думами Чонгук не замечает изучающего взгляда Чимина на себе и пропускает мимо приход мамы, принёсшей перекусить, поэтому, когда выходит из астрала, немного удивляется жующему что-то другу, но вопросов не задаёт. ― Что надумал? – старший интересуется, вновь возвращаясь к джойстику, когда замечает осознанность положения в огромных кукольных глазах напротив. – У тебя было такое лицо, будто ты размышлял о причинах провала плана Барбаросса, – стрёмное. Чонгук на подкол недовольно морщится, но не обижается, наконец принимаясь раскладывать необходимые для дополнительных занятий материалы. ― Я могу задать вопрос? Его школьные принадлежности всегда в идеальном состоянии. Ещё с детства родители приучили его к соблюдению чистоты, за что он им безмерно благодарен. Каждая лекция аккуратно записана на чистых листах и кое-где дополнена формулами и иллюстрациями. Ни единого пятнышка и помарки в прописанном от руки тексте. Все вычисления и разборы прописаны умело и грамотно, но не сказать, что правильно. Чонгук примерный ученик, едва ли не отличник, но его лень к изучению играет с ним плохую шутку. Многие учителя дивятся, как такой сообразительный мальчик и не в первых местах на всех олимпиадах? А ответ довольно прост – Чону всего-навсего неинтересно. Не его это. Ему бы зависать с хёнами до поздней ночи. Познакомиться с новыми людьми и научиться у них не самым лучшим вещам. Побывать там, где родителями запрещается, и дружить с теми, кому нормальный не доверит не то что свою жизнь – да даже секрет. Чонгук вздыхает, устремляя взгляд в тетрадь, и перелистывает к незаконченному заданию. Говорить с Паком и посвящать его в свои мысли для Чонгука всегда было обычным делом. Что бы у мальчишки ни случалось, он всегда идёт к своему хёну. И, видимо, правильно делает, раз до сих пор не усомнился в правильности своих решений. Чимин же отзывается мычанием на вопрос, уже успев загрузить новую игру, и полностью уходит в неё с головой, слушая младшего только краем уха. ― А вот если бы ты оказался на моём месте, как бы поступил? – на секунду повисает тишина. Ни один на другого не смотрит, каждый продолжая заниматься своим. Чимин только опять криво улыбается, уже предполагая наличие такого вопроса от Чонгука. ― Не знаю, – он отвечает честно, пожимая плечами, и в тёмной части телевизора видит отражение уставившегося на него младшего. ― Совсем? – а у Чонгука взгляд такой обречённый, словно его последняя надежда помахала ему рукой с палубы уходящего корабля. ― Почти. Я ведь тебе уже говорил. Попробуй посмотреть на это с другой стороны. ― С какой?! ― С которой этот Мин Юнги не был бы проблемой. Ты ведь его толком-то и не знаешь. А тот факт, что он спит с твоей матерью, не делает его плохим человеком. Но как по мне, ты просто ревнуешь, – Чимин бьёт не в бровь, а в глаз, давно поставив игру на паузу и наблюдая через отражение за другом. – Твой отец ушёл из семьи уже довольно давно, и всё это время вся любовь госпожи Пак была предоставлена только тебе. А тут, откуда ни возьмись, появляется этот хрен и предъявляет права на её внимание. Конечно, после такого он не будет тебе нравиться. Но, бро, это ж эгоистично, ты в курсе? Я считаю, что твоя мама правильно сделала, решив устроить ужин и не сообщать тебе об этом заранее. Прими это как шанс лучше узнать выбор твоей мамы. А после ты уже окончательно решишь: хороший он кандидат или же наоборот. Чимин с минуту наблюдает за разваливающимся на части Чонгуком, так упорно старающимся держать себя в руках. Хитрая ухмылка трогает его полные губы, и только после этого он поворачивается к другу. Он сидит в позе лотоса на полу, локтем одной руки упирается в колено, кистью поддерживая подбородок, а вторую спокойно умещает на бедре. Ему, если честно, и самому всё это не нравится, но признать, что такого удручённого друга видеть ему совсем неинтересно, не может. Чонгук упорно продолжает что-то чиркать в своей тетради, наверняка не разбирая букв, мыслями находясь совсем далеко от формул. Наверное, Чимин и впрямь прав. Может, ему стоит куда подальше засунуть свою тупую гордость? Хотя бы на этот вечер. И посмотреть, чем же всё закончится. Мгновения в тишине затягиваются, чем напрягают младшего куда больше, чем скорое появление Мина в их квартире, потому спешит прервать его тяжёлым вздохом. ― Ладно, – он откладывает ручку и прикрывает глаза, внутренне всё ещё борясь с собой. – В данной ситуации это мой единственный выход… ― Ну, – Пак в ответ фыркает. – Ещё ты мог бы закатить истерику. Чон зыркает на него не самым дружелюбным взглядом, разжигая в старшем ещё больше озорства. ― Раньше ты не стеснялся использовать этот приёмчик. А сейчас что? Неужели вырос? ― А что, если да? ― Тогда я удивлён, – под конец его улыбка становится менее дерзкой, а слова более искренними, вызывая неоднозначные чувства. Чонгук сейчас о них думать никак не хочет, так что плюёт на всё это – на этот день, на Чимина, на Юнги и своё к нему отношение. Его голова просто раскалывается от всевозможных «если», которые могут никогда и не случиться. Да только парнишка уже забил свои мысли различными вариантами, от которых то воротит, то в дрожь бросает. Если так и дальше пойдёт, то до нервного срыва недолго останется. Больше ему не хочется заниматься ничем подобным. Он просто желает тишины и наконец заняться подготовкой к немаловажным экзаменам. Поэтому он, не стесняясь, прогоняет Чимина, в ответ получая только извечный смех и скрытое в нём понимание. Когда захлопывается входная дверь за Паком, Чонгук наконец выдыхает и поднимает взгляд на настенные часы. Интересно, сколько времени у него осталось?..

*

Мин Юнги приходит спустя двадцать семь минут после ухода Чимина. Чонгук специально не стал закрывать дверь в свою комнату, чтобы не пропустить появления мужчины. Его механический карандаш замирает над бумагой, когда он слышит тихие, но торопливые шаги матери и следующий за ними щелчок дверного замка. Пример под номером пять как-то уж слишком забывается, стоит ему краем уха уловить шепелявую речь гостя и нежный мамин голос, в котором парнишка улавливает это отвратительное обожание. Он отбрасывает карандаш на стол, из-за чего тонкий грифель ломается на конце, но Чона это заботит меньше всего. Сейчас. Сейчас его позовут, и он должен будет выйти, чтобы встретиться с этим человеком ещё раз. Он мысленно настраивает себя на дальнейший вечер, хотя занимался этим с того самого момента, как узнал об ужине. Небольшая дыхательная гимнастика, которая по идее должна успокоить сходящие с ума сердце, разум и, кажется, все внутренние органы. Но проходит порядка пяти минут, а он так и не слышит своего имени, обронённого с уст матери. В квартире как-то неожиданно всё стихает, и на секунду Чонгуку думается, что он упустил момент, когда они ушли. Он хмурится, поднимаясь с насиженного места, и движется к выходу из комнаты. Он в растерянности добирается до двери, но, не успев переступить порог, останавливается, когда улавливает тихие копошения с кухни. Любопытство, взыгравшее в нём в этот момент, и детская ревность толкают его вперёд, оставляя раздумья на потом. Они точно не ушли. Чонгук уже может различить их тихие шепотки и противные звуки причмокиваний, от которых в животе неприятно скручивает и щемит в груди. Гук добирается до кухни в три шага и замирает в дверном проёме, застав мать в объятиях Юнги. Они не сразу замечают его, а потом женщина краснеет щеками, стесняется и живо выпутывается из крепких рук под внимательным взглядом пары карих глаз. Однако оказавшийся в такой же ситуации Мин ведёт себя более расслабленно, нехотя убирая пальцы с тонкой женской талии. ― Чонгук-и, – она улыбается ему сконфуженно, совсем не замечая этого напряжённого взгляда, направленного на своего ухажёра, и поправляет короткое платье и чуть растрепавшиеся волосы. – Ты чего так внезапно выбежал? А Чонгук только и может что пялиться на красный след смазанной помады, оставленный на тонких бледных губах, и внутренне закипать. Ну надо же, они не постеснялись, прекрасно зная, что парень может застукать их в любой момент. Чонгук вспоминает, что такое бывает, когда не прячешь своих отношений. ― Пришёл, – он цедит сквозь зубы, переводя взгляд на женщину и краем глаза улавливая ухмылку на лице Мина, – поздороваться с гостем. Извини, если прервал на самом интересном. ― Ах, Кукки, о каком таком интересном ты говоришь? – неловкость, пропитавшая голос женщины и её движения, заставляет младшего едва заметно усмехнуться. Она красиво поправляет выбившуюся прядь волос за ухо и спешит занять себя чем-нибудь, дабы избавиться от накатившего смущения. Давно она не попадала в подобные ситуации. Но в ответ Чонгук лишь показывает пальцем на свой уголок рта, отчего лицо женщины вспыхивает с новой силой. Она живо отворачивается, пытаясь всё незаметно исправить, пока в этот момент Юнги перенимает внимание мальчика на себя. ― Здравствуй, Чонгук, – голос Мина по-прежнему до бесящего холодный, и Гука в нём это раздражает. Он отходит к столу и достаёт что-то из пакета, тут же бросая младшему. Рефлекторно тот ловит, крутя в руках мягкую вещицу в обёрточной бумаге и выгибая бровь. – С прошедшим днём рождения. ― Что это? ― Открой и посмотри, – старший просто пожимает плечами, внимательно наблюдая за Чоном. Тот прожигает его недовольным взглядом, но всё же решается сорвать упаковку. Тонкая бумага шуршит и легко рвётся под давлением его пальцев, и вскоре ему показывается голубая ткань. Он хмурится и избавляется от обёртки полностью, после держа перед собой рубашку. В памяти что-то смутно отзывается на вещь, а после он бледнеет, возвращая взгляд к Мину. Тот довольно щурится, походя на наглого старого кота, нашкодившего доставучим хозяевам, и отпивает от предложенного стакана с соком. ― Нравится? У Чонгука не находится слов. Эта та самая рубашка, в которой он был в свой день рождения. Он думал, что потерял её, совсем забыв, где мог оставить, а как оказалось, она всё это время была у Юнги. Чистая, пахнущая лавандовым кондиционером для белья, идеально выглаженная и преподнесённая в качестве подарка. Та самая вещь, которую ему купила мама за несколько дней до дня рождения. Та, в которой он сидел в ресторане со своими родителями и которую после безбожно испортил Тэхён своей колой. Он помнит, как всего два дня назад госпожа Пак спрашивала у него про эту рубашку. Помнит, как соврал, что она висит у него в шкафу. А сейчас быстро скомкивает её поплотнее и прижимает к груди, всем богам молясь, лишь бы мама не узнала её. ― Я же говорил, – в этот самый момент у Чонгука появляется новое мнение, касательно Мина. Он на личном опыте убеждается, что этот мужчина – тот ещё ублюдок и вряд ли у них сложатся тёплые отношения, как бы его маме этого ни хотелось. – Мне ничего не нужно… ― Помню, – Юнги фыркает и любезно улыбается Джихё, когда та ставит перед ним тарелку и приборы. – Просто когда увидел её, то сразу почему-то подумал о тебе. Чонгук, вообще-то, спасибо сказать ему должен, и он бы обязательно так и сделал, если бы Мин просто отдал ему рубашку, подальше от маминых глаз, но сейчас едва ли способен удержать себя от пассивной агрессии, приправленной физическим насилием, в сторону этого человека. Он просто глотает все невысказанные самые чёрные слова, какие только знает. ― Чонгук-и просто стесняется, – мама, невовремя встрявшая в разговор, только портит репутацию своего сына, совсем не представляя, как унижает его перед потенциальным врагом. Она мило улыбается Юнги, не отрываясь от сервировки, и между делом оборачивается на сына, награждая его суровым взглядом. – Но тебе всё равно следовало бы быть более вежливым со старшими, Кукки. От досады и унижения, обрушившегося на него с двух сторон, Чонгук прикусывает нижнюю губу и опускает взгляд в пол, всё ещё прижимая рубашку к себе. Если бы только он не оставил её в тот день у Мина, то ничего бы подобного сейчас не случилось. Он грызёт себя изнутри, кромсает и рушит, совсем не замечая тяжёлого холодного взгляда на себе, и отвлекается от самокопания, только когда женщина окликает его снова. ― Чонгук, – он поднимает на неё свои оленьи глаза, глупо хлопая веером пушистых ресниц. – Говорю, садись за стол. Уже всё готово. Чонгук в ответ кивает и прикладывает усилие, дабы оторвать от пола одеревеневшие конечности. Кое-как добравшись до круглого стола, он садится напротив обоих и кладёт треклятую рубашку на колени, уже представляя, как изрежет её на куски. Ужин официально объявляется открытым, как только все оказываются на своих местах. Во время еды плавно течёт диалог между старшими, в который Чонгук не встревает, без интереса ковыряясь в своей тарелке. Всё несомненно вкусно, он знает наверняка, но пробовать и убеждаться в этом у него не находится ни нужды, ни желания. И Джихё, и Юнги замечают это спустя несколько минут, когда содержимое тарелки Чонгука не меняет своего состава. ― Что-то не так? – женщина мягко касается его запястья пальцами и взволнованным взглядом находит его глаза. Чонгуку такой взгляд не нравится. Никогда не нравился. Он мельком смотрит на безучастного Мина, а после выдавливает из себя улыбку. ― Нет, всё в порядке, – то, насколько фальшивой является его маска, кажется, понимают все за этим столом, но ничего не говорят. – Просто пока нет аппетита. ― Хорошо, – госпожа Пак ему кивает, нехотя убирая руку, но не желая видеть кислого лица сына на долгожданном ужине, решает ввязать его в разговор. – Я давно планировала этот ужин, если честно. Мне хотелось, чтобы вы скорее поладили и подружились друг с другом. Она неловко смеётся, переглядываясь с парнями. ― Позволь, Юнги, – тот кивает, по виду нисколько не возражая. – Я уже рассказывала тебе о Чонгуке. В следующем году он заканчивает школу и собирается поступать в университет. Повезло, что мы перебрались в Сеул изначально, иначе бы было сложно отпускать его одного в большой город. ― Почему-то я думал, что ты уже студент, – он действительно кажется удивлённым, стоит Чонгуку встретиться с ним взглядами. По крайней мере, он просто надеется, что Юнги не расскажет матери о его недопустимом поведении. – И на кого собираешься поступать? ― Я… ― Чонгук довольно способен в музыке! – глаза госпожи Пак загораются, когда речь заходит о хороших качествах её чада, поэтому она невольно его перебивает. А после её словно осеняет. Она хлопает в ладоши и с трепетным восторгом, как у ребёнка, смотрит то на одного, то на другого, в конце останавливаясь на Юнги. – Юнги-я! Ты же продюсер! Может, сможешь оценить умения Чонгук-и с профессиональной точки зрения? ― Мам… Чонгуку идея не нравится. Да, возможность попрактиковаться со сведущим в этом деле просто невероятна сама по себе, как бонус к его портфолио. Но есть одно «но». И у этого «но» имя Мин Юнги. Ведь каким бы гением он ни был в музыкальной сфере, Чон к нему ни за что с просьбой не обратится. Кто угодно, но только не он. У него к этому человеку неприязнь с первых же секунд. О каком сотрудничестве вообще может идти речь? Да и уверен он: вряд ли этот Юнги так хорош. Ну и что, что работал с IU. Наверняка он просто бегал ей за кофе, пока записывался альбом. Но вот HYBE – другой разговор. На данный момент это самая большая компания, включающая в себя много лейблов. Каждый уважающий себя артист хочет оказаться в его коридорах, познать тишину их записывающих студий, узнать звучание каждой клавиши на синтезаторах продюсеров. Туда и Чонгук хотел бы попасть. Вот только шансов у него мало – разве что в роли трейни, но это отнюдь не его мечта, поэтому вся эта затея так легко откладывается на самую дальнюю полку, в самый дальний ящик, запертый на несколько замков. ― Ладно, – однако Юнги полностью игнорирует отвращение на лице младшего, только пожимая плечами, за что получает поцелуй в щеку и, как память о нём, красный отпечаток, позже любезно оттираемый госпожой Пак. – Это не так уж трудно, поэтому выбери любой день. Я покажу тебе, как ведётся работа в этой сфере. ― Без надобности, – на явное желание если не подружиться, то вести себя по-взрослому и не разочаровывать Джихё Чонгук показывает колючки и свою детскую гордость. – Я ещё не решил, точно ли хочу заниматься этим… ― Вот как раз и посмотришь! – мама настаивает, поглаживая его по плечу, и улыбается так счастливо, что у Чона отзываются отголоски совести где-то глубоко внутри его сознания. – Не упрямься, Чонгук-и. Всё это делается для твоего будущего. На упрёк Чонгук отзывается бесшумной бранью, сплюнутой себе под нос, и накалывает на вилку ломтик мяса. Аппетита по-прежнему нет, но так ему хотя бы не придётся говорить. И, видимо, мама намёк понимает, потому что больше не пробует что-то вытянуть из сына, уже с Юнги договариваясь о скорой «экскурсии». Чон за ним наблюдает из-под чёлки, ловит каждую его эмоцию и слово, в голове у себя откладывая какие-то примечательные моменты. Эта слежка продолжается какое-то время, пока тарелка парнишки не пустеет, а сам он не выдыхает от количества съеденного. Однако старшие на него не реагируют, слишком увлечённые друг другом. Или… Только один из них? Чонгуку бы хотелось, чтобы пойманный взгляд Мина ему только показался, но вскоре он убеждается в обратном, снова ловя мужчину за разглядыванием. Он хмурится, не понимая, что происходит, и осторожно смотрит на мать, но та словно ничего не замечает, увлечённо продолжая болтать о своём. Тогда Чонгук решает ввязаться в эту игру, теперь не уступая. И когда старший снова обращает на него внимание, Чон уже смотрит в ответ. И происходит какая-то чертовщина. Потому что Юнги не спешит отводить взгляд, ни капли не боясь быть пойманным с поличным, и сердце Чонгука неожиданно сбивается с ритма, стоит ему окунуться в темноту чужих глаз. Он замирает на какое-то мгновение, совсем не понимая того, что сейчас только что случилось, и приходит в себя, когда до ушей доносится трель будильника. Разговоры за столом умолкают, а Чонгук резво поднимается со своего места. ― Это у меня, – он всё ещё сбит с толку недавними переглядками, потому ни с кем не обменивается взглядами, утыкаясь в пол и сжимая рубашку в руках. – Уже поздно, так что я, наверное, пойду, а вы продолжайте без меня… ― Ты уверен, Кукки? – госпожа Пак если не обеспокоена, то удивлена поведением сына. – Ты мог бы ещё задержаться. ― Нет, спасибо. Я бы хотел выспаться перед занятиями. Причина кажется всем присутствующим уважительной, поэтому его отпускают без каких-либо дальнейших вопросов. Только когда дверь в его спальню захлопывается, Юнги произносит: ― Завтра суббота. Чонгуку, если честно, плевать, какой завтра день недели. У него каждый как будний, потому наступление выходных никак не спасает его от дополнительных занятий и тренировок. Добравшись до своей комнаты, он закидывает возвращённую рубашку на стул, а сам валится на кровать. Матрац под ним прогибается и мягко отпружинивает, ударяясь в спину. Парнишка лежит, раскинув руки в стороны, и смотрит в потолок, в голове проигрывая случившееся за столом. Под ухом назойливо вибрирует телефон, и он не глядя тянется к нему, отключая будильник. Возможно, дисплей высвечивает несколько пришедших сообщений от Чимина, но Чону сейчас не до него. Он морально измотан, выжат, словно лимон, и почти не чувствует собственных конечностей. Тяжёлый день давит на веки, и Чонгук поддаётся, закрывая глаза. А под веками свежим воспоминанием взгляд лисьих глаз, обнажающих его душу. Чон от него ёжится, невольно вздрагивая, и зло хмурит брови. Что у этого Мин Юнги на уме? Чонгук не понимает. Всеми силами старается, но никак не может прийти к какому-то логическому заключению. Он помнит, что однажды уже спрашивал, и Юнги ответил. Однако ощущение недосказанности, словно маленькое сверло, проделывает дырочки в его черепушке, не давая возможности поверить. Он выдыхает, ворочается, сбивает своими движениями одеяло под собой, а в конце и вовсе забирается под него, укрываясь с головой. От обилия вопросов голова идёт кругом, а тихие звуки из кухни не дают успокоиться. О чём они сейчас говорят? Чонгук распахивает глаза и натыкается на складки пододеяльника. Картинка не впечатляет, поэтому он зажмуривается и кутается плотнее, глубоко вздыхая. Ему определённо стоит успокоиться и отдохнуть. Не особо насыщенный какими-либо событиями день всё равно был изматывающим. Напоминание об этом приходит с зевком, и сразу как-то все звуки приглушаются, мучащие мысли забываются, и он наконец засыпает.

*

Парнишка просыпается в первом часу ночи от копошения за стенкой и приглушённых женских стонов. Спросонья он этого сперва не замечает, пытаясь понять, почему вообще проснулся, а когда снова закрывает глаза и пытается принять более удобную позу, сон мгновенно покидает его сознание. Он замирает, даже задерживает дыхание, вслушиваясь в каждый шорох. Отчётливо слышит скрип кровати, шлепки и гортанный рык, который слишком неожиданно разрезает напряжённый воздух. Вот блять. ― Серьёзно? – отвращение, смешанное со злостью и шоком, давят на его грудную клетку. Прямо за стенкой, прекрасно зная, что Чон может всё слышать, его мама стонет под Мином. Или над… Чонгук резко трясёт головой, желая избавиться от подобных мыслей и нарисовавшейся в воображении картинки. Однако, как оказалось, от подобного уйти не так легко, как представить. Тем более масла в огонь подливают чужие стоны и хрипы, вынуждая парнишку дальше развивать сюжет. От безысходности он жмурит глаза покрепче и прячет голову под подушку, надеясь хоть так избавиться от нежелательных видений и посторонних звуков, но делает только хуже. Под закрытыми веками силуэты обретают лица и более выраженные очертания, даже несмотря на то, что Чонгук почти не слышит задушенных стонов матери, явно пытающейся заглушить себя чем-то. ― Блядский Мин Юнги! – Гук зло кусает край подушки. – Неужели ты так круто трахаешься?! Ещё несколько минут он пытается сопротивляться, но сдаётся на второй, с обречённостью глядя в белый потолок и вынужденно слушая звуки чужого полового акта. Он не раз до этого слышал, как мама занималась сексом с отцом. В те моменты ему тоже было неприятно, отчасти – волнительно. В не особо смышлёные годы, становясь невольным слушателем, Чон всё же додумывался затыкать уши чем-то помимо подушки. Тогда его отлично выручал подаренный отцом плеер, так что засыпал снова он уже под треки Адель и Бейонсе, а не стоны родителей. Почему же в этот раз Чонгук не тянется за наушниками? Почему продолжает слушать сдавленные хрипы и шлепки кожи о кожу сквозь картонные стены? Ему интересно. Чонгук не хочет этого признавать, но он в действительности ужасно заинтригован чужими отношениями. Точнее, интимной их частью. Прислушиваясь и прикрывая глаза для большего погружения, парнишка не замечает, как сам начинает возбуждаться. Собственный вставший член вводит его в секундный ступор, после чего приводит к панике. Мысли мечутся в голове со скоростью разъярённых буйволов от «У меня встал на собственную мать» до «Неужели я гей», потому что в его понимании априори невозможно то, чтобы что-то в Мин Юнги его привлекало. И в своих рассуждениях он напрочь откидывает вариант с самим понятием секса, думая о партнёрах в нём как о людях по отдельности. Неожиданно появившийся тянущий узел внизу живота сильно смущает и приводит в тупик, сбивая Чона с собственных догадок. Он предполагал, что может быть традиционной ориентации. Также думал и о том, что вполне может испытывать симпатию к своему полу. Но одно сейчас подтвердилось точно: его асексуальность – всего лишь выдумка, навеянная отсутствием отношений и активной половой жизни. Почему-то эта новость позволяет ему спокойно выдохнуть, пока его детородный орган изнывает от напряжения. Поэтому, чтобы не мучить себя дальше, парнишка просовывает руку под нижнее бельё и обхватывает сочащуюся головку. В голове тысячи извинений, а стыд оседает жаром на щеках и ушах. Он надрачивает себе в том же ритме, что и раздаются шлепки по ту сторону стенки, от усердия прикусывая нижнюю губу и весь обращаясь в слух. Женские стоны кружат голову, а мужское тяжёлое дыхание доводит до точки кипения. Чонгук разрывается между удовлетворением себя и самоненавистью, всё ещё в штыки воспринимая чужого для их семьи человека. Но неожиданно нахлынувший оргазм сглаживает острые углы, на секунду позволяя Чону расслабиться в плавящей неге. Однако всё скоротечно. Удовольствие проходит так же быстро, как и нахлынивает, потому уже буквально через пару минут Чонгук с двойной силой ненавидит себя, этот мир и Мин Юнги, который продолжает доводить его мать до оргазма.

*

Следующим утром, когда Чонгук показывается на пороге кухни, обоих взрослых уже нет в квартире. Видимо, ушли ещё до пробуждения парнишки, потому что проснулся он около получаса назад. Однако для самого Гука это было выгодным стечением обстоятельств. Вряд ли бы он смог спокойно смотреть в глаза матери после вчерашней выходки, которую он совершил, поддавшись собственным взыгравшим гормонам. И если он считал, что на этом всё заканчивается и можно ставить жирную точку, то сильно ошибался. Этим же днём Чонгук видит Юнги снова. Он вместе с госпожой Пак приезжает к обеду. От нежелательной встречи Гук отказывается и спешит покинуть квартиру. Бесцельно блуждая по сеульским улочкам, он доходит до дома Чимина и, посчитав это стечение обстоятельств более чем прекрасным, спешит заскочить в гости. Домой он возвращается уже после захода солнца и от матери узнаёт, что Юнги только недавно уехал. Младший благодарит всех богов за то, что задерживали его на каждом переходе и спасли от нежелательного лицезрения мужчины. Однако и на этом всё не заканчивается. Пока Чон пропадает у репетиторов, на тренировках и зависает с друзьями, в их с госпожой Пак квартире жизнь идёт полным ходом. В первые дни Чонгук даже не замечает особых изменений, только спустя неделю приметив, что количество вещей значительно увеличилось. В ванной комнате теперь стоят не две зубные щётки, а три. На вешалке в прихожей появилась незнакомая ему верхняя одежда. Спрятанный в углу зонт тоже показался Чонгуку лишним. И добавление бутыльков с туалетной водой вызывало некоторые вопросы. Но он продолжал молчать. Не поддаваясь панике, Чонгук уговаривал себя, что эти вещи всегда находились в их квартире, просто раньше он их не замечал. Его самовнушение прекрасно справлялось с игнорированием проблем и даже самого Юнги, когда он в очередной раз оставался с ночёвкой. Но червячок сомнения изрыл сотни туннелей в его голове, чтобы так просто отпустить эту ситуацию. Ещё через неделю Чонгук замечает слишком частое пребывание мужчины в родных стенах, но по-прежнему молчит. Его смущали запах чужого одеколона; вещи, явно не принадлежавшие ни ему, ни матери; частые визиты Мина и не менее частые встречи в одной из комнат. Можно было бы сказать, что Юнги он видел намного чаще родной матери, но Чон всё ещё пытался это отрицать. И в какой-то из дней он не выдерживает. ― Что ты здесь делаешь? Чонгук только что вернулся с тренировки и первым делом наткнулся не на мать, а на Юнги, работающего в их гостиной за своим компьютером. Помимо гаджета на кофейном столике были разложены листы бумаги и отдельные блокноты, испещрённые печатным текстом и мелким почерком. Фоном играла какая-то музыка (Чонгук раньше её не слышал), а на полу стояла большая чашка явно с кофе (её парень, кстати, на кухне раньше тоже не замечал). Отвлечённый от своего занятия Мин переводит взгляд на младшего и, раз уж всё же прервался, разминает затёкшие конечности. ― Работаю. У Чонгука от его простоты челюсть сводит, и руки рефлекторно сжимаются в кулаки. ― Я вижу, что не порно смотришь, – он хмурится и, скинув с плеча увесистую сумку, проходит в комнату. – Что ты делаешь в этой квартире? ― Ах, ты про это, – Юнги не выражает каких-либо эмоций, но Чонгук по его лицу и тёмным кругам под глазами видит, что тот наверняка уже долго так сидит. – Вчера ты почему-то таких вопросов не задавал. Гук выгибает бровь. ― Точно, – на чужую реакцию Мин ухмыляется и снова утыкается в монитор ноутбука, принимаясь за прерванную работу. – Ты же вчера остался у своего друга. Как там его? Чимин, да? ― Хочешь сказать, что ты здесь со вчерашнего дня? ― Ага. Чонгук стоит напротив Юнги, глядя на него сверху вниз и не зная, как реагировать теперь. Глаза бегают по чужой фигуре, не цепляясь ни за что, как и мысли, рассеянно мельтешащие из угла в угол. У него на языке вертится куча нелестных слов, которых хотелось бы вылить на мужчину без капли стеснения, но проблема в том, что он не знает, с чего бы начать. Так что пока просто угрюмо сводит брови на переносице и давит своей аурой на пытающегося работать Мина. Того это напрягает, как Чонгук и рассчитывал, потому, оторвавшись от клавиш и разок глубоко вдохнув, он вновь смотрит на парня. ― Слушай, – он тянет улыбку, показывая, что находится на самом краю обрыва своего безграничного терпения. – Если хочешь спросить, спрашивай, а нет – так не нужно пытаться убить меня взглядом. Твоё лицо мне прекрасно говорит о том, насколько ты рад видеть меня здесь, и, знаешь, – Юнги хмыкает, улыбаясь теперь гадко, словно собираясь ляпнуть пакость на зло младшему. – Я тоже не в восторге. Чонгук хмурится. О чём Юнги говорит? ― Что? – он выгибает бровь и склоняет голову к плечу, разглядывая мужчину с другого ракурса. – Ты разве не на седьмом небе от счастья? ― С чего такие выводы? ― Ты ведь теперь больше времени проводишь с моей мамой, – Чонгук явно чего-то не понимает, весь принимаясь за рассуждения. – Ешь её стряпню, делишь с ней одну кровать. Раздражаешь меня сутками напролёт. Юнги фыркает, не сдержавшись. ― Ты прав, – в его взгляде появляются искорки чистого веселья и озорства. – От одной лишь мысли, что смогу докучать тебе без устали, я набираюсь сил и вдохновения, – на секунду он замолкает, чтобы перевести мысли, и отводит взгляд, откидываясь на спинку дивана. Когда Юнги заговаривает снова, его голос звучит более серьёзно и устало. – Ты когда-нибудь перестанешь думать, что весь мир крутится вокруг тебя одного? И то, каким взглядом после одаривает его Мин, Чонгука пробивает на мурашки и холодный пот. ― Ты выдумываешь о себе больше, чем являешься на самом деле, Чонгук. Подумай об этом на досуге. А сейчас извини, мне нужно работать. Слова, сказанные, чтобы ранить, успешно задевают нежное юное сердце и чувствительную хрупкую душу. Чонгук от них притихает, опускает уязвлённый взгляд и зубами терзает внутреннюю сторону щеки. Всё это не столько злит, сколько обижает, и парнишка уверен: Мин к такому итогу и вёл. Больше они не обмолвливаются ни словом в течение оставшегося дня. Даже не встречаются за ужином и перед сном, удачно игнорируя присутствие друг друга. Уже лёжа в кровати и проваливаясь в дрёму, Чонгук обещает себе придумать план и избавиться от Мин Юнги. Не важно, чего это будет ему стоить.