Зеркало Господина Хьюмина

Город Ф****, Проспект Белого Сада, дом №8 Терпкий запах французских духов и легкий коктейль заставляли его голову кружиться. Мартынов, мягко сказать, не был ярым фанатом розового цвета, но его настойчивое присутствие в квартире, в которой он находился, совершенно не мешало. Розовый был везде, вплоть до потолка и обоев. Натюрморты, украшавшие стены, чайные сервисы, постельное белье, все, абсолютно. Даже небольшая кухня была выполнена из недешевого розого мрамора. Но в данной ситуации, он не позволял себе сопротивляться. Если бы ему сейчас бы сказали, что ему следует немедленно надеть платья и туфли этого же цвета, попросту потому-что так требуется, он бы даже не колебался, и сделал это. Если бы ему приказали сию же минуту вскарабкаться на самый верх Дворца Равноправия, даже без имеющихся на то причин, он бы поднялся, молча, радуясь, и гордясь, что был ему дан этот приказ. Он бы сделал все, лишь бы только оставаться желанным гостем ароматной квартиры, кажущейся почти что воздушной. Целый год он приходил сюда, в надежде, что его пустят. Ходил попятам, как тень, писал длинные письма, довольно, тем не менее, робкие, не выражающие никакой бурной огненной страсти, а лишь восхищение, словно обращался он к ангелу, божественному, чистому, и недоступному. Ангел этот стоял перед ним, одаривая немного загадочной и теплой улыбкой пышный букет фиалок, поставленный в вазу на кухонном столе, принесенный в начале вечера Мартыновым. Он дарил его как всегда, смущаясь и дрожа от волнения, как неопытный мальчишка, будто не было у него отменного таланта в криминалистики и некоторого жизненного опыта. Она стояла, легкая и неприкасновенная. Ее хрупкое, точеное тело облегал бежевый халат из нежнейшего шелка, миловидное, почти детское лицо слегка закрывали короткие светлые волосы, завитые по последним законам Парижской моды. Тонкая, белая рука ее держала длинный муштук, их которого струился небольшой глубок дыма. Глаза ее, обрамленные пышными черными ресницами были опущены к долу, и Мартынов, со всем своим вниманием на них глядевший, заметил в них некую грусть и волнение. - О чем ты думаешь, Виби ? - обеспокоенно спросил он - мне давно уже кажется, что ты о чем-то умалчиваешь... Она положила муштук на комод, а затем, ломая руки, подошла к Мартынову и нежно обняла его за шею, прижимаясь к нему Он почувствовал, как лица его каснулась ее теплая слеза. Он поднял голову, глядя на нее. Никогда прежде он не видел в ней столько тоски. - Лионья - дрожащим голосом сказала она - этот гог'од отчьен жесток, иа и mon frère, ми не выживем здесь. Ми чьюжаки... Мартынов посмотрел на Виби, которую, на самом деле, звали Вероник Дефферар. Два года назад она, из-за каких-то странных, жестоких обстоятельств бежала из Франции в Россию, соверешнно не зная страны, ее языка, и порядков. Из-за обстоятельств этих ее прогнали так же из Москвы и Петербурга, все еще горевших, в те годы, синим пламенем революции. Год она скиталась по безгранной стране, будучи вынужденной оберегать своего младшего брата, Леонара, которому было, на тот момент, всего лишь десять лет. По чистой случайности фортуна улыбнулась ей, приведя ее, обреченную, под покров города Ф****, место, совершенно не имеющего отношение к тому, что происходило в стране. Место, где каждый, может найти свое призвание, каким бы оно ни было. Мартынов знал, каким образом ей поначалу приходилось выживать в Ф****. Он осозновал всю черноту этого дела, но, тем не менее, принимал ее полностью, Он понимал, что эта деятельность, на самом деле, ей, интеллегентной и сдержанной, совершенно не походила. Он понимал, что именно поэтому она не хотела иметь с ним дело. Поначалу она принимала его за одного из тех, кто хотел бы удовлетвориться лишь ее услугами, появляясь изредка в ее жизни, и затем, получив нужное, исчезая, откровенно плюя на то, кто она есть. Он же, Мартынов, ни о чем ее никогда не просил, кроме простого разрешения с ней общаться. И этой вещи, казалось бы самой, простой, она долго не дозволяла. Она привыкла к лицимерию и пренебрежению по отношению к себе, желанию получить от нее что-то любыми способами. Мартынов же, искренностью своей и простотой, вызывал у нее поначалу великое подозрение. Однажды он увидел ее одну, идущей по улице ночью, и пошел за ней, понимая, что выглядело это со стороны устрашающе. Закончилось все тем, что они поговорили. Недолгим был их разговор, и был он скорее похож на обмен информаций, нежели на бесед двух людей, желающих познакомиться. Узнав, где он работает, она побежала, что было сил, крича ему какие-то ругательства на французком, которые он не знал. Бедный, немного не понимающий такого исхода Мартынов стоял, ошеломленный, глядя на то, убегает она, словно улетала белоснежная птица его райского счастья. Затем он узнал, где проживает она, и кем является. Его совершенно ничего не смутило, а лишь наоборот, заставило его испытовать к ней что-то вроде жалости. Но жалость эта была нежной, и была она сопровождаема неистовым желанием помочь ей, сделав ее жизнь красочной и светлой. Такой, которую, как казалось ему, она заслуживает. Но она не знала прежде Мартынова, и был он долгое время главным ее страхом, и, как думалось ей, опасностью. Когда видела она его под своими окнами, она закрывала их ставни, и строго-настрого запрещала своему брату куда-либо выходить. Она не знала всей искренности и чистоты чувств Мартынова, принимая его чуть ли не за шпиона, что, непременно, собирался ее арестовать за ее деятельность. Прошло время. Осмелевшись, она однажды впустила его к себе. Они говорили, час, а не то и два. Пораженная его открытостью и легкой наивностью по отношению к ней, она, познавшая многое в свои еще совсем молодые годы, приняла его, а затем, сама не понимая как, полюбила. Когда он приходил к ней, они говорили. И говорили много, о разном. Они почти не дотрагивались друг до друга, но слова, произнесенные обоимим, то как они раскрывали свои души, было в разы интимнее любых прикасновений. Кто бы мог подумать, что беглая французская женщина, бывшая куртизанка, и честнейших правил работник полиции найдут друг в друге радость для собственной души. И ничего им больше не надо было. Когда они были вместе, у них было все, что им нужно. Настенные часы пробили десять вечера, прервав царившую до этого тишину. Виби взрогнула от неожиданности, а затем взохнула сквозь слезы. Мартнынов аккуратно посадил ее себе на колени, как маленького ребенка, и принялся бережно утирать ее мокрое, слегка покрасневшее лицо рукавом рубашки. Он дал ей проплакаться, прежде чем рассказать ему о том, что беспокоило ее. Он знал, что так ей будет легче выговориться. - Mon frère... - снова сказала она - гульяет с полохими людьми... они нье довьедут его до хог'ошего, - она вдруг вцепилась в его одежду так крепко, что Мартынову казалось, что она вот-вот разорвет ее - они г'ушать домЫ, я видьела один г'аз, как они напали на стаг'ую женьщьину ... - Виби - взволнованно сказал Мартынов - я, даже не знаю, что могу предпринять, я, к сожалению, плохо знаю твоего брата - он взохнул, поглаживая ее щеку - я, конечно, могу проследить за ним, и теми, кого он мнит своими друзьями, но, все же, не могу никак на него повлиять. Меня он не послушает, я, хоть и из полиции, не авторитет для него... - О, Лионья - воскликнула она - ты добг, очьень добг, но я нье прг'ошу тебья ничего дьелать ! Я только жалуюсь ! Мартынов посмотрел на нее взглядом, полным нежного умиления и восхищения. Она его тоже никогда ни о чем не просила, и даже не намекала на то, что ей нужна помощь. Она просто говорила ему все, как есть, а он, всем сердцем сопереживая ей, автоматически начинал продумывать план действий, способной решить ее недуг, каким бы он ни был. - И часто его не бывает по вечерам ? - внимательно спросил он. Виби аккуратно встала, и кошачей походкой подошла к окну, в надежде увидеть своего брата. Но там была лишь ночь, одинокий фонарь и пара желтеющих деревьев. - Да, очень - коротко сказала она, о чем-то задумавшись, а затем добавила - иногда он возвращается только к утру. Я не знаю, чем он там занимается, Леня - она умоляюще посмотрела на Мартынова, быстро моргая - мне страшно, ты даже не представляешь как ! Несколько мгновений Мартынов молчал, обдумывая, что сказать ей. Он прекрасно понимал ее. Другой бы мужчина на его месте попросту сказал ей, что Леонар лишь ребенок, а дети часто гуляют допоздна и проводят время со своими друзьями. Он бы мог сказать, что общение это позволит ему повзрослеть, и узнать мир. Но в этом случае, этот был бы совсем не Леонид Даниилович Мартынов. Кроме того, он знал, что Вероник никогда бы не стала переживать из-за пустяков. Но помимо ее характера, знал он еще одну вещь. Очень важную, которая действительно стоила того, чтобы беспокоиться. - Виби, прошу тебя, не думай ни о чем - сказал он ласково, но слегка неуверенно - я обещаю, что твой брат будет у тебя завтра утром, а может, и раньше. Он встал и подошел к ней, слегка приобняв ее за плечи. Они стояли так долго, смотря друг-другу в глаза, будто общаясь через мысли. Мартынов без слов говорил ей то, о чем думал в эти минуты, а именно то, что брат ее был в потенциальной опасности, и у него были четкие основания думать это. Недавно он узнал, с кем водится Леонар. Он проследил за ним и этими его "друзьями". Среди них распознал одного. Сам он не являлся, на самом деле, опасностью. По крайней мере, главной. Как показали итоги наблюдения за ним, он был туповат и избалован, хоть и был лет на десять старше брата Виби, и потому, сам он был Мартынову не особо интересен. Не был интересен, в отличии от его отца. Человека, которого, по словам Волосова, пытаются поймать уже более двадцати лет.

***

Ловко шныряя между пустыми переулками, что-то весело напевая, шел человек. Он воровато оглядывался по сторонам, всматриваясь в лицо каждого редкого прохожего, сохраняя при этом свою неизменную лукавую полуулыбку. Не упускал цепкий глаз его ни одну надпись на стенах, ни одно окно, в котором можно было хоть что-нибудь увидеть. Проехал автомобиль. Он успел увидеть, кто был в нем. Какая-то дама и двое мужчин в шляпах из фетра. Оба пожилого возраста. Ничего особенного, но кто знает. Вдруг он остановился, оглянулся на мгновение, а затем, засунув руки в карманы пиджака, продолжил свой путь. Человеком этим был никто иной как Александр Камушкин. Он знал, что за ним никто не идет, по той причине, что за этим кем-то шел он. Он мог быть незаметным, даже неслышным совсем, когда то было надобно в определенной ситуации, он умел все. Сейчас же был он намеренно громок, чтобы никто этот не догадался, что за ним следят. Да, да, все верно, чтобы этот человек не догадался. Какая глупость, на первый взгляд, казалось бы, специально шуметь, чтобы тебя не заметили. Но не для Камушкина. Если бы он хотел, чтобы на него обратили внимание, он бы, наоборот, скрывался бы за каждым столбом, порой специально намекая но свое присутствие. Своей тенью, например, или шорохом. Сейчас он вел себя так, чтобы человек, за которым он шел, принял его за своего рода городского сумасшедшего. Камушкин часто за ним следил. Иногда днем, но чаще всего ночью, когда увеличивается шанс что-нибудь узнать. Персонаж, за которым шел Камушкин, шел походкой медленной, важной, наглой, иными словами, походкой человека, которому никогда не приходилось бояться кого-либо, человека, которому ни разу не посмели в глаза сказать плохого слова, хоть и думали его часто, того, которого никогда не упрекали даже за самые гнусные проступки, а лишь закрывали глаза, и гладили по голове. Чем больше следил за ним Камушкин, тем больше смешило его поведение этого человека, а имнно его слепая уверенность в себе и нежелание углубляться в какие-либо мирские понятия. Человек остановился. Камушкин же продолжал идти, будучи уверенным, что не упустит его. Остановись он, выглядело бы это со стороны крайне подозрительно. А так, он оставлял свою репутацию простого прохожего. Идя, он вслушивался в то, что делал человек. Как и предполагал Камушкин, он никуда не ушел. "неужели этот остолоп что-то заподозрил ? - подумал он, вгрызаясь в ноготь большого пальца - "да нет, нет, это не из-за меня же это, не из-за меня, черт возьми..." - он удовлетворенно улыбнулся, услышав громкие шаги человека - "а-а, ясно, ехе-хе, он остановился, чтобы подумать, видимо, он не может одновременно идти и соображать. Бе-едный, чего ж еще от него ожидать-то ? - тихо усмехнулся он - так-с, а если серьезно, чего он остановился-то ? С чего бы ему вдруг стоять ? Что он увидел ? - он на миг оглянулся назад. Никого, кроме него и самого Камушкина на улице не было - "так, меня он не учитывает точно, даже почти не видит, кажется, с задранным-то носом, но, хмм... следует повернуть куда-нибудь... так, минуту, минуту, ЧТО ?" - Глаза Камушкина сначала разширились от удивления и легкого испуга, но затем, благодаря быстрому потоку мыслей, вернули свой привычный прищур. - да здравстует веселье !" - подумал он, тихо прошипев. Из углов окружающий переулков вдруг выбежала горсть детей. Камушкин знал, что в основном они были беспризорниками. Они встали в ряд прямо перед ним. Камушкин обернулся, делая вид, что пытается убежать, и что удивился, когда увидел еще одну один ряд таких же ободранцев. Перед ним, как бы во главе, стоял человек, за которым он шел. - Господа, э-э, господа любезные - сказал он, специально делая голос дрожащим, и поднимая руки - со всем моим уважением, которое я вам должен, могли бы вы объяснить, в чем я провинился-то, не пойму что-то... иду тут себе, гуляю, в мыслях своих ... - он сглотнул - у меня ничего нет, проверяйте давайте, я чист... разве что, носовые платки мои хотите взять, но без них мне, знаете, неприлично как будет, сопли повсюду раскидывать... "Главарь" сделал шаг к Камушкину и грубо взял его за ворот рубашки. Он был почти одного с ним роста, только был явно шире него телосложением. Почти красные, как у разъяренного быка глаза его смотрели на Камушкина гневно, и казалось даже, что из ноздрей шел пар. - Да знаешь ты, в чем дело, пес ты гончий, хватит тут комедии разыгрывать - рявкнул он - ты что меня, совсем за идиота держишь, а ? Думал, ты один тут умненький такой, ходишь за мной по пятам, и ни я, ни они ничего не заметим ? - сказал он, кивнув в сторону своих "воинов". Камушкин нервно хихикнул. На самом деле он знал, что все шло так, как нужно, и в душе был спокоен. - Помилуйте-с, милейший - он кашлянул от того, что собственная одежда давила ему на горло - ну посудите же сами-с, на кой мне за вами-то идти ? Ну будьте же благоразумны, ну нельзя же каждого, кхм-кхм, прохожего-с подозревать в слежке - сказал несколько слащаво - паранойя, знаете-с, вещь легко развиваемая... - Что это за "паранойя" еще такая ? - процедил "главарь". - А это он тебя, Шляпа, за неадекватного держит - сказал кто-то в толпе. - говорит, что, мол, тебе причудилось, что тебе он проходу не дает. Камушкин нервно улыбнулся. - Нет, нет, нет, поверьте-с, поверьте-с... - затараторил он - я вас вперые вижу, наимилиший-с, не могу я делать о вас выводы, это я так, эм, по глупости брякнул... да и не о вас я это вовсе, кхе-кхе, говорил-то - он начал задыхаться, и еле мог говорить, потому-что "Шляпа" сжал его горло. - Ты еще и хамишь мне, придурок... - Камушкину показалось, что Шляпа вот-вот его поднимет - говори, с кем ты сейчас шел ? Что за тварь тебя подослала ? - Да волосовский это шпионишка, зуб даю - сказал тот же беспризорник - я те говорил, в покое он тебя не оставит. - А, так ты от этого угрюмого, который какого-то черта уверен, что владеет городом ? - он вдруг отпустил Камушкина, который, от резкости, чуть не упал. В голосе Шляпы он вдруг почувствовал хило скрываемый страх - он сейчас здесь, с тобой, Волосов-то ? Камушкин про себя усмехнулся их глупости, но, тем не менее, его немного расстроило то, что им, в принципе, известна фамилия его наставника и друга. Они были каплю уведомленнее, нежели он предполагал. Но это не сильно мешало ему. Так, малость царапало. - Ты что, Шляпа, этого Волосова боишься что-ли ? - вновь сказали в толпе. Все рассмеялись и улюлюкали. - Молчать ! - рявкнул "главарь". Все мигом стихли. - Какой еще, прошу прощение, Волосов-с? - изобразил недоумение Камушкин, почесывая затылок - не знаю таких-с... - Шляпа смотрел на него подозрительно и гневно. Его немного смешило это, но он не показывал - я в городе-то, вообще, понимаете, не местный, два месяца все лишь, турист я, господа, ту-рист ! - в отчаянии воскликнул он. Он прекрасно понимал, что говорит ерунду, и знал, что из этого выйдет. Он контролировал все, хоть этого было не видно. - Так тебе и поверили мы, турист он, друзьям будешь своим рассказывать, какой ты турист, а нам тут правду говори ! - заорал Шляпа - кто тебя подослал ? Отвечай, зараза ! Мы люди справедливые, без причины бить не будем. Камушкин вздохнул. Много раз он слышал это все от людей такого сорта. - Ага, турист он - сказал неизвестный беспризорник - и какие ты тут ночами достопримечательности открываешь, мертвых голубей ? - толпа снова затряслась от злобного смеха. Камушкин решил выбрать другую тактику. Как минимум, следовало отставить роль полуумного трусишки. - Многоуважаемый Константин Афанесьевич ! - заговорил голосом, полным лестной почтительности - признаться, я величайший и преданнейший ваш фанат ! - Шляпа скрестил руки на груди, с надменным видом возвышаясь над Камушкиным - каюсь, каюсь великодушно перед вами за то, что мешал вашей светлой жизни, следуя за вами ! Поверьте, я не зла вам хочу, лишь прекажите вы мне властным вашим голосом, я в миг прекращу за вами ходить, хоть и сложно мне это будет ! Ох, тяжела моя жизнь ... - взохнул он, и умело выдавил слезу, которая придала его лицу трагизма. Хоть и было это, как подумалось ему сию же секунду, лишним. Но ничего. Главное, чтобы понял этот тугодум хоть малость того, на что он намекает. Оторопевший Шляпа и беспризорники смотрели на него в полном недоумении. Камушкин знал, как его ход на них подействует. Главарь посмотрел ему прямо в глаза, будто читая в них что-то. Хоть и был он недалек, до него каком-то образом дошло то, что имел на самом деле ввиду Камушкин, и какова была его идея. На это стажер и рассчитывал. - Пха, не, да ты поди пойми его, Шляпа - усмехнулся все тот же беспризорник - то он турист, то фанат. Я те говорю, да волосовский он ! Ты не думаешь, что проще бы сейчас было от него избавиться, ф-фить, и все, делов-то ! - Сапог, молчать, я сказал ... - процедил Шляпа, продолжая смотреть на Камушкина - тут неплохо все складывается..., - Ты что темнишь-то ! - спросил беспризорник, которого, судя по всему, называли Сапог - потом объяснишь, ну мне хотя бы ? - Шляпа недобро посмотрел на него - а с этой-то лохматой что делать будем, а ? Камушкин улыбался главарю. Его друг, судя по всему близкий, упомянул именно то, что его интересовало, и что было, на самом деле, главным козырем в игре, которую он затеил. - Ведите ее сюда. - приказал Шляпа. Сзади Камушкина послышался шум, а именно неприятный гогот и женский плачь. Он встал и обернулся. Два черномазых беспризорника вели под руки молодую женщину, пытающююся выбраться. К ее заплаканному лицу прилипли пряди кудрявых волос, а легкое сиреневое платье было разодрано и испачкано. Она со всей своей ненавистью смотрела на Шляпу. Камушкин, как и ожидал, узнал в ней Пелагею Дмитриевну Грушину, одну из секретарш из их отдела. При виде него ее взгляд немного расслабился. - Помоги мне ! - умоляюще крикнула она - позови своих, прошу тебя ! Он посмотрел на нее с ног до головы равнодушным видом, а затем, с легкой улыбкой обратил взгляд на Шляпу. - Я понял - холодно сказал он ему, стоявшему с самодовольным лицом - все понял. Оставьте ее у себя пока что - Грушина обреченно завопила, но Камушкин сделал вид, что даже не заметил это - но ничего не делаете, а не то действительно узнаете, что такое Василий Федорович Волосов в гневе, и я, как вы правильно подметили, лично знающий его, вам от всей души этого не советую - пригрозил он с усмешкой - да и со мной-то лично связываться не советую - подмигнул он. Шляпа понимающе кивнул ему. - Уведите ее - снова приказал он - и все прочь отсюда, даже ты, Сапог. Камушкин не успел и глазом моргнуть, как беспризорники вихрем разебжались по углам, забрав с собой Пелагею Дмитриевну. Он остался наедине со Шляпой. Тот ухмылялся ему, отчего бычьи ноздри его раздувались. - Как тебя звать-то, ищейка недоделанная ? - сказал он - про меня и папашу моего, ты, ясное дело, все пронюхал, теперь, в двух словах, скажи мне, с кем дело имею. Камушкину не пришлось долго думать. Ему вспомнилась кличка, которой иногда, ругая, называл его Волосов. - Разрешите представится, милейший Константин Афанасьевич - сказал он, с любезным видом снимая кепку, и делая своего рода реверанс - господин Куница, к вашим услугам ! - Иди давай уже, шут гороховый - с недоверием в голосе сказал Шляпа - пока мы тебя снова не поймали. Оповестим тебя, когда потребуешься. Камушкин подмигнул ему, а затем с якобы заинтересованным видом посмотрел куда-то вдаль. Шляпа резко обернулся. Воспользовавшись этим, Камушкин тенью скрылся в ближайшем переулке. Оглядываясь, на всякий случай, по сторонам, он быстро добежал до ближайшей телефонной будки. - Добрый вечер - сказала телефонистка в аппарате - вам кого ? - Вечер добрый. Мартынова, Леонида, Старостроительская номер пять, прошу - сказал он самым вежливым тоном. Ему не пришлось ждать долго. Через минуту он услышал полусонным голос Мартынова. - Алло, с кем имею честь говорить - спросил он Камушкина. - Со мной, Леня, со мной - торопливо сказал Камушкин. - Чего тебе надо ? Полночь сейчас ! - А ты, будто спишь, так и поверил, эмм - он на мгновение задумался - итак, я знаю, в чем дело ! - Какое дело ? - Дело в Шляпе ! - сказал он, смеясь. Он услышал усталый вздох своего друга. - Да говори ты уже, идиот, спать пора уже. - Да вот и говорю - в Шляпе дело - он прочистил горло и с серьезным голосом продолжил - Шляпа, это сын Идалова. Я видел его только что, вместе со всей шайкой. Ой, Леня-я, как много их... да только ребетня одна какая-то. - Да сколько можно тебе повторять - прервал его Мартынов - не говори ты этих фамилий по телефону, прослушивают все ! - ладно, проехали, на этот раз. Грушина старшая у них была ? Она сейчас с тобой ? - Эм, нет-с, не совем... - замялся Камушкин - Что значит "не совсем" - сказал Мартынов, полностью проснувшись. - У них она. Идейка у меня одна имеется... - почти шепотом сказал Камушкин. - Что ты опять задумал, Саня ? - устало спросил Мартынов - из тебя Вася жаркое сделает, если ты опять будет все по-своему творить. - Не сделает, Леонид Данилыч - уверил его Камушкин - он не узнает. Если ты ему, конечно, из чувство спаведливости ему не проболтаешься. Я завтра тебе все расскажу. Здесь лучше не надо. - А что звонил-то тогда ? вздохнул Матынов. - Голос твой хотел услышать, Леня - с наигранной лаской сказал Камушкин. - Ой, да черт с тобой, Камушкин, до завтра тогда, иди спать давай. Только домой, пожалуйста. - Спи сладко - пропел Камушкин - Виби больший привет ! - добавил он с хитринкой в голосе. После этого он положил трубку, и направился туда, где не то, чтобы жил, но, по крайней мере, ночевал.