Зеркало Господина Хьюмина

Илья шел по ночной, почти пустой улице, насвистовая мотив песни, которую ему довелось услышать несколько дней назад в цивильном баре, который, по словам Хьюмина, пренадлежал какому-то клубу, где каждый вечер давали концерты приезжающих певцов, в особенности, набиращего популярность в городе джаза. Илье, с одной стороны, нравилась присутствующая там обстановка, но, в то же время, он признавался себе в том, что глубоко презирал ее. Он любил ее за легкость, непринужденность, за некую, оставающаяся в рамках приличия, развращенность. Каждый гость этого кафе являлся, без исключений, уважительной личностью в городе, но, в этом клубе, каждый будто забывал про существование своего статуса, что приводило к кому, что можно было со всеми говорить наравных. А не взлюбилась она ему за то, что находясь в подобных местах, Илья часто ловил себя на мысли, что его мучает непонятное ему, для начала, угрызение совести. Ни его родители при жизни, ни он сам, никогда не могли назвать себя обеспеченными людьми. Всегда им нужно было выживать, и ни дня не проходило без мысли, что же будет с ними завтра. Так было со многими жителями Ф**** в те времена, несмотря на то, что город имел свою собственную, независимую от остальной страны экономику. Ему было стыдно за то, что он, что живет, как и все его знакомые, в ободранной старой комнате, последнее время свое проводит за всяческими развлечениями, созданными для людей высшего света, которые добились этой возможности различными хитрыми, нечистыми способами. Он часто задавал себе вопрос, считает ли он сам себя счастливчиком, потому-что милая фортуна, в самом разгаре его юности, решила улыбнуться ему, и быстро приходил к выводу, что нет, не был он им ни в одном из смыслов. Он стал лишь позором для самого себя, будто он, сам того не желая, плюет на всю бедноту, что доминирует по количеству в городе Ф****, и плюет ей прямо в лицо дорогим шампанским, точно так же, образно это делают и другие гости светских вечеров. Когда он заговаривал с кем-нибудь, что, впрочем, случалось довольно редко, ему казалось, что из его собственных уст, и уст его собеседника начинал лить яд, самый сильный и зловредный. Когда он пил дорогое, сладкое вино, оплаченное Хьюминым, ему казалось, что пьет он чуть не кровь несчастных, ни в чем не виновных, почти нищих людей, и ему казалось, что там, снизу, под просторным балконом, слышны их крики о помощи. Красивые, утонченные женщины в ярких, до безобразия коротких платьях, тонкий запах их духов, мужчины в шляпах и дорогих костюмах с толстыми сигарами в руке, веселый, иногда наигранный смех и, в конце концов, шальная музыка, все это вызывало у Ильи странное чувство чего-то запретного, недосягаемого, и, по какой-то причине, опасного. Казалось, что у всего, что здесь есть, имеется какая-то своя тайна, абсолютно грязная, мерзкая, исполненная нечеловеческой злобой и кровожадностью. Казалось иногда, что если проговорить с кем-нибудь слишком долго, то в какой-то момент можно было заметить, что у человека этого образуются чуть ли не клыки, а глаза его покраснеют. Чувство присутствия чего-то скользкого, гадкого не покидало его, и никак он не мог его как следует объяснить. Он сел на скамейку, впереди которой открывался завораживающий вид на море, освещенное бледной одинокой луной. Окружал его город, жизнь которому давали огни из окон. Илья посмотрел наверх. Над ним возвышался старый каменный мост, по которому изредка проезжали одинокие автомобили, напоминая ему, что он, все же, не один. В детстве он часто приходил сюда с матерью, полюбоваться на вид. Показывая, чаще всего вдаль, где необъятное море манило своей, как казалось, бесконечностью. Она рассказывала ему всякие истории, сказки и быль, заставляя его мечтать с открытым ртом и счастливым глазами. Но вот уже год он ходил сюда один, порой грустя, порой улыбаясь из-за теплых, родных воспоминаний, которые служили ему стимулом продолжать выживать самому. Углев внезапно подумал о Хьюмине, и еще раз о том, как он не любил места, куда он его приводил. Несмотря на эту нелюбовь он даже не сомневался в том, что не оставит это дело, а именно, помогать судье в том "процессе". Он дал клятву, что будет это делать, хоть, по-сути, до конца не знал, что в чем оно, на самом деле, заключалось. Он часто вспоминал о том, что Хьюмина, на самом деле, почти никто никогда не признал, и то, что он так и не узнал, в каком именно суде он служит. Его почему-то не бунгало этого, так как ощущение какой-то переданной уверенности в Николая Петровича превышала всякие сомнения. Единственное, что он знал наверняка, было то, что он служит правде. Достав спички и папиросу из пачки, подаренной Хьюминым, он зажжет ее и разлегся на скамейке. Вечер этот был теплый, почти как летний, и лишь легкий, совсем приятный ветерок щекотал его лицо. Он закрыл глаза, немного улыбаясь. Он не понимал, отчего ему было так хорошо, но ему хотелось, чтобы было это чувство с ним всегда. Что-то невидимое будто гладило его и говорило ему ласковые слова, будто из прошлого, далекого и туманного. Вдруг, очнувшись от далеких раздумий, он сел и быстро заморгал. Голова почему-то гудела и кружилась. С отвращением бросил он папиросу на плитку и раздавил ее ботинком. Усталый, измученный взгляд его упал на собственные руки. Тень улыбки прошлась по его губам. Свои руки он любил, хоть и были они несколько непропорциональными его телу, будучи слишком крупными, но зато были тонкими и даже изящными. Такие же были у его отца. Внезапно, он услышал шорох. Подумалось ему, что это лишь ветви на деревьях слегка колышет ветер. Он обернулся. Никого сзади не было. Лишь, кажется, какая-то птица пролетела над ним. Скорее всего, голубь. Или ворон. Неважно. Но несмотря на это, казалось бы, логичное объяснение, он чувствовал, что сердце его забилось в разы быстрее обычного. Гулять по ночному Ф**** не было для него ничем новым, и потому он и не мог бы даже подумать о какой-либо опасности. На сей раз, что-то подсказало ему, что следует выбрать обратную дорогу. Излюбленное им место находилось рядом с парком, который среди народа славится как место довольно таки опасное в ночное время, но на это он никогда не обращал внимание. Так, иногда, вспоминал про себя, ради порядка. Надев поплотнее, для солидности, ободранную, бесцветную кепку, он пошел вдоль воды быстрым шагом, засунув руки в карманы штанов. Он вновь принялся насвистывать ту же самую мелодию, что и раньше, насмехаясь про себя над собстенными глупостью и трусостью, из-за того, что он, что знает эту часть города как свои пять пальцев, перепугался какого-то жалкого шороха. Шел он все увереннее, прямее, наслаждаясь ночными огнями Ф****. С другой стороны видел он даже людей в окнах и изредка, даже на улицах. Чувствовал свойственный городу запах цветов, моря, табачного дыма и бензина. Отдаленно слышал то, как нежно бились волны о стены, голоса, что вместе с музыкой эхом раздавались на другом берегу. Это придавало ему смелости, в какой-то момент ставшей граничить с безумием, или, как бы сказали во времена наших читателей, эйфорией. Он принялся кружиться, смеяться без причины, от души, как малый ребенок. В эту минуту подумалось ему, что именно Ф**** является его самым лучшим и истинным другом. Этот большой, титанических размеров зверь был давно уже Ильей приручен, да настолько, что он рассказывал ему порой о том, как проходил его день, а тот слушал его, глядя на него многочисленными разноцветными глазами, внимая ему. Таким образом, радуясь своей ночной прогулке в компании огромного города, он прошел всю набережную, свернув, затем, на переулок, довольно длинный и узкий, освещенный лишь двумя фонарями. Даже луна досюда не доходила, так как была она прикрыта могучими небоскребами. Чрезмерная радость его слегка поубавилась, перелившись в попросту благоприятное настроение. Снова принявшись, как ни в чем ни бывало, насвистывать и мечтать, он продолжал свой путь. Было совершенно безлюдно. Углеву к этому не привыкать, хоть и не любил он, все же, проходить через этот самый переулок, но без этого было никак не дойти до дома. Он вслушивался в собственный свист. Он вдруг показался ему более громким, нежели обычно, более звонким и четким. В какой-то момент он даже был горд тем, что где-то научился так, сам того не зная, особенно, когда ему показалось, что эхо его свиста стало разноситься куда-то назад, будто даже дополняя мотив, и, отчасти, преукрашивая его, делая более витьеватым. Но вдруг его осенило. Как тогда, на скамейке, он резко посмотрел назад и, на этот раз, вздрогнул. Ему показалось, что он увидел чей-то силуэт. Даже, показалось, как чью-то недобрую, странной от чего-то формы белоснежную улыбку осветил свет от фонаря. Приглядевшись, Илья понял, что это была всего лишь тень. Почему-то ему стало особенно страшно за свою жизнь. Этот страх обуревал, заставляя несчатного бежать изо всех сих из зловещего переулка, которому, как казалось ему тогда, не было конца. Запыхающийся и изможденный, он наконец вышел к величавому зданию оперы, из которого выходила пестрая шумная толпа, ждущая либо собственного водителя, либо такси. Углев понимал, что в виде, в котором он сейчас прибывал, он, в их обществе, скорее сойдет за бездомного, но все же, другого выбора, нежели спасаться подле них, у него не имелось. Впрочем, отчего спасаться, неизвестно, но это дело совсем не меняло. Слившись с толпой, он сумел найти скромное место наверху лестницы, и сел. На него рявкнули пару раз, как на бродягу, мол, мешается он, но это не вовсе не заставило его уйти. Подъезжали автомобили, в основном черные, из которых выходили однотипные люди в идеально выглаженных фраках. Некоторые их них держали таблички, на которых, в основном, были написаны имена людей, которых они ожидали, то есть, Сливок общества города Ф****. Илья поначалу не обращал внимания на эти самые имена, подумав, что в любом случае никого лично среди этого слоя не знал, ни по имени, ни в лицо. Хьюмин довльно часто представлял ему различных знакомых своих господ, но Углева ни разу ни на малость не зацепила ни одна из этих личностей. Все они для него были одинаково фальшиво-любезными и слишком слащавыми. Ему вруг подумалось, что может среди этой толпы мог затисаться тот самый инспекор Волосов, но, так как ему прекрасно запомнилось по фотографии его лицо, он, не заметив его, быстро выкинул из головы эту мысль. Почему-то ему казалось, что такой человек на вряд ли будет проводить время в опере, хоть он совершенно не знал его. Примерно через четверть часа толпа стала расходиться. Илья подумал, что ему следовало бы продолжить свой путь домой, чтобы снова не оказаться один на один с темными улицами. Вдруг, справа от колонны, к которой он прислонился послышился медленный, леденящий скрип очередного приехавшего автомобиля. Он стоял чуть дальше, у ворот, немного прикрытый деревом, и отражался, вместе с лунным светом, в еще свежей луже. Илья удивился, что стоял этот автомобиль вдалеке от остальных, там, где ранее никто не останавливался. Он попытался разглядеть его, и удалось ему лишь подметить, что был он марки, кажется, Renault. Ему казалось, что на него смотрели оттуда, и у него даже установился своего рода зрительный контакт с его водителем. Вскорее, передняя дверь пассажирского сиденья открылась, но Илья не мог уивидеть, из-за темноты, кто там сидел. По идее, если бы кого-то ожидали, то дверь открылась бы слева, там, где сидел водитель. Это означало, что в автомобиле было, как минимум два человека. Из двери высунулась рука, в кожаной перчатке и держала она табличку. Илья сщурил глаза, чтобы увидеть, чье имя было на ней написано. Его удивлению не было придела, когда он увидел... В. Ф. Волосов Он, открыв от нервного удивления рот, стал смотреть по сторонам, пытаясь узнать, среди оставшихся людей, инспектора. Он снова посмотрел на автомобиль, что убедиться в том, что прочитал, и, в скорее, удивился повторно, на этот раз еще более сильно. Было видно, что руку, державшую табличку, будто кто-то ударил, и она скрылась. Дрожащий Углев продолжал сверлить взглядом дверь, ожидая, что рука снова появится. Вскорее, так и случилось. Снова появилась табличка, и то, что было на ней написано, заставило его окончательно расстеряться. Н. П. Хьюмин Илья понял, что было в этом что-то совершенно нечистое. Он разрывался между благоразумной идеей убежать от здания оперы куда подальше, и желанием удовлетворить свое любопытство, подойдя к автобомилю, представившись хорошим знакомым Хьюмина. "Да что со мной случится-то ?" - подумал он - "в худшем случае, не поверят, и примут за бродягу, и пошлют куда подальше, как и все здесь" Быстро, но слегка неуверенно, как испуганный одичавший котенок, он спустился с лестницы, спотыкаясь из-за высоты ступенек, и осторожно подошел к автомобилю. Будто заметив его, рука убрала табличку и, снова высонувшись, помахала ему. Страх, внезапно нахлынувший на него, заставил остановиться. Рука принялаясь постукивать про крыше, как бы намекая, что его ждут. Илья, перебарывая себя, подошел совсем близко, почти что прямо к автомобилю. Оттуда раздался свист, звонкий, как бы зазывающий. - Сюда, сюда, молодой человек - вдруг сказал человек, сидевший справа, голосом спокойным и приятным, и Илья вздрогнул, как тогда, на переулке. Даже ощущения были какими-то схожими. - Добрый вечер - запинаясь, и подходя еще ближе, промямлил Углев. В первую очередь, он увидел, что человек, заговоривший с ним, носил широкополую шляпу. Он медленно, поднял лицо, скрытое прежде в тени, на Углева. Было оно довольно приятным. С виду, Илья бы ему дал около двадцати пяти лет. Он был смугл, худощав, и в первую очередь, бросалась в глаза его усталость, будто бы не спал он несколькл ночей, и некая мудрая доброта, как у человка, повидавшего жизнь. - Э-э, ты ж глянь, какая ципа, а - Илья на мгновение гневно нахмурил брови, когда вдруг услышал тихий голос водителя, про которого он и забыл, звучавший по-странному нежно, но, в то же время, хищно и шипяще - А глазки-то какие, так и горят ! Чуть пудры добавь, и какая красна девица получится, и не отличишь ! Вот точь в тот как описывал Вась... - Он резко замолчал, так тот, что сидел ближе к Илье пнул его локтем. Углев нагнулся, чтобы посмотреть, как выглядит тот, что только что сказал мерзость. Серая кепка скрывала его глаза, и можно было увидеть лишь нижнюю часть лица. Режущий холодок прошелся по всему телу Ильи. При виде небольшой, аккуратной улыбке водителя его обуревало неприятное дежавю. Ему показалось, что он уже где-то видел, притом недавно, эти два сильно выделенных передних зуба, как у мыши или зайца, но не мог впомнить, где именно. Илья на всякий случий убрал с него взгляд. - Вы знакомые Господина Хьюмина ? - твердо спросил он того, что в шляпе. - Не совсем - ответил тот - мы из полиции, хоть из-за этого умника и не скажешь - сказал он, кивнул на водителя - хотите удостоверение ? - Нет - сказал Углев - я все равно вам не поверю. Много уж слишко вам тут, полицейских, разъезжает. - он понимал, что совсем не контролировал то, что говорит, но поделать с собой ничего не мог. - А цыпа-то с мозгами будет - сказал водитель, мерзко хихикая. Илья подметил, что хихикал он почти после каждого сказанного кем-либо слова. "Психопат" - подумал он. - Что вам от меня нужно ? - спросил он - у меня ничего нет, так и знайте. Человек в шляпе посмотрел ему прямо в глаза, как бы извиняясь и пытаясь его успокоить. - От тебя, на самом деле, ничего - прямо сказал он, и Илья даже почему-то поверил ему - только скажи как тебя зовут, и что тебе известно о Николае Хьюмине. - А если не скажу ? - провоцирующе сказал Углев. - Ихи-хи, накажем-с - прошептал водитель, и глаза его забегали туда-сюда, глядя то на Углева, то на человека в шляпе. Эта картина выглядила довольно комично, так как он прикусил нижнюю губу теми самым зубами. - Тоже ничего - спокойно сказал его товарищ, - но, конечно, лучше для нас будет, если ты скажешь нам все, как есть. Илья замялся. Она даже не знал, как сказать в двух словах, чем занимается Хьюмин. - Я знаю, что он судья - сказал он - и не более. Его много, кто знает. И получше меня. - О, надо же, какое совпадение ! - сказал водитель, издеваясь - мы тоже это знаем ! Человек в шляпе устало вздохнул. - Неплохо, кстати, что ты знаешь именно это. Сомнений меньше. - уверил он Илью. - так, хорошо - сказал он решительно - как зовут тебя самого, если не секрет ? Углев молчал. Его удивляло то, что они сами этого не знают. - Эх, забыл он, кажись - вновь хихикнул водитель и замолчал на мгновение, а затем резко продолжил громким голосом - а название "Кафе дю Сарказм", тебе ни о чем, часом, не говорит ? Илья вспомнил от том, что Хьюмин говорил ему пару раз, что за кафе следят, но не сказал, кто именно. Видимо, речь шла о этих людях, кем бы они, на самом деле, ни были. - Я Илья Углев, изначально работаю почтальоном при городской почте - сказал он, еле дыша, и не зная, что сказать - и мне ничего не известно об истинном роде деятельности Николая Петровича Хьюмина. Оба мужчины, сидевшие в автомобиле переглянулись. - Квадратно! - самодовольно сказал водитель. Илья не заметил, как дверь закрылась, тот, что в шляпе показал палцем вперед, и через несколько мгновений, они скрылись, с невероятной скоростью, под вуалью ночи. Постояв, как вкопанный, около минуты, Илья побежал, что было сил, в сторону своего дома. Немного пробежав, он почувствовал, как от стресса его голова закружилась, словно на карусели, а затем, все потемнело перед его глазами.