Континент Телепатия

*** Ночью Эмма проснулась в пустоте. Скорее всего, Рэйвен Даркхолм бессознательно напомнила ей, как она сама работала на Магнито, как заставляла себя не метаться из угла в угол в своей клетке в ЦРУ и в каком оцепенении сидела в своем отсеке на Каспартине, когда до нее дошло, что Себастьян, отдавший русским Гелионов, теперь и сам не знает, где они. Все это смешалось в тягостный кошмар, но когда она проснулась в ужасе и растерянности, Чарльза рядом не оказалось – он вышел в ванную, и те несколько минут, когда его не было и он не обнимал ее, ее душа холодела еще сильнее, чем в кошмаре, пока тело застывало в темноте между сном и явью в слишком огромной кровати. - Что тебе приснилось? – просил он тихо, когда вернулся, лег рядом и понял, что она не спит. - Что все продолжается, - неопределенно ответила она и отодвинулась на край постели – надеясь, что Чарльз поймет это просто как порыв побыть немного только со своими мыслями. А не как совершенно несправедливую, но не становящуюся от этого менее острой обиду, что его так долго не было с ней - да и кошмар в ее сне, наверное, развернулся именно из-за того, что он отпустил ее. Что случилось дальше, Эмма не совсем поняла – она почти могла поклясться, что ее не тянули и не переворачивали, но тем не менее она почувствовала тепло и небольшое головокружение – кажется, между сомкнутых век на миг мелькнул потолок - и в следующую секунду она уже лежала на плече у Чарльза, а он, укрывая, согревая ее и нежно прижимая к себе одной рукой, другой осторожно, но глубоко и успокаивающе гладил ее волосы, почти не давая шевельнуть головой. - Все хорошо. Я уже с тобой. Все давно прошло. Спи, солнышко. Она некоторое время сердито дышала ему в шею, а потом незаметно заснула, и утром полустершееся воспоминание о ночном эпизоде вызвало у нее только недоумение и смех. Но следующим утром в прострации проснулся уже Чарльз – и начал просыпаться в таком состоянии каждый день; Эмме даже казалось, что это она заразила его, - хотя ему не снилось ничего дурного. Но сразу после пробуждения подсознание подсовывало ему теперь в первую очередь именно тот отрезок памяти, когда он не мог ходить и не надеялся выздороветь. Даже то, что его обвивали руки Эммы, не сразу возвращало Чарльза в реальность. В первые дни моменты осознания, что все плохое уже в прошлом, как будто даже давали ему дополнительную дозу счастья, но скоро это закончилось, и после такого начала дня на его настроении до вечера лежал отпечаток тревоги. Эмма к этому времени неведомым образом научилась чувствовать, когда Чарльзу хорошо, а когда плохо. Хотя до этого момента это умение приносило довольно мало новой информации. То, что было в голове Чарльза, не особенно отличалось от того, что он демонстрировал миру, и обычно это была устойчивая, сияющая изнутри ровным спокойным светом радость жизни. А теперь Эмма и сама не могла быть спокойна, зная, что Чарльза что-то подгрызает, хотя виду он не подает. И однажды она посреди ночи очнулась именно от этого беспокойства. Потому что Чарльз зачем-то проснулся и после этого несколько секунд пребывал во власти боли и ужаса. И теперь, еще не отдышавшись, смотрел бессонными глазами в потолок, думая о чем-то. Не то чтобы предмет этих мыслей был особой загадкой, это все было вокруг них, этим был пропитан воздух и стены Вестчестера – как же хрупко царящее в нем спокойствие и как хрупки они сами. Это не требовало размышлений - за исключением ситуаций, когда напоминание об этой хрупкости тебе каждый день настойчиво подсовывают под нос. Эмма, изо всех сил желая вернуться в мир грез и утянуть туда за собой Чарльза, прижала его голову к груди, отвела со лба влажные пряди, поцеловала, и, чуть задыхаясь в сонной неге и снова сомкнув веки, прошептала: - Ну что с тобой опять, малыш. Засыпай скорее. Все будет хорошо, я всегда буду рядом. «Что такое я несу», рассеянно подумала она и параллельно с собственным плавным провалом в мягкое забытье ощутила, как постепенно обезболивает и Чарльза; утомленный приступом и освобождающийся теперь от тревожной муки, он почти немедленно начал засыпать. Зато Эмма вдруг широко распахнула глаза и уставилась в окно: ничего себе она наобещала. Но ничего было уже не поделать. Видимо, придется исполнять. *** С самого утра на следующий день Эмма ощущала смутное беспокойство. Все словно норовило выскользнуть из рук, все несли какую-то необязательную чушь, словно специально стремясь занять ерундой как можно больше ее внимания, а особенно раздражала Джин, которая то пропускала мимо ушей, что ей говорили, то, наоборот, поглядывала так, словно это она чего-то ждала, а об этом преступно забыли. Но на общей встрече по «подземному Вестчестеру» это вроде как прошло – по крайней мере в этой части почти нигде ничего не срывалось, заказы на все оборудование были четко сформированы, приняты и поняты, а то, что по ходу менялось, обещало быть лучше, чем планировалось. -…система эскалаторов должна показать себя в несколько раз надежнее, чем обычные лифтовые подъемники –  часть из них в проекте останется, но уже скорее для общей устойчивости схемы сообщения. У нас, конечно, будут резервные источники питания, но такой способ как для перехода в укрытие, так и для эвакуации наряду с обычными лестницами в случае непредвиденных ситуаций оставит большее поле маневра для управления потоками, чем… Хэнк Маккой все-таки погорячился, когда заявил ей, что их подземный дом особых размышлений не потребует – новое дело явно увлекло его, и даже если из этого следовали дополнительные траты, оно того стоило.  - …тем более что стоимость будет не выше той, что была заложена на лифты: из-за строящихся повсюду моллов изготовители эскалаторов сейчас активно стандартизируют производственные процессы, конкурируя за заказчиков в том числе ценой и переходя на получение основной прибыли не за счет единичных уникальных проектов, а за счет масштабирования производства и увеличения объемов выпуска более дешевого оборудования. В нашем случае за основу схемы расположения эскалаторов я взял устройство термитника, который… - Достаточно, Хэнк, - прервал его Чарльз. Зверь замолчал, опустив взгляд, и Эмма кожей ощутила его смущение. Уголком глаза она заметила, какими довольными ухмылками, что синего умника опять окоротили, обменялись между собой Хавок и Банши. То есть ровно те члены команды Чарльза, роль которых в стратегических вопросах была на уровне «принеси-подай», а польза от умственных способностей равнялась хорошо если нулю, если не отрицательной величине. Зачем. Ты. Это. Делаешь? Потому что знаешь, что он все равно тебя простит? Ей казалось, она просто спросила это телепатически – но веки Чарльза вдруг расширились, чтобы сразу мучительно сжаться, его лицо стало белым как мел, а через секунду его подбородок словно разделило надвое темными полосками – из носа потекла кровь. Она ударила его своим ледяным щитом. Все вскочили и бросились к Чарльзу – и Эмма тоже встала. Но вместо того, чтобы бегать в поисках салфеток, льда и ваты, она в растерянности молча вышла за дверь. Пересекла холл и остановилась на крыльце, положив ладонь на шершавую колонну и глядя вдаль. Суетящаяся вокруг Чарльза команда почти не обратила внимания, что его возлюбленная, которая должна была оказаться возле него первая, не сделала этого. А кто удивился, быстро перестал. Но что это вообще было и что дальше? Эмме не хотелось давать ответы ни на один из этих вопросов. Она прошла к парапету, чтобы присесть на него и прийти в себя – о белизне брюк думать не хотелось тоже. Но когда она уже перекидывала ногу через каменный поручень, рядом на него оказалась брошена пола пиджака. Они некоторое время просто сидели рядом – молча, соприкасаясь лишь плечами; у Чарльза из носа чуть выглядывали комочки свернутого бинта. А зачем ты это делаешь? Потому что знаешь, что я все равно прощу тебя? Эмма вздохнула и положила голову Чарльзу на плечо, а он, заведя руку ей за спину, нашел ее ладонь своей ладонью. - Слушай, - снова проговорил он телепатически, - я знаю, что все еще иногда бываю… настоящей свиньей. Ну прости меня за это. Я постараюсь сдерживаться. Даже когда он начинает рассказывать что-то одной тебе. Но… ты должна знать, что Хэнк относится к этому все-таки немного иначе… чем ты. Не так давно он проебал собственную жизнь только потому, что не смог вовремя заткнуться. - Охуенные у тебя уроки. Но их учит не только Хэнк. И так вот кому ты так хочешь вернуть Рэйвен… и немножко мстишь, что она ушла. Чарльз промолчал. Они оба родились не самыми лучшими людьми на свете, и с этим, наверное, уже ничего было не поделать. Но они старались. - Чарльз, прости меня, - прошептала она. - Я сама не поняла, как… - Извинения не требуются, малыш. Ты ведь права, а до меня другими путями, которые без расквашенного носа, видимо, долго доходит... Все в порядке. - Нет… я правда не должна была. Что-то со мной фундаментально не так… - Фундаментально, скажешь тоже, – Чарльз фыркнул и потрогал нос. – Все будет хорошо. Милая, мы все чему-то немножко мстим. Но у нас-то с тобой разобраться со всем этим есть целая вечность. И весь мир впридачу. - И коньки у тебя тоже есть? - Конечно. - Ты бы видел, как красиво я катаюсь. - Я даже не сомневаюсь. Эмма, ты только одним своим существованием удваиваешь красоту этого мира. А если считать алмазную форму отдельно, то утраиваешь! Кстати, я тоже неплохо стою на коньках. Зимой мы обязательно зальем каток на заднем дворе… *** - Ты сделаешь в конце концов какую-нибудь непростительную гадость, как я. Возможно, непоправимую. Давай тебя уже вылечим. - Как? Несколькими минутами ранее Эмма восторженно рассказала Чарльзу о неожиданно больших предзаказах от «Старк Индастриз», «Дэ Хэвилленд» и дочки «Локхид» на ее новые авиадвигатели. Чарльз восторг разделил не полностью, спросив, осознают ли они с Хэнком, что буквально своими руками вооружают Пентагон. Эмма, вздохнув, согласилась, но сказала, что другого выхода все равно нет, потому что еще полгода и такой заказ просто получат конкуренты, хотя обороноспособность страны, конечно, от этого вырастет чуть-чуть не так сильно. А главный нынешний идеолог перевооружения ВВС за относительное равнодушие к проблеме мутантов и общую адекватность получил свое повышение стараниями как раз Чарльза. И вообще Чарльзу как стороннику интеграции следует радоваться оставшимся точкам соприкосновения. Чарльз сказал, что он пацифист прежде всего, а Эмма спросила, правда ли, что Шон под его руководством со вчерашнего дня может прицельно пробить ребро насквозь, и принял ли Чарльз последние поправки Хэнка по глубине ракетных шахт. При очередном упоминании Хэнка Чарльз снова бессознательно скривил лицо, и тогда Эмма, которая уже устала от часовой бомбы в своем декольте, предложила Чарльзу вот это. - Смотри. Хэнк в своей лаборатории в этот момент разбирал эскизы медблока с внесенными Эммой замечаниями. Вдруг из папки с рисунками ему под ноги выпала фотография. Юной Эммы. И не очень удачная. Хэнк нагнулся, взял ее в лохматые руки – и, узнавая, удивленно-разочарованно наморщил нос. - Вот и все. - Мда. И эти люди… - Ты спокоен теперь? - Пожалуй, да, спасибо, - ухмыльнулся Чарльз, наблюдая, как иллюзорную фотографию поспешно возвращают под эскизы на самое дно папки. Хэнк закрыл папку и налил себе воды. Потом раскрыл снова и достал фото. Постоял в раздумьях, не отрывая глаз от матовой карточки. Потом торопливо перешел из лаборатории в свою комнату и устроил фотографию на одной из полок, прислонив ее к корешкам книг. Подумал еще и спрятал под книги. - Как-то быстро перестало помогать, - задумчиво произнес Чарльз. Эмма раздраженно мотнула головой. Хэнк снова вытащил карточку, подцепив ее из-под книг подстриженным когтем, и, продолжая разглядывать изображение, направился к ванной. - Эмма, куда он идет? - Что он делает?! - О господи, мои глаза! - Чарльз, прекрати это!!! Пусть он прекратит! - Это же твоя иллюзия!! - Все равно прекрати! - Тогда сними блок! - Нет никакого блока! - Есть! Эмма! Скорее!! - Блин… Чарльз судорожно прижал пальцы к обоим вискам, сощурился и стер в сознании Хэнка иллюзию и память о последних странных пяти минутах его жизни. Потом поднял глаза, глядя на Эмму, рефлекторно взобравшуюся на спинку кровати, как испуганная кошка. Она осторожно опустила ногу на подушку, а потом, дрожа, соскользнула в объятия к Чарльзу – они оба тяжело дышали через носы, наморщенные ничуть не менее выразительно, чем у Хэнка при первом взгляде на фото. - Чарльз, давай больше никогда не будем делать ничего подобного! - Ни за что на свете… И с такой острой реакцией я бы на твоем месте чуть реже показывал фотоальбомы… - Прятаться предлагаешь. - Ну раз тебя так пугает, что люди все равно видят, что ты прекрасна. - Ты видишь, как вы видите! Как теперь стереть это из памяти?                       - Можно друг другу...  - …было бы, если бы не было нельзя. - Может, кому-то одному хотя бы? - А кому? Можно мне? Мне же еще с ним… - Прости, дорогая. Но нам придется тянуть соломинку.